110. Рассказ врача русско-голландского санитарного отряда Владимира Александровича Кухаренко о пребывании подполковника Ромейко-Гурко в расположении английских войск

НАСИЛИЕ АНГЛИЧАН НАД ПОДПОЛКОВНИКОМ ГУРКО

Сегодня, 6 апреля [1900], прибыли сюда, в Кронштадт, русский военный атташе подполковник Гурко и голландский лейтенант Томсон, бывшие, как вам известно из газет, в плену у англичан с 7 марта и только теперь возвратившиеся к нам обратно. Здешние газеты очень интересуются их судьбой, много писали о них — будто даже один из них убит, а другой тяжело ранен; теперь же они живы и невредимы и опять отправляются к боевой линии.

У обоих офицеров есть несколько знакомых среди нашего отряда, они побывали в нашем госпитале, и из уст полковника Гурко я услышал подробное сообщение об их плене, которое с его разрешения и привожу.

«7 марта, в день неудачного для буров сражения при Poplargrov’e и Abrahamsrkaal’e у реки Моддер, был я в лагере буров.

Рано утром прибыл сюда президент Крюгер, чтобы воодушевить буров и поднять их павший дух. Остановился он в ставке генерала Девета; военные агенты, бывшие в лагере, посетили здесь президента; я, конечно, был тоже там, и при нас пришло известие, что на позиции буров наступают англичане. Генерал Девет уговорил президента уехать более назад, к Abrahamsrkaal’ю, сам же направился к позициям. Последние тянулись поперек Моддер-ривера; буры, по обыкновению, засели на цепи небольших возвышенностей, между которыми были значительные промежутки, некоторые в 3-4 версты.

Я верхом направился к одному холму, откуда прекрасно можно было видеть движение неприятеля. Две громадные колонны конной пехоты двигались по направлению к нам по промежуткам между холмами, на которых были буры, а большой отряд кавалерии заходил слева, очевидно, с целью отрезать нам отступление. Выстрелов почти не было слышно. Буры, видя, что дело неважно, один за другим стали уходить назад, и не прошло 20 минут, как на этой позиции не осталось ни одного бура. Пришлось и мне последовать за ними. Догнал я небольшой отряд спокойно уезжавших трансваальцев, и, пересекая поле, мы направились к следующей тыльной позиции, куда отступили другие.

В это время я заметил в стороне на дороге небольшой фургон, накренившийся набок, похожий на мой; я повернул лошадь туда и скоро настиг экипаж, он действительно оказался моим. Вместе с другими повозками и этот фургон двинулся назад, но сломалась ось. Кафры, ввиду наступающего неприятеля, отпрягли мулов и уехали с ними; при повозке остался лишь мой человек.

Мне не хотелось бросать вещи, среди которых было много различных документов и бумаг; далее я надеялся, что англичане сейчас дадут мне возможность вернуться к линии трансваальцев, и я остался при повозке.

Случайно проезжал мимо лейтенант Томсон, его вещи были тоже в моей повозке, он, несмотря на увещевания с моей стороны, остался со мной. Между тем все буры исчезли, а англичане уже были в нескольких стах шагах и с недоумением разглядывали нас. Действительно, картина была странная. Среди поля, на дороге лежала на боку повозка, а двое каких-то людей спокойно стояли около нее. Понемногу стали они приближаться к нам; мы поманили их к себе руками, они [110] подъехали; мы спросили офицера — такового между ними не оказалось. Человек 30 повернули назад, чтобы отыскать его. Между тем буры, засевшие шагах в 700 на холмах, увидели, что англичане двинулись назад, приняли это за отступление и открыли по ним убийственный ружейный огонь. Англичане моментально в карьер ускакали назад. Выстрелы продолжались. Мы были в весьма глупом положении — между двух огней; посовещавшись с Томсоном, решили отступить в сторону и достигли, ведя лошадей в поводу, спуска к Моддер-риверу и остались там.

Тем временем началась ожесточенная перестрелка с обеих сторон — англичане шли вперед, завыли орудия. Буры, сидевшие на соседнем с нами холме, не разобрав в чем дело (немногие следили за нами), начали стрелять в нас — вероятно, приняв за англичан, ибо лейтенант Томсон был одет в знаменитый костюм хаки, как и англичане, — и нам пришлось спуститься еще ниже к реке. Часа через два бой стал ослабевать, мы вылезли из нашего убежища и направились в сторону англичан в надежде встретить патруль или разъезд, который привел бы нас в лагерь неприятеля. Долго бродили мы, наконец натолкнулись на позиции англичан. Опять недоумение с их стороны, мы опять стали манить к себе, но они, по-видимому боясь какой-нибудь ловушки (видно, насолили им буры), не выехали, а стали, со своей стороны, манить нас к себе. Мы последовали приглашению и очутились среди англичан; нашли офицера, он повел нас к полковнику, этот доставил нас к генералу Китченеру. Я объяснил ему, в чем дело. Он был очень любезен, распорядился поставить часового у повозки, которая все еще продолжала стоять на дороге.

Китченер поехал с нами к главнокомандующему Робертсу, доложил ему о происшедшем. Я, со своей стороны, просил его содействия, чтобы сейчас же возвратиться к бурам. Робертс в весьма вежливой форме отказал в этом, объяснив нам, что он принципиально против такого посещения военных агентов. Последние в конце концов станут делать друг другу визиты, если возвращение назад будет так легко, именно через боевую линию; поэтому он рекомендует нам отправиться через Капштадт. Дело показалось мне подозрительным, и я на всякий случай испросил у Робертса разрешения отправить в случае надобности в Петербург телеграмму. Два дня пробыли мы в английском лагере — в обществе военных агентов, среди которых встретили и полковника Стаховича. На третий день шел транспорт раненых и больных к Кимберлею, к нему примкнули и мы. Из Кимберелея по железной дороге достигли мы Капштадта. Сопровождал нас английский майор, весьма любезно заботившийся о наших удобствах. Интересно, что все [иностранные] агенты на английской стороне не носят своей формы, а костюмы хаки — это было почти поставлено условием со стороны британского правительства — и даже не имеют права носить оружие.

По дороге к Кимберелею нам пришлось проезжать мимо злополучного лагеря [генерала] Кронье — на берегу Моддер-ривера. Сотни лошадиных трупов валяются здесь, заражая воздух зловонием, — человек положительно задыхается в этой атмосфере. В кучах угля валяются груды стремян, металлических пряжек, дул ружей, ободов колес — все остатки седел, ружей и повозок, сожженных Кронье перед сдачей. Передние наши повозки застряли в реке, и стоило долгих усилий переправить их на другую сторону; между тем несчастные раненые и больные в своих повозках пробыли в этой адской вони, ожидая своей очереди. Многие падали в обморок, не перенося ее, даже мулы и волы, видимо, страдали в этом воздухе.

В Капштадте нас поместили в гостинице. Едва успели мы разобрать вещи и прийти в себя, как нас навестил комендант города генерал Cooper и сообщил, что пароход отходит через несколько часов и мы можем воспользоваться им — за нами [111] придет карета. На наш вопрос, куда идет пароход, оказалось, что в Англию; от Робертса пришла телеграмма, чтобы как можно скорее отправить нас в Европу.

Я спокойно заявил, что ехать в Англию я не имею ни малейшего желания, что получил от своего правительства инструкции состоять военным агентом в армии трансваальцев, что распоряжения Робертса для меня не имеют никакого значения и я добровольно ни в коем случае не уеду. Это мое последнее слово, от которого я не отступлю, если желают — пусть силой заставят.

Начальник тыльной армии генерал Walker, с которым я имел после этого свидание, сообщим мне то же самое: я должен буду уехать, и именно в этот же день — таково распоряжение Робертса.

Ему я повторил то же самое, что и Соореr'у. Англичане лишь с сожалением пожимали плечами. Часа через два в номер, занимаемый мной в гостинице, постучались. Явились два рослых адъютанта генерала Walker'a и сообщили, что карета ждет у подъезда, чтобы свезти нас на пароход.

На вопрос, уложен ли мой багаж, я им указал на разбросанные по столам и туалету вещи и сообщил, что не имею никакого намерения укладывать их.

Призвали хозяина гостиницы и нескольких служителей, они стали собирать вещи в сундуки и чемоданы, однако замки у последних были сломаны. Я сообщил офицерам, что к крайнему моему сожалению других у меня нет, а эти сломаны их же солдатами, когда моя повозка охранялась на поле битвы часовым. Все съестное было вынуто, солдаты забрали даже ножи, вилки, тарелки, взломали даже запаянную коробку с фотографическими пластинками, думая, вероятно, что там шоколад.

Наконец вещи мои были унесены в карету, адъютанты стали приглашать туда и меня.

Я не соглашался, стоял на своем. Положение было критическое. Я, собственно, ожидал, что меня под руки поведут в карету, — офицеры стали терять терпение. Но, по-видимому, таких инструкций они не имели. Пошептавшись, оставили они меня в покое и удалились. Через несколько времени получил я письмо от Walker'a, что Робертсу будет сделан еще запрос, как поступить в данном случае, и я через два дня получу ответ.

Уже на другой день у меня было разрешение ехать куда угодно. В ожидании парохода я пробыл несколько дней в Капштадте. Walker пригласил меня к завтраку, где я имел удовольствие встретиться с Соореr'ом и знакомыми уже адъютантами. Все были чрезвычайно любезны. В Порт-Елисаветы и в Дурбане меня навешали на пароходе бывшие здесь высшие офицеры, все были в высшей степени предупредительны и любезны.

В Дурбане сели мы на французский пароход, доставивший нас в Лоренцо-Маркез, откуда по железной дороге вторично достигли Претории.

Как я узнал, англичане были очень недовольны, что Россия послала военного агента в армию буров, и хотели воспользоваться случаем сплавить такового обратно».

Подполковник пользуется большой популярностью среди буров — почти каждый знает его в лицо.

Dr. Владимир Кухаренко

Kroonstadt, Oranje Free State

«Московские Ведомости» от 21 июля/3 июня 1900 г., с. 2.