Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ГЕНРИ М. СТЕНЛИ

В ДЕБРЯХ АФРИКИ

ИСТОРИЯ ПОИСКОВ, ОСВОБОЖДЕНИЯ И ОТСТУПЛЕНИЯ ЭМИНА ПАШИ, ПРАВИТЕЛЯ ЭКВАТОРИИ

Глава V.

ОТ ОЗЕРА СТЭНЛИ ДО ЯМБУЙИ

(С 1 мая по 15 июня 1887 года).

Виды верхнего Конго.— Новые хлопоты с «Мирным».— Пароходы заходят в Кимпоко.— Сбор топлива.— «Мирный» с норовом.— Случай с пароходом «Стэнли».— Экспедиция делится на две колонны.— Майору Бартлоту и г. Джемсону поручается арриергард.— Прибытие в Экваторвиль и к станции Бангала.— Селения племени Бассоко.— Барути нас покидает.— Прибытие в Ямбуйю.

В одной из предыдущих работ я довольно обстоятельно описывал берега Конго; поэтому, да позволено мне будет на этот раз умолчать о путевых впечатлениях, испытанных мною на протяжении 1770 километров, между озером Стэнли и Ямбуйей; тем более что эти впечатления в значительной мере зависели от личного расположения духа.

Дни проходили довольно быстро. С раннего утра перед глазами тянулись леса, тысячи островков, поросших деревьями, и громадные каналы стоячей воды, блестевшей на солнце словно потоки ртути. Мы приближались то к правому берегу, то к левому, то вступали в русло более глубоких вод, и таким образом избегали однообразия, которое было бы неминуемо, если бы мы шли ровно посреди реки, т. е. в таком расстоянии от берегов, чтобы нельзя было рассмотреть подробностей. Я спокойно сидел на кресле-качалке, в каких-нибудь двенадцати метрах от берега, и с каждым поворотом винта глазам моим представлялись все новые бесконечные сочетания этих деревьев, кустов, все новые массы зелени, лиан, цветов и бутонов. Правда, свойства и особенности этих растений большею частию не были мне известны; те или другие части берегов, казались не интересными;— но часы пролетали незаметно, а по временам внимание развлекалось появлением какого-нибудь обитателя воздуха или воды. Эта чудная панорама ярко зеленых лесов с неподвижными ветвями и листьями, [79] эта почти непрерывная кайма роскошных, густолиственных кустарников, усеянных крупными мотыльками, бабочками, всевозможными насекомыми;— эти громадные пространства воды, блестящей и совершенно спокойной,— гораздо дольше останутся в памяти, нежели картины той же природы под ударами тропической грозы, которая налетала почти каждый вечер и нарушала ее мирную прелесть.

Дождливый сезон длится здесь два месяца, с 15 марта до 15 мая. Всякий день после двух часов пополудни небо начинало хмуриться, солнце пряталось за черные тучи, молнии бороздили наступившую тьму, гром разрывал облака, дождь обрушивался и лился в тропическом изобилии; и в этом печальном тумане природа мало-помалу исчезала в ночных потемках. Невозможно было бы выбрать время, более благоприятное для нашего плавания по великой реке. Воды были как раз ни слишком низки, ни чрезмерно высоки; нечего было опасаться, что суда попадут на затопленный материк, или сядут на мель. Мы почти постоянно держались в расстоянии двенадцати метров от левого берега и на протяжении 1600 километров нам довелось беспрерывно любоваться растительностью, с которою по густоте листвы, по разнообразию оттенков, по обилию и благоуханию цветов, не может равняться ни одна флора в мире. Бури налетали большею частию уже вечером или к ночи, когда наша флотилия давно стояла на якоре. Москиты, таоны, мухи-цэцэ и прочие несносные насекомые на этот раз казались мне далеко не так докучливы как во время прежних моих путешествий: большая часть нашего пути была уже пройдена, прежде чем появились — и то в малом количестве — представители этих проклятых полчищ. Даже гиппопотамы и крокодилы вели себя безукоризненно; даже туземцы оказались скромны, умеренны и охотно отдавали нам своих коз, кур и яйца, бананы простые и фиговые, а мы им за это выдавали “векселя", по которым они должны были получать деньги с г. Трупа, плывшего вслед за мною в расстоянии двух-трех дней. Здоровье мое было хорошо и даже превосходно, по сравнению с прошлыми походами; а мои товарищи,— потому ли что они действительно были увлечены делом, или потому, что не хотели обращать внимание на мелочи,— гораздо реже жаловались, чем спутники моих прежних экспедиций.

1 мая.— «Генри Рид», имея на буксире два меньших судна, отплыл во главе флотилии, увозя Типпу-Тиба, 96 человек его свиты и родственников и 35 человек наших людей. За ним тронулся «Стэнли», ведя на буксире «Флориду»; на них 336 человек, шесть ослов и множество всякой поклажи. Полчаса спустя [80] «Мирный» со 135 пассажирами весело тронулся в путь; но едва наши друзья успели прокричать нам до свиданья! — едва наша корма вступила в борьбу с быстрою волной, как руль сломался. Капитан скомандовал остановиться: якори упали в очень неровное дно, а течение в этом месте сильное,— до шести узлов в чае. Пароход весь задрожал, до верхушек своих мачт; якорные цепи стали щепить палубу, и так как не было никакой возможности вытащить якорей, завязших между глыбами камня, пришлось рубить канаты и возвращаться к пристани в Кинчассу. Капитан Уитли и наш механик, Дэвид Чартерс, немедленно принялись за работу и в 8 часов вечера руль был исправлен.

На другой день все сошло благополучно и мы догнали наш остальной флот у Кимпоко, в верхнем углу озера Стэнли.

3 мая.— Впереди пошел «Мирный», но «Стэнли» не преминул перегнать нас и пришел к месту условленной стоянки на полтора часа раньше нашего. «Генри Рид» явился позже всех, благодаря ошибке капитана.

Наш «Мирный» положительно с норовом: идет он прекрасно в течении нескольких минут, и вдруг начнет как будто задыхаться; а чрез полчаса опять старается. Паровик у него заменен системой змеевиков; а двигатели, помещенные в цилиндрических барабанах у кормовой части, должны вращаться неистово, прежде чем успеют сдвинуть его с места. Он доставит нам не мало хлопот.

Как только мы останавливаемся на ночь, что почти всегда бывает в пять часов вечера, каждый из офицеров делает перекличку своим людям и посылает их за дровами на завтрашний день; эта работа очень трудная и длится она иногда до поздней ночи. Некоторая часть «пагази» (для «Стэнли» 50 человек) отправляется на поиски за сухим лесом, который они перетаскивают к пристани, и тут еще двенадцать человек их товарищей рубят эти бревна на поленья в 75 сантиметров длины. Для «Мирного» и «Генри Рида» достаточно половины этого числа рабочих. Затем поленья переносятся на корабль и таким образом на следующее утро ничто уже не задерживает отплытия. Проходит несколько часов прежде чем “ночная тишина" водворяется вкруг нас: на берегу горят костры; треск ломающихся деревьев, удары топоров, скрип расщепляемых поленьев оживляют первую вечернюю вахту.

4 мая.— Наш негодяй пароход продолжает нас озадачивать. Это, конечно, один из самых медлительных кораблей, какие [81] когда-либо осмеливался сдавать строитель. Мы на целые километры отстаем от других. Каждые три четверти часа мы должны останавливаться, чтобы смазывать его, иногда также для прочистки цилиндров, или чтобы вызвать давление, вымести с решеток остатки угля и золу; едва только удастся нам поднять давление до одной атмосферы, как через пять минут она уж упала до одной трети, потом до четверти, а потом все наши усилия клонятся уж к тому, чтобы помешать этой старой калоше идти вниз по течению со скоростью одного узла в час. Семь дней мы из-за нее потеряли на озере Стэнли, и еще восьмой провозились из за сломанного руля. Право, это очень скучно.

5 мая.— Становимся у пристани Мсуата, где майор и доктор Пэрк ждут нас уже четыре дня. На берегу возвышаются кучи заготовленного для нас топлива, они накупили кукурузы и лепешек из кассавы.

6 мая.— Майор Бартлот получает приказание отвести свой отряд к устью Куа, где он дождется парохода «Стэнли»; а этот последний сначала посылается в Болобо, высадить там своих пассажиров и опять вернется к устью Куа, где и подберет майора с его людьми, а я пока буду в Болобо организовать экспедицию сызнова.

Но 7 мая я издали увидел «Стэнли», неподвижно стоящим у левого берега, неподалеку от Чумбири, и немедленно поспешил к нему; оказалось, что он наткнулся на подводный камень и потерпел серьезные аварии. Нижняя обшивка была пробита в четырех местах; несколько заклепок выскочило, другие расшатались. Тотчас мы созвали машинистов с остальных пароходов; наши шотландцы, господа Чартерс и Уокер оказали при этом случае важные услуги; пришлось болтами прикреплять к наружной стенке корабля деревянные пластинки или заплаты, вырезывая их из старых масляных бочек,— работа чрезвычайно трудная и потребовавшая столько же терпения, сколько искусства. Сначала изготовляли пластинки, промазывали их суриком, обтягивали куском грубого полотна, которое также промазывали суриком. Вода в трюме поднялась уже на шестьдесят сантиметров, а в обшивке пришлось буравить отверстия для пропуска болтов, машинист стоял по пояс в воде, что ослабляло удары резцов. Когда все было готово для заделки отверстия, в реку спускали водолаза, у которого в одной руке была пластинка из толя, подбитого полотном и пропитанного суриком, а в другой — конец бечевы, пропущенной чрез скважину обшивки. Он ощупью отыскивал [82] пробоину, продевал в нее конец бечевки, а машинист старался поймать ее изнутри. Захватив конец бечевки, машинист осторожно тянул ее до тех пор, пока заплата становилась на место; тогда в отверстия вставлялись винты и машинист закреплял их гайками. Многие часы провели мы над этой длинной и скучной работой; к вечеру того же дня удалось исправить главную аварию стального киля; но прошло 8 и 9 мая, прежде чем корабль мог отправиться в дальнейшее плавание.

10 мая.— «Стэнли» догнал нашего убогого ленивца, потом догнал и «Генри Рида»; несколько часов спустя «Мирный» опять задумался и вскоре ничем нельзя было сдвинуть его с места; давление падало все ниже; волей-неволей пришлось стать. В эту минуту выражение лица г. Чартерса было для нас интереснее всего в мире, и мы ожидали из его уст как бы решения своей судьбы. Чартерс человек небольшого роста, очень веселый, никогда не отчаивается: — Ничего, не пугайтесь, все пойдет ладно! — говорил он, пока я бесился, видя себя прикованным к берегу.

На следующий день мы трогаемся в путь ранним утром, твердо решившись на сей раз отличиться. С час времени «Мирный» оправдывает наше доверие, потом начинает проявлять утомление. Пары быстро истощаются и приходится бросить якорь. В 10 часов очевидно, что дело непоправимое и я посылаю Уарда на вельботе к «Генри Риду», пригласить его на помощь. Пароход приходит к 8 часам вечера и становится в 50 метрах от нас. Целый день мы только и делали, что глядели в бурые воды протока, в котором застряли,— как раз посредине русла, на 450 метров между берегом и островком. По временам из воды выглядывали носороги, бревна, поросшие мохом, травы, обломки деревьев.

12 мая.— «Генри Рид» привел нас на буксире в Болобо. Нечего сказать,— триумфальное шествие!

В области Уянзи о голоде почти не слыхивали, а Болобо — одна из лучших пристаней на реке, как по обилию съестных припасов, так и по их разнообразию. В этой-то местности, где наши люди позабывали свои скудные порции, до крайности сокращенные с отъезда из Люкунгу, я решился исполнить свое намерение — разделить наши силы на две колонны.

Наша флотилия не в силах была зараз перевезти экспедицию к верхнему Конго; я рассудил, что нужно сначала перевозить наиболее крепких и надежных людей; остальные пусть останутся в Болобо под командой гг. Уарда и Бонни, до тех пор, пока «Стэнли» воротится из Ямбуйи. «Скорее! Скорее!» — понукает Англия, и нужно [83] идти вперед со всею поспешностью, какую допустят обстоятельства. Я рассчитывал, что арриергард может последовать за мною много что через шесть или семь недель.

И так, я выбрал 125 человек наиболее слабых из нашей команды, и решил оставить их в Болобо вдоволь откармливаться превосходным местным хлебом и рыбой, которую здесь легко добывать. Пароход «Стэнли» отправился обратно к устью Куа, за майором Бартлотом, доктором Пэрком и 153 людьми.

Кому же поручить командование второй колонной?.. Кто мог занять этот пост, значительнейший из всех, после моего? Общее мнение указывало на майора Бартлота. По слухам, он уже предводительствовал отрядом в тысячу человек и проводил его от Коссэира на Красном море до Кэнэ, что на берегу Нила; он отличился и в Афганистане, и во время суданской кампании. Если эти слухи были справедливы, то вряд ли я мог бы избрать офицера, более его пригодного для такого поручения. Впрочем, будь у меня на лицо другой офицер, равный ему по чину, я бы не назначил на это место Бартлота, страстно желавшего идти в первой колонне. Тем не менее, когда я достаточно обдумал и взвесил способности и степень опытности остальных его товарищей, юношеская отвага которых была слишком хорошо мне известна, я был вынужден предупредить Бартлота, что по совести не могу поручить ни одному из наших юнцов этого поста, принадлежавшего ему по праву старшинства, личной репутации и опытности.

— Будь у нас другое транспортное судно, такое как «Стэнли», вы непременно пошли бы с нами, майор! — говорил я ему, стараясь как-нибудь приободрить его, потому что молодой человек очень приуныл.— Я вам оставлю всего 125 человек и как можно меньше поклажи. Все остальное пойдет водой. Если вы знаете кого-нибудь, кто бы лучше вашего годился на это дело, я бы с удовольствием назначил его. Я надеюсь, что вы не слишком будете принимать к сердцу эту неприятность? Да и что ж тут такого? Провести арриергард к намеченной цели точно такая же заслуга, как идти впереди всех. Если Типпу-Тиб выполнит свои обязанности, вы можете выступить через шесть недель и, конечно, догоните нас; силою обстоятельств, мы будем подвигаться очень тихо: нам предстоит идти на пролом чрез столько препятствий! По дороге, проторенной нами, вы легко можете идти вдвое скорее нашего. Если же Типпу-Тиб обманет, вы тем свободнее можете распоряжаться своими движениями. У вас будет столько дела, что время пролетит незаметно. А в утешение, помните, майор! Впереди вам будет [84] еще довольно возни, могу вас уверить: и для вас я приберегу самое важное. Но поговорим о настоящем: кого вы желаете взять себе в помощники?

— Кого вам угодно.

— Нет, сами выбирайте кого-нибудь, с кем вы могли бы обмениваться мыслями и надеждами. У всякого свой вкус, знаете ли.

— Ну, так я выбираю мистера Джемсона.

— Джемсона,— отлично. Я вам дам еще г. Роз Трупа,— славный малый, насколько я понимаю,— а также Уарда и Бонни. Труп и Уард говорят по-суахильски, они вам будут очень полезны.

И так, 15 мая мы покинули Болобо со веем нашим флотом, и с нами 511 человек из состава экспедиции, да Типпу-Тиб и 90 душ его родни и подчиненных.

Недавняя починка «Мирного» заметно улучшила его ход и мы 19 мая прибыли в миссию баптистов в Люколеля. «Стэнли» пришел несколькими часами позднее. Миссионеры оказывают нам благодушное гостеприимство, за которое мы им глубоко признательны. Мы провели здесь целый день и занимались покупкой съестных припасов.

24 мая.— Экваторвиль — станция, принадлежащая компании Сандфорд, представитель которой г. Глэв, очень умный молодой англичанин, родом из графства Йорк. Тут же мы видели капитана фан Геля, только что воротившегося из неудачной экспедиции: он с пятью солдатами из племени Хусса, пытался пробраться вверх по течению Мобанги дальше, чем это удалось сделать миссионеру Гренфелю, несколько месяцев тому назад.

30 мая.— Достигаем цветущего поселения Бангала, с гарнизоном из 60 солдат и двумя крупповскими пушками. Здесь устроен кирпичный завод, который до нашего проезда успел уже изготовить 40000 кирпичей превосходного качества. Эта станция делает величайшую честь центральной Африке. Комендант, фан Керкховен был в Лянга-Лянга. Недавно ему удалось избавить от неволи 29 солдат Хусса. Когда Дин бежал со Стэнлеевых порогов, эти солдаты бросились в лодку, которая понесла их по течению до Упото, где туземцы захватили их в плен.

В Бангале еще не было голодовки. Поселение владеет 130 козами и двумя сотнями кур; офицеры во всякое время достают свежие яйца. Рисовые поля зеленеют на пространстве пяти гектаров 12. Служащие пьют пальмовое вино, настойку из бананов и [85] пиво, приготовляемое из тростника и притом чрезвычайно крепкое, как я узнал по собственному опыту.

Я приказал майору отправиться с Типпу-Тибом и его людьми прямо к Стэнлеевым порогам, предварительно распорядившись высадкою с судов тридцати пяти занзибарцев и заменою их суданцами, чтобы ни один из носильщиков не узнал, что водопады всего в нескольких днях пути от Ямбуйи.

Если не считать некоторых странностей в поведении парохода «Стэнли», который от времени до временя таинственно исчезал в извилинах проходов, под предлогом удобнейшей добычи топлива, мы без всяких задержек шли до впадения Арухуими в Конго и 12 июня очутились на моей старой стоянке, насупротив селения бассоков.

Племя Бассоко то самое, к которому принадлежал наш Барути, по прозванию «Порох»; в 1883 году Карема взял его в плен еще ребенком. Сэр Френсис Уинтон привез его в Англию, чтобы хорошенько привить ему цивилизованные привычки. Из рук сэр Френсиса, попав ко мне, он очутился теперь, после шестилетних странствий, в виду своей деревни и своих соплеменников. Заметив как он пристально и внимательно засматривается на родные места, я уговаривал его подать голос бассокам и пригласить их к нам. В прежние времена я не мало старался расположить к себе этих детей лесов, но мне это никогда не удавалось; хотя со временем, я считаю, это вполне достижимо. Я долго раздумывал: почему лесные жители всегда бывают дичее, трусливее тех, что живут на открытых местах? Приступаешь к ним одинаково; показываешь какие-нибудь блестящие безделушки самых ярких цветов, или бусы ослепительных оттенков; по целым часам расточаешь им любезности, улыбаешься им ласково, всячески ободряешь; и все понапрасну! Приходится укладывать все это добро в тюки и убирать до более благоприятного времени. Это от того, что лес — единственное прибежище своих сынов. Против подозрений, возбуждаемых чужестранцем, против всех опасностей и зол, им приносимых, у туземца одна защита — лес, с его неизведанными глубинами. Когда дикарь отваживается переступить за пределы лесов, один вид приближающегося «чужого» заставляет его пятиться до тех пор, пока он не очутится под родимой тенью: тут он в последний раз оглянется на непрошеного гостя и пропадет в чаще, как бы желая этим сказать: ну, теперь прощайте, я дома! На открытых равнинах туземец всегда отыщет какой-нибудь холмик, дерево, наконец курган термитов, [86] с вершины которых он может высмотреть пришельца и составить себе понятие о его свойствах. В лесу, напротив того, только и возможны случайные встречи: каждый встречный незнакомец — вероятный враг, и цель его во всяком случае остается тайной; на лице одного изображается изумление; лицо другого искажается ужасом.

Барути долго звал своих земляков; их челноки зашевелились и направились к нам с несносной медлительностью; наконец они приблизились. Наш негритенок узнал некоторых гребцов и закричал им, что бояться нечего. Он стал расспрашивать их об одном из соседей, которого назвал по имени. Дикари позвали этого человека, крича изо всех сил своих здоровенных легких: тот отозвался с другого берега и мы видели, как он сел в челнок и поплыл в нашу сторону. То был старший брат Барути; последний осведомился, как он поживал за эти годы, что они не виделись. Брат таращил на него глаза и, не узнавая его, бормотал свои сомнения.

Тогда Барути назвал ему имя их отца, потом имя матери. Физиономия дикаря оживилась сильнейшим любопытством и он очень ловко подвел свой челнок к пароходу.

— Коли ты мне брат, скажи мне что-нибудь, чтобы я узнал тебя!

— У тебя на правой руке шрам. Помнишь крокодила?

Этого было довольно. Широкоплечий молодой дикарь испустил радостный крик и зычным голосом оповестил свою находку всем соплеменникам на отдаленном берегу. В первый раз мы увидели, как Барути заплакал. Его брат, позабыв свои страхи и опасения, причалил к кораблю и принялся сжимать негра в своих могучих объятиях. Видя такую радость и другие челноки подплыли поближе.

Вечером я предоставил Барути на выбор, оставаться у своих или следовать за нами; по моему мнению, ему следовало сопровождать нас, так как его существование далеко не было безопасно в таком близком расстоянии от арабов, находившихся у Стэнлеевых порогов.Мальчик по-видимому был того же мнения: он отказался воротиться к родителям и к своему племени; и дня через два по прибытии нашем в Ямбуйю, он забрался ночью в мою палатку, стащил мое винчестерское ружье, пару револьверов Смита и Уэссона, изрядный запас патронов к ним; кроме того, он захватил с собою серебряные дорожные часы, педометр, также [87] серебряный, небольшую сумму денег и превосходный кожаный пояс со внутренними карманами; забрав все это, он сполз в челнок и поплыл вниз по течению, вероятно к своим родственникам. Мы больше никогда его не видели и даже не сдыхали о нем. Мир ему!

15 июня.— Мы поравнялись с Ямбуйей, деревушками, расположенными по левому берегу Арухуими, на 145 километров выше слияния этой реки с Конго. [88]

Глава VI.

ЯМБУЙЯ.

(От 15 до 27 июня 1887 г.).

Мы высаживаемся у поселений Ямбуйи.— «Стэнли» возвращается к станции Экваторвиль.— Опасения насчет майора Бартлота и парохода «Генри Рид».— Благополучное прибытие.— Инструкции майору Бартлоту и г. Джемсону касательно арриергардной колонны.— Майор Бартлот сомневается в честности Типпу-Тиба.— Долгая беседа с майором Бартлотом.— Меморандум для офицеров первой колонны.— Болезнь лейтенанта Стэрса.— Последняя ночь в Ямбуйе.— Перечень наших военных сил.

2100 километров отделяют нас от моря. Мы имеем прямо перед собою те селения, в которых намереваемся разместить людей и поклажу, ожидаемых из Болобо и Леопольдвиля: 125 человек и около 600 вьюков громоздких вещей. Мы охотно и хорошо за платим за позволение расположиться тут; но в случае нужды готовы водвориться и насильно, если не получим позволения.

В 1883 году, посетив этот край для исследований, я понапрасну старался расположить к себе туземцев. Ныне мы преследуем цель в высшей степени важную. Думая о будущем, мы обращаем мысленные взоры к отдаленным портам на Ниле и на Альберт-Ньянсе, где люди тревожно всматриваются во все пункты горизонта, ожидая обещанной им помощи. Гонцы из Занзибара, конечно, оповестили уже их о нашем прибытии. Но между ими и нами простирается громадная страна, которую и наилучшие географические карты обозначают лишь пустым местом. Глядя на эти темные леса (начиная от Болобо громадные деревья тянутся непрерывной стеной, за исключением только тех мест, где в могучую реку вливаются ее притоки), каждый из нас думает свои собственные думы. Мне все представляется мой ”идеальный правитель": он ободряет свой гарнизон, поощряет свое храброе воинство; его рука простерта в ту сторону, откуда, с Божиею помощью, придет подкрепление. Вдали [89] чудятся мне также полчища Махди: они идут с дикими воплями, с восторженными криками — «Иалла! Иалла!» И батальоны воинов, пылких и фанатических повторяют этот крик другим воинам, а потом он передается несметной толпе дикарей, жаждущих крови. А между ими и нами расстилается огромное неизвестное пространство, без дорог и без тропинок.

Капитаны каждого боевого отряда раздают боевые снаряды и получают приказ развести пары на своих судах, мы приступаем к первому и важнейшему подготовлению нашего похода к Альберт-Ньянсе.

15 июня.— В 6 часов утра, «Мирный» бесшумно снялся с места и стал рядом со «Стэнли»; когда он совсем приблизился, я попросил офицеров подождать моих сигналов, и медленно переплыв реку поперек, попробовал успокоить туземцев и рассеять их опасения, став неподвижно у берега, между тем как толпа, собравшаяся в кучу над высоким обрывом, метров на 15 выше нас, глазела на нас с изумлением и любопытством. Наш переводчик объяснялся с ними совершенно свободно, так как все население нижнего Архуими говорит на одном языке. Обменявшись с нами в течении целого часа разными приветствиями и дружелюбными фразами, несколько смельчаков согласились сбежать с высокого побережья к самой воде. Едва заметный поворот руля толкнул наш пароход к берегу и мы провели еще час в уговорах и любезностях с одной стороны, и в отказе и отговорках с другой. Наконец нам удалось выменять ножик на кучку стекляшек. Ободренный этим первым успехом, я попросил позволения остановиться у них в деревне на несколько недель: мы предлагали вознаградить их за такую уступку тканями, бисером, железом и проволокой; за этими переговорами они продержали нас еще час.

Было 9 часов, горло у меня пересохло, солнце палило. Я дал знак пароходу «Стэнли» подходить вместе со мною. При втором сигнале, как между нами было условлено, пароход внезапно дал сильнейший свисток, который, между двойными стенами высокого леса, произвел величайший эффект. Оба корабля подошли к пристани, занзибарцы и суданцы с проворством обезьян вскарабкались по крутому обрыву, но они не успели еще достигнуть его вершины, как все обитатели деревни скрылись.

Ямбуйя есть ничто иное как несколько деревушек, образовавших целую улицу конических шалашей, построенных над высоким обрывом, откуда открывается далекий вид на реку Арухуими, как вниз, так и вверх по течению. Наши отряды разошлись по [90] назначенным им квартирам и поставили часовых у выхода каждой тропинки. Часть людей послана за материалом для деревянного частокола и за дровами для лагерных костров; другие отправлены осмотреть местность и освидетельствовать, как велики обработанные пространства.

После полудня двое дикарей из селения ниже Ямбуйя явились к нам с таким доверием, которое ясно говорило в нашу пользу. То были Бабуру, к которым относятся все мелкие племена, расположенные между низовьями Арухуими и порогами Стэнли. Они продали нам бананов, получили за них хорошую цену и приглашение приходить опять и вполне доверять нам.

На другой день разослали людей в поле накопать маниоку, других нарядили ставить ограду; начертили линию рва, вырыли канаву для укрепления кольев частокола; дровосеков послали за горючим материалом для пароходов, с тем, чтобы экипаж, очень значительно сокращенный, был гарантирован от неприятных случайностей на обратном пути. Везде кипела оживленная деятельность.

В лесах наши люди захватили нескольких туземцев, и поводив их некоторое время по лагерю, отпустили восвояси, подарив им на прощанье по пригоршне бус и постаравшись уверить в нашем добром расположении.

19 июня.— На «Стэнли» оказалось достаточно топлива на шесть дней обратного плавания к Экваторвилю. Я подписал чек в 1250 франков на банкирский дом Рансома, Буври К°, на имя капитана и другой такой же на имя машиниста, и в их присутствии вручил их мистеру Джемсону, с приказанием выдать им эти чеки по возвращении со Стэнли-Пуля, с тем, однако же, чтобы в половине августа они побывали в Ямбуйе, в исправном виде. Я послал г. Либрехтсу ценный подарок, на память о моем глубоком к нему уважении, На следующие утро «Стэнли» отплыл, увозя мои письма к комитету вспомоществования.

Нам остался еще «Мирный» и мы с часу на час ожидали со Стэнлеевых порогов «Генри Рида», который должен был его конвоировать; по смыслу инструкций, данных майору Бартлоту, ему следовало придти 19-го числа.

В такой стране, в лесах которой бродят людоеды, а по близости водопадов Стэнли тысячами рыщут рабопромышленники, можно предполагать Бог знает какие несчастия в тех случаях, когда подолгу не получаешь известий о событиях, подлежащих скорому и точному исполнению. Майор Бартлот прошел место [91] впадения Арухуими в Конго 11-го числа; под его начальством «Генри Рид» повез Типпу-Тиба и его свиту в такой пункт, из которого гарнизон, под командою англичанина, был недавно насильственно вытеснен. Правда, что арабский вождь вел себя до сих пор прилично и по-видимому чистосердечно обещал, тотчас по приезде к Стэнлеевым порогам, доставить в Ямбуйю 600 человек носильщиков; мне не хотелось думать, чтобы он был причиною опоздания нашего товарища. Однако же майор должен был придти к порогам 13-го, а к вечеру 14-го числа вступить в воды Арухуими, чтобы 16-го прибыть к нам в Ямбуйю,— предполагая, конечно, что он не позволил себе иначе распределить свое время и вообще как-либо поступить вопреки моим приказаниям. Между тем, настало уже 21-е число! Мои офицеры утешали себя мыслью, что случилась какая-нибудь пустяшная задержка — в африканском быту их так много! — но я то и дело выходил на крутой берег и с зрительной трубою в руках вглядывался в дальние пункты низовья.

22 июня.— Беспокойство мое настолько усилилось, что я отдал лейтенанту Стэрсу письменное приказание посадить на «Мирный» 50 человек его лучших людей, взять с собою митральезу Максима и с утра 23-го числа отправиться на поиски за «Генри Ридом», а в случае если не оправдаются различные предположения, тут же мною изложенные, плыть дальше до самых Стэнлеевых порогов. По достижении этой станции, если он увидит наш корабль у пристани — опросить его сигналами; если же он на таковые не ответит, попытаться овладеть им, а если и это не удастся, поспешить возвращением ко мне в Ямбуйю.

Но в 5 часов вечера занзибарцы подняли радостные крики «огэ! огэ!» Ничего дурного не случилось. Бартлот жив и здоров, Типпу-Тиб не овладевал пароходом, суданцы не бунтовали, туземцы не нападали на лагерь врасплох, «Генри Рид» — за который мы были ответственны перед миссией — не напоролся ни на какое подводное бревно, не затонул, и находится вообще в таком же исправном состоянии, как и в момент отплытия с озера Стэнли. Но нужно сознаться, что подобные тревоги действуют на человека изнурительно, особенно в Африке.

Майора задерживали самые простые случайности: несогласия с туземцами, пререкания с Типпу-Тибом и его людьми, и т. д. Через два дня пароходы «Мирный» и «Генри Рид» набрались топлива и отосланы обратно, и мы на долгие месяцы порвали последнее звено, соединявшее нас с цивилизованным миром. [92]

В тот же день я вручил майору Бартлоту следующее письмо, с которого мистер Джемсон, его помощник, снял копию. «Майору Бартлоту и пр. и пр.

24 июня 1887 года.

Милостивый государь!

Так как вы старший из офицеров нашей экспедиции, то вам по праву принадлежит командование важным постом в Ямбуйе. Общая польза требует, чтобы вы приняли на себя этот пост, тем более, что отряд ваш состоит из суданских солдат, более пригодных для гарнизонной службы, чем занзибарцы, которые в пути могут быть полезнее.

Пароход «Стэнли» отплыл из Ямбуйи 22 июня, направляясь к озеру Стэнли. Если ничего особенного не случится, он 2 июля будет в Леопольдвиле. В течении двух дней он успеет принять груз пятисот тюков, оставленных на попечение г. Д. Роз Трупа, который будет их конвоировать. Полагаю, что 4-го «Стэнли» тронется в путь вверх по течению и прибудет в Болобо 9-го числа. Так как топливо будет заготовлено заранее, те 125 человек, что поручены гг. Уарду и Бонни, и находятся теперь в Болобо, сядут на пароход и могут тотчас следовать далее; 19-го пароход зайдет в Бангалу, а 31-го прибудет сюда. За обмелением реки он может несколько задержаться в пути, но я питаю величайшее доверие к искусству его капитана и потому полагаю, что вы наверное можете рассчитывать на его прибытие раньше 10 августа 13.

Неприбытие людей и поклажи есть именно причина, заставляющая меня назначить вас командиром поста. Но так как я вскоре ожидаю сильного подкрепления 14, несравненно более многочисленного, чем та передовая колонна, которая во что бы то ни стало должна идти вперед на помощь Эмину-паше, я надеюсь, что вы будете задержаны не более нескольких дней после последней отправки парохода «Стэнли» к Стэнли-Пулю, в августе.

До прибытия людей и поклажи вы посвятите свою деятельность, свою опытность на командование постом. Хотя место стоянки избрано удачно и лагерь защищен достаточно, но неприятелю смелому и отважному не будет очень трудно овладеть им, если командующий отрядом допустит послабление дисциплины, или не выкажет должной бдительности и энергии. Поэтому, вверяя вам охрану наших интересов, я питаю убеждение, что не ошибся в своем выборе. [93]

Данное вам поручение имеет для нашей экспедиции существенное значение. Люди, находящиеся под вашим начальством, представляют более третьей доли всего нашего воинства. Товары, которые вам привезут, послужат нам для меновой торговли в области между-озерной; не менее драгоценны для нас и боевые снаряды, и съестные припасы. Потеря этих людей и этого багажа была бы для нас убийственна: лишая нас средств подать помощь другим, она принудила бы нас самих взывать о помощи; поэтому, надеюсь, вы не пожалеете трудов на поддержание порядка и дисциплины, и на охрану ваших оборонительных средств в таком виде, чтобы неприятель не имел возможности прорваться, как бы он ни был отважен. Советую вам окопаться рвом в 180 сантиметров (2 1/2 аршина) шириною и 90 сантиметров в глубину, который, начинаясь у ложбины близ колодца, огибал бы весь частокол. Лагерь будет укреплен еще надежнее, если к воротам с востока и запада вы приделаете такие же платформы, какая уже есть у южных ворот. Не забывайте, что опасаться осады следует не только со стороны туземцев, но также и арабов, с их приверженцами, которые могут воспользоваться всяким случаем, чтобы затеять ссору, а потом и подраться.

Отсюда мы выступим прямо на восток и по компасу будем по возможности направляться к юго-востоку. Нет сомнения, что на некоторых переходах мы будем вынуждены отклониться от прямого пути. Во всяком случае мы имеем в виду попасть в Кавалли или его окрестности, к юго-западному углу озера Альберта. Тотчас по прибытии, мы устраиваем укрепленный лагерь и, спустив наш катер на воду, направимся в Киберо, в округе Униоро дабы синьор Казати — если он еще там — указал нам, где Эмин. Если паша жив и не далеко от озера, мы завяжем сношения с ним; дальнейшие наши действия и движения будут зависеть уже от его намерений. По всей вероятности мы останемся при нем недели две и воротимся в лагерь тем же путем.

Обдирая кору с деревьев и обрезывая ветки, мы оставим по себе довольно следов пройденного нами пути. При равенстве остальных условий, мы пойдем теми дорогами, которые направляются к востоку. На перекрестках мы будем перерывать заступом ямы в несколько дюймов глубиной, поперек тех дорог, которыми не пойдем. На сколько окажется возможным, я буду прибегать к рытым значкам.

Если Типпу-Тиб вышлет сполна всех людей, которых он мне обещал, т. е. 600 носильщиков, и если «Стэнли» благополучно [94] доставит тех 120 человек, что остались в Болобо, полагаю, что вы сочтете себя в силах вести колонну со всеми пожитками, которые привезет «Стэнли», и с теми, что я оставляю в Ямбуйе. Весьма желательно, чтобы вы двигались неукоснительно по нашим следам. Тогда вы наверное нагоните нас. Не сомневаюсь, что вы будете находить наши «бомы» нетронутыми: постарайтесь так направлять вашу колонну. чтобы вам можно было воспользоваться ими по пути. Лучших значков вам нечего желать; и если случится, что в течении двух дней вы не встретите ни одной, это будет означать, что вы сбились с дороги.

Может случиться и то, что Типпу-Тиб пришлет людей не в достаточном количестве для перенесения всех имеющихся тяжестей. Тогда придется вам решать, которыми из вещей лучше пожертвовать. Если так, то изучите внимательно следующее расписание:

1) прежде всего необходимо сохранить боевые снаряды, и в особенности патроны;

2) во вторых — бусы, проволоку, звонкую монету, ткани;

3) личные пожитки;

4) порох и капсюли;

5) европейские консервы;

6) медные прутья, употребляемые в Конго;

7) сухую провизию: рис, бобы, горох, просо, сухари.

Сначала разрешив вопрос на счет веревок, мешков, инструментов (например, заступов и т. п.), без которых нельзя обойтись,— между прочим, наблюдайте, чтобы у вас никогда не было недостатка в топорах и серпах,— разочтите, сколько люди в со стоянии захватить мешков с провиантом. Быть может довольно будет половинного количества медных прутьев? Впрочем, чтобы не лишать себя слишком многих вещей, лучше совершать ежедневно половинные переходы и возвращаться каждый раз за остальной поклажей.

Когда пароход «Стэнли» окончательно будет уходить из Ямбуйи, не забудьте написать рапорт обо всем, что произойдет в лагере в мое отсутствие и адресуйте его на имя мистера Уильяма Мэккиннона, через фирму Грэй, Дос и К°. 13, Остен Фрайерс, Лондон. Вы упомянете, когда я выступил к востоку, и к этому прибавьте все, что вам случится услышать обо мне, и ваши собственные предположения на мой счет, и что вы сами намерены предпринять. Пошлите ему точную копию с этого приказа, дабы комитет вспомоществования мог судить, на сколько ваши действия и проекты правильны и благоразумны. [95]

Ваш теперешний гарнизон состоит из 80 ружей и от 40 до 50 сверхштатных носильщиков. Чрез несколько недель «Стэнли» привезет вам еще 50 ружей и 75 носильщиков, под командой гг. Трупа, Уарда и Бонни.

Я даю вам в помощники мистера Джемсона. Что касается господ Трупа, Уарда и Бонни,— они вам подчиняются. В обыкновенных вопросах защиты, управления лагерем или передвижениями,— вы единственный начальник. Но когда дело коснется разрешения более важных и существенных вопросов, прошу вас советоваться с мистером Джемсоном. По прибытии гг. Трупа и Уарда, благоволите и их почтить вашим доверием и предоставьте им свободно выражать свои мнения.

Полагаю, что ясно выразился на счет всего, что считаю полезным. С туземцами поступайте сообразно тому, как они поведут себя относительно вас. Пусть они спокойно возвратятся в свои жилища. Если посредством мягкого обхождения и любезности, с помощью мелких подарков медью и проч., вам удастся войти с ними в дружеские сношения, тем лучше. Не упускайте случаев приобретать сведения касательно местного населения, топографии окрестностей и т. д., и т. д.

Честь имею быть вашим покорным слугою

Генри М. Стэнли,

Начальник экспедиции».

Майор удалился, чтобы прочесть эту инструкцию, потом попросил мистера Джемсона снять с нее несколько копий.

В 2 часа г. Бартлот попросил у меня свидания: ему хотелось со мной переговорить касательно Типпу-Тиба.

— Я желал бы, сэр, узнать побольше об этом арабе. На днях, пока я был у порогов, вы отдали лейтенанту Стэрсу довольно решительные приказания. По всему видно, что вы питаете серьезные подозрения по отношению к Типпу, а если так, то я не понимаю, зачем вы с ним дружите?

— Хорошо, сэр, с удовольствием объясню вам это дело, как и всякое другое, если пожелаете. Слушайте же. За три дня до того, как мы завидели ваше приближение вверх по реке, признаюсь, я сильно о вас тревожился. Вы командовали кораблем, который мы обязаны были возвратить по принадлежности по истечении известного срока. Вас сопровождал отряд из сорока солдат суданцев. Пароход ваш был в хорошем состоянии и в отличном порядке. Мы довольно точно знали, сколько вам потребуется времени, лишь бы не случилось с вами ничего особенного. Вы [96] получили определенные инструкции касательно отплытия с порогов: вам следовало тронуться в путь, как только наш приятель Нгалиэма доставит на пароход обещанную корову, а если к назначенному часу он не доставит ее, вы должны были все-таки от плыть вниз по реке. Вам надлежало явиться сюда 16-го вечером, много что 17-го. А вы прибыли 22-го, в 5 часов вечера.

У нас здесь нет ни почт, ни телеграфов. Известий об вас не было; неизвестность пробудила опасения, которые, с каждым днем усиливаясь, обратились в тревогу: с вами должно было случиться нечто непредвиденное. Наткнулся ли ваш корабль на корягу? Не образовалась ли течь, как случилось с «Ройялем», со «Стэнли» и почти со всеми остальными пароходами? Не напали ли на вас ночью дикари, как было в Бунге с Дином на корабле «A. J. А.»? Не взбунтовались ли ваши суданцы, как то едва не приключилось в Люкунгу? Не попала ли в вас шальная пуля, как было с теми европейскими офицерами, от которых некий полк суданцев таким способом разом избавился? Не задерживают ли вас у порогов насильно? Не делает ли этого Типпу-Тиб в угоду своим разбойникам-арабам? Не поссорились ли вы с теми двумя молодыми людьми, Селимами, с которыми Стэрс и Джефсон повздорили за Стэнли-Пулем? А если нет, то что же наконец случилось? И что я мог, что было возможно придумать?

— Но я был, вынужден...

— Довольно, мой милый майор, ни слова больше об этом. Не нужно никаких оправданий. Я упомянул обо всем этом вовсе не с целью попрекнуть вас, а просто в ответ на ваш вопрос. Все хорошо, что хорошо кончилось.

Теперь поговорим о Типпу-Тибе. Я бы вовсе не связывался с ним, если бы это не было необходимо как для вас, так и для меня. Типпу-Тиб утверждает, что весь здешний край ему принадлежит. Мы же тут в качестве его друзей. Предположите, что мы е ним не поладили; как вы думаете, сколько времени потребовалось бы нам для подготовления к походу на Альбертово озеро? И долго ли пришлось бы вам пожить в этих местах, пока вас спросят: по какому праву вы попираете чужие земли? — А я, зная на что способны эти народы, разве оставил бы вас тут одного? Одного, с восьмидесятью ружьями против трех, а может быть и четырех тысяч? Удивляюсь, майор, как вы можете задавать мне такой вопрос, после того как вы сами побывали у Стенлеевых порогов и видели там множество арабов!

С самого Занзибара мы пребывали в обществе Типпу-Тиба и [97] сотни его прислужников. Видали вы, с каким восторгом эти рослые молодцы относятся к своим ружьям, к двуствольным карабинам и вообще к своему отличному оружию. Вам известно, что Типпу мстителен, а его головорезы-племянники всегда предпочтут миру войну. Вы знаете, что он замышлял напасть на область Конго, а мне приходится вести экспедицию вспомоществования частью по его землям. Как же вы, дослужившись до майорского чина, можете задавать такие вопросы? Чего тут объяснять, когда и без того дело ясно, как день!.

Наше транспортное судно «Мадура» стояло в Занзибарской гавани. Владетель здешнего округа, как он любит себя величать, оказался там же: он приехал запастись боевыми снарядами против белых, живущих в Конго; он был в ту пору очень сердит и раздосадован. Был ли какой смысл оставлять его в подобном настроении духа? Мне, пожалуй, не было дела до того, что он готовился к войне с областным управлением; но для меня было в высшей степени важно, чтобы он не воевал именно в то время, когда я пойду с своей миссией по его землям и по соседству с ними. Поэтому мне было особенно выгодно заключить мир между Типпу-Тибом и королем Леопольдом, выгоднее даже чем самому королю.

Вы может быть спросите, чем же все это касается лично вас? Не вы ли мне сказали, и повторили, что пламенно желаете идти с нами и что вам гораздо приятнее сопровождать нас, нежели оставаться и ждать? И не условились ли мы с вами (при помните письменную инструкцию), что если Типпу-Тиб не явится с шестью сотнями носильщиков, то вы по два и по три раза будете совершать один и тот же переход, лишь бы не киснуть в Ямбуйе?

Взгляните на эти цифры, набросанные карандашом: возьмите эту записку и сохраните ее, пожалуйста. На ней вычислено, что вы можете сделать с помощью только своих людей, или же с помощью носильщиков от Типпу, на случай что он окажется верен своим обязательствам.

Признаюсь, я составил эту инструкцию на основании пылкого ответа, данного мне вами в Болобо: «Уверяю вас, что как только моя колонна соберется, я ни одного лишнего дня не пробуду в Ямбуйе!»

Вы посмотрите; в инструкции сказано: “Может случиться, что Типпу-Тиб пришлет людей не в достаточном количестве для перенесения всех имеющихся тяжестей и тогда придется решать, [98] которыми из вещей лучше пожертвовать.... тогда обойдетесь без № 7, без провизии, т. е. без риса, бобов, гороха, проса и сухарей". Сообразите, сколько мешков с припасами вы можете перетащить своими людьми; а припасы истощатся довольно быстро, в этом могу вас уверить.

Далее в инструкции говорится, что если нельзя сразу всего унести, то лучше сокращать переходы на половину и возвращаться за вторичной ношей; этап в десять километров разделить на два прогона, иначе говоря,— подвигаться только на 5 километров в день, с одним грузом, и каждый раз возвращаться за другим. Так именно я сделал на Конго, когда с 68 человеками мы 33 раза прошли пространство в 96 километров длины, и перетащили на себе 2000 вьюков, 5 громадных вагонов, да еще сами проложили порядочную колесную дорогу, построили мосты и проч. Набросанный план, которой вы теперь держите в руке, покажет вам, на сколько километров вы можете уйти таким способом, в течении шести месяцев.

А вот чем мой договор с Типпу-Тибом касается вас лично. Если Типпу честно исполнит свои обещания, то как только пароход «Стэнли» привезет сюда гг. Уарда, Трупа и Бонни с их командой, то вы можете выступить из Ямбуйи дня через два, и нагоните нас. В противном случае, возвращаясь с Альбертова озера, мы с вами неминуемо встретимся.

Что же вы предпочитаете? Выступить тотчас и от одной стоянки до другой возвращаться по два и по три раза за кладью? Или дождетесь Типпу-Тиба с шестью сотнями носильщиков, которые должны облегчить труды ваших двух сотен, и с ними скорым шагом пойдете по нашим следам через леса, прямо к озеру Альберт-Ньянса?

— О, я-то знаю, что для меня лучше... Выступить поскорее и до тех пор идти вперед, покуда нагоню вас. Это само собою разумеется.

— Ну, так теперь вы, надеюсь, понимаете, зачем я старался быть так обходителен, вежлив и гостеприимен относительно Типпу-Тиба? Зачем я на свой счет провез его со всей свитой от Занзибара до Стэнлеевых порогов, в даром угощал их бараниной и козлятами?

— Понимаю.

— Может быть еще не совсем, майор. Но есть еще одна причина, и притом очень серьезная. Предположим, что я не привозил сюда Типпу-Тиба; что арабы у Стэнлеевых порогов [99] не обозлились на белых за проделку Дина; положим даже, что они побоятся напасть на вас. Но стоит им притвориться в дружелюбном к вам расположении, придти продать вам козлят и другие припасы, а при этом случае сообщить вашим занзибарцам, что их поселения отсюда всего за шесть или семь дней ходьбы, что у них там вдоволь рису, масла, рыбы,— и этого будет совершенно достаточно, чтобы три четверти ваших людей успела сбежать, покуда вы станете безмятежно дожидаться подкрепления из Болобо. A по прибытии этого подкрепления, как только новоприбывшие узнают, что их товарищи убежали к Порогам, начнут дезертировать и они, по одиночке, по два, по три, по шести, и по десяти за раз. Тогда ваша погибель неизбежна. Этого-то я и опасался пуще всего, и главное из-за того выбрал путь на Конго. Заручившись дружбою и признательностью Типпу-Тиба, я застраховал экспедицию от повального дезертирства.

Продумайте хорошенько мои доводы, майор, дорогой мой товарищ! Смотрите в оба, как бы вашу колонну не истребили, и потому будьте чрезвычайно осторожны. Запаситесь терпением, и снисходительностью, потому что это все народ пугливый и недоверчивый, как молодые жеребята. А между тем с этими самыми людьми, или им подобными, я прошел всю Африку, проследил все течение Конго, наконец, основал государство Конго.

— Хорошо. Как же вы думаете, Типпу-Тиб выполнит свои обязательства и приведет шестьсот носильщиков? — спросил майор.

— Вам это должно быть известно не хуже моего. Что он вам говорил, когда вы уезжали?

— Он сказал, что будет здесь через девять дней, как обещал вам в Бангале: «Иншаллах!» — прибавил майор, подражая жесту араба.

— Ну, если Типпу-Тиб точно будет здесь через девять дней, это будет поистине величайшее чудо!

— Почему же? — спросил майор, глядя на меня с изумлением,

— Потому что набрать шестьсот носильщиков дело не шуточное. Типпу явится не прежде, как через пятнадцать и даже через двадцать дней. С этим человеком надо быть благоразумным: ведь он не европеец, его не учили в точности сдерживать свои обещания. «Иншаллах», сказал он? Это значит, завтра или после завтра, или через пять дней, а то и через десять. Но что за дело хотя бы и через двадцать? «Стэнли» не придет сюда раньше 10-го, а вернее что после 15 августа; он придет недель через шесть [100] или семь. К чему вам так долго держать в лагере шестьсот тунеядцев? Праздность мать всех пороков. Нет, дождитесь терпеливо покуда придет «Стэнли», а если и тогда Типпу не придет, это будет значить, что он совсем не явится.

— Но как трудно нам будет справляться, если он не явится. Всего двести «пагази» на пять или шестьсот вьюков, взад и вперед изо дня в день!

— Без сомнения, дорогой майор, задача будет не легкая. Но что же для вас лучше: оставаться здесь до нашего возвращения с Альберта, или понемногу двигаться вперед и проводя день в трудах, с каждым днем приближаться к цели?

— О, Боже мой! По-моему, застрянуть здесь на целые месяцы во всяком случае хуже всего.

— Тоже и я думаю. И потому-то я для вас набросал вот эти вычисления. Поверьте, майор, что если бы я был уверен, что вы найдете дорогу к Альберту, я не прочь бы сам взяться за то дело, которое вам поручаю. Я охотнее передал бы вам командование походною колонной, чем оставлять вас тут и все время о вас тревожиться.

— Но скажите, мистер Стэнли, когда же мы, по вашему мнению, можем соединиться?

— Это Бог ведает. Никому не известно, что нас ждет впереди, мы не знаем даже, как далеко простираются эти леса внутрь страны. И есть ли там какая-нибудь дорога? И кем эти места заселены? Людоедами, неисправимыми дикарями, карликами, гориллами? я почему знаю! Хотелось бы мне это знать и я бы дорого дал за такие сведения. Но расчет, который я сейчас отдал вам, и по которому вычислил, во сколько времени можно добраться до Альберт-Ньянса, составлен не на ветер. В 1874 и 1875 годах я прошел 1325 километров в 103 дня, Отсюда до озера Альберт-Ньянса по прямой линии будет около 855 километров. В те же 1874-1875 годы я прошел такое же расстояние, именно от Багамойо до Виниаты, в провинции Итуру, в 64 дня, а от озера Уимба до Уджиджи — опять такое же расстояние — в 54 дня. Впрочем, нужно прибавить, что там я шел открытыми местами, по изрядным дорогам; здесь же мы в неизвестном краю. Если все придется идти лесом, это будет ужасающая работа. На сколько этот лес тянется внутрь материка? На 200, 400, 600 километров? Мы не знаем. Положим, что мы употребим три месяца на дорогу до Альберта, что там я пробуду недели две, да обратный путь возьмет еще три месяца. Значит, если вы пойдете нам на встречу, [101] мы сойдемся с вами в конце октября, в том случае, если Типпу обманет наши ожидания. Все это предвидено и вычислено тут на бумаге.

Но вопрос не в том. Нужно идти во всех случаях. Мы пойдем вперед и, делая зарубки на деревьях, проложим свой след по лесу. Постараемся воспользоваться чем можно, пойдем по всякой дороге, направляющейся на восток, покуда увидим конец ее и дойдем до полей и лугов. А где мы пройдем, там и вы пройдете. Если же представится невозможность почему-либо пройти, я вам подам весть. Довольно вам этого?

— Совершенно! Все это записано тут,— сказал майор, постукивая себе по лбу.— А ваша инструкция и цифровые заметки помогут мне освежить свою память. Но я желал бы задать вам вопрос относительно одной фразы, сказанной мне вами в Лондоне.

— Вот удивительно! Разве я говорил что-нибудь особенное? — спросил я.

— Видите ли... — он немного замялся, — помните как М., в департаменте по индийским делам, представил меня вам? Вы тогда сказали словечко, которое меня удивило и я подумал, что наверное кто-нибудь восстановил вас против меня.

— Любезный друг, могу вас уверить, что до этого представления я не помню, чтобы слыхивал имя Бартлота. Но что же мог я сказать такого интересного, что вы сохранили об этом столь долгое воспоминание? Обстоятельства этого свидания я и сам хорошо помню.

— Вы говорили нечто по поводу «выдержки», а я вспомнил тогда, что генерал X. употребил то же выражение, когда делал мне выговор за то, что я наказал бунтовщика, во время суданской кампании, в пустыне. Я был совершенно один в толпе сомали, когда они возмутились против меня: я бросился на зачинщика — что же мне было больше делать? — и выстрелом из пистолета убил его наповал; остальные в туже минуту усмирились и стали кротки, как овечки. Мне пришло в голову, что генерал X., который меня крепко недолюбливает, воспользовался случаем рассказать вам эту историю.

— Уверяю вас, что я о ней ничего не слыхал; и генералу X. не с чего было рассказывать, потому что ему не было известно, что вы намерены проситься ко мне. Памятное вам слово вызвано было вашею собственной физиономией. Ваш приятель рекомендовал вас, как отличного офицера, отважного и храброго. А я на это сказал, что в среде английских офицеров такие качества не редки, и я был бы более доволен, если бы вам приписывались другие, [102] гораздо более нужные на службе в Африке, а именно терпение и выдержка. Вы извините меня, если я скажу, что прочел на вашем лице выражение необычной решительности; вы слишком легко приходите в возбужденное состояние. В иных случаях рубака бывает очень полезен; но в такой экспедиции как наша, и в этой атмосфере постоянных раздражений, полезнее будет тот, кто, умея драться как следует, умеет и воздерживаться от этого в случае нужды. Как быть, когда здесь тысячи причин раздергивают наши нервы! Мало ли всевозможных столкновений между офицерами, солдатами, туземцами, и даже на самого себя нередко досадуешь. И притом, то плохая пища, то совсем есть нечего, сил подкрепить нечем; утомление непрерывное, то и дело надоедают, постоянные лишения, мускулы расслаблены, труд без конца, скука без перемежки; изнурение, граничащее с уничтожением, и в довершение всего — страшные лихорадки, настолько мучительные, что заставляют проклинать тот день, когда задумал отправляться в Африку. У драчуна обыкновенно характер бывает неудобный: если он не сдерживается и не умеет забирать себя в руки, он то и дело горячится и натыкается на неприятности. Умея перенести неприятность, имея известную выдержку, привычку прислушиваться к голосу рассудка и долга, человек сумеет подавить в себе и горькое чувство, и эта драгоценная способность не мешает быть очень храбрым; но она предупреждает напрасную растрату сил. Однако мне вовсе не хочется прослыть проповедником, а мысль мою вы конечно вполне повяли.

Еще несколько слов о Типпу-Тибе. Видите, вон там, нашу митральезу, с громадной пастью? Я уподобляю ее Типпу: это мощное орудие обороны; можно заставить его изрыгать потоки картечи. Но механизм его может испортиться,— заржаветь или сломаться, если вовремя не смажут маслом. Тогда придется удовольствоваться нашими ремингтонами, револьверами и двуствольными карабинами. Так, если Типпу-Тиб поможет, он нам будет драгоценным союзником; мы наверное добьемся всего, чего хотим, и дело будет отлично сделано. Но если он раздумает, — что ж, справимся своими средствами; и пусть наше усердие прикрывает множество наших грехов.

Вспомните, что в 1876 году Типпу-Тиб нарушил свой договор со мною и воротился в Ниангуэ, покинув меня среди дороги. Это однако же не помешало тому, что я, со своими 130 людьми и не взирая на его насмешки, прошел из конца в конец по всему Конго. Вы встретили в Ляму австрийского путешественника, доктора Ленца, который возвращался не дойдя до Эмина-паши. А почему [103] не дошел? Потому что полагался единственно на Типпу-Тиба, а других средств у него не было. Вы же располагаете 50 солдатами и двумястами носильщиков, кроме слуг и других помощников. Для моей экспедиции в Конго мне обещали дать конвой из туземцев. Вместо того едва набрали нескольких человек, да и те вскоре разбежались. Но при мне было 68 человек своих, верных; и это полчище помогло мне основать государство Конго.

Вы помните мое письмо в «Times», в котором я говорил: «Нам нет надобности в Типпу-Тибе, чтобы отыскать Эмина-пашу, он нужен нам только для переноски багажа туда и назад и слоновой кости, которая окупит наши издержки. И, как последнее доказательство моего доверия к Типпу-Тибу, припомните приказ, данный мною на днях лейтенанту Стэрсу. При малейшем признаке измены, пускайте в ход митральезу и сотрите с лица земли все его заведения! — Вы читали депешу? Надо же понять, что испытанному другу так не бросают перчатки.

И так майор, дорогой друг ной, не делайте глупостей! Я знаю, что вам до смерти хочется в авангард и вы боитесь пропустить какую-нибудь военную суматоху. Не бойтесь, ничего не по теряете. Со времен царя Давида 15 те, что остаются в обозе, и те, что участвуют в бою, пользуются одинаковым почетом. И мне, признаюсь, не нравится такая погоня за знаками отличия: она действует на подобие шампанского; очень хорошо получить крестик Виктории или медаль Альберта; но стоит хоть месяц повоевать в Африке, и это шампанское больше не пенится, не поджигает вас, как подмоченная ракета. Майор, припомните-ка лучше строки вашего Теннисона:

«В истории нашего прекрасного острова не было двух примеров и даже не было ни одного,— чтобы стезя долга была путем к славе».

Ну, вашу руку, дорогой майор! И пусть нашим девизом будет: прямо вперед! а вашим — терпение и выдержка! Но мне пора, напиться чаю: горло у меня пересохло от таких длинных речей.

25 июня.— Весь лагерь обнесен частоколом и почти весь ров уже вырыт. На одном конце надзирал за рабочими Бартлот, на другом Джефсон, без сюртука. Нельсон раздавал европейские припасы с редким беспристрастием. Пэрк, наш веселый доктор, с улыбкой и с таким же тщанием, как бы дело шло о хирургической операции, мастерил дверь; вечером, я занес в свой дневник: «вот наверное самый лучший товарищ». — Джемсон [104] прилежно снимал копии с депеш, а Стэрс лежал в постели, больной желчною лихорадкой.

Один из суданских солдат — невинный как баран, щиплющий травку перед норой лисицы,— переступил за пределы наших укреплений, с намерением пошарить по окрестностям, и ему распороли живот копьем. Вот уже второй смертный случай из-за мародерства, и конечно этот случай не последний. Поставишь суданца на часы, а к нему подойдет товарищ, попросит хорошенько, он и пропустит его куда угодно; а тот, с своей стороны, отправляется на все четыре стороны, не подозревая ни малейшей опасности; и если его не положат на месте, он возвращается с распоротым животом и с печатью бледной смерти на лице. Или занзибарца пошлют рубить деревья, либо копать маниок: поработав сколько-нибудь, он бросает инструмент, просит позволения на минуту отлучиться,— в эту минуту в его пустой голове мелькнет какая-нибудь фантазия, он отлучается не на шутку; а по списку придется его вычеркнуть, как убылого.

26 июня.— Я составил для офицеров авангарда следующую памятную записку.

«Послезавтра, 28 июня 1887 года, мы намереваемся выступить в поход. Отсюда до цели нашего странствия насчитывается 885 километров, по птичьему полету. Проходя ежедневно по 15 километров, мы через два месяца достигнем озера Альберта.

В 1871 году, во время поисков за Ливингстоном, экспедиция моя в 54 дня прошла пространство в 579 километров, следовательно она шла по десяти с половиною километров в день.

В 1874 году моя экспедиция поперек Африки прошла такое же расстояние — 579 километров — от Багамойо до Виниаты в 64 дня, делая в день по 9 километров.

В 1874-1875 гг. та же экспедиция прошла от Багамойо до озера Виктории 1158 километров в 103 дня; по 11 километров на каждый этап.

В 1876 году та же экспедиция, от озера Уимба до Уджиджи, 579 километров прошла в 59 дней, то есть по 9,8 километров в день.

Следовательно, если отсюда до Кавалли, на протяжении 885 километров, идти по 9,6 килом. в день, мы придем на место 30 сентября.

По всей вероятности на предстоящем нам пути, страна на половину,— или более того,— представляется такою же, как и здешняя местность: валежник, леса, изборожденные извилистыми тропинками, посредством которых сообщаются между собою разбросанные колена [105] туземных племен; а между ними проходят другие, соединительные тропы, сообщающие северные отделы с южными.

Туземцы будут вооружены копьями, ножами, луками, стрелами и щитами.

Так как нам придется проходить быстро, большую часть дикарей мы будем заставать врасплох. Они не будут иметь возможности сплотиться и выставлять против нас значительные силы, не имея на то времени. Мы будем иметь дело с такими противниками, которые будут действовать лишь под влиянием непосредственного гнева. На такие нападения офицеры могут живо давать отпор, наблюдая, чтобы ружья всегда были заряжены, а носильщики чтобы не отходили в стороны. Ни под каким предлогом не допускать снимать оружия, носимое на боку.

Порядок выступления назначается следующий:

На рассвете бьют “зорю".

Первым подает сигнал трубач суданского отряда № 1.

Вторым подает сигнал на рожке горнист № 2-го, под командой капитана Стэрса.

Третьим трубит трубач отряда № 3, капитана Нельсона.

Четвертым, барабанщик отряда № 4, капитана Джефсона.

Офицеры позавтракают кофеем с сухарями пораньше, и присмотрят за тем, чтобы люди хорошенько поели перед походом.

В 6 часов утра выступают вперед 50 пионеров, вооруженных карабинами, топорами и сечками, под моим личным пред водительством.

За нами следует, в 15-ти минутах расстояния, главный корпус, под начальством дежурного офицера; он будет строго придерживаться тропы, проложенной нами и отмеченной значками на деревьях, зеркалами, царапинами и иными приметами.

Колонна составится из пагази и всех вообще людей, как больных, так и здоровых, не назначенных в состав арриергарда. Шествие замыкает очередной офицер, наблюдавший за неуклонною правильностью колонны.

Арриергард составится из 30 человек под начальством офицера, особо назначаемого на каждый день. Он защищает колонну от нападений с тыла. Люди арриергарда несут только свои личные пожитки. Они наблюдают, чтобы не было отсталых. Отстающих нужно гнать вперед во что бы то ни стало, ибо каждый, оставленный позади, неминуемо погибнет.

Впереди главного корпуса люди, несущие палатки и личные пожитки штаба, непосредственно следуют за командующим [106] офицером. Этот офицер обязан быть постоянно на стороже, дабы подавать сигналы идущим позади; он во всякое время должен быть готов к принятию приказаний с фронта и к передаче их следующим.

Авангард освещает пролагаемую им дорогу посредством зеркал; он рубит мешающие проходу лианы, а по прибытии в лагерь, не теряя времени, приступает к устройству «бомы», то есть ограды из валежника и колючих растений. По мере прибытия на место, каждый из отрядов способствует устройству этого важного оборонительного средства. Лагерь только тогда считается готовым, когда обнесен древесными стволами и валежником. Люди, незанятые устройством бомы, приступят к постановке палаток.

Бома должна образовать круг с двумя входами, тщательно замаскированными грядою кустарника в 5 метров длины.

Нормальный диаметр лагеря должен равняться 75 метрам. Палатки и багаж располагаются внутри круга, имеющего в поперечнике шестьдесят метров.

Означенные указания относятся к переходам по местам опасным и имеют в виду лишь обычные затруднения, могущие возникнуть при внезапном нападении со стороны дикарей.

Авангард зорко наблюдает за настроением края. Если с фронта видны будут серьезные затруднения, имеющие значение более важное, чем обычные демонстрации враждебных туземцев, особые гонцы предупредят главный корпус об угрожающей опасности.

Каждый раз как на то представится возможность, мы будем занимать покинутые селения, дабы запастись свежими припасами; но и такие селения предварительно будем укреплять. Офицерам рекомендуется постоянно иметь в виду, что все чернокожие солдаты, суданцы, сомали и занзибарцы от природы склонны к легкомыслию и беззаботности и потому любят идти в разброд, что столь же неосторожно как и безрассудно. Я утверждаю, что этим путем теряется по крайней мере столько же народу, как и в открытой войне. Поэтому офицеры отвечают за жизнь своих людей. Тот из офицеров, который посвятит себя строжайшему выполнению правил и станет наблюдать, чтобы и ночью все совершалось согласно предписаниям, окажет мне наиболее важные услуги.

Прибыв на место стоянки, если это окажется брошенная деревня, офицер озаботится прежде всего о квартирах и постарается, чтобы все отряды были размещены в одинаковых условиях; затем он приступит к истреблению всех жилищ, которые окажутся вне занятого лагерем круга. Он употребит деревянные и всякие другие материалы, добытые поблизости, для защиты своего участка против [107] ночных нападений, против копий или огня. Вначале некоторые указания дает авангард, но и каждый из офицеров не упустит лично удостовериться в положении дел, не ожидая отдельных приказаний касательно мелочей. Он должен считать себя как бы отцом своего отряда и действовать изо дня в день, как прилично разумному вожаку.

Во всех таких стоянках по деревням, лейтенант Стэрс озаботится расстановкою часовых на ночь у каждого входного пункта; каждый отряд сам удовлетворяет своим частным потребностям.

В первую неделю мы не будем совершать слишком длинных переходов; пусть офицеры и люди постепенно втягиваются в дело; но пройдя одну четвертую долю пути, расстояния будут ежедневно увеличиваться и на половине дороги я надеюсь, что мы будем совершать удивительные переходы.

В свое время и в своем месте будут издаваться дальнейшие инструкции.

Подписал: Генри Стэнли, Начальник экспедиции. Ямбуйя, 26 июня 1887 года».

Завершаю эту главу выпискою из моего дневника.

27 июня. Ямбуйя. — Наши люди просиди дать им обещанный суточный отдых, который пришлось откладывать до тех пор, пока пароходы уйдут, а лагерь окончательно укрепится. Впрочем, оставалось еще много и других дел, и понадобилось перестроить отряды.

После стоянки в Болобо у нас перебывало много больных и следовало отобрать наиболее слабых, чтобы все четыре действующих отряда выступили в наилучших условиях. Понадобилось также пронумеровать пионерские инструменты. Из сотни сечек у нас осталось только 26, из сотни топоров — 22, из сотни ломов — 61, из сотни заступов — 67. Все остальное раскрадено, распродано, или просто закинуто по дороге.— Какая скука присматривать за этим небрежным народом!

Завтра выступаем в числе 389 человек — коли Богу угодно будет — и устремляемся в неизвестное пространство. Один туземец назвал мне несколько племен иди колен, — но касательно их численности, сил, расположения, я в полнейшем неведении. Вчера мы проделали церемонию «обмена крови» с одним из старшин Ямбуйи. Так как командиром поста остается майор, ему и пришлось это сделать; по правде сказать, это чрезвычайно противная операция, но майор выдержал ее молодцом. На кровь, льющую от пореза, насыпают щепотку грязной соли, и все это надо слизнуть. Старшина исполнил это как приятнейшую обязанность. [108]

Майор, оглянувшись на нас, заметил насмешливые лица товарищей, и поморщился.

— Ради обеспечения мира, майор!..— сказал я.

— Хорошо,— молвил Бартлот,— и преодолел свою брезгливость.

Эти сыны лесов не возбуждают моих симпатий. Они подлы и злы, а лгут еще охотнее чем обитатели открытой равнины. Я не верю ни единому их слову, не могу положиться ни на какие их уверения; впрочем, все еще надеюсь, что узнав их поближе, с ними можно сойтись. Майор сделал хороший подарок старшине и за то получил в дар от своего «нового брата» двухнедельного цыпленка и колпак, сплетенный из мочалы и украшенный перьями.— Так часто обещанных десяти цыплят и козы мы еще не видали. А между тем пролилась кровь одного из наших суданцев, и об этом никто не проронил ни слова. Так мало в нас темперамента или так мы равнодушны к потере человека, что когда у нас убили крепкого, здорового молодца, стоящего десяти туземцев, мы и не помышляем о возмездии; напротив того, ласкаем убийц. Ведь у них и козы, и рыба, цыплята и яйца, и мало ли еще разных вещей, которые нам хотелось бы купить! И еще сколько недель продлится такое положение дел!..

Сегодня в ночь идет дождь и завтрашний поход будет утомителен. Стэрс так разболелся, что не может двигаться; а все-таки ему хочется сопровождать нас. Не безопасно брать с собою человека в таком положении; правда, что если дело кончится смертью, то умирать в джонгле не тяжелее чем в лагере. Доктор Пэрк очень встревожил меня, назвав его болезнь энтералгиею. По-моему, это скорее желтуха. Мы понесем его в гамаке и я надеюсь, что он еще поправится

Наш экспедиционный корпус составлен так:

Отряд

№ 1

113

взрослых и мальчиков,

99

карабинов,

»

№ 2

90

» »

85

»

»

№ 3

90

» »

87

»

»

№ 4

90

» »

86

»

Офицеры:

Я

1

Стэрс

1

Нельсон

1

Джефсон

1

Пэрк

1

Слуга-европеец

1

Итого:

389

взрослых и мальчиков,

357

карабинов. [109]

Гарнизон, оставленный в Ямбуйе:

Суданцев

44

человека,

44

карабина.

Занзибарцев

71

»

38

»

Слуг Бартлота

3

»

-

»

» Джемсона

2

»

-

»

Сомали

5

»

-

»

Больных

2

»

-

»

Бартлот

1

»

3

»

Джемсон

1

»

2

»

Итого:

129

человек,

87

карабин.

Ожидаемых из Болобо на подкрепление Ямбуйского гарнизона:

Занзибарцев

128

взрослых и мальчиков, 52 карабина.

Дж. Роз Труп

1

Роберт Уард

1

Уильям Бонни

1

Итого

131

взрослых и мальчиков, 52 карабина.

Общий итог.

Экспедиционный корпус

389

человек,

357

карабинов.

Ямбуйский гарнизон

129

»

87

»

В Болобо, Кинчассе, и т. д.

131

»

52

»

649

человек,

496

карабинов.

От Занзибара до Ямбуйи мы потеряли

57

»

28

»

706

человек,

524

карабинов.


Комментарии

13. Он прибыл только 14 августа; напоролся на подводный чурбан, оттого и запоздал.

14. 600 носильщиков от Типпу-Тиба.

15. Самуила XXX. 24, 25.

(пер. Е. Г. Бекетовой)
Текст воспроизведен по изданию: Генри М. Стэнли. В дебрях Африки. История поисков, освобождения и отступления Эмина Паши, правителя Экватории. Том 1. СПб. 1892

© текст - Бекетова Е. Г. 1892
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Karaiskender. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001