236. Евгений Августус о лагерной жизни

[...] Вернувшись в лагерь Крюгерсдорпского отряда под Колензо, мы зажили более мирной жизнью. Наступил период затишья, хотя англичане и считали своей обязанностью присылать нам ежедневно по десятку-другому снарядов. Но это нас мало беспокоило, и мы из стенок гранат сложили очаг, на котором шипели и поджаривались сочные куски ростбифа или шашлыка.

Мяса было в изобилии: каждый день убивалось для отряда по быку или по нескольку жирных баранов. Отрядный комиссар выдавал вкусные белые сухари, рису, соли, сало в консервах, цейлонского чаю или кофе.

Я вздумал варить борщ из мяса и гиацинтовых клубней, дикорастущих по склонам горы. Борш получался очень питательный, по всей видимости, хотя и своеобразного вкуса. Сахар, которого не всегда хватало, заменялся вареньем или фруктовым мармеладом в жестяных круглых коробках. Из муки и back-powder [соды] мы ухитрялись делать оладьи, пышки, лепешки. Случайно подстреленный ширингбок или куропатка и компот из персиков придавали нашим обедам некоторое разнообразие, и буры, питавшиеся более скудно, так как у них приготовлением пищи заведовали кафры, не без зависти поглядывали на жирный суп с луковицами, огромные бифштексы с рисовой кашей и румяные лепешки с вареньем. Мы иногда великодушно угощали их произведениями своего кулинарного искусства, тем [310] более что они нас никогда не привлекали к грязной работе разделки туши и на нашу артель всегда доставались лучшие куски — филе, язык.

Бурам часто присылали полевой почтой из дома разные лакомства, сдобные пирожки, корзины с фруктами, и они никогда не забывали поделиться с нами. Вообще они к нам, русским, относились с большим вниманием и любезностью, чем к другим иностранцам.

Сидишь, бывало, в палатке у какого-нибудь почтенного бура, и у нас за чашкой кофе завязываются подобные беседы:

— А у вас в России есть коровы?

— Есть.

— И овцы есть?

— И овцы есть.

— И дороги железные? — продолжает он расспрашивать.

— И дороги железные!

Задумается бур, попыхтит трубкой и вдруг задает следующий вопрос:

— А когда же царь русский заступится за наш народ?

С большим вниманием прочитывались фантастические известия, появлявшиеся часто в йоганнесбургской газете «Standart and Digger News», о военных приготовлениях России, о мобилизации войск Кавказского и Туркестанского военных округов, о движении русских на Герат и прочее 100.

Каждая подобная статья вызывала оживленные толки среди буров. Признаться и нас, лишенных всяких вестей с далекой родины, иногда смущала возможность каких-либо осложнений на Востоке. А вдруг в самом деле Россия объявит войну Англии и мы, заброшенные судьбою за тридевять земель, должны сражаться здесь в нижнем звании за совершенно, в сущности, чуждое нам дело, без всякой пользы для формулярного списка!

А укокошит нас английская пуля, так даже в «Инвалид» 101 не попадем и беззащитные вдовы и сироты лишатся эмеритуры! 102.

Крепко мы иногда призадумывались.

Но резонные рассуждения поручика Никитина, что на случай войны России с Великобританией мы и здесь нанесем англичанам не меньший вред, чем командуя полуротой на Памире, утешали нас до некоторой степени.

«А я, — заявлял откровенно вольнодумец Диатроптов, — я хоть и состою прапорщиком запаса, но всеми силами постараюсь отбояриться от участия в войне, вызванной дипломатическими недоразумениями или стремлениями к захвату чужой территории; а здесь я с оружием в руках защищаю священные droits des hommes, свободу, равенство, братство и все такое прочее».

Проше всех смотрел на вещи милый Павлуша Риперт: «Наше дело маленькое — выпил и еще!»

Никто тогда из нас не сомневался в благополучном исходе кампании, мы все были уверены, что разгромим этих презренных мореплавателей, выдумавших некогда бокс, а теперь еще лиддит и «дум-дум», и победителями, лихо заломив шляпу накребень, вступим в Дурбан.

Мечтать о прошлом или задаваться тревожными вопросами о будущем было, в сущности, и некогда; заботы и интересы повседневной лагерной жизни поглощали целиком все свободное от разъездов или полевых караулов время. По очереди один из нас готовил обед, кипятил чай; другие купались или стирали белье под сводами разрушенного железнодорожного моста, куда не долетали осколки; вечером нужно было загонять с пастбища коней; их привязывали на ночь к коновязям, [311] устроенным из шпал и проволоки, и, пользуясь наставлениями опытных австрийских ротмистров, мы усердно занимались уборкой и чисткой коней.

Бесцельное сидение в траншеях на горе и высматривание в бинокль английских батарей и блиндированных поездов со стороны Чивелея уже успело утратить прежний интерес. Гранаты противника рвались иногда «очень удачно», но нас уже не волновал вид убитых и раненых, и мы как-то тупо стали относиться к чужим страданиям.

Одним словом, жизнь во стане бурских воинов вовсе не представляла непрерывный пикник; все прелести привольной бивачной жизни бледнели в сравнении с теми мучениями, которые причиняли нам нестерпимая жара, невыносимое зловоние повсюду валяющихся внутренностей битого скота и остатков пиши, а главным образом тучи назойливых мух, от которых не спасали ни дым крепкого трансваальского табаку, ни тень палатки, ни купание в реке. Не мудрено, если в конце концов на всех нас нашла какая-то апатия, мысль как-то вяло работала и мы по целым дням бродили точно сонные, оживая только ночью, когда выпадала очередь занимать брандвахту [...]

Евгений Августус. Воспоминания участника англо-бурской войны 1899-1900 гг. Варшава. 1902, с. 95-98.


Комментарии

100. Россия действительно увеличила число войск на границе с Афганистаном для давления на Великобританию, хотя это не привело к ощутимым результатам из-за умелого противодействия английской дипломатии. С другой стороны, резко возросло влияние России в Персии (Иране).

101. «Русский Инвалид» — еженедельная газета, выходившая в Санкт-Петербурге с 1813 по 1917 г. Официальное издание Александровского комитета о раненых. Возобновлено в 1992 г.

102. Эмеритура (лат. emeritus — заслуженный) — в дореволюционной России специальная пенсия уволенному в отставку государственному служащему, пособие вдовам, сиротам из сумм эмеритальной кассы, средства которой составлялись из обязательных отчислений от жалованья госслужащих.