Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

КУРОПАТКИН А. Н.

АЛЖИРИЯ

II.

ПИСЬМА ИЗ АЛЖИРИИ

IX.

Обед и праздник, устроенные нам агою Уаргла Бен-Дриссом. — Город Уаргла. — Рынок. — Городское кафе. — Раздача «диффа», артезианские колодцы и их очистка. — Налог на пальмы.

Вернемся теперь к прерванному рассказу о пребывании нашего отряда в Уаргла.

Пока разбивался лагерь и подтягивались опоздавшие верблюды, ага пригласил нас укрыться от солнца в его жилище в «казба» (цитадели). Пройдя мимо нескольких, чисто содержанных помещений, мы, через низкую дверь, пошли в большую залу, посредине которой стоял стол, а вокруг были расставлены скамейки и стулья, обитые красным сукном. Стены были увешаны оружием, трофеями охоты, сбруею. Тут же виднелось несколько старых объявлений на цветной бумаге о продаже различных земельных участков в г. Бискра 7. Два больших) окна и несколько маленьких, проделанных в потолке, были закрыты красною шерстяного материею. Посредине стола, накрытого скатертью, лежала большая куча газет, еще в обертках. Подойдя ближе, я разглядел, что это были разрозненные нумера «Фигаро» и «Акбара» еще за февраль и март 1874 года. Почтенный хозяин, задававшийся целью принять нас по европейски, вряд ли мог знать, что мы уже читали эти газеты год тому назад, так как во всем оазисе Уаргла никто, не исключая его самого, не умеет читать по-французски. Потом объяснилось, что Бен-Дрисс, выписывая из г. Бискра к приезду генерала Ловердо вина и закуски, выписал [224] вместе с ними и виденные нами газеты, считая их непременным дополнением европейски сервированного стола.

Пригласив нас занять места за столом, хозяин дал знак, по которому несколько служителей внесли на больших подносах конфекты местного приготовления, медовые печенья, английские газеты, французские пирожные и апельсины. Сласти запивали бордоским вином и несколькими полубутылками шампанского, весьма, впрочем, плохого. Хозяин, вопреки закону Магомета, сам подал нам пример, выпив стакан красного вина.

В ожидании парадного обеда, приготовляемого нам Бен-Дриссом, мы отправились осматривать город. Город заключает в себе три квартала: Бени-Брагин, Бени-Угин и Бени-Сюсин. Последний почти весь разрушен колонною генерала ла-Кроа в 1871 году. Население каждого квартала образует особую партию, почти всегда враждебную остальные. Во время восстания 1871 года, жители квартала Бени-Сюсин почти поголовно пристали к инсургентам, за что и были наказаны французским генералом. Часть их, оставшаяся в живых, бежала в Тунис.

Длинные, узкие и кривые улицы рассекали город во всех направлениях. Над воротами домов мы видели грубые орнаменты, вылепленные из глины, год постройки и стих из корана. Как средство против дурного глаза, над серединою ворот были вмазаны черепки цветной чашки или нарисован глаз. Большинство жилищ, вообще весьма опрятно содержанных, были сложены из комьев глины, с небеленными стенами и с глиняным полом. Два, три обрубка дерева и деревянная скамья заменяли мебель, а несколько горшков, чашек и корзин составляли всю утварь. На всем лежал отпечаток бедности, при саном низком уровне потребностей.

Город был окружен крепостною стеною, с шестью городскими воротами, хорошо прикрывающею жителей от набегов номадов, но не могущею, конечно, выдержать действия европейской артиллерии. Вокруг стены шел ров в шесть сажен шириною. Наполняясь водою из нескольких артезианских колодцев, этот ров служит одним из источников вредных испарений.

Жители города, при нашем приходе, весьма приветливо здоровались и охотно сообщали просимые у них сведения. Отделившись от своих товарищей, я дошел до небольшой площадки, на которой играло несколько ребятишек. Усевшись на глиняной скамье, я стал наблюдать за их играми. Скоро дети окружили меня и, минут через десять, уже совершенно освоились с новым для них гостем. Они [225] дотрагивались до меня руками, ощупывали пуговицы, погоны, лазили в карманы. Каждая новая вещь, находимая ими в моих карманах, возбуждала непритворное удивление на их черных, некрасивых лицах. Платок, спичечница, порт-сигар, кошелек, записная книжка, карандаш, все было по очереди рассмотрено и возвращено мне в целости. Только двое из наиболее взрослых, возвращая мне кошелек, попросили дать им несколько мелких монет. Окруженный ребятишками, я не заметил приближения нового лица. Это был полицейский, мулат, с босыми ногами, в коротких белых штанах, в зеленой куртке, с цепью на шее и пальмовою тростью в руках. Думая сделать мне приятное, он раздал несколько ловких ударов тростью по спинам детей, что заставило их разбежаться во все стороны с криком, а сам, остановясь против меня, предложил, вероятно, свои услуги, на непонятном для меня языке. Объяснив знаками, чтобы он оставил ребятишек в покое, я пригласил его сесть рядом со мною. Мы снова были окружены детьми, из которых один, прежде мною незамеченный, вынимал из своего подола и ел что-то хрустевшее у него на зубах. Полицейский, увидев мальчугана, подошел к нему, важно запустил свою руку в его подол и, возвратясь ко мне, предложил отведать вместе с ним принесенное им лакомство. Рассмотрев поближе, я с удивлением заметил, что это была сушеная саранча. После я убедился, что саранча составляет весьма важное подспорье в пище жителей Уаргла, и ценится довольно высоко, но в первую минуту я не мог скрыть некоторого отвращения к этой непривычной для европейца пище. Я взял, впрочем; у полицейского несколько крупных экземпляров саранчи, для своей коллекции. Вернувшись в лагерь, я показал их своим спутникам и получил объяснение, что не только жители оазисов, но и арабы большие потребители саранчи. Во время пролета, ее собирают массами и заготовляют впрок. Это заготовление состоит в следующем. Берется кадка воды, в которой растворяется некоторое количество соли. Кадка наполняется до краев. Через 24 часа свежепросоленная саранча вынимается и раскладывается слоями на циновках на солнце. Через следующие 24 часа она уже высушена, и в этом виде, всыпанная в мешки, может сохраняться без порчи несколько месяцев.

В семь часов вечера мы отправились на обед к аге Бен-Дриссу. Нас ввели в большую столовую, с двумя рядами грубо сделанных колонн, убранную разноцветными коврами. Хозяин любезно пригласил садиться за стол, сервированный по европейски. Перед каждым лежал накладного серебра прибор, стояли рюмки и стакан. [226] Несколько бутылок бордоского вина были расставлены по столу. Обед состоял из множества блюд на половину французской, на половину арабской кухни. Под конец подали неизбежные блюда кус-куса и двух баранов, зажаренных целиком. Обед окончился десертом из апельсинов, фиников и кофе.

Бен-Дрисс, прежде чем был назначен агою Уаргла, долго служил в спагисах, много терся в обществе французских офицеров и не раз участвовал на званых обедах, по-европейски устроенных, чем и объясняется та обстановка, которую мы нашли у него.

Его родной брат, Саид-Бен-Дрисс, ага Тугурта (на юге провинции Константины) может назваться истинным пионером французской цивилизации в Большой Сахаре. Получив хорошее образование в лицее г. Алжира, Саид-Бен-Дрисс прекрасно владеет разговорным и письменным французским языком, даже выписывает в Тугурт несколько газет. Он много путешествовал по Франции, жил в Париже, где свел знакомство с француженкою-авантюристкою, которая, по обеспечивающему ее контракту, согласилась ехать с ним в Тугур; она и теперь там живет, по отзыву всех, весьма счастливо, как законная жена и полная хозяйка в доме Саид-Бен-Дрисса. Во время своего пребывания, в прошлом году, в Париже, Саид купил для себя и для своего брата полную сервировку из накладного серебра для обеденного стола, купил европейскую мебель, седла, сделал запас вин, консервов и проч. Часть этих запасов он выслал своему брату, для приема генерала Ловердо.

По окончании обеда, хозяин предложил нам выйти на внутренний двор, где была приготовлена оригинальная забава. Ярко пылавший костер причудливо освещал толпу жителей, тюркосов и спагисов, собравшихся смотреть на представление. Посредине стояли наряженные. Первыми выступили несколько детей, довольно искусно замаскированных баранами. Они блеяли, щипали траву из корзины и, наконец, были прогнаны пастухом, чтобы дать место новым актерам. За ними два негра, закрытые ковром, представляли из себя льва. Посредине головы переднего торчали две зажженные пальмовые палки, изображавшие раскаленные глаза царя зверей. Импровизированный лев сделал довольно искусный прыжок и начал рычать, поворачиваясь на месте и оглядывая всех присутствующих. Между публикою пошел громкий говор, вызывающий охотника сразиться со страшным зверем. Смельчак нашелся. С ружьем на перевес он сначала, как кошка, прокрался вдоль толпы и потом, сделав прыжок, стал против льва, криком вызывая его на борьбу. Лев, увидя противника, страшно [227] зарычал и начал медленно на него наступать, собираясь сделать прыжок. Охотник то прицеливался в него, что заставляло льва пятиться, то представлял из себя вид полного отчаяния. Присутствующие с живейшим интересом следили за этою сценою. Наконец, охотник, воодушевившись, стал, в свою очередь, наступать на зверя, не спуская с него прицеленного ружья. Раздался выстрел и лев растянулся на песке при громких криках одобрения зрителей. Началась продажа его шкуры и, наконец, зверя унесли на носилках. Затем, на сцену выступили верблюд и баран, которых вел одетый в рубище старик-пастух. Два туземца, накрытые темным палацем (род ковра), изображали туловище верблюда, а вместо головы, на длинной палке, был прикреплен верблюжий череп. Ребенок, одетый в шкуру барана, с приделанными рогами, весьма искусно подражал блеянию этого животного. Принесли корзину с травою, которую верблюд и баран начали есть. Череп верблюда был приспособлен так, что он открывался и стучал зубами, к большому удовольствию публики.

Не успел скоро надоевший всем верблюд скрыться, как из толпы стали выходить один за другим маскарадные солдаты в рубищах, в шутовских костюмах, в высоких соломенных шляпах, с длинными пальмовыми палками вместо ружей. Они, в числе 20 человек, выстроились в шеренгу. Один из них, с полуторасаженным зеленым пальмовым листом, изображал из себя знаменщика. Началось ученье, комическое подражание ученью французских солдат, с искаженными французскими командами. Делали на плечо, на караул, ружье вольно, заряжание и стрельбу по командам. После приемов шеренга прошла мимо нас церемониальным маршем.

В антрактах между этими сценами, несколько шутов, в изодранных бурнусах, с погремушками, перьями, соломою, выделывали различные фокусы на манер наших клоунов. Наибольшее удовольствие доставляла зрителям следующая, далеко не невинная шутка. Один из слуг аги ставал табурет подле костра и приглашал шута сесть отдохнуть; табурет оказывался сломанным и бедный шут валился в огонь; лохмотья его загорались и тушились публикою ударами пальмовых палок и кулаками. Шутка эта повторялась несколько раз и всегда с успехом. Спектакль закончили двое мужчин (кажется, из наших тюркосов), которые, одевшись женщинами, проплясали перед нами, под звуки музыки, национальный женский танец, сопровождая его весьма нескромными телодвижениями. Во все время представления ярко горел костер и играла оглушительная музыка. [228]

Более утомленные, чем довольные, мы распрощались, наконец, с нашим гостеприимным хозяином и вернулись в лагерь.

На другой день, рано утром, я отправился на городской рынок, выстроенный Бен-Дриссом, по указанию французов. Рынок этот напоминает наши среднеазиатские караван-сараи. Обширный четырехугольный двор был окружен шестьюдесятью небольшими лавками, с навесами вперед, образующими общую галерею. В каждой лавке была только одна дверь, которая служила и окном. Во всех постройках было употребляемо исключительно пальмовое дерево, брус которого, от двух до трех сажен длины, стоит в Уаргла около двух франков. Посредине двора вырыт колодец, окруженный стенкою, с неглубоким бассейном для водопоя к одной стороне. На глиняном столбе, сложенном подле колодца, прибита жестяная дощечка, с надписью масляными красками, «ла-Кроа» (фамилия генерала, взявшего Уаргла в 1871 году).

Большая часть торговцев, сидевших в лавочках, были мозабиты; двое из них очень порядочно говорили по-французски. Главный товар рынка составляли финики, затем, пшеница, ячмень, сушеная саранча, сложенная в большие мешки, масло, сухой кус-кус, сало и свежая баранина. К этим товарам в пяти, шести лавках примешивались несколько кусков материи английских и французских фабрик, идущих через Тунис и г. Бискру, туземные ткани, сахар, кофе, небольшое количество железных изделий и обуви.

На дворе толпилась масса туземцев, покупающих у арабов баранов, или выменивающих у них зерно на финики. Торговля здесь идет частью на французские деньги, но, преимущественно, меновая. Цены некоторых продуктов, по собранным мною справкам, были следующие: 1 каруй (20 литров, около 12 килограммов) фиников — 1 фр. 80 сант.; 1 каруй (20 литров, около 16 килограммов) пшеницы — 7 фр. 20 сант.; 1 каруй (20 литров, около 12 килограммов) ячменя — 4 фр.; 1 килограмм сухого кус-куса — 1 фр. 60 сант.; 1 фунт табаку для жевания — 1 фр. 60 сант.; 1 мерка саранчи, размерами схожая с нашим гарнцем (в 2 килограмма весом) — 30 сант,; 1 килограмм сала — 5 фр.; 10 яиц — 85 сант.; баран от 22 до 27 франков.

С рынка я отправился, со своим переводчиком, в городское кафе. Я вошел в большую комнату с глиняными столбами посредине, глиняным полом, устланным циновками из пальмовых листьев, и глиняными скамьями вокруг. Потолок сделан из нескольких пальмовых балок, покрытых пальмовыми листьями, с [229] двумя небольшими отверстиями, служащими окнами. Посредине потолка привешен на проволоке большой стакан, наполненный маслом, со светильнею внутри. В углу комнаты устроена печка для варки кофе. Около двадцати человек наполняло кафе. Между ними было несколько наших тюркосов и спагисов. Несколько групп азартно играли на деньги в испанские карты. Особенно горячились и кричали негры. Четверо тюркосов составили особую партию, а двое спагисов пристроились к кучке, по-видимому, зажиточных местных жителей. Старик негр, с полным равнодушием ко всему окружающему, толок кофе в большой ступке из пальмового дерева. Двое из присутствующих растянулись на лавках и спали. Ловкий мальчик разносил желающим маленькие чашки крепкого кофе, весьма приятного на вкус. Цена чашки — 10 сантимов.

Вернувшись в лагерь, я заметил в нем необыкновенное оживление. Опытные туземцы предсказали наступающую бурю и все суетились, чтобы уложить вещи в кантины (сундуки) и укрепить палатки. В воздухе было душно. Мой термометр, в два часа пополудни (14-го февраля ст. стиля), показывал 30 градусов тепла в тени. Вдали виднелись облака песку, которые все ближе и ближе к нам придвигались, застилая понемногу солнце. Наконец, солнце совершенно скрылось, и мы были обданы душным, раскаленным ветром «сироко», несущим массу мельчайшей песчаной пыли, которая пронизывала наши палатки, наше платье и жалила наше тело. Мы улеглись на кроватях, беспомощно ожидая конца бури. Ветер усиливался, рвал палатки и заносил нас слоем песку. К счастью, к четырем часам буря кончилась и мы, выйдя на воздух, долго мыли свои лица, волосы, бороды, вытряхивали платье, одеяла; некоторые даже переодевались, чтобы освободиться от покрывавшего их песка.

Вечером я пошел посмотреть на раздачу «диффа» (угощение) нашим тюркосами, спагисам и верблюдовожатым. Из городских ворот вышло 22 туземца, несшие на головах большие деревянные блюда кус-куса (туземное блюдо, описанное много выше) и горшки марга (соус к кус-кусу). Придя в лагерь, они поставили все принесенные блюда в ряд, и вахмистр спагисов начал раздачу их нашим людям.

На каждых семь, восемь человек приходилось по одному блюду. Диффа, которая приносилась в этом размере за все пребывание наше в Уаргла, составляет повинность, ровно раскладываемую на всех городских жителей. Каждое блюдо выставляется с известного числа домов, причем с одного берется мука, с другого мясо, овощи и [230] т. д. Для офицеров каждый день приносилась особая диффа, более обильная, состоящая из кус-куса, жареной баранины, медовых печений и прекрасных фиников.

Вместе с диффою явился в наш лагерь и ага Бен-Дрисс, который пригласил генерала и всех офицеров присутствовать на другой день, утром, при очистке одного из артезианских колодцев, на что мы ему и выразили наше полное согласие.

Жизнь оазиса, при совершенном отсутствии текучей воды, поддерживается только водою из колодцев. В Уаргла на 450,000 пальм имеется 185 артезианских колодцев, заслуживающих полного внимания. Их глубина доходит до 25 сажен. Главную трудность при их устройстве представляет пробивание твердого известкового слоя, на глубине около 20 сажен, за которым скрывается вода. Нужно быть очень осторожным; иначе вода, сразу и с большою силою хлынувшая, потопит рабочего.

Колодцы устраиваются четырехугольные, от одной сажени до четырех аршин в стороне. Бока их выкладываются прочным срубом из пальмовых деревьев. Вода держится часто несколько выше уровня поверхности земли, на высоте верхнего венца. Колодец закрывается сверху герметически, а в стороне роется неглубокий бассейн, наполняемый, по мере надобности, водою. Из бассейна вода идет по глубоким канавам, орошая пальмовые сады и, когда нужно, даже затапливая поверхность небольших полей и огородов.

Придя на назначенное место, мы увидели около раскрытого колодца кучу ила, работу предыдущих дней, и костер, вокруг которого сидели четыре совершенно нагих (с одними поясами) мулатов. Это и были водолазы. Подле них толпились несколько десятков любопытных. Водолазы имели довольно мрачный вид; они молча поворачивала к огню то спину, то грудь своего черного тела, слазанного слегка салом. Их уши были плотно заткнуты кусками бараньего сала. На верхнем срубе колодца лежало два пальмовых бревна; к одному из них были привязаны две толстых веревки: одна — укрепленная неподвижно, другая — с привязанною на нижнем конце корзиною, вместимостью в два ведра. Для очистки колодца водолаз спускается по неподвижно укрепленной веревке на дно его, и под тяжестью столба воды в 25 сажен наполняет корзину илом, скопившимся на дне.

Старший из четырех мулатов, сидевших у огня, первый начал эту трудную работу. Он уселся на одном из бревен, положенных на сруб колодца, смочил голову, потом, придерживаясь за неподвижно укрепленную веревку, опустился в воду по шею, старательно [231] вымыл нос, рот, опустился сажени на две в снова показался, сделал несколько сильных вдыханий и, наконец, начал медленно опускаться ко дну. Он пробыл под водою две минуты двадцать пять секунд. Только что мулат показался на поверхности, по-видимому, сильно утомленный, его подхватили под руки, поднесли к носу дымящуюся головешку и помогли выйти из колодца, после чего он начал обогреваться у огня. Затем, вытащили корзину, наполненную его руками илом. Второй и третий водолазы повторили с машинальною точностью все, что было проделано первым; они пробыла под водою: второй 2 минуты 35 секунд, третий 3 минуты 3 секунды. Я забыл добавить, что все водолазы, прежде чем погружаться в воду, творили молитву: все они в продолжение работы сохраняли полное молчание. Третий водолаз, вынырнув из глубины, казался совершенно истощенным: пульс его усиленно бился, а из носу текла кровь со слизью. После этого, корзину оставили на дне для четвертого водолаза, еще ученика, который должен был только осмотреть работу своего товарища и, если может, то прибавить и от себя несколько горстей илу. Ученик пробыл под водою всего 1 минуту 45 секунд. Показавшись на поверхности, он был быстро подхвачен и вытащен из воды почти в бесчувственном состоянии. Из носу и из ушей, сквозь сало, у него обильно текла кровь.

Это ремесло на столько требует подготовки и так тяжело, что практикуется только несколькими фамилиями, в среде которых переходит от отца к сыну. Смертные случаи весьма часты; так, еще не прошло трех недель, как отец водолаза-ученика был вытащен из колодца мертвым.

Заработная плата производится с каждой вынутой корзины по 40 сантимов. Работают только два часа по утрам, причем опытный рабочий может выручить от 1 франка до 1 фрака 59 сантимов в день.

Смотря на эту трудную работу, у меня невольно явилась мысль, почему французское начальство в Алжирии не выпишет для жителей Уаргла нескольких простых и дешевых водолазных приборов, которые могли бы спасти жизнь нескольким людям и удешевили бы содержание пальмовых садов.

Остальное время нашего пребывания в Уаргла протекло для меня в осмотре окрестностей и пальмовых садов; а генерал с офицерами «бюро арабов» все это время провели в прениях с агою Бен-Дриссом и с городским «джема» (совет старшин, [232] выбираемый населением) по вопросу о налоге с пальмовых деревьев, увеличения которого желало французское начальство.

Туземное население Алжирии обложено податями двоякого рода: податями с произведений земли и податями со скота.

Упряжка в два быка служит единицею для обложения первого рода. Предполагая, что упряжкою в два быка можно обработать 10 гектаров земли, и что каждый гектар даст 60 франков доходу, французы берут с каждой подобной упряжки по 60 франков в год, или десятую часть всего дохода. В зависимости от урожая, после освидетельствования офицерами «бюро арабов», размер этого налога может быть значительно уменьшен.

Каждый верблюд обложен пятью франками, корова двумя франками, а баран 50 сантимами в год. Лошади вовсе не обложены, в видах поощрения коневодства.

Общая цифра всех податей, сбираемых с туземного населения Алжирии, достигла до 14.000,000 франков в год; но в последние годы эта цифра начала заметно уменьшаться, и в 1873 году весь сбор уже не превышал 10,000,000 франков 8.

Жители оазисов Большой Сахары обложены совершенно особым налогом, а именно, налогом с пальмовых деревьев. Главную трудность при установлении этого налога составляет определение доходности пальм. В городе и оазисе Бискра средняя доходность пальмы определена в 70 килограммов фруктов в год. По собранным мною сведениям, пальмы в Уаргла дают от 8 до 12 режимов (кистей) фруктов в год, каждый от 2, 5 до 16 килограммов весом, что составляет от 20 до 192 килограммов, или, в среднем, около 100 килограммов фруктов в год. При существующих в Уаргла ценах на финики (вообще цены, в зависимости от урожая, весьма изменчивы), доходность пальмы будет колебаться от 3 франков 60 сантимов до 34 франков в год.

Налог на пальмы существует в Уаргла еще со времени турецкого владычества. Турки брали с уарглинцев всего 26,000 франков в год. Французы, приняв в 1853 году оазис Уаргла в свое подданство, оставили сначала для себя те же самые подати, которые платились прежде туркам. В первые десять лет, т. е. до 1863 года, они увеличили их только до 34,500 франков, а в 1863 году потребовалась новая прибавка в 19,432 франков, составившая, вместе с прежними, общую сумму податей в 53,932 франка. [234]

Расход этих денег был следующий: жалованье каиду и пяти шейхам 9,133 франк. 30 сант.; жалованье 12 всадникам, содержащим почту между Уаргла и Тугуртом, по 45 франков в месяц, 6,480 франков; жалованье пяти всадникам, состоящим при шейках, 2,700 франков; содержание 30 всадников, составлявших милицию каида, по 98 франков в месяц, 35,280 франков; поправка их оружия 188 франк. 70 сант.; всего 53,773 франка. При сборе налога с номадов, с одного верблюда бралось как с 25 баранов или с пяти пальм.

Отсюда видно, что весь приход шел на содержание администрации и, главным образом, на милицию. В 1868 году был сформирован макзен (милиция) из 200 всадников, но я не знаю, каким образом были собраны суммы на их содержание; мне известно только, что до настоящего года все доходы, получаемые французами с оазисов Большой Сахары, не окупают расходов по управлению ими.

Начальник нашей экспедиции первый сделал попытку регулировать более точным образом налог на пальмы и тем доставить хотя небольшой доход.

Первоначально некоторые из офицеров «бюро арабов» предполагали брать с каждого дерева по два франка, но вскоре, встретив упорное сопротивление в Бен-Дриссе и, в особенности, в «джема», они начали уменьшать свои требования и, наконец, согласились на 30 сантимов с пальмы. При 420,000 больших пальмовых деревьях, считаемых в Уаргла, этот налог даст 126,000 франков в год, из них треть пойдет на вознаграждение лиц туземного начальства; в том числе на долю Бен-Дрисса придется около 15,000 франков.

Налог этот, по-видимому, незначительный, по сравнению его с высчитанною выше доходностью пальмы, составит весьма круглую цифру при распределении его между жителями. При 6,000 человек, на долю каждого из них, придется около 20 франков, а на семейство, считая его в пять членов, 100 франков в год,

Как бы то ни было, прения окончились в пользу французов, и джема, на долю которой достались только убытки, еще обязана была устроить нам прощальную диффу (угощение), после которой мы и выступили по направлению к «конфедерации Мзаба», описание которого составит предмет следующего и последнего моего письма.

X.

Мозабиты. — Их происхождение. — Конфедерация семи городов Мзаба. — Совет джема. — Борьба власти светской с духовною. — Города Бени-Зген и Гардайя.

Предметом настоящего письма будет описание нескольких городов, расположенных в Большой Сахаре в известных под общим названием Мзаба, и их обитатели мозабиты.

Мзаб представляет, без сомнения, наибольший интерес из всего нами виденного в Сахаре, как по своему положению, составляющему центр торговли номадов Большой и Малой Сахары, так и в особенности по характеру его обитателей — мозабитов.

Происхождение мозабитов неизвестно. Наиболее вероятная гипотеза заключается в том, что они в X столетии вышли с севера Алжирии, и первоначально поселились близ оазиса Уаргла (описанного мною выше). Маловоинственные мозабиты скоро были вытеснены арабами из основанных ими городов и должны были искать себе нового убежища. Они выбрали район Большой Сахары, известный под названием шебка, как наиболее обеспечивающий их от набегов номадов. Этот район представляет обширное, возвышенное и скалистое плато, высотою до 550 футов над уровнем моря, изрезанное глубокими оврагами и несколькими руслами сухих рек. На одном из них, прорезывающем Мзаб в юго-восточном направлении, в 600 верстах к югу от города Алжира, мозабиты основали город Гардайн, близ которого, на 5 верстах протяжения, лепятся четыре остальных города Мзаба: Бени-Зген, Мелика, Бу-нура и Эль-Атеф. Кроме того, вследствие внутренних смут, из г. Гардайя были вытеснены две слабейшие партии, которые основали еще два города: Герарра и Бериан; первый в 100 верстах в северном направлении от г. Гардайн. Все семь поименованных городов составляют в настоящее время «конфедерацию Мзаба», и управляются выборными старшинами совершенно независимо от французов.

Причины, заставившие мозабитов покинуть север, вероятно, религиозные. Нужно заметить, что они составляют между магометанами секту, весьма презираемую истинными правоверными. Как пуритане выселились в Америку, как мормоны, основав секту, выбрали для поселения наиболее пустынную местность Соленого озера, так, весьма вероятно, и мозабиты бежали из относительно населенного севера Африки в пустыню, в надежде спастись от своих преследователей и лучше сохранить чистоту нравов и неприкосновенность принятых [235] ими религиозных догматов. Трудолюбивые, как пуритане или мормоны, мозабиты, ценою огромных усилий, создали на совершенно безжизненной скалистой местности цветущие города и обширные оазисы. Нравы их долгое время оставались весьма суровыми, и наказания за малейшие преступления налагались часто жестокие. Так, например, за курение табаку виновный подвергался двум сотням палочных ударов; за воровство полагались палки, денежный штраф и изгнание из города, а по другим сведениям, вору отрубалась правая рука; женщины за неверность побивались камнями. Теперь, как мы увидим ниже, нравы мозабитов сделались значительно мягче, а вместе с ними смягчились и наказания.

Что касается внутреннего устройства Мзаба, то оно, в главных основаниях, сохранилось без изменения до настоящего времени. Как прежде, так и теперь, каждый город Мзаба управляется совершенно независимо от прочих. В каждом из них уже давно обозначалось два вида власти: светская и духовная, Первая, в обширном смысле, принадлежала народному собранию, вторая — собранию толба (ученых). Для заведывания делами города по вопросам второстепенным, касающимся его благоустройства, публичных работ, сбора податей и т. п., народным собранием избиралось 12 членов, составлявших совет джема, с кебиром во главе. Точно также, для непосредственного наблюдения за чистотою нравов граждан и для решения спорных юридических вопросов по корану, толба из своей среды выбирала другой совет: «духовную джему», тоже из 12 человек.

Все города Мзаба вместе образуют союз. Центрального союзного правительства никогда не было, но для решения общих вопросов или в случае внешней опасности от каждой джемы назначалось по одному члену, которые и составляли временную союзную джему, с шек-баба во главе.

Отсутствие прочной центральной власти служило причиною бесконечных, часто кровавых распрей, свирепствовавших в Мзабе, как между отдельными городами, так и в каждом городе, между различными партиями. Эти распри, цель которых в большинстве случаев — захват власти, раздирают Мзаб и в настоящее время. В различных городах то джема деспотически правит городом, то наоборот, в городе господствует полная анархия. Часто членами джемы становятся не выборные народа, а несколько человек из наиболее богатых и влиятельных фамилий, которые даже удерживают захваченную ими власть наследственно, между своими родственниками. [236]

Борьба идет также между светскою властью джема и духовною толба. Иногда толба захватывает власть в свои руки и вмешивается в светские дела.

Период господства духовной власти наиболее тяжел в Мзабе для населения, по тому фанатизму, в особенности по отношению к слабым и женщинам, который всегда проявляет духовная джема.

В настоящее время в Мзабе (в феврале 1875 года), на сколько я мог узнать из расспросных сведений и личных наблюдений, наиболее характерные образчики внутреннего управления представляются городами Бени-Згеном, Гардайя и Берианом.

Первый из этих городов, наиболее богатый из всего союза, вмещает в себе как бы аристократию Мзаба. В нем главная власть сосредоточена, в настоящее время, в светской джеме. Из 12 членов, ее составляющих, трое, принадлежащие к знатным фамилиям, захватили все управление в свои руки, созывая остальных членов только для совещания. Эти три члена стараются удержать власть в своих руках наследственно, в чем отчасти и успели, так как одного из них недавно заступил, без выбора народного собрания, его сын.

В г. Гардайя, наиболее значительном по населению и демократическом по духу, ни джема светская, ни джема духовная не имеют никакого значения. Правит всем народная партия, часто при помощи ружей и сабель. Этот город наиболее других представляет образчик анархии.

В Бериане перевес приобрела духовная власть, которая и правит теперь деспотически городом.

Преобладание духовной власти в этом городе выказалось, между прочим, в недружелюбном приеме, сделанном нам его жителями, и в том недоверии, с которым они относились к нашим расспросам во время посещения города. Весьма характерен следующий факт. Значительные остатки диффа (угощения), предложенного нам в этом городе, съедаемые обыкновенно в других городах присутствующими мозабитами, были объявлены духовною джемою нечистыми, и на другой день проданы с публичного торга на рынке арабам и неграм.

Благодаря постоянным распрям, отсутствию сильного правительства и невоинственности населения, Мзаб никогда не имел и не имеет теперь политического значения в Большой Сахаре, которое могли бы иметь его семь городов-крепостей, расположенных почти на неприступной местности и защищаемых более чем 8,000 ружей. Гораздо важнее для Алжирии экономическое значение Мзаба, которое мы и [237] рассмотрим ниже, приведя предварительно те сведения о городах и населении Мзаба, которые нам удалось собрать за короткое время нашего там пребывания.

Каждый из пяти городов Мзаба (не считая Герарра и Бериана) расположен на скалистых высотах, стесняющих долину р. Мзаба, и окружен весьма сильными, по местным понятиям, крепостными стенами. Особенно сильна ограда Бени-Згена, усиленная двух и трехэтажными выступными башнями, служащими для фланкирования.

Постройка городов носит общий тип построек всех ксаров (деревень Алжирии); лучшие из них мы заметили в г. Эль-Атефе и в особенности в г. Бени-Згене, где за последние пять лет отстраивается новый квартал, резко отличающийся от остальных правильностью и красотою построек. Нам объяснили, что каменщики Бени-Згена усовершенствовались в своем ремесле в больших городах Алжирии, где они долго работали на французов.

На постройку домов употребляется почти исключительно пальмовое дерево. Из ар-ара (хвойной породы) я видел лишь несколько выходных ворот в Бени-Згене. Допуская гораздо более чистую работу, ар-ар далеко не так прочен, как пальмовое дерево. Цена дверей из ар-ара 50 франков, тогда как из пальмового дерева они стоят до 80 франков. Ар-ар привозят из окрестностей г. Джельфа, т. е. более чем за 300 верст от Мзаба.

Здания в новом квартале г. Бени-Згена преимущественно одноэтажные, сложены из камня и выбелены. Новый дом, в этом квартале, в 60 квадратных метров стоит 3,000 франков. Небольшой дом в старых кварталах города, без двора и хозяйственных построек, стоит от 300 до 400 франков. Земля весьма дорога; в городе: четыре квадратных метра (около одной квадратной сажени) стоит 100 франков, а в оазисе — до 30 франков. Городские улицы часто ведут ступенями и во многих местах крыты, вследствие чего образуется убежище во время жаров. Перед дверьми многих домов мы заметили по несколько лунок для приготовления пороха, выбитых в твердом известковом грунте, на котором построен город. В г. Гардайя, кроме того, выстроено для приготовления пороха особое здание.

В каждом из городов существует рыночная площадь, особенно обширная в г. Гардайя, вокруг которой расположены лавки с местными и европейскими товарами. Каждая лавка представляет небольшую комнату, без окон, с одною входною дверью; впереди двери сложен глиняный диван. В большей части лавок европейские товары [238] перемешаны с туземными. Из местных товаров прежде всего бросаются в глаза массы фиников, уложенных в герба (бурдюки), мешки пшеницы и ячменя, сало и т. п. Тут же повешены местные шерстяные изделия: хаики (род пледа), бурнусы, гандура (рубаха без рукавов), кет (шнур для обвертывания голов); на лавках свалены обувь и кожаные изделия: кошельки, сумки, патронташи. Из европейских товаров, имеющихся в большем или меньшем количестве почти во всех лавках, первое место занимают хлопчатобумажные изделия, бумажная пряжа и частью сукна, кофе и сахар. Затем, чаще других попадаются стеариновые свечи, мыло, спички, чай, несколько железных изделий, посуда и проч.

Вообще лавки Мзаба значительно богаче всех виденных нами в других оазисах Сахары. В некоторых лавках производится исключительно оптовая и мелочная торговля финиками на деньги или, что чаще, в обмен на зерно. В нескольких овощных лавках продаются массы моркови, редьки, луку. В г. Гардайя есть две столярни и одна оружейная. Слышав несколько раз, что в Мзабе легко приобрести перья страуса, слоновую кость и кость носорога, оружие туарегов, мы тщетно искали этих предметов в лавках. По нашем отъезде нам объяснили, что мозабиты может быть и обладали означенными предметами, особенно страусовыми перьями, но скрывали их, боясь захвата с нашей стороны даром.

В городе Гардайя два дня в неделю — базарные. В эти дни рыночная площадь весьма оживлена. Верблюды с юга, резко отличающиеся, по своим более крупным размерам, от верблюдов с севера, приносят грузы фиников, которые сгружаются в большие склады, устроенные на рыночной площади. В эти же склады поступают и грузы верблюдов с севера, состоящие из пшеницы и ячменя. Несколько стад баранов, пригоняемых соседними номадами, преимущественно племени шамба, распродаются по штучно. Один из членов джема находится постоянно на площади и следит за порядком, при полощи местной полиции, вооруженной пальмовыми палками.

XI.

Население Мзаба. — Мозабиты, арабы, негры и евреи. — Арабы оседлые. — Торговля невольниками.

Население Мзаба доходит, по приблизительным сведениям, полученным нами на месте, до 37,000 душ и распределяется [239] следующим образом между семью городами, составляющими конфедерацию: в Гардайя — 15,000, в Бени-Згене — 6,000, в Герарра — 5,000, в Бериане — 4,000, в Эль-Атефе — 4,000, в Мелика — 2,000 и в Бу-Нура — 1,000, Главная масса населения состоит из мзабитов, затем следуют негры, арабы и, наконец, евреи. Мы, по очереди, рассмотрим каждую из этих национальностей.

Мозабиты составляют самую энергичную, развитую и способную к цивилизации часть местного населения всей Алжирии. По торговой сметке, они соперничают с евреями, которых, кроме того, напоминают меркантильным духом и трусостью; но по способности к земледелию, садоводству, по любви к родине и свободе, они стоят гораздо выше евреев. По костюму, мозабиты не отличаются от арабов, но как тип, они далеко не так красивы, как последние. Впрочем, их некрасивые лица часто смышлены и скрашиваются умными и выразительными глазами.

Торговцы и земледельцы в одно и то же время, мозабиты отдают предпочтение первому занятию. Мозабит-собственник, раз достигнув некоторого благосостояния, обыкновенно сдает обработку своего сада и поля негру-невольнику, или нанимает рабочего мозабита (а в последнее время и араба), чтобы самому заниматься преимущественно торговыми операциями.

Каждый год значительное число молодых людей, не нашедших себе выгодных занятий на родине (вследствие относительной густоты населения в Мзабе), отправляются преимущественно в большие города Алжирии искать себе счастья и богатства. Благодаря энергии, умеренности и взаимной помощи, они в непродолжительное время, начав свою карьеру в качестве носильщиков, чернорабочих, чистильщиков сапогов и т. п., составляют себе сбережение в несколько десятков франков, с которыми и открывают торговлю. Чрез несколько лет, они владеют уже лавками и часто наживают значительное состояние. Под старость большая часть мозабитов возвращается на родину с обязательством отказаться предварительно от многих привычек, приобретенных ими во время жизни в больших городах.

В настоящее время, в провинции Алжира нет ни города, ни ничтожного ксара (деревни), где бы несколько мозабитов не владели лавками. По главной торговой линии Мзаба, чрез города Лагуат и Богар к г. Алжиру, все главные лавки находятся в их руках.

Постоянные столкновения значительного числа мозабитов с европейцами оказывают на обитателей Мзаба как полезное, так и вредное влияние. С одной стороны, мозабиты переняли от европейцев много [240] полезных технических знаний, применяемых ими при постройках и в различных ремеслах: кузнечном, столярном и слесарном; их быт становится более комфортабельным, благодаря усиливающемуся распространению в их среде европейских товаров. Но, с другой стороны, столкновение с европейскою цивилизациею оказало на них и вредное влияние. Многие из молодых мозабитов быстро развращаются в больших городах Алжирии (особенно в г. Алжире), начинают пьянствовать, курить табак, теряют уважение к религии и, вернувшись на родину, заражают других своим примером. В общем, влияние европейцев сказывается в Мзабе смягчением нравов населения и большею религиозною терпимостью. Прежние жестокие наказания за курение табаку, за воровство и разврат заменились несравненно более мягкими. Относительно последнего можно заметить, что если и до сих пор во всем Мзабе строго воспрещены дома терпимости, то значительное число виденных нами мозабитов, пораженных сифилисом, могут отчасти свидетельствовать, что при запрещении разврата явного существует гораздо более опасный — разврат тайный.

Теперь я приведу несколько собранных мною сведений о современной судебной практике в Мзабе,

Как я уже сказал выше, в Мзабе существует два вида власти: светская и духовная. Каждая из них имеет право налагать наказания. Практикуется два вида наказаний: денежный штраф и палки; каждое из них часто сопровождается третьим: изгнанием из территории Мзаба на более или менее продолжительное время. Светская власть практикует преимущественно денежный штраф; власть духовная — палки. Двое толба (ученые), из 12 составляющих духовную джему, отправляют должность палачей.

За убийство берется диa (плата за кровь), которая доходит за мужчину до 6,000 франков, а за женщину до половины этой суммы. К этой плате, выдаваемой ближайшим родственникам убитого, прибавляется еще штраф до 500 франков в пользу города и, кроме того, убийца изгоняется навсегда из Мзаба. За воровство судят разно, смотря по тому, совершено ли оно в саду или в доме, причем, последнее наказывается строже, но уже не так жестоко, как прежде: преступнику не отрубается рука, но обыкновенно берется штраф до 100 франков и назначается изгнание до четырех лет. Курение табаку часто оставляется без наказания, тогда как прежде виновный подвергался за это 200 ударам палкою и изгонялся из города. Я предложил в кафе г. Гардайя всем присутствующим папиросы и из десяти человек трое не отказались и закурили их, а двое [241] вынули трубки, сделанные из бараньей кости, заранее набитые, и тоже начали курить.

Разговорившись с посетителями, я узнал, что содержатель кафе дает ежемесячную взятку толба (ученому), поставленному следить за курением табаку.

Табак получается контрабандою из оазиса Уаргла.

Женщина за прелюбодеяние уже не побивается камнями; но какое наказание она несет — мне не удалось узнать.

Что случаи прелюбодеяния не только возможны, но и практикуются на совершенно законном основании, доказывает следующее курьезное поверие мозабитов. Отправляясь по торговым делам из дому, часто на несколько леи, мозабиты почти всегда оставляют свои семейства в Мзабе; причем, вопреки законам физиологии, отсутствующие мужья верят, что их жены могут принести им законных детей до истечения трехлетнего срока разлуки, и что для совершения этого чуда их женам достаточно класть себе в изголовье одежду своих мужей.

Не смотря на репутацию трусов, которою пользуются мозабиты, они также сильно любят жечь ворох, как и арабы. В день нашего прибытия в Мзаб, около 1,500 вооруженных ружьями мозабитов, устроивших нам встречную «фантазию», сожгли, по приблизительному исчислению, до 240 килограммов пороха местного приготовления.

К этим беглым сведениям, собранным мною о мозабитах, я могу еще прибавить некоторые данные о их пище.

Обыденная пища зажиточного мозабита состоит из пшеничного кус-куса, приготовленного с бараниною, и фиников; менее зажиточные приготовляют кус-кус на сале, дозволяя себе мясо не более трех раз в две недели, а пшеницу заменяют ячменем. Бедные питаются почти исключительно финиками, употребляя их с оливковым маслом, и только изредка приготовляют себе постный кус-кус. Важным подспорьем в пище всех мозабитов служит приготовленная в прок саранча, а также кофе, употребление которого распространено повсеместно. Хлеб, в виде лепешек из пшеничной муки, составляет для большинства предмет лакомства. Козье молоко служит наиболее употребительным питьем. Летом мозабиты едят четыре раза в день; в 5 часов утра финики, в 10 часов кус-кус, в 4-5 часов по полудни опять финики и в 9-10 часов вечера кус-кус.

В праздники мозабиты, как и арабы, приготовляют массу блюд, между которыми фигурируют мсауер (баран, зажаренный [242] целиком), шерба (суп), ррфис и проч. блюда. Дождавшись такого праздника, мозабит вряд ли умереннее в еде араба.

Арабы играли важную роль в жизни мозабитов и продолжают играть ее и темпер, хотя значительно измененную с распространением французского влияния на юг до оазисов Уаргла и Голеа.

Помимо обычной вражды номада к оседлому жителю, арабы являются еще врагами мозабитов, как сектантов религии Магомета. Кроме того, невоинственность мозабитов, меркантильный, коммерческий склад их характера, совершенно противоположный характеру араба, заставляют последнего смотреть презрительно на мозабита. С другой стороны, мозабиты, гораздо более развитые и энергичные, уже давно подчинили себе арабов в экономическом отношении. Составляя обширный центральный рынок части Большой Сахары, Мзаб снабжает арабов, кочующих к югу от него, зерном в обмен на финики и, наоборот, племена арабов, кочующие к северу от Мзаба, финиками в обмен на зерно. Приводя ниже некоторые сведения о торговле Мзаба, мы укажем на те значительные выгоды, которые извлекают мозабиты, служа посредниками при этом обмене. Добавим, что Мзаб, кроле того, служит для арабов рынком для сбыта баранов, шерсти, кож, масла и молока.

В других случаях арабы необходимы для мозабитов, и тогда первые не менее эксплуатируют последних. Так, мозабиты, не владеющие стадами, обязаны нанимать для своей торговли верблюдов у арабов, которые назначают при этом весьма высокую плату, а именно, по три франка в день за верблюда. Затем, мозабиты до последнего времени платили род подати всем попутным трибю (родам) номадов за право торговли 9 и нанимали вооруженных арабов, как конвой. В городе Гардайя арабам трибю мзaби был отведен особый квартал, и они составляли как бы наемную милицию для невоинственных жителей города, принимавшую участие во всех его распрях с другими городами Мзаба, в особенности с Бени-Згеном. Осматривая этот квартал, я заметил многочисленные следы пуль на крайних домах улиц, по поводу которых мне рассказали, что еще в 1868 г. жители города Бени-Згена, поддерживаемые жителями городов Мелика и Бериана, сделали ночью нападение на Гардайя, но, при помощи арабов, были с уроном отбиты.

Число арабов, живущих оседло в Мзабе, весьма трудно определить точно; надо полагать, что в одном городе Гардайя их не [243] менее 1,500 человек. Во время «фантазии», устроенной мозабитами и арабами г. Гардайя в честь генерала Ловердо, я насчитал до 350 вооруженных арабов. Они вышли из ворот города отдельно о мозабитов, в 500-600 шагах от них, с своими знаменами и музыкою. Один из арабов, показывая мне двигающуюся впереди в порядке массу мозабитов около 1,500 человек, гордо сказал, что, не смотря на свою малочисленность, они, арабы, всегда остались бы победителями мозабитов, если бы дело дошло до битвы между ними. Окружающие шумно и весело выразили свое сочувствие словам товарища....

С распространением французского влияния в Сахаре до оазисов Уаргла и Голеа, мозабиты много выиграли по отношению к арабам. Оставаясь, по-прежнему, необходимыми для них в экономическом отношении, мозабиты уже не нуждаются теперь в арабах для конвоирования их караванов и не платят более им подати за право торговли, а арабы уже не смеют, как прежде, отвечать за неплатеж отступного грабежом караванов или разиею (набег, грабеж) городов.

Мир во всем районе Сахары от г. Лагуата на севере, до оазиса Уаргла на юте, поддерживаемый страхом французского оружия, отвечая вполне характеру мозабита и способствуя развитию торговли Мзаба, нисколько не отвечает выгодам и характеру араба. Раз обезоруженный, он потерял всякое преимущество перед гораздо более его развитым мозабитом и все сильнее и сильнее подчиняется экономической зависимости от последнего.

Подле города Бени-Згена и в самой городской ограде я видел несколько десятков палаток арабов, совершенно попавших в кабалу к мозабитам. Эти арабы принадлежать к беднейшим фамилиям нескольких соседних трибю (родов). Не имея верблюдов и обладая лишь самым незначительным количеством баранов, они лишены возможности вести кочевую жизнь и существовать продуктами своих стад. В этом положении им представляется только один весьма тяжелый выход: поступить в работники к мозабиту и, путем экономии, приобрести себе пару верблюдов, чтобы иметь возможность снова начать кочевую жизнь. И действительно, большинство так и сделали: они работают в садах на мозабитов, с платою по 30 су (1 фр. 50 сант.), при пище от хозяев, состоящей из фиников на обед и завтрак. Работа начинается с восходом солнца и оканчивается в три часа пополудни. При этой плате, принимая даже в расчет заработок их женщин, весьма, впрочем, скудный, почти [244] невозможно скопить достаточную сумму денег для покупки верблюдов, а потому эти арабы остаются в положении работников целые годы, и число их, по отзыву мозабитов, хотя понемногу, но увеличивается,

Этот факт интересен в том отношении, что он составляет, по-видимому, противоречие нормальному прогрессу жизни номада: действительно, оседлые арабы Мзаба представляют пролетариев, завидующих участи их собратий-номадов, сравнительно с ними гораздо более обеспеченных.

Негры служат в Мзабе, преимущественно, как работники в садах. Наибольшее число их находится в г. Бени-Згене, самом богатом из всех городов Мзаба. Часть негров Мзаба еще невольники, хотя их положение и смягчается некоторыми ограничениями прав над ними их хозяев. Так, хозяин не имеет права жизни и смерти над невольником, а может только его перепродать. Расспрашиваемые мною мозабиты заявляли, впрочем, что они могут давать им произвольное число палок. Мне говорили, что негр-невольник, принявший религию мозабитов, становится свободным; точно также он приобретает свободу и с переходом на территорию Алжирии, к северу от Лагуата. Дети от служанки негритянки, свободной или невольницы, становятся такими же законными детьми, как и от прочих жен хозяина. Вообще, в отношении супружеских прав, женщины-мозабитки немного выигрывают перед невольницами своего мужа, ибо они такие же рабыни его, как и последние.

Здесь кстати скажу несколько слов и о торговле невольниками в Мзабе. Эта торговля совершается следующим путем. Туареги 10, купив или захватив силою негров в Судане (преимущественно в окрестностях Тимбукту), перевозят их Сахарою через город Инсала к г. Голеа, где и перепродают их арабам племени Шамба, которые, в свою очередь, перепродают их в Мзаб. Первый невольничий рывок находится в г. Инсала, второй — в г. Голеа. На первом цена негру-работнику от 150 до 200 франк., на втором от 300 до 350 и, наконец, в Мзабе здоровый негр-невольник стоит до 600 франков. Женщина-работница стоит в Мзабе до 300 франков, а молодая красивая негритянка для гарема до 1,000 франков. [245]

Расстояние между Мзабом и г. Тимбукту мозабиты измеряют почтою на верблюде, которая совершает этот путь в 30 дней: пять дней от Мзаба до Голеа, 10 дней от Голеа до Инсала и 15 дней от Инсала до Тимбукту. Негров-невольников гонят через Сахару пешком, в сопровождении туарегов на меари (верблюдах-бегунах). Третья часть их обыкновенно погибает в пути. Смертность между женщинами и детьми должна быть еще ужаснее.

Число евреев в Мзабе весьма незначительно. Их можно считать до 400 в г. Гардайя и до 50 в г. Герарра. В то время, как евреи занятых французскими гарнизонами областей Алжирии пользуются правами французских граждан, евреи Мзаба находятся в полном унижении у мозабитов. Они не имеют права носить оружие, садится на лошадь, носить хаика, а должны повязываться черным платком и т. п. На наших глазах мозабиты подвергали их насмешкам и оскорблениям.

В т. Гардайя евреи имеют свой квартал, наиболее грязный из всех, свои школы, синагогу и своих раввинов. Далеко за городом им отведена земля для кладбища, которое, впрочем, по надгробным плитам, богаче кладбища мозабитов. Евреи сохранили в неприкосновенности свою религию и свои предания. Один старик-еврей говорил мне, что в руках их раввина находятся манускрипты, считающие более 800 лет.

По наружному виду, евреи поражают болезненною бледностью своих лиц, слабым сложением, нечистотою и лохмотьями своей одежды. В особенности жалкий и грязный вид представляют их дети, почти все с большими м гнойными глазами. По специальности, евреи Мзаба преимущественно золотых и серебряных дел мастера. Они выделывают женские украшения, браслеты, брошки, кольца, серьги, отделывают чернью оружие и сбрую. За каждую вещь назначена такса, по весу чистого серебра, заключающегося в вещи. Евреи, пользуясь невежеством мозабитов, умеют увеличивать свой барыш, приготовляя вещи из очень нечистого серебра. Не смотря на презрение, которым пользуются евреи в Гардайя, мозабиты дорожат ими, как искусными работниками, и не выпускают из своего города. Так, если еврей отправляется на заработки в другие города Мзаба или на север, он не имеет права брать с собою членов своего семейства, которые остаются как бы заложниками его возвращения в Гардайя. [246]

XII.

Торговля Мзаба. — Сведения об оазисах Мзаба. — Зависимость Мзаба от французов. — Заключение.

Окончив очерк населения Мзаба, перейдем к его торговле.

Район торговли Мзаба обнимает всю провинцию Алжира и прилегающие части провинций Орана и Константины. Эта торговля может быть разделена на две главные группы: 1) торговля меновая, в которой Мзаб является только как складочный пункт, а мозабиты — посредниками и 2) торговля, обусловленная собственно нуждами населения Мзаба. Меновая торговля совершается по четырем линиям с северною Сахарою и Телем (горная часть Алжирии) и по двум линиям с южною Сахарою. По северным линиям, арабы трибю (родов) Ларба, Улед-Якуб, Улед-Наиль, Саид-Аныр и других, совершая свои перекочевки, привозят в Мзаб, главным образом, зерно (пшеницу, ячмень), баранов, шерсть и оливковое масло. В обмен они получают финики. По южным линиям арабы трибю Мкадма, Шамба, Брезга и Муади привозят в Мзаб финики, немного селитры, краски генне, а также доставляют для продажи негров. В обмен они получают пшеницу и ячмень 11.

Из привозимых товаров наибольшую важность имеют зерно и финики. Торговля этими предметами, как сказано выше, производится меновая, причем мозабиты получают огромные барыши с обеих сторон 12. [247]

Торговля собственно для нужд Мзаба производится на деньги. Ее можно подразделить:

1) На торговлю местными продуктами арабов и кабилов: оливковым маслом, шерстью и т. п. и 2) на торговлю европейскими товарами: хлопчато-бумажными изделиями, кофе, сахаром, железными изделиями, свечами, мылом, посудою и проч.

Оливковое масло привозится из горного района провинции Константины в гебра (бурдюк), вместимостью от 20 до 25 литров. Каждый верблюд несет четыре герба. При существующей цене литра масла (плохо очищенного) в 1 франк, стоимость груза верблюда доходит до 100 франков. Шерсть продается за 100 килограммов по 150 франков.

Вся торговля европейскими товарами находится в руках мозабитов. Торговцы Мзаба имеют свои склады и своих агентов в различных городах Алжирии. По мере надобности, товары из складов перевозятся в Мзаб на наемных верблюдах. Еще недавно главная масса европейских товаров шла через Тунис, но теперь главная торговая линия идет на города Лагуат, Богар к г. Алжиру.

Торговля собственно местными произведениями мозабитов занимает последнее место. К ней относится: торговля одеждою, кожаными изделиями, посудою, овощами и порохом. Одежда и порох составляют предметы вывоза 13.

Закончу рассмотрение торговли Мзаба приведением данных о торговле в Сахаре финиками и зерном, — двумя продуктами, играющими главную роль в пище номадов Алжирии. На сколько эта торговля ненормальна, вследствие трудностей пути и отсутствия полной безопасности, можно видеть из следующих цифр.

В оазисе Уаргла за груз зерна дается в обмен четыре груза фиников; в Мзабе, на 200 верст к северу, за груз зерна дается только два груза фиников, а в г. Лагуате, севернее Уаргла на 400 верст, груз зерна идет уже прямо в обмен на груз фиников. Далее на север финики все возрастают в цене, а зерно падает, и в 800 верстах к северу от оазиса Уаргла, в г. Медеа (горный район провинции Алжира), за один груз фиников уже дается три груза зерна. [248]

____________

Приведем теперь собранные нами сведения об оазисах Мзаба.

Пальмы составляют главное богатство оазисов Мзаба и уход за ниши занимает первое место; возделывание пшеницы, ячменя и огородных растений занимает второе место, а фруктовых деревьев, фиг, абрикосов и винограда — третье.

Число пальм Мзаба весьма трудно определить с точностью. По сделанной мною глазомерной съемке оазисов Герарра и Бени-Згена, я приблизительно определил число пальм в первом из них в 30,600 на 144 гектарах и во втором — 20,100 на 95 гектарах. Всего в семи оазисах Мзаба, по расспросным сведениям, надо считать до 200,000 пальм, что при населении в 37,000 душ, дает на каждого около 5,5 деревьев, — количество, совершенно недостаточное, чтобы дать главные средства к жизни; отсюда и вытекает полная необходимость для мозабитов заниматься торговлею. Припомним, что, например, в оазисе Уаргла на 3120 оседлых жителей приходится 333,800 пальм, т, е. более 100 на каждого человека.

Оазисы Мзаба созданы искусственно, путем огромных усилий. Надо помнить, что проточною водою в Мзабе можно пользоваться только несколько дней в году, после сильных дождей; остальное же время орошение производится из колодцев; от числа их и зависит распространение оазиса, так как каждый новый колодец на окраине оазиса дает жизнь новому участку совершенно бесплодной почвы. Колодцы роются от 25 до 45 метров глубиною и дают в минуту от одного до четырех ведер воды. Смотря по богатству воды, каждый колодец может оросить от 30 до 100 пальмовых деревьев. Вырыть подобный колодец обходится от 600 до 800 франков; работа обыкновенно сдается артели из четырех человек, которые исполняют ее в четыре месяца.

При посадке молодых пальм берут отпрыски от старых деревьев и садят их каждый, приблизительно, на 25 квадратных метров (в старых садах каждое дерево занимает около 50 квадратных метров).

Вновь посаженные деревья требуют орошения каждый день, а деревья старые — в два, три дня раз. С десятого года молодая пальма уже начинает приносить плоды.

На каждые 40-50 пальм-самок, необходимо иметь одну пальму-самца (которая приносит только цвет для оплодотворения). Оплодотворение производится искусственно, особыми рабочими, посредством привязывания цветка мужского пола среди женских. Ветер, птицы и насекомые, разнося цветочную пыль, помогают оплодотворению. [249]

Весьма трудно решить вопрос о доходности пальм в Мзабе. Хорошее дерево, в урожайный год, дает от 20-25 хатия фиников, что, при существующих рыночных ценах, составляет до 60 франков. Можно принять, что среднее дерево, при среднем урожае, даст в год дохода от 10 до 15 франков.

По словам мозабитов, даже трехсотлетние пальмы дают фрукты. Орошенная земля в оазисах стоит весьма дорого: каждые 100 квадратных метров — до 750 франков. За каждое большое пальмовое дерево к стоимости земли прибавляется от 250-300 франков, а за каждое молодое, хорошо принявшееся, до 50 франков.

Возделывание пшеницы, ячменя и огородных растений требует еще более труда и ухода, чем пальмовые сады. Поле унаваживается и обыкновенно разделяется на три участка, из которых каждый разбивается на небольшие квадраты. Каждое поле, около 3,000 квадратных метров, требует одного колодца. Засеянные поля орошаются чрез каждые пять, шесть дней, причем все квадраты должны быть наполнены водою. Ежегодно, с одной и той же земли можно получать два сбора: один зерном, другой овощами Из зерна сеется преимущественно ячмень, из овощей — морковь. Первая запашка зерна производится в январе, а в апреле уже можно снять жатву; май и июнь земля отдыхает; в июле садят овощи, поспевающие в сентябре. Во втором участке, начав в январе посевы овощей, в августе уже можно получить жатву зерна. Третий участок обыкновенно отдыхает. При хорошем орошении и уходе, урожаи получаются баснословные: сам-100 обыкновенный урожай, при не вполне обильном орошении он достигает до сам-50.

В одном вырванном мною пучке всходов пшеничного зерна я насчитал 24 колоса, из которых некоторые имели более 100 зерен.

Как пальмовые сады, так и пахотные поля Мзаба гораздо лучше возделаны виденных нами, например, в оазисе Уаргла. Работают в садах в Бени-Згене, как я уже выше сказал, негры, в других оазисах — мозабиты и негры. Работники мозабиты зарабатывают в день от 2 до 2 1/2 франков и получают ту же пищу, что и их хозяева.

Закончу настоящее письмо, сказав несколько слов о зависимости, которая существует между французскою властью в Алжирии и Мзабом. В начале 60-х годов полковник дю-Барайль (тогда начальник округа Лагуата), первый открыл сношения с мозабитами, предложив им вооруженную защиту от арабов за ежегодную подать [250] со всей конфедерации в 45,000 франков. Эта цифра осталась без изменения до настоящего времени, и французы, защищая мозабитов от арабов, по прежнему, не вмешиваются ни в их внутреннее управление, ни в их устройство.

Какими соображениями руководятся французы, взимая, например, с 6,000 жителей Уаргла около 150,000 франков податей, а с 37,000 мозабитов, относительно несравненно более богатых, всего 45,000 франков — мне неизвестно.

_________________

Оканчивая «Письма из Алжирии», я позволяю себе выразить мою глубокую признательность французским властям в Алжирии, давшим мне возможность совершить два интересных путешествия по Малой и Большой Сахаре. Я уже не раз упоминал о том радушии, которое встретил среди французского военного общества. Здесь я снова повторю, что в течение восьмимесячного моего пребывания в Алжирии, всюду, как в больших городах, так и в маленьких военных постах, я нашел самый дружеский прием и искреннюю готовность доставить мне все необходимые сведения. На выражение благодарности с моей стороны французы мне отвечали каждый раз, что они готовы служить, чем могут, потому что я принадлежу к нации, которой они симпатизируют и армии, всегда ими уважаемой. «Уже одного того, что вы носите русский мундир, совершенно для нас достаточно, чтобы оказать вам возможно широкое гостеприимство», — вот слова, с которыми отнесся ко мне начальник дивизии, расположенной в провинции Алжира, во время моего к нему представления.


Комментарии

7. Крайний южный пункт, занятый французскими войсками в провинции Константины.

8. «Akhbar» 1 Decembre 1874, № 5,992.

9. Еще недавно арабы трибю Барба брали с мозабитов за право прохода чрез их кочевья деньгами, женскими одеждами, хаиками и финиками.

10. Я уже писал о туарегах в предыдущих письмах. Здесь же прибавлю, что они, по своему положению между оазисами северной Сахары и Суданом, и по своему характеру, соответствуют туркменам в Средней Азии, кочующими между Персиею с одной и ханствами хивинским и бухарским о другой стороны. Кан те, и другие считали еще недавно одним из главных своих занятий захват и продажу невольников.

11. Главная торгован мера, употребляемая в Мзабе, есть хатия. 30 хатия составляют груз верблюда. В каждом хатия считается 12 саа. 3 хатия или харуй равны 20 литрам или 16 килограммам фиников.

12. Цены при меновой торговле за время нашего пребывания в Мзабе были следующие:

За 30 хатия пшеницы (груз одного верблюда) в 160 килограммов, стоимостью в 150 франков, мозабиты отпускали из своих складов 60 хатия или 320 килогр. фиников (два груза верблюда).

За 30 хатия ячменя мозабитами отпускалось 45 хатия или 1 1/2 груза верблюда фиников.

Получив от номадов с севера зерно, мозабиты передавали его номадам южных линий, в обмен на финики, по следующему расчету:

За 90 хатия фиников (3 груза верблюдов) выдавалось 30 хатия пшеницы (один груз верблюда) и за 150 хатия фиников (5 грузов верблюда) 60 хатия (2 груза верблюда) ячменя.

В результате мозабиты на каждый принятый ими в свои склады груз пшеницы выгадывают себе, при обмене его на финики, целый груз (30 хатия) фиников, а на каждый груз фиников — 10 хатия пшеницы.

13. Цены на одежду следующие: бурнус (грубой работы) стоит от 15 до 30 франков; хаик (род пледа) от 20 до 40 франков; гандура (шерстяная рубака) от 10 до 16 франков; кет (шнур из верблюжьей шерсти на голову) 5 франков.

Текст воспроизведен по изданию: Алжирия. СПб. 1877

© текст - Куропаткин А. Н. 1877
© сетевая версия - Тhietmar. 2013
© OCR - Karaiskender. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001