СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГЕНРИ М. СТЕНЛИ

В ДЕБРЯХ АФРИКИ

ИСТОРИЯ ПОИСКОВ, ОСВОБОЖДЕНИЯ И ОТСТУПЛЕНИЯ ЭМИНА ПАШИ, ПРАВИТЕЛЯ ЭКВАТОРИИ

(С 27 января до 25 февраля 1887 г.).

Хирург Т. Г. Пэрк.— Разговор с сэр Эвелином Бэрингом, Нубар-пашой, профессором Швейнфуртом и доктором Юнкером о вспомогательной экспедиции.— Подробности, касающиеся Эмина-паши и провинции.— Генерал Гренфелль и его запасы. — Завтрак у хедива Тевфика.— Письмо к Эмину-паше. — Отъезд в Занзибар.— Момбаза. — Визит занзибарскому султану. — К Эмину-паше посылаем письмо через Уганду. — Переговоры с Типу-Тибом. — Слоновая кость Эмина-паши. — Услуги, оказанные экспедиции гг. Мэкензи, сэр Джоном Пэндер и сэр Джемсом Андерсон.

27 января 1887 г. — Прибыл в Александрию в 6 час. утра. Т. Г. Пэрк, военный хирург, пришел ко мне в отель предложить свои услуги в качестве врача при экспедиции. Так как я не успел еще определить на это место человека по моему вкусу, то очень обрадовался этому предложению; однако, в Лондоне я претерпел столько неприятных хлопот с двумя его коллегами, престранными чудаками, что сначала повел себя с этим кандидатом весьма осторожно; очень красивый юноша, немного застенчивый, но симпатичный. Точно ли он имеет серьезные намерения? Чтобы испытать его, я сказал: “Если вам угодно будет пожаловать ко мне в Каире, мы поговорим об этом на досуге; здесь мне решительно некогда".

В 10 ч. утра выехал в Каир. Сэр Эвелин Бэринг выехал ко мне на станцию: я был уже с ним несколько знаком по журналу Гордона. Он повез меня к себе и с свойственной ему прямотою и откровенностью предупредил, что тут будут мне ставить палки в колеса. И хедив, и его первый министр Нубар-паша косо смотрят на маршрут по Конго. Профессор Швейнфурт [41] и доктор Юнкер в отчаянии: очевидно, они находят наш проект никуда не годным.

— Что ж, сэр Эвелин,— сказал я,— разве в Англии нет авторитетов, равносильных господам Швейнфурту и Юнкеру? В комитете вспомоществования у нас полковник Джемс Август Грант, бывший спутником Спика; полковник сэр Френсис Уинтон, бывший наместником в Конго; полковник Люис Пелли, бывший политическим агентом в Занзибаре; из военного министерства достопочтенный Гэй Донэй; сэр Джон Кирк, еще недавно бывший генеральным консулом в Занзибаре; Горас Уоллер и мало ли еще значительных и недюжинных людей. Мы ничего не решали без содействия и одобрения министерства иностранных дел. Мы тщательно взвесили каждое возражение и я твердо решился выполнить тот план, на котором мы с комитетом вполне остановились.

Затем я изложил ему все шансы за и против каждой из дорог и он убедился в правоте моего взгляда. Он повез меня к Нубару-паше, где мне пришлось сызнова излагать свои объяснения. Первый министр с благосклонною улыбкой согласился с доводами сэр Эвелина Бэринга; он признал премудрость и дальновидность нашего нового проекта и в награду пригласил меня к завтраку на следующий день.

28 января.— Завтракал у Нубар-паши; он представил меня Мезон-бэю (который в 1877 году плавал вдоль всех берегов озера Альберта), г-же Нубар и ее трем дочерям, Тиграну-паше, своему зятю и г. Фэну, прежнему секретарю посольства в Брюсселе. Во время завтрака паша много разговаривал, преимущественно об Египте, о Судане, об Африке и о Гордоне; сего последнего Нубар очевидно недолюбливает, обвиняя его в том, что он погубил Судан; вот Бэкер, хоть и драчун, но настоящий пылкий пионер и очень умный человек.

После завтрака мы развернули карты. Нубар внимательно рассматривает маршруты и объявляет, что всего лучше идти по Конго. Он напишет Эмину, чтобы он возвращался в Египет, так как при настоящих обстоятельствах правительство не может больше заниматься Суданом. Он позволяет нам выставить египетское знамя, как значок нашей миссии; ему бы хотелось, чтобы Эмин увел своих макараков и привез бы как можно больше слоновой кости. Часть ее можно бы продать в пользу казны, так как она уже выдала нам аванс в 250.000 франков. Для Эмина [42] и главных его сотрудников он заказал мундиры, впрочем на наш счет. Чины и оклады всех офицеров утверждены.

Видел я Швейнфурта и Юнкера, а с ними и всех, кого здесь считают компетентными в нашем вопросе. Разговоры были длинные, интересные, но я из них приведу ишь главные пункты.

Швейнфурт и Юнкер вообразили себе, что так как в состав нашего багажа вошли несколько сотен карабинов и одна митральеза новейшей конструкции, то следовательно я поведу и отряд солдат по всем правилам строжайшей воинской дисциплины. Уже одно название нашей экспедиции, а пуще всего репутация лиц, пожертвовавших большую часть нашего вспомогательного фонда, должны бы были предупредить их, что они ошибаются. Наша миссия имеет только одну цель — подать помощь Эмину; в числе средств к поданию помощи есть, конечно, и оружие и боевые снаряды в достаточном количестве, для того, чтобы паша мог безопасно выбраться из центральной Африки или держаться в своей провинции насколько сочтет возможным.

Правда, что судя по качеству наших новобранцев, большею частью занзибарцев или отпущенных на волю рабов, на них нельзя много рассчитывать. В Занзибаре уже известно, что Уганда относится к нам враждебно; что Муанга велел умертвить человек 60 новообращенных епископом Аннингтоном; что путь через Массаи крайне опасен; что племя Карагуэ платит дань Муанге; что Уаха многочисленны и воинственны; что ни одному европейцу еще не удавалось проникнуть в Руанду; и что одинаково опасно идти как через страну Массаи, так и через Карагуэ. Покуда здесь, в Занзибаре, Пагази похваляются своею храбростью и уверяют, что готовы драться с кем угодно; однако африканским путешественникам довольно известно, как эти храбрецы поджимают хвост в минуту опасности. Если даже предположить, что все 600 человек завербованных останутся нам верны, то надо взять в расчет их неопытность в употреблении нашего усовершенствованного оружия: ведь они стреляют наудачу, без цели, без толку; к тому же они вялы, не знают никакой дисциплины и совершенно теряются при виде крови. Это не солдаты, а носильщики оружия, совершенно неспособные сохранить боевые снаряды и все-таки противостоять неприятелю. Когда Типпу-Тиб, ныне столь знаменитый, бросил меня в центральной Африке и предпринял дерзновенное исследование того, куда ведет большая река, берегами которой мы шли, мои занзибарцы только потому помогли мне уйти от дикого Убуйрэ, что не видели других средств к спасению. В [43] виду неминучей смерти они, пожалуй, позволят вам распорядиться собой, чтобы им же спасти жизнь, но было бы слишком наивно думать, что покинув для вас все прелести Занзибара или Униямуази, они храбро пойдут навстречу случайностям войны. Эта экспедиция не то, что ученое путешествие: мы не можем, не имеем права, встречая неприязненные племена, свернуть в сторону и искать более спокойных мест: нужно побеждать препятствия, нужно придти к цели и сложить боевые снаряды к ногам Эмина-паши! Стало быть мало того, чтобы вооружить этих людей ремингтонами и митральезами; надо отрезать им отступление, лишить их малейшей возможности улизнуть; только тогда они будут действовать как следует, тогда мы выполним нашу задачу, даже если бы пришлось по временам повстречать неприятельские стрелы, копья или ружья!

Об Эмине-паше показания даются различные: доктор Юнкер говорит, что это человек высокого роста ⁸, худощавый, очень близорукий; он знает множество языков, говорит по-арабски, по-турецки, по-немецки, по-итальянски, по-английски и еще на нескольких африканских наречиях. О его военных способностях Юнкер, кажется, не высокого мнения, считая его скорее администратором, мудрым, осторожным и ловким. Продолжительное одиночество лишило его значительной доли бодрости: ,,Египту до нас дела нет, говорит он, нас там позабыли; да и Европа также об нас не думает".

Эмин по происхождению немец и ему 47 лет.

Его солдаты распределены на восемь отрядов, расположенных по стоянкам в 200 или 300 человек; всего значит 1.800 чел. По последним известиям, гарнизоны четырех стоянок северной части уже пробовали бунтовать. На распоряжения паши они отвечали упреками, а когда зашла речь о том, чтобы очистить провинцию и воротиться в Египет через Занзибар, они кричали, что Эмин только о том и думает, чтобы распродать их по дороге и сделать невольниками.

Впрочем, Юнкер не знает в точности числа ни солдат, ни египтян, гражданских чиновников из Донголы, оставшихся с Эмином. По соображении всех обстоятельств, мы с ним пришли к следующему заключению касательно численности людей, которых экспедиции придется оттуда увести с собою:

Офицеров египтян (белых) 10; унтер-офицеров [44] (чернокожих) 15; чиновников белых (коптов) 20; чернокожих из Донголы и Уади-Гальфа 300, итого мужчин 345. Женщин белых 22; негритянок 137, = 159 женщин. Детей офицерских 40; солдатских 60-100. Всего 604.

Может случиться также, что при виде этого «исхода» своих друзей и товарищей, солдаты из туземцев захотят последовать за ними в Египет. Невозможно предусмотреть какое впечатление произведет прибытие нашей миссии. Уходить ли им, или оставаться? Вероятно они во всем последуют примеру паши.

Сегодня к вечеру ожидаю людей, набранных в Уади-Гальфа; их оденут, вооружат и прокормят в цитадели; в четверг выедем с ними в Суэц, куда Наварино придет в пятницу; а там на корабль и в путь!

Телеграммы из Лондона: журналы печатают со слов «лица весьма известного в Каире», что Эмин после отчаянных стычек, прошел Уганду, а египетское правительство воздвигает нам всяческие препятствия. Нечего сказать, точные сведения!

1 февраля. — Сегодня утром в 10 3/4 ч. был у сэр Эвелина Бэринга и сопровождал его во дворец. Тевфик-паша был очень любезен; мне нравится его наружность. — Великолепное помещение, большой простор и целый полк прислуги. Хедив пригласил меня на завтрак завтра в полдень.

После полудня сэр Эвелин повез меня в канцелярию генерала Гренфелля. Вчера вечером у генерала Стифенсона Валентин Бэкер-паша советовал мне тщательно испробовать качество тех патронов, которые египетское правительство отпустило мне для ремингтоновских ружей; он говорит, что ему поставили на 50 процентов негодных.

— Если же вы с места повезете снаряды плохого качества, то на что они будут годиться через год, когда вы их представите Эмину насквозь пропитанными тропическою сыростью?

Генерал Гренфелль уже распорядился проверкою снарядов, но со слов Валентина Бэкер-паши хочет сам еще проверить.

2 февраля. — Завтракал у хедива. Он выказывает большой патриотизм, любит свою страну; говорит просто и без аффектации. К концу аудиенции он приказал вручить мне следующий фирман, незапечатанный и с приложением копии в английском переводе:

«Копия высочайших повелений, данных на арабском языке Эмину-паше.

8 Гамад Ауаль, 1304. (1 февраля 1887 года) № 3.

Мы уже благодарили тебя и твоих офицеров за храбрость и за [45] успешную оборону экваториальных провинций, вам порученных, а также за твердость твою и подчиненных тебе офицеров.

За это мы награждаем тебя чином Леуа-паши ⁹. Также утверждаем все повышения в чинах, какие ты счел приличным даровать своим офицерам. Я уже писал тебе от 29 ноября 1886 года под № 31 и ты, без сомнения, получил мое письмо, вместе с другими документами, посланными тебе его превосходительством Нубар-пашей, президентом совета министров.

И так как мы искренно желаем избавить тебя, твоих офицеров и солдат от трудного поста, на котором вы пребываете, правительство наше озаботилось отысканием способов вывести тебя, твоих офицеров и солдат из этого опасного положения.

И образовалась миссия вспомоществования под начальством господина Стэнли, знаменитого и опытного исследователя, известного всему миру; он отправляется в путь, имея с собою все, что может вам понадобиться, дабы привести обратно тебя, твоих офицеров и людей, тем путем, какой найдет наилучшим. Того ради повелел я написать сие мое высочайшие повеление; вышеупомянутый господин Стэнли передаст тебе оное собственноручно, дабы ты узнал, что для тебя сделано; и когда ты все узнаешь, приглашаю тебя выразить мои благие пожелания офицерам и людям.

И я говорю тебе: возвращайся в Каир или оставайся на месте с твоими офицерами и людьми: предоставляю тебе полную свободу выбора.

Правительство наше решило уплатить вам жалованье, тебе, твоим офицерам и людям.

Офицеры и люди, которые пожелают остаться, пусть остаются на свой страх: правительство не окажет им впредь никакого вспомоществования.

Вникай прилежно в содержание сего и извести о том всех офицеров и всех людей, дабы они знали, что им делать. Подписал: Мегемет Тевфик".

Вечером Тигран-паша привез мне письмо, которым первый министр отзывает Эмина: мне его прочли, потом запечатали.

И так, положение представляется нам в таком виде: Юнкер полагает, что Эмин не захочет покинуть свою провинцию. Английские подписчики рассчитывают, что он останется на своем посту, но не выражают на этот счет своих желаний, предоставляя ему решать самому. Британское правительство хочет, чтобы он возвратился, потому что, при существующих условиях, Экватория [46] представляется почти недостижимою и Эмин, запертый там в такой дали, служит предметом постоянных опасений. Хедив предписывает ему принять нас в провожатые, а впрочем как ему угодно: если он отклонит предложение и захочет остаться там, пусть не ждет больше никакой помощи от правительства. В письме Нубар-паши выражены желания египетского министерства, которые оказываются согласными с желаниями британского кабинета в том виде, как передает их сэр Эвелин Бэринг.

3 февраля.— Отъезжаю в Суэц. На станции, для пожелания мне успехов, ожидают сэр Эвелин и леди Бэринг, генералы Стифенсон, Грэнфелль, Валентин Бэкер, Аббатэ-паша, профессор Швейнфурт и доктор Юнкер. Последний сопутствует мне, а также 61 солдат, суданцев из Уади-Гальфа. В Загазиге присоединяется к нам вновь прикомандированный хирург Т. Г. Пэрк; дальше, в Измаилии, Гиглер-паша. В Суэце ожидал нас также наш натуралист Джемс Джемсон. Завтра на пароходе Горонна подъедут фельдшер Бонни и Барути.

6 февраля. — Завтракал у капитана Бейтса, агента пароходства англо-индийской компании. В 2 ч. мы с ним садимся на пароход Роб-Рой, только что построенный, и выходим из Суэцкого порта к Наварино, который стал на якоре несколько поодаль. В 5 ч. вечера, еще раз пожав руку капитану Бейтсу и доктору Юнкеру, высокие качества которого меня искренно к нему привязали, мы отплыли в Адэн.

8 февраля.— Становится жарко. В 8 ч. утра в каюте капитана 100 градусный термометр показывает 24°. Мой европейский камердинер недоволен: “Они говорят, что мы на Красном море: Это-то Красное море?! Это Черное море!"

12 февраля.— Адэн. Переходим на пароход Орианталь, где находим майора Бартдота; Наварино идет в Бомбей. Посылаю следующую депешу:

“В Занзибар. Господину Мэкензи.

Очень доволен телеграммой. Прошу нанять 20 мальчиков для прислуги офицерам, дешевле взрослых. При мне 8 европейцев, 62 суданца, 2 сирийца, 13 сомали. Приготовьте соответственный провиант для корабля.

Пассажиры 1-го класса: я, Бартлот, Стэрс, Джефсон, Нельсон, Пэрк, Бонни, граф Пфейль и при нем два немца, отправляющиеся на реку Руфиджи".

19 февраля.— В 3 ч. пополудни в водах Ламу. Пришел пароход Багдад: на нем доктор Ленц, австрийский [47] путешественник, который также отправлялся разыскивать Эмин-бэя, но не успев в этом, побывал в Занзибаре и возвращается в Европу. Свою неудачу он наверное припишет Африке и особенно Конго. Все мы таковы!

20 февраля.— Момбаза. Уверяют, что произошло большое сражение между племенами Галла и Сомали: первые — сторонники немцев, вторые — их открытые враги. Слышно, что Португалия воюет с Занзибаром или что-то в этом роде.

Отлично было бы устроить товарные склады по правую руку северного прохода, на первом мысу, вдающемся в гавань, потому что берег тут отвесный и вода очень глубока; если у самого его подножия утвердить помост, а на вершине поставить журавль с длинным рычагом, то было бы чрезвычайно удобно грузить и разгружать суда у самого входа в склады.— Множество кокосовых пальм, великолепный вид на океан. Если Момбаза будет английским портом,— а я надеюсь, что это скоро случится,— надо будет строить новый город насупротив этого мыса, на острове, в том самом месте, где был прежде португальский порт; для перевозки товаров достаточно будет проложить рельсы, а вагоны возить на мулах.

22 февраля.—Занзибар. Генеральный консул Гольмвуд принял меня с распростертыми объятиями.

Я приказал офицерам отправиться на наше транспортное судно (пароход Мадура англо-индийской компании) и разместить там наших сомали и суданцев; велел Мэкензи убрать оттуда 40 ослов, со всеми их принадлежностями: изменение маршрута дозволяет нам избавиться от этого лишнего груза.

Султан Занзибарский прислал приветствие. Ко мне явились с визитами Типпу-Тиб, Джиофар, сын его агента Тарии-Топана, и Канджи, вэкель Тарии.

Занзибар порядком изменился в те 8 лет, что я его не видал: он успел обзавестись подводным телеграфом, громадной башней с часами, новым дворцом, высокими украшениями, которые все на виду, обширными верандами; таможню расширили, военную полицию генерала Ллойд Матьюс перевели в новые казармы; дорогу к могиле Фидлера выправили и по ней теперь можно ездить даже по ту сторону Мбуэнни, вплоть до дачной резиденции султана. Для освещения пути, когда его высочество возвращается во дворец из своих сельских прогулок, по всей дороге размещены столбы с подвешенными к ним масляными лампами.

В гавани 6 военных германских судов, под начальством [48] адмирала Кнорра; Тюркуаз и Рейдир — пароходы ее британского величества, торговые суда, несколько десятков арабских дуа, еще баггали, конджи и разные другие суда.

23 февраля.— Парадный визит к его высочеству. В знак особ ого почета, войска под начальством бравого генерала Ллойда Матьюса выстроены по обеим сторонам пути, на протяжении по крайней мере 250 метров. Генеральный консул сопутствовал мне. Нас приветствовали воинственными звуками очень порядочной военной музыки; сотни любопытных, сдерживаемых солдатами, сбегались со всех сторон и я беспрестанно слышал, проезжая: ,да, это он!" В толпе, очевидно, мои прежние подчиненные показывали меня своим друзьям.

Эти торжественные приемы все на один покрой: генерал Матьюс командует “на плечо!". Музыканты трубят, пред главным подъездом группируются арабские высшие сановники; я подымаюсь по ступеням величественной лестницы: на верхней площадке стоит султан; он важно склоняет голову, горячо жмет мне руку, произносит краткое приветствие и учтивым знаком просит меня войти; медленными шагами идем мы к трону; султан делает общий поклон всему собранию и садится: это знак, что и мы можем сесть; подают кофе, шербет; султан заговаривает о Европе, осведомляется о нашем здоровье. При нашем уходе такие же почести: опять трубят музыканты, снова раздается зычный голос генерала “на плечо!", и мы отправляемся восвояси, снимаем торжественные одежды, аккуратно их складываем, пересыпаем камфарой: Бог весть сколько времени они пролежат в своих чехлах, судя по тому, годы или месяцы продлятся наши странствия “через таинственный материк" и “в дебрях Африки".

После полудня деловой визит, и прежде всего вручение султану следующего письма:

“Его высочеству Сэид Баргащ Бэн Саиду султану Занзибарскому,

Отель Берлингтон, Лондон, 28 января 1887 года,

Выше высочество!

Спешу с этою же почтою выразить вам мою признательность за благосклонный ответ на телеграмму касательно миссии, которая, под предводительством г. Стэнли, отправляется на помощь Эмину-паше. Готовность, с которою вы изводили повелеть своим офицерам содействовать миссии к отысканию благонадежных носильщиков, была нам весьма полезна, а в Англии произвела самое благоприятное впечатление. Господин Стэнли преисполнен усердием [49] к своему предприятию и будет в Занзибаре через 4 недели; он избирает путь на Конго по многим причинам, и главное вот почему: люди, которых ваше высочество помогли нам набрать, не подвергаясь ни опасностям, ни изнурению, будут доставлены морем до устьев Конго: затем, сравнительно без особых страданий отправятся вверх по реке на судах, и будут высажены на расстоянии 600 километров от своего назначения, в полном обладании своих сил и здоровья, вместо того, чтобы истомляться трудами длинного перехода. Г. Стэнли всецело посвящает свои силы предстоящей экспедиции и, пока не выполнит своей миссии, никоим образом не будет сворачивать с начертанного пути и не станет заниматься делами Конго.

Очень вероятно, что на обратном пути он направится прямо на восток и, так как для него весьма важны процветание и благополучие вашего высочества, я не сомневаюсь, что если, приближаясь к берегу, он будет иметь возможность оказать вам какую-нибудь услугу, он с величайшим удовольствием это сделает. Во время частых с ним разговоров я заметил в нем всегдашнюю готовность действовать в вашу пользу и вы можете вполне доверять нашему общему другу. В настоящем случае прошу вас быть с г. Стэнли вполне откровенным, как бы я сам имел честь находиться перед вами и выслушивать ваши сообщения. Пользуюсь случаем возобновить выражения искреннего моего сочувствия ко всем делам, касающимся процветания вашего высочества и остаюсь Ваш покорный слуга и друг У. Меккиннон".

Затем мы серьезно принимаемся за дело: было совершенно необходимо устроить соглашение между султаном и англичанами, в пределах, обозначенных англо-германским трактатом. Было бы излишне излагать наш разговор во всей подробности; но Сеид Баргаш заключил его такими словами:

— Бог даст, сговоримся. Как только вы представите мне бумаги, мы их прочтем и подпишем без дальнейших проволочек, и дело будет сделано.

Вечером я написал Эмину-паше следующее письмо; оно пойдет завтра утром с гонцами, которые втайне должны проехать Уганду и Униоро.

“Его превосходительству Эмину-паше, губернатору экваториальных провинций.

Занзибар, консульство Е, Б. В. 23 февраля 1887 г.

Милостивый государь!

Честь имею известить вас, что вслед за получением от вас [50] писем, настоятельно требовавших скорой помощи и содействия, правительство его высочества хедива египетского сочло за благо возложить на меня заботу о снаряжении экспедиции, для доставления в Уаделаи всего, что оно находит для вас нужным, и для оказания вам помощи, сообразно письменной инструкции, врученной мне для передачи вам.

Так как из писем ваших каирскому правительству ясно видно свойство ваших нужд, наша экспедиция захватила с собою все, что может потребоваться. Из писем его высочества и первого министра, которые мне поручено передать вам, вы увидите, что сделано все возможное, и сделано от всего сердца. Я читал перевод этих писем и могу вас уверить, что вы ими останетесь вполне довольны. Я привезу вам десятков шесть солдат, выбранных из числа войск, расположенных в Уади-Гальфа; они поднимут дух тех, которыми вы командуете и подтвердят им содержание писем. Мы идем под египетским флагом.

600 занзибарцев уже вошли в состав моего каравана; вероятно столько же мы еще наберем людей из арабских селений центральной Африки.

Завтра мы отправляемся в Конго; около 18 июня надеюсь достигнуть крайней цели нашего плавания по верхнему течению этой реки. Оттуда до южной оконечности озера Альберта, близ Кавалли, насчитывается 600 километров по птичьему полету, в действительности же вероятно 900, что возьмет у нас по крайней мере 50 дней.

Если ваши пароходы ходят в этой местности, вам не трудно будет написать мне несколько слов в Кавалли, чтобы я знал, где вас найти.

Причины, заставляющие меня избрать именно этот путь для доставления вам оружия и снарядов, весьма различны, но главные относятся к области политики. Впрочем этот путь и вернее: он представляет более вероятности успеха, меньше утомления для экспедиции, меньше затруднений с туземцами. С юга и юго-востока от озера — Муанга опасный противник; к востоку от Фатико — Уакэди и другие воинственные племена составляют серьезную преграду; чрез владения Кишукка и Руанда дикари никогда не пропускали ни одного иноземца. Нашим же центральным путем я пройду без особенных хлопот, так как во веем бассейне Конго нет ни одного вождя настолько сильного, чтобы остановить нас.

Кроме обилия снарядов, официальных депеш египетского правительства и массы писем от ваших многочисленных друзей и [51] почитателей, я везу для вас и ваших офицеров мундиры, изготовленные сообразно чину каждого из вас.

Льщу себя надеждою, что застану вас всех живыми и здоровыми, что вы не станете безумно рисковать жизнью и свободой в окрестностях Уганды прежде, чем я доставлю вам способы обеспечить неприкосновенность вашу и ваших подчиненных. Прошу вас верить преданности вашего покорного слуги

Генри М. Стэнли».

24 и 25 февраля.— Наш агент г. Мэкензи не терял времени: пароход Мадура оказался на месте, вполне снабженный провиантом и водою. Нашлось место вьючным животным и товарам для меновой торговли. Но меня еще задержали некоторые дела и прежде всего надо было сговориться с Типпу-Тибом насчет наших будущих взаимных отношений. Типпу-Тиб нынче гораздо более важное лицо, чем в 1877 году, когда он провожал наш караван до спуска по Конго.

Деньги, добытые таким тяжелым трудом, употребил он на покупку ружей и пороху; множество арабов, искателей приключений, собралось под его начальством и в настоящее время он царь — некоронованный, но бесспорный —всей страны, простирающейся от порогов Стэнли до озера Танганика; он повелевает тысячами воинов, опытных в битве и приспособленных к жизни дикарей под экватором. Если бы я подметил, что он нам враждебен, я бы, конечно, не сунулся в его владения, так как, если бы он овладел снарядами, которые я везу Эмину, и обратил бы их против нас, это могло бы подорвать самое существование молодой области Конго и экспедиция наша не достигла бы цели. С одной стороны Типпу-Тиб, с другой Муанга, король Уганды —это все равно что из огня да в полымя. В бассейне Конго Типпу играет туже роль, что Зобэр в Судане, и если нажить в нем врага, он окажется не менее опасным, чем суданский царек во главе своих невольников; к счастью, я нахожусь совсем не в таком положении относительно моего Зобэра, в каком был Гордон относительно своего: мой еще не имеет никаких причин меня ненавидеть, руки у меня свободны и ноги не связаны. И так, с самого первого свидания, я со всевозможною осторожностью постарался сблизиться с Типпу-Тиба и нашел, что он готов на что угодно: или ограбить экспедицию, или поступить ко мне на службу. Я предпочел последнее и вступил в переговоры. Мне собственно нет никакой надобности в этом новом союзнике, ни для того, чтобы добраться до Эмина, ни даже, чтобы указать мне дорогу; от Уаделаи до Конго [52] возможно пройти четырьмя путями: один из них во власти Типпу, три остальные еще свободны. Но я узнал от доктора Юнкера, что Эмин-паша добыл 75 тонн слоновой кости (76.125 килограммов); если продать ее даже дешевле 20 франков за килограмм, получится 1.500.000 франков. Сумма, отсчитанная Египтом нашему вспомогательному фонду, до крайности истощила скудную египетскую казну. Такое громадное количество слоновой кости дало бы нам возможность поправить финансы хедива; оно, конечно, покрыло бы все наши издержки и кроме того, из остатков, можно бы щедро наградить тех занзибарцев, которые останутся в живых.

Но для того, чтобы перетащить эту драгоценность от Уаделаи до Конго, мне необходимо содействие Типпу-Тиба и его людей. Сначала они должны помочь нам доставить снаряды в Экваторию; а потом воротятся на Конго, навьюченные товаром, добытым Эмином-пашею. Мы долго торговались и, наконец, подписали условие, которым он обязывается поставить мне 600 носильщиков по 150 франков за каждого нагруженного человека, от Стэнлеевых порогов до озера Альберта и от озера обратно до порогов. Если каждый человек понесет не менее 32 килограммов, то этот небольшой отряд сдаст на станцию на 310.000 франков слоновой кости в один конец.

Скрепив этот договор моею подписью в присутствии английского генерального консула, я тотчас же приступаю к другому вопросу, именем короля Леопольда. В декабре 1883 года я построил завод на Стэнлеевых порогах; после меня перебывало там еще несколько европейцев. Г. Бинни и лейтенанту шведской службы господину Вестеру удалось основать там очень порядочное и хорошо устроенное поселение. Но капитан Дин, пришедший после Вестера, поссорился с арабами, вынужден был очистить местечко и перед своим уходом поджег его. Между тем мы устраивали эту стоянку именно с тою целью, чтобы помешать арабам — более силою убеждения, нежели вооруженною силой, или даже удачным сочетанием той и другой — производить свои разрушительные набеги на страну ниже порогов. С уходом казенных чиновников плотина прорвалась и река хлынула через пороги. Предстояло узнать, согласится ли Типпу-Тиб, настоящий хозяин местности к западу от Танганики, остановить наводнение? Произошли долгие прения; я обменялся несколькими телеграммами с Брюсселем и, в конце концов, на третий день по прибытии в Занзибар, заключил условие, в силу которого Типпу назначается губернатором на Стэнлеевых порогах и будет ежемесячно получать жалованье в [53] Занзибаре, чрез посредство английского генерального консула. С своей стороны он обязался защищать тамошнее поселение как от арабов, так и от туземцев, в интересах управления областью Конго. Он должен водрузить на своем жилище государственный флаг. Обязуется побивать и брать в плен всякого, кто попадет на территорию с целью ловить невольников; будет разгонять шайки, которые подозреваются в злых умыслах. Обещает сам не торговать рабами ниже порогов и всячески препятствовать своим подчиненным производить торговлю человеческим мясом. В обеспечение точных исполнений сего договора с правительством, у порогов, в качестве резидента, будет назначаться и жить европейский чиновник. Выдача жалованья прекращается, как только губернатор нарушит какое-либо условие настоящего договора.

Покуда я вел переговоры, мои подчиненные с утра до вечера хлопотали над упаковкой снарядов, предназначенных для паши. Мэкензи выдавал за 4 месяца вперед жалованье шестистам двадцати человекам и мальчикам, поступившим на службу экспедиции,— всего 62.315 франков. По мере того как получивших жалованье набиралось пятьдесят человек, большая баржа подходила к набережной, люди садились и паровой буксир отвозил их на транспортное судно. К пяти часам вечера посадка людей была окончена и пароход отошел подальше от берега. В полночь Типпу-Тиб со своими людьми и все члены экспедиции взошли на корабль. 25 февраля, на заре, пароход Мадура развел пары и миссия на правилась к мысу Доброй Надежды.

До сих пор все удалось как нельзя лучше, все препятствия исчезали каким-то чудом; всякий выражал нам живейшее сочувствие и никто не отказался помочь. Заканчивая эту часть моего рассказа, я желал бы возблагодарить за щедрое и быстрое содействие как сэр Джона Пэндера, так равно и восточную компанию телеграфных сообщений. Мои депеши из Египта, Адэна и Занзибара наверное заключают в себе не одну сотню слов, а из Занзибара в Европу каждое слово по таксе обходится в 10 франков! И на возвратном пути я пользовался тою же привилегиею. А так как вначале я получал ежедневно многие десятки телеграмм и, конечно, должен был отвечать на них, то счастливое спасение Эмина обошлось бы мне так дорого, что по всей вероятности моя бурная карьера кончилась бы полным банкротством, не будь на свете сэр Джона Пэндера и сэр Джемса Андерсона, пришедших мне на помощь. По справедливости следовало бы, вписав их в число жертвователей на наше предприятие, выставить [54] крупную сумму против имен этих господ, действовавших во имя своих доверителей. Мало того, они приняли все меры к тому, чтобы в мое распоряжение предоставлен был пароход их компании, стоявший в Занзибаре на тот случай, если бы возникло малейшее затруднение насчет Мадуры, которая должна была перевезти нашу миссию в Конго. [55]

(С 25 февраля по 20 марта 1887 г.).

Султан занзибарский.— Типпу-Тиб отправляется с нами. Стычка между суданцами и занзибарцами.— Мои офицеры.— Типпу-Тиб на мысе Доброй Надежды.— Прибытие к устью Конго.— Вверх по течению Конго.— Посещение двух членов исполнительного комитета Свободного Штата.— Неприятные размышления.

Следующее письмо к другу разъяснит некоторые обстоятельства, имеющие общий интерес:

“На пароходе Мадура. 9 марта 1887 года, близь мыса Доброй Надежды.

Любезный ***!

Из писем, появляющихся в журналах в пользу нашего вспомогательного фонда, публика получит все сведения, на которые она в праве рассчитывать; но вам и некоторым друзьям мне хочется сказать более.

Султан занзибарский принял меня с чрезвычайною благосклонностью, что я приписываю преимущественно письмам г. Уильяма Меккиннон и сэр Джона Кирка. Он подарил мне великолепный перстень с брильянтами, созерцание которых вызывает слезы из глаз Типпу-Тиба, и отличную саблю или, собственно говоря, шпагу тончайшей ширазской работы в золотой оправе; его высочество присоединил к этому свою собственную портупею, тоже золотую, с его именем, отчеканенным на пряжке арабскими буквами. Это мне будет очень полезно в глазах мусульман, как доказательство доброго согласия моего с принцем, а египтянам Эмина-паши, из которых многие, конечно, и читать не умеют, эта сабля докажет, что мы не торгаши какие-нибудь.

Вы, конечно, прочли в журналах, что я увожу 61 суданца. Я [56] это делаю единственно ради вразумления их соотчичей: если они вздумают усомниться в подлинности фирманов, или не признают руку Нубара, мне стоит только показать им этих свидетелей.

Кроме того, я взялся устроить два дельца, которые мне удалось привести к благополучному концу. Во-первых, стараниями моими султан подписал договор на уступку всего, чего так давно добивался Меккиннон. Немцы владеют уже великолепными участками к западу от Занзибара; справедливость требует дать что-нибудь и англичанам за то покровительство, которое они оказывали султанам с 1841 года; по-видимому и немцы сознают это, доказательством чему служит их недавнее соглашение с английским министерством. Франция уже заняла громадные пространства в западной Африке. Кажется, весь мир собрался устраивать независимую область Конго на тех землях, на которые король Леопольд потратил до 25 миллионов франков. Европейские правительства выказывают всяческую деликатность относительно Португалии, которая с своей стороны только ворчит, делает очень мало, да и то свысока, и нельзя сказать, чтобы в либеральном духе. Одна Англия до сих пор ничего не получила, а между тем, если я не ошибаюсь, ни одна нация не была на столько заинтересована этим материком, и не приносила более жертв в пользу чернокожих. Ливингстон, Бёртон, Спэк, Грант, Бэкер, Кейт, Джонсон, Томсон, Эльтон и проч. и проч. исследовали внутренность страны; английские суда в течении 20 лет крейсируют у берегов ради уничтожения торговли неграми; Англия построила 22 миссии от востока до запада Африки. Она просила уступить ей ту часть берегов, где главными городами являются Момбаза и Мелинди. Вот уже 8 лет, как статьи этого договора были представлены его высочеству, но султан, как видно, не спешит скрепить их своею подписью.

Когда я прибыл в Занзибар, султан показался мне сильно постаревшим: ясно было, что он долго не проживет ¹⁰. Прежде чем договор был подписан и вошел в силу, англичанам не выгодно было рисковать своими капиталами в той области, которая подлежала его влиянию.

— Бог даст сговоримся,— сказал мне султан,— как только вы представите мне бумаги, мы их прочтем и подпишем без дальнейших проволочек; дело будет сделано.

Но в самом деле, политические заботы так подтачивают его силы, что если не поспешить, то пожалуй опоздаешь. [57]

Во-вторых, нужно было умаслить Типпу-Тиба. Он теперь ужасно занят тремя крупповскими бомбами,— конечно разряженными: он их притащил в Занзибар с порогов Стэнли, чтоб показать, какими снарядами бельгийцы пытались разрушить его поселение. Он мне их показывал и распалялся гневом, придумывая меры к отмщенью. Не вдруг удалось мне успокоить его припадки мрачного озлобления; надо было сперва дать ему хорошенько излить свою злобу. Когда прошли бурные потоки его негодования, я спокойно спросил, все ли он высказал? и потом, самым ласковым голосом, стал его ублажать:

Стоит ли ему, такому сильному и могущественному, гневаться на всех европейцев и на короля Леопольда за то, что какой-то чиновник у Стэнлеевых порогов салютовал ему несколькими крупповскими бомбами? Есть из-за чего хлопотать! Из преувеличенного усердия чиновник заступился за невольницу, прибежавшую просить его защиты! Ясно, что он увлекся порывом великодушия, также как племянник его, Рушид, увлекся своею молодостью: правитель страны находился тогда за 2.400 километров, в нижнем Конго, а Типпу-Тиб, хозяин поселения, был в восточных провинциях, по дороге в Занзибар. И выходит, что просто повздорили между собою молодой европеец с молодым арабом. Стариков-то не было дома, чтобы уладить ссору, а молодежь, сам ты знаешь, какова: ей лестно потягаться силами, только и думают как бы подраться.

— Ах, бедовая это станция! Сколько хлопот уже она нам стоила. Помнишь, туда назначен был Амело? Никого не спросясь, он оттуда ушел и умер где-то около Ниангуэ; потом Глэрун, из шведов, тоже бежал и отправился путешествовать по Африке; затем Дин для разнообразия пошел воевать с арабами. Виноват ли во всем этом король Леопольд? Ты думаешь легко найти людей, истинно мудрых и всегда хорошо понимающих то, что им приказывают? Если б король Леопольд приказал Дину с вами воевать, уж, конечно, он бы дал ему под команду больше 30 солдат...

А теперь слушай: король поручил мне предложить тебе, не хочешь ли сам управлять поселением у Стэнлеевых порогов? Будешь получать жалованье каждый месяц, как чиновник из европейцев.

— Я?! — воскликнул Тиб, тараща глаза и затем быстро моргая, по своему обыкновению.

— Да, ты! Ты любишь деньги? Я тебе дам денег. Ты недоволен, что около тебя так много европейцев? Ну, так ты их не [58] увидишь больше у порогов, исключая того, которого нам все таки придется назначить,— он будет ниже тебя, конечно,— для наблюдения за выполнением всех условий; само собою разумеется, что ты должен будешь согласиться на некоторые условия, прежде чем станешь губернатором.

— А какие условия?

— Поднять наш государственный флаг. Поселить у себя нашего резидента, который возьмется писать твои донесения королю. Не торговать невольниками и не дозволять торговлю ими по сю сторону порогов. Покупайте, продавайте все, что угодно: слоновую кость, смолу, каучук, скот; но, чур, не грабить и ничего не отымать у туземцев. Каждый месяц наш агент в Занзибаре будет выдавать тебе жалованье. Поразмысли о наших обещаниях; обсуди их с твоими родными. Корабль отходит через три дня: завтра я жду от тебя ответ.

На другой день он на все согласился; в присутствии генерального консула мы составили договор и оба подписали его.

Кроме того, я заключил с ним еще условие, а именно, чтобы он нанимал мне носильщиков для отправки припасов с Конго на озеро Альберт. Если мы там не найдем слоновой кости, даром пропадут 90 тысяч франков; но и доктор Юнкер, и Эмин-паша уверяли, что там неисчислимое количество слоновой кости. Как бы то ни было, я из пустяков не решился бы рисковать судьбами нашего предприятия.

Ради важных услуг, которые Типпу торжественно обязался оказать нам, я принял его на свой корабль вместе с 96 человеками его людей и взялся даже прокормить их в пути. Кроме того, я обещал доставить их живыми и здоровыми к Стэнлеевым порогам, что, конечно, будет дорого стоить, но несомненно, должно окупиться выгодными статьями нашего договора. Присутствие Типпу обеспечивает нам свободный проход по его землям, что без его согласия было бы невозможно: шайки его негодяев рассыпаны повсюду в этой местности; эти разбойники еще, конечно, не успели позабыть свой последней стычки с Дином. И наконец, имея при себе Типпу-Тиба, я больше не мучусь опасениями, что мои занзибарцы разбегутся. Когда мимо наших стоянок будут проходить караваны, арабы уже не посмеют переманивать моих носильщиков, по своему обыкновению. Теперь Типпу не осмелится им этого дозволить.

Нам было слишком тесно на Navarino и Oriental: Мадура гораздо удобнее. Моя команда не любит нижней палубы, [59] находящейся в приятном соседстве с обеими камерами кочегара и машиниста; но небо ясно и люди предпочитают спать в шлюпках, либо между ослами на верхней палубе, лишь бы не поджариваться около паровика.

В расстоянии 2-х часов от Занзибара произошла баталия между суданцами и занзибарцами. Была минута, когда я думал, что придется повернуть назад и воротиться в Занзибар с кучей мертвых и умирающих. Сначала солдаты и носильщики были помещены вместе на нижней палубе: занзибарцев в десять раз больше чем суданцев и они стали ворчать, что те отнимают у них место и дышать не дают. Суданцы одной веры с занзибарцами, но на ту пору ни те, ни другие не вспомнили своего Магомета: ухватив, кто обломок доски, кто полено из кучи дров, приготовленных на топливо, они изо всех сил тузили друг друга. Несколько минут уже продолжалась эта свалка, а я ничего не знал о ней. Когда же я заглянул в люк, зрелище было ужасное: кровь лилась по лицам и крупные поленья так и летали взад и вперед. Шум и гам был такой, что отдавать приказания не было возможности. Некоторые из нас, вооружившись громадными дубинами, бросились на самых разъяренных. Наконец, с помощью крепких колотушек и словесных увещаний нам удалось восстановить мир между враждующими; всего труднее было успокоить суданских богатырей, однако им-то и пришлось сдаться, предоставив поле сражения занзибарцам, а самим отступить на кормовую часть. Отерев пот и попавшие на меня кровяные брызги, я обратился с похвальною речью к моим офицерам: особенно отличились Джефсон, Нельсон и Бонни. Результатом стычки оказались десять сломанных рук, 15 серьезных ран пикой в лицо и в голову, бесчисленные контузии, исцарапанные ноги и т. д.

Доктор Пэрк привил оспу всей команде. Наученный горьким опытом, я захватил с собою достаточное количество оспенной лимфы.

Мы распределили людей на семь отрядов, каждый около 90 человек.

Я оставил моему агенту приказ выслать в октябре 1887 года 200 тюков с товарами к югу от озера Виктория, в Мсалалу, куда они должны придти в феврале или марте 1888 года. Если все пойдет благополучно, я и сам около этого временя надеюсь быть в этих местах...................

С тех пор, как мы выехали из Адэна, я успел довольно [60] близко узнать моих офицеров и вот, в коротких словах, что я об этом думаю:

Бартлот слишком горяч, надо держать его в руках; он уже немножко отвык от дисциплины и я замечаю в нем излишнюю наклонность к драке, которая может повести к серьезной ссоре, если какая-нибудь африканская лихорадка не угомонит его в скором времени. У него большая способность к труду, что было бы превосходно, если бы он всегда делал то, что ему велят. Какой бесценный вышел бы из него помощник, если бы при его пылкости и решимости он обладал еще рассудительностью, доброй волей, почтительностью,— словом, если бы ему угодно было справляться, в данную минуту, соответствует ли то или другое действие видам его начальника?

Монтэней Джефсон, которого мы считали белоручкой, далеко не дюжинный человек. В возбужденном состоянии он становится почти свиреп и тогда лицо его леденеет, а черты лица становятся неподвижными: надо было видеть, как он действовал во время описанной свалки на корабле! я все кричал ему “браво Джефсон!" а сам продолжал размахивать своей палицей, про которую занзибарцы говорят, что она толщиной с мачту. Джефсон очень отважный, смелый человек, и эта экспедиция может или окончательно сформировать его, или испортить в конец.

Капитан Нельсон во всех отношениях превосходный офицер, я не замечаю в нем ни малейших недостатков: он всегда одинаков и всегда хорош.

Стэрс инженер, замечательный человек: усердный, рассудительный, трудолюбивый, исполнительный, он для нашего штаба представляет неоцененную находку.

Джэмсон все тот же: любезный, добродушный, порядочный человек.

Бонни просто солдат, впрочем, не без инициативы. Он прошел хорошую школу”....................

16 марта 1887 года. — На Капе Типпу-Тиб, видя оживление и цветущее состояние города, историю которого я ему только что рассказал, объявил мне:

— А я прежде думал, что все белые дураки.

— В сам деле,— это почему же?

— Такое было мое мнение,

— Хорошо, а теперь что же ты о них думаешь? [61]

— Думаю, что и в них есть кое-что хорошее; они предприимчивее арабов.

— Что же тебя сегодня навело на такие мысли.

— А, вот: я и мои братья хорошенько поглядели на этот город, на большие суда, пристани. И нам показалось здесь все гораздо лучше, чем в Занзибаре. Однакожь Занзибар отняли у португальцев задолго до того, как построили этот город; вот я и думаю, отчего же мы не сумели устроить все так хорошо, как вы, белые? Должно быть вы уж очень искусны.

— Браво Типпу, ты на пути к истинной мудрости. Чтобы понять белых, видишь ли, их надо долго изучать. Какая жалость право, что ты не видал Англии.

— Я еще надеюсь дожить и до этого.

— Ты будь только верен нам, во все время этого длинного путешествия и я сам свезу тебя в Англию; ты там наяву увидишь больше того, чем теперь тебе может во сне пригрезиться.

— Иншаллах! Поеден вместе, коли на то будет воля Божия.

…………………………………………………………………….

18 марта пароход Мадура вступи в воды реки Конго и стал на якоре на расстоянии около 180 метров от берега, против песчаной косы, называемой Банана.

Через несколько минут я уже явился к г. Лафонтэн Фернэю, главному агенту голландской компании, которой принадлежит Мадура. Общее изумление: нас ожидали не раньше 25-го. К счастью такая поспешность, достигнутая благодаря превосходству нашего судна и искусству капитана, не помешала нам тотчас же найти другой пароход той же компании, а именно К. Л. Ниман (названный в честь одного замечательного молодого человека, недавно умершего с Сен-Поль-де-Лоанда); на нем можно было на другой же день отправить в Матади 230 человек моих наемников.

Когда я возвратился на пароход Мадуру, я застал моих офицеров в сообществе двух английских купцов, принадлежащих к британской компании на Банане. Эти господа рассказывали диковинные вещи насчет пароходов здешних областей. — Посмотрите-ка там на берегу одно из судов Стэнли! Это вам покажет, что из них осталось: одни щепки. Как вы будете возвращаться с озера Стэнли? Там не осталось ни одного парохода от правительства, все поставлены в доки для починок, которые возьмут несколько месяцев. Видите, вон там, на песках, корабль, у которого в киле торчат багры другого парохода: он только что пришел из Европы. Сумасшедший капитан [62] не захотел дожидаться лоцмана, да и нарезался на берег. Двум правительственным пароходам Цапле и Бельгии предстоит сперва стащить его с мели. Запаситесь терпением, вам придется порядочно подождать!

Натурально, мои бедные офицеры повесили носы: двое из них поспешили обрадовать меня этими любезными сведениями. Но такого старого служаку, как я, трудно провести подобными речами: не очень-то я доверяю старожилам нижнего Конго. — Как? — отвечал я,— они еще не пригласили вас прогуляться с ними на кладбище? Удивляюсь, как они себе не доставили наслаждения показать вам все крашеные дощечки, на которых начертаны имена и возраст множества прекрасных юношей. Их будущность сулила им также много благ, как и вам!

Агент британской компании без всяких затруднений отдал мне в наймы пароход Албукэрк, на котором я отправил 140 человек и 60 тонн багажа. Он был настолько любезен, что с помощью одного приятеля помог мне выхлопотать также большой пароход Серпа-Пинто. Старания их увенчались полным успехом и к вечеру все было готово к отправке на следующий день 680 человек и 160 тонн различного багажа. Правительственный пароход Цапля мог пуститься в путь не ранее 20-го.

19-го Ниман, Альбукэрк и Серпа-Пинто снялись с якоря и до наступления ночи пришли к Понто-да-Лена. 20-го два первые пошли дальше к Матади. У Бомы Серпа-Пинто подошел к пристани, чтобы дать мне время официально заявить местным властям присутствие на корабле нового губернатора Стэнлеевых порогов и принять поспешный визит двух членов исполнительного комитета, заправляющего областью Конго.

Мы едва имели время обменяться с ними несколькими фразами, однакож они успели сообщить мне, что во всем крае свирепствует голод. Что на пути к озеру Стэнли все селения опустели; что пароход Стэнли претерпел серьезные аварии; что Мирный и Генри Рид, пароходы миссии баптистов, неизвестно куда девались и плавают, вероятно, в водах верхнего Конго; что Вперед, вытащенный на берег, валяется без машины и тендера; A. I. A. находится за 950 километров выше Стэнли-пуля; Ройал совершенно сгнил и уже год, как не плавает; словом сказать, все эти суда, так любезно нам обещанные, существуют лишь в воображении брюссельских чиновников...

— Впрочем,— с важностью прибавил один из собеседников, очевидно играющий значительную роль в комитете,— впрочем, суда [63] отдавались в ваше распоряжение лишь с тем условием, чтобы государство не претерпевало от того никаких убытков!

Зычный голос португальского командира Серпа-Пинто пригласил этих господ убраться восвояси и мы отправились дальше. Размышления мои были далеко не из приятных; будь у меня те 15 китоловных судов, о которых я хлопотал вначале, я был бы совершенно свободен в своих движениях; но я должен был отказаться от их постройки, потому что меня не хотели пускать по Конго.

Как только решили избрать путь с востока, король Леопольд предложил возвратиться к первоначальному маршруту: немцы-де ропщут, французское правительство протестует. Комитет разрешает идти по Конго, но оказывается уже поздно заказывать суда господам Форесту и сыну. Тогда мы заручаемся формальным условием: доставить экспедицию к нижнему Конго, перевезти все грузы до Стэнли-пуля, а на верхнем Конго предоставить нам пользование правительственными пароходами. И что же оказывается? обещанные суда то затонули, то сгнили, валяются без машин и котлов, либо рассеяны по таким местам, до которых не доберешься! И в то же время в ушах моих раздаются крики Англии: ,Скорее или будет слишком поздно!" Слова Юнкера: “Эмин пропал, если вы опоздаете!" И призыв самого Эмина: “Приходи, или для нас все кончено!"

Перспектива мрачная! Но мы дали слово сделать все, что можем, стало быть нечего тужить: нужно действовать, бороться, идти вперед. Мы взяли на себя ответственность. Стало быть за дело и в путь!

Не стану затягивать этого рассказа описанием нашего пешеходного странствия до озера Стэнли или верхнего Конго с его берегами. Тех читателей, которые этим интересуются, прошу обратиться к моим сочинениями “Через таинственный материк" и “Конго и основание ею волной области". Не буду распространяться также о подробностях нашего путешествия до Ямбуи, откуда началось наше плавание по Арухуими.

(С 21 марта по 30 апреля 1887 г.)

На пути к Стэнли-пулю.— Суданцы и сомали.— Встреча с Гербертом Уардом.— Привал у Конго-ля-Лемба.— Радушный прием у мистера и миссис Ричардс.— Письма с верховьев.— Письмо к мистеру Бентли и другим, с просьбой о помощи.— Прибытие в Муэмби.— Необходимо поддерживать дисциплину.— Переход до Вомбо.— Случай в поселке Люкунгу.— Занзибарцы.— Столкновение между Джефсоном и Селимом у реки Люкисси.— Целый ряд жалоб.— Достопочтенный мистер Бентли и пароход Мирный.— Прибытие в деревню Макоко.— Леопольдвиль.— Трудно воспользоваться пароходами миссии. Г. Либрехтс повидался с г. Биллингтоном.— Суинбёрн посещает Кинчассу.— Офицеры получают приказания.

21 марта миссия достигла Матади, в 165 километрах от океана, и сошла на берег у фактории синьора Хода Ферьер де-Абреу. Пароходы сдали груз и тотчас направились обратно в Банану или в какой-то другой порт нижнего Конго.

В полдень показалась португальская канонерка Каконго, с майором Бартлотом, г. Джефсоном, суданцами и занзибарцами, а вскоре за ними и Цапля, правительственный корабль, нагруженный остальным багажом нашим.

Расставляют палатки, в которые мы стаскиваем по порядку свои громадные запасы риса, сухарей, пшена, сена, соли и т. д., храбро принимаясь за работу, в виду массы тюков и кулей, возвышающихся перед нами. Офицеры стараются изо всех сил, а усердие занзибарцев доказывает, как они счастливы, что, наконец, попали на твердую землю. — Из белых в состав нашей компании вошли следующие лица: господа Бартлот, Стэрс, Нельсон, Джефсон, Пэрк, Бонни, прибывшие вместе со мною из Адэна; машинист Уокер, взятый на Капе; бывший гвардеец г. Ингэм и Джон Роз Труп, наш агент по вербованию носильщиков в [65] Конго (он же будет заведовать переноскою тяжестей между озером Стэнли и Маниангой), и один слуга европеец.

22 марта.— Со станции Матади отправились 171 «пагази», нагруженные семью ящиками сухарей, весом до 190 килограммов, бусами и 157 мешками риса, весом в 4600 килограммов; все это они тащат в Люкунгу, где будут ожидать нас.— 13860 килограммов клади мы распределили в тюки, чтобы отправлять их, по мере приискания носильщиков, к Стэнли Пулю или в другие пункты, впереди каравана или вслед за нами. Я послал гонцов в Леопольдвиль, с просьбою к коменданту, чтобы поспешили исправлением паровых судов.

23 марта.— Мистеру Ингэму удалось нанять к озеру 220 человек носильщиков, по 25 франков за каждого. Лейтенант Стэрс, приучаясь действовать митральезой, дошел до того, что выпускает до 330 пуль в минуту; Типпу-Тиб и компания вне себя от изумления.

25 марта.— Суданские трубачи подняли лагерь в 5 1/4 часов утра; в 6 часов палатки убраны, люди расставлены отрядами, каждый отряд под командой своего начальника, имея перед собою ту часть багажа, которую ему предстояло нести. В 6 1/4 часов я выступил с авангардом, за мною, в небольшом расстоянии, весь караваи, вытянувшийся гуськом. В 466 вьюках заключались боевые снаряды, ткани, стеклянные бусы, железная проволока, медные прутья, консервы, рис и смазочное масло. Выступили в отличном порядке; но после первого часа подъемы показались уже так каменисты и круты, ноши так тяжелы, солнце так знойно; люди, откормленные на пароходе «Мадура», так отвыкли от труда, да и мы сами настолько обленились, что караван разбрелся самым бессовестным образом, приводя в отчаяние молодых офицеров, не привыкших к таким порядкам. Наше разборное стальное судно «Аванс», крепко свинченное и вполне готовое, послужило для переправы через реку Мпозо: мы сажали на него зараз по 50 человек и, перебравшись на другой берег, там заночевали.

Суданцы представляли плачевное зрелище: усталость, тропический зной, накопляющийся под их бурнусами, тысячи мелких неудобств пути, все способствовало к увеличению их вечного недовольства. Сомали крепко жаловались, что им не достают верблюдов; но на вид они были гораздо бодрее.

На следующий день мы добрались до Палабалы и шли землями, принадлежащими обществу среднеафриканских миссий, основанных в память Ливингстона. Главноуправляющий, г. Кларк, и местные [66] дамы приняли нас очень радушно и оказали полное гостеприимство. Наши люди, совсем новички в своем деле, чрезвычайно нуждались в отдыхе: я дал им целые сутки на передышку. С отъезда из Занзибара у меня умерло уже 9 человек, а 17 оказались настолько больны, что я принужден был оставить их при миссии, для по правления здоровья.

28 марта.— Прибыли в Маза-Манкенги. На пути встретили мистера Герберта Уарда, который просил позволения войти в состав экспедиции. Я немедленно прикомандировал его и отрядил в Матади, помогать Ингэму в организации транспортов на людях. Мистер Уард несколько лет служил в области Конго, побывал на Борнео и в Новой Зеландии. Я и прежде был с ним знаком и предсказывал ему блестящую карьеру.

29 марта. — В полдень располагаемся в Конго-ля-Лемба, селении, которое я сам видел когда-то в цветущем состоянии. Его старшина благоденствовал и бесспорно считался полным хозяином в своем околотке. Но счастье сбило его с толку: ему вздумалось устроить у себя заставу и брать пошлину с казенных обозов. Тогда пришла партия бенгалинцев, состоявших на государственной службе, изловила его и отрубила ему голову. Селение сожгли, жители разбежались. Теперь на месте домиков выросли высокие травы, а плантации гойявы, лимонных дерев и пальм заглушаются камышами.

Сегодня караван шел несколько лучше; впрочем, всякая экспедиция начинается с пробных переходов. Каждый из занзибарцев несет около тридцати килограммов патронов, карабин, весом по крайней мере 4 килограмма, запас риса на 4 дня, и свой мешок, который, вместе с походною постелью, весит от 2 до 5 килограммов. Когда он попривыкнет, эта ноша не будет ему казаться так тяжела: но покамест, нужно относиться к нему со всевозможным терпением и не принуждать его к слишком длинным переходам.

30 марта.— Проливной дождь задержал нас в лагере на целое утро; в 9 часов мы тронулись к реке Люфу. Переход был жестокий. Наши люди, измученные, с окровавленными ногами, то и дело отставали по дороге; последние из отсталых пришли только к полночи. Офицеры ночевали в моей палатке, поужинав сухарями и рисом.

Около леса Мазамба мы перегнали барона Роткирха, который, с кучкой дикарей из племени Кабинда, тянет на бечеве мачту для своей «Флориды». Если они будут идти все тем же шагом, то прежде августа не доберутся до озера Стэнли. У переправы через [67] Бембези встретили французского купца: он плывет вниз по течению с богатою добычей слоновой кости.

31 марта.— Переправа через реку Мангола. В Конго-ля-Лемба я слишком увлекся плодами гойявы и от этого довольно серьезно захворал.

1 апреля.— Караван пришел в Банза-Мантека. Члены среднеафриканской миссии, мистер и миссис Ричардс, приняли нас очень приветливо. В несколько лет, пребывание миссионеров произвело здесь существенные перемены. Большинство туземцев приняло христианство; они присутствуют при богослужении и выказывают такое же страстное усердие, как и наши новообращенные на митингах в Соединенных Штатах. Некоторые из молодых людей, которых я знавал за горьких пьяниц, нынче смирны, трезвы и примерного поведения,

От г. Трупа из Манианги, Суинберна из Кинчассы и Глева из Экваторвиля я получаю с верхнего Конго самые печальные вести на счет пароходов «Стэнли», «Мирный», «Генри Рид» и «Вперед». Первый, по-видимому, основательно испорчен; да и миссионерские корабли немногим лучше: «Вперед» представляет из себя нечто в роде обыкновенной барки. Труп советует захватить с собою в Манианге один или два плашкота, но это совершенно невыполнимо: у нас и так уже слишком много вьюков, принимая во внимание количество риса, необходимого для наших 800 человек, идущих по стране, опустошенной неурожаем. Чтобы хоть несколько облегчить наших «пагази» и уменьшить груз, я иначе распорядился стальным баркасом «Аванс», поручив господам Джефсону и Уокеру отвести его водою вверх по течению, до Манианги.

3 апреля.— Идем близь реки Лунионзо, а следующий день располагаемся лагерем на месте опустевшего селения Килоло. Во время перехода я видел как один из суданцев едва не задушил занзибарца за то, что этот бедняк, сильно уставший, слегка задел его плечо ящиком, который тащил на себе. Вспыльчивость этих суданцев приводит меня в отчаяние, но что делать? Нужно еще потерпеть,

Еще три часа ходьбы приводят нас к реке Куилу. Наш караван только и делал, что перелезал с горы на гору и потому совсем сбился с ног. На берегу реки, шириною в девяносто метров и очень быстрой, на мое счастье оказалась лодка, при том без хозяина. На ней мы и устроили переправу, по десяти человек зараз. Я воспользовался этой задержкой, чтобы написать необходимые письма: одно к командиру Стэнли-Пуля с настоятельною просьбой [68] о том, чтобы он истолковал депешу г. Штрауха (бельгийского министра внутренних дел) в том великодушном смысле, какой дал ей король Леопольд, пригласивший нас через Конго достигать Эмина. Другое письмо к достопочтенному мистеру Бентли. Напомнив ему об услугах, оказанных мною с 1880 до 1884 года миссиям баптистов, я просил его как можно скорее привести в порядок корабль «Мирный», дабы я мог с достаточною быстротой увезти экспедицию из этих мест, истощенных голодом. В третьем письме, к мистеру Биллингтону, я почти в тех же выражениях просил его ссудить мне пароход «Генри Рид». Не я ли, в былое время, уступил им те самые земли, которые они занимают теперь? Четвертым письмом обратился я к заведующему станциею Люкунчу, поручая ему набрать человек 400 носильщиков, дабы несколько облегчить моих.

6 апреля.— Подходя к Муэмби, я был поражен распущенностью моего каравана, которая постоянно растет. До сих пор я опасался налегать на своих подчиненных и держался в стороне, предоставляя моим младшим товарищам подгонять отсталых: мне хотелось исподволь приучать их к обычным невзгодам всякой африканской экспедиции. Но на этом переходе убедился, что пора подтянуть мою команду и держать построже. Занзибарцы, придя на место и едва успев поставить палатки своих начальников, как полоумные разбежались по соседним селениям и давай грабить жилища: пока они этим занимались, один из них, по имени Хамис-бен-Атман, был убит туземцем, оказавшемся побойчее других. Это еще раз доказывает, что дисциплина гораздо полезнее постоянных поблажек: долго ли может продержаться войско, если оно состоит из людей непослушных, распущенных и не признающих над собою никакой власти?

Мои молодцы вообразили, что уже я состарился и не в силах более присматривать за ними, как в былые годы; однако на переходе к Вомбо, 7 апреля, они убедились в противном. К одиннадцати часам утра носильщики все до единого были уже на месте; в полдень офицеры сели за завтрак, со спокойною совестью: дневной труд кончен, все сделано вовремя, можно почитать, поесть, выспаться, или так помечтать, да на досуге обдумать завтрашнюю задачу. Но как только отпустишь поводья — картина меняется: длинная вереница «пагази», пробираясь по едва заметной тропинке, заглушаемой высокими травами, плетется, обливаясь потом и задыхаясь под жгучим солнцем, от которого кожа на теле вздувается пузырями; постепенно растягиваясь все дальше, вереница вскоре [69] разбивается на отдельные куски; по дороге — ни капли воды, а жажда томит; ни признака древесной тени; вьюки разбросаны на протяжении десятка километров и на вечерней проверке мы наверное нескольких не досчитаемся; носильщики застряли по камышам, или ищут прохлады в лесу; тем временем, офицеры видят, что уже вечереет: они проголодались, и с отчаянием думают о том, что все тоже будет и завтра, и во все следующие дни. Если бы кто встретился нам по дороге, быть может обвинил бы меня в бесполезной жестокости; однако, несколько ударов плетью по спинам отсталых обеспечивают восемнадцать часов отдыха восьмистам подчиненным и их начальникам, предупреждают потерю вьюков, потому что нередко люди нарочно сбиваются в сторону или отстают, только для того, чтобы их похитить; день кончается благополучно для всех и завтрашний день никого больше не пугает.

8 апреля.— На станции Люкунгу, гг. Франко и Дессауер принимают нас с распростертыми объятиями. Эти почтенные бельгийцы по собственному почину приготовили для наших восьмисот человек картофеля, бананов, кукурузы и пальмовых орехов,— на четверо суток пропитания.

Тут наши суданцы явились целой толпой просить прибавки провианта: они не притронулись к маису и овощам, которые только что были розданы, и даже не обратили на них внимания; но грозились немедленно воротиться к низовьям Конго, если я не при кажу немедленно увеличить их суточную порцию. А между тем, в течении двух недель каждый из них потребил более восемнадцати килограммов риса и сухарей. Я твердо решился сдерживаться до времени: рано еще было показывать им хотя бы возможность перемены обращения. Поэтому, я приказал удовлетворить их.

К счастью, у меня были превосходные товарищи, в большинстве случаев избавлявшие меня от неизбежных столкновений с этими упрямцами: сам я старался главным образом играть роль миротворца между белыми, приходившими в раздражение, и неграми, отличавшимися распущенностью и упорством. Пока я не был измучен необходимостью кричать целый день на своих безмозглых богатырей, мне не тяжело было усмирять ссоры и разбирать обиды. Конечно, не обходилось без того, что одни уходили с ворчанием на мое пристрастие, а другие роптали, что я не обращаю внимания на их жалобы; но выборные знали в чем дело, и все понимали, что иначе нельзя в нашем ремесле. Впрочем, желая в пределах возможного предотвратить бури, постоянно угрожавшие подыматься [70] между занзибарцами и суданцами, я попросил майора Бартлота идти с его отрядом на сутки впереди нас.

Вряд ли покажется удивительным, что все наши симпатии были на стороне занзибарцев. Главные тяготы каждого дня почти целиком выпадали на долю наших носильщиков, которые, кроме того, еще обязаны были расставлять палатки и снабжать лагерь водою и топливом. Без их содействия, европейцы и суданцы, будь они хоть вдесятеро многочисленнее, никогда не добрались бы до Эмина. Солдаты несли только свои ружья, суточный провиант и свои личные пожитки. Должен был пройти целый год, так, по крайней мере — мы надеялись,— прежде чем они действительно нам понадобятся; а до тех пор, чего доброго, они еще и разбегутся. Но в настоящую минуту всего необходимее было продолжать путь, стараясь, чтобы как можно меньше было ссор между нами и ими, между суданцами и занзибарцами. Они доставили таки не мало хлопот майору; и если случалось ему прибегать к расправе, то нужно и то сказать: они вели себя так невыносимо, что самого Иова заставили бы выйти из терпения и проклинать небо и человечество.

10 апреля.— В день Пасхи, мы выступили из Люкунгу. Жара смертельная; люди так и валились по дороге: несколько человек умерло. Мы нагнали суданцев, что вызвало новые стычки и потоки ругани.

11 апреля.— У большинства солдат лихорадка: общие жалобы. Все сомали, за исключением двух человек, заболели. Бартлот, со злости на свой злополучный отряд, кричал: «зачем я не на «Авансе», на месте Джефсона?» А от Джефсона я в тот же вечер получил письмо, в котором он сообщал о крайнем своем желании быть с нами «или где угодно, только не на этой бурливой и предательской реке Конго».

На другой день наш караван, еле живой, медленно тащился к месту стоянки и дошел с большим трудом. Суданцы отставали на целые километры, сомали все больны. Пришлось распаковать консервы и приготовить достаточное количество мясного супу, чтобы каждый из бедняков мог выпить хоть по одной чашке, когда, едва держась на ногах, он добирался до лагеря.

На другой день такой же переход и мы достигаем Лютэтэ. Всякий день потеря в людях: одни дезертируют, другие болеют, третьи мрут; пропажа ружей, консервов и снарядов.

У селения Нсэло, на р. Инкисси, встречаем Джефсона. Плавая вверх по быстринам Конго до Манианги, он тоже узнал жизнь с другой стороны! [71]

Солнце окрасило наши лица великолепным пурпуровым цветом. Щеки офицеров представляют сплошной кружок ярко-красного оттенка, что придает особый блеск их глазам. Ради вящей живописности, а также для того, чтобы точнее приблизиться к типу идеального исследователя, иные предоставляют влиянию дневного светила свои руки, и купают их в этой палящей стихии.

16 апреля.— Весь день перетаскивали миссию на противоположный берег Инкисси: в 5 1/2 часов пополудни весь караван был переправлен, в том числе двадцать ослов и стадо коз с мыса Доброй Надежды.

Во время переправы — обмен крепких слов между Селимом, сыном Массуда (зятем Типпу-Тиба) и господином Монтэней Джефсоном, командиром судна «Аванс». С тех пор как он женился на сестре верховного откупщика, Селим не может перенести ни малейшего знака неодобрения, и претензии его становятся невыносимыми. В Матади он учил уму-разуму лейтенанта Стэрса, теперь дошла очередь до Джефсона, который на какое-то его замечание сказал Селиму: — не суйся не в свое дело, не то я тебя кину в воду.— Надо было видеть, в какую он пришел африканскую ярость! Чтобы унять его, пришлось прибегнуть к вмешательству Типпу-Тиба.

На следующей стоянке я получил новые вести с озера Стэнли. Лейтенант Либрехтс, начальник этого округа, пишет, что к моим услугам готовы пароход «Стэнли» и еще один плашкот. Пароход «Вперед» будет готов только через шесть недель. А г. Биллингтон положительнейшим образом не дает мне «Генри Рида».

По вечерам, после каждого перехода, мое главное занятие состоит в судебных разбирательствах; я выслушиваю всевозможные жалобы. В этот день их было не меньше прежнего. Один туземец бил челом на занзибарца, который утащил у него лепешку из кассавы. Погонщик наших коз, по имени Бинза, считал себя обиженным потому, что ему не дали порции “тушеной требухи", и просил меня отныне предоставить ему право постоянно пользоваться ею; тощий занзибарец, считавший, что он умирает с голоду в отряде, где до сих пор выдавались изрядные порции риса, умолял меня взглянуть на его бедный сморщенный живот и позаботиться о том, чтобы жадный начальник отдавал ему сполна то, что ему следует. Селим, нижайший раб Типпу-Тиба, жаловался на офицеров, что они не достаточно его почитают.

— Они думают, я все еще царицы слуга (он был прежде переводчиком на одном из английских крейсеров); нет! я теперь [72] зять Типпу-Тиба! — У других покражи: у одного стащили ножик, у другого бритву или точилку...

18 апреля.— В лагере при реке Нкаляма, гонец привез мне письмо достопочтенного мистера Бентли: касательно просьбы нашей одолжить на некоторое время пароход миссии баптистов «Мирный» на этот счет он не получал от комитета запрещения; так что, если я поручусь, что занзибарцы не учинят ничего такого, что могло бы повредить репутации оной миссии,— а сию репутацию он, в качестве миссионера, обязан содержать в неприкосновенности, — то он с своей стороны будет весьма счастлив предоставить свой корабль к услугам нашей экспедиции. Хотя я и восчувствовал должную признательность за такую великодушную уступку, однако неожиданное упоминание о занзибарцах и довольно прозрачный намек на то, что мы должны отвечать за их поведение, достаточно показывают, как тяжела ему была эта жертва. А между тем, не лишнее было бы ему припомнить, что если он и его сотоварищи получили возможность основать свои поселения в Леопольдвиле, в Кинчассе, в Люколеля, то эта возможность добыта потом и кровью этих самых занзибарцев, которые, правда, подчас, ведут себя очень скверно, но однакож так, что местное население всегда предпочитает их племенам Хусса, Кабинда, Круманцам и Бангальцам.

19 апреля.— Короткий переход; как и в предыдущие дни; проливной дождь; речка Люйля, у которой мы ночуем, бурлит не на шутку,

20 апреля.— Приходим в деревню Макоко. Занзибарцы совсем выбиваются из сил. Несколько дней тому назад пришлось сократить им выдачу риса и они старались вознаградить себя тем, что вырывали и поедали шишки маниока ¹¹. 450 граммов риса в день, правда, маловато для чернорабочего; но если бы они рискнули еще немного похудеть и держаться только этой пищи, скудной, но здоровой, они не были бы так истрепаны болезнью. С выступления из Матади у нас вышло 12450 килограммов риса, т. е. около 13 тонн, для переноски которых я истощил весь контингент носильщиков, какой можно было добыть в этой области. Туземцы разбежались в сторону от торных дорог; своим занзибарцам мы не позволяли отлучаться за провизией подальше, опасаясь как [73] бы они не вздумали грабить; вот они и накинулись на ядовитые шишки маниока. От этого вскоре до ста человек оказались окончательно неспособными к труду; в том числе были и солдаты, и носильщики.

В Леопольдвиле, куда мы прибыли 21-го числа, к великой радости всего каравана, меня ожидало новое затруднение: для передвижения экспедиции по верхнему Конго приходилось рассчитывать только на «Стэнли», с нашим маленьким стальным баркасом «Аванс», да на пароход «Мирный» с небольшим плашкотом. Извлекаю из своего дневника следующие заметки:

Леопольдвиль, 22 апреля.— Мы находимся в 550 километрах от моря, в виду озера Стэнли; следовательно, миновав все пороги, мы имеем впереди 1800 километров пути вверх по реке до Ямбуйи и Арухуими, а там я предполагаю сухим путем дойти до озера Альберта.

Были с визитом гг. Бентли и Уитли. Уверяют, что «Мирный» сильно нуждается в починке. Я сильно настаиваю на неотложной необходимости проворнее покончить с этим делом. После долгих переговоров, согласились, чтобы 30-го числа все было в исправности.

После полудня откровенно разъяснил эти неприятности майору Бартлоту и г. Монтэнею Джефсону; я упомянул о том, чем миссионеры нам обязаны и выразил мнение, что для нас существеннее всего как можно скорее выбраться из округа, истощенного голодом. Здесь так мало теперь питательных средств, что правительство принуждено 60 дневных порций распределять на 146 человек; так что местные офицеры ходят на охоту за носорогами, водящимися в озере; да и нам придется делать то же самое, чтобы сколько-нибудь поберечь свой рис. Если же правительство на 146 человек своих людей может распорядиться только шестьюдесятью порциями, то чего же ожидать от них нам, с нашими 750 наемниками? По этому я просил товарищей сходить к мистеру Биллингтону и доктору Симсу, налегая преимущественно на первого из них (потому что второй, не состоя членом нашего главного штаба, может быть слишком на нас дуется за это), и откровенно выяснить ему наше положение.

Часа через полтора они воротились, с вытянутыми лицами. Полная неудача. Бедный майор! Бедный Джефсон!

В настоящее время управляет округом г. Либрехтс, который был моим сослуживцем на Конго, в Болобо. Мы с ним обедали сегодня и майор, вместе с Джефсоном, рассказал ему в [74] подробности историю их утреннего визита. Мы ничего не утаили от него, тем более, что он и сам знал все это не хуже нашего. Он вполне согласен с нами. Неотложность всеми признана.— Я предлагаю,— сказал Джефсон,— требовать немедленной выдачи «Генри Рида»!

— Нет, друг Джефсон, неосторожностей не нужно! Дадим время мистеру Биллингтону одуматься. Он вероятно не откажется признать, что его миссия многим мне обязана и не затруднится уступить мне свой пароход за цену, вдвое большую той, которую платит ему областное начальство. Кто существует по милости других, тот обязан быть милостивым. Завтра я к ним обращусь официальным порядком, и предложу им самые выгодные условия. Если же они и тогда не согласятся — подумаем о других способах.

23 апреля.— Все утро был сильно занят. Соседние туземцы приходили возобновить знакомство; только в 10 часов я освободился.

Нгальима рассказывал очень пространно и скучно, сколько всяких обид он терпеливо перенес и как он никогда не жаловался на наносимые ему оскорбления. С некоторого времени белые очень переменились, они стали гораздо повелительнее; полагая, что это не предвещает ничего доброго, он и другие старшины ушли подальше от станций и на базары больше не являются; от этого и провианту стало мало, и все вздорожало.

После такой сочувственной беседы со старыми приятелями, я прочел Бартлоту и Джефсону записку касательно моих прежних заслуг перед внутренней миссией: — Напомните все это господам миссионерам и, потом, во имя доброй приязни, христианского милосердия и человеколюбия, просите мистера Биллингтона дозволить мне месяца на два нанять у него «Генри Рид» на самых выгодных для него условиях.

Бартлот все еще не мог переварить мысли, что его красноречие пропало даром. Он попросил позволения попытаться еще раз.

— Сделайте одолжение, майор! И дай вам Бог успеха.

Он отправился в миссию, и с ним Джефсон, в качестве свидетеля. Вскоре я получил записку, совершенно в духе майора: все его доводы ни к чему не привели; он, впрочем, спорил преимущественно с Биллингтоном, а доктор Симс, сидя в креслах, по временам только вставлял кое-какие замечания.

Лейтенант Либрехтс, извещенный об этом, поспешил ко мне: — Это дело,— сказал он,— затрагивает государственные интересы, и правительство обязано вмешаться! Этот чиновник, один из лучших в Конго, вполне оправдывает то высокое мнение, которое я [75] выражал о нем в одном из прежних моих сочинений.— Он, со всевозможным рвением принялся улаживать это дело и вменил себе в обязанность доказать мистеру Биллингтону, как он неосновательно поступает, отказывая нам в содействии в такую трудную для нас минуту и притом при таких обстоятельствах, в которых мы решительно не вольны. Весь день г. Либрехтс сновал между той и другой партией, расспрашивал, объяснял, доказывал и, наконец, после двенадцати часовых усилий, добился того, что Биллингтон согласился получить за наем парохода по две с половиною тысячи франков в месяц.

24 апреля.— Делал смотр своему воинству. На лицо 737 человек и 496 карабинов; при перекличке не оказалось 57 человек и 38 ремингтоновских ружей. Что касается до топоров, секир, заступов, погребцов, копий, то, в течении двадцатидневного перехода, мы растеряли их более чем на пятьдесят процентов!

Некоторые из людей, отставших по болезни, еще может быть придут; но если столько народу не побоялось убежать, находясь почти за 5000 километров от своей родины, то что было бы, если бы мы пошли с востока? — Твоя экспедиция растаяла бы по дороге,— говорят мне на это с горьким цинизмом погонщики моего каравана. — Эти люди, взятые из Занзибара с плантаций корицы и гвоздики, настоящие скоты: в них ничего нет мужественного, они терпеть не могут труда и не знают цены деньгам; у них нет ни родных, ни жилищ. У кого есть семья, тот ни за что не сбежит, потому что после этого ему будет стыдно показаться соседям.— Все это очень верно, в нашем караване есть сотни «пагази», у которых нет другого ремесла, как забрать свое жалованье за четыре месяца вперед, да и улизнуть при малейшем благоприятном случае. На сегодняшнем смотру мне удалось насчитать у нас никак не больше ста пятидесяти человек вольных людей, все остальные — либо осужденные преступники, либо невольники.

Д. С. Джемсон предложил свои услуги, чтобы настрелять гиппопотамов; их мясо сколько-нибудь поможет нам поддержать людей на полу-порции, они получают в сутки только по 450 граммов рису. Для офицеров и для моих гостей арабов у меня еще есть в запасе штук тридцать коз. Соседние старшины навезли мне в подарок пятьсот суточных порций провианта. И за то спасибо!

Капитан Нельсон со своими дровосеками заготовляет топливо для пароходов. Завтра отправляю на пароходе «Стэнли» майора Бартлота и доктора Пэрк с их отрядами, которые они высадят повыше Уампоко, а оттуда пойдут на Мсуату. Нужно всеми мерами стараться [76] удалять с озера моих людей, покуда голод окончательно не вывел их из повиновения.

25 апреля.— «Стэнли» отплыл, увозя 153 человека команды и двух командиров.

Я был в Кинчассе, навестил своего бывшего секретаря Суинберна, ныне агента компании Сандфорда, основанной с целью добычи слоновой кости. Так как остов их маленького корабля «Флориды» почти готов, г. Суинберн очень любезно предложил мне им воспользоваться; сам он, впрочем, не думал пускать его в ход до конца июля, потому что тогда только должен приехать барон Роткирх, с винтом и машинами. Я спешу принять его предложение и высылаю в Кинчассу часть своих людей, чтобы ускорить постройку деревянного спуска на воду.

Наш механик, Джон Уокер, чистит и готовит «Генри Рида» к плаванию по верхнему Конго.

Сегодня умерли один занзибарец и один суданец.

27 апреля.— Тринадцать занзибарцев и один суданец, отставшие на пути, воротились к отряду; но они распродали свои ружья и почти всю свою утварь!

28 апреля.— Тронулись из лагеря. Сухим путем идем в Кинчассу, где я хочу лично распорядиться спуском на воду «Флориды», которая послезавтра будет готова. Гг. Антоний Грешоф, член голландской компании, и Суинберн от компании Сандфорда, оказывают нам широкое гостеприимство.

29 апреля.— В Кинчассе. Лагерь расположился под тенью баобабов. Пришли пароходы «Стэнли» и «Генри Рид», приведший на буксире «Вперед».

30 апреля.— Спустили «Флориду». 200 человек отлично протащили ее по наклонному помосту, а спустив на воду, отвели к пристани голландской фактории и там прицепили к «Стэнли», который поведет ее на буксире..

Я вручил каждому из моих офицеров инструкцию, сообразно которой они должны распределять посадку людей на нашей маленькой флотилии.

Далее в Инструкции стояло следующее:

«Г. У. Бонни поручаю надзор за вьючным скотом и за козами; кроме того, он будет ассистентом доктора Пэрка, по каждому требованию последнего.

«Каждый из офицеров лично отвечает как за поведение своего отряда, так и за исправность оружия и снарядов.

«Офицеры приглашаются почаще осматривать патронташи и записывать их содержимое в памятную книжку, чтобы люди не смели продавать боевых снарядов туземцам и арабам.

За легкие проступки дозволяется подвергать самому легкому телесному наказанию, и то как можно реже. Предоставляю это на совесть каждого; и предлагаю всемерно стараться не раздражать людей, избегать мелочных придирок или излишней требовательности.

«Я, с своей стороны, всегда был снисходителен: примите за правило, чтобы на каждое наказание приходилось три прощения. Прошу господ офицеров постоянно иметь в виду, что наши люди исполняют труд крайне тяжелый: климат чрезвычайно зноен, вьюки тяжелы, переходы утомительны, а пища однообразна и часто недостаточна. В подобных условиях человеку свойственно становиться раздражительным; поэтому наказания должны быть налагаемы с крайнею осмотрительностью и только в тех случаях, когда мера терпения переполняется. Тем не менее дисциплину необходимо соблюдать, особенно в интересах общего благосостояния.

«О важных провинностях, могущих влиять на судьбу экспедиции, прошу доводить до моего сведения и буду судить сам.

«Во время плавания каждый из офицеров своим чередом будет исполнять ежедневные обязанности: он имеет надзор за раздачей пищи, за чисткой корабля; наблюдает за тем, чтобы не было ссор и драки, за которой могут последовать и удары ножом; присмотрит за правильной раздачей корма животным и за ежедневным их пойлом. За более подробными инструкциями рекомендую обращаться к майору Бартлоту».

Комментарии

8. Согласно этим показаниям я и делал заказ портному. Эмину по тои пришлось укорачивать свои панталоны больше чем на 15 сантиметров.

9. Бригадный генерал.

10. Сеид Баргаш скончался полгода спустя.

11. Satropha manihot, растение из семейства молочайных. Подземные клубни в свежем состоянии содержат питательную мякоть, но также и ядовитый сок, который от просушивания исчезает. Высушенная и толченая мякоть дает муку, называемую кассавой. Из нее же приготовляется известное маниока или белое саго.

12. Около 5 десятин.