250. Евгений Августус об освещении участия русских подданных в некоторых российских газетах

[...] Повествование о последовавших затем боевых действиях и подвигах русского отряда является для меня задачей нелегкой, неблагодарной, чтобы не сказать больше. Слишком свежи еще воспоминания о всем пережитом, и воспоминания эти скорее грустного, мрачного свойства, чем приятного.

Вот, между прочим, что пришлось мне читать в одном из № «Нового Времени» уже после возвращения на родину.

«Из провинциальной печати. В Саратов вернулся из Трансвааля некий техник, господин Грингоф, и в качестве “сведущего лица" интервьюирован был репортером “Саратовского дневника” и наплел ему следующее.

— Как вели себя в Трансваале русские добровольцы?

— О, — улыбнулся господин Грингоф, — неважно, очень неважно! Начать с того, что по прибытии в Трансвааль они получили от буров лошадей и ружья, но на другой же день лошадей пропили. То же было бы, вероятно, и с ружьями, но их в кабаках не принимали! Наконец, лишившись лошадей, они стали добывать их [353] таким остроумным способом: обрезывали постромки у извозчичьих лошадей, а извозчикам выдавали квитанции; получайте, мол, за своих лошадей с буров! Вообще, порядка и дисциплины у наших добровольцев совершенно не было. Да это и понятно — здесь не было грозного “начальства", к которому русский человек привык, а у буров дисциплина понимается несколько иначе: вне сражения между низшими и высшими чинами у них дружеские отношения, им не нужен кнут — довольно слова.

— Все же русские участвовали в военных действиях?

— Да, в нескольких сражениях, но в конце концов их распущенность привела к тому, что буры перестали брать с собой “русских", а начальник отряда, капитан Ганецкий, сбежал (?!) от добровольцев в Москву».

Русские люди, побывавшие в Трансваале, не замедлят, вероятно, отозваться на легковесную и неприличную болтовню, автор которой «едва ли не жид».

Я не считал нужным выступить в печати с опровержением обвинений господина Грингофа, личности, мне совершенно неизвестной, хотя и следовало выяснить всю нелепость его измышлений не от имени тех, которые благополучно вернулись на родину, украшенные дешевыми лаврами «трансваальских героев» и своим участием в войне, или «восстановили свою репутацию», или прослыли за рыцарей без страха и упрека, а от имени тех, которые легли костьми на поле брани, искупив смертью солдатской все грехи — вольные и невольные.

Почтенный сотрудник «Саратовского дневника» со строгостью классного наставника прежде всего осведомляется у «сведущего лица», как вели себя русские добровольцы в Трансваале, а потом уже, спохватившись, ставит вопрос: «Участвовали ли волонтеры в сражениях?»

Оказывается, что русские волонтеры, пропившие своих лошадей и винтовки в кабаках, все-таки принимали участие в нескольких сражениях. Хоть на том спасибо господину Грингофу.

Вслед за этой заметкой появилось на столбцах той же газеты письмо Максимова; хотя и в нем есть некоторые неточности, например относительно отношения Филипа Бота к русскому отряду, но я привожу его полностью как имеющее значение для обрисовки типов русских волонтеров.

«Русские добровольцы в Южной Африке. (Письмо в редакцию.)

В “Саратовском дневнике" со слов бывшего в Трансваале добровольца господина Грингофа напечатаны поклепы на русских добровольцев в Южной Африке.

Я был в близких сношениях с правительственными лицами Трансвааля и Оранжевой Республики, знал лично почти всех бурских генералов и комендантов, а также имел немало друзей между бурами, но никогда ни от кого не слыхал даже намека на те гнусности, в которых упрекает господин Грингоф нас, русских, да и сам не видал ничего подобного. Хотя не все русские добровольцы были на высоте великой задачи — борьбы за великое дело правды и справедливости, но эти немногие, благоразумно пристроившись к теплым местам вдали от поля битвы и не гоняясь за славой и высшими идеалами, держали себя скромно и прилично (за исключением двоих, которых назову по имени, когда нужно будет). Большинство же не посрамило русского имени в далекой Африке. Назову некоторых из этих: сотник Гучков, лейтенант Строльман (убит), подпоручик Никитин [Василий], граф Комаровский, подпоручик Никитин [Иван], поручик Августус, прапорщик Диатроптов и другие. Пусть назовет господин Грингоф имена тех лиц, которым он приписывает взводимую им клевету, и я, зная всех добровольцев, бывших в Трансваале, с уверенностью говорю, что опровергну поклеп, взводимый на русских людей. [354]

Если и были некоторые нарекания на русский отряд поручика Ганецкого, то это касалось не русских, составлявших только 1/2 отряда (всего в отряде Ганецкого было около тридцати человек), а того разноплеменного сброда, из которого состояла часть отряда. Конечно, в этом сброде находились личности весьма невысокого нравственного качества. Буры это знали, а потому никогда не смешивали русских с ними. Если генерал Филип Бота и был недоволен русским отрядом, то этому был виновен начальник отряда, не сумевший дисциплинировать сброд своего отряда, а не русские, составлявшие его меньшинство» [...]

Евгений Августус. Воспоминания участника англо-бурской войны 1899-1900 гг. — Варшавский военный журнал. 1902. № 3, с. 216-219.