232. Евгений Августус о кратком пребывании в немецком добровольческом отряде и встрече с соотечественниками
[...] Среди обрывистых крутых берегов бурно катила свои мутные волны река; течение было до того быстрое, что лошадей относило в сторону, хотя перед этим давно уже не было дождей и глубина доходила всего до двух аршин. В период же [299] полноводья, после тропических дождей, вода подрывает берег, сносит вековые деревья и никакие усилия человеческие не в состоянии удержать ее буйный порыв.
Дорогой нам встретился кафр, закутанный в пестрое байковое одеяло, с медными браслетами на руках и ногах; немей наш счел долгом слезть с коня, остановить и обыскать кафра.
«Зачем вы это делаете, — спросил я его, — разве англичане пользуются кафрами как лазутчиками?»
«Ох, и как еще! — ответил он. — Буллер и Вайт [Уайт] прекрасно сносятся друг с другом, несмотря на бдительность наших брандвахт, посредством этих черномазых дьяволов, жадных к английскому золоту. Впрочем, и мы их услугами подчас пользуемся».
Закурив трубку и затянувшись крепким трансваальским табаком, он продолжал; «Я уже восемь лет в стране и отлично знаю кафров; от этой войны они ожидают многого. Рассказывают, что с объявлением военных действий их старшины [старейшины], потомки бывших королей и верховных жрецов, собрались в неприступных долинах диких Драконовых гор и принесли в жертву своим фетишам трех быков: черного, красного и белого; прежде всех после нанесенного удара ножом окочурился красный, затем белый, а дольше всех дрыгал ногами черный бык; и вот жрецы по этому оракулу решили, что буры победят рыжих, то есть англичан, но затем поднимутся кафры, зулусы, басутосы [басуто], свази и все другие народы черной расы и что они освободятся от ига чужеземцев».
А теперь нам осталось еще проехать долину Клип-ривера, и вон там, за той горой, где заходит солнце, лагерь немецкого отряда. Vorwarts! [Вперед!]
Клип-ривер мы переехали по довольно глубокому, по грудь лошади, броду. Течение было быстрое, и у нас не обошлось без инцидента: одного из моих товарищей отнесло шагов двадцать в сторону, лошадь попала в яму, опрокинулась, и всадник достался бы в пишу рыбам, если бы появившиеся в этот момент на другом берегу буры не бросились в воду и не выудили бы его и лошадь.
Но на юге день быстро сменяется ночью; как только на западе догорели последние лучи заката, на темно-голубом небе заискрилось созвездие Южного Креста и все кругом потонуло в непроглядной мгле.
Проводники наши спешились и повели коней в поводу; мы последовали их примеру; спотыкаясь о камни, царапая лицо и руки о колючие ветви мимоз, мы все поднимались в гору, пока наконец где-то далеко еще засветился огонек.
«Еще с полчаса осталось!» — утешили нас немцы.
Еще полчаса! А у меня горели ноги, спина болела от несносной винтовки Генри-Мартини, лошадь, понурив голову, еле двигалась.
Часа полтора мы карабкались по скалам; колючие ветки мимоз исцарапали нам лицо и руки, и мы несказанно обрадовались, увидев наконец мерцающие вдали красные огоньки лагеря.
Нас провели прямо в палатку коменданта Кранца. Родом немей, но проживший в Трансваале уже лет десяти, он своим выбором в начальники немецких волонтеров был обязан репутацией знаменитого истребителя львов, которых он на своем веку убил ровно 68: «А жена моя, о погодите, я вас еще познакомлю со своей женой, она собственноручно застрелила целых 86!»
Все это он нам успел рассказать, не забывая, однако ж, о своих обязанностях хозяина. В то же время он, не умолкая, рассказывал нам о своем участии в штурме [300] 6 января [1900], что идея сооружения плотины и затопления осажденного города принадлежит ему и что он с 500 человек берется еще раз штурмовать Ледисмит.
Мы благоговейно слушали его, выпивая чашку за чашкой, и уничтожили громадную сковороду с вкусно приготовленными битками.
Между тем весть о приезде новых волонтеров успела облететь весь лагерь, и в палатку беспрестанно входили один за другим то прусские premier-lieutenant'bi, то австрийские rittmeister'bi 90. Краны познакомил нас с капитаном генерального штаба шведской армии, который счел долгом перевести немедленно разговор на Нарвскую битву 91 и финляндский вопрос 92; пришлось ему напомнить о Полтавской 93 и о вооружениях норвежцев 94.
Но меня выручил милый Риперт: «Скажите, правда, что у вас в Стокгольме в ресторанах лучшая в мире водка и закуска подаются бесплатно?»
При одном воспоминании о далекой родине голубоглазый швед закатил свои глаза и тяжело вздохнул в ответ.
«А вот ваш соотечественник!» — провозгласил Кранц, рекомендуя нам молодого человека в лихо заломленной набекрень шляпе со страусиным пером. — Доктор Зигель, Дерптского университета».
Доктор Зигель, в шляпе с развевающимся пером и бородкой а [la] Henri IV, скорее напоминал мушкетера из знаменитого романа Дюма, чем мирного эскулапа, тем более что вместо повязки с красным крестом носил через плечо патронташ.
Оказалось, что доктору надоело состоять при госпитале и он, не задумываясь, променял ланцет и зонд на винтовку и патронташ и теперь с кровожадным упоением, как некогда художник Верещагин под Геок-Тепе, расстреливает людей.
«Господа! Какими судьбами? — закричал кто-то по-русски, и мы очутились в объятиях высокого господина с всклокоченной, черной как смоль бородой. — Пойдемте ко мне, побеседуем, у меня же вы переночуете».
Он оказался штабс-капитаном минной роты одной из крепостей Одесского округа [Шульженко] и воспользовался шестимесячным заграничным отпуском, чтобы изучить осаду Ледисмита с артиллерийской и инженерной точки зрения. Но теперь он раскаивался: его не удовлетворяла блокада, веденная первобытным способом; его бесило бездействие буров, а также то обстоятельство, что он имел глупость поступить в немецкий отряд.
«Почти половина всех этих господ, что вы видели, это авантюристы, которых привлекли сюда или инстинкты грабежа и мародерства или которых какая-нибудь грязная история заставила покинуть родину. А сам Кранц — это первейший трусишка, болтун и интриган. Если до сих пор его не лишили звания коменданта, то он этим обязан только своей красавице супруге, которая ездит верхом и стреляет лучше его. Она часто приезжает в лагерь к нам, всегда привозит с собой ящик виски или коньяку, изгоняет мужа из палатки и...». — «А знаете, я у вас останусь! — выпалил все тот же Риперт. — Скажите, когда мадам Кранц приезжает?»
Переночевав у штабс-капитана, мы наутро с трудом разыскали коней, затерявшихся в табуне, и поехали дальше, теперь уже без провожатого.
Дорога шла все время по горам; встречные буры весело раскланивались с нами и обстоятельно рассказывали, как и где найти генерала Мейера. Где-то глухо раздавались оружейные выстрелы. Мы были еще под впечатлением вчерашнего приятно проведенного вечера и неожиданной встречи с соотечественником. А чудное [301] утро, о котором в Европе не имеют понятия, лазурное безоблачное небо, с которого лилось море яркого ослепительного света, бархатная зелень гор и долин — все это располагало к благодушию, и мы, без обычных разногласий во мнениях и взглядах, решили отказаться от мысли поступить в какой бы то ни было иностранный отряд и просить штабс-капитана, показавшегося нам очень симпатичным, перевестись к нам на Тугелу.
«Мы составим отдельное капральство и выберем его капралом. Он старше всех нас и уже второй месяц как на войне, — говорил Никитин, — нужно подать бурам пример правильной организации».
«Нет уж, господа, прежде всего без всякого начальства, — запротестовал свободомыслящий Диатроптов, — не затем мы сюда приехали, чтобы подчиняться всяким капралам».
По дороге стали попадаться осколки снарядов, медные трубки шрапнелей, даже целые бомбы с измятой только головкой и оторванным дном. Громадные, аршина в 2 ямы свидетельствовали о силе лиддитных снарядов. Вид этих исковерканных, заостренных кусков закаленной стали был не совсем приятный.
«Господа, если меня убьет вот такой бомбой, то напишите ей: я вам оставлю адрес!» — меланхолически произнес обольститель женских сердец Риперт.
«А в самом деле, кто его знает?» — подхватил Никитин и предложил поделиться адресами и дать друг другу слово, что уведомим родных в случае смерти. Остановили лошадей, и сосредоточенно каждый стал записывать под диктовку адрес товарища. В безоблачном небе, высоко-высоко над головой, неподвижно летали коршуны.
Лукас Мейер принял нас в своей палатке на северном склоне Гроблерклоофа. «Вы что, господа, приехали любоваться войной или работать?» — поставил он прямо вопрос.
«У вас, генерал, не совсем безопасно можно будет любоваться войной!» Ответом, видно, он остался доволен и угостил нас обедом прямо генеральским: бараний бок с рисом, чернослив, печенье, виски, кофе. Помощник Мейера, «Assistentgeneral» Кок, оказался кандидатом Лейденского и Оксфордского университетов, прекрасно говорил на двух языках. Он крайне несимпатично смотрел на положение вещей, резко отзывался о Жубере, обвиняя его в малодушии, и не лучшего мнения был о Кронье. «Впрочем, впоследствии сами увидите, а теперь закусывайте, messieurs; на позициях у вас этого не будет!»
Он рассказывал, что отец и брат его были убиты под Эландслехте [Эландслаагте], что он сам принимал участие еще в разгроме шайки Жемсона [«набег Джемсона»], и показывал нам изящную винтовку с инициалами этого современного флибустьера, бывшего зубного врача.
Затем он познакомил меня с устройством командного управления, показывал ежедневные донесения и рапорты подчиненных ему фельдкорнетов, повел нас к телефонной станции и к гелиографу, служащему для передачи приказаний [...]
Евгений Августус. Воспоминания участника англо-бурской войны 1899-1900 гг. Варшава. 1902. с. 60-65.
Комментарии
90. Ротмистр (нем. Rittmeister, Ritt — отряд кавалерии и Meister — начальник) — в русской и иностранных армиях офицерский чин в кавалерии; соответствовал чину капитана в пехоте
91. Нарвская битва (возле нынешнего города Нарва, Эстония) состоялась в ноябре 1700 г. между русскими войсками под командованием Петра I и шведскими войсками, предводимыми Карлом XII. Русская армия потерпела поражение, что заставило Петра в короткий срок полностью реорганизовать вооруженные силы по западноевропейскому образцу и провести множество необходимых реформ, что позволило в конце концов выиграть изнурительную Северную войну со Швецией (1700-1721).
92. В данном случае речь, вероятно, идет об указе Николая II от февраля 1899 г., по которому царь присвоил себе право издавать законы для Финляндии без согласования с национальным парламентом (сеймом), тем самым резко ограничив ее автономию.
93. Сражение состоялось в июле 1709 г. у г. Полтава между русскими и шведскими войсками. Русские победили, военное могущество Швеции было подорвано, в Северной войне произошел перелом в пользу России.
94. Речь идет о злободневном в то время вопросе, ибо чуть позднее, с 1905 г., Норвегия мирным путем получила полную независимость от Швеции.