СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЮНКЕР В. В.

ПУТЕШЕСТВИЯ ПО АФРИКЕ

REISEN IN AFRIKA

ПУТЕШЕСТВИЕ 1879-1886 гг.

От Ндорумы через страну амади к абармбо и назад к амади

Назначенный на 1 января 1881 года отъезд от Ндорумы неожиданно задержался на один день вследствие прибытия князя Сасы. Он, примирившись с приказчиками Рафаи и узнав о поездке Бондорфа к Кипе, прибыл сюда и спешил дальше на запад, чтобы лично сделать распоряжения в его вассальной области. Он был братом Тикима, отца Земио, находился уже давно в оживленных сношениях с нубийцами, научился арабскому языку и, как Земио, принял внешность нубо-араба, так что только по лицу можно было судить, что он занде. Саса был значительно старше Земио. Он выступал с достоинством и своим обликом и предупредительностью вызывал доверие. Эта встреча была для меня тем более желательна, что я намеревался тогда оставить в области Сасы запасный груз под надзором Кипы. Я угостил его, и он остался на ночь в хижине Бондорфа. Он проявил интерес ко многому, осмотрел с удивлением огород и собственноручно собрал немного семян. С особенной гордостью я преподнес Сасе большой огурец и несколько редисок.

Рано утром, при густом тумане, Саса отправился по прямой дороге к Мбиме. Я же через некоторое время взял направление на северо-запад к вождю района, Тото, брату Ндорумы. Князь проводил меня немного, и мы расстались в добром согласии.

Бросив прощальный взгляд на станцию, я вышел в путь. Дорога к Тото шла приблизительно в том же направлении, [432] по которому я в свое время пришел от Коммунды к Ндоруме, но на сей раз больше на запад. Мы перешли через речку Бикки еще ближе к ее истоку; она образует границу между округом Тото и областью, непосредственно управляемой Ндорумой. На этом участке пути мы встретили поля дурры, которую вообще редко разводят в южных и ньям-ньямских странах, и небольшие рощи бананов. Нам встретилось мало рек, хотя как раз этот район достоин внимания как область истоков больших рек, ибо на северо-западе берет начало Мбому, на юге Бикки, приток Суе-Джур, на западе Дума, самый большой приток Уэре. Хижины Тото были расположены непосредственно на водоразделе малых притоков Бикки и северных притоков Уэре, так что я в первый день пути еще раз оказался в отдаленных участках бассейна Нила, тогда как в последующие дни мы пересекали только притоки Уэре.

Вследствие недостатка носильщиков мне пришлось задержаться на один день у Тото. Затем я отправился дальше в юго-западном направлении, а в последние два дня прямо на юг к Мбиме. После большого дневного перехода мы прибыли к вождю Янго. Здесь мы заночевали и 5 января достигли местожительства вождя Балиаги. Дорога, во второй ее [433] половине, проходила по низменной, холмистой, обильно орошенной местности, где перемежались болота и ручьи с чистой водой с террасовыми лесами. Неожиданно меня там встретил мой слуга Дзумбе, которого послал Бондорф и который, узнав у Мбимы направление моего пути, поспешил мне навстречу Сообщения Бондорфа, однако, были для моих ближайших планов неободряющие, так как много малых вождей Сасы пока еще не желали подчиняться Кипе. В стране — докладывал Бондорф — царят недовольство и разлад, и Кипа с трудом сможет достать носильщиков. Дзумбе сообщил далее, что только часть нашего багажа доставлена от Ндорумы к Мбиме, многое еще находится в дороге, и Фараг'Алла снова испытывает затруднения с носильщиками. Получив эти известия, я поспешил прямо к Мбиме, не выполнив своего намерения посетить Мбеллеби, одного из братьев Ндорумы.

Я уже раньше узнал кое-что о судопроизводстве и наказаниях у азанде. Теперь я случайно имел возможность лично убедиться, что за совращение женщины, за измену отсекали различные части тела, например пальцы. Подобному наказанию подвергся, в частности, азанде, который привел ко мне Дзумбе. У него были отрублены все десять пальцев. Подобные наказания были раньше более частыми, но я имел еще много случаев видеть эти увечья. У азанде это наказание применяется также за воровство, благодаря чему последнее случается здесь редко. И действительно, меня азанде никогда не обкрадывали, в противоположность мангбатту и абармбо. Уши, нос, даже губы также отрезаются в наказание или из мести, но отсечение пальцев практикуется чаще всего. Мужчины при этом большей частью лишаются всех трех суставов пальцев, тогда как женщины обходятся зачастую потерей кончиков пальцев.

Короткий переход привел нас от Янго, управляющего самостоятельно округом между районами Тото и Мбеллеби, в область Балиаги. 6 января мы, после часового перехода, достигли селения вождя Ябикумбало, откуда я, несмотря на [434] мое нетерпение, смог снова выйти только на следующий день с новыми носильщиками к Мбиме. В последний день, 7 января, мы шли от Ябикумбало на юг, на расстоянии часа пути от Уэре. У Лакримы Уэре представляет собою только небольшой ручей, здесь же это уже река в пятнадцать шагов ширины и несколько футов глубины. В одном месте было даже настолько глубоко, что одна служанка утонула бы, если бы ее вовремя не вытащил носильщик. На юг от Уэре простиралась необитаемая местность с плоскими, каменистыми возвышенностями, нигде, однако, не переходившими в холмы, так что и там характерным является волнообразный рельеф. Плотность населения здесь повсюду меньше, чем в густонаселенных областях Уандо и Нгериа. Речки и болота, которые мы перешли в последний день пути, имеют направление к Уэре на северо-запад.

Восьмого января Бондорф вернулся с последней поклажей от Гангуры к Мбиме и лично подтвердил все, что писал мне о своем путешествии с Кипой. Это укрепило меня в решении не посылать туда тридцати резервных тюков, а отправить их на одну из северных станций южнее Мбому, к Рафаи или к Сасе. Дорога туда шла на север от Бадинде через землю Япати; с первым я лично наладил дружеские отношения, со вторым завязал их через посланцев, так что мог рассчитывать на их большую помощь в продвижении вещей. Но это было делом Бондорфа, я же оставался при прежнем решении поехать с большой частью поклажи на продолжительное время к Бакангаи, куда должен был прибыть и Бондорф после выполнения данного ему поручения. Я научил его снимать и записывать путь, чтобы использовать для составления карты также путешествия, совершаемые им одним. Снабженный часами и компасом, он действительно привез записи своего последнего похода, которые я обработал и наиболее интересное в географическом отношении внес в эту книгу. Путешествие с Кипой привело Бондорфа от первого лагеря Земио у Палембата после восьмидневного похода на запад южным окружным путем к Уэре. Этим было доказано, [435] что Уэре, которая по другую сторону 26-го градуса восточной долготы от Гринвича достигает 150 футов ширины, не впадает ранее в Уэле. Точнее определить место ее впадения в Уэле-Макуа я смог лишь во время моего более позднего путешествия к Макуа. По дороге Бондорф в основном пересек реки, текущие с юга в Уэре, но на самом южном отрезке похода пересек также несколько притоков Уэле-Макуа, на водоразделе которых местность отличается непрерывными рядами холмов.

Наконец, 14 января Дзумбе с тридцатью тюками и 17 января Бондорф отправились к вождю Бадинде. В тот же день мой слуга вышел с двадцатью двумя тюками к вождю Палембата. Весьма удобно передвигаться в сухое время года. Промокания вещей нечего было бояться, а для защиты от термитов слуга, сопровождавший вещи, должен был на остановках под багаж подкладывать дрова. У Мбимы мы истребили часть своих продуктов, опасаясь, что они испортятся от длительного хранения. В макаронах и хартумском буксмате, например, уже гнездились маленькие черные насекомые. И как раз в это время мы могли бы хорошо жить, питаясь продуктами этой страны. Урожай был собран, телебун убран в хранилища, и во многих местах висел небольшими пучками для просушки кунжут. Также был собран другой, содержащий масло, плод Hyptis spicigera, семена которого похожи на наш мак; он содержит, однако, меньше масла, чем кунжут. Hyptis — губоцветное растение, доходящее до двух-трех футов высоты, с невзрачным цветком, — особенно много разводится у азанде. Его растирают либо толкут, варят и едят с излюбленной приправой — соусом из зелени. Другие продукты, как сладкие бататы, маниок и ямс, выкапывавшиеся из земли только по мере надобности, еще находились в поле, потому что, особенно бататы и маниок, на воздухе портятся в течение нескольких дней. Клубни ямса хорошо сохраняются неделями.

Ночи в это время были довольно свежие, так что мы охотно укрывались двумя одеялами. Поразительно, как скоро [436] кожа северянина становится в жарком климате чувствительной к разнице температур.

Девятнадцатого января я опять отправил тридцать тюков, а двадцать первого января с последним багажом последовал за ними к Палембата. В этом путешествии меня сопровождали слуги: Фараг'Алла, новопринятый ньям-ньям по имени Ренси, маленький динка Фараг и Белал, примкнувший к нам у Бинзы. Мы шли к Палембата по той же дороге, что и в августе прошлого года. Я вторично вел работу по съемке маршрута с целью контроля. К моему удовлетворению, обе мои съемки совпадали.

Но уже первый день пути принес неприятность. Заболел маленький шимпанзе, и совсем по-человечьи. Я приказал для защиты от солнечных лучей прикрыть его в корзине циновкой, но это не было сделано, и вечером я нашел его утомленным и бессильным. Вскоре наступила агония, длившаяся всю ночь, после чего последовала смерть, очень расстроившая меня.

У первого лагеря Земио в области Палембата мы оставили знакомую дорогу. Бондорф пошел на запад к Бадинде, я же двинулся дальше на юг, чтобы достигнуть резиденции властителя страны. На этом последнем участке пути река Хако принимает много встретившихся по дороге небольших ручьев, которые, следовательно, принадлежат Уэре, тогда как потоки, пересеченные нами на пути к стране амади, принадлежат Уэле-Макуа. Таким образом, теперешнее поселение Палембата находится на водоразделе между Уэре и Уэле-Макуа.

Тем временем мой отъезд от Ндорумы стал широко известен, и у Палембата меня уже ожидали посланцы от дальних вождей. Посланцы Япати жаловались снова на Рафаи, а вождь Мазинде из области амади, у которого я хотел побывать, также отправил ко мне своих людей с жалобами на внутренние неурядицы с настоятельной просьбой посетить его. Но больше всего поразили меня послы от Мамбанги. Они не знали о моем отъезде от Ндорумы и думали меня еще там встретить. Их предводителем был мой прежний слуга Адатам, они принесли мне богатые подарки от Мамбанги, [437] среди них дюжину отборных новых копий мангбатту, четыре красиво выработанных ножа, щит, богато украшенный медью, живого серого попугая и еще многое другое. Князь желал моего возвращения в его страну, ибо его страх перед нубийцами, очень небезосновательный, все еще преследовал его. Несмотря на то что он обещал мне выслать носильщиков, я не мог и не хотел принять его настоятельное приглашение ввиду известных обстоятельств. Я послал ему вместе с дружескими приветами ответные подарки, сообщив, что впоследствии буду поддерживать с ним связь от Бакангаи через послов.

В то время как приглашения сыпались со всех сторон, наш хозяин, большой ребенок Палембата, совсем не заботился об условиях нашей жизни у него. В крошечных хижинах было плохо, второй день я не получал никакого продовольствия. Палембата отговаривался тем, что у него нет совсем телебуна, и хотя я тотчас по прибытии преподнес ему подарки, все же люди мои в первый вечер буквально голодали. Лишь после того, как я дал этому юному франту почувствовать мой гнев, я получил несколько корзин с телебуном и бататами. В то же время один вождь, который с негодованием видел, как его повелитель нарушал законы гостеприимства, послал мне по своей инициативе три корзины с зерном. Под впечатлением первого приема я между тем приказал бить в нугара (большой барабан), чтобы созвать носильщиков, и скоро местность огласилась ответными звуками колоколов и труб, вероятно оттого, что у них не было барабанов. Тогда Палембата смирился, и я мог без промедления 24 и 25 января отправить вперед большую часть багажа к амади. Мой слуга Белал снова повел первую партию носильщиков, а при каждой следующей отправке я давал ведущему пучок палочек, число которых соответствовало числу мест багажа и служило Белалу в качестве контроля три приемке. Я сам не мог, конечно, так скоро последовать за ними, так как отсутствовали необходимые носильщики. В это время я узнал, что Мбио действительно вторгся в район Нгеттуа, а Мбима [438] также уже выступил со своими людьми на восток. Тем более я был рад, что своевременно покинул ту область. Мбима знал уже об оружии, посланном мне Мамбангой (так быстро распространяются разные известия), и просил теперь, чтобы я послал ему пять из этих копий для предстоящей войны, но я наотрез отказал ему в этом.

Бондорф от Бадинде отправился дальше на север, к Япати, а мой багаж без происшествий прибыл к Мазинде. Адатам просил разрешения отправиться с нами к амади, с тем, чтобы оттуда возвратиться к Мамбанге. Я получил через него чепрак, похищенный у меня во время пребывания у Мамбанги. Этот чепрак был обнаружен у одного человека из племени мэдже, и вор, по приказанию Мамбанги, был линчеван.

Тридцатого января, после восьмидневной остановки, я отправился дальше к амади и, после двух больших переходов в юго-западном направлении, достиг округа вождя Мазинде. Пройденная местность не отличалась заметно от северных областей, хотя местами она более волниста, даже холмиста. Были видны отдельные низкие горы по обе стороны нашего маршрута, но глаз останавливался главным образом на группе более высоких гор, появившихся вдали на юге, в стране амади.

Весь участок пути обильно орошен. Первые речки и ручьи, через которые мы перешли, по другую сторону водораздела Уэре — Уэле, соединяясь, образуют порожистую реку Сири, в восемь шагов шириной, текущую на восток в реку Гурба, тогда как другие потоки, самостоятельные, но незначительные притоки Уэле, имеют юго-восточное направление. Последние истоки, встреченные во второй день пути, частью составляют реку Хекке и текут на юго-запад и запад также в Уэле. Весь пройденный за два дня участок пути необитаем, если не считать колонии сере (башир) в нескольких часах к югу от жительства Палембата, так что здесь, на дальнем юге, я нашел небольшую часть народа, рассеянного далеко на севере.

Округом Мазинде начиналась страна амади, обособленного народа, отличавшегося от окружающих его азанде, [439] мангбатту и абармбо по языку, обычаям и нравам. Эта страна ограничена на востоке, юге и западе рекой Уэле, которая под 27 градусом восточной долготы от Гринвича описывает к югу большую дугу. Выгодно расположенная, гористая, обильно орошаемая область имеет плодородную почву. Подобное преимущество издавна возбуждало зависть других племен, и поэтому история небольшой страны амади отмечена рядом войн и нападений. В Центральной Африке, больше чем где-либо в другом месте, постоянная опасность войны является главной причиной недостаточного возделывания земли и уменьшившегося роста народонаселения. Полные амбары вызывали алчность соседей. Кто живет грабежом, тот питает отвращение к земледельческому труду; тот же, кто живет под постоянной угрозой и кому надоела работа на других, приучается надолго довольствоваться малым, только самым необходимым, и начинает жить, перебиваясь кое-как. С другой стороны, известный уровень плотности народонаселения является главным залогом общей культуры. Плотное народонаселение понуждает к занятиям полевыми работами, способствует образованию больших поселений и поэтому обеспечивает покой и порядок, тем самым затрудняя нападения соседей.

Страна амади состояла из мелких, разрозненных владений, многие вожди враждовали между собою, облегчая этим доступ чужеземцам в свои области. Так, части страны очутились во владении князей азанде и абармбо; нубо-арабы также охотно избирали свой путь на юг через страну амади. Осман-Бедауи основал там даже небольшую станцию, в которой оставил десять негров-солдат из племени бонго под начальством нубийца Махмуда.

Несколько лет тому назад амади преследовались и притеснялись Сасой, он также поселил на юге области своих драгоманов для добычи слоновой кости. Малозначительные вожди, которые жили в постоянной вражде со своими соседями, бывали зачастую даже очень довольны, видя вокруг себя несколько чужих ружей, под защитой которых они в соответствующий момент могли наносить удары по своим соседям. [440] Вследствие этих внутренних войн целые племена амади уходили или вытеснялись из своих мест. Поэтому мы встретили, например, ниапу, родственное амади племя, живущее под защитой мангбатту, а также колонии других родственных им племен у Уандо, у восточных азанде. В мое время самыми знатными вождями были Мазинде и Мбиттима (не смешивать с одноименным сыном Уандо). Мазинде не был мади, по рождению он был занде, братом Бадинде. Он сделал своими данниками амади, живущих на севере у горы Малингде, а Мбиттима господствовал над другой частью амади в центре страны у горной группы Лингуа.

Я узнал самое для меня важное, а именно: что дорога на юг была свободна и открыта и что к югу от Уэле я смогу получить носильщиков для путешествия к вождю Бакангаи.

Второго февраля пошел первый сильный дождь. Сухой период в этой области пришел к концу.

Спустя день я поднялся на гору Малингде в многочисленном сопровождении. Мы достигли вершины через час, так как ни эта гора, ни Лингуа, две самые крупные возвышенности данной области, не достигают относительной высоты 1000 м. Постепенно восходя, мы на половине пути добрались до широкого плато. До этого места почва была главным образом латеритная, поражающая здесь, особенно в области амади, своим интенсивным желто-красным цветом. Здесь где-нибудь должны были быть выходы на поверхность красноватого, очень твердого песчаника, так как хотя я и не напал на них, но видел в селениях плоские, большие плиты этой породы, зачастую применяемые как зернотерки. Я не ручаюсь, однако, за правильность определения породы, потому что подобного рода песчано-каменные образования встречаются также среди гнейсов. Верхнюю часть горы образуют многообразные гранитные массивы, находящиеся в стадии сильного выветривания, во многих местах выщербленные, черновато-коричневого цвета. Между ними имеется лощина, окаймленная камышом, в которой скрываются амади, когда на них нападают. Погода при [441] восхождении на гору была пасмурная, позже прояснилась, и я отчетливо разглядел зеркальную поверхность реки Уэле в трех пунктах: на юго-востоке, юго-западе и западе-северо-западе, благодаря чему большая дуга этой реки стала для меня очевидной.

Картина, представившаяся моему взору на юге, была следующая: на расстоянии почти двухчасового перехода возвышалась гора Лингуа, несколько к востоку от нее виднелась гора Ангба, и в том же направлении на горизонте, по ту сторону видимой узкой водной полосы Уэле, в стране абармбо, гора Маджану, а справа от Лингуа также заметна была возвышенность. В непосредственной близости впереди простиралась до самой Лингуа характерная для африканского ландшафта волнистая холмистая местность. Там зеленели полосы растительности, прибрежные леса у рек и ручьев, там лежала обширная волнообразная долина. Так, с высоты горы наблюдатель получает возможность разобраться в этой гидрографической путанице и изумляется все нарастающему к югу изобилию водных артерий в этих странах. Если принять при этом во внимание сравнительно широкие полосы высокоствольного леса даже у самых маленьких ручьев, то можно заключить, что сумма этих лесных полос почти равна многим большим комплексам лесных массивов вблизи экватора, называемых «дождевыми лесами», которые постоянным испарением влаги способствуют более равномерному и распределенному на все месяцы выпадению дождей. Отсюда можно снова предполагать благоприятные почвенные условия их и, как следствие, большое плодородие этих областей. Впрочем, можно заранее утверждать, что почва, которая в состоянии произвести такие деревья, не может страдать неплодородием.

У подножия Малингде зеленели банановые заросли, в которых едва заметны были хижины туземцев, окруженные группами стройных масличных пальм. После окончания топографических работ я отдохнул некоторое время и начал спускаться по восточной дороге, затем обошел вокруг подножия горы, мимо хижин амади. У многих хижин такие [442] же двускатные крыши, как и на домиках мангбатту, другие жилища представляют собою соломенные хижины с коническими крышами. Повсюду роскошные банановые заросли окружали эти селения, свидетельствуя, что это важное культурное растение и здесь является основным источником питания.

Дорога тянулась на юг вдоль долины, которая на западе замыкалась предгорьем Малингде, а на востоке рядом низких гор. Гористая местность уже через полчаса сменилась холмами, которые в свою очередь вблизи горной группы Лингуа снова перешли в значительную цепь гор. Там дорога шла через горы и долины. Конечно, мы должны были при этом перейти вброд много болот, заполняющих низменности и лощины.

Носильщики Мазинде, как было условлено, сложили с себя на половине дороги груз, и Белал поспешил к станции, чтобы доставить носильщиков от Мбиттимы. На время ожидания я уютно устроился в тени банановых зарослей. Вблизи находилось несколько хижин, людей, однако, не было видно, и я получил редкую возможность наслаждаться действительным покоем. Здесь нас догнал Фараг'Алла с остатком багажа, при просмотре которого я недосчитался одной железной вешалки, которая, будучи воткнута в землю, служит для одежды, шляп, ружей и т. п. Эта вещь очень практична, употребляется нубийцами во время путешествий по негритянским странам, и я каждый раз по прибытии в лагерь распоряжался установить ее возле себя. Так как я не хотел ее лишаться, то совершенно спокойно отобрал у носильщиков пять копий в качестве залога до тех пор, пока Мазинде не вернет мне моей собственности. Через несколько дней я действительно получил ее и отослал копья назад. Новые носильщики пришли только после полудня, и мы достигли небольшой станции Махмуда, когда уже стемнело. Чтобы получить носильщиков-абармбо, я должен был выбирать населенные районы. Поэтому моя дорога шла на запад, тем более что я узнал, что на расстоянии одного дня пути к западу от Уэле находилось [443] островное поселение азанде под начальством вождя Мамбанги (не смешивать с князем мангбатту). Я мог, вероятно, скорее всего получить носильщиков у него; он будто господствовал также и над живущими вокруг абармбо.

Я бы охотно отправил уже отсюда послов к Бакангаи, но люди очень боялись абармбо, живущих к югу от Уэле. Некоторые вожди абармбо по эту сторону Уэле были подвластны Мбиттиме; они посетили меня и подали надежду, что я получу носильщиков для путешествия к Мамбанге-Занде. Вначале я им не доверял и хотел поехать сам без большого количества багажа к Мамбанге, но они мне обещали сделать все возможное, и я, наконец, положился на свое терпение и дорожное счастье. Через несколько дней, после того как договорился с представителями племени эмбата, владельцами лодок для переправы, я выступил со всем багажом к реке Уэле.

До сего времени у меня не было недостатка в обществе. Ежедневно ко мне приходили вожди со свитою, Мбиттима часто бывал у меня, но я не мог с ним по-настоящему сдружиться. Вожди приносили мне большей частью плоды земли, главным образом бананы, телебун, затем кур. Маиса, который амади также взращивают, было теперь мало, так как последние молодые всходы, должно быть, погибли. Я с успехом делал попытки приготовлять бананы в различных видах. Зеленые, еще не спелые, можно, подобно нашему картофелю, приготовлять различными способами. Туземцы приготовляют также банановую муку, но весьма рекомендуется смешивать ее с мукой из клубнеплодов или из зерна, так же, как смешение муки из различных местных видов зерна делает возможным потреблять более низкие сорта. Азанде называют бананы «бира», амади — «а-бугго», но их встречается столь много видов, что требуются различные обозначения. Некоторые виды больше годятся для варки, другие, особенно маленькие, едят спелыми в сыром виде. Самые большие, длиною в фут («а-марука» — у амади, «мангбуру» — у мангбатту), главным образом тушат в почти спелом состоянии, затем разрезают наискось, и в этом виде они являются основным [444] средством питания. Особенно стоит отметить спелые бананы, вяленные на огне или на солнце, называемые у мангбатгу «бадинго». Они клейкие и сахаристые, представляют отличную пищу и сохраняются месяцами. К пальмовому маслу я скоро привык, так что в конце концов употреблял его со всеми блюдами. Достойна упоминания оригинальная упаковка этого масла, применяемая в тех странах. Кувшин, наполненный маслом, крепко перевязывается частями свежих банановых листьев, у которых снимают утолщенную среднюю жилку. Поверх этого кладут вторую повязку из длинных полос, шириной в руку, из наружной сухой коры бананов. Омертвевшие тонкие полоски ее очень прочны и, будучи наложены перекрещивающимися полосками, почти герметически закрывают кувшин. Затем сосуд опрокидывают, крепко обвертывают длинными свисающими концами полос, которые на дне сосуда связываются в пучок, в который, наконец, вплетают ручку или петлю из того же материала. За эту ручку сосуд носят на плече отверстием вниз.

Восьмого февраля я поднялся на гору Лингуа. Пришлось подниматься с северной стороны, так как западный склон был скалист и крут. У подножия в глубокой лесистой лощине течет речушка Огге, на склонах разбросаны между банановыми зарослями и масличными пальмами жилища амади. Жители принесли мне, согласно обычаю страны, плоды земли и положили к моим ногам копья.

На верхнем горном плато возвышается растрескавшаяся, конической формы скала, высотой в 25 м, на которую можно взобраться лишь с севера. Выступы образуют небольшие гроты, и скала при ударе камнем звучала громко, как большая железная плита. Горизонт был, к сожалению, затуманен; можно было рассмотреть Уэле, гора Ангба вырисовывалась более отчетливо, чем с горы Малингде. Широкая горная седловина отделяет на юго-востоке Лингуа от менее высокой Балимассанго, скалистые массивы которой круто низвергаются на юг. К последней примыкает гора Гирро, так что образуется связная цепь. [445]

Сопровождавшие меня лица увидели далеко на равнине процессию людей. Длинная, черная, змеевидная лента оказалась, как выяснилось впоследствии, войском живущего далеко вождя, прибывшего по звуку нугары приветствовать меня.

По южному крутому склону Лингуа мы спустились к жилищам Мбиттимы. Проходя у подножия горы через кустарник, мы увидели установленный туземцами капкан для диких кошек. Это была длинная низкая изгородь из камышовых палочек с проходами в нескольких местах, шириной почти в 1 фут, длиной в 2 м, между двумя рядами палочек. Бревна, свисавшие над этими проходами, предназначены были для того, чтобы при проскальзывании зверя убить его своим падением.

Я достиг Уэле 10 февраля, туда же отдельными партиями был доставлен багаж. Последние тюки прибыли позже с Махмудом. Дорога в течение многих часов шла на юго-восток по области Мбиттимы, затем по округу абангбара, одного из племен абармбо, на запад. Поверхность была снова равномерно-волнистая, без рядов холмов и гор, характеризующих северную часть области. Скоро после выхода со станции дорогу нам пересекла речка Огге. Как эта речка, так и все другие впадающие в Уэльскую дугу притоки незначительны и коротки. Однако в период дождей они вздуваются, принимая в себя сбегающую воду и превращаясь в бурные потоки.

Переход к Уэле напомнил мне, как я в свое время покидал мангбатту. И здесь меня почти постоянно сопровождала толпа женщин, ошеломляюще кричавших, с дикой жестикуляцией, изумленно рассматривавших белого человека.

Уровень Уэле был теперь самый низкий, и многие плоские скалы выступали над поверхностью воды. Русло реки здесь имеет ширину около 250 м и втиснуто между крутыми берегами, причем у южного берега оно довольно глубоко. Штанга, длиною в двадцать футов, не достигла дна, хотя вода спала примерно на столько же. Во время самого высокого уровня вода заливает даже берега. Видимая здесь часть Уэле, отрезок примерно в 4 км, имела направление с юга на север. [446]

Мое положение у реки было в данный момент усложнено еще тем, что Мамбанга-Занде ничего не давал о себе знать. Мне описали его как повелителя части племени абармбо; к тому же на станцию Махмуда явился индивидуум, утверждавший, что он пришел от него и что Мамбанга-Занде велел спросить, почему мы так долго не являемся. Сначала я поверил этому, но мои сомнения проснулись вновь, когда я обнаружил, что Мамбанга-Занде не явился встретить нас к берегу Уэле, и я тотчас же отправил Фараг'Аллу к вождю азанде. Представители племени эмбата полагали, конечно, что абармбо еще не пришли, так как их жилища расположены далеко от реки. Чтобы рассеять свою досаду, я организовал рыбную ловлю с эмбата. Время года и низкий уровень воды этому благоприятствовали. Люди занимались ловлей рыбы, но я получал ее очень мало. Небрежный и примитивный способ рыбной ловли малопродуктивен, ловля сетями им незнакома, они пользуются вершами, погружая их в воду у берега реки и между камнями. Уэле богата рыбой и представляет в этом отношении интерес для специалиста-исследователя. Я получил от эмбата несколько сомов и своеобразную, длиною в фут, рыбу, отличавшуюся мясистой нижней губой, длиной в 10 см.

Тем временем пришли Махмуд и Мбиттима с последними грузами. Фараг'Алла вернулся от Мамбанга-Занде с малоутешительными известиями, так как оказалось, что все данные о нем были ложными, и Занде ни разу ничего не слыхал ни обо мне, ни о моем прибытии. Что касается его самого, то я узнал, что он является отпрыском княжеской линии занде, господствовавшей ранее над всеми племенами абармбо; теперь же он живет в стране с небольшой группой своих близких, бессилен, безвластен. Как сообщил Фараг'Алла, он хочет, впрочем, строить для нас хижины и очень желает видеть нас у себя, но, к сожалению, имеет мало носильщиков для нашего багажа, так что мне следовало бы доставить багаж при помощи абармбо. Для подкрепления своего приглашения он направил ко мне нескольких из своих людей. [447] Теперь дело заключалось в том, чтобы склонить эмбата обслужить меня носильщиками, имея в виду, что я уже обеспечил себе их услужливость подарками. В то время как я еще вел переговоры с Сену о том, чтобы он распорядился доставить на лодках мои вещи до ближайших хижин абармбо, явился с другого берега вождь абармбо, по имени Бассанса, и предложил перенести грузы к Мамбанга-Занде. Я спросил, хватит ли у него носильщиков; он улыбнулся и сделал руками обычный жест, означающий «много».

Употребление числительных у туземца едва превосходит десять, но даже при этом он охотно пользуется знаками на пальцах. Число 10 он выражает поднятием обеих рук; чтобы показать 15, он обнимает, когда стоит, правую ногу, а когда сидит — ступню, обеими руками; это означает, что к десяти пальцам рук он прибавляет еще пять пальцев ног. При 20 он обхватывает каждой рукой по ноге или ступне и выражает это число десятью пальцами рук плюс десять пальцев ног. Чтобы выразить промежуточные числа, он сначала показывает основное число, т. е. 5, 10, 15 или 20, затем присчитывает недостающее число между 1 и 5, обхватывая соответствующее число пальцев левой руки правой рукой. Число 40 обозначается двукратным возложением рук на бедра, при 60 касается ног трижды, т. е. 20 плюс 20 плюс 20, и т. д. Число 100 для него является едва понятной величиной и включает в себя понятие «много», когда он охотнее перестает думать и считать и быстрыми, частыми ударами рук по бедрам выражает неопределенное для него большое число. Такую пантомиму проделал также Бассанса, и я должен был из нее понять, что у него есть достаточно людей в распоряжении, тем более что он с ними хотел уже завтра утром забрать багаж.

Четырнадцатого февраля, после неприятной ночи, я получил печальную весть от Белала. Он докладывал, что в отправленной вчера партии недостает одного ящика, причем в этом воровстве обвинялись эмбата, контрабандой проникшие в ряды носильщиков. Между тем снова явились вожди [448] абармбо с носильщиками. У меня не было другого выхода, и я должен был волей-неволей доверить им свое имущество, не преминув при этом сделать наставления и записать их имена. Но и сегодня не хватило людей для части вещей. Тогда я вступил снова в переговоры с эмбата. Сену приблизился к нам, но вначале опасался выйти на берег. Это было явным доказательством его соучастия в краже. Для меня было ясно, что он приложил свою руку к этой подлости, и я действовал сообразно с этим. Я заманил его, наконец, на берег предложением подарков и обещал ему, что он получит еще больше, если доставит сюда украденное имущество, для них, может быть, совсем бесполезное, тогда как я им за это дам материю, бусы, медь и т. п. Сену согласился на сделку. Он хорошо знал, где искать вещи, так как поехал вверх по течению и возвратился уже через несколько часов с большим изломанным жестяным ящиком. К сожалению, недоставало белья и одежды Бондорфа, но новые ботинки, сапоги и другие ненужные ворам предметы, как раз такие, которые были для Бондорфа необходимы, оказались в сохранности.

Нельзя было недооценить этот результат, и я дал этому утайщику обещанные подарки, поощрив его повторить эту операцию. И действительно, он скоро привез мне другой ящик. Последний содержал различные предметы, большей частью такие, какие Бондорф употреблял при собирании естественнонаучных экспонатов.

Так прошел второй день, и перед нами была неутешительная перспектива провести еще одну ночь на неуютном берегу Уэле в одиночестве и без защиты. Груз поставили непосредственно на крутом берегу реки, мы разместились тут же. Вечером небо снова заволокло тучами. Я напряженно наблюдал, как тучи без конца проносились по небосводу, на горизонте все время появлялись темные массы, пока, наконец, не полил сильный, затяжной дождь, а мы были без крова, в жалком положении. Я присел на корточки под наклонно поставленным ангаребом, покрытым клеенкой, но это мало помогало. Дождь продолжался часами, загасил костер, мы [449] промокли и продрогли немилосердно и в таком положении бодрствовали всю ночь. Наконец рассвело, и мы тоскливо ожидали солнца, которое должно было высушить нашу мокрую одежду и согреть нас самих. Но оно не появилось, и мы вынуждены были мерзнуть, пока, наконец, одежда не просохла. Зато этот день принес нам, по крайней мере, избавление. В полдень явился Мамбанга-Занде с двадцатью пятью человеками его племени, и пятнадцать из них тотчас же ушли с грузом. Остальные отказывались понести небольшой остаток багажа, и снова возникла длительная задержка, тем более что появился опять Сену со своими людьми, после чего не было видно конца крикам и жестикуляции. Утомленный и слабый, я пошел в близко расположенный лесок у небольшого ручья, впадающего в Уэле. Еще в первый день я соорудил там беседку, в которой искал теперь покоя от шума. Долго я сидел там, рассматривая красивый цветок, сорванный мною с куста. Красота природы и одиночество в лесу несколько утешили меня в это безрадостное время. Снова пошел дождь, на этот раз, однако, к счастью, потому что люди, наконец, согласились понести вещи и отправились в путь. С ними и я оставил лагерь у реки Уэле.

Дорога шла на запад по слегка волнистой местности. Через час мы достигли первых хижин абармбо, поселения которых тянулись вдоль дороги на небольших расстояниях друг от друга. Снова за нами следовали повсюду женщины и дети с криком и гамом. У хижин сидело много людей, но немного было охотников заменить носильщиков Мамбанга-Занде. К заходу солнца мы достигли нескольких бедных, одиноко стоящих хижин, довольно далеко расположенных от жительства Мамбанга-Занде. Первое, о чем мне там сообщили, было вновь обнаруженное воровство. Но я был настолько ко всему равнодушен и до того ослабел, что, не поев, упал на кровать. Сон объял меня тотчас же, и я проснулся лишь поздно утром.

Первым делом я тщательно проверил свое имущество. Не хватало одного тюка с солью и небольшого пакета с [450] несколькими коробками пороха, дроби и др. Кроме того, из одного надломанного ящика исчезли большая жестяная банка с кисло-мышьяковистой натриевой солью, весь наш запас, служивший нам для консервирования шкур и кож, а также металлическая рукоятка для вращения шарманки. Кроме того, воры отогнули тонкие крышки у некоторых ящиков, не сломав замков, и через щели вытащили белья, одежды и материи столько, сколько можно было в спешке захватить.

Страна абармбо заключена между Уэле и ее притоком Бомоканди. Но и к югу оттуда до реки Маконго на западе и Покко на востоке также живут племена абармбо. На южном берегу Уэле они граничат на востоке с областью князя мангбатту Мамбанги. Это многочисленный народ, раздробленный на множество племен, под начальством большого количества вождей, постоянно воюющих между собою. Вследствие этого они стали вассалами азанде, и действительно, в настоящее время племена абармбо к югу от Бомоканди находились под властью князя Бакангаи, тогда как северные племена снова обрели свою самостоятельность. Островные поселения азанде, еще и теперь находящиеся в этой стране, со своими вождями княжеской крови, остались от тех времен, когда азанде во главе с князем Киппа, отцом Бакангаи, господствовали над всем народом абармбо. Мамбанга-Занде был сыном Ингимма и внуком Киппы. Он хотя и сохранил свою самостоятельность наряду со многими старейшими абармбо, но был, собственно говоря, безвластным и жил, как сам признавался, в постоянной тревоге за свою жизнь.

Подобные же условия имели место также и в поселениях азанде, расположенных дальше к западу. Они находились под властью повелителей Бандиа, Бангателли, Нбасо, Багги и Камза, частью сыновей, частью отдаленных потомков Киппы. Но из всех них только Камза, живший вблизи впадения Бомоканди, сохранял еще некоторую власть. [451]

Юный и неопытный, Мамбанга-Занде всячески усугубил мое недоверие к абармбо. От него я узнал, что живущие вокруг племена амедио, абадунга и абуканда главным образом участвуют в переноске грузов, и они-то совершили последние кражи (среди прочих племен жили дальше к востоку амезима, через область которых пролегала дорога к Бакангаи, тогда как нашими ближайшими соседями были абангеле). Мамбанга-Занде предостерегал меня также от поездки к Бакангаи, так как он слышал, будто абармбо намеревались ограбить меня в пути к Бомоканди, в дикой местности. Он даже опасался (к чему склонно большинство туземцев знатных классов в отношении своей персоны), что я могу быть отравлен, и предостерегал меня от употребления мериссы. Мое недоверие так далеко не заходило, и я хотел по крайней мере насытить этим питательным пивом моих слуг и поэтому сам выпил полную кружку его, чтобы они перестали бояться.

Мое решение относительно ближайшего будущего было предопределено всеми этими условиями. Осторожность диктовала мне раньше всего выждать прибытия Бондорфа. Дальнейшие планы могли быть легче выполнены с ним и большим числом слуг. Таким образом, предстояло длительное пребывание здесь, и так как наших хижин оказалось недостаточно, я позаботился о лучшем крове, в чем мне сначала помогали также люди Мамбанги, тогда как абангеле сидели праздно вокруг, не пошевелив пальцем. Я бы отправил послов в Бакангаи, но это здесь было также невозможно из-за боязни людей и, как я очень скоро обнаружил, из-за других соображений, побудивших Мамбанга-Занде помешать моему отъезду.

В первые дни после моего прибытия ко мне приходило мало старейшин абармбо, а абангеле, посетившие меня вначале, скоро ушли. Пассивность людей казалась мне странной и пробудила во мне опасение, не замышляет ли серьезно эта толпа что-либо злое против меня. Мамбанга-Занде со своей стороны не переставал представлять намерения абармбо в самом черном свете, но сам не пошел навстречу моим [452] настоятельным требованиям склонить дружественных ему вождей посетить меня. Так проходили дни в беспокойстве, а ночи, насколько позволяли силы, в непрерывном бодрствовании. Азанде даже не заканчивали начатую постройку хижин, так что багаж, козы и осел, а следовательно, также и слуги, сторожившие все это по ночам, все еще находились под открытым небом.

Двадцатого февраля, через пять дней после нашего прибытия, распространился слух, будто явился чужестранец, но эмбата отказали ему в лодках для переправы через Уэле. Я решил, что это Бондорф, и послал Фараг'Аллу, но известие оказалось ложным. Наконец, ко мне пришел один из старейшин абангеле, и я не жалел слов, чтобы доказать ему, как безрассудно отсутствие туземцев и как необоснованна их боязнь, приведенная им в качестве причины. В это же время явился посол от Базингебанно, старейшины племени амезима, и сообщил, что Бакангаи наводил у них справки о нас. Этот человек скоро после этого еще раз пришел с запросом, не должен ли Базингебанно отправить от моего имени послов к Бакангаи. Хотя я и мало верил всему этому, но не хотел ничего упустить, не проверив, и поэтому послал подарки Базингебанно. Впоследствии я узнал, что все это было только ложью и обманом. Мамбанга-Занде утверждал, будто он слыхал от одной рабыни, что абармбо намереваются меня убить, вследствие чего он из страха за собственную шкуру просил не находиться без оружия среди этих людей и запретить одновременное посещение большого числа их. Удивительно ли, что, как ни казался я спокойным и хладнокровным, при подобных повторяющихся предупреждениях Мамбанга-Занде я все же часто впадал в плохое настроение. При всем этом я подозревал, что мои намерения могут быть истолкованы в дурную сторону, что должно было повести к дальнейшему расколу с абармбо. Вместе с тем росло мое подозрение против Мамбанга-Занде, что он использовал для своих целей наше вынужденное пребывание здесь. Тем временем я послал Фараг'Аллу и Белала с подарками к окрестным вождям, [453] чтобы таким путем, может быть, завязать с ними дружественные отношения. При этом подтвердилось, что мое недоверие имело основания, что Мамбанга-Занде действительно стремился отдалить абармбо от меня. Они сказали также, что я намеревался поддержать претензии вождя Занде на господство, ибо он сам объявил, что мои солдаты скоро снова прибудут. Даже женщины обратились к Фараг'Алле с жалобами на враждебное отношение мое к ним. Я и позже не мог избавить людей от этой боязни, так как она, очевидно, длительно питалась рассказами Мамбанга-Занде. Несколько старейшин абармбо посетили меня в течение наступивших недель, принося с собою бананы и пиво, после чего я им показал свои маленькие достопримечательности и подарил многое, но, несмотря на это, большинство абармбо оставались в стороне от меня.

Тем более меня поразило однажды, когда у меня очутился узел, в котором была часть похищенной у меня абадунга одежды. Многие вещи были выпачканы красноватой глиной. Европейские платья оказались для воров бесполезными, зато более ценными явились металлические пуговицы, которые все были отрезаны. Возвращение украденного давало доказательство того, что план моего ограбления и задуманное покушение на мою жизнь были плодом фантазии Мамбанга-Занде. Поэтому я принял возвращенные вещи с двойной радостью.

Постройка хижины для нас, начатая Занде, все еще не была закончена, недоставало главного — травы на покрытие крыши. Тут уже истощилось долготерпение моих слуг, и они, с моего согласия, пошли на то, что с помощью служанок притащили травы и закончили постройку. После того как были готовы также полки для багажа, я 25 февраля занял свое новое жилище.

В это время я имел возможность наблюдать в высшей степени замечательное явление природы. Когда я однажды утром вышел из хижины, то увидел во многих местах очищенной от травы площади белую, несколько желтоватую массу, насыпанную подобно кротовым норам. Кашеобразная масса [454] была похожа на свежий творог, пропущенный сквозь сито, но содержала отдельные круглые, крепкие, белые зернышки. Все это было результатом деятельности, может быть, запасом питательных веществ термитов особого вида. В белой массе я нашел также отдельных маленьких животных. Были ли эти зернышки яичками, что мне казалось вероятным, я не решаю, так как тогда возник бы вопрос, почему они были принесены на гибель на поверхность земли, или это должно было служить примером нецелесообразности в природе. Мои слуги странным образом оградили указанные места палочками, покрыв их для защиты листвой, и объяснили мне, что из этого получится нечто съедобное. И действительно, скоро последовало самое своеобразное в этом загадочном явлении: уже через несколько часов поверхность была усеяна почти миллиметровыми, белыми, ясно оформленными грибами. Они выросли на кривых, тонких черенках и на следующий день имели уже до двух дюймов высоты, после чего были съедены туземцами как особое лакомство. Я также велел приготовить себе из них блюдо, которое поистине было очень вкусно. Тем временем взошедшая масса выровнялась, осела, затем засохла.

Я уже упоминал, что с наступлением дождливого периода снова начался сбор определенных видов термитов. Процесс собирания следующий: уже за несколько недель заранее люди выбирают себе среди многих термитовых холмов те, у которых они хотят собирать термитов при выползании последних. Для этой цели они выкапывают у основания холма круглую яму в фут ширины и несколько футов глубины. Таким образом, место считается закрепленным за определенным лицом, и никто не прикоснется к нему. Мои слуги проделали то же самое и приготовили несколько длинных пучков сухой травы, заменявших здесь обычные смоляные факелы. Дождливые дни и большая влажность неблагоприятны для взлета насекомых, зато по вечерам, после солнечных дней, туземцы с уверенностью ожидают его. Как только появляются термиты, люди садятся повсюду на корточки с факелами, [455] каждый у своей, ранее намеченной им, выкопанной ямы. Выползающие термиты-самки, не взлетая, направляются на огонь, другие взлетают и также летят на огонь, а остальным удается скрыться. Слетевшихся и приползших термитов массами сгребают в ямы, откуда собирают в сосуды или мешки.

Бондорф, которого я ожидал с нетерпением, прибыл, к моей радости, 27 февраля. Первым явился Дзумбе, который [456] был с Бондорфом. Они без происшествий переправились через Уэле и быстро нашли носильщиков для их небольшого количества багажа. Бондорф заночевал в пути, тогда как Дзумбе поспешил ко мне. Мои люди также радовались, что мы, заброшенные, наконец очутились в обществе своих, и половину ночи ликовали по этому поводу. Рано утром Дзумбе с Фараг'Аллой и Белалом пошли к Бондорфу, который вскоре явился и доставил успокоительные известия, что его миссия удалась. Географических результатов его путешествия я не касаюсь, так как я лично ознакомился с теми северными областями. Все же Бондорф и на этот раз точно заснял с компасом и часами свою дорогу, и обработка его заметок заполнила в течение последующих недель много моих рабочих часов.

В отношениях с абармбо до сих пор ничего не изменилось. Так как я со времени появления мнимых послов от амезима и Базингебанно ничего о последних не слыхал, я отправил туда 3 марта Дзумбе и Белала с подарками. Их сообщения были, однако, печальные, так как подтвердилось мое предположение, что Базингебанно никогда не направлял ко мне послов, а слуги встретили очень суровый прием; амезима угрожали даже им смертью, если они еще раз появятся, а вождь иронически заявил, чтобы я принес с собою побольше бус и материи. Таким образом, исчезала последняя надежда добраться с помощью амезима до Бакангаи. Также рушилось мое намерение доставить заранее назад на станцию в стране мади большинство багажа. Я должен был укрыть мое имущество, прежде чем приступлю к выполнению новых планов. Для этой цели я гарантировал Мамбанга-Занде хорошее вознаграждение его носильщикам и сказал, чтобы он постарался на подобных же условиях договориться с благонадежными абармбо, но все старания были безуспешны, более того, теперь обнаружились действительные намерения Мамбанга-Занде, и он открыто жаловался на мое желание возвратиться назад. Он надеялся именно на то, что к нам прибудет помощь с севера. Тогда мы напали бы на абармбо, а он извлек бы из этого выгоду; он [457] надеялся даже на то, что люди с ружьями разместились бы у него. Почти в том же духе, в котором он мне за день до этого сообщил слух о предполагавшемся нападении на меня со стороны амезима, он безрассудно потребовал, чтобы я здесь оставался подольше. Сверх того, он при этом непрерывно жаловался, что у него нет достаточно продовольствия для нас и что абармбо равным образом обязаны поставлять его, так что я должен послать вождям палочки в таком количестве, сколько я хочу иметь гроздьев бананов, ибо так обычно поступали в подобных случаях начальники со своими подчиненными. Этого я, конечно, не сделал, так как результатов все равно не было бы. Более того, я старался избегать всего, что могло возбудить недовольство абармбо.

Теперь моей, бесспорно, самой тяжелой заботой был вопрос, как я прокормлю своих людей. Чтобы самому не умереть с голоду, у меня было еще много съестного, но чтобы насытить слуг, запас был недостаточен; к тому же Бондорф взамен сбежавших от него слуг у Ндорумы нанял трех других юношей, так что теперь надо было кормить девять мужчин и пять девушек. Благодаря моей постоянной заботе на случай голода я имел еще много разного местного продовольствия, полученного в первое время пребывания у Мамбанга-Занде. Тогда вождь доставил много бананов, из которых незрелые были тотчас же разрезаны и завялены на солнце и, по мере надобности, перерабатывались в муку. Были также сладкие бататы. Девушки ежедневно искали дикорастущую мелухию (Corchorus olitorius), разваренные листья которой составляют излюбленную клейкую приправу к мучной каше у нубийцев. Я предпочитал дикорастущую мелухию культивируемой у арабов, потому что она менее клейкая. Дикорастущая мелухия является в то же время культивируемым в Индии растением для производства джутовых волокон. Джут здесь достигает гораздо больших размеров, чем садовое растение. Я распорядился также сделать запас тыквенных семечек, которые, будучи растерты и сварены с курицей, являются вкусной пищей. Зато недоставало главного — зерна, и я мог поэтому только через день печь немного кисры [458] из телебуна и маиса, и то лишь для Бондорфа и себя. В остальное время лепешки из банановой или смешанной муки пеклись только в самом ограниченном количестве. При всем том вначале экономили главные запасы. Лишь позже, после прибытия Бондорфа, за неимением другого я принялся за этот запас, и мы питались им, если случайно охота не обеспечивала нас мясом, чаще всего цесарками.

Тем временем слуги построили еще одну хижину для Бондорфа, несколько небольших для себя и просторный навес для моих работ. Все это, однако, стояло открыто в дикой местности, в отдалении от поселений, которые все же окружены по крайней мере полями и банановыми плантациями, вокруг же наших хижин густая трава достигла уже опять нескольких футов высоты. Отсутствие какого-либо ограждения не давало чувства даже относительной безопасности, как ни привыкает путешественник с течением времени смотреть спокойно и хладнокровно на то, что вначале кажется опасным.

Предположение Мамбанга-Занде, будто к нам должна прибыть помощь с севера, имело, во всяком случае, свое основание, и я сам, после того как потерпели крушение все мои попытки, надеялся на эту помощь.

Была вероятность, что Осман-Бедауи по пути к Бакангаи явится ко мне, но до того могли пройти многие месяцы. Зато Саса должен был скоро отправиться в свои вассальные области и при этом прибыть к Уэле. Я рассчитывал с помощью Сасы и его людей выбраться из той западни, в которой находился. Другого выхода для нас я не видел. Но и поездка Сасы могла затянуться, если только он раньше не узнал о моем положении, и поэтому я решил отправить к нему послов. Несколько его драгоманов были размещены у начальников абармбо к северу от Уэле. Они проводили Бондорфа сюда, и я велел Дзумбе пойти за одним из них. Его сообщение укрепило мое намерение дать знать Сасе о моем положении. Он сказал, что эмбата без содействия Сасы доставят мне большие затруднения и оставят меня под открытым небом у Уэле; будто они теперь поощрены к насилию своими соплеменниками, [459] перевернувшими в свое время лодку с воинами Сасы посредине Уэле. 9 марта драгоман ушел в сопровождении Дзумбе, в защите которого он нуждался до области амади. Я держал втайне поручение, данное мною Дзумбе, и объяснил его отъезд желанием получить у амади давно ожидаемую корреспонденцию. Но то, что служило лишь отговоркой, стало истиной благодаря благоприятному случаю, и Дзумбе действительно принес долгожданную почту из Европы, когда 12 марта возвратился со многими драгоманами из их стоянки у Мбиттимы. С сентября прошлого года, когда я находился с Земио в лагере у реки Уэле, я не получал никаких известий с родины. Корреспонденция застала меня в очень затруднительном положении, во вражеском, воинственном окружении. Письмо Джесси-паши опечалило меня, так как оно принесло известие о неудаче его поездки в Хартум и сообщение, что начатое им дело в этих странах перейдет в другие руки. Одновременно я узнал, что Джесси-паша освобожден от управления областью Мангбатту, которое передано Эмин-бею, губернатору Экваториальной провинции. Дзумбе доложил мне, что драгоман уехал со станции Махмуда к Сасе. По всем расчетам, должен пройти по крайней мере месяц, прежде чем придет ожидаемая помощь. Пока же надо еще прожить плохое время. Питание людей становилось все более затруднительным. Попытки купить продовольствие большей частью терпели крушение, потому что туземцы, не зная никакой меры стоимости для своих продуктов, ставили такие требования, что возмущенные слуги возвращались с пустыми руками. Так как у меня теперь было слишком много прислуги, я отправил на время назад на станцию Махмуда четырех юношей и двух девушек с Фараг'Аллой. [460] Позже за ними последовала кухарка Заида, долгое время болевшая и нетрудоспособная. Я сам чувствовал себя достаточно хорошо, не считая случайных легких приступов лихорадки и недостаточного питания вследствие расстройства желудка, которое я лечил строгой диетой, питаясь только отварным рисом.

Так проходили недели ожидания, в общем однообразно и спокойно.

В этих южных областях дождливый период начинается значительно раньше, чем на севере. После короткой паузы в первой половине марта пошли частые грозовые ливни. Великолепно и страшно начало тропических гроз, которые я часто наблюдал в стране абармбо. Природа проявляет себя во всей своей могучей силе. Массы туч, серо-синие и черные, быстро надвигаются, являясь предвестниками бедствия. Перед этими тучами часто тянутся, касаясь земли, клубы тумана и тяжелых испарений. Эти призрачные, туманные массы неудержимо гонятся приближающимся издали ураганом, дающим о себе знать сначала только страшным шумом. Каждое мгновение слои бледного тумана колеблются, давая при этом возможность увидеть следующую за ним, еще далекую, очень темную массу туч. Еще несколько минут — и шторм здесь. Когда он бывал еще далеко, я, как опытный путешественник, не задерживаясь ни на секунду, кричал слугам: «Потушите огни! Воду на огонь!» Это было настоятельно необходимо потому, что иногда сквозь тучи внезапно прорезывалось огненное зарево, и несколько хижин сгорали в пламени. Но ветер, почти всегда дующий с востока, уже разрежает прозрачную слоистую массу, и при этом либо падают первые тяжелые капли дождя, либо буря, не посылая дождя, гонит тучи дальше на запад. В короткое время весь небосвод делается черным, но вот ветер меняет направление, со всех сторон в небе сверкают своеобразные, в виде ниток жемчуга, молнии, буря возвращается обратно, гром гремит ближе, и, наконец, низко висящие тучи низвергают потоки дождя. [461]

Охота доставила нам в последние дни марта мясо. Фараг'Алла и Дзумбе с помощью нескольких туземцев притащили уже разделанного буйвола. Дзумбе был в большой опасности, так как животное сбило его с ног и направилось затем к нему, но удачный выстрел Фараг'Аллы сразил буйвола. Часть мяса слуги отдали абармбо в качестве вознаграждения за помощь. Но нам все еще остался изрядный запас, из которого я сохранил для себя мозги, язык и ноги. Часть мяса, которое туземцы принимают охотнее, чем мои ценности, слуги выменяли на зерно.

С моими дальнейшими планами дело обстояло следующим образом. В надежде, что Саса прибудет мне на помощь с носильщиками, я намеревался отправить с Бондорфом на север, в страну Сасы, большую часть своего багажа, в то время как сам хотел подождать прибытия Османа-Бедауи к амади, чтобы затем с ним поехать все-таки к Бакангаи. Для этой цели я обдумывал, как разделить багаж так, чтобы я был в состоянии взять с собою в предстоящую дорогу в южные области самое необходимое. В этой работе прошел март. Рассчитывая получить известия об Османе-Бедауи и Сасе, я послал тем временем Дзумбе к амади, но он вернулся ни с чем, принеся лишь плохое сообщение, что абармбо угрожали ему отрезать нам путь к реке.

Я сделал новую попытку осторожно разузнать, что делается на юге. Однажды ко мне пришел Мамбанга-Занде с послом, которого якобы направил к нему Бакангаи. Попутно я должен здесь рассказать, каким образом молодой вождь Занде старался при этом посещении сохранить свое достоинство ввиду того, что я ему принципиально никогда не предлагал больше скамейки. Один из его подчиненных должен был импровизировать своими нотами и коленями сиденье, на которое вождь важно опустился. Посол утверждал, что Бакангаи совсем ничего не знает о моем пребывании здесь. После этого я ему показал кое-что из моих вещей, заметив при этом, что некоторые из них были предназначены для князя; я даже дал ему с собою небольшие подарки для Бакангаи, несмотря на то что [462] его словам доверял меньше, чем всем прежним. И действительно, это последнее посещение также оказалось безрезультатным, так как отсутствовали известия от Бакангаи, которые могли бы внести изменение в наше положение.

Десятого апреля, наконец, двое моих слуг из станции Махмуда принесли долгожданное радостное известие, что Саса прибыл к реке Уэле. Это, конечно, сначала повысило мои заботы днем и ночью, ибо то, чего я боялся, случилось. С одной стороны, эмбата отказали людям Сасы в лодках для переправы, с другой, абармбо угрожали нам теперь, так как опасались, что Саса хотел выступить в поход против них. Их враждебность сперва обратилась против моих слуг, посланных мною тотчас же к Сасе. Они закрыли слугам угрозами дорогу, так что юноши должны были возвратиться назад, несмотря на то что их сопровождали несколько азанде от Мамбанги. Этот вождь был, видимо, обрадован прибытием Сасы, так как надеялся на успешное осуществление своих честолюбивых замыслов. Так мы находились между двух или даже трех огней. Наша дальнейшая судьба зависела исключительно от спокойной и умной политики Сасы. Если он поступит опрометчиво и попытается переправиться со всеми людьми через реку, тогда можно было почти достоверно предположить, что абармбо обратят всю свою злобу против меня. Поэтому я смотрел на будущее с преувеличенным, притворным спокойствием, и только известный страх туземцев перед нашими ружьями и револьверами, чудесное действие которых было предметом народной молвы, давал мне надежду, что люди не отважатся все же на открытое нападение. Между тем предосторожность настоятельно требовала иметь под рукой все огнестрельное оружие, и поэтому все без исключения револьверы, даже предназначенные для подарков, были заряжены и держались наготове. Таким образом, я располагал для первой надобности свыше чем 120 выстрелами. В качестве дальнейших мер предосторожности я уже теперь наметил некоторые термитовые холмы, которые должны были служить нам прикрытием в случае нападения. Теперь [463] дело заключалось в том, что надо было стараться быть исключительно бдительным, в чем нашим союзником оказалась полная луна.

Ночь на 12 апреля была первою, которую мы провели без сна; она протекала спокойно. Я размышлял над тем, не должен ли был я сам пойти к Уэле для совещания с Сасой (меня от этого удерживала только боязнь потерять мое имущество), как неожиданно пришли два гонца ко мне от него. Абармбо пропустили их беспрепятственно, а по ту сторону реки прошел слух, что мои слуги убиты. То обстоятельство, что гонцы получили свободный проход ко мне, укрепило меня некоторым образом в надежде на мирный исход дела.

Я со своей стороны отправил без задержки посланцев назад к Сасе, передав ему, чтобы он остерегался поспешных решений и переправился через Уэле только по согласию с абармбо. За этим последовали скоро новые посланцы с реки. Они поставили глупый вопрос, должны ли эмбата переправить людей Сасы через реку или нет. Конечно, это было только предлогом, чтобы потребовать подарки, которые я дал также эмбата, с указанием, однако, чтобы послы на обратном пути постарались образумить абармбо, разъяснить им, что люди Сасы пришли только для того, чтобы отправить назад мое имущество, и заверить их, что Саса перейдет реку только с согласия абармбо. Сам же Саса потребовал пистонов через личного посла, того самого драгомана, которого я посылал к нему на север, и я их ему послал на всякий случай. Мамбанга-Занде, между тем, счел нужным снова возбудить мою подозрительность и поздно вечером передал мне, чтобы мы остереглись спать ночью, так как у него есть верные сведения, что абармбо, наблюдавшие до сих пор за поведением Сасы, повернули от реки и нападут на нас. В ответ на это я потребовал от него несколько человек для ночного караула, но, несмотря на это, мы остались одни, без защиты, у хижин, которые теперь уже были окружены высокой травой. Так прошла ночь на 13 апреля, и опасения Занде не подтвердились. На следующий день опять явились послы от [464] Сасы. Он прислал бананы, так как там говорили, что мы сильно страдаем от голода. Один эмбата, желавший, очевидно, получить вознаграждение, лживо сообщил мне при этом по секрету, что Саса следующей ночью, при полной луне, переправится через Уэле и прибудет сюда со всеми своими людьми.

С прибытием Сасы эмбата переправились со своими лодками на противоположный берег реки. Очевидно, эмбата вошли в соглашение с абармбо, и у них шли, должно быть, также переговоры о том, что теперь надлежит делать.

Между тем Саса решился отправить ко мне тридцать своих носильщиков в сопровождении некоторого числа эмбата. Они явились ко мне неожиданно скоро, не задержанные абармбо. Это повысило нашу уверенность, и мы могли теперь предположить, что туземцы согласятся доставить грузы малыми частями. Через день Бондорф сопроводил первые тридцать два тюка груза в лагерь Сасы, с тем, чтобы возвратиться на следующий день. Когда багаж унесли, явилось много абармбо, желая также понести груз к реке. Я им снова отказал наотрез, произнеся при этом многочисленному собранию энергичную длинную речь, в которой дал им ясно понять, что они упустили многое из-за того, что упорно избегали меня то ли из нелепого страха, то ли по злому умыслу. При этом я достал разного рода музыкальные инструменты, но на каждом сыграл только несколько тактов, повторяя непрестанно, чего они лишились из-за своей несговорчивости, особенно подарков, которые я принес с собою для них. Затем рассказал им, как у других негритянских племен меня посещали безбоязненно даже женщины, как их дети сидели у меня на коленях и получали бусы. Дело в том, что на этот раз пришли также многие абадунга со своими женами и детьми. Эта несколько раскаявшаяся толпа тесно обступила меня, а некоторые влезли на деревья, чтобы видеть меня. Многие уверяли, что если бы они это все слышали и знали раньше, они, наверное, пришли бы ко мне и не имели бы против меня никаких враждебных намерений. На следующий день [465] многие явились снова, чтобы удовлетворить свое любопытство. Саса, опасаясь возможного нападения на нас со стороны абармбо, с осторожностью направил снова часть носильщиков с несколькими базингами. 17 апреля я опять отправил пятьдесят два места, и это было для меня самой большой радостью. Она, к сожалению, была омрачена некоторой досадой на мое ближайшее окружение. Пошел также дождь, заставивший опасаться, что отосланный багаж промокнет, так как, хотя крышки хорошо защищали содержимое ящиков при правильном ношении, необученные носильщики зачастую брали ящики крышкой вниз. Я должен был еще две ночи бодрствовать, так как все еще не мог целиком побороть в себе недоверия к абармбо. 19 апреля прибыли требуемые еще носильщики от Сасы, и остаток багажа был упакован. Теперь Мамбанга-Занде имел довольно жалкий вид, так как его гениальный план заставить абармбо с помощью Сасы платить себе дань потерпел крушение.

Двадцатого апреля я был, наконец, свободен и все же оставил со смешанным чувством это негостеприимное место, где прожил свыше двух месяцев в своего рода плену. Я жалел лишь, что отдаляется моя цель достигнуть Бакангаи.

Уэле представляла теперь совсем иную картину, чем в феврале. Там, где тогда, в стороне от русла реки, торчали над поверхностью воды плоские скалы, теперь была гладкая водная поверхность. Река в последние дни поднялась больше, чем на десять футов, так что несколько хижин, построенных эмбата на скалах в реке из боязни перед Сасой, омывались теперь водою. Я, не задерживаясь, переправился и скоро достиг лагеря Сасы; Бондорф еще руководил погрузкой багажа. Само собою понятно, ближайшие часы прошли во взаимных сообщениях и рассказах, причем я с истинным удовольствием смаковал пальмовый сок из тыквенной бутылки. В течение следующих дней я предавался покою. Возвратилась также моя прислуга, находившаяся временно в станции Махмуда. Кухарку Зайду, вследствие ее болезни и нетрудоспособности, я рассчитал, снабдив деньгами и рекомендациями. Я рассчитался также с [466] Фараг'Аллой, стремившимся после женитьбы к самостоятельной жизни, дав ему 152 талера. Я отпустил с ним также Белала, сохранив при себе служанку Халиму. Кроме нее, у меня оставались еще Дзумбе, мангбатту, динка Фараг и занде Ренси.

Остальные юноши и девушки последовали за Бондорфом в страну Сасы. Там он должен был, как у Ндорумы, построить станцию; я же был намерен подождать у амади благоприятного случая для поездки на юг.

В ознаменование моего счастливого освобождения я велел зарезать овцу; у меня оставались еще козы из области Бахр-эль-Газаль, и я мог еще питаться молоком. Как азанде, так и амади и абармбо не имеют ни рогатого скота, ни коз.

Я был благодарен Сасе за его помощь и старался вознаградить его подарками и по его желанию раздал подарки также новым вассальным вождям Бериссанго и Нгбиа.

Двадцать четвертого апреля я выступил к амади, а Бондорф и Саса направились на следующий день в северном направлении к вождю Бериссанго.