-

— «Poor fellow’s! ну, что ж делать, нельзя быть всегда победителями!»

Вот стереотипная почти фраза, беспрестанно повторяемая у нас в последние два месяца, с того дня, как принеслась громовая весть о поражении при Изандуле. Несколько сотен храбрецов, искрошенных негритянской армией, возбуждают искреннее сострадание; но скромность далеко не соответствует данным обстоятельствам, и скорее оскорбленная гордость звучит в таких фразах, как приведенные выше. Да! разумеется, нельзя быть всегда победителями! Это — истина, старая как мир, и английский народ еще раз убедился в ней собственным печальным опытом. Но нельзя быть безнаказанно громадной державой, владеющей территориями на всем земном шаре; слава и величие даются не даром, и, захотев разыгрывать роль римской империи, следует ожидать время от времени поражений, на манер Варра.

История английских колоний в южной Африке, история довольно сложная, но ее следует знать для того, чтобы понять нескончаемый [333] войны с кафрами и зулусами. Можно во всяком случае набросать главные черты этой истории: она поучительна для великого вопроса о колониях вообще, а мы можем встретить в английских владениях всевозможные виды колонизации.

Известно, что почти вся южная оконечность Африки, начиная с мыса Доброй Надежды до 26 град. южной широты (со времени присоединения Трансваальской территории) принадлежит Великобритании. Но подобно тому, как в Канаде французы были пионерами цивилизации, так и здесь — голландцы приготовили путь англичанам, которые овладели мысом Доброй Надежды лишь в начале нынешнего столетия; трактаты 1815 г. подтвердили их завоевания в 1795 и 1806 гг. Долгое время голландское население было безусловно господствующим; в 1829 г., когда кафров оттеснили за реку Кейскамму на запад, многочисленные эмигранты прибыли из Англии на призыв колонистов и поселились на новоприобретенных территориях, и таким образом образовали восточную часть колонии — более английскую, чем западная.

Так шли дела без всякой перемены в том или ином смысле, среди затруднений, какие встречало английское правительство, с одной стороны, от кафров, с другой — от голландских колонистов или боеров, как их называют, и которым очень не по-сердцу было это завоевание. Привыкши глядеть на туземцев почти как на рабов, они весьма недружелюбно относились в миролюбивой и гуманной политике, какой держались англичане относительно последних. Уничтожение рабства в 1838 г. нанесло им последний удар; тогда-то многие из них покинули колонию и основали на северо-востоке «Свободное государство Оранжевой реки» и «Трансваальскую республику». Мы сейчас вернемся к ним.

Что касается кафров, то в 1850 г. колонисты вели с ними уже пятую войну, стоившую им 2 миллиона фунтов стерлингов и четыреста людей. Несколько лет спустя, случилось обстоятельство, непонятное для тех, кто плохо знаком с историей суеверия и не знает, до какой степени умопомрачения могут доходить люди. Между кафрами вдруг распространилось пророчество, в силу которого эти знаменитые воины должны были вернуть свою прежнюю славу и могущество, и все это не помощью живых, но помощью мертвых. Они вернутся с того света: в пещерах найдены будут большие стада рогатого скота, и хлеб сам собой родится в изобилии. Но только следовало иметь веру — еще бы! — и в доказательство ее — убить весь существующий скот, истребить все зерно и сеять его вновь. Это исполнено было в точности, и вскоре в земле кафров наступил голод; жертвой его пало 50,000 кафров. «С этих [334] пор, - говорит Антони Троллоп, у которого я заимствую этот рассказ, — серьезные войны с кафрами больше не возобновлялись и воинственность племени угасла» (A. Trollope. South Africa. Loudon. Chapman, 1878. 2 vol., t. I p., 43. Превосходная книга, если оставить в стороне вопросы о туземных расах, нравах и пр., которых автор не касается.). Это понятно после такой удачи. Но откуда взялось пророчество? Дело происходило в 1857 г., в тот момент, когда восстание сипаев в Индии призывало все военные силы Великобритании. Возможно, что это пророчество - англосаксонского изобретения: так, по крайней мере, думает Троллоп.

Самым крупным событием в колониях после этого самоубийства кафров — было открытие алмазных копей близ слияния Ваала с. Оранжевой рекою. Вскоре колонисты ринулись туда толпами, и «алмазные копи» или, точнее, «grigua land wert» были присоединены в 1871 году к английской короне. Приложив сюда колонию Наталь и землю кафров, слывущую независимой, но совершенно напрасно, мы получим на всей этой южной оконечности Африки, включая сюда и территорию Оранжевой реки, оставшуюся во владении голландцев, — мы получим, говорю я, цифру в 2.276,000 жителей. Эта цифра распределяется приблизительно следующим образом:

Англичан	120,000
Голландцев (боеров)	220,000
Туземцев	1.936,000

Из этого мы ясно видим, что имеем здесь дело с колонией совершенно оригинального характера. Это не колония в настоящем смысле этого слова, — колония, составленная исключительно из англичан, имеющих дело с горстью тупоумных туземцев, как то было некогда в английской Америке и существует теперь в Австралии. С другой стороны, это и не простой военный гарнизон, как на острове Мальте или в Гибралтаре. Во всяком случае и по каким бы то ни было причинам, английский элемент, существующий там уже три четверти века, не развился так, как этого бы следовало ожидать.

Совсем тем наш переселенец может найти на мысе Доброй Надежды все учреждения своей родины. С 1854 г. обязательная троица — «King, Lords and Commons» — дарована капской колонии в виде двух выборных палат, причем губернатор отправляет звание монарха. Он имел даже право безусловного veto с выбором министров помимо палат. В 1872 г. эти преувеличенные прерогативы были отменены, министры стали представителями большинства в [335] парламенте, и губернатор поставлен был в положение конституционного короля; причем статс-секретарь колонии в Лондоне удерживал право veto, принадлежащее вороне, но вышедшее из употребления в метрополии. Избирателем считается каждый владелец участка земли или дома, стоимостью в 25 фунтов стерлингов, или тот, кто заработывает 50 ф. стерл. в год, т. е. 10 шиллингов в неделю и пищу. Между тем, многие из туземцев отвечают этим условиям, и предвидится момент, когда им можно будет завладеть всеми избирательными списками. Вот один из важных фактов, заставляющих опасаться за будущность колонии. Но надо теперь поговорить о кафрах и зулусах, доселе столь мало известных, не смотря на их достоинства.

Мы встречаем их по обе стороны колонии Наталь: кафров на юг, а зулусов на север от нее; в самом Натале имеется слишком 300,000 человек, принадлежащих к племени зулусов. Авторитетные путешественники, как, например, француз Левальян и немец Лихтенштейн, посетившие южную Африку три четверти столетия тому назад, были поражены наружностью кафров, и нашли, что это племя гораздо ближе подходит к европейскому типу, нежели к негритянскому. В книге Левальяна можно видеть красивое изображение кафра с кожей бронзового цвета, но правильными чертами и прелестной улыбкой, открывающей чудесные зубы. Что касается, прекрасного пола, то если отказаться от предрассудка насчет цвета кожи, прибавляет путешественник, то многие женщины из племени кафров могут считаться хорошенькими рядом с европеянками (Levaillant, Voyage en Afrique. 1790. tom. II, p. 336.). Позднейший путешественник, Вуд, зашел еще дальше в выражении своего восторга. По его словам, каждый кафр, это движущаяся статуя, и каждый художник был бы счастлив избрать его моделью для своей мастерской. И в подтверждение своего мнения приводит тот же факт, что один американский квакер, увидев Аполлона Бельведерского, признал в нем верную копию с торса одного индийца Могаука (Wood, Natural History of Man, p. 12.).

Таким образом, образовалась легенда, в силу которой жители земли кафров оказывались не неграми, но самыми красивыми людьми в мире. Еще позднее, Стенли, описывая некоторых туземцев, придворных короля Мтезы, совершенно диких негритян, изображает их настоящими красавцами, нисколько не похожими на обычный негритянский тип. Но если так, то куда же девался этот тип? значит, его не существует вовсе? Или же следует [336] величать, как того желают некоторые из вежливости, именем эфиопов все эти африканские племена, наделенные темно-смуглой кожей, так как отрицается, что она черная?

Верно то, что, за исключением готтентотов и бушменов, принадлежащих к низшим племенам, все эти черноглазые африканские расы, с курчавыми волосами, с продолговатой головой и слегка выдающейся нижней челюстью, с приплюснутым носом, все эти расы, говорю я, принадлежат к негритянскому виду и распределяются на два больших разряда: 1-й, негров Судана, обнимающих население центральной Африки, Гвинеи и пр.; 2-й, негров а-банту, или просто — а-банту, населяющих главным образом южную Африку, вплоть до экватора и повыше его.

А-банту или банту южной африканской оконечности интересуют нас в данную минуту. Они распределяются на четыре больших семьи: 1-я, ама-ксоза или кафров; 2-я, ама-зулу; 3-я, бечуанов; 4-я, ова-нерреро или дамары (G. Fritach, Die Eingeborenen Sud-Africas. Breslau. 1872. С атласом. Наилучшее сочинение для того, чтобы познакомиться с антропологией этих племен.). Оставим в стороне две последних, не участвующих в настоящей борьбе.

Ама-ксоза и ама-зулу две очень близких, разновидности, известных сначала под названием кафров — арабское слово, обозначающее неверный, язычник. Португальцы усвоили его, и таким образом, как это часто бывает, слово послужило источником для обозначения мнимой расы. Как бы то ни было, но ама-ксоза поселились всех раньше; они населяют в настоящее время независимую землю кафров, и им присвоивается исключительно название кафров. Дни их повидимому сочтены; в 1877-78 г. происходила шестая война с кафрами, и по всей вероятности она будет и последняя. При этом сопротивление со стороны туземцев не было серьезно и не настолько интересно, чтобы стоило утомлять читателя его подробностями. Ама-ксоза уже более не страшны для англичан.

Не таково положение ама-зулу или просто зулусов. Но подобно тому, как история кафров тесно связана с историей капской колонии, так и история зулусов связана с историей Наталя. Эта территория, расположенная на восточном берегу африканской оконечности между 29 и 31 град. южной широты, обязана своим названием португальцу Васко-ди-Гама, который открыл ее в 1497 г. в день Рождества, откуда и происходит ее имя: «terra natalis». Затем о ней ничего не было слышно до начала нынешнего столетия, когда основали голландцы в ней несколько поселений. В 1813 г. в ней поселился один англичанин с несколькими [337] соотечественниками. Но все это не имело значения: первая серьезная попытка колонизации произведена опять-таки боерами, которым опротивело английское владычество, и они стали эмигрировать массами. Диковинная вещь, несомненно, было видеть в полном разгаре XIX столетия этих европейских, цивилизованных колонистов, превратившихся в настоящих номадов и везущих в тяжелых колымагах, запряженных быками, свои семьи и свое имущество через громадные пространства. Можно было подумать, что мы вернулись ко временам массагетов, о которых говорит Геродот и которые проводили жизнь на своих телегах, или же к той, еще более отдаленной эпох, совпадающей с исторической зарей, когда первобытные народы кочевали по всему Старому Свету.

Земля Наталь не принесла им счастия: им пришлось оспаривать почву у страшных зулусов, и они пали их жертвой во множестве. Наконец, благодаря своей настойчивости, они завладели территорией и готовились учредить республику в роде тех, какие существовали на Оранжевой реке и в Трансваале, когда «Colonial Office», опираясь на нескольких английских поселениях, выше упомянутых, решило, что и Наталь также британская колония.

Голландцы сопротивлялись: капское правительство, всегда склонное глубоко презирать силы своих противников, выслало против них отряд в 300 человек. Половина его взята была в плен, другая — осаждена в его собственном лагере и доведена до последних крайностей голода. Но сила всегда остается за большими армиями: дело было только отсрочено — и в 1842 году голландцы должны были признать английское преобладание. Но согласие царствовало не долго, и злополучные боеры не замедлили снова усесться на свои фургоны и окончательно отправились в Трансвааль, где капское правительство все-таки не оставило их в покое. В настоящее время все 22,000 белого населения в Натале почти все исключительно англичане — и это является, странным контрастом с Капской колонией, где преобладает элемент голландский. Колония управляется вице-губернатором; в настоящее время этот пост занят сэром Генри Бульвером, и при нем состоит исполнительный совет, состоящий из пяти членов; кроме того, существует еще законодательный совет, состоящий из пятнадцати выборных членов, из пяти членов исполнительного совета и из восьми других, назначаемых губернатором. Таким образом, это «Crown Colony» в полном смысле этого слова, несмотря на пятнадцать выборных членов и кажущееся большинство, предоставленное выборным членам». [338]

У ама-зулу есть своя собственная территория в 15,000 квадр. миль пространства, лежащая непосредственно на север от Наталя. Их насчитывают около 300,000 и они образуют значительную отрасль негров-банту, в которым принадлежат также, как мы выше сказали, ама-ксоза или туземцы Земли Кафров, так что если последних непременно хотят называть кафрами или лучше того кафрами-ксоза, то первых совершению основательно можно назвать кафрами-зулу. Они похожи друг на друга и физически, и нравственно; язык их тоже сходен между собой, и зулусы, столько же, сколько и ксозы Земли-Кафров, подходят под вышеупомянутые описания. Но путешественники, так сильно восхищавшиеся красотой этих племен, должно быть, видели все в наилучшем свете в наилучшем из миров. Правда, что оно и естественно, когда только что расстался с готтентотами и бушменами — самыми безобразными из людей; они неотразимо подчинились влиянию контраста. Наглядевшись вдоволь на готтентотских Венер, которым не совсем пристало прозвище «Callipyge», они, пришли в восторг при виде кафрских женщин, а зулусы показались им Аполлонами.

Но никакие иллюзии на этот счет невозможны, если мы дадим себе труд изучить головы этих людей на прекрасных фотографиях, приложенных к вышеупомянутому сочинению Фриче. Бывают исключения, и изредка попадается профиль почти европейский, что объясняется соседством белых, — лоб также менее низок, чем у низших негритянских рас. Но широко расставленные глаза, толстейшие губы и в особенности сильно приплюснутый нос характеризуют это племя, члены которого хотя и храбры, но тем не менее отвратительны. Нельзя также отрицать, что они деятельны, сильны и хвастливы. Они живут в низких, круглых хижинах, группирующихся обыкновенно в кругах, и такая группа хижин или Kraals напоминает кучу больших ульев. Как и все другие негры, они практикуют полигамию и покупают себе жен за известное число голов рогатого скота; прекрасный пол пользуется некоторыми привилегиями, несмотря на тяжелый труд, которому подчинен.

Это племя величает себя именем A-bantu bakwa Zulu, т. е. народ, происшедший от Зулу («Fritsch», loc. cit., стр. 119.), так называемого вождя и предка племени. На деле история их начинается с нынешнего столетия, когда король, по имени Чака, истребил несколько соседних племен и основал военное могущество зулусов. Брату его и [339] преемнику, Дингаану, пришлось воевать с голландцами в Натале, где он перебил большую часть их. Другой брат, Панда, царствовал затем; этот был хороший человек и добродушный монарх, и перешел от жизни в смерти, не удивив мир никаким подвигом.

Не то ждало Кетчвайо (Повидимому, ото и есть самая точная орфография его имени, которое англичане пишут Цеттивайа, Сетивайо и проч.). Провозглашенный в 1872 году королем земли зулусов, с согласии англичан, этот новый государь на первых же порах обнаружил стремление идти по стопам великих воинов — Чака и Дингаана. Вскоре в Натале распространился слух, что он беспощадно побивает своих подданных: два или три зулуса, обращенных в христианство, были, действительно, умерщвлены, после чего миссионеры, проживавшие в этой стране, сочли за лучшее оставить ее.

Антони Троллоп — в своем сочинении «South-Africa», t. I, p. 311 — рассказывает, что, находясь в Питер-Марицбурге (столице Наталя), он познакомился с одной молодой дамой филантропкой и одним зулусом, из ее друзей; который ездил к Кетчвайо за объяснениями. Он добрался до черного короля и сказал ему следующее: « король, зачем прогнал ты миссионеров и казнил обращенных? Объясни нам это, потому что в Натале мы очень огорчены худыми слухами, которые ходят на твой счет». Кетчвайо охотно дал требуемые объяснения. Он совсем мол не прогонял миссионеров; это глупые люди, никуда не годные, по его мнению: они испугались и сами убежали. Он всегда обращался с ними очень дружелюбно — и вот вдруг они уехали, даже не простясь с ним. Разумеется, он их не прогонял, но раз они уехали сами, то пускай больше не возвращаются. Что касается убийств, то он не виноват: в его королевстве есть худые люди, как и во всяких других. Обращенных убили — и он очень об этом сожалеет. Что касается обращения в христианство всех его подданных, то миссионеры лучше сделают, если займутся сначала обращением в христианство солдат Питер-Марицбурга.

Правдива эта история или нет, но она согласуется с дальнейшими действиями Кетчвайо - и, право, трудно представить себе, какого рода возражениями можно побить эти весьма серьезные аргументы. Новый предлог к распрям усложнил дело. Известно, что английское правительство сочло необходимым в 1877 году присоединить голландскую Трансваальскую республику, и это совершилось усилиями сэра Теофила Чептона, состоящего в настоящее время [340] вице-губернатором этих новых британских владений. Между тем голландцы Трансваальской республики давно уже враждовали с зулусами из-за земель, лежащих на берегу Понголо, на которые заявляли притязания эти последние. Капское правительство добросовестно признало справедливость притязаний зулусов и готовилось объявить об этом. Но тем временем неудовольствие Кетчвайо возросло. Несколько его воинов вторглись прошлого июля на английскую территорию, захватили двух женщин своего племени, искавших на ней убежища, — и, как полагают, умертвили их. Когда от короля потребовали, чтобы они выдал виновников, тот отказался и предложил ввести 50 фунтов стерлингов пени. Дело затянулось на некоторое время, — но вдруг, не посоветовавшись с правительством метрополии, сэр Бартль Фрер, верховный коммиссар и губернатор Капской колонии, послал к Кетчвайо ультиматум, в котором требовал от него, чтобы он выдал виновных, преобразовал управление и распустил армию. Месяц спустя, 11-го января 1879 года, так как никакого ответа не было получено, генерал-лейтенант лорд Чемсфорд назначен был главнокомандующим всех южно-африканских войск ее величества — и война началась.

У зулусов существует весьма сильная военная организация. Справедливо говорят, что крайности сходятся: эти дикари давно уже стоят на том пункте, к которому пришли только теперь цивилизованные европейцы, т. е. что каждый должен быть солдатом. Мальчиков вербуют в армию, когда они достигнут 15-летнего возраста и обучают военному делу: все они вооружены луком, который называют assagai, а также и современным огнестрельным оружием, которым снабжены, повидимому, в достаточном количестве; число этих воинов простирается до 40 или 50 тысяч.

Войска, которыми могли располагать англичане, состояли из 6,600 англичан и 7,000 туземцев; они были распределены на четыре отряда, расставленных на границе, отделяющей Наталь от страны зулусов, и 11-го января утром вступили на неприятельскую территорию.

Целью похода был Крааль Кетчвайо, расположенный в центре его владений.

Первая колонна, образуя крайний правый фланг, сосредоточилась в форте Вильямсона, близ устьев реки Тугела, которая протекает между Наталем и страной зулусов. Вторая стояла несколько выше в форте Буханан. Третья колонна, под командой полковника Глайна, и с ней вместе лорд Чемсфорд, [341] главнокомандующий, проникли в территорию зулусов по близости от Трансваальской границы: она насчитывала около 4,000 человек.

Этот отряд постигло бедствие, надолго отметившее 22 января, как несчастный день для Англии. Тут мы имеем новое доказательство того, как трудно писать историю в то время, как она происходит. В настоящую минуту невозможно получить точных сведений: правда, что на то есть весьма существенная причина, а именно, главных свидетелей нет в живых. Вот, однако, что можно вывести из частных рассказов и оффициальных сообщений. Лорд Чемсфорд и полковник Глайн, найдя нужным отправиться вперед с главной частью отряда, оставили лагерь на зулуской территории, неподалеку от реки Буффало, в месте, называемом Изандула или, вернее сказать, на основании самых последних документов — Изандлана. Кажется несомненным, что полковник Дорнфорд, которому поручено было охранение лагеря, не принял ни одной из предосторожностей, употребляемых в этом случае. При нем находились шесть рот 24-го пехотного полка, 104 кавалериста, 800 туземцев и две пушки. Сил было во всяком случае достаточно для стойкого сопротивления, которого, однако, не было оказано, что бы там ни говорили.

Я далек от мысли набросить хотя бы малейшую тень сомнения на храбрость английских войск и в особенности тех злополучных солдат, которые так жалко погибли от руки дикарей. Я от всего сердца сочувствую горести несчастных матерей и невест в Бирмингем и Варвикшире, которые так горько оплакивают своих сыновей и своих женихов, служивших в 24-м полку. Но лучшие войска бывают парализированы и обессилены, если их застигнут врасплох, а это-то самое, повидимому, и случилось. Внезапно, когда не было принято решительно никаких предосторожностей, среди самого полного беспорядка, маленький отряд увидел себя окруженным многочисленным войском зулусов. Последние подошли незаметно, благодаря тому, что не было расставлено часовых, благодаря также многочисленным холмам, покрывающим эту местность То был не отдельный отряд, а целая громадная армия, целые тучи черных воинов, постоянно возрастающие и вскоре окружившие горсть англичан, грозя раздавить их. Последние взялись, конечно, за оружие, но ряды не успели сомкнуться, как неприятель уже налетел на них, не удостоивая прибегать к ружьям, а пуская в ход копья, играющие здесь роль штыков — и вскоре победа осталась за ним. Туземцы английской армии первые обратились в бегство и окончательно расстроили [342] ряды англичан, которые по призыву офицеров успели вновь сомкнуть их лишь, затем, чтобы быть перебитыми (Один корреспондент пишет из Наталя «Эдинбургскому Обозрению»: «лагерь не представлял одного целого: фура, палатки были разбросаны в беспорядке, и зулусы надвигались как прилив, не останавливаясь ни на минуту, молча, до тех пор, пока не окружили наших со всех сторон. Тогда они испустили громкий крик и бросились на лагерь: через пять минут не оставалось ни одного человека в живых». «Edinburgh Review», April, 1879, p. 364. Сотня людей, на которых позднее напали зулусы в числе 3-х или 4-х тысяч человек в некотором расстоянии от лагеря и которые успели опомниться, стойко защищали позицию и дали время главному отряду подоспеть на выручку.).

Кавалеристы ускакали в том единственном направлении, какое еще оставалось свободным: да и здесь путь был прегражден рекой и многие погибли в ее волнах. На поле битвы легло около тысячи англичан, почти вся наличная сила отряда: две пушки, тысяча ружей, 250 ящиков с боевыми снарядами, тысяча голов скота достались в руки победителей.,

«Резня эта напомнила собой битву при Инкермане, — говорит одна газета, — когда мы потеряли 39 офицеров и 600 солдат».

Известие об этом поражении пришло в Лондон 12 февраля, как раз накануне того дня, как парламент готовился возобновить свои заседания, прекратившиеся с Рождества. Читатели помнят, что сессия открылась, в противность обычаю, в декабре месяце, по случаю афганской войны. На этот раз речь шла не о победе, и лорд Биконсфильд, в приличных данному случаю выражениях, рассказал о печальных событиях в Африке. Оппозиция не замедлила открыть аттаку против правительства, как этого и следовало ожидать. Удивительное дело! Гладстон не подал признака жизни, и сэр Чарльз Дильк повел либеральные силы на приступ.

27 марта, он открыл прения и предложил вотировать порицание министерству. Формула порицания гласила: — «палата хотя и готова поддерживать правительство ее величества во всех необходимых мерах для обороны владений ее величества в южной Африке, сожалеет о том, что ультиматум, долженствовавший немедленно повести к войне, был послан без разрешения ответственных, коронных министров, и что предпринята наступательная война без крайней необходимости и без достаточной подготовки; кроме того, палата сожалеет о том, что после порицания, выраженного правительством ее величества верховному коммиссару в депеше от 19 марта 1879 г., управление дел все еще находится в его руках» («Times», 28 марта 1879 г.). Эта формула вполне резюмирует мотивы недовольства оппозиции. [343]

Сэр Бартль Фрер, верховный коммиссар, о котором идет речь, послан в Капскую колонию правительством лорда Биконсфильда. Бывший важный чиновник в Индии, он наделал некоторого шума в 1873 г., когда вел переговоры с Занзибарским султаном об отмене торга невольниками. Он самый ярый филантроп и вместе с тем горячий приверженец системы «imperial policy», которую приписывают лорду Биконсфильду. Он в свою очередь заговорил по случаю войны с зулусами о «peace with honour», совсем некстати повторив таким образом своего учители. Но как же согласить филантропию с этим воинственным азартом и опустошительной войной? Капский губернатор ответит, что он хочет цивилизовать, обратить в христианство зулусов. Ответ этот, конечно, отзывается иезуитизмом, но уже не в первый раз филантропы и проповедники свободы негров ведут с ними истребительную войну.

Итак, в этом отношении ораторы и газеты оппозиции тысячу раз правы. Цивилизация тут решительно не при чем, по крайней мере, что касается зулусов: последние являются непреодолимым препятствием колонизации. В этом отношении боеры правы: надо или чтобы белые убирались, или чтобы зулусы исчезли, по крайней мере, в качестве военной и опасной силы. Вот все, что можно сказать, и этого достаточно. Но с другой стороны, сэр Бартль Фрер мог бы и не торопиться: опасности неминуемой не представлялось. Лавры лорда Литтона не давали ему спать: у него был свой Шир-Али в особе Кетчвайо, и он также захотел побед: на деле же ему досталось одно только поражение.

Тем не менее несомненно, что кабинет совсем не был доволен тем, что сэр Бартль Фрер навязал ему новую войну в тот момент, как в ней не было ровно никакой надобности. Кабинет сделал ему очень резкий выговор, но не захотел, однако, уволить его и очень твердо настоял на том, чтобы не только губернатор Капской колоти, но и главнокомандующий лорд Чемсфорд остались на своем посте.

Прения разгорелись 31 марта: 306 голосов высказались за правительство и 246 против него, - цифры, значительно отличающиеся от тех, которые мы отмечали в различных случаях в прениях по восточным делам. Тогда нередко бывало, что правительственное большинство доходило до 100-130 голосов и больше — и рядом с этими цифрами нынешние 60 голосов кажутся весьма жиденькими.

Но какой глава кабинета не удовольствуется ею? Кроме того, и это весьма важно: такое же точно большинство 60 голосов имело [344] министерство шесть лет тому назад, на другой день после выборов. В прениях по восточным делам за него высказывалась не только его партия, но и часть либералов. Теперь же в африканской войне он остался только с одной своей партией. Я настаиваю на этом обстоятельстве, потому что в голосования 31 парта было усмотрено многими иностранными газетами признак близкого падения министерства. Это заблуждение: более счастливый, чем маршал Мак-Магон, лорд Биконсфильд «отбудет свои семь лет», если захочет удержать парламент до его легального срока. Впрочем, вы можете быть уверены, что он не сделает глупости — вызвать новые выборы в ту минуту, когда у Англии существует пропасть затруднений на всех пунктах земного шара.

Прежде всего необходимо покончить с зулусами, а эта задача разростается с каждым днем в очень тревожных размерах. Послано уже десять тысяч войск, и этого, кажется, вряд ли достаточно. Отец короля зулусов уже сдался англичанам с своими женами и приверженцами. Он был бы, конечно, очень рад заполучить престол вместе с британским протекторатом.

А пока Кетчвайо отлично обороняется, и положение дел становится день ото дня более критическим. Я упомянул выше о трех наступательных отрядах: два центральных, отряды полковников Глайна и Дорнфорда участвовали частию в деле при Изандуле — и последний убит. Первый отряд, образовавший правый фланг, прошел по неприятельской территория до Экоу (Ekowe), находящегося в 40 милях от устьев Тугелы, под командой полковника Пирсона. Последний не успел отступить после поражения и в настоящую минуту все взоры тревожно устремлены на Экоу, где полковник окружен вот уже два месяца с своим маленьким отрядом — 13,000-ми зулусов. Экспедиционный отряд, состоящий из 3,000 европейских солдат и 2,500 туземцев, идет к нему на помощь по приказанию лорда Чемсфорда. Прибудет ли он во время, чтобы выручить его? Вопрос этот будет разрешен в тот момент, когда эта корреспонденция будет напечатана; но до тех пор тревога будет сильная. Сегодня (5 (17) апреля), получены известия: Экоу стоит на обширной равнине, и осажденный отряд установил сигналы, которые видны отрядом, идущим на выручку на далеком расстоянии. Полковник Пирсон возвещает, что у него 150 больных, 50 раненых, и что не более 500 человек из его отряда будут в состоянии сражаться, когда наступит момент идти в бой. Вместе с тем, он сообщает о присутствии 35,000 эулусов, поджидающих экспедиционный корпус.

Но мало того: четвертая колонна, образующая крайний левый [345] фланг маленькой наступательной армии и сосредоточенный на севере в Утрехте, в Трансваале, под командой полковника Вуда, тоже жестоко пострадал. Несколько времени тому назад, зулусы подстерегли и разгромили обоз с рогатым скотом в окрестность Люнеберга. В настоящее время получено известие о весьма серьезной схватке, в которой участвовал весь отряд полковника Вуда. Надо было выбить генерала зулусов, Умбелини, — новую знаменитость, — из занятой им позиции. Позиция была действительно взята, но зулусы снова отвоевали ее, после ожесточенной борьбы. Ободренные успехом, они напали на лагерь, куда удалились англичане, но на этот раз были отражены. Здесь прокричали о большой победе; скажем просто, что англичане спаслись от нового и жестокого избиения. У англичан убито 80 человек, в том числе семеро офицеров. Все это очень серьезно, и лорд Чемсфорд, кажется, решительно предназначен увеличить собой список генералов, которым подобает красоваться в штабе «Герцогини Герольштейнской».

В Индии дела продолжают обстоять благополучно со стороны Афганистана, там по крайней мере нет поражений. Но и нет за то побед; войска стоят неподвижно в Джеллалабаде, Кандагаре и в Корумской долине. В настоящее время «научная граница» добыта, лорд Биконсфильд объявил в своей речи, сказанной в палате лордов 13 февраля: остается только удержать ее. Шир-Али умер 21 февраля, и ему наследовал сын его Якуб-хан. Сначала полагали, что новый эмир поспешит просить мира; но до сих пор ни о чем таком по слышно и поговаривают о походе на Кабул, чтобы подписать там окончательный трактат. Но решится ли этим все дело и не придется ли пройти до Герата? — это вопрос открытый.

Но это еще не все: афганская война еще не кончена, а уже готова новая «бирманская» война. Их же было две: первая в 1824-26 гг., а вторая — в 1852-53 гг., и имели они результатом присоединение к ост-индской империи английской Бирмании, так что собственно Бирманская империя оттеснена теперь в глубь материка. Последний король умер в прошлом сентябре, не назначив преемника. Любимая жена заставила немедленно провозгласить своего сына Ти-бау-менга. За несколько дней до его провозглашения все принцы королевской крови созваны были во дворец. Между тем, в обычаях Бирманской империи принято, что новый государь должен умертвить всех своих соперников. Новый государь и его мать были слишком большие патриоты для того, чтобы отступить от этого обычая, и несколько братьев и кузенов монарха [346] отправлены на тот свет келейным образом. Но самые умные из них не последовали за приглашением, между прочим, двое сыновей покойного короля. Из них один, Ниунг-Ян-Менг считался всеми, как вероятный преемник своего отца. Эти два молодых человека искали убежища у английского резидента, и тот принял их под свое покровительство и помог им убежать. Не без труда: потому что «королева-мать», требовавшая сначала их выдачи, затевала затем ни более, ни менее как аттаку на жилище английского резидента. С тех пор на британской территории нашли убежище еще трое других братьев, так что у вице-короля имеется под рукой пять королей, в случае если бы ныне царствующий имел глупость объявить войну. Этот юный государь, успевший отделаться от сорока из своих братьев и кузенов, повидимому, и спит и видит, как бы истребить также и тех пятерых, которые от него убежали. Однако надеятся, что дело на этом закончится. Правительство протестовало против его действий, но не особенно настойчиво. И если при существующих обстоятельствах вспыхнет война, то ее начнет сама Бирманская империя, а это невероятно.

Но покончил ли я, наконец, со всеми колониальными затруднениями? Представьте, нет; мне надо еще поговорить об Австралии, затем о Канаде, где маркиз де-Лорн, новый Губернатор, впутался в какие-то затруднения. Но это не спешно и может быть отложено до другого раза, тем более, что мне нужно заняться египетскими делами, имевшими, впрочем, довольно забавную развязку.

Известно, что хедив согласился допустить опеку иностранного министерства, которому поручено было улучшить финансы страны и ликвидировать долг — задача немалая! Как кажется, он не смог вынести испытания до конца, и в начале текущего апреля месяца без церемонии прогнал министерство: англичанина Вильсона и француза де-Блиньера.

Комичнее всего то, что он представляет их как глупцов, наносящих вред Египту, осмеливаясь толковать про банкротство! Банкротство! Скажите пожалуйста, что выдумали! И еще собираются принимать меры и не платить по майским купонам, под тем предлогом, что не желают разорить страну и пр. и пр. Хедиву надоели все эти глупцы, которые бы разорили Египет, если бы только Египет можно было разорить. Он прогнал их и уплатит по майским купонам!

Надо сознаться, что штука ловко подведена. Измаил-паша уплатит по купонам; но как? Злые языка говорят, что он [347] потребует, чтобы подати были внесены до сбора жатвы и что ростовщики дадут деньги к вящшей невыгоде несчастных феллахов, вынужденных продать жатву на корню и по низкой цене. Мало того, хедив выставляет себя патриотом и правоверным мусульманином, исполняющим волю народа, освобождая его от гяуров. В Каире лет уже, двенадцать как существует нечто в роде палаты депутатов или делегатов, и она, заодно с улемами и другими влиятельными лицами, поднесла адрес хедиву, умоляя его призвать в совет туземных министров я присвоить палате те прерогативы, которыми пользуются европейские парламенты в делах финансовых и других. Она обещает доставить необходимые суммы для уплаты по купонам объединенного долга, — 1 мая по 5% на 100 и заем 1864 г.

В настоящую минуту положение Англии довольно плачевное. Совсем тем Вильсон и де-Блиньер упорствуют и не подали еще в отставку.

Султан, как говорят, готов низложить Измаила-пашу, если Англия того потребует. Но это одни только слухи, и «Times» начинает поговаривать, что если египетская нация стоит за хедива, то делать нечего. В сущности положение дел и затруднительно, и нелепо. На континенте стараются подыскать таинственные причины; говорится: dov’e la donna! т. е. ищите женщину! но здесь давно уже привыкли говорить: ищите Россию! и люди ухитряются увидеть какие-то московские интриги на дне египетской катавасии! Пока хедив, повидимому, взял верх надо всеми, и ему нечего опасаться Англии в настоящую минуту: если только последняя не захочет повлиять, на султана и вызвать наложение непокорного хедива.

Но Англии и султану много дела и без того. Подходит момент, когда должен решиться вопрос о восточной Румелии, а никто не знает - чего держаться.

В депеше, посланной от 26 января в Петербург, маркиз де-Солбёри ясно высказывал намерение английского кабинета настаивать на точном выполнении берлинского трактата. Он жаловался, в очень резких выражениях, на действия русских в Румелии и, словом, развивал ту идею, которую сэр Генри Эллиот выразил бы следующей категорической фразой: «в крайнем случае, мы окажемся более рьяными турками, чем сами турки, и более рьяными европейцами, чем сами европейцы».

Совсем тем дело затягивается: проекты следуют за проектами, но ни на одном пока еще не остановились окончательно. Мысль о смешанной оккупации, повидимому, оставлена, и кажется, [348] что всего лучше замедлить выступление турецких войск, долженствующих занять Балканы.

Как бы то ни было, но мы видим, что при всей этой вовне с зулусами, с Афганистаном и Египтом и с Румелией, кабинету и парламенту не придется сидеть сложа руки во время каникул (Не считая острова Матакон, о котором я чуть было не позабыл и где возникло недоразумение между Англией и Францией. Дело идет о ничтожном островке, лежащем на восточном берегу Африки, неподалеку от английских владений Сиерра-Леоне (между 9-м и 10-м град. северной широты). Французы основали на континенте, прилегающем к островку во время отлива, поселение в 1865 г. Недавно они заняли и островов. По этому случаю был запрос в английском парламенте с целью протеста против этого занятия. Весьма вероятно, что дело уладится полюбовно.).

Понятно, что такие обстоятельства не могут улучшить экономического положения дел, и оно все еще плачевно. Все отрасли торговли и промышленности страдают: прибавьте к этому, что зима была особенно продолжительна, так что если нищета и не так велика, как была три месяца тому назад, но мы далеко еще не вернулись к нормальному порядку.

В Лондоне несколько рабочих механиков сделали забастовку, и, что гораздо важнее, рудокопы в Дургеме, на севере, тоже приостановили работы, не соглашаясь на понижение заработной платы, предложенное хозяевами. Действие этого продолжительного кризиса сказывается очень серьезно и на средних классах: так, со всех сторон раздаются жалобы на подоходный налог, который в нынешнем году почти удвоился для многих людей, что не помешало оказаться дефициту в бюджете, независимо от 2.500,000 ф. ст. лишних расходов, которых будет стоить война с зулусами и другие.

Горизонт, следовательно, все еще не прояснился, и женитьба герцога Конноута на 3-ей дочери принца Фридриха-Карла прусского прошла почти незамеченной среди всеобщей скуки. Принц Артур, герцог Конноут, родился в 1860 г.; он предпоследний сын королевы Виктории. Бракосочетание происходило в Виндзоре 14 марта, и вскоре после того королева уехала в Италию. Печальное торжество, совершившееся среди двойного траура, частного и общественного, одного: по случаю смерти принцессы Алисы, другого — по случаю изандульской резни.

Текст воспроизведен по изданию: Корреспонденция из Лондона // Вестник Европы, № 4. 1879