СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЮНКЕР В. В.

ПУТЕШЕСТВИЯ ПО АФРИКЕ

REISEN IN AFRIKA

ПУТЕШЕСТВИЕ 1879-1886 гг.

У Али-Коббо на Уэле-Макуа и возвращение к Земио

Об Али-Коббо я уже слышал раньше. Он был властителем над тысячами туземцев в одной из самых отдаленных от центрального управления областей. Его единственной заботой было собирать слоновую кость для правительства. Во время дальних экспедиций с этой целью он преследовал свои личные выгоды. По его словам, страна за рекой была очень богата слоновой костью, но, так как она была густо населена, требовалось много вооруженных солдат, чтобы собрать подать. В сентябре прошлого года он отправился на Уэле-Макуа с 375 солдатами и, путем вооруженных нападений, собрал около пятисот партий слоновой кости, отправленных им на главную станцию Абд'Алла.

Двадцать второго февраля я уехал от Али-Коббо. Дорога в зерибу Делеб (по существу, главное поселение области во время отсутствия Али-Коббо) вела на запад. Ландшафт оказался совсем иным, чем на участках пути последних дней. Мы шли через сплошной лес, который на западе, однако, вскоре кончился, уступив место свежей зелени открытой, ровной, заросшей травой долины, на которой поднимались одни лишь делебовые пальмы. Дорогу пересекали речки и ручьи, окаймленные широкими лесными бордюрами, закрывавшими обзор во все стороны. Вскоре после выхода из зерибы мы перешли реку Мамбойю. Она была там очень широка и текла, подобно остальным рекам области, на юг, к [654] Макуа. На последней трети пути я с подъема наслаждался видом на юг, где увидел окаймлявший реку лес.

Область Гатанги в начале путешествия находилась к северу; подданные и других вождей банджия населяли страну к северу от Макуа. Эти вожди — третье и четвертое поколение потомков братьев Лузиа. На ночь мы расположились в зерибе Делеб.

Нубо-арабы Али-Коббо тоже называют реку Уэле или Макуа, но употребляют и название Уршаль. Река, там, где я к ней вышел, образует архипелаг, самый крупный остров которого, Мутему, лежит напротив зерибы и тянется на несколько часов на запад. Остров населен племенем абасанго; вожди на Мутему были подчинены Абд'Алле и в это время производили с базингами набег на других, еще независимых обитателей острова. Макуа будто бы сохраняет направление на запад, с отклонением на север, еще в течение многих дней пути. На запад за абасанго идут мугембеле на островах Мангонди, Макупа, Кели и т. д. Али-Коббо покорил их вождя Багузо. За мугембеле живут мумборо, а еще дальше, тоже на островах, — арангба. Относительно впадения Мбому в Макуа мнения разделились. Я думал, что оно находится еще в пяти-шести днях пути, но, по сведениям капитана Ван-Геле (который после меня исследовал последнюю часть Убанги), расстояние составляет всего два-три дня. На берегу реки там будто бы живут адигги, а севернее слияния — абито. Область вождей банджия, потомков братьев Лузиа, простирается от арабских поселений Али-Коббо еще на много дней на запад.

К северо-западу от них и по сию сторону Мбили живет племя уадо. Страну между нижними течениями Мбили и Мбому, однако, заселяют снова банджия, а именно потомки Ндени, сына Гиро. Но обширная территория между Мбили и Уэле-Макуа, с одной стороны, и моими маршрутами к Багбинне и Али-Коббо — с другой, будто бы почти безлюдна.

Наоборот, страна к югу от реки, по-видимому, населена густо, и я мог нанести на карту ряд имен живущих там племен. Так, амабенге, или амубенге, расселены широко к югу от [655] абасанго, на восток, может быть, до абабуа. Они будто бы прежде жили на Мбили и были оттуда оттеснены за Уэле-Макуа банджия под предводительством одного из потомков Лузиа (Янго, сыном Дума). Али-Коббо вел войну против них, и его экспедиция прошла от поселения одного из вождей, Каппа, жившего на расстоянии одного пути от реки, еще три усиленных дневных перехода дальше, по-видимому, на юго-запад, дойдя до племени амубенза и реки Риккити, шириной в сто шагов, уже не входящей будто бы в систему Уэле-Макуа. Отряд разведал, кроме того, большую реку или озеро Бараказаббе, на котором будто бы жили эмбутума.

С амубенге на западе граничат памбунго, к югу от них живут мугру, южнее — мунзамба, а еще дальше на запад — марау. Али-Коббо воевал с большинством этих племен и отмечал обилие слоновой кости в стране.

Я сблизился лично во время моего двухдневного пребывания на реке лишь с абасанго, обитателями острова у станции. Я приобрел предметы, произведенные мубенге и марау, свидетельствующие о высокоразвитом искусстве. Их резьба по дереву поразительно разнообразна. Деревянные скамеечки амубенге отличаются от стульев абабуа и часто украшены очень искусной резьбой. И другие их работы по дереву обнаруживают прекрасное чутье формы. Единственные в своем роде — деревянные древки копий марау. Часть древка чрезвычайно тщательно украшена высокохудожественной резьбой, а верх древка часто орнаментирован и изящно инкрустирован. Изделия этих племен, сделанные из железа, свидетельствуют о своеобразном художественном вкусе; при этом заслуживает внимания то, что они уже раньше имели медь, и Али-Коббо не мог заключить с ними сделок, предлагая им в обмен медь. Это указывает, что у этих народов иные источники меди, чем арабские торговцы с севера. Они получают ее, может быть, обходным путем от народа нсаккара, севернее Мбому, у которых встречается медь. Поразительны и текстильные изделия; они очень схожи с теми, о которых я упоминал у абабуа. Но насколько эти племена отличаются [656] друг от друга, я не могу сказать. Там везде разводят коз, как я полагаю, двух пород: крупную (некоторые козлы достигали изумительной величины) и более мелкую. У тех и других окраска изменчива, но пятнистые животные редки. Во всех этих областях нет крупного негритянского государства с сильной главой; раздробленность этих народов все более прогрессирует, ведя к распаду.

Двадцать пятого февраля я предпринял путешествие на лодке. Меня сопровождали, кроме двух моих слуг, один из вождей абасанго, Нгурру, с острова Мутему с несколькими своими людьми. Я собирался объехать остров Мутему, но он был слишком велик, и говорили, что потребуется не один день для этого. При этом я бы не увидел главного русла большой реки, так как оно идет вдоль южного берега, а до него располагается друг за другом еще много длинных, разделенных протоками островов. Мы направились к главному руслу. Речная станция лежала на протоке Детимаго. Он имел в это время ширину в сто — сто пятьдесят шагов, но расширялся вдвое во время сезона дождей. Канал извивается от главного русла до речной станции, имея основное направление с юго-юго-востока на северо-северо-запад. Вблизи станции он описывает полукруг и поворачивает дальше на запад. Мы поплыли по каналу вверх, и при этом восточный берег острова оставался справа. Бесчисленные скалы и массы камней лежали частью скрытые под водой, частью выступали, подобно множеству мелких островов (Балинга, Мудебдо и др.), из воды.

Ответвляющийся от Детимаго канал Ганге отделяет Мутему от большого острова Мазиа, который в свою очередь каналом Мака отделяется на юге от последнего большого острова Мака. За ними на юге лежит главное русло. Оба канала отходят от Детимаго, по которому мы проследовали до его слияния с главным руслом. При этом мы высадились у восточного конца острова Мака на окруженной обломками камней песчаной банке. Несколько крокодилов, изволивших нежиться там, отступили, прежде чем мы подошли на [657] расстояние выстрела. На восток лежала во всю ширь река более тысячи метров шириной. Абасанго называют эту часть реки именем Уэ, а ее продолжение, т. е. та часть, которая протекает между островом Мака и южным берегом на запад, называется Линга.

Изгибы реки ограничивали видимость в обе стороны, так что ближайших больших островов на востоке, Бимба и Малингуэ, я не мог увидеть. Несколько амубенге, область которых тянется вдоль южного берега, что-то делали на отдаленных скалах и не ответили на наш окрик. Побережье острова и выступающая песчаная банка на Мака были покрыты крупными устричными раковинами; из-за них некоторые места издали казались совсем белыми.

Я долго сидел на своем наблюдательном пункте на конце острова и пытался набросать топографический эскиз архипелага. Но мои мысли уносились назад к Кибби и к истокам могучей реки, ко всем тем местам, где я видел Уэле-Макуа или пересекал ее. Длина реки от истоков до областей Али-Коббо составляет больше тысячи километров. Для характеристики высот и наклона этой части могут служить следующие приблизительные цифры: слияние Сира и Кибби — высота над уровнем моря — 1200 м, Али-Коббо — 440 м. [658]

Таким образом, примерно на 1000 км длины реки приходится около 760 м падения. Наибольшее падение имеет участок Кибали до соединения с Гаддой, а именно — 520 м на 350 км длины реки. В своем верхнем течении, в качестве Кибали, Уэле-Макуа еще имеет характер горной реки, тогда как в своей длинной долинной части (650 км) она падает всего на 240 м.

Но еще более, чем уже узнанное, меня занимала здесь на распутье, до возвращения с острова Мака, еще неисследованная часть реки, в особенности все еще нерешенный вопрос, куда она впадает. Достигнутая мной у Али-Коббо точка реки, по-видимому, опровергала выдвинутое Г. М. Стенли утверждение, что Уэле — верхнее течение Арувими, но надо было доказать, что Уэле не есть верхнее течение Шари, реки, впадающей в озеро Чад. Этого воззрения тоже придерживались видные авторы, но оно имело и солидные доводы против себя.

В это время мне было досадно, что я не могу дать новых сведений по этому вопросу, но если он оставался для меня открытым и следующие годы, в Европе уже приблизились к разрешению вопроса. Миссионер Гренфель открыл в это время устье большой реки Убанги на северном берегу дуги Конго, и создалась тем самым если не уверенность, то все же очень большая вероятность того, что Уэле-Макуа представляет собой верхнее течение этой большой реки, а следовательно, принадлежит к бассейну Конго. Замечу при этом, что с временем моего пребывания во внутренней Африке совпадает не только это важное открытие, но и образование государства Конго ⁷⁹ и связанные с этим дальнейшие исследования Конго и что обо всем этом я тогда ничего не знал. Если бы мне это было известно, мои странствия от Уэле-Макуа, наверное, получили бы другое направление.

Но с тех пор Уэле-Макуа уже исследована. В самое последнее время пришло радостное известие, что капитан Ван-Геле на своем маленьком пароходе «En avant» («Вперед») прошел по последнему, еще неизведанному участку и достиг речной станции Абд'Алла. [659]

И еще новое известие продолжает цепь событий. Сообщается, что Ван-Геле с тех пор достиг Бангасо (Бангусо Нсаккара по моей карте) и продвинулся в Мбили. Но и с юга за последние годы Уэле-Макуа была достигнута двумя разными экспедициями. Капитан Роже добрался до Макуа, отправившись от реки Лоика (Итимбири). М. Бекер выступил из Арувими и, двигаясь сухим путем, переправился через Луби или Руби и также прошел восточнее зерибы Абд'Аллы к Макуа, причем один участок был проделан по реке Риккити (Ликкити). Предварительное сообщение по поводу этих исследований очень любопытно и тем более обрадовало меня, что путешественники встретили на Уэле-Макуа дружественный прием у одной личности, известной читателям этой книги. Я подразумеваю Джаббира, вождя банджия, в прошлом драгомана Али-Коббо. Это — лучшая весть, дошедшая до меня из этих отдаленных краев. Джаббир, однако, как говорится далее, сумел добиться власти на Уэле-Макуа (и в прежней области Али-Коббо) и создать там единый «султанат». У него и устроил капитан Реже станцию для государства Конго, благодаря чему открылись для торговли на Конго и эти богатые слоновой костью края.

Мы снова вернулись с острова Мака в канал Детимаго, на речную станцию, все время лавируя среди обломков скал и рифов.

У Али-Коббо, где теперь все снаряжались к отъезду, я прожил еще много постных дней после прежних сытых. Но за это время удалось купить несколько корзин с маниоком для обратного путешествия, и я добыл также прекрасные этнографические предметы из областей по ту сторону реки.

Дожди в конце февраля и начале марта оттянули отъезд Али-Коббо, тогда как у меня оказалось достаточно энергии организовать отъезд 4 марта. К сожалению, я оставлял область, так и не увидев у себя хотя бы одного вождя банджия. Лишь раз смог Гатанга тайком прислать ко мне гонцов, которые снова подтвердили, что ему и его товарищам было строжайше запрещено посещать меня. При моем отъезде [660] некоторые из угнетаемых вождей прислали мне своих носильщиков, но и они оставались под охраной. Тем не менее я в конце концов немало узнал, потому что мелкие подарки развязали языки драгоманов.

Во второй переход мы продвинулись далеко вперед. По трудной дороге, большей частью через кустарник, были пройдены сначала владения Янго, где как раз подготовляли поля для нового посева; многие лесные участки были недавно вырублены, и приходилось обходить толстые стволы деревьев, преграждавшие дорогу, или перебираться через них. Как раз созревал основной урожай маиса, ранний маис на влажных лесных местах уже выдавался из земли на много дюймов и после сухих месяцев радовал глаз своей свежей зеленью. Удаляясь от Янго, мы скоро прибыли в безлесную местность, где нам пересек путь текущий на юго-запад Дангу. Он имел в ширину тридцать шагов, в глубину — четыре фута; мы переправились на лодке. До этого места меня провожал сам Янго; дальше, к вождю Угре, где кончался наш дневной переход, нас вели его гонцы, поспешившие к нам навстречу.

Я остался на следующий день, чтобы увидеть у себя далеко живших вождей. Основным предметом разговора были все время жалобы на насилия власть имущих. Даже Зингио, видный вождь на севере, прислал мне уже к Уэре гонцов, чтобы принести подобные жалобы.

Зингио, сын Банга и потомок Лузиа, дал нам очень хороший приют в новых, огороженных для меня хижинах, в которых я оставался три дня. Зингио был самым сильным вождем области и поддерживал связи не только с вышеупомянутыми банджия, сыновьями Ндени на западе между Мбому и Мбили, но и с Бангусо, влиятельнейшим вождем живших к северу от Мбому нсаккара, к которым совсем недавно пробился с запада капитан Ван-Геле. Посланные Бангусо только что принесли Зингио слоновую кость и дали мне возможность наблюдать и получить сведения об этом своеобразном народе. Хотя язык нсаккара отличается от языка банджия — азанде, его все же понимают многие из этих последних. [661] Форма их метательных ножей (пинга) тоже сходна с ножами их южных и восточных соседей. Их прическа (которая у многих негритянских племен является отличительным признаком народа) была нова для меня, потому что многие носили шлейфоподобные сплетения из волос на затылке, а другие — тоже своеобразные, сплетенные из волос хохлы. Замечательны изготовляемые в этой стране красивые широкие браслеты из слоновой кости; на них большой спрос, и их вывозят вплоть до Дарфура и Кордофана. В горной части страны добывается и медь. Граница нсаккара на востоке проходит по Шинко, самому крупному северному притоку Мбому. Севернее нсаккара будто бы живут племена акахле. Там нсаккара враждуют с алангба, а на западе близ Макуа — Мбому и с адигги. Я послал Бангусо через его послов разные мелкие подарки, в том числе и губную гармонику, завязав на всякий случай дружественные отношения и в этом направлении.

Следующей целью моего путешествия, достигнутой, однако, лишь несколькими днями позже, была главная зериба области управления Рафаи-Мбому.

На втором переходе мы переправились через Донготолло, шириной в двадцать шагов, единственную заслуживающую внимания реку на всем пути до Мбому. Местность оставалась неизменной; каменистые возвышения почвы (гнейсовые образования) между ручьями становились еще более отчетливыми и придавали всей стране плоскохолмистый характер. Но к южному берегу Мбому поверхность внезапно обрывалась сразу на много сотен футов вниз крутым скалистым сбросом, что создавало прекрасный кругозор. Там внизу протекала на запад величаво спокойная Мбому шириной в двести пятьдесят шагов. Спокойное течение только чуть нарушалось несколькими скалами, выступившими на поверхность благодаря низкому стоянию воды. Мой наблюдательный пункт был и картографически интересен, потому что вверх по течению рядом находилось место впадения Уарры (Фуэ или Фони, шириной в восемьдесят — сто шагов), наряду с Шинко, самым значительным северным притоком Мбому. [662]

Слияние обеих рек, круто спадающие к Мбому скалы, великолепное лиственное обрамление рукавов реки, текущих между лесистыми берегами, наконец, вид на плодородную, обработанную землю по ту сторону реки, где стояли разбросанные хижины вождя Мбауа — все это создавало изумительную картину.

Мбому протекает из своего истока в области Ндорумы до впадения Уарры приблизительно три градуса долготы, около 330 км. Из 210 м падения две трети приходится на верхнее течение (150 км) и одна треть на среднее (180 км). Главную роль играют северные притоки, собирающие воды с обширных бассейнов. Шинко почти столь же длинна, как и материнская река; но ее притоки на севере протекают по менее дождливым районам, поставляющим гораздо меньше воды, чем зоны, более близкие к экватору. Но, кроме Шинко, [663] большую роль играют Уарра и некоторые другие. Севернее Мбому также живут банджия, и округ видного вождя Ямала тянется вдоль Уарры на северо-восток. Моей ближайшей целью было его селение, но, прежде чем прийти туда, мы переправились на лодке через Мбому, переночевали у Мбауа, а 23 марта прибыли к Синге, одному из его вождей. Маршрут проходил по правому берегу Уарры, часто рядом с рекой. Уарра течет по широкой долине, имеющей крутые лесистые берега, и даже мелкие ручьи, впадающие в Уарру, текут по глубоким, узким ущельям.

Селение Синги находится вдали от Уарры, но дорога снова приблизилась к реке. На полдороге оказался крутой спуск к речке Абди и к Уарре. Затененная великолепной прибрежной растительностью река образует там изгиб. Местность у Уарры холмиста и камениста. Старательно построенное селение Ямалы находилось всего лишь в нескольких минутах ходьбы от реки. Я там покойно и удобно устроился в хороших хижинах на несколько дней, потому что нуждался в отдыхе и уходе. При хорошем аппетите питание стало в последние дни недостаточным. Сказывалось и повышение [664] температуры. В феврале температура в тропиках ниже всего, и действительно, во время путешествия к Уэле ночи были чувствительно прохладны, теперь же температура ночью не падала ниже 20 °С, а днем достигала даже 36 °С. На Мбому и севернее ее температура, бесспорно, существенно повышается, благодаря отсутствию обширных лесов и наличию множества голых каменных плит, которые, раскалившись днем, выделяют ночью много тепла.

Страна банджия к северу от Мбому простирается на запад до Шинко, за которым, как мы видели раньше, живут нсаккара. На востоке граница лежит на расстоянии хорошего дневного перехода, после чего следует большая область еще неподчиненных правительству племен, а именно: между Мбому и Уаррой — ангадду, на среднем течении Уарры — бири. Еще дальше на восток живут самостоятельные племена акахле, граничащие с акахле Земио. К северу от Уарры и независимых бири обитают враждебно настроенные к правительству нгоббу. Все эти племена, правда, покорялись временно арабами, но эта область, лежащая подобно острову среди порабощенных народов, никогда не была основательно подчинена. Эти страны бедны слоновой костью, а страна бири очень болотиста, так что часть хижин там сооружена на сваях. К тому же переговоры с бесчисленными безвластными старшинами этих разрозненных племен без настоящих вождей и подданных были трудны, и проходящие экспедиции предпочитали рассматривать эти края лишь как пути для перехода при экспедициях против банджия. С последними было труднее сражаться, но зато потом они вступали в мирные переговоры и доставляли нубо-арабам большие выгоды. Но все же эти вклинившиеся области иногда представляли ценную житницу, в особенности перед новым урожаем, когда в других местах не хватало зерна.

Прямая тропа от зерибы Абд'Аллы выходит на дорогу, по которой я и пошел на север к зерибе Рафаи-Мбому, на ту же дорогу, по которой двигался когда-то на север д-р Потагос. Вообще на север ведут две дороги. Я выбрал западную, переночевал у вождя Мазо и прибыл на второй день, 30 марта, в [665] зерибу Рафаи-Мбому. Восточная дорога ведет по незаселенной местности. За Ямалой дорога отходит от Уарры. Мы переправились через несколько ее притоков, затем, на второй день, едва заметный водораздел отделил эти притоки от ручьев, бегущих на север и впадающих в Воворо или Баранго, большой приток Шинко. Слияние обеих рек образует реку Акку. Это слияние происходит недалеко от станции, соответственно и названной Рафаи-Акка. Акка впадает в Али, а последняя в Воворо. Местность к северу от Уарры снова меняется. Каменистый грунт попадается реже, его заменяет похожая на парк, открытая лесостепь, и переправа через немногие реки очень облегчается.

Прямая дорога от Рафаи-Мбому на Омбангу идет через враждебных нгоббу на северо-северо-восток, и движение по ней было возможно лишь в сопровождении вооруженной охраны. Как раз недавно на ней было убито десять базингов. Лишь одинокие гонцы с письмами проходили через эту территорию за двое суток, прячась днем и путешествуя ночью. Омбанга была моей ближайшей целью. Поэтому, хотя управляющий и хотел дать мне пятьдесят солдат, я выбрал обходный путь на север, отправив прямым путем письма Лептон-бею и Бондорфу с просьбой прислать сведения в Омбангу. За это время меня посетили местные вожди банджия, чтобы посмотреть мое имущество и послушать музыкальные инструменты.

Четвертого апреля я покинул зерибу Рафаи-Мбому и проделал три дневных перехода на северо-запад.

Первый короткий переход привел нас к Бамбиа, вождю маленького поселения нсаккара. Эти люди потеряли среди банджия многое из своей самобытности, у них теперь отсутствовали характерные признаки их племени.

Дальше на север похожая на парк местность приобретала характерные черты, благодаря огромному количеству мелких жилищ термитов, высотой от половины фута до нескольких футов, обычно шляпкообразных или грибоподобных, а иногда и вырастающих подобно куче грибов друг из друга. На юге они не столь многочисленны, но зато тем чаще [666] попадаются большие муравейники, приобретающие странную форму, благодаря размыванию дождем.

Второй ночлег нам предоставил Нсунга, последний вождь банджия на нашем пути. Его округ граничит с Воворо, отделяющей банджия от банда, живущих севернее, а также округ Рафаи-Мбому от округа Кордофали, управителя банда и других племен. Немногие реки, перейденные до Нсунга, частью впадают в Акку, частью — прямо в Воворо.

Ночью нам не давало спать рыканье льва, пока внезапно не раздались горестные вопли, и вскоре затем пришло известие, что царь зверей добыл себе жертву среди живущих по соседству людей. Неудивительно, что сопровождающие меня были очень молчаливы утром. Немало взоров, в особенности девичьих, пыталось испуганно проникнуть в тьму лесных трущоб, чтобы узнать, не притаился ли там царственный разбойник. Но нет, лишь антилопы выглядывали из великолепной парковой растительности, мгновенно исчезая за мелкими кустами, да целые стаи цесарок бежали перед нами так быстро и проворно, что за ними можно было поспеть лишь бегом, покуда и они не исчезали бесшумно в растительности или, кудахтая, поднимались в воздух.

Воворо была перейдена близ впадения реки Погго, шириной в пятнадцать шагов, глубиной в два фута.

С переходом Воворо, называемого у банда Баранго, я оставил три месяца пересекавшуюся мною в разных направлениях страну банджия и попал в область банда. Даже самые западные и северные банда едва отличались от азанде, и даже язык, распространенный по столь большой области, как выяснилось из слов опрашиваемых, имел лишь небольшие различия в диалекте с языком азанде. Часть азанде обращает большое внимание на прическу, тогда как женщины банджия часто просто наголо остригают затылок, чего азанде никогда не делают. Банджия не уделяют и своему вооружению такого внимания, как азанде, их щиты меньших размеров и не так хорошо разукрашены. Внешние племенные признаки эмбели (азанде) и банджия я уже описал раньше и здесь хочу лишь заметить, что племя [667] ботонгба (азанде между Уэре и Уэле-Макуа) продырявливает себе губы, что его отличает от родственных ему племен.

Предшествующая история банджия позволяет предполагать, что они раньше населяли землю по ту сторону впадения Мбому в Макуа и там вели войну с родственным племенем азанде, называемым ими авунгара.

Тогда, во времена Гурра и его сыновей Томбо и Мабенге и во времена предков Гиро, азанде начали свои странствия и походы на юг и восток, где широко распространились. За ними последовали затем и банджия, занявшие страну, в которой живут теперь. За последнее десятилетие их стали гнать с одной территории в другую нубо-арабы, сделав их, наконец, своими вассалами.

Второй переход, 9 апреля, от Санго к маленькой станции драгоманов Ягунба любопытен встречей с несколькими буйволами, один из которых едва не сыграл злую шутку с моими людьми. Из-за наличия женщин в караване, я строго запретил стрелять в буйволов во время перехода и вблизи колонны, но шедшие впереди люди, возбужденные видом отставшего буйвола, это все же сделали. Он, правда, не был ранен, но повернулся и собирался наброситься на первых носильщиков, однако раздумал и умчался еще до того, как я подоспел на помощь.

У Ягунбы мне пришлось, из-за состояния своего здоровья и отсутствия носильщиков, отдыхать два дня.

Хоть я уже немало дней путешествовал по стране, но до сих пор совсем не видел банда. Их поселения находились в стороне от дороги в непосредственной близости к Воворо, потому что скудное население в тяжелые времена, например, теперь, при сборе рекрутов переходило реку, чтобы скрыться в глуши.

Одна из экспедиций, высланных Кордофали, из страны андунга, пройдя через северную область нсаккара на юго-запад, будто бы достигла племени абито. С банда граничат на севере кредь или кредж (с самоназванием аджя). У них тот же язык, что и у банджия. Кредж распространены далеко на запад и граничат там с фуранами. Все эти порабощенные, рассеянные [668] народцы, в особенности многие уже перечисленные племена севернее Мбому, части коих мы находим во многих местах и, как мы еще увидим, у Омбанга под властью Катамбура, имеют много общего по внешности, или, лучше сказать, обладают лишь одним, свойственным неграм типом. В этом отношении они очень отличаются от азанде — банджия, бонго и от всех других народностей, населяющих долины, аллювиальную почву больших притоков Нила и его берега, а также и от народов, живущих южнее Уэле. Подробное исследование, вероятно, нашло бы различительные признаки и у западных племен, но мне кажется, что здесь было бы преждевременно специализировать и схематизировать. Лишь лингвисты (в случае, если эти племена сохранятся так долго, что специальное исследование сможет до них дойти) смогут нам сообщить об их происхождении и родстве. Окраска кожи у них изменчива в пределах самых темных оттенков темно-коричневого — черного, никогда не доходя до настоящей черноты. Им всем свойственна курчавость волос. Она является, по существу, единственным верным признаком негра, так как считающиеся признаком толстые губы могут привести к неверным заключениям; они встречаются и у кавказской расы, тогда как я, наоборот, встречал негров и негритянок с очень узкими и тонкими губами. Точно так же мне часто встречалась у них тонкая, даже классическая форма носа. Нельзя не упомянуть, что у многих негров встречается явно семитический тип. Зарисовка профиля восточного азанде, сделанная д-ром Швейнфуртом, может служить примером. Форма черепа многих этих народов близка к круглой (брахикефальной).

Главная дорога из Бангусо к зерибе Кордофали ведет на север. Здесь уместно будет сказать и последнее слово относительно маршрута д-ра Потагоса. Насколько можно, я уже сообщил о его переходе через Ямала. Книга путешественника мало освещает его дальнейший путь, но из нее следует, что он перешел дальше на север Баранго («Проунго» — по Потагосу), дошел до Шинко («Тциго» — по Потагосу) и затем отправился дальше на север. Он посетил там тогдашнюю зерибу Идрис и в [669] северо-восточном изгибе, севернее Омбанги, достиг Дем-Гуфру («Дем-Гоучо» — по Потагосу).

Я же 17 апреля двинулся еще больным по прежнему направлению на северо-северо-восток, к вождю Янго. По дороге я переправился на левый берег Воворо, которая здесь имеет ширину всего в шестьдесят шагов, но в остальном выглядит так же, как и в месте первой переправы. Русло реки опять было усеяно крупными камнями, и бурная вода стремилась по узкому руслу с круто обрывающимися стенами высотой в несколько сотен футов. Затем путь уводил в сторону от обычной дороги вооруженных отрядов, ввиду чего раньше редко встречавшиеся селения банда и кредж стали попадаться чаще.

После Янго дорога повернула от Воворо на восток по пересеченной местности и привела к Вилипо, следующему месту ночевки.

Переход от Вилипо к драгоману Нболо вел на северо-восток. Слева от дороги показалась гора Кагга Энза, в остальном ландшафт не менялся. Уже некоторое время у Нболо находился араб из Омбанги, и на главной станции собирались большие количества дурры. Везде слышно было о рекрутском наборе, который давно возбудил страх и недовольство в стране. 20 апреля, после короткого перехода, мы пришли, наконец, к Омбанге, одному из важнейших пунктов во времена Зибера. Станция произвела сильнейшее впечатление на слуг, еще не видевших арабских поселений такой величины. В одно большое строение были втиснуты сотни согнанных рекрутов, и для того чтобы помешать их побегу, на шею им были надеты колодки. Под постоянной охраной, несчастных несколько раз в день водили к воде. Так, сидя на скудном пайке, они ожидали здесь дальнейшей отправки в мудирию. Я хотел бы здесь подчеркнуть, что Лептон-бей в этом отношении только следовал приказаниям вышестоящих лиц из Хартума. Он совсем не смог бы употребить для своих целей насильственно оторванных от дома и родины людей, потому что, будучи освобождены от своих уз, они, даже увезенные далеко от родины, несомненно убежали бы. [670]

Важнее всего были для меня письма Лептон-бея, правда, датированные 3, 11 и 17 апреля 1883 года, которые я получил в это время. Из них я вкратце узнал прежде всего о событиях в Египте и бомбардировке Александрии. «Страна,— сообщалось в письме от 3-го, — находится в тяжелом состоянии вследствие восстания, распространившегося по всему Судану. Все, что я могу сделать, это помешать арабам и джанге (динка) уничтожить нас всех... Имело место много сражений. Мои люди были разбиты лишь раз, при Дембо, и убито 74 солдата, базинги и управляющий».

Одиннадцатого апреля Лептон пишет: «...Я выступаю с ротой солдат и орудием, чтобы помочь Рафаи, сражающемуся против тех динка и нуэр, которые напали на Дембо... Саати-эфенди с 900 людьми занят между Мешрой-эр-Рек и Джур-Гаттасом, освобождая дорогу, и у него там трудная работа». Наконец, на письме от 17 апреля было отмечено местонахождение его автора севернее станции Ганда, и оно гласило: «...Рафаи восемь дней назад снова выступил с 1250 людьми против динка и арабов. Мудир Саати несколько раз разбил динка и захватил около 2000 голов скота, но динка еще не изъявляют признаков покорности. Дорога на Мешру еще закрыта, и последний раз удалось пробиться лишь с 500 людьми» (Письма Лептона и Эмин-бея от последующего периода были вскоре после моего возвращения в Европу опубликованы в книге Р. Бухта «Судан под египетским господством...». — Прим. авт.). Это письмо Лептона мне лично передал Рафаи-Мбому. Он прибыл прямо из Дем-Солимана и днем позже уехал дальше на свою станцию.

Я просил Лептона перед своим отъездом от Земио сообщить Бондорфу, как только он, Лептон, сочтет своевременным, о его возвращении в область Бахр-эль-Газаль и поездке в Хартум. Лептон действительно сообщил об этом Бондорфу, и тот, получив отправленное 11 апреля приглашение, вскоре после этого уехал снова от Земио. Но его дальнейшая поездка в Хартум не осуществилась так просто. [671]

Я не очень оптимистически смотрел на вещи. Мои научные путешествия были окончены, и я очень тосковал по родине. Я даже хранил в глубине души надежду, при благоприятных известиях, прямо из Омбанги проехать в мудирию. В надежде на это оставленное мной у Земио имущество было уже ранее хорошо упаковано, и при подходящих обстоятельствах его должны были выслать вслед за мной. Эту мысль я теперь оставил и вернулся пока к Земио в расчете на то, что скоро наступят лучшие времена.

Двадцать пятого апреля я уехал из Омбанги к Земио. В первые дни дорога вела на юго-восток. Близ Уарры мы отдыхали час, потому что мой черный друг, повелитель страны, Земио, выехал со свитой мне навстречу, и мы испытывали потребность поболтать без помех.

Река выглядела схоже с почти равной ей по величине Гоангоа. Часть людей переправилась вброд, но и там вода доходила носильщикам до подбородка. Дальше к востоку находился мост, по которому проходит дорога от Земио в мудирию. Гоангоа и Уарра, сливаясь на западе, образуют реку Уарра-Фонж, которая, как мы видели раньше, впадает у Мбауа в Мбому.

От Уарры мы двинулись прямо на юг к резиденции Земио, но на холмистом водоразделе Уарры и Мбому пришлось переночевать в старой зерибе базингов Земио. Это было у Рас-эль-Баму (истока Баму), названного так потому, что оттуда вытекает река этого названия, через нижнее течение которой я переправлялся при отъезде из Земио.

Наконец, 1 мая, после четырех с половиной месяцев отсутствия, я увидел снова мою станцию у Земио. Усиленный марш, во время которого пришлось перейти еще десять речек и болот, притоков Мбому, привел нас к цели, а меня поставил в положение человека, пользующегося некоторыми мелкими удобствами и долгожданным физическим отдыхом. [672]

Второе пребывание у Земио (с 1 мая по 16 ноября 1883 года)

На оставленной мной в сентябре станции к моему возвращению все оказалось в полном порядке, и все трое оставшихся слуг были здоровы.

Вызов Лептон-беем Бондорфа обратно в Бахр-эль-Газаль дал мне некоторую надежду на скорое улучшение положения и на возможность моего отъезда в Хартум.

Земио почти ежедневно проводил у меня много времени. Я его искренно полюбил и охотно делил с ним досуг. Когда солнце клонилось к западу, я всегда с удовольствием принимал у себя моих черных друзей. Я рассказывал им многое о наших странах, и тем охотнее, что я таким образом переносился, хоть мысленно, на родину. Зато и я узнавал от Земио многое, достойное изучения. Кое-что об этом будет здесь рассказано.

Обычай сватать непосредственно у отца девушку, выплачивая за нее некоторое количество наконечников для копий (тридцать, сорок и более), распространен лишь среди низших слоев общества. Если какой-нибудь мужчина княжеского рода собирается сватать дочь незнакомого ему вождя (незнакомы же они в большинстве случаев, так как не общаются между собой), то какой-либо близко стоящий к нему человек указывает ему на девушку, и в дальнейшем все переговоры ведутся через посредника. Начинают не непосредственно со сватовства, а с ряда дружеских подарков отцу девушки. Если отец находит, что подарки соответствуют его требованиям, он посылает девушку к жениху. В тех случаях, когда жених [673] убеждается в том, что он ошибся в своем намерении получить в жены целомудренную девушку, он попросту отсылает девушку к отцу, на которого ложится весь позор, и получает обратно все свои подарки.

Ужасно безнравственным обычаем, распространенным среди княжеского рода азанде, является вступление в брак с собственной дочерью, что, однако, может совершиться только с ее согласия ⁸⁰.

Странные обычаи почитания усопшего вождя («атолло») со стороны наследного сына выполнялись Земио и другими моими знакомыми князьями не в такой степени, как я это видел у Канна. Правда, они также с большим почтением говорили о своих умерших отцах, однако частично это делалось из какого-то неопределенного страха перед злом, которое им может причинить недовольный или разгневанный атолло. Отсюда и происходит существующий у северных азанде закон приносить умершему искупительную жертву — рабов. Сам Земио сообщил мне, что он только несколько месяцев тому назад, во время последнего военного похода против бири, принес в жертву своему умершему отцу одного раба. Перед этим ему во сне являлся дух Тикимы с упреками за пренебрежение к нему. Тикима умер от оспы, и уже тогда при его [674] погребении Земио пожертвовал одного раба. «Только одного», — подчеркнул он, так как Тикима умер, окруженный арабами, и пожертвовать большее количество рабов было невозможно. При смерти Мопы (Мофио), которому было принесено в жертву шесть невольников, три трупа положили в могилу, а остальные три на могилу.

История африканских народов в течение тысячелетий была, без сомнения, чрезвычайно кровавой. Да вряд ли это могло быть иначе у диких народностей, живущих в темноте [675] суеверий и рабства, признающих лишь власть сильнейшего, беспрестанно воюющих друг с другом, свергающих или покоряющих. Ведь и у нас в недавнем прошлом и в настоящее время происходит то же. Уже это одно обязывает передовые народы в наш век быстрого прогресса, наконец, протянуть руку помощи отсталым народам Африки, чтобы довести их до человеческого бытия.

Передвижения, вытеснения, дробления, рассеивание и странствования в Африке бесчисленных народов, их отдельных племен и родов напоминает шахматную доску с бесконечным количеством полей, на которых фигуры постоянно меняют места. Как в многокрасочном калейдоскопе, проносятся, быстро сменяясь, пестрые обломки. Подробности этого движения, история гибели, нового расцвета и затем вновь исчезновения бесчисленных народов Африки навсегда останутся для нас глубокой тайной. Отсутствие уходящих в глубь веков преданий создает для исследователя значительные трудности при попытке уточнения событий хотя бы самого недавнего прошлого. Кропотливые исследования, постоянно проверяемые сведения и сравнения позволили мне, по крайней мере, установить родословные вождей в более или менее однородных странах. Эта работа и уточнение относящихся к этому заметок заполнили многие часы моего пребывания у Земио.

Забирру, называемый также Загабирру, сын Нунге по линии Мабенге, объединил однажды под своим управлением азанде, живших на севере и западе. Его территория простиралась тогда на юг от Дем-Бекира почти до тогдашних владений Ндорумы, включая также западные, позже разделенные области. Хартумские торговцы в те времена еще не проникли в эту страну. Все же существовали торговые и дорожные связи со странствующими торговцами из Дарфура. После смерти Забирру начались междоусобные войны, и тогда его братья и сыновья разделили его владения. Бомфульбе, брат Забирру, обосновался в юго-восточном районе. Он был отцом Солонго, сына которого Йисса я однажды посетил по дороге из Дем-Бекира к Ндоруме. Мопа (Мофио), младший [676] брат Забирру, позже Тикима, сын Забирру, добились особого могущества после того, как в битвах устранили с дороги различных своих соперников. Уатэ (сын Забирру) пал в битве против Мопа, так же как Эзо в битве со своим братом Тикима. Попутно надо упомянуть, что Янго, отец Япаты, чьи земли я проезжал южнее Мбому, является братом Забирру. Их отец Нунге действительно держал еще в своих руках всю северную и западную области, в то время, как брат Нунге, Япати Большой (оба они были сыновьями Мабенге), в это время неограниченно управлял южными и восточными землями.

Мопа стал властвовать над землями, которыми управлял Катамбур; владения же Тикимы (отца Земио) были ранее расположены дальше на восток, так как в то время акахле были еще единственными хозяевами в своей стране у Мбому. При жизни этих вождей в страну пришли нубо-арабы под предводительством Зибера. Азанде тщетно брались за оружие, в конце концов они стали вассалами захватчиков. Тикима, между тем, еще раньше расширил свои владения за счет распавшихся родов голо, сере и кредж. Сере (башир), зажатые на дальнем западе у Мбому между азанде, были к этому времени также покорены Янго, отцом Япаты, пока, наконец, Рафаи-ага, наемник Зибера, не полонил страну южнее Мбалу и не заставил ее платить дань. К завоеванию территории акахле, рассказывал Земио, его отца побудило сообщение одного раба о прекрасной стране, богатой пальмами и козами. Этот земной рай он тогда и обрел в военном походе. Акахле жили тогда тесно сплоченными и считали себя храбрыми, но все же позже они при помощи наемников Зибера были побеждены. К тому же на основной территории Баму было основано арабское селение.

После смерти отца Земио получил теперешнее владение, а его брат Уандо — соседний округ. Страна же к югу от Мбому еще раньше отошла к Сасе, брату Тикимы.

Я позволю себе также рассказать о методах моих путевых съемок и картографических работ, как я их проводил с начала и до конца путешествия. Я должен отметить, что картографические записи путешественников делаются самыми [677] различными, более или менее целесообразными способами, к сожалению, довольно часто не с той предусмотрительностью, которая позволила бы, в случае смерти исследователя, легко обработать собранный материал специалистам картографам. Для своих письменных работ я взял с собой прочно переплетенные тетради в четверть и восьмую листа и толстые, в кожаных переплетах дневники.

Во время поездок я носил короткий пиджак без рукавов, так как они были бесполезны (от них только становилось жарче), с большим количеством карманов для часов, компаса, анероида, термометра, записной книжки и т. п. Материалом для нескольких таких пиджаков служила крепкая серая ткань. К моему дневному снаряжению в дороге относились также красные и синие карандаши. Я носил их так же, как инструменты, на шнурках, свисающих с пуговичных петель. Шнурки были разной длины, так что в руки без ошибки попадал нужный предмет.

Разумеется, в дороге можно было пользоваться только простыми и цветными карандашами: синий карандаш служил для обозначения рек и воды, красный — для обозначения возделанных полей и селений, дорога же, земельные угодья, горы и все остальное отмечалось пока что обыкновенным карандашом. Съемка дороги в этой части Африки может быть только в исключительных случаях основана на углах пеленгования, так как местные пешеходные дороги постоянно извиваются, едва различимые среди высокой травы далее пяти шагов, и редко могут быть найдены объекты пеленгования. Дорога поэтому наносилась чаще всего по ориентировочным углам, которые только при непрерывном наблюдении за магнитной стрелкой, путем комбинирования суммы углов, могли быть выведены в среднем. Более подробно о методах моей работы можно найти в сочинениях д-ра Б. Хассенштейна (Dr. A. Petеrmanns. Mitteilungen, Erganzungsheft №93, Wissens-chaftliche Ergebnisse von Dr. W. Junkers Reisen in Central Africa, II und III. Die Kartographischen Arbeiten Dr. W. Junkers 1877 bis 1886. von Dr. B. Hassenstein.). [678]

Направление дороги наносилось по полученному среднему углу каждые пять, десять или пятнадцать минут, немедленно по истечении этого срока на глаз, в виде ломаной линии. Отбытие, приход, часы, минуты, остановки по дороге, далее, направления отдельных отрезков пути (углы) наносились вдоль изображаемой дороги. Таким же путем отмечались реки и селения. Нанесенная во время пути карандашом черновая схема ежедневно (за редким исключением) переносилась вскоре по прибытии в лагерь чернилами в тетрадку в восьмую листа. Однако дорога пока что вычерчивалась тоже на глаз.

По вечерам в записную книжку вносились также разные заметки, касающиеся дороги, вместе с общими наблюдениями и кое-какими сведениями.

Чтобы возможно быстрее добиться ясного представления об оро- и гидрографии местностей, по которым частично совсем не имелось карт или были очень несовершенные, я наносил собранный за каждые шесть — восемь дней путешествия материал на большие листы бумаги, однако также только на глаз, в виде черновых чертежей. На этих листах я мог уже отметить дальше течение более крупных рек, включить в них притоки, нанести возвышенные места, таким образом наметив водоразделы и указав границы владений. Эти большие листы, насколько возможно, подгонялись друг к другу и давали мне пока что довольно наглядную картину пройденного мной пути. Точные, трудоемкие подготовительные работы для создания в дальнейшем карты делались мной при более длительном пребывании на одном месте или на моих станциях.

К таким работам прежде всего относились: сопоставление числовых выражений отдельных дневных переходов и сведение их в одну наглядную разделенную на графы схему. В качестве примера берем путешествие от Гумбали до Маджегбе и относящуюся к этому путешествию таблицу. В первой графе таблицы приведены дата и место выхода и прихода, во второй — продолжительность перехода, включая остановки в пути (9 часов 5 минут отбытие, 11 часов 5 минут приход — составляет переход в два часа). В третьей графе приведена [679] только длительность остановки в пути — 30 мин., которые надо отнять от двух часов перехода. Только в четвертой графе дана действительная продолжительность пути (1 ч. 30 м.). В пятой графе отмечено в минутах каждое изменение направления дороги. С ней связана шестая графа, показывающая количество минут каждого отрезка дороги вместе с ее направлением.

В данном случае, следовательно, с 9 ч. 5 м. до 9 ч. 15 м. (пятая графа: 9,5-15) получается 10 минут ходьбы в направлении к югу (шестая графа ЮЮ); затем следует в скобках: «15- 35 ост.», это значит — с 9 ч. 15 м. до 9 ч. 35 м. остановка, что было учтено в третьей графе при подсчете остановок в пути. На третьей строке пятой графы стоит далее «35-40», это означает: с 9 ч. 35 м. до 9 ч. 40 м., т. е. 5 минут ходьбы по направлению к югу, 33 — на восток («5 Ю. 33 В.» — в шестой графе) и т. д. Сумма минут в шестой графе дает действительную продолжительность перехода в 1 ч. 30 м. и должна совпадать с цифрой, приведенной в четвертой графе.

Таблица являлась для меня контролем в работе и давала в шестой графе одновременно наглядно сопоставленные цифровые значения и направление по компасу. Эти данные служили для математически точного нанесения дороги. Лишь после этого могла быть заполнена седьмая графа схемы.

Следующей работой было точное нанесение дороги в масштабе 2 мм — пятиминутный переход, что делалось на так называемой миллиметровой бумаге в тетрадях в четверть листа. Путем увязки конечных пунктов дневного перехода, пользуясь транспортиром, я находил точное направление целого отрезка дороги, выраженного одним числом, — прямую линию дневного маршрута. Эта цифра, в заключение, вносилась красными чернилами в седьмую графу и в дополнение к ней — расстояние в миллиметрах между обеими конечными точками.

Эти ценные данные по отдельным дневным переходам через определенные отрезки пути, в виде особых таблиц, вносились в тетради в одну восьмую листа. Метеорологические записи, сделанные во время пути, также заносились на станциях [680] в виде таблиц в тетрадь в четверть листа. Там же приводились результаты и более длительных наблюдений. Объем дневника, который я в дороге и на станциях вел обычно по вечерам при свете маленькой масляной лампы, в конце концов достиг восьми томов в восьмую листа, каждый в 250 страниц.

В заключение коснусь еще моих лингвистических записей. Это список слов десяти различных негритянских наречий, а именно: азанде, мангбатту, абармбо, амади, абангба (майго-мунду), момфу, ангоббу, андакко, акахле (амбанго, апиа) и абири.

Доктор Швейнфурт из этих наречий опубликовал лишь язык азанде, а также наречия страны Бахр-эль-Газаль (динка, бонго, кредж, голо и др.).

На основе этих лингвистических материалов известный исследователь Фридрих Мюллер из Венского университета в одной статье, посвященной лингвистике, научно доказал, что «в Центральной Африке существует свой самостоятельный язык», называемый им «экваториальной группой языков». К этой группе он относит языки мангбатту, азанде, абармбо, амади, абангба (майго-мунду), кредж и голо. Живущие далеко на востоке момфу, как видим, исключены из «экваториальной группы языков» Фридриха Мюллера ⁸¹, что, очевидно, вполне правильно. Это племя и внешне уже значительно отличается от своих соседей с восточной границы — племен мангбатту — и должно быть причислено поэтому к «нильским народам».

Между тем я хочу опубликовать здесь мнение другого с известным именем ученого и лингвиста проф. д-ра Лео Рейниша, который мне писал: «При чтении словаря я пришел к следующему, конечно, очень субъективному заключению: вследствие отсутствия предложений, нельзя установить грамматический строй языка мангбатту и других народностей, однако, известное тяготение к языкам банту, а не нильским, возможно. Отсюда можно сделать вывод, что мангбатту и другие довольно тесно связаны с банту, и их язык, вследствие склонности к образованию приставок, возможно, даже состоит в [681] отдаленном родстве с языками банту. Поэтому я не могу полностью согласиться с прекрасной, поучительной статьей Фридриха Мюллера об экваториальных языках Африки, поскольку он приписывает мангбатту и другим народам особый язык. И это по указанной нами ранее причине — из-за отсутствия предложений (фраз) — нет возможности определить грамматический строй языка».

Из различных данных вряд ли подлежит сомнению, что в тех отдаленных странах перемещения народов происходили за последнее время преимущественно в направлении с северо-запада на юго-восток. При этом не исключено, что именно те народы, которые переселились или были вытеснены наиболее далеко на юг, принадлежавшие к большой группе языков народов фульбе-нуба, позже через другие народы или непосредственно пришли в соприкосновение с народами банту района Конго. Этим, как мне кажется, можно также объяснить, учитывая быстрое изменение африканских языков, отзвуки в их языке наречий банту. Азанде утверждали, что многие слова, которыми пользовались их предки, теперь уже вышли из употребления.

Достойным внимания исключением в отношении передвижения народов, как мне кажется, являются акахле. Они живут на своей территории, по всей вероятности, уже очень давно и не участвовали в передвижении народов. Это единственный народ, не подвергшийся распаду, островных поселений этого народа я не встречал вне их страны. Их отдельные роды сами по себе значительно отличаются друг от друга. Этим можно объяснить то обстоятельство, что на относительно малой территории акахле встречаются различные диалекты их языка. При этом в отношении общественного устройства, культуры и хозяйства они, наоборот, стоят на очень низком уровне. Акахле не знают обычая глубокого почитания предков в том виде, как он распространен среди поколений властителей азанде. Они и не приносят человеческих жертв. Своих умерших акахле хоронят обычно в лежачем положении, при этом ногами к западу. Почему именно так, они объяснить не могут. [682]

Проходили месяцы. Я отметил в дневнике 1 октября, а все еще не было никаких видов на скорый отъезд от Земио. Благодаря частым известиям от Лептон-бея, я был в курсе событий в Бахр-эль-Газале. О том, как там обстояли дела, свидетельствуют хотя бы следующие отрывки:

«Дембо, 5 мая 1883 г. ...Жестокие бои с джанге (динка); они находят отобранному у нас оружию хорошее применение».

«Дембо, 1 июня 1883 г. ...Джанге все еще нападают. Они соединились с арабами севера...»

«Дем-Зибер, 19 июля 1883 г. ...Румбек захвачен неграми, спаслись лишь шесть солдат...»

[Румбек был захвачен родственным динка племенем агар].

«Дем-Зибер, 10 августа 1883 г. ...Зериба Гохр-эль-Гассан захвачена несколькими тысячами нуэр и джанге, мы потеряли 500 человек убитыми, но и потери врага были значительны. После трехкратного нападения они были отброшены войсками, пришедшими из Джур-Гаттаса».

Сообщения о положении в Бахр-эль-Газале были причиной того, что я откладывал свой отъезд от Земио.

«14 августа 1883 г. Мы одержали победу над западными племенами джанге и должны теперь усмирить дембо...

...Джанге и нуэр беспокоят нас немало, еще никакого признака, что они согласны покориться. Без помощи Хартума я не смогу их одолеть».

«Дем-Гуджу, 1 сентября 1883 г. ...Племена джанге и нуэр потерпели серьезное поражение от Османа-Бедауи, убито несколько сот человек...»

В сентябре 1883 г. я снова получил письмо от Лептон-бея, в котором он писал: «Я рад Вам сообщить, что почти все негры покорились, и, я думаю, опасность нового нападения миновала. Станция на Мешре-эр-Рек в продолжение долгого времени подвергалась нападению многих тысяч нуэр и джанге, но они были отбиты гарнизоном, и множество врагов было убито. Эмин-бей послал 1200 человек под начальством Ибрагима Гурру, чтобы усмирить племена агар, роль и другие, [683] которые захватили Румбек; во многих случаях он их основательно побил».

Одиннадцатого октября я отправил вперед часть своего багажа к начальнику Рауа. Земио хотел проводить меня до управления мудира. Какое-то неопределенное чувство заставляло меня и сейчас еще медлить с отъездом, я тронулся только 18 октября.

С противоречивым чувством покинул я свое жилище у Земио, которое почти полюбил. В мбанге собрались для прощания люди Земио и его маленький двор, раздались ружейные выстрелы, и меня проводили до последней речки. Там еще сотни людей протянули мне руки, выражая свое сожаление, и я уехал в конце концов с сознанием, что эти люди отпустили меня с большой неохотой.

Тем временем я сообщил Лептон-бею в обстоятельном письме причину моего решения ехать в Ладо, в этом же духе я написал и Бондорфу. Решение вопроса о времени возможности отправки моих коллекций в Хартум я должен был оставить на усмотрение губернатора. Между тем у меня недавно появилось желание, по возможности, отправить коллекции с Бондорфом.

[Юнкер выехал из зерибы Земио вместе с последним и остановился у его дяди Кипы на станции Рас-эль-Баму.]

Люди, которые возвратились из мудирии, принесли в наш лагерь в Рас-эль-Баму тяжелую весть, что Рафаи-ага и все его солдаты убиты, станции севернее от Ганды захвачены повстанцами и что Ганда укрепляется для обороны. Лептон писал в письме от 13 октября из Кучук Али: «Задержан в Кучук Али, напишу Вам через несколько дней. До сих пор не получил никаких известий. У меня было большое несчастье: я потерял Рафаи; четыреста моих солдат убито повстанцами динка. Мудир Саати пробивает себе дорогу к Мешре с восемьюстами солдатами». После последних успокоительных сообщений Лептона эта новость была неожиданной. Во всяком случае я теперь убедился, что значительные силы арабских орд с севера были тем настоящим врагом, который не [684] только взбудораживал динка, но и, несомненно, по наущению Махди из Кордофана, деятельно помогал им. Одновременно пришло письмо от управителя из Омбанги с предупреждением Земио держать оружие наготове, так как оно, возможно, скоро понадобится.

После этих новостей я прервал свое путешествие и сообщил Лептону, что остаюсь в Рас-эль-Баму.

От помощника Лептон-бея пришло приказание, чтобы Земио собрал тысячу вооруженных воинов и шел с ними в мудирию. 3 ноября гонец от губернатора принес мне письмо. Лептон-бей в письме, датированном 19 октября 1883 года, писал из Джур-Гаттаса: «Я писал Земио, чтобы он прибыл ко мне и помог мне в борьбе против джанге. Я прошу Вас сделать все возможное, чтобы он собрал тысячу воинов, вооруженных копьями и щитами, а также всех своих базингов. Я не вижу другого пути к подавлению этого восстания, если только князья ньям-ньям не помогут нам». Лептон обещал Земио и его людям хорошее вознаграждение и право воспользоваться добычей после покорения повстанцев. Далее он писал: «...Один негр сказал мне, что джанге удалось весь скот, забранный у них мудиром, отбить у него и угнать. Я собираю новую экспедицию, и, если она не будет иметь успеха, мы погибли... Я собираю здесь негров бонго, на этот раз они выступят с нами против джанге... Я обращаюсь к Вам, потому что Вы лучше, чем мой помощник араб, дадите понять Земио мои намерения, а также отклоните все его возражения, которые, вероятно, возникнут у него».

[Земио подчинился приказу и, собрав около тысячи воинов, должен был вести их в Бахр-эль-Газаль. Юнкер решил возвратиться в зерибу Земио, чтобы организовать перевозку своего багажа и окончательно завершить дела экспедиций].

Двенадцатого ноября наступила разлука. Я быстро, почти с грустью, простился с Земио, пожелав ему всего лучшего в его дороге в Бахр-эль-Газаль. Сам же пока что опять отправился по знакомой дороге к моей прежней станции.

Помимо частых и исчерпывающих сведений, которыми я был обязан Эмин-бею, представляют интерес некоторые [685] слова из того последнего письма, которое мне вручил сын Буру перед моим отъездом от Земио. Речь идет о письме, которое было написано после возвращения губернатора из Мангбатту, где он писал о князе этой страны Мамбанге.

«Ладо, 20 сентября 1883 г. ...К сожалению, я вынужден был не очень мягко обойтись с некоторыми господами (там, в Мангбатту). Вы слышали, что Мамбанга умер; в течение продолжительного времени он был угрозой для целой страны. Напоследок он открыто развил мне свои планы по реорганизации страны мангбатту во главе с ним и Гамбари (!!). Он, впрочем, поклялся убить Вас, а также Казати. Гамбари и весь его род в ближайшее время, вероятно, обречены на смерть. Этот иезуитский донколанец и его план создать по ту сторону Араме (в Мабоде) в один прекрасный день собственное государство, независимое от нас, вызывает в стране смуту. Однако самым большим злом для всех нас является ненадежность наших границ между Бахр-эль-Газалем и здешними местами...»

Значит, Мамбанга, по словам Эмина из его письма, «умер». Это известие было для меня новостью. Сын Буру, напротив, утверждал, что он точно знает, что Мамбанга, по приказу Эмин-бея, был тайно расстрелян. Во всяком случае, я не мог тогда этому поверить (в особенности после сообщения губернатора в более раннем письме, что Мамбанга ушел от него в восторге, нагруженный подарками), пока сам не убедился в этом в Макарака и позднее не услышал из уст д-ра Эмина.

Должен сознаться, что это меня больно задело, в особенности, когда я живо представил себе, как во время моего путешествия в Мангбатту всегда и везде обнадеживающе сообщал вождям и старшинам о начале правления кроткого, снисходительного европейского губернатора. У меня было чувство, как будто я слышал, как мои черные друзья уличали меня задним числом во лжи, и это мне было больно. Не меньше жалел я о том, что Эмин-бей, как я это позже узнал, открыл свои уши для злого нашептывания (тогда при нем был Ибрагим Гургуру) и слишком легко кое-чему поверил. [686] Стремление к власти, страсть к интригам и другие подобные черты Мамбанга, в конце концов, разделял с большинством его соплеменников. Не в качестве мятежника был он в свое время втянут в борьбу, так как он еще не изведал «благодати» египетско-суданского управления. Он защищал лишь свою самостоятельность, а позже был одним из египетских чиновников назначен на место Санги и по прибытии Эмин-бея (как последний мне сам тогда писал) немедленно покорно пошел ему навстречу. Чистосердечное изложение честолюбивых планов, которые он разрабатывал вместе с Гамбари, о, боже мой, неужели же их можно было принять всерьез?! И неужели уж так плохо обстояло дело с управлением в Экваториальной провинции, что надо было опасаться акта насилия со стороны какого-нибудь Мамбанги? Если же Мамбанга действительно заслужил кары и из-за своего строптивого характера стал неудобен, то было бы, конечно, достаточно, — как Эмин-бей вначале решил, — удалить его из Мангбатту и на некоторое время интернировать в Ладо или Хартуме.

[Завершив все организационные дела, Юнкер собрался окончательно оставить страну и отправился в Ладо.]

Пятнадцатое ноября, день моего отъезда от Земио, принес мне одну большую радость, а именно почтовую посылку из Европы с парохода «Измаилия».

В прекрасном настроении мог я теперь начать далекое путешествие в Ладо.

Комментарии

79. Образование государства Конго происходило в период пребывания на этой территории Юнкера. В 1876 г. по инициативе бельгийского короля Леопольда II была создана Международная ассоциация для исследования и цивилизации Центральной Африки. В этот же период Леопольд II организовал экспедицию Стэнли в страну Конго. В 1885 г. «независимое государство Конго» было признано европейскими державами.

80. Вероятно, что здесь идет речь не о браке между дочерью и отцом, а о нахождении дочери при отце, наряду с сыновьями. После смерти отца звание вождя получал сын, а его сестра становилась соправительницей своего брата. Юнкер описывает такие отношения между Мамбангой и его сестрой.

81. Мюллер Фридрих (1834-1898) — немецкий лингвист. Возглавлял кафедру филологии и санскритского языка в Венском университете, изучал лингвистические и этнографические особенности племен Центральной Африки.