СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

>ЮНКЕР В. В.

ПУТЕШЕСТВИЕ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АФРИКЕ

в 1875-1878 годах

ИМПЕРАТОРСКОГО РУССКОГО ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ОВЩЕСТВА.

ПУТЕШЕСТВИЕ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АФРИКЕ

В минувшем январе русский путешественник доктор В. В. Юнкер, сделал свое сообщение в Географическом Обществе, о результатах его трехлетнего путешествия по экваториальным областям центральной Африки. Данные, собранные им во время путешествия между Средиземным морем и экватором, по обширному пространству, которое во многих своих частях основательно считается одною из самых нездоровых местностей земного шара, благодаря счастливому стечению обстоятельств, по словам лектора, приняли размеры, о коих он сам первоначально не смел и мечтать.

Во время Парижского Международного Географического Конгресса в 1875 году, давно желанное путешествие с научною целью в глубь Африки было доведено им до осуществления. Целью путешествия был избран тогда только что занятый Египетским правительством Дарфур, страна, расположенная к западу от Кордофана; но, по совету Гергарда Рольфса, В. В. Юнкер решился сперва объехать часть Ливийской пустыни, чтобы по возможности выяснить некоторые спорные вопросы собственными наблюдениями на месте.

Еще в сентябре 1873 года В. В. Юнкер посетил Тунис, и в продолжении целого года живя в самом Тунисе и разъезжая по регентству и по соседнему Алжиру, успел приглядеться к нравам и обычаям арабов.

Затем, после Парижского Конгресса он отправился в Берлин, с целью приобретения необходимых для путешествия пособий, а в октябре 1875 года поехал чрез Триест в Александрию где и высадился 14-го октября 1875 года. По приезде в Александрию, несколько недель было употреблено на разные [2] приготовления к путешествию по Африке, которое и началось 6-го ноября.

Относительно этого путешествия г. Юнкер сообщил следующее:

Местность, посещенная мною в мое первое путешествие, находится к западу и юго-западу от дельты Нила и составляет северо-восточную часть обширной Ливийской пустыни. Эта местность, определяемая к северу северным берегом Мариутского озера, простирается к западу до Ломанда или, точнее, до недавно устроенного на берегу маяка, к которому мы подошли на 5-й день нашего путешествия. От этой самой западной точки путь, мною пройденный, направлялся в продолжении нескольких часов к югу, потом на восток, обратно к дельте Нила, до нового канала Турра-фельгарра, причем я шел к югу от Мариутского озера. Поворачивая под острым углом опять к пустыне, путь шел чрез Геттаджья на Абу-таки, что в долине Натра, по которой я следовал в направлении приблизительно юго-восточном. Я обошел Натровые озера, посетил 4 старых коптских монастыря и предпринял длившуюся несколько дней экскурсию к западу. Следуя потом к югу и юго-востоку, я достиг на 30-й день путешествия Мединэт-фаюм, откуда отправился, уже по железной дороге, в Каир.

Вопросы, для посильного решения которых было предпринято это; путешествие, состояли в следующем:

1. Заметны ли на берегу к западу от Александрии следы значительного старого устья Нила, или же береговые возвышенности непрерывны?

2. Простирается ли долина Натра в северном и северо-восточном направлениях вплоть до Мариутского озера?

3. Действительно ли долина Натра и Натровые озера лежат ниже уровня моря и какова, вообще, топография этой местности?

После тщательного обозрения местности, я считаю возможным высказать:

1. Настоящая топография прибережья не допускает предположения, чтобы в историческое время мог существовать исчезнувший исток большой реки. По этому на первый вопрос: существовало ли в прежнее время устье Нила к западу от его теперешней дельты, я должен ответить отрицательно.

2. Второй вопрос: доходит ли долина Натра до Мариутского [3] озера, я старался решить, обходя озера с юга и направляясь затем к долине Натра. Из наблюдений и измерений, сделанных на месте, я мог вывести, что нигде в пройденной мною местности нельзя констатировать явно очерченного понижения почвы в направлении с юга к северу, которое могло бы быть принято за продолжение долины Натра. Поэтому я отрицаю соприкосновение долины Натра с Мариутским озером.

3. Третьего вопроса до сих пор я не мог решить. Мои исследования близь Натровых озер и в южных частях долины Натра убедили меня, что в особенности первые (озера) окружены со всех сторон заметными возвышениями, что они лежат как бы в котловине. Но спускается ли это углубление ниже уровня моря, я не решаюсь утверждать до окончательной разработки моих барометрических наблюдений.

От Натровых озер я следовал южному и юго-восточному направлению к Фаюму. Намеченной на картах этого пространства Бахр-белла-мэ (река без воды), простирающейся к югу от Уади-фарег, я не мог найти, а потому и сомневаюсь в ее существовании.

В Фаюме на 30-тый день по отъезде из Александрии я опять очутился на культурной почве. В некоторых местах пройденной части Ливийской пустыни встречаются кочующие орды племени Уэлэд-али. Близ Натровых озер живут оседло Жуабис. Сборными пунктами для караванов, приходящих с запада, и для сгоняемых стад являются далеко друг от друга отстоящие колодцы, на которые в береговой полосе наталкиваешься почти ежедневно; южнее доставка воды становится затруднительнее. Три раза я должен был брат с собою запас воды на время от 4 до 6 дней. Корм для верблюдов имеется до Натровых озер; южнее их он становится редкостью.

Вскоре, по приезде в Каир, я докладывал в местном географическом обществе об этом путешествии, которое я теперь изложил в самых кратких чертах. Его Величество вице-король, в милостивой аудиенции, разрешил мне дальнейшие путешествия по его странам я велел выдать мне нужные на то документы. Не теряя времени, я принялся за новые приготовления. Кроме двух слуг я пригласил с собою препаратора-немца, для орнитологических целей; январь 1876 г. прошел в приготовлениях. В последних числах этого месяца я отправил людей и вещи в Суэз и вскоре сам [4] последовал за ними. В начале февраля я отправился морем в Джедду, так как по причине абиссинской войны не было правильного сообщения с Суакином, который должен был служить пунктом отправления в путешествие внутрь материка. Пробыв несколько дней в Джедде я нанял барку, на которой переехал через Чермное море. Здесь не место описывать путевые впечатления, доставшиеся мне как простому туристу; но нельзя, по крайней мере, не упомянуть о прекрасной лунной ночи, которою мне пришлось насладиться, качаясь на слегка волнующихся кристаллических водах Чермного моря. Внимательному глазу, сквозь прозрачные воды моря, видны чудеса подводного мира. Грезя с открытыми глазами, я размышлял о предстоящем путешествии и в созерцании прелестей природы черпал новые силы: для начала многотрудного предприятия.

Так как время совпадало с возвращением богомольцев из Мекки, то нам пришлось подчиниться в Суакине трехдневному карантину, на островке пред гаванью, где и по окончании карантина я добровольно остался на несколько недель.

Из Суакина выходят два главных караванных пути: один в Бербер, другой в Кассалу. К востоку от последней река Барака, вытекая из абиссинских гор, проходит между землями племен Хадендоа и Бени-амер к Чермному морю, в которое вливается близь Токара, к югу от него. От Суакина верхнее течение этой реки, значительной в дождливое время, точно определено прежними топографически исследованиями разных путешественников, но нижнее ее течение, на протяжении 3-х градусов географической широты, еще вовсе не было исследовано в частностях. Еще в Каире я решился добраться в Хартум непременно до периода дождей и предпринять отсюда осенью 1876 г. дальнейшие экскурсии. Для достижения Кассалы я избрал более длинный, но, как упомянул, неисследованный путь от Токара, лежащего в двухдневном переходе от Суакина, по долине Бараки до Белагенды, откуда я дошел, чрез Даюгу в Кассалу. По отношению к этой части путешествия, которая заняла март 1876 года, я укажу на следующее:

Во время пребывания в Суакине мне, наконец, удалось нанять по контракту 10 верблюдов до Кассалы, что в то время было не легко сделать, так как, по случаю военного времени, большое количество их было конфисковано правительством. Не раз случалось, что погонщики верблюдов ночью, в самой пустынной [5] местности, оставляли путешественников и их вещи из боязни, по прибытии в Кассалу или в Суакин, быть принужденными служить государственным целям.

По этому во время путешествия я брал к себе на ночь, из предосторожности, вместе с моим багажом, седла, принадлежащие погонщикам и по крайней мере одного из последних держал при себе в качестве заложника. Путешественник принужден принимать подобные меры, чтобы не очутиться в одно прекрасное утро оставленным среди пустыни всеми спутниками, что пришлось, например, испытать двум англичанам, с которыми впоследствии я встретился в Кассале.

Мои погонщики принадлежали к племени Хадендоа. Один из них, хорошо знакомый с местностию, служивший по этому и проводником, доставил мне возможность записать в последующие недели, — когда наша дорога вела к югу, по сухому руслу реки, или вблизи его, — названия целого ряда возвышенностей, а также и всех притоков, впадающих в Бараку, на протяжении до Белагенды. Я не стану останавливаться на чисто географических подробностях путешествия, напечатанных в свое время в «Географических Известиях» Петермана (тетр. X 1876 г.), а перейду к характеристике самой реки. Барака, как и многие другие африканские реки, представляющиеся во время дождей быстрыми потоками, в сухое время бывает безводна, по крайней мере в ней не заметно постоянного течения. В направлении русла существует непрерывное подземное просачивание воды, чему доказательством служат часто встречающиеся в нижнем течении как этой реки, так и других местных рек, ямы, вырытые в самом русле, для получения воды. Эти ямы в сухое время являются единственными источниками водоснабжения; по этому-то путешественники часто пользуются безводными руслами рек, вместо дорог. Так и мы, в пятичасовом расстоянии от Токара, вступили в русло Бараки. В следующие недели наш маршрут шел по руслу; исследованная мною часть его имеет общее направление с юга к северу, если не принимать в расчет мелкие извилины. Мы шли или по самому руслу, или по его берегам, но, при более значительных изгибах, мы оставляли русло в стороне, избирая кратчайший путь, при чем оно лишь изредка вполне скрывалось с горизонта нашего зрения, и это тем понятнее, что темно-зеленая лента богатой береговой растительности ярко выделялась на фоне не [6] плодородной, покрытой редкою зеленью пустыни, начинающейся почти у самой реки. Ширина русла изменяется в направлении от севера к югу, причем, замечательно что это изменение противоположно тому, которое ми привыкли встречать в постоянно текущих реках, а именно, Барака в нижнем своем течении гораздо уже, нежели в верхнем. По прибытии к Белагенду, наиболее южному пункту виденной мною частя реки, у меня должно было сложиться убеждение, что верхняя и средняя части принимают гораздо больше воды, чем русло нижней части реки, судя по его ширине и глубине, в состоянии вместить в себя; что, следовательно, значительная часть спускающихся с абиссинской возвышенности вод всасывается почвой, не достигая до устья. Впрочем эта особенность Бараки свойственна многим длинным африканским рекам, которые лишь периодически бывают наполнены водою.

Несколько отрывков из моего дневника, надеюсь, дадут некоторое понятие о названной реке. В начале нашего путешествия мы спустились с отлогого берега, вышиною от 4 до 6 метров, к ровному руслу, теряющемуся на далеком горизонте, и очутились на твердой песчаной почве. Ложе реки образует тут весьма хорошую дорогу, шириною от 50 до 75-ти шагов, окаймленную с обеих сторон деревьями и кустарниками. В растительности преобладает Tamarix, Calotropis же, весьма обыкновенная в дельте Бараки, в тенистой береговой чаще не встречается. Тут Египетский голубь — хохотун (Columba risoria) и бесчисленные стаи маленьких певцов свили свои гнезда и придают жизнь тихому уютному месту. Впечатления нашего пути в тени восточного берега, под защитою густых растений, остались в числе самых приятных воспоминаний. Еще в первые день нашего путешествия береговая растительность начала редеть. По песчаному руслу, сделавшемуся более вязким, расстилались обширные поля, засеянные местным хлебным растением — дуррою (Sorghum vulgare). Затем опять стала появляться Calotropis, хотя Tamarix в течения еще нескольких недель оставался преобладающим береговым растением. На второй день Барака, имеющая уже вдвое большую ширину, местами представляла отвесный берег, вышиною до 10-ти метров; но возвышенным является с этих пор лишь один берег, другой низменен. 14-го и 15-го- марта у самой реки поднимались крутые склоны горных цепей Сотад и Динаэб. Тут водятся павианы. Я видел как они, в числе [7] 50-100 и более, неторопливо перебирались по камням, или же, испуганные, ловкими прыжками скрывались от наших глаз. Шакал также часто встречается в этих местах. Не проходило вечера, в который бы мы не слышали его неприятного воя или не видели в некотором расстоянии от лагеря целые стаи этих трусливых тварей. Гораздо более мужества выказывают полосатые гиены, пронзительный лай которых также слышен уже издали; иногда они подкрадывались к самому лагерю, а одна из них даже отважилась ночью вырвать кусок мяса из бедра верблюда. Частые львиные следы неслышно но красноречиво свидетельствуют о том, что и царь зверей чувствует себя дома в этих горах; нередко нам приходилось поддерживать ночью яркие огни, чтобы избежать его нежелательного посещения.

Наконец, 23 марта мы вступили в Белагенду, чем путешествие по Бараке и окончилось. В последние дни в русле опять показывались массы песков, почему мы часто и на долго оставляли реку в стороне. Берега, по причине изменившейся береговой растительности, приняли тут другой вид. Тамариксовый лес, шириною от ста до тысячи шагов, доселе неотлучно сопровождавший русло, внезапно исчезает близ Хадемлемэ и его место занимают высокие пальмы (Hypaene thebaica), под которыми расстилается сочная, высокая трава; в тамариксовом же лесу земля представлялась почти повсюду голой, лишенной растительности. Адансонии в немногих экземплярах встречались лишь в последние дни, но акации разных видов, особенно acacia spirocarpa, не составляют редкости. Отмеченных на картах близ Белагенды постоянных пресноводных озер не существует; это просто периодически наводняемые Баракой пространства, которые, во время моего там пребывания, представлялись сжатыми хлебными полями; на них паслись стада. Надобные же побочные водоемы, но еще содержащие остатки воды, я встретил за несколько дней до Белагенды.

Барака самым естественным образом определяет границу между племенами Бени-амер и Хадендоа. По северному течению Бараки мы почти не видели селений; южнее же притока Анзеббы - мы почти ежедневно встречали кочевые, богатые стада скота. Так как в русле, на глубине нескольких футов, находится вода, то ежедневно наталкиваешься на колодцы; но вода в них принимает крайне неприятный вкус от сучьев Tamarix'a, которыми выкладывают их внутренность для предупреждения засорения. [8]

Из более поздних заметок, относящихся к 10-му марта, я приведу следующее: русло кажется более глубоким, так как, на небольшом, впрочем, протяжении, оно опоясано каменистыми горами. Находящиеся в нем колодцы нередко засыпаны и затоптаны слонами, которые севернее этих чащ Tamarix'a, по крайней мере в восточной Африке, кажется, не встречаются. Частые следы их, отходящие по берегам в стороны от русла, указывают на большую распространенность их и в этой, для них северной, полосе. На третий день моего путешествия мне удалось видеть интересное зрелище: менее чем в 300-х шагах слониха, хоботом подгоняя своего детеныша, переправилась чрез русло и исчезла на восточном берегу, в одной из вкривь и вкось пересевающих друг друга лесных тропинок. Во время путешествия мне неоднократно приходилось отведывать слонового мяса; волокна его мне показались весьма жесткими и невкусными, но части хобота, как говорят, не уступают нашей лучшей говядине.

В одном месте русло Бараки имеет громадную ширину и достигает нескольких тысяч шагов. Высокие отвесные берега, подмытые водою, обрушились и расширили ложе реки, представляющейся здесь морем летучих и рыхлых песков, которые при сильном северо-восточном ветре очень затрудняли ходьбу. Эти громадные массы песку, которые уносятся Баракою, достаточно объясняют периодическое засорение отдельных ее устьев. Сучья, коренья, целые деревья, которые заносятся главным образом в наиболее широкие места реки, задерживая пески образуют в русле неровности, заслуживающие нередко названия холмов и долин. Между тем, как в своем начале Барака течет по широкой долине, окаймленной горами, лежащими на расстоянии нескольких часов, в дальнейшем течении местами скалистые стены подходят к самой реке, отчего ее характер вполне изменяется. Твердая почва препятствует образованию вымоин и так как пески не заносятся в эти защищенные скалами места, то русло представляется однообразно выровненным напором сдавленных вод.

В другом месте дневника замечено: переправившись через значительный хор Ангуэб, мы зигзагом поднимались на значительную высоту, частью по крутому спуску ручейка, частью по ложбинам, усеянным пестрыми гранитными скалами. Таким образом мы справа обошли высокую горную цепь Геб-эль-молхатеей, [9] которая оставалась между нами и обмывающею ее восточный склон Баракой. Спускаясь по извилистым тропинкам, мы наслаждались прелестными картинами русла, виднеющегося в глубине между отдельных горных вершин, с его ярко зеленой растительностию.

Для заключения представим общий очерк окрестностей Бараки. С восточной стороны, следовательно по землям Бени-амер, мы со второго дня путешествия до самой Белагенды, имели непрерывные горные цепи, которые, на сколько мы могли заметить, нигде не разделялись низменностями или широкими долинами. Иное было на западной стороне, где в северной части нашего пути возвышенности могут еще считаться более или менее сплошными (это те горы, которые лежат к востоку, к караванной дороге из Суакина в Кассалу); но южнее из плоской низменности выступают лишь одинокие горы, между которых открываются безграничные виды в глубь земель Хадендоа. Эти горы на глазомер вышиной от 3000 до 3.500 фут, между тем как первые едва достигают высоты гор в земле Бени-амер; второй, более отдаленный от реки ряд гор, едва ли ниже 5,000 фут. Характер гористой местности земля Бени-амер носит и потому, что упомянутые горные кряжи высылают в виде отпрысков передовые горы и холмы далеко в долину Бараки, чем, конечно, умаляется ширина этой реки. Поэтому зрителю, находящемуся у Бараки, пространство между рекою и главною цепью гор местами представляется в виде чередующихся между собою возвышений и долин. В нескольких местах горы, как сказано выше, подступают к самому руслу, которому приходится иногда пробиваться сквозь массу утесов. Со стороны западных гор подобные предгорья менее заметны, а южнее они исчезают совсем, так что главные горы кажутся поднимающимися непосредственно из низменности. Что касается довольно многочисленных притоков Бараки, названия которых я записал, то я ограничусь замечанием, что некоторые из них, в особенности южные, отличаются значительною шириною.

Несколько севернее Белагенды, которая уже посещалась путешественниками, мы расстались с Баракою, потому что верхнее ее течение уже занесено па карты, и направились к западу, с трудом прокладывая себе дорогу по густой акациевой роще. Бесчисленные стада верблюдов находят здесь в высокой траве богатые пастбища. В долине реки Хауашейт, притока Бараки, [10] опять часто встречается Calotropis, а бесчисленные адансонии, рассеянные по долине, придают ей совершенно особый характер.

Подробности последних дней нашего путешествия до Кассалы я не стану приводить, так как этот путь, пройденный и другими путешественниками, был ими описав. 29-го марта мы достигли Кассалы. Путешествие было счастливо доведено до конца, и я им остался вполне доволен, хотя имел немало хлопот с моими слугами. Вечно ссорясь между собою, они под конец пустили в ход оружие, вследствие чего я привез в Кассалу тяжело раненого, которого и пришлось там оставить.

Кассала, главное местечко восточного Судана, не имеет ничего достопримечательного. До 7-го апреля мы тут отдыхали в доме немецкого торговца дикими зверями. Общего интереса заслуживает, может быть, лишь то, что из Кассалы снабжаются все наши зоологические сады и зверинцы особями африканской фауны. К осени сюда ежегодно возвращаются торговцы: Кон, Лозе и Шмутцер, чтобы во время зимы собрать, а к лету отправить в Европу набранных зверей. Каждый из этих господ имеет свою собственную суйбу (хутор) в Эль-хамране, близ реки Басарсетит, в стране изобилующей зверями; здесь они и содержат большую часть пойманных экземпляров до их отправки весною. В Кассале, во время моего там пребывания, находилось большое количество различных видов зверей; я застал торговцев и приготовлениях к отправлению своего живого товара из Суакина чрез Суэз в Триест, откуда старик Кон, промышляющий таким образом уже более двадцати лет, продает оставшихся в живых зверей в Гамбург, между тем как Шмутцер вывозит свою добычу в Америку. В Кассале мы были приняты самым гостеприимным образом в доме одного из этих господ. Я упомяну о маленьком приключении, которое легко могло бы окончиться весьма для нас плачевно. В одно утро, когда я в полусне еще лежал на постели, слуга сообщил мне, что леопард вырвался из клетки и находится в саду, на который выходили открытые окна и двери моей и соседних комнат. Я едва успел вскочить на ноги, как в 5-ти шагах от меня появилась в дверях сперва голова, а затем и вся величественная фигура рослого леопарда. Не имея под рукою оружия, я неподвижно стоял у кровати и сдерживал дыхание, понимая, что малейшее мое движение вызовет нападение зверя. К счастью в это время и [11] негры, высматривавшие из окна не произвели никакого шума. Медленно, неслышными шагами, не смотря по сторонам, леопард прокрался через комнату в противоположную дверь и исчез в соседнем помещении. Тогда я бросился к двери и захлопнул ее. Пойманный таким образом зверь был впоследствии застрелен несколькими удачными выстрелами чрез решетчатое окно и щели двери.

7-го апреля опять были наняты верблюды, и мы выступили в Гедареф, откуда через Абу-харрас, что на голубом Ниле, достигли, 6-го мая, Картума. Я умолчу о частностях этого путешествия, которое в географическом отношении не представляет ничего нового. Необозримые степи и леса мимоз характеризуют эти пространные земли, в которых встречаются кочевья арабов племени Шукрие. Сообразуясь с временем года, они то тут, то там ищут для многочисленного своего скота удобные пастбища, причем отчасти занимаются и земледелием. Я прибавлю к этому лишь несколько слов о торговом значении Гедарефа. Главное местечко провинции Гедареф Сук-абу-син служит транзитным местом для произведений Абиссинии и Галабата, а именно для кофе, меда, воска, гумми и т. д. В самом Гедарефе производится много так называемой дурры (sorghum vulgare), которая вывозится в Кассалу. Кожи идут через Суакин в большие порты Европы. В последние годы в Гедарефе значительно усовершенствовалась и развилась культура табака, которая теперь приобрела большое значение для внутренней торговли всего Судана.

Я уже упоминал, что имел намерение остаться в Картуме на время дождей, до осенних месяцев, а затем посетить Дарфур. Немногим ранее меня Измаил-паша-аюб, тогдашний губернатор Судана, возвратился из присоединенного Египетским правительством Дарфура. Дававшиеся хартумскими богатыми купцами, в честь этого победителя дарфурских племен празднества, к которым приглашался и я, доставляли мне случаи знакомиться с обычаями и нравами местного магометанского мира.

Вскоре после моего прибытия в Картум, из этого города выступил Лукас с своим спутником Фримэном. Снабженный изобильно всем необходимым, пользуясь прекрасным здоровьем и надеясь исследовать обширные пространства центральной Африки, он, в сопровождении 50-ти людей, вооруженных и обученных для этой специальной цели, отправился в земли племени [12] Ниям-Ниям, с намерением пробраться до западного берега материка. Экспедиция эта окончилась полнейшею неудачею. Лукас вернулся в Картум больной; впоследствии я видел его там потерявшим рассудок. Печальная картина его страшных мучений глубоко врезалась в мою память. Решили тогда отправить его в Европу, но на пути смерть окончила его страдания. Еще раньше умер в Бербере его товарищ Фримэн.

В течении мая и июня 1876 г., я в Картуме занимался домашними работами. В это время я положил основание моей этнографической коллекции, а сопровождавший меня г. Копп продолжал собирать представителей всех встречающихся в этих местах птиц. Впоследствии я послал его вверх по Нилу, в области более обильные зверями, откуда через два месяца он привез богатую добычу. Сам же я в июле воспользовался случаем проехаться вверх по голубому Нилу до Сенаара. Голубой Нил в это время года еще маловоден, а потому бывает усеян мелями. В нем водится много крокодилов; мы часто видели их лежащими как бы в летаргическом состоянии на мелях, греющихся на солнце. Раненые выстрелами, они обыкновенно еще добираются до воды и уходят таким образом из рук охотника. Один только раз мы поразили крокодила выстрелом в спинной мозг так удачно, что он, застигнутый как бы параличом, лишился способности передвижения, хотя и продолжал шевелить головою и хвостом. Посредством арканов мы притянули его на пароход, но вскоре к нему стала возвращаться способность движения. Не смотря на то что мы крепко обвили его канатами, он был на столько неукротим, что сильным ударом хвоста сшиб с ног одного из слуг; для предупреждения дальнейших несчастий мы должны были убить его топорами. Место, где он лежал, сохраняло резкий мускусный запах в течении нескольких дней.

В Картуме я нанял немецкого слугу, который сопровождал ботаника доктора Фунда в Кордофан. На поездке в Сенаар он заболел распространенной в этой местности болезнию filaria medinensis и сделался поэтому на несколько месяцев неспособным к работе, так что я не мог взять его с собою, когда во второй раз оставлял Картум.

Вскоре по возвращении из Сенаара в Картум, на мою долю выпала не всегда представляющаяся возможность ехать по Собату на пароходе, который правительством снаряжался к станции Назр. В первую неделю мы ехали вверх по белому Нилу, который в [13] это время года местами принимает вид озер. Если, при долговременном путешествии по Нилу, его берега могут наконец наскучить однообразием, то все же в первые дни они производят впечатление подавляющее, и часто меняющиеся картины бывают весьма занимательны. Наше внимание привлекали то разнородные птицы, весело порхающие по тростнику, то массы гиппопотамов, выставляющих на утреннее солнце свои огромные спины, то стада пугливых антилоп или жирафов, пасущихся на необозримой поляне, то подвижные травяные островки, на которых медленно несся мимо священный ибис или другая длинноногая птица. Нередко исторический папирус высоко поднимается над травою, перенося мысли в давно минувший культурный период, когда его лист, теперь едва замечаемый, был драгоценным посредником обмена мыслей. Новые впечатления сменяют прежние, глубоко запечатлеваясь в памяти путешественника.

На Собате началась моя работа: место простого созерцания заняли научные наблюдения. Мы проехали по Собату немного дальше станции Назр, которая устроена по повелению Гордона-паши несколько лет тому назад. Главным результатом этой поездки было точное определение нижнего течения Собата. Делаемые чрез каждые 5 минут измерения углов, которых записано более 275-ти, определили направление реки. Обратный путь от станции Назр до станции Собат, лежащей у самого впадения реки в белый Нил, длился 25 часов, если вычесть время остановок. По моим измерениям, ва существующих картах Собат имеет слишком северное направление, а на французской карте Мануэля 1870 г. более южное его изображение еще значительнее грешит против истины. В ширине виденной части Собата незаметно изменения. Берега его довольно однообразны. Они на столько возвышенны, что вода, даже когда она стоит очень высоко, едва ли разливается, хотя в некоторых местах низменные береговые луга допускают, быть может, частные наводнения. По обоим берегам тянется высокая тростниковая и травяная растительность, обитаемая бесчисленными роями птиц. В восточной части Собата есть несколько островов, но плавучие травяные острова больших размеров нигде нам не встречались. Потому, во время половодья пароходы по Собату ходят вполне свободно, в сухое же время их должны заменять мелкие плоскодонные суда.

Прилегающие пространства имеют вообще характер необозримых степей, хотя есть и леса. Так, в самом начале [14] плавания вверх по реке, нередко встречались береговые чащи; потом, в продолжение 12 часов, тянулась бесконечная саванна. Наконец, она уступила место богатой лесной растительности. Если еще изредка и встречались луга, то они лишь на короткое время прерывали густые дебри, которые местами напоминали непроходимые берега голубого Нила, между руслом реки Рад и Дендером. Разновидные деревья, соединенные вьющимися растениями, представляли эффектные картины: из приятных для глаза темно-зеленых групп деревьев выступали яркие цвета. Здесь обитает белоголовый орел. В своем, хотя и не блестящем, по представительном оперении, он величественно покоится на вершинах береговых дерев.

Что касается населения этих стран, то, начиная от станции Собат, целый день едешь по землям Шиллук. К востоку от них живут Джангэ. Деревни этого рода лежат частью у берега, частью дальше, в безлесной степи; они делятся на разные племена, как-то: Ангог, Агат, Гэль и т. далее. За Джангэ следуют Фалланг, а далее Ниуак. С одним из предводителей последних, Дэнг, живущем на острове, у самой станции Назр, я познакомился ближе. Проезжая еще несколько дальше за станцию, я видел на южном берегу Собата еще много деревень племени Ниуак. Но большинство этих негрских народов, занимающихся скотоводством, проводит дождливое время вдали от реки. На мои расспросы мне сказали в Назре, что в недалеком расстоянии Собат разделяется на четыре ветви, которые мне назвали в порядке от севера к югу, так: Аддура, Никуар, Гело, Абуаль, но и отсюда еще далеко простираются, как мне говорили, земли Ниуак. Юго-восточнее сидят Бонджак, на реке того же названия; они говорят языком племени Ниуак. Река Джуба, вероятно собственно верхнее течение Собата, течет с юга. Говорящее на своем особом наречии племя Джуба (или Джиббе) составляет кажется, самый многочисленный народ этой области. Мне много рассказывали про великих их предводителей и про обилие здесь слоновой кости. Еще мне назвали соседний с ними народ Чаи.

В половине сентября я возвратился в Картум. Теперь, наконец, я должен уже был подумать о продолжении моего путешествия в глубь Африки. Но Измаил-паша, от которого я надеялся получить бумаги для свободного проезда по Дарфуру, был в Каире и не было известно, когда он возвратится. Между тем, [15] мне косвенно дали знать от Гордона-паши, тогдашнего губернатора экваториальных провинций (теперь он управляет всем Суданом), что я не встретил бы никаких препятствий, если бы пожелал объехать экваториальные провинции. Решившись в виду этого изменить план, я принялся за приготовления к путешествию и, в конце октября был на пути в Ладо, центральную станцию экваториальных провинций. Тут я надеялся найти Гордона-пашу и получить от него нужные документы. Вскоре я был успокоен на счет дальнейшего путешествия: на второй день по оставлении Картума, я встретил Гордона-пашу на реке и нашел в нем крайне любезного человека, который, против всякого чаяния, дал мне самые обширные полномочия, чем и доставил мне возможность так далеко углубиться в земли негров. О нем я могу вспоминать лишь с чувством глубочайшей признательности. И по возвращении моем, в прошлом году, в Картум, он помогал мне всячески и не переставал заботиться обо мне, пока я не оставил границы управляемой им территории.

Южнее Собата началась неведомая мне страна. Мы проезжали по бесконечным саваннам, в которых часто классический папирус высоко поднимался из болотистой береговой почвы. Много нам стояло труда провести пароход между плавучими островами, которые местами запружали реку почти во всю ее ширину. Поднимаясь по Бахр-эль-джебелю т. е. самой южной части Нила, мы проехали мимо станции Габа-шамбай, откуда ведет дорога в сторону к станциям, основанным на реке Реле, и достигли Ладо, после 18-ти дневного путешествия. Чтобы попасть в земли племени Макарака, посещение которых было теперь моей ближайшей целью, я должен был обождать ожидаемый в Ладо транспорт слоновой кости, чтобы за тем присоединиться к возвращающимся домой людям. В продолжение двух месяцев мое терпение подвергалось тяжкому испытанию: ежедневно мог наступить момент выступления, вследствие чего я и не должен был далеко отлучаться из серибы. Наконец, 22 января 1877 г., к великому моему удовольствию мы отправились в путь. Скверное питание и вынужденное бездействие делали всякую перемену крайне желательной. Немецкого слугу, который опять заболел, и другого слугу, араба, я должен был отослать обратно в Картум. Спутник мой Копп, который также уже хворал лихорадкой, предпочел остаться со мною.

В землях негров приходится путешествовать совсем иначе, [16] чем в северных областях Африки. В экваториальных провинциях вьючным животным пока еще служит человек. Верблюд, корабль пустыни, не переносит климата этих широт. Лошадь здесь также скоро изнуряется и теряет способность к работе. О том, мог ли бы мул устоять долго против гибельного действия климата, нет покуда точных наблюдений. За то осел, которого привели сюда с севера, акклиматизируется сравнительно хорошо, но до сих пор он служит для верховой езды лишь немногим высшим местным чиновникам, Поэтому во всех последующих путешествиях, я должен был иметь с собою для транспортирования вещей носильщиков, в количестве от 20 до 75 человек.

На пути из Ладо в Макарака длинные колонны носильщиков давали обильный материал для новых этнографических наблюдений. С нами было более 1000 человек, принадлежащих к различным племенам западных областей, как-то: Бари, Ньямбара, Мору, Лиги, Феджеллу, Мунду, Абукая, Какуак, Абака, Макарака, Бомбэ и друг. Вели эту экспедицию начальники двух сериб, основанных правительством в земле Макарака. Кроме того с нами были десятки должностных лиц, донголаны, приблизительно сотня иррегулярных солдат, факи (т. е. священник), много женщин и детей, рогатый скот, стада овец и коз, дюжина ослов, много дрессированных для верховой езды волов и т. д.

Обыкновенно караван идет 4 или 5 часов ранним утром, остальное время дня стоят лагерем. Для каждого, у кого есть носильщики, они на ночь из деревьев и травы устраивают шалаши, куда укладывают вещи и где находят достаточную защиту против ночной прохлады и тропических ливней.

Узкие, вьющиеся между кустарниками тропинки, по которым мы шли, дают возможность ходить лишь по одному, много по два в ряд. Мимо групп, остановившихся для отдыха, спешили вперед другие колонны, чтобы впоследствии отдохнуть в свою очередь. Тут можно было видеть приземистых, но коренастых Макарака и Бомбэ, которые резко выделяются из толпы прочих носильщиков более светлым цветом кожи и искусной прической волос, заплетаемых ими весьма заботливо в косы. Совсем иную картину представляли Бари и Ньямбара. Они высокого роста, худощавые, с длинными ногами, как жители болотистых [17] местностей и с кожей пепельного цвета; полнейшим отсутствием одежды они отличаются от более западных народов, которые, как например, Макарака, не только не брезгают кожаным фартуком и материями, приготовляемыми из древесной коры, но и нередко набрасывают на себя целые шкуры, что придает им, при вооружении копьями и щитами, действительно фантастический вид. Живой интерес возбуждают и женщины. Большая часть их — рабыни с корзинами кухонных принадлежностей на головах их специальная забота состоит обыкновенно в приготовлении пищи своим господам. Другие — жены и рабыни правительственных чиновников — могут быть узнаны уже по одним волосам, пропитанным маслом и жиром. Одетые в белые юбки или в платья из голубой тирги, — как называется легкая, употребительная по всей средней Африке хлопчатобумажная ткань, — украшенные пестрым бисером, а на руках и ногах железными и медными кольцами (молодые нередко довольствуются и суданским поясничным передником), — они спешат одна за другой, таща с собою корзины, но без всякой поклажи. В других группах видны женщины племени Бари; они отличаются гладко выбритыми головами и носят спереди и сзади фартуки, в роде употребляемых европейскими рудокопами. Нередко, кроме того, они искусственно придают своим обыкновенно тучным телам ярко-красный цвет. Женщины племени Ньямбара, которые носят передники, имеющие форму кисти, из растительных волокон, составляют переход к племенам еще более западным, где женщины знают лишь один род одежд — листву дерев. Большие конусообразные куски кварца, втиснутые как в верхнюю, так и в нижнюю губу, придают лицу, особенно во время живого разговора, странное выражение.*

Хотя эта пестрая картина и не лишена веселых сторон, в ней едва ли не преобладали стороны грустные: многие из больных, страшно похудевшие, с трудом тащились при помощи палки, при чем их безжалостно погоняли ударами розог; других несли на носилках. Дети лет 6-ти до 10-ти нередко изнемогали под корзиною с хлебом или под тяжелым солдатским ружьем. У грудных ребят, крепко привязанных посредством четырехугольного жесткого плетения к спинам матерей, часто голова бессильно спускалась, ничем не поддерживаемая и не защищенная против палящих лучей солнца. Выносливость этих африканских натур действительно невероятна. Я видел людей с зияющими ранами [18] в брюшной полости; они тащились пешком,— и эти раны все же заживали в несколько дней.

Стрелы племени Ньямбара намазываются ядом, почему их здесь очень боятся, но не все наносимые ими раны имеют смертельный исход.

К числу самых трудных вопросов, касающихся экспедиций в столь отдаленных странах, принадлежит вопрос о пропитании. Если не брать с собою большие стада скота, — что в этих частях Африки из года в год становится все затруднительнее,— единственным средством для добывания провизии являются насильственные реквизиции, так как, с одной стороны негры этих стран неохотно соглашаются на правильную мену и торговлю, а с другой стороны и не существует ничего, чтобы можно было предложить им в виде эквивалента ценности за их скот. На добычу охоты нигде нельзя рассчитывать: если и посчастливится кому-нибудь захватить змею или куницу, или же хищную птицу, все это может служить только приятной переменой в однообразии пищи из хлебной каши, достаточной разве только для утоления крайнего голода. Макарака не разборчивы в пище, или, вернее, голод доводит их в этом отношении до невероятного. Эти крайности может понять лишь тот, кто видел те приводящие в содрогание человеческие бедствия, которых я был очевидцем в дальнейших путешествиях. Как часто, например, я встречал несчастных, близких к голодной смерти, которые набрасывались ва вывешенные для сушения коровьи шкуры, желая оторвать оставшиеся на них немногие мускульные волокна, чтобы тотчас же отправить их сырыми в свой желудок.

Наконец, после долговременной остановки в станции Ньямбара, в конце февраля, мы прибыли в серибу Ванды, а через два дня в серибу Кабаиенди, что в земле Макарака.

Путь из Ладо в Макарака пересекал земли племен Бари и Ньямбара, которые отчасти уже вступили в дружественные отношения к местному правительству. Макарака же и Бомбэ принадлежат к племени Ниям-Ниям, у которых людоедство еще не искоренилось; вследствие внутренних смут и постоянных войн, не более 40 лет тому назад, они перекочевали сюда из своих земель, лежащих далеко на запад. После долголетних неприязненных столкновений с народами занимаемой ими местности, они наконец отложили вражду к своим соседям, племенам: Ангу, Фаджеллау, Абукая, Мунду, Мору и Какуак. Это [19] остатки некогда многочисленных и могущественных негрских народов, которые теперь представляются не более как рассеянными группами, окруженными со всех сторон племенами Макарака и Бомбэ. В этих областях встречаются несколько станций, служивших сборными пунктами для людей, торговавших слоновою костью и невольниками; со времени монополизации торговли слоновою костью, они, как и все подобные станции, лежащие в бассейне Нила, перешли в руки египетского правительства.

Самую западную из этих станций, Кабайенди, я избрал центральным пунктом: сюда я возвращался с моих экскурсий. и здесь же я складывал собираемые мною предметы. Я рассчитывал познакомиться с местностью, разъезжая по ней по разным направлениям. Потому уже в начале марта я выступил из Кабайенди, предварительно разузнав путем расспросов многое относительно ближайших окрестностей, и совершил поездку на север от станции, к которой я вернулся к концу марта. На этом путешествии я перешел в земли племени Мунду. Тут только в направлении к северу, северо-западу и западу показываются возвышенности, до которых я и дошел. Затем я перешел в гористую землю Абукая-ойзилла, топографию которой, с помощью неоднократно повторяемых тригонометрических измерений, я мог определить с точностью и занести ва карту во время этого и позднейших моих путешествий. Из области Абукая-ойзилла, я опять вступил в землю Мунду и после 16-ти дневной отлучки возвратился в Кабайенди.

Что касается результатов этого путешествия, то я ограничусь упоминанием о разрешении одного спорного вопроса. Еще в недавние годы (Peterm. Mittheil. 1845) Марно за верхнее течение реки Роль принимал реку Иеи, положение которой в земле Макарака на картах всегда обозначалось ошибочно. По недостатку времени я не могу остановиться на доказательстве своего мнения; я констатирую только, что Иея не тождественна ни с верхним течением Роля, ни с Яло, — что также предполагалось, — а что она составляет самостоятельную реку, текущую к северу.

Второе путешествие, предпринятое в апреле, повело меня ва запад; я думал дойти до самой юго-восточной точки пути доктора Швейнфурта и соединить, таким образом, наши пути чрез вполне неисследованную территорию. Чрез область Бомбэ я попал к кочевьям Абака, потом опять к Мунду и наконец, [20] после долгих блужданий, к предводителю Абака, Анзеа. На этот раз я не мог достигнуть поставленной цели вследствие интриг моих же людей, которые не только сами мне указывали неверные дороги, но и побуждали предводителей западных племен к лживым показаниям. Тем не менее путешествие не осталось без результатов, особенно относительно гидрографии местности. Описывая на возвратном пути в Кабайенди большой полукруг к юго-востоку по землям Мунду, я с одной стороны натолкнулся на истинное верхнее течение Роля, Аире, а с другой стороны перешел тут, в этих широтах, границу бассейнов Нила и Конго, если только действительно Уэлле Швейнфурта впадает в Конго, что по последним исследованиям Стэнли можно считать вероятным. Во время этого путешествия, особенно во второй половине апреля, почти ежедневно шли тропические дожди, вследствие чего ручьи разливались и болотистые места делались почти непроходимыми. Вследствие частого пребывания под дождем, мое до тех пор крепкое здоровье оказалось поколебленным; ежедневно меня пробирали периодические лихорадки, сопровождаемые сильными ознобами. Мучительны были последние девять дней перед прибытием в Кабайенди: с трудом я удерживался в седле на моем осле и, при крайнем напряжении энергия, только в промежутки между лихорадочными припадками, мог делать лишь самые необходимые путевые заметка. По возвращении, к концу апреля, в мое пристанище, я весьма скоро поправился, благодаря лучшему питанию и более заботливому уходу, так что 28-го мая уже опять был в пути. Сопровождавший меня г. Копп, который, по причине припадков перемежающейся лихорадки и диссентерии, уже не мог принять участия в последнем путешествии, к сожалению и на этот раз не выздоравливал. Надеясь ва благодетельное влияние перемены воздуха, они пожелал переселиться на станцию Ванди, лежащую в двухдневном переходе к востоку от Кабайенди, я же в то время собирался предпринять третий объезд к югу, по землям Макарака и Фаджеллу. В эту поездку я посетил г. Коппа в Ванди, но улучшения в его здоровье не нашел. Я думал возвратиться в Кабайенди по новым дорогам, чтобы отправить вещи и коллекции в Ванди, куда я сам хотел переселиться. Не успел я осуществить этот план, как мне дали знать, что состояние здоровья г. Коппа ухудшалось и что меня просят возвратиться в Ванди. Я тотчас же поспешил туда, но уже не застал своего спутника в живых: его уже похоронили. [21]

Не останавливаясь на маленьких поездках, перейду к экспедиции, которая в июле того же года была предпринята по распоряжению египетского правительства и в которой мне пришлось участвовать. Она впоследствии приняла размеры, далеко превзошедшие мои ожидания, и завела меня в отдаленный север почти к самому Бахр-эль-Газалю. Это путешествие заняло вторую половину июля, август, сентябрь и первую половину октября, т.е. совпало со временем тропических дождей, когда, на сколько мне известно, никогда еще ни один европеец не путешествовал в этих широтах по бассейну Нила. Какие нам представлялись затруднения, показывает уже беглый взгляд на карту. Нам приходилось переправляться чрез все большие притоки Бахр-эль-Газаля, невдалеке от их истока, и в продолжении нескольких часов пробираться по наводняемым ими пространствам. Чтобы иметь возможность доставлять по крайней мере вещи сухими на противоположные берега, устраивались первобытной формы мосты из сучьев и ветвей, соединяемых веревками; они находились от двух до трех фут над водою и на берегах прикреплялись канатами. Или же, что было еще проще, через реку перетягивались два каната, так что один был ниже уровня воды и служил опорой для ног, за другой же, находящийся над водою, при переправе держались руками; нередко, в подобных случаях, я предпочитал переплывать на другой берег.

Опишу это путешествие лишь в самых общих чертах. В первые дни путь лежал приблизительно в северо-восточном направления к Аире, верхнему течению Роля. Потом наш маршрут совпадал с направлением реки, чрез которую мы переправлялись в разных местах; таким образом мы подвигались к северу, то на западном, то на восточном берегу Аире. Пройденная нами область в южной части, близь станции Игоза, обитаемая племенами Абукая-мади и Мору; севернее живут Мору-мади, а за ними, еще более к северу, следуют Лэси. В их земле я впервые пересек в двух местах маршрут Швейнфурта. Подвигаясь все дальше и дальше на север, чрез несколько дней мы достигли станции Дуфалла, куда ведет дорога от Габа-шамбэ, станция, лежащей на Ниле. Этот день, 1-е августа, мне особенно памятен: переплыв к станции, расположенной на другом берегу, я наконец получил давно ожидаемые письма из далекой родины. В этот только день я между прочим узнал и о вспыхнувшей, уже несколько месяцев тому назад, русско-турецкой войне. [22]

Направляясь от Дуфалла на север, через густо населенную землю Агар, мы, на 13-й день путешествия, прибыли в станцию Румбэк, средоточие административного округа Роля. Отсюда направление было изменено: мы пошли уже к западу и северо-западу по землям племен Динка, переправляясь чрез Диау и Тонд к серибе Дьюр-гаттас, где Швейнфурт, собираясь предпринять свое замечательное путешествие в южные земли негров, провел дождливое время и где впоследствии огонь уничтожил почти все его имущество, в том числе и богатые коллекции, собирание которых стоило ему стольких трудов. К западу от Гаттаса мой путь почти совпадал с маршрутом Швейнфурта. В земле Дьюр, мы переправились чрез реку того же названия, прошли чрез серибу Куршук-али, чрез реку и станцию Bay и несколько дней спустя достигли самого западного пункта в маршруте нашей экспедиции. На возвратном пути мы, по более южной дуге, возвратились к серибе Гаттас. Отсюда экспедиция должна была по прежней дороге вернуться в Макарака форсированным маршем, так как у людей уже стал ощущаться крайний недостаток в продовольствии. Они выступили маленькими группами за несколько дней ранее меня; я же решился пробраться до Макарака другим путем. Впрочем в первые дни от реки Диау до Дьюр-гаттас мой теперешний путь совпадал с пройденным прежде. Я не буду распространяться в описании его, так как мои воспоминания о нем слишком тяжелы: он был буквально усеян трупами. Наши бедные Макарака, следовавшие ранее меня по этой дороге, массами оставались на месте, умирая с голода. Их трупы и поднимавшиеся над ними коршуны, ясно обозначали их последний маршрут. Это было еще за 20 дней пути до их родины; какой же вид должна была представлять дорога по мере приближения к цели! Впоследствии я узнал, что несколько сот этих несчастных не вернулись домой. Так из 50-ти носильщиков, поставленных для этой экспедиции одним из предводителей Макарака, только десять человек остались в живых.

От реки Диау вага путь вел по восточному ее берегу к югу. После трехдневного путешествия по трудно проходимым бамбуковым чащам, густым кустарникам и высоким травам, мы перешли в западном направлении через Диау и следовали по его притоку Туджи. Таким образом мы из земель Динка вступили в земли Бонго. В Бойко, и потом еще в [23] некоторых местах, мы пересекли маршрут Швейнфурта. Направляясь к югу и юго-западу мы очутились в землях Митту и Мади, которые в последние десять лет опустошены и обезлюдились вследствие репрессалий и поборов завоевателей-арабов, многочисленных барщинных повинностей и постоянной продажи в рабство.

Путешествие по землям Митту представляло трудности, какие, в продолжение трехлетнего моего пребывания в Африке, мне нигде еще не приходилось преодолевать. Целые дни мы шли по сплетающемуся тростнику, из которого Митту режут красивые древки для стрел. Неоднократно мы должны были пробираться по стоячим болотам, где вода доходила нам до груди, да и нередко за полнейшим отсутствием дорог мы двигались вперед по следам, оставленным слонами. В низменностях Диау на необозримых пространствах пасутся стада жирафов и антилоп, которые при приближении человека обращаются в бегство; здесь же, кажется, особенно распространены львы; в каждую ночь их далеко слышный рев напоминал о необходимости поддерживания огней и удвоения бдительности.

В Игоза мы вышли на наш прежний путь, по которому следовали из Макарака. Но, не доходя еще до Кабайенди, я, во второй половине октября, из Кудурмы предпринял уже раз безуспешно начатую экскурсию на запад, чтобы и здесь подойти к пути Швейнфурта. На этот раз меня сопровождало несколько предводителей Макарака и Бомбэ, которые были хорошо знакомы с местностью; поэтому я твердо надеялся на достижение цели. Действительно, это путешествие представило много интересного. Пробираясь в продолжении двух дней к западу от места жительства Алзеа, предводителя Абака, у которого я был уже и ранее, я с вершин нескольких гор мог точно определить положение горы Багинзе и других пунктов, посещенных Швейнфуртом. Потом я вмел возможность выяснить гидрографию местности, так как тут на сравнительно небольшом пространстве находятся источники почти всех рек, впадающих в Бахр-эль-Газаль. Я стоял у ключей Диау, Тонди, Дьюра, нижние течения которых я пересек в предшествовавшем путешествии, когда я направлялся от р. Роля к западу. Швейнфурт замечает, что нашедши близ Багинзе сильно бьющий ключ, принимаемый им за начало Дьюра, он был вероятно первым [24] европейцем, которому удалось увидеть один из источников Нила. Таких источников в этих местах очень много. Кроме Аире, верхнего течения Роля, и многих его притоков я видел Meридди, т. е. верхний Роа или Диау, и целую массу составляющих его источников. Еще западнее я перешел границу бассейна Тонди, которая тут под именами Иссу, Ибба и Эдшу течет к северу между горою Багинзе и самой западной точкой, до которой я доходил, также составляясь из значительного количества маленьких ключей.

Вернувшись в конце октября 1877 года, в Кабайенди, я едва успел привести в порядок мои заметки и коллекции, так как имел в виду уже в ноябре предпринять новую экспедицию, в южные области. Эти земли, лежащие к югу от Макарака, до моего посещения были совершенно не исследованы, хотя по ним уже несколько лет предпринимались экспедиции для добывания слоновой кости, скота и рабов. Почти все племена, по землям которых я путешествовал до сих пор, поддерживают более или менее дружественные отношения к рассеянным по серибам представителям правительства: они, кажется, уже привыкли к управлению магометанских угнетателей. Не таково положение дел в более южных землях негров. Жители этих стран не сложились под властью общего государя в одно большое государство, как это существовало еще недавно у племен Ниям-Ниям и существует до настоящего дня у Униоро, Уганда и у других народов, живущих к югу от экватора, которые потому сумели до сих пор поддержать свою независимость. Племена же, о которых идет речь, составляются из множества групп, их предводители не признают над собою ничьей власти и это отсутствие единства придает даже ничтожным силам вторгающихся чужеземцев большое значение. Поэтому торговцам слоновой костью не представлялось большого труда завести довольно дружественные отношения с более могущественными предводителями. Этим они и удовлетворились; таким образом всего удобнее эксплуатировать страну: дружась со всеми племенами, они не могли бы силой отнимать имущество у негров и отправлять их самих в рабство. Опуская подробное обсуждение этих вопиющих злоупотреблений, характеризующих положение дел в центральной Африке, я опишу только способ ведения торговли слоновою костью. [25]

Правильная торговля существует здесь в самых ничтожных размерах. При отсутствии у негров почти всяких потребностей нет эквивалента, достаточного для обмена на те массы слоновой кости, которые ежегодно вывозятся из прилегающих к Нилу земель. Кроме не заслуживающих особого внимания ценностей, ввозимых к сожалению в весьма незначительном количестве арабскими торговцами, а в настоящее время преимущественно правительством,— в самой стране существует предмет, за который негр охотно отдает все остальное, это — рогатый скот. Магометанские народы, занимающиеся у себя дома в большей или меньшей степени скотоводством, при подчинении себе негрских стран, являются их злейшими разорителями: целые области, недавно еще богатые скотом, теперь лишились его совершенно. У негров скот просто отбирается, частью для снабжения станций мясною пищею, частью для вознаграждения дружественных царьков, которые, в ожидании ежегодно предпринимаемых правительством экспедиций, скопляют у себя слоновую кость. Эти экспедиции устраиваются с двоякою целью: с одной стороны для похищения скота, с другой — для обмена части его на слоновую кость. Чтобы охарактеризовать результаты, к каким приводят такие хищные набеги, я упомяну, что, возвращаясь из экспедиции в страну Калика, о которой будет сказано ниже, мы пригнали с собою в Макарака более 5000 голов рогатого скота. Этот скот по определенной цене выдается правительственным чиновникам в счет следующего им жалованья. Я не утверждаю, что эти злоупотребления совершаются с согласия египетского правительства, которому, может быть, они остаются вовсе неизвестными; я лишь привожу факт, характеризующий средне-африканские порядки.

13-го ноября 1877 г., ва 16-ый день во возвращении из бассейна Бахр-эль-Газаля, я предпринял последнюю большую экспедицию, а именно в земли Калика. Я опять присоединился к экспедиции, высланной из макаракских станций для добывания слоновой кости и скота. Это путешествие привело к важным географическим результатам, на которые я могу указать лишь в немногих словах.

За 1 1/2 года до этого, Джесси, проезжавшему по южной части Бахр-эль-Гебеля и по озеру Альберт-ньянза, показалось, что к югу от Дуфиле, из Бахр-эль-Гёбеля (южного Нила) отделяется рукав в направлении к западу. Извещение об этом вызвало [26] в Европе различные толкования. Одни считали возможным сообщение этого рукава с Уэллэ, открытым Швейнфуртом, другие принимали его за верхнее течение Иеи и предавались приятной надежде, что найдено доступное для судов соединение с северною частью Бахр-эль-Гёбеля, более южная часть которого, по причине имеющихся в нем порогов, не судоходна. Моя поездка в земли Калика и Лубари дает мне возможность утверждать, что ни то, ни другое предположение не согласно с истиной. Уже топография местности делает почти немыслимым сток вод Бахр-эль-Гёбеля к западу или северо-западу, в чем я и убедился, когда ближе познакомился с гидрографией этой гористой страны.

Мы сперва направились на станцию Римо, лежащую к югу от Макараки. Отсюда наш путь шел первоначально в юго-восточном, потом в южном направлении, по землям Фаджеллу и Кавуак к предводителю последних, Ганда, куда мы прибыли в седьмой день по оставлении Римо. На этом пути мы переправились через несколько больших притоков реки Иеи, с западной стороны в нее впадающих, потом неоднократно переправлялись через самую реку и, наконец, оставили ее источники, стекающие с виднеющихся вдали холмов, лежащих к западу от нашего маршрута. В южной части земель Какуак я, наконец, перешел через большой водораздел, составляющий границу бассейнов Нила и реки, которую мне назвали Кибби — без сомнения Киббали Швейнфурта. Киббали впадает в Уэллэ, а этот последний, вероятно, тождественен с Арувими, притоком Конго, открытым Стэнли. Во время моих странствований к югу, передо мною, на расстоянии от 30-ти до 50-ти километров, поднимался ряд значительных возвышений, которые я отождествлял с синими горами, замеченными Бэкером на западном берегу озера Альберт-ньянза; на их северном и западном склонах берет начало Кибби.

В феврале 1878 г. я вернулся в Макарака. Во время этого путешествия не было недостатка в возбуждающих нервы происшествиях. Люди наши опустошали неприятельскую страну, отбирали всякое имущество и сжигали селения, за что ежедневно, и особенно по ночам, туземцы угрожали нам нападениями. К несчастью, кроме того, появилась оспенная эпидемия, которая страшно совращала число носильщиков и постоянно представлялись печальные картины больных и умирающих.

В конце марта я отправился назад в Ладо. Тут я нашел немецкого слугу, которого год тому назад должен был [27] отослать в Картум, по причине его болезненности. Но и ему не было суждено опять увидеть родину. Как мой спутник Копп в Макарака, так и слуга скончался от лихорадок и диссентерии еще до прибытия нашего в Картум.

Упаковав в июле мои многочисленные коллекции, я в двадцать дней доехал, через Багодскую степь и Донколу, в Вади-галфа, откуда по Нилу направился через Ассуан в Сиут и Каир.

В. В. Юнкер.

д. чл. И. Р. Г. О.