СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГЕНРИ М. СТЕНЛИ

В ДЕБРЯХ АФРИКИ

ИСТОРИЯ ПОИСКОВ, ОСВОБОЖДЕНИЯ И ОТСТУПЛЕНИЯ ЭМИНА ПАШИ, ПРАВИТЕЛЯ ЭКВАТОРИИ

ПЕЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ КОЛОННЫ АРРИЕРГАРДА.

Типпу-Тиб. — Майор Э. М. Бартлот. — Мистер Джемсон. — Герберт Уард. — Господа Труп и У. Бонни. — Рапорт майора Бартлота о происходившем в арриергарде. — Разговор с мистером Бонни. — Письмо Бартлота к мистеру Бонни. — Факты, явствующие из донесения Уильяма Бонни. — Мистер Уард задержан в Бангале. — Повторительные визиты майора к Стэнлеевым порогам. — Убийство майора Бартлота. — Рассказ Бонни об убийстве. — Казнь убийцы Санга. — Джемсон умирает от лихорадки в селении Бангала. — Встреча авангарда с арриергардом. — Ужасное состояние лагеря. — Типпу-Тиб и майор Бартлот. — Мистер Джемсон. — Донесение Герберта Уарда.

Главные действующие лица в следующем рассказе суть:

1. Типпу-Тиб, иначе называемый Шейх Хамед-бен-Могаммед, уроженец восточных берегов Африки, арабского происхождения. У него под начальством многие тысячи людей. Он известный торговец невольниками, и у него страсть к расширению своих владений, своей торговли людьми и слоновой костью; он замышлял воевать с юным государством, только что основанным в центре Африки, но дал себя уговорить в пользу мира, согласился не простирать своих разбойнических набегов далее известного предела, и даже взялся доставить шестьсот носильщиков для нашей экспедиции, предпринятой с целью выручить из беды почтенного губернатора, осаждаемого полчищами врагов на северном конце озера Альберт-Нианза.

Выказывая всевозможное усердие, оказывая широкое гостеприимство и множество мелких услуг служащим при этой экспедиции, он однако же всячески откладывает исполнение торжественно принятых на себя обязательств и проходят месяцы, прежде чем он делает что-либо для их исполнения. Но так как офицеры беспрестанно и настоятельно пристают к нему со своими просьбами и напоминаниями, он отправляется в путь, совершает поход в [4] 700 миль (более 1000 верст), набирает носильщиков и после одиннадцатимесячных проволочек сдает их своим белым союзникам. Но через несколько недель происходит катастрофа: один из старшин этих самых носильщиков, по имени Санга, прицеливается в командира местного гарнизона и убивает его наповал..

2. Майор Эдмонд Мусгрэв Бартлот, прямодушный, благородный юноша, офицер английской службы, отличавшийся в Авганистане и на Суданском Ниле отчетливым исполнением своих обязанностей. Его чин и опытность в деле командования дают ему полное право на то первенствующее положение, которое он занял в качестве начальника арриергарда. Ему приказано оставаться в Ямбуйе до прибытия некоторого количества носильщиков из Болобо, куда за ними посланы трое подчиненных ему офицеров, господа Уард, Труп и Бонни. Если Типпу-Тиб придет в назначенное время, или несколько ранее, то не теряя времени должно выступать по следам авангарда, который пошел вперед семью неделями прежде. Если к тому времени как из Болобо придет подкрепление, Типпу-Тиба все еще не будет, все-таки выступать и делать небольшие переходы, дабы с помощью 210 наличных носильщиков, ходя взад и вперед, постепенно переносить от лагеря до лагеря все самое существенное для экспедиции; для удобства в пути ему предоставляется часть багажа оставить; составлен особый список тем предметам, без которых можно обойтись. Сам майор, получив эти инструкции, заявил, что они для него вполне ясны и понятны. Он клянется, что не останется в Ямбуйе долее того времени, когда дождется подкрепления из Болобо, и своими речами производит на всех нас впечатление человека энергического, деятельного и решительного, которому вполне можно доверить участь колонны арриергарда. В каждом его письме, в каждом рапорте видна благородная душа, преисполненная усердия и наилучших намерений.

Третьим в списке — штатский, богатый юноша по имени Джемс Слейго Джемсон, страстный натуралист, горячо привязанный к своему другу майору и назначенный ему в помощники (вторым лицом по чину и значению в арриергарде). О нем доносили, что его, исполнительность, способности и ревность к труду безграничны. Чтобы ни придумал майор, Джемсон на все согласен и готов сей час исполнить. За ним при том есть уже репутация опытности и рассудительности, по прежним его путешествиям и приключениям в странах Машона и Матабеля. Через четыре недели после того как убили его друга, сам он умирает, истощенный заботами и лихорадкой. [5]

За ним следуют трое молодых англичан, образующих штаб майора; из них двое, гг. Герберт Уард и Труп, прикомандированы к начальнику, дабы вместе с ним и с г. Джемсоном обсуждать каждый важный вопрос, и ни одного существенного шага нельзя им сделать, не взвесив вчетвером насколько он будет полезен для экспедиции, отправляющейся в неведомую область дремучих лесов. Все и каждый отвечают за последствия всякого решения, всякого движения. Они не мальчики, недавно покинувшие школьную скамью, а люди взрослые и уже искушенные в отдаленных путешествиях. Герберт Уард побывал на службе на остр. Борнео, в Новой Зеландии, в области Конго; Джон Р. Труп также служил в области Конго под моим начальством и в моей книге об основании этого государства упоминается о нем, как об усердном и смышленом человеке. Уильям Бонни бывал в походах против зулусов, служил на Ниле, несколько лет провел в южной Америке и по всему заметно, что человек он серьезный, положительный и наблюдательный.

Но вот где начинается нечто необъяснимое и таинственное. Мы с ними расстались не только дружелюбно, но даже искренно привязавшись друг к другу. Мы взаимно обменялись обещаниями. — «Не бойтесь», говорили они, «мы тут будем стараться и помогать вам, не будем падать духом и станем действовать за одно с вами». Мы им поверили и обещали тоже с своей стороны.

Возвратившись из экспедиции к Эмину-паше, мы узнаем из рапорта майора Бартлота (см. Приложения) следующие удивительные факты:

1. «Касательно мистера Стэнли слухов всегда много, но они редко справедливы. Насколько мне известно, он не умер. Я принужден был вскрыть его ящики; не тащить же с собой весь этот хлам».

И он отсылает в Бангалу все мое платье, географические карты, медикаменты, приготовленные для экспедиции, химические препараты для фотографии, запасные негативы, запасные пружины для ружей винчестерского и ремингтонова образца, материалы для палаток, и все мои консервы и провизию. Он оставляет меня совсем без всякой одежды: я так обеднел, что принужден выпросить себе пару панталон у мистера Бонни, другую пару выкроить из старого белого одеяла, оказавшегося у одного из дезертиров, а третью из занавеса в моей палатке. А господа Джемсон, Труп и Бонни тоже присутствовали, помогали распоряжаться и на вся согласились? И потом двое последних получили жалованье, представили счеты, [6] получили все сполна, да еще награды сверх того и билеты первого класса на проезд домой.

2. «Еще четверо суданцев и двадцать девять занзибарцев совсем не могут выступить с нами».

И далее: «Ему (мистеру Стэнли) присланы также два ящика мадеры. Один из них я отсылаю назад»... То есть вниз по Конго. Кроме того он составляет коллекцию отборного варенья, сардинок, сельдей, крупитчатой муки, саго, тапиоки, аррорута и т. п. и все это посылает на пароход, который увозит мистера Трупа на родину. А в лагере между тем у него тридцать три человека больных, умирающих. Можно подумать, что и на это распоряжение последовало общее согласие.

3. «Пойду в Уаделаи и если Эмин-паша еще там, от него узнаю, нет ли вестей о мистере Стэнли; а также о том, как он решил: оставаться или уходить. Нечего и говорить, что мы употребим все меры для успешного исхода предпринятого дела. Очень может быть, что он нуждается только в боевых снарядах, для того, чтобы пуститься в путь. В таком случае я, по всей вероятности, буду в состоянии удовлетворить его».

14-го августа 1887 г. мистер Джон Р. Труп передал майору Бартлоту 129 ящиков ружейных патронов Ремингтона в добавок к тем двадцати девяти, что я ему оставил в Ямбуйе. В этих 158 ящиках заключалось 80.000 патронов. К 9 июня 1888 г. (см. рапорт Бартлота) из этого запаса осталось всего 35.580 патронов. А в походе они не были и ни с кем не воевали. Как объяснить такое исчезновение в течении одиннадцати месяцев мирной лагерной стоянки? У арриергарда осталось ровно столько патронов, чтобы раздать по 50 штук солдатам Эмина-паши. Исчезла также половина всего пороха и более двух третей тюков сукна. И хотя в Ямбуйе оставлено в запасе 300.000 запасных капсюлей винчестерского образца, но почему-то оказалось нужным купить их у Типпа-Тиба на сумму около 500 рублей.

4. «Тюки, которых мы не берем с собой отсылаются в Бангалу. Они будут грузиться (на пароходы) 8-го июня 1888 г. и г. Ван Керкговен даст в получении их расписку, которая будет доставлена вам, равно как и письменные инструкции ему и мистеру Уарду. Может статься вы будете настолько любезны, что не откажетесь распорядиться насчет тюков и тех двух лодок, которые были куплены для перевозки мистера Уарда, потому что сам я почти наверное возвращусь не этим путем и следовательно не нуждаюсь больше ни в них, ни в нем». (См. Приложения, рапорт Бартлота). [7]

Мистера Уарда отправили вниз по реке, просить у Комитета инструкций по телеграфу; предполагалось же что он привезет эти инструкции с собою и, следовательно, возвратится в лагерь; а майор пишет, что он ему больше не нужен. Он написал также капитану Ван Керкговену в Бангалу, чтобы отнюдь не пускать мистера Уарда вверх по реке дальше Бангалы. В последнем параграфе письма Джемсона к Бонни есть намек на это обстоятельство.

5. Когда мы выступали из Ямбуйи 28-го июня 1887 г., арриергард состоял из 271 души солдат и носильщиков.

В октябре 1887 г., судя по одному из писем майора, у него осталось лишь 246 человек.

4-го июня 1888 г., оставаясь все в том же лагере (см. рапорт майора), колонна арриергарда сократилась до 135 рядовых и носильщиков.

17-го августа 1888 г. я прошу у мистера Уильяма Бонни, единственного их в то время начальника, официальный список и отчет о том, сколько людей осталось в колонне арриергарда, и вот что он мне подал:

Список занзибарцев, оставленных мистером Стэнли в Болобо и в Ямбуйе, со включением одиннадцати человек, бежавших из колонны авангарда:

6. Пароход “Стэнли" пришел в Ямбуйю 14-го августа, на несколько дней позднее срока, назначенного в инструкции. 17-го он ушел в свой порт — Леопольдвиль, и прервал всякие сношения с экспедициею. Чиновники области Конго честно исполнили свою обязанность, согласно желанию короля. Колонне арриергарда оставалось только сложить свои пожитки и выступать, медленно, но аккуратно идя по нашим следам, — потому что Типпу-Тиб не пришел и по всей вероятности не придет, как и прежде предполагалось.

Обращаюсь к мистеру Бонни с вопросом: — разве вам всем не хотелось скорее приняться за дело?

— Хотелось, сэр.

— Вы горели желанием уйти из Ямбуйи? [9]

— Точно так, сэр.

— И вам всем одинаково хотелось тронуться в путь?

— Полагаю, что так. Да, сэр.

— Так скажите же, мистер Бонни, если правда, что все вы очень хотели, горели желанием выступать в поход, что за причина, что вместо того вы только и делали, что гуляли взад и вперед от Ямбуйи до Стэнлеевых порогов?

— Не могу знать, сэр. Не я был начальником и, как вы сами изволите знать, в письменной инструкции мое имя даже не упомянуто.

— Совершенно верно, — извините пожалуйста. Но из того, что я пропустил ваше имя, еще не следует, чтобы вы все время молчали, будучи все-таки ответственным лицом на службе экспедиции?

— Никак нет, сэр. Я часто говорил.

— А другие как?

— Не могу знать, сэр.

Дальше этого я не мог ничего добиться от мистера Бонни, даром, что в каждую свободную минуту заводил с ним разговор на эту тему.

Год спустя мы были в Узамбиро, к югу от озера Виктория-Нианза, когда я получил вырезку из одной газеты, напечатавшей письмо майора Бартлота от октября 1887 г. Между прочим, там было сказано: “Мы принуждены оставаться здесь до ноября". Теперь я знаю, что они сочли себя вынужденными остаться до 11-го июня 1888 г. Беру письмо майора Бартлота от 4-го июня 1888 г. (см. Приложения) и читаю: “Считаю своею непременною обязанностью двинуться вперед, в чем единодушно поддерживают меня Джемсон и Бонни; оставаться долее бесполезно и даже вредно, так как ясно, что Типпу-Тиб и не думает нам помогать, а отказаться от этого похода было бы малодушно и притом, я уверен, совершенно противно вашим желаниям и воле Комитета".

Обращаюсь к своей письменной инструкции и в параграфе 10-м читаю:

“Может случиться, что Типпу-Тиб пришлет людей, но недостаточно для переноски тяжестей своими средствами. В таком случае сами рассудите, которыми вьюками можно пожертвовать для большего удобства передвижения".

Параграф 11-й: “Если все-таки трудно будет поднять, лучше делать короткие переходы, миль по шести в день, с тем, чтобы возвращаться каждый раз за остальными вьюками, если предпочтете выступить не дожидаясь нашего возвращения, — нежели побросать [10] слишком много вьюков". (См. письменную мою инструкцию, глава VI).

В Узамбиро также получил я копию с ответа, посланного комитетом на телеграмму мистера Уарда из Сан-Паоло-де-Лоанда, в которой он спрашивал «совета и указаний».

“Майору Бартлоту, чрез Уарда, Конго.

Комитет рекомендует сообразоваться с предписаниями Стэнли от 24-го июня. Если не можете выступить согласно оным, оставайтесь на месте до его возвращения или до получения новых указаний Стэнли".

За шесть тысяч миль от места действия, один комитет тотчас проникся смыслом инструкций; но тот комитет из пяти человек, который сидел на месте, как видно не мог взять его в толк, несмотря на то, что инструкция составлялась на том именно основании, что каждый из участников явно предпочитал деятельную жизнь и серьезные занятия тому, чтобы сидеть в Ямбуйе сложа руки и ровно ничего не делать.

7. Мне было совершенно неизвестно, возможно ли возлагать серьезную ответственность на мистера Уильяма Бонни, и потому я даже не упомянул о нем в своих инструкциях. Между тем, когда я прибыл в Баналию, мистер Бонни предъявил мне следующий приказ, писанный рукою майора Бартлота:

«Лагерь в Ямбуйе, 22-го апреля 1888 г.

Сэр! В случае моей смерти, задержки у арабов или вообще отлучки из лагеря в Ямбуйе, вы примете на себя начальство над суданским отрядом, занзибарским отрядом, и охрану складов, и будете ночевать в здании, где они помещены. Всякие распоряжения и приказания занзибарцам, суданцам и сомали должны исходить только от вас и передаваться вами лично. Выдачу сукон, матако (медная проволока) и т. П. предоставляю на ваше усмотрение, но вообще следует всемерно избегать растраты чего бы то ни было. Главнейшими вашими заботами должны быть: помощь мистеру Стэнли, благосостояние людей и вьюков, и добрые отношения. между вами и арабами. Что бы и кто бы ни пытался помешать вам в этом, должен быть немедленно удален.

Честь имею быть и проч.

Эдмонд Бартлот, майор».

А что будет делать Джемсон, верный друг, которого «исполнительность, способность и ревность к труду неограниченны»? — Где Уард, многообещающий, смышленый и талантливый Уард? И какая же роль предоставлена методическому, дельному и трудолюбивому [11] Джону Роз Трупу? На случай несчастия с майором Бартлотом один только мистер Бонни внезапно возведен в звание командующего колонною арриергарда.

Первой моей мыслью было, что я схожу с ума. Когда я пытаюсь согласить все эти необъяснимые противоречия с тем, что наверное одушевляло всех и каждого из офицеров арриергарда, оказывается, что я один только этим затрудняюсь, а мудрые лондонские издатели совсем иного мнения. На каждой странице удивительного “лагерного журнала” я вижу следы благородных усилий, неутомимого труда, беспрестанных маршей и контрмаршей и бесконечного терпения. В официальном рапорте майора и в последнем, грустном письме Джемсона (см. Приложения) сквозит твердое намерение исполнить долг; ясное его сознание, честность, решительность, безграничная энергия, вера в свое дело, и преданность ему до самоотвержения, во что бы то ни стало. И когда я сопоставляю все это, мне остается только заключить, что офицеры, стоявшие в Ямбуйе, не обратили никакого внимания на данные им инструкции и перезабыли все, что обещали. Мистер Бонни рассказывает, что однажды на общем совете один из них встал и предложил мою инструкцию похерить, а исполнять только то, что придумает майор Бартлот. Когда я об этом узнал, то мне совершенно ясно представилось (и это наиболее мягкое суждение, возможное о таком предмете), что в сущности им вовсе не было дела до указаний, клонившихся к исполнению того, что сами они выражали желание исполнить, то есть к скорейшему выступлению.

Ах, как мне хотелось быть тут ровно год назад, 17-го августа 1887 года, хотя на один час побыть с господами офицерами, когда они собрались — так далеко от всякого намека на цивилизацию — и рассуждали, что им делать, — я хотел бы сказать им тогда, что

Радость жизни есть в деянье.
И в самом труде награда. —

Хотелось бы напомнить им, что “путь долга к славе и ведет!"

А они все считали, да пересчитывали сколько у них вьюков!

Сколько же их? Пятьсот. Хорошо, а носильщиков у вас двести. Отсюда до ближайшего селения десять миль. В шесть дней 200 человек перетаскают 500 вьюков за десять миль. В четыре месяца вы прошли бы около 150 миль внутрь страны. Через восемь месяцев вы были бы на 300 миль ближе к Нианзе и еще задолго до того могли бы облегчить свои труды, погрузив большую часть [12] вьюков на челноки; в октябре месяце вы уже имели бы известия об авангарде, а это был бы еще только второй месяц ваших странствий. В обмен за порох и ружья вам Угарруэ предоставил бы на помощь всю свою флотилию, и к тому времени как авангард пошел из форта Бодо вам на встречу, вы уже отдыхали бы в ставке Угарруэ; а еще до того встретили бы наших гонцов, которые несли вам карты пути, планы маршрута, с точным обозначением того, где и какую можно достать пищу, и каждый из вас был бы тогда здоровее и счастливее, в сознании, что вы совершили дело даже более трудное, чем то, которое совершил авангард, и получили бы за это те «кудо» (медали), которых вам так хотелось. Чем крупнее задача, тем больше от нее радости. Всей душой стремиться к цели и бороться с препятствиями; хвататься за них твердой рукой, работать спокойно и решительно, сегодня и завтра, и послезавтра, покуда не одолеешь; как бравый воин, идущий вперед, все вперед, — как человек, верящий, что в этом деле твое призвание. Не заглядывайте в будущее, довольствуйтесь тем, что сегодня выпало вам на долю, и принимайтесь за дело бодрее, а когда оно сделано, будьте спокойны, отдыхайте и ложитесь спать.

Но меня там не было! Я положился на их обещание не дожидаться Типпу-Тиба дольше того времени, когда весь отряд арриергарда соберется в Ямбуйе. А затем я заботился о том. чтобы на пути, проходимом нами, на всем протяжении этих дремучих, бесконечных лесов почаще делались на деревьях зарубки, чтобы руководящие стрелы были вырезаны как можно крупнее и явственнее.

И я тщетно ломаю себе голову, чтобы догадаться, почему Бартлот, которому было так скучно без дела, и Джемсон, относившийся к нашей общей задаче так искренно, и даже заплативший десять тысяч рублей своих денег, за право идти с нами, и Уард, от которого я ожидал, что он будет для Африки тем же, чем лорд Клейв был для Индии, и Труп, знаменитый своим трудолюбием, и наконец Бонни, такой исполнительный и настойчивый, — отчего все они поступали как раз наоборот тому, чего им самим, я уверен, также хотелось как и каждому из нас? И поневоле мне приходит на ум, что тут действовали какие-то сверхъестественные, таинственные силы, бессознательно заставлявшие их действовать вопреки их честным намерениям.

В подтверждение этой мысли приведу несколько примеров. Я вполне верю, что все пятеро офицеров горели желанием выступить [13] из Ямбуйи и способствовать выполнению предприятия, ради которого они добровольно отказались от всяких жизненных удобств. Но как они ни стараются, не удается им выступить. Они полагают. что я еще жив, клянутся разыскивать меня со всевозможным усердием, и в то же время оставляют меня совсем без платья и белья. Они решили также, что пойдут на выручку Эмина-паши, что “отказываться от этого — малодушно, и медлить долее преступно", — а сами побросали боевые снаряды, которые необходимо ему доставить. Они признают, что у них тридцать три человека больных, которых нельзя трогать из Ямбуйи; а те запасы лекарств, консервов и вина, посредством которых можно бы их спасти и поправить, упаковывают покрепче и отсылают в Бангалу, в чем и “требуют расписки". Подписывая условия своего поступления в нашу экспедицию, все они выговорили себе право пользоваться в походе всеми европейскими консервами и гастрономическими тонкостями; вместо того они и сами их не едят, и больным не дают, а живя в голодном лесу отправляют в Бангалу, то есть все-таки в европейское поселение. Насколько я понял, и мистер Бонни тоже не возражал против этого и не заявлял никаких претензий. Он так привык повиноваться, что ему и в голову не пришло потребовать свою долю провианта и как истый англичанин, но очень плохой демократ, он безропотно поступился своим несомненным правом. Вместо вымерших занзибарцев, суданцев, сомали и сирийцев, они вздумали набирать людей в среде невольников маньюмов, среди людоедов из племен Бакуссу и Басонгора, и не прошло нескольких недель, как один из людоедских старшин умерщвляет их командира, англичанина. В тот самый зловещий день 17-го августа (зловещий потому, что приняв решение ждать, они тем самым определили свою печальную участь) один из офицеров авангарда с тремя сотнями измученных, отчаявшихся людей блуждал по лесным дебрям; через год в этот же день мистер Бонни — единственный англичанин, оставшийся в арриергарде, — поведал мне свою трагическую повесть; почти в тот же час бедный Джемсон, измученный, истомленный напрасными усилиями «выступить в поход» умирает в Бангале, за 500 миль к западу от меня; а на востоке за 600 миль, почти в то же время (на другой день) Эмин-паша и мистер Джефсон попадают в руки взбунтовавшегося населения Экватории.

Все это как-то странно, и решительно отзывается дьявольщиной, непостижимой для обыкновенного человеческого рассудка.

В добавок ко всем этим бедствиям, в темных дебрях [14] окружающих Стэнлеевы пороги и берега Верхнего Конго нарождается великое множество басен и выдумок всякого рода, показывающих с одной стороны лукавство и хитрость, а с другой — страсть к ужасам и чудовищности. Одною из любимых тем является убиение моей собственной особы; какой-то отряд разведчиков видел множество человеческих костей; в котлах для варки пищи находили человеческое мясо; а один самозваный художник, говорят, привез целый альбом рисунков, изображающих семейства людоедов за своею зловещей трапезой, Были намеки — и очень прозрачные — что сами англичане участвуют в грабительских набегах, убийствах и людоедстве, что когда туземцы, купаясь, плавали в Арухуими, англичане стреляли в них точно в мишень, и все это рассказывалось единственно для того, чтобы повергнуть в ужас и печаль мирные английские семейства и мучить наших друзей, оставшихся дома.

Для распространения этих трагических слухов, темные силы избирают сплетников из всевозможных сфер и национальностей. Сегодня это беглый солдат из отряда, завтра машинист с парохода, то невольник, то торговец невольниками; то бесхитростный миссионер, ищущий работы, то выгнанный сириец, то молодой художник, пристрастный ко всяким ужасам, то наконец чиновник свободной области Конго. И каждый из них в свою очередь одержим стремлением рассказать или напечатать что-нибудь такое страшное, что совершенно выходило бы из пределов здравого смысла и вероятия.

Из официального письменного донесения мистера Уильяма Бонни извлекаю следующие факты, размещая их в последовательном порядке.

Пароход «Стэнли» отплыл из Ямбуйи утром 17-го августа 1887 года. Привезенные им вьюки размещены в складе и, насколько могу выяснить, в пределах укрепленного лагеря собралось 266 человек.

Так как вслед за тем собрался совет для обсуждения дальнейших действий, то следует предполагать, что прочли вслух мою письменную инструкцию и ничего в ней не поняли. Решили, что лучше всего теперь подождать Типпу-Тиба, который, как известно, обещал майору Бартлоту придти вслед за ним через девять дней.

В этот день офицеры наши услыхали выстрелы за рекой, почти против Ямбуйи. Глядя в бинокли, они видят, что с правого или северного берега люди в белых одеждах гонятся за туземцами, стреляют в них из ружей и загоняют их в реку. Полагая, что эти гонители должны принадлежать к числу [15] шаек Типпу-Тиба, они решаются послать одного офицера с несколькими людьми повидать их и уговорить, чтобы они прекратили преследование этих дикарей, которые давно уже замирены и находятся теперь под их покровительством. Офицер отправляется за реку, отыскивает лагерь арабов и приглашает их начальника, Абдаллу, посетить командира в Ямбуйе. При этом свидании майор узнает что, во-первых, эти разбойники точно люди Типпа-Тиба, а во-вторых, что до Стэнлеевых порогов от Ямбуйи всего шесть дней ходу сухим путем. Думая, вероятно, что Типпу-Тиба возможно убедить помочь экспедиции, он расспрашивает о пути, достает проводников, и посылает нескольких лиц для переговоров с этим сановником, которого мы на свой счет перевезли из Занзибара до Стэнлеевых порогов, имея в виду ту помощь, которую он торжественно обязался нам доставить.

29-го августа мистер Уард возвращается с порогов с ответом от Типпу-Тиба, в котором он обещает набрать и прислать носильщиков через десять дней. В первый раз, в июне, срок был назначен в «девять дней», теперь в августе «десять дней». Через несколько дней мистер Джемсон тоже приходит со Стэнлеевых порогов и с ним один из племянников Типпу-Тиба, Селим-бен-Могаммед, и толпа маньюмов. Это, будто бы, авангард того набора носильщиков, который на днях приведет с собою сам Типпу-Тиб.

Покуда они его дожидаются, на реке Люмами происходят какие-то беспорядки и Типпу-Тиб принужден устремиться туда, для поправления дел. Тем не менее гарнизон в Ямбуйе продолжает поджидать его со дня на день.

Однако, потеряв терпение; майор Бартлот решается сделать второй визит к Стэнлеевым порогам, на этот раз уже сам. Это происходит 1-го октября. Его сопровождали Селим-бен-Могаммед и мистер Труп. По дороге они встречают Типпу-Тиба, идущего в Ямбуйю; при нем между прочим шесть дезертиров из колонны авангарда, и каждый из них тащит громадный слоновий клык. Майор любезно дарит эти шесть клыков арабскому вождю и, так как им нужно кое о чем переговорить, отправляется вместе с ним к Стэнлеевым порогам.

Через месяц майор возвращается в свой лагерь на Арухуими и рассказывает, что так как Типпу-Тиб никак не мог набрать 600 носильщиков в округе Стэнлеевых порогов, то он отправился за ними в Касонго, на 350 миль выше по реке, и этот поход (туда и назад 700 миль) возьмет у него сорок два дня. [16]

Тем временем двадцать человек из ямбуйского гарнизона успели помереть и их схоронили за оградой укрепленного лагеря.

Английский командир узнает, что в его отсутствие старшина маньюмов Маджато «вел себя предосудительно», то есть всячески пугал и отваживал туземцев, которые доставляли гарнизону съестные припасы и торговали с ним: Маджато имел в виду заставить солдат и занзибарцев голодать и принудить их обращаться к нему для посредничества между ними и туземцами, сделав его своим комиссионером или фактором. Услыхав об этом, майор натурально приходит в негодование и немедленно посылает к порогам мистера Уарда (третий визит) жаловаться на Маджато. Жалобу уважили и тотчас отозвали Маджато.

В начале 1888 года Селим-бен-Магоммед в другой, раз приходит в Ямбуйю и принимает против туземцев такие меры, что они совсем перестают доставлять провизию в лагерь и больше не возвращаются. Затем он начинает строить и себе прочный лагерь из глинобитных хижин, располагает его в расстоянии полувыстрела из лука от ямбуйской ограды и так окружает наше укрепление со стороны сухопутной, как будто собирается вести против него правильную осаду.

Селиму предлагали взятку в 10 тысяч рублей, за то чтобы он со своими маньюмами согласился выступить по следам авангарда, но попытка эта была безуспешна и в феврале майор Бартлот с мистером Джемсоном делают четвертый визит к Порогам. Селим, испугавшись как бы они не нажаловались на него, отправляется проводить их. На пути они встречают еще 250 маньюмов; но так как при них не оказалось никаких письменных рекомендаций, их отпускают на все четыре стороны, и они устремляются на поиски за слоновыми клыками.

В марте Селим возвращается в Ямбуйю и сообщает офицерам, что носильщики теперь скоро придут, но только они отправятся не по следам мистера Стэнли, а «прямо» на Уджиджи, в Униоро. Немножко сбились в географии, очевидно.

25-го марта майор Бартлот возвращается в лагерь с известием, что Джемсон — неутомимый Джемсон! — отправился вверх по Конго вслед за Типпу-Тибом и намерен идти за ним до самого Касонго. В то же время Бартлот намеревается образовать летучий отряд, а большую часть вьюков оставить у Стэнлеевых порогов на попечении одного из офицеров. Он составляет следующую телеграмму на имя Комитета в Лондон: [17]

«Сан-Поль-де-Лоанда, 1-го мая 1888.

Нет вестей о Стэнли с октября. Тиипу-Тиб отправился в Касонго 16-го ноября, но до марта набрал лишь 250 человек. Будет больше, но неизвестно сколько, а из предосторожности и полагая, что Стэнли постигла беда, считаю безрассудным выступать с меньшим против него количеством, имея больше вьюков и еще пушку. Потому послал Джемсона в Касонго торопить Типпу-Тиба касательно первоначально обещанных шестисот человек, а также достать побольше людей вооруженных, до 400, и постараться как можно выгоднее сторговаться относительно службы и вознаграждения людей, Джемсон и я ручаемся за уплату во имя экспедиции. Джемсон возвратится 14-го мая, но выступим не ранее 1-го июня, оставив у Стэнлеевых порогов, под присмотром одного офицера, все вьюки, без которых можно обойтись. Настоящую депешу везет Уард. Прошу испросить от бельгийского короля к администрации области Конго телеграфом приказание доставить ему носильщиков и приготовить пароходы для перевезения в Ямбуйю. Если люди придут прежде его, выступлю без него. Ему нужно вернуться около 1-го июля. Прошу мнения и совета по телеграфу. Офицеры здоровы. Уард ждет ответа. Бартлот».

Мистер Уард отправился вниз по Конго, необычайно скоро добрался до морского берега, подал телеграмму, дождался на нее следующего ответа и немедленно пошел снова вверх по Конго к лагерю в Ямбуйе.

“Майору Бартлоту, через Уарда, Конго.

Комитет рекомендует вам сообразоваться с предписаниями Стэнли от 24-го июня 1887 г. Если все еще не можете выступить согласно предписаниям, оставайтесь на месте до его возвращения или до новых распоряжений Стэнли. Комитет не одобряет найма вооруженных людей. Были вести от Эмина-паши, через Занзибар, из Уаделаи от 2-го ноября. О Стэнли тогда не было слухов. Эмин-паша здоров, не нуждается в немедленном подкреплении, идет к юго-западному концу озера ждать Стэнли. Письма посылаются регулярно через восточный берег.

Председатель Комитета».

Прибыв в Бангалу мистер Уард получает приказание не двигаться дальше.

Комитет несколько ошибся, назвав мои инструкции «предписаниями». Это не приказания, а указания и советы начальника экспедиции начальнику арриергарда, который может воспользоваться ими, а может и не пользоваться. Майор Бартлот выражал горячее [18] стремление принимать в экспедиции деятельное участие. Он говорил, что ничего так не желает, как поскорее выступить из Ямбуйи, чтобы идти по нашим следам. Искренно сочувствуя таким стремлениям молодого офицера, начальник экспедиции письменно излагает ряд указаний, с помощью которых можно осуществить его желания, а потом карандашом набрасывает на бумагу (см. Приложения) расчет, по которому арриергард может подвигаться по пути, проложенному авангардом. Майор выражает искреннее намерение действовать сообразно этим указаниям и на этом мы с ним расстаемся. Но все-таки это были не «предписания», потому что, как говорится, и эпитафию человеку лучше сочинять после его смерти, и медаль лучше давать после того, как человек заявил о себе своими заслугами.

В конце марта майор поссорился с Селимом-бен-Могамедом и находит нужным делать пятый визит к Порогам. чтобы добиться его удаления.

В половине апреля майор возвращается в лагерь, а Селим получает приказание покинуть Ямбуйю. Но вместо того, чтобы идти к порогам Стэнли, он отправляется грабить большое селение пониже Ямбуйя и через несколько дней является снова, с известием что. по слухам, колонна авангарда идет вниз по течению Арухуими.

9-го мая 1888, майор предпринимает шестой визит к порогам Стэнли и 22-го мая возвращается с неутомимым Джемсоном и многочисленною партией маньюмов. Через три дня является наконец и Типпу-Тиб, который 18-го июня 1887 года обещал придти через девять дней, а в августе через десять; он приплывает на пароходе «А. I. А.», а пароход «Стэнли» в то же время привозит письма к членам экспедиции.

Типпу-Тиб уверяет, что вьюки весом по 60 фунтов слишком тяжелы для его носильщиков и офицеры принуждены переделывать их в тюки по 40, 30 и 20 фунтов весу; работа длинная, хлопотливая, — но нечего делать, подчинились и этому. Мистер Бонни рассказывает, что в виде задатка маньюмам выдаются сорок семь тюков сукна, громадное количество пороха и патронов, и кроме того старшине отряда маньюмов, Муини-Сомаи, выдается разных товаров на сумму 128 фунтов стерлингов (1280 рублей). Тогда подвергаются пересмотру европейские консервы, отбирают такие предметы как мадеру, варенья, саго, тапиока, аррорут, сардины, селедки, крупитчатую муку, все это упаковывают в ящики, как нечто вовсе бесполезное, присоединяют к ним восемь ящиков моего собственного багажа, тоже, по их мнению, совершенно ненужного, и все это [19] отсылают в Бангалу, а оттуда в Европу, на том же пароходе, который отвозит хворого мистера Трупа на родину.

Наконец 11-го июня 1888 года, выключив из отряда 29 человек занзибарцев и четырех суданцев, негодных в поход, господа Бартлот, Джемсон и Бонни выступают из лагеря, который им следовало бы покинуть по крайности 25-го августа 1887 года, и ведут за собою занзибарцев, суданцев, сомали и маньюмов числом до девятисот человек (включая женщин и детей) и вся эта ватага отправляется «делать все возможное» для отыскания своего пропавшего начальника и для подания помощи Эмину-паше.

Те шесть визитов, которые майор и его спутники совершили к Стэнлеевым порогам составляют в общей сложности 1.200 английских миль (около 2.000 верст) пути. Сам энергический майор сделал из них только 800 миль, но Джемсон прошел все 1.200. Если бы они только на 1.200 миль-то подвинулись от Ямбуйи к озеру Альберта, ведь арриергард был бы уже у Водопадов Панга. Даже делая по шестидесяти миль (взад и вперед) для того, чтобы действительно подвинуться на десять миль, они бы пришли хоть в Авиджили, где могли отдохнуть и поправиться среди роскошных банановых плантаций этого богатого и многолюдного поселения.

Но пока майор с товарищами старались принудить бесчестного человека выполнить принятые им обязательства, поднося ему в подарок то ружья ценностью по 450 рублей за штуку, то ремингтоновские, то револьверы, оправленные в слоновую кость, и к ним множество снарядов, то целые тюки наилучших сукон, — собственные их верные слуги и сподвижники умирали десятками. Из 271 человека, оставшихся при них. из Ямбуйи выступило лишь 132, а к тому времени как пришли в Баналию их осталось всего 101, из которых почти половина уже на столько была изнурена болезнями и голодом, что обещала прожить недолго.

Через тринадцать дней по выступлении орды маньюмов и кучки еле живых занзибарцев из злосчастного ямбуйского лагеря, майор не нашел ничего лучшего как отправиться с седьмым визитом на пороги Стэнли, а свою колонну предоставляет на волю судеб, на пути в Баналию. На сорок третий день ходу (на протяжении всего 90 миль) передовые арриергарда вступают в защищенное селение Баналию, которое в мое отсутствие превратилось в станцию Типпу-Тиба и управлялось арабом, по имени Абдалла-Карони. В тот же день и предприимчивый и неугомонный майор является туда же со Стэнлеевых порогов. На другой день между ним и Абдаллой Карони уже возникают какие-то недоразумения: майор на него бесится [20] и кричит, что 20-го июля опять пойдет к порогам Стэнли (восьмой визит!) и будет на него жаловаться Типпу-Тибу; но на заре 19-го июля некто Санга прицеливается в него из ружья, пуля пробивает сердце и несчастный командир падает мертвый.

Позволяю себе привести ниже официальное донесение мистера Бонни, в несколько пересмотренном виде.

«18-го июля 1888. Майор продолжал угрожать Абдалле, что если он не достанет носильщиков, обещанных Типпу-Тибом, то он 20-го числа вернется к Стэнлеевым порогам и велел арабу следовать за ним. Майор сказал мне, что воротится 9-го августа, но потом вдруг спросил: как вы думаете, ведь это хорошо что я пойду к Стэнлеевым порогам? Но я отвечал: Нет, я не вижу зачем вам еще 60 человек? У нас носильщиков довольно, и даже слишком. Вы бы лучше раздали людям ружья и патроны, тогда у нас пятнадцатью вьюками будет меньше, да и людям окажете доверие. Ведь Стэнли доверяет же своим людям. А коли от вас убегут, так ведь и от него бегают; только если вы их предоставите на мое попечение, я думаю что не убегут. — Майор сказал: Я хочу сдать вам отныне командование занзибарцами и суданцами, а вы ступайте на сутки вперед. Мистер Джемсон и я пойдем с маньюмами и постараемся привести их в должный порядок и присмотреть за тем, чтобы они не мешались с вашими. Мне не хочется идти к Порогам, но вы все-таки попробуйте достать еще несколько человек. Если вы добудете двадцать, с меня и довольно. Я спрашивал у Абдаллы, не даст ли он хоть сколько-нибудь; семь человек выпросил.

«19-го июля. Утром на заре вышла на улицу женщина маньюмка, и стала бить в барабан и петь. Это их всегдашний обычай. Майор послал своего слугу Суди, мальчика лет тринадцати, сказать чтобы перестали, но с разных сторон раздались на это громкие и сердитые крики и в знак неудовольствия и протеста еще кто-то два раза выстрелил. Майор приказал суданцам разыскать, кто стреляет, а сам встал с постели, вытащил из шкатулки свои револьверы, и говорит: «Застрелю первого, кто осмелится стрелять». Я стал ему говорить, чтобы он не мешал им, что таков их обычай, уговаривал его не выходить, тем более что они скоро успокоятся и затихнут. Он все-таки вышел с револьвером в руке и пошел в ту сторону, где были суданцы. Они ему сказали, что не могут найти, кто стрелял. Тогда майор растолкал нескольких маньюмов, стоявших кучкой, прошел к той женщине, которая продолжала петь и бить в барабан, и приказал ей перестать. [21]

В эту минуту муж этой женщины, по имени Санга, выстрелил через окошко своей хижины, стоявшей напротив майора: пуля пробила ему грудь под самым сердцем и, вылетев насквозь, засела в веранде, около которой майор упал мертвый.

«Суданцы убежали и не хотели идти со мною поднять тело майора; я пошел сам, а за мной еще один суданец и один сомали, и мы втроем перенесли труп в мое жилище. Поднялся страшный крик и я подумал, что началась общая резня, потому что ни одного занзибарца не было видно: они или попрятались в домах, или присоединились к общей свалке. Обернувшись я увидел одного из старшин маньюмов, которой с ружьем и револьвером вел к моей хижине отряд человек в шестьдесят. У меня оружия не было. Я пошел к нему навстречу и спросил: — ты ведешь своих людей, чтобы напасть на меня? — Он говорит — нет! — Я сказал: так отошли людей по домам, и приведи ко мне всех старшин потому, что мне нужно поговорить с ними. — Вскоре потом пришли некоторые старшины и я сказал им: — Вы не мне наделали хлопот, а Типпу-Тибу. Теперь я требую чтобы вы принесли ко мне назад все вьюки, и всем людям велите то же сделать. Типпу-Тиб должен знать что дано каждому из вас, он же и отвечает за наше добро. Это его дело. Он должен будет заплатить за каждую вещь, которая потеряется, и накажет того старшину, у которого случится пропажа. Я к нему напишу, и он придет сюда, и узнает имена тех, кто не захочет сделать по-моему. — После этого мне принесли обратно в склад около 15-ти вьюков. Я послал своих людей собирать остальное, и вскоре мы набрали 299 вьюков. Разыскивать их пришлось не только по всей деревне, но и в лесу, и в рисовых полях, и с самых хижинах, внутри и снаружи. Иные из мешков с бусами или ящики с патронами были уже вскрыты, или разобраны и содержимое частию, а иногда и совсем, вытащено. Сведя счеты я выяснил, что сорока восьми вьюков как не бывало. Население деревни состояло из двух или трех сот душ; я пришел с одной сотней; у Муни Сомаи (главного старшины маньюмов) было 430 носильщиков, да человек двести разной челяди, так что нас всех было больше тысячи человек, из которых 900 людоедов, и все это скучено на пространстве ста сажен в длину и 12 сажен в ширину. Легче вообразить чем описать что это была за суматоха, когда все принялись кричать, стрелять, реветь, растаскивать имущество экспедиции и пр. и пр. — К сожалению, должен сказать, что занзибарцы и суданцы все до одного участвовали в грабеже. Но я с [22] своей стороны обыскал все их жилища и шалаши и отобрал у них множество сукна, бус, рису и проч. Пришлось очень строго наказать нескольких, чтобы остановить это поголовное воровство. Я написал мистеру Джемсону, который в то время был дня за четыре пути, и также провожал остальные вьюки. Я писал также к некоему г. Барту, который на государственной службе в области Конго и вместе с тем состоит секретарем при Типпу-Тибе у Порогов Стэнли; я изложил ему положение дел и все происшедшее и просил приложить все свое обычное уменье к тому, чтобы уговорить Типпу-Тиба или прийти сюда, или по крайней мере прислать какого-нибудь надежного старшину на место Муини Сомаи, который один из первых бежал из лагеря. Я просил г. Барта внушить Типпу-Тибу, что вся Европа будет порицать его в случае если он не поспешит придти нам на помощь.

“Я схоронил майора, зашив его в простыню. Вырыл могилу в лесу, дно ее выложил листьями, из них же сделал ему подушку под голову и сверху тоже засыпал его листьями. Потом по молитвеннику прочел похоронные молитвы и тем завершил этот ужасный день.

“Майор собственноручно написал и передал мне приказ, которым он меня назначил начальником занзибарцев и суданцев в ту минуту когда весь лагерь и в особенности жизнь самого майора были в величайшей опасности. Вследствие того принимаю на себя командование этой второй колонной Экспедиции Вспомоществования Эмину-паше впредь до возвращения мистера Стэнли или до достижения нами берегов моря.

“Постараюсь с Божиею помощью, чтобы экспедиция была отныне успешнее чем до сих пор. Мистер Джемсон займет то место, которое назначено в инструкции, данной мистером Стэнли майору Бартлоту; а теперь он отправляется к Стэнлеевым порогам понудить Типпу-Тиба дать нам для маньюмов другого старшину. Мистер Джемсон будет там действовать по своему усмотрению, считая себя теперь начальником арриергарда: я его оставил в этом убеждении. Но когда он возвратится сюда, я покажу ему документ, копию с которого привел выше.

Честь имею быть и проч. Уильям Бонни.

Г. М. Стэнли.
Командующему Э. В. Э. П.»

Через три дня после этой трагедии Джемсон приходит в Баналию с последним отрядом арриергарда, и принимает на себя [23] начальство; но 25-го июля, ободрив мистера Бонни своими речами, он в восьмой раз отправляется к Порогам Стэнли в надежде, что посулив жадному Типпу-Тибу много золота, он склонит его к тому, что он или сам возьмется идти во главе колонны арриергарда, иди пошлет на это место одного из своих пылких племянников, Селима-бен-Могаммеда, либо Решида, того самого, который взял приступом и отнял у капитана Дина укрепление у Стэнлеевых порогов.

12-го августа Джемсон пишет к мистеру Бонни (см. приложения) свое последнее письмо, начинающееся словами: «Экспедиция наша еле жива, как вероятно и вы сознаете...» Да, этот печальный факт был слишком очевиден.

Настояв на том, чтобы над убийцею майора состоялся уголовный суд и сам будучи свидетелем того, как этого Санга расстреляли и выбросили труп его в Конго, Джемсон отправляется с Порогов Стэнли в Бангалу. По каким-то неизвестным мне причинам, не только майор Бартлот, но и мистер Джемсон был заинтересован в том, чтобы задержать мистера Уарда в Бангале, а потому ответная телеграмма комитета от 1-го мая все еще была в его руках. Мистеру Джемсону необходимо узнать содержание этой телеграммы, прежде чем тронуться в дальнейший путь, а потому он берет с собою десятерых занзибарцев, садится в лодку и плывет в Бангалу. Они плывут день и ночь; дойдя до места впадения в Конго реки Люмами, он заболевает лихорадкой. Здоровье его уже сильно надорвано тревогой и унынием последних месяцев, а главное сознанием, что экспедиция, ради которой он принес столько жертв, столько трудился, хлопотал, исходил 1400 миль африканской земли (1200 миль до выступления из Ямбуйи и еще 200 миль с тех пор), истратил множество своих собственных денег, отказывался от всех личных удобств, словом всю душу положил в эту экспедицию, а она «еле жива», как он сам же выразился. Вскоре болезнь развивается до крайних размеров, мозг его горит. Матросы гребут день и ночь, изо всех сил поспешая в Бангалу, куда наконец приходят и передают умирающего Джемсона Уарду. На другой день он умирает на руках Уарда в то самое время как авангард экспедиции, ускоренным шагом прошедший через леса с Альберт-Нианзы, вступает в баналийский лагерь и я спрашиваю, — где же Джемсон?

Через двадцать восемь дней после трагической смерти Бартлота и чрез 23 дня по уходе Джемсона, авангард пришел с Нианзы в значительно сокращенном числе, и до такой степени [24] оборванный, что людей приняли сначала за диких язычников, набранных по дороге, и даже старые товарищи их не узнавали; и тут придя в Баналию мы в первый раз услыхали ужасную историю своего арриергарда.

Впечатление от этих горестных рассказов еще усиливалось созерцанием наличных бедствий. Ни рассказать, ни описать невозможно всех ужасов, которые мы застали в этом зачумленном лагере. Страшная болезнь, бич варварских племен, изуродовала лица и тела многих бедняков, потерявших образ человеческий: искривленные, изъязвленные, вспухшие, они приползли из любопытства, поглазеть на нас, пришедших из дальних лесов с востока, и мы смотрели на них не выражая даже отвращения и чувствуя только жалость при виде смерти, написанной на их лицах. Шесть мертвых тел валялись не прибранные, не погребенные, а десятки живых обнаруживали перед нами свои страшные язвы. Другие были изнурены дизентерией, малокровием, высохли как скелеты и на их сморщенной коже и выдающихся костях торчали громадные нарывы, величиною с чайное блюдце, — и они тоже приползли и хриплыми голосами приветствовали наше появление в этом скопище всякого гнилья! Я был до того утомлен физически и нравственно, так подавлен всем что видел и слышал, что не знаю как перенес эти первые часы, эти бесконечные рассказы о всевозможных бедствиях; в воздухе стояло нестерпимое зловоние, в ушах раздавались жалобы, перед помутившимся взором то и дело мелькали отвратительные зрелища. Убийства и смерть, болезни и горе, страх и печаль, и куда ни взглянешь, отовсюду на меня устремлены впалые глаза этих полумертвых людей и с таким доверием, с такой тоскливой мольбой они смотрят, что сердце у меня разрывалось от жалости и муки. Я сидел ошеломленный, задыхаясь под бременем ответственности и безнадежности, а рассказы о страданиях и смертях все продолжались, и ни о чем больше не говорилось, как о смертях и страданиях. В одной Ямбуйе сотня могил, да тридцать три человека брошено в лагере больных при смерти, да десять умерло по дороге, еще сорок чуть живых тут, в Баналии, больше двадцати в бегах, и дай Бог, чтобы осталось на лицо хоть шестьдесят человек. А что осталось от группы отважных, энергических англичан? — «Вот, в нескольких шагах, могила Бартлота; Труп отправлен на родину худой как скелет и еле живой; Уард где-то скитается; Джемсон, не знаю зачем, опять уехал к Порогам..» — Так что одни вы остались, мистер Бонни, совсем одни? — «Совсем один, сэр». [25]

Рассказывать в подробности все что я видел в Баналии неизреченных страданий и глубочайших бедствий, было бы все равно, что содрать повязку с громадной гниющей раны и обнажить перед публикой ее кровоточивые жилы; это никакой пользы принести не может, а породит только ужас и омерзение.

Безусловно веря в рвение Бартлота, в постоянство Джемсона, в юношескую силу и мужество Уарда, в осторожность и благонадежность Трупа, в сдержанность и благоразумие Бонни, я тем более был сражен всем, что пришлось выслушать. Мне казалось, что наш арриергард был так отлично устроен, так приспособлен к продолжительному и плодотворному труду, что я не мог понять, как все это могло случиться. Но, как видно, "случаи” для деятельности мелькнули мимо их незамеченные и не пойманные, и они шли без цели и пути, так только чтобы не стоять на месте.

Как, Бартлот, этот пылкий, неутомимый, веселый воин, с юношески открытым, бесстрашным нравом, с честолюбивой и благородной душой, — этот человек, от природы так щедро одаренный, унижался перед старым хитрецом у Стэнлеевых Порогов? Это непостижимая для меня загадка. Я бы скорее поверил, если бы мне сказали, что он схватил его за длинную седую бороду и разбил кулаками физиономию Типпу-Тиба, чем дозволить ему так опутать себя и столько раз поверить ему на слово. В ушах моих все еще отдается его стремительная клятва, не ждать ни одного дня после назначенного срока; я еще чувствую крепкое пожатие его руки, вижу его решительное лицо, и помню как я ему пламенно верил.

Говорят, что тихие воды глубоки. Джемсон был такой тихий, терпеливый и твердый человек, что все мы признавали в нем некоторое величие. Он внес 10 тысяч рублей и обещал служить нам верно и усердно, за честь войти в состав экспедиции. Кроме того, у него была страсть к естественным наукам вообще, и в особенности к орнитологии и энтомологии. Бартлот говорил, что его “деятельность, способность и любовь к труду не имели границ", — и я вполне готов подтвердить этот отзыв. Некоторые другие его качества явствуют из его письма от 12-го августа и из его записей в походном журнале. Его деятельность и усердие внушают доверие и успокоение, покуда читаешь эти строки; и он запечатлел свою преданность делу пожертвованием ста тысяч рублей из собственного кармана, а главное — этим несчастным путешествием в лодке день и ночь, пока наконец его перенесли из нее на постель, где он и умер в Бангале.

Положии, что Типпу-Тиб в самом деле хорошо принимал [26] этих молодых людей, во время их частых визитов к Порогам Стэнли; положим что он был с ними ласков, и угощал их по мере сил, и не иначе отпускал в Ямбуйю как одарив их мешками риса и стадами коз, — все это подтверждают очевидцы. Но ведь его врожденное властолюбие, его глубочайшее невежество в географии, его варварская самонадеянность, его разраставшаяся леность и скаредность разве не служили неодолимыми препятствиями к осуществлению заветной цели Бартлота и Джемсона, разве они не были также противны их интересам и намерениям, как если бы он просто объявил им войну? Меня именно то и удивляет, что офицерам ни разу не пришло в голову, что все их визиты и богатые подарки ни к чему не ведут, что ни ближайшие их цели, ни наследственная их порядочность, ни их воспитание, ни привычки, ни личные свойства не дозволяют им больше повторять эти визиты. Но они, по каким-то непонятным причинам, возложили свои упования на Типпу-Тиба, и не взирая ни на что, верят в его обещания “через девять дней," “через десять дней," ”через сорок два дня," — тогда как все эти обещания c тем и делались, чтобы никогда не исполняться.

Но и самое черствое сердце не может равнодушно отнестись к судьбе этих юношей, так преждевременно унесенных смертью, тогда как в сущности помощь им была уже так близко! Как бодро стараются они отвлечься от окружающих печальных впечатлений и рассудить, в чем состоит их ближайшая задача, каковы требования долга? Сидя за обедом они обсуждают, что делать. Столкновение мыслей порождает искру: кому-нибудь приходит здравая мысль; но едва она сообщена другим и одобрена, как что-нибудь тушит ее в самом зародыше и доброе намерение пропадает даром... Предлагается целый ряд планов, далеко отступающих от тех простых указаний, которые я им оставил, и каждый из этих планов в свою очередь встречает вскоре неодолимые препятствия к своему исполнению. Нет ни малейшего сомнения, что все они одушевлены чистейшими побуждениями и до конца оставались верны своей идее; но каждое их действие вводило их самих в неисправимые беды и в то же время они бессознательно доводили до отчаяния своих искренних доброжелателей в колонне авангарда.

Считаю долгом, во имя справедливости, привести также донесение мистера Герберта Уарда. Вот оно:

«Город Нью-Йорк, отель Виндзор.
13-го февраля 1890 г.

14-го августа 1887 года, Труп, Бонни и я с людьми и вьюками [27] прибыли из Болобо в Ямбуйю. Мы узнали, что с вашего отбытия 28-го июня 1887 г. о Типпу-Тибе ничего не было слышно, а майор и Джемсон все время занимались заготовкою топлива для парохода. На другой день после полудня шайка маньюмов напала на временное поселение, выстроенное старшиною Нгунга на противоположном берегу реки, пониже порогов. Бонни и я сели в челнок и пошли посмотреть что это за люди; но они, заметив по-видимому пароход, стоявший у входа в наш лагерь, убежали в лес и воротились в свой лагерь, который, по словам туземцев, в нескольких днях пути отсюда вверх по реке. На следующий день старшина маньюмов Абдалла пришел к нам с небольшою свитой и стал рассказывать как Типпу-Тиб, верный своему слову, выслал нам в челноках 500 человек под начальством Селима-бен-Могаммеда, но туземцы встретили их до крайности враждебно, так что они, пройдя несколько дней вверх по реке на шестах, и нигде не замечая следов нашего лагеря, разбились на мелкие партии и Селим разослал их в разные стороны, разыскивать нас. Абдалла представился нам в качестве старшины одной из этих партий, посланных на поиски нашего лагеря. Ту же историю пятисот человек, шедших вверх по Арухуими и разбившихся на партии, рассказывали несколько иначе, а именно, что у них все патроны вышли и тогда они не могли сладить с туземцами. Абдалла уверял, что Типпу-Тиб все еще готов снабдить нас людьми, а так как Стэнлеевы Пороги отсюда очень не далеко, то нам легко будет сходить к Типпу-Тибу; и даже сам он вызвался завтра проводить нас туда.

“Майор отрядил Джемсона и меня сходить к Порогам. Таи опять нам рассказали туже историю, что Типпу-Тиб выслал нам большую партию людей, но что на реке Арухуими им пришлось разбиться на мелкие, по той причине, что они никак не могли пробиться через одну большую, многолюдную деревню, жители которой на них напали и прогнали их, потому что у них весь порох вышел. Типпу-Тиб снова выразил свою готовность дать нам людей, но прибавил, что теперь не скоро их опять соберешь.

“Так как у нас в лагере в Ямбуйе было до шестисот ценных вьюков, а людей, годных к перенесению тяжестей, никак не более ста семидесяти пяти, мы все считали за лучшее хранить вьюки в лагере, где было чем прокормить людей, и дожидаться обещанной помощи от Типпу-Тиба, вместо того, чтобы часть вьюков бросить, а с остальными делать тройные переходы. Притом же, по нескольким примерам мы все убедились, что если люди от нас [28] дезертируют даже теперь, пока мы стоим в лагере, то тем более они разбегутся по дороге. и через несколько дней ходу присоединятся к шайкам маньюмов или племени Уасуагили, которые рыщут по лесу во всех направлениях и своим привольным житьем возбуждают зависть в наших людях: они очень недовольны своим жребием, а перспектива присоединиться к своим удалым собратьям в самом деле должна быть для них очень соблазнительна. Майор, наш начальник, лично терпеть не мог занзибарцев и не имел на них должного влияния.

“Типпу-Тиб продолжал оттягивать, а многие из занзибарцев, от природы довольно хилых и болезненных, тем временем захворали и умерли. Они были постоянно чем-нибудь заняты, а потому нельзя приписать их смертности бездействию. Будучи фаталистами, они без всякого усилия покорялись своей участи, потому что твердо были уверены, что “Буана Макубуа'' с их товарищами ушел в темные леса и там они все погибли. А так как они убедились, что самим им нельзя иначе воротиться на родину, как через эти самые леса, то заранее считали это предприятие безнадежным, и махнув на все рукой, ложились и умирали.

“Мы ожидали вашего возвращения в Ямбуйю к концу ноября; но время шло, и никаких о вас известий не было. Мы не могли предпринимать тройных переходов по причине болезненного состояния людей. Употребляли всякие меры, чтобы побудить Типпу-Тиба к скорейшей доставке носильщиков, но безуспешно.

В феврале 1888 года майор и Джемсон опять пошли к Порогам и 24 марта майор воротился в Ямбуйю. Он нам сказал что обязался уплатить Типпу-Тибу большую сумму за доставку людей, что Джемсон для ускорения дела сам отправился в Касонго, и что, по его мнению, пора известить комитет о нашем положении и сообщить ему, что, во-первых, вот уже девять месяцев как вы ушли и до сих пор о вас нет ни слуху ни духу; во-вторых, что Типпу-Тиб не доставляет обещанной помощи и что мы все еще сидим в Ямбуйе и не можем сдвинуться с места. Пароходы совсем не приходили к лагерю с тех пор как подвезли нас в последний раз.

“Нам казалось очевидным, что обстоятельства помешали вам сообщаться с нами и что может быть на восточном берегу что-нибудь известно о ваших передвижениях.

“Так как мы думали, что очень возможно дойти до Лоанды, телеграфировать комитету, получить от него ответ и воротиться в Ямбуйю к тому времени как мы ожидали Джемсона из Касонго, [29] то майор составил и подписал телеграмму и поручил мне отвезти ее в Лоандо и отправить. Я добрался до Сан-Паоло-де-Лоапда в тридцать дней и как только получил ответную телеграмму (между прочим там была фраза: “рекомендуем вам сообразоваться с предписаниями Стэнли от 24-го июня"; этой фразы Труп и я ожидали, еще прежде чем я ушел в Лоанду), поспешил назад до Бангалы, где майор велел мне оставаться до получения дальнейших распоряжений от комитета, которому он писал, что более не нуждается в моих услугах, а также и в тех вьюках, которые он отослал на пароходе “Стэнли".

“Через пять недель по прибытии моем в Бангалу, пароход “En-Avant" привез известие, что майор убит - Джемсон, бывший в то время у Порогов, с целью добиться казни убийцы и скорейшего набора носильщиков, написал мне, чтобы я непременно оставался в Бангале. Он отправился с Порогов в лодке и когда прибыл в Бангалу, то был уже при последнем издыхании, в желчной лихорадке. Несмотря на все старания и усилия, на другой же день он скончался. Он приплыл в Бангалу, во-первых затем, чтобы узнать ответ комитета на телеграмму майора, а во-вторых затем, чтобы забрать меня и все вьюки обратно на том пароходе, который, по словам служащего у Порогов правительственного чиновника, должен был придти в Бангалу, на пути к Порогам, в то самое время как Джемсон доберется до Бангалы. Сведение на счет парохода однако же оказалось ложным, а Джемсон в первый же день своего путешествия в лодке почувствовал сильнейший озноб и заболел желчною лихорадкой, которая свела его в могилу. Так как я знал, что в течении нескольких месяцев ни один пароход не пойдет к Порогам и что мне, следовательно, долго еще не будет случая присоединиться к Бонни, я отправился снова к морскому берегу и по телеграфу донес комитету о кончине Джемсона и о положении дел, в том виде как сам Джемсон перед смертью излагал мне их. Комитет телеграммою приказал мне возвратиться к Порогам, все оставляемые вьюки передать в тамошнюю правительственную контору, а Бонни и людей также доставить к Порогам, посадить на пароход и отправить на родину. Приехав в Стэнли-Пуль, я узнал только что полученное известие, что вы побывали в Баналии и возвратились к Эмину-паше. Однако я все-таки пошел далее к Порогам, и взял с собою все вьюки, пересланные майором в Бангалу. Целый месяц я оставался в Бангале в надежде получить еще известия о вас.

”Собрав всех людей, оставшихся в живых после того, как [30] майор сдал их на попечение Типпу-Тиба, я посадил их на челноки, вместе с ними спустился по Конго и потом возвратился в Европу, согласно инструкциям комитета.

”Такова простая и правдивая история неудач арриергарда.

«Мне невыразимо горько и больно сознавать, что дела приняли такой несчастный оборот. Искренно сожалею и о том, что мои услуги не принесли никакой пользы.

Остаюсь всегда преданный вам Герберт Уард».

Мистер Уард уведомил меня также, что нашел восемь ящиков моих походных запасов и платья в Бангале; что брал их с собою к порогам Стэнли (на 500 миль выше по р. Конго), а оттуда опять провез обратно до Мыса Банана, на западном берегу океана. По возвращении моем в Англию их долго и энергично разыскивали и ничего не могли найти. Наконец один клерк голландской конторы вспомнил, что они были обозначены в складе, в Банане. Через полгода они прибыли в Англию и лежали на таможне «до отыскания ключей, чтобы отпереть их». Так как ключи от них были потеряны, я дал знать, чтобы их попросту разломали, но таможня распорядилась уже сдачею их в склад. Поднялась длинная переписка по этому поводу; наконец таможенные чиновники смилостивились и объявили, что им нужно только заявление о том, что в сундуках не заключается товаров, подлежащих оплате пошлиною. Заявление было послано, но сундуки опять задержали, вследствие того, что их осматривали и проверяли. Наконец, в октябре 1890 года я их получил.