СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЮНКЕР В. В.

ПУТЕШЕСТВИЯ ПО АФРИКЕ

REISEN IN AFRIKA

ПУТЕШЕСТВИЕ 1879-1886 гг.

Глава IX

Путешествие из Европы в Хартум

Когда в сентябре 1878 года, после моего первого путешествия в египетские страны негров, я снова очутился в родном Санкт-Петербурге, я даже и не думал о вторичном путешествии. Но судьба решила иначе. Уже в ближайший год, также в сентябре, я был на пути в Александрию, чтобы предпринять второе путешествие в Центральную Африку.

Я провел зимние месяцы в северной столице, деля время между работой и общением с товарищами. Благодаря последнему во мне созрело решение предпринять новое путешествие. В июле я простился в Петербурге со всеми, кто был мне мил и дорог. Последующее время в Берлине я посвятил снаряжению предстоящей экспедиции. Я намеревался начать продолжение своей экспедиции с той же самой области, в которой закончил свое путешествие в прошлом, 1878 году, и провести картографическое исследование присоединенных к Египту на юге и на западе областей негров; я приспособлял заготовляемое снаряжение к условиям путешествия в этих странах.

Мой слуга Фараг'Алла, которого я взял с собою в Европу после моего первого путешествия, возвращался со мной в Африку.

10 октября 1879 года на пароходе «Прогресс» я отплыл в Александрию. 16 октября в Александрии я снова ступил на африканскую почву. Первой целью моего путешествия был Хартум, до которого я хотел, по возможности, скорее добраться через Суакин и на этот раз через Бербер. Ящики, упакованные еще в Берлине для верблюжьего транспорта, я [220] послал из Александрии прямо в Суэц, а большую часть багажа, пришедшего из Парижа в адрес русского консульства в Александрию, велел отправить в Каир. Там я предполагал этим снаряжением, с дополнением предметов, которые считал более целесообразным приобрести в Египте, нагрузить новый караваи верблюдов.

Господин Пирон весьма любезно согласился произвести сверку моих инструментов для метеорологических наблюдений. От господина Марке, продолжавшего дело брата, умершего в прошлом году в Хартуме, я получил более точные сведения о судьбе, постигшей мои коллекции. Многие ящики во время наводнения в Бербере буквально плавали; позже, по дороге из Бербера в Суакин, они были оставлены погонщиками каравана в безлюдной местности без надзора. По прибытии ящиков в Суакин они были обложены пошлиной, так как их рассматривали, как собственность старого Марке, который якобы лишил себя жизни в тот промежуток времени. Об отправке коллекции в Европу не было и речи. Лишь когда вмешалось русское консульство, египетское правительство назначило расследование, в результате чего я зимой получил их в Санкт-Петербурге. По возвращении из Александрии в Каир я неожиданно встретил, к моей большой [221] радости, своего большого друга, Георга Швейнфурта, возвратившегося последним пароходом из Европы в Египет. До моего отъезда из Каира мы провели с ним много приятных и полезных часов. Швейнфурт был и остался для меня и впредь дорогим, верным и бескорыстным советником.

Новый 1880 год я решил встретить достойным образом в кругу некоторых друзей и со стаканом вина вспомнить о Родине. К вечеру моя гостиная была празднично украшена. Русский флаг, дорогой подарок петербургского египтолога господина Г. ⁴⁶, украшал стену. Я приготовил своим друзьям сюрприз: читатель, наверное, улыбнется, узнав, что он состоял из трех различных блюд, приготовленных из картофеля, которого я захватил с собою корзину, чтобы попытаться посадить в Африке.

Перед самым отъездом я, по совету друзей, решил взять к себе на службу на время путешествия некоего Бондорфа. В течение последующих лет он был моим единственным европейским спутником. В экспедиции он был препаратором зоологических объектов и помощником по сбору естественно-научных коллекций. Бондорф предлагал мне услуги, еще перед моей поездкой в Судан в 1875 году, но тогда я уже имел при себе препаратора Коппа.

31 января мы отплыли из Хартума по Бахр-эль-Газалю к Мешре-эр-Рек. Оттуда 13 марта мы отправились с караваном в сто пять носильщиков к станции Джур-Гатас. [222]

Путешествие из Мешры-эр-Рек в Дем-Солиман

Два наших парохода доставили для Джур-Гаттаса товар, который оттуда должен был быть распределен между селениями. До этого пункта в полосе земли племени динка со времени проникновения сюда арабских торговцев не было основано постоянных поселений. Имелись лишь временные станции, обслуживающие прибывавших, до их отбытия в глубь страны, и немногих оставшихся людей из команды барок. Такую же роль играла небольшая зериба, выстроенная дальше от берега, на расстоянии нескольких часов пути от реки Мешры. Укрепленной станции, которая бы в первую очередь ведала управлением расположенными вокруг негритянскими районами, не имелось. После того как станции в области Бахр-эль-Гаваль перешли во владение правительства, стало необходимым основать постоянный опорный пункт вблизи Мешры-эр-Рек, потому что, после успешного похода Джесси ⁴⁷ против Солиман-Зибера, требовалось установить на ближайшее время, по возможности, регулярное сообщение с Хартумом.

После известия о прибытии нашего парохода в Мешру туда явились из южных станций носильщики с грузом слоновой кости, с которыми я мог направить большую часть своего груза в Джур-Гаттас. После последней, редкой в это время года грозы прошел еще раз небольшой дождь, но в общем установился сухой сезон, и я вправе был рассчитывать к середине мая добраться до сердца страны народа ньям-ньям. Между тем прибыло потребное мне количество носильщиков, так что я мог начать свой поход, пароходы же еще не [223] были готовы в обратный путь, и ежедневно небольшими группами прибывали попутчики, которых я встречал еще по дороге в Джур.

У опушки леса, который я, после многонедельного пребывания на воде, приветствовал с радостью вступающего на землю океанского путешественника — я собрал свой небольшой караван и двинулся через редкий лес к югу.

На большом расстоянии вокруг селения, которого мы достигли после многочасового похода, не было воды, что снова подтвердило верность характеристики, данной африканскому материку — «Континент контрастов». В самом деле: только недавно мы видели достаточное количество воды и наслаждались ею, а уже здесь нас начала мучить жажда, которую трудно было теперь удовлетворить. Я говорю теперь, в период засухи, потому что несколько месяцев спустя, когда наступают снова дожди-ливни, эту безводную местность едва можно пройти из-за болот и топей. Под вечер я привел своих людей к водоемам, находящимся в редком лесу на расстоянии часа ходьбы, и там расположил наш первый ночной лагерь. Конечно, понадобились недели труда и терпения, пока при изменившихся условиях и при новой прислуге установился порядок в приготовлении всего необходимого и пока, наконец, каждый из моих людей усвоил порученную ему работу. В описании дальнейшего путешествия я еще буду говорить, как много раздумывал над тем, чтобы в нужных случаях быть в состоянии самому обслужить себя. [224]

Педантичная любовь к порядку в соединении с почти мелочной по европейским понятиям экономией, а с другой стороны, смотря по условиям и обстоятельствам, и необходимая щедрость, обеспечили преимущества, от которых зависели результаты моего путешествия и возможность длительного пребывания в нецивилизованных странах. Частое сетование путешественников на потери, порчу необходимых предметов снаряжения в пути является следствием, конечно, во многих случаях невнимательности и небрежности в упаковке и привычки возлагать все на прислугу. Африка мстит за ошибки подобного рода вдвойне. Порча или полная поломка предметов, на родине могущих быть легко восстановленными, является роковой для путешествующих по Африке.

Сейчас маленькая палатка, бывшая при мне, не имела применения, как и позже, пока я находился к северу от экватора в египетских экваториальных областях. Но к югу от озера Виктория, по дороге в Занзибар, условия были иными, и там я использовал свою палатку ежедневно.

Прошло несколько часов, и после хлопотливого трудового дня вокруг меня воцарился благотворный покой: смерклось, на небосводе ярко засверкали звезды.

Хорошо, что в этот первый вечер путешествия по стране динка передо мной не могла подняться завеса, скрывающая будущее, иначе трудности, лишения и страдания, которые меня ожидали в ближайшие семь лет, лишили бы меня мужества и бодрости.

Раннее утро застало нас в дороге на юг.

Плоская, однообразная местность как в этот день, так и в последующие, не представляла ничего достопримечательного. Редкий лес, отдельные группы кустарников. В этой богатой травой полосе появляются красивые представители африканского тропического леса: тамаринды, большие фиговые пальмы и др. Топкие болотистые места, в настоящее время высохшие, говорят об утомительных и тяжелых переходах во время дождей; впрочем, они и сейчас были весьма трудно проходимы там, где слоны оставили глубокие [225] вмятины в почве, которые засохли и затвердели. О том, чтобы ехать верхом, нечего было и думать. Моих двух ослов и мула вели на поводу. В отдельных местах оказалась вода, застоявшаяся после последнего дождя.

В начале путешествия из Мешры-эр-Рек мы вступили в обширную область большой народности динка, или джанге. Народ нуэр с многочисленными, но разрозненными ветвями, обитающий в низменной и топкой местности в низовьях рек, впадающих в Белый Нил и Бахр-эль-Газаль, почти от Собата на востоке до Бахр-эль-Газаля на западе, остался позади нас. Только на западных представителей этого народа мы могли бросить беглый взгляд во время последней поездки по реке. Племена этого народа живут еще в южных местностях между рекой Джан, низовьем рек Роль и Бахр-эль-Газаль. Там проходит граница с динка, приблизительно по 7,5 градусу северной широты. Обширная область между упомянутыми реками осталась почти совершенно неисследованной, лишь изредка в ней появлялись арабы во время своих грабительских набегов с целью угона скота.

Динка, как и нуэр, уже часто упоминались при описании моего первого путешествия. Со многими их юго-западными ветвями, граничащими с народами мору, митту и бонго, я входил в соприкосновение при моем путешествии из Макарака в область Бахр-эль-Газаль. Теперь я должен был при быстром переходе познакомиться с частью западных пограничных стран, а именно, с областью между Тонджем и Молмулом, населенной преимущественно племенем рек (джанге), по имени которого названо место причала прибывающих сюда судов. Западнее Молмула область племени динка распространяется еще на север, переходит там Бахр-эль-Джур и граничит примерно по 90 градусу северной широты с номадизированными, чисто арабскими племенами багара-эль-хомр. И эти области большей частью ожидают еще более подробного исследования, хотя вследствие богатства скотом именно племена динка часто подвергались нападениям со стороны торговцев рабами и слоновой костью. Большинство вывезенных в [226] прежнее время рабов принадлежало различным племенам динка, и многолетнее опустошение этих областей имело следствием прогрессирующее уменьшение поголовья скота.

Я пересек область Динка в узкой полосе земли между Молмулом и Тонджем, по которой с давних пор передвигалась большая часть людей, прибывающих из Хартума и отправляющихся туда. Правда, между Мешрой-эр-Рек и станциями, основанными ранее хартумскими торговцами, известны и другие караванные пути, лежащие к юго-западу и западу-юго-западу. Таковы дороги, по которым в 1863 году проходили Теодор фон Хейглин ⁴⁸ и доктор Штейднер ⁴⁹, затем орнитолог Антинори ⁵⁰ и др. Однако районы племени рек, через которые поддерживалась связь со станцией Джур-Гаттас, были наиболее исхоженными. Впрочем, и здесь пролегало много параллельных дорог по направлению к югу — западные ближе к Молмулу и восточные ближе к Тонджу. Одна из западных дорог, от Мешры-эль Туджар (место привала торговцев) к станции Джур-Гаттас, стала более известной, благодаря путешествию д-ра Швейнфурта в 1869 году. Настоящее мое путешествие проходило восточнее. На второй день пути в области племен рек, 19 марта, мы продвинулись довольно далеко вперед. Мы неустанно шли с раннего утра до захода солнца, делая только короткие остановки у колодцев и для приема пищи. Открытая равнина без каких-либо заметных возвышенностей изредка оживлялась кустарниковыми зарослями, в которых, однако, было много просек. Эти участки пути с парковым ландшафтом были приятной передышкой после утомительных переходов по высохшим болотам, по растрескавшейся, как бы ощетинившейся земле и облегчали путь.

Короткий переход в утренние часы третьего дня привел нас к почитаемому шейху динка Куджу. Перед нашим прибытием туда мы еще рано утром наслаждались видом великолепного лесного массива, который, однако, вскоре перешел в широкую безлесную равнину. В течение трех дней пути к вождю Кудж я видел только единичные жилища туземцев. Негры и здесь стремятся путем отхода в глубь страны избежать притеснений [227] со стороны проходящих караванов. Четвертый день пути привел нас к поселку вождя Матианг. К вечеру этого дня ландшафт изменился, резко отличаясь от ранее пройденной местности. В первые две трети пути еще видны были признаки той однообразной равнины, в которой чередуется более или менее густой или редкий лес со степью, покрытой зеленой травой.

Сегодня мы неоднократно проходили мимо небольших селений негров динка, находившихся под управлением вождя Мелау, у которого мы остановились отдохнуть и подкрепиться. В лесу резвились многочисленные стада цесарок, быстро бегающих взад и вперед и поспешно удаляющихся; испуганные антилопы убегали прежде, чем мы могли их хорошо рассмотреть; утром несколько жирафов, конечно, на значительном расстоянии от нас, высовывали свои шеи из высокой сухой травы (саванны) и долго привлекали мое пристальное внимание. Болотистые долины больших рек, протекающих в низменностях области Динка, являются родиной также и страуса, перья которого употребляются для головных уборов вождей. После обеда декорация переменилась, мы вступили в пожелтевшую камышеобразную высокую траву (саванну), которая сразу напомнила о болоте. Очень скоро она уступила широкой своеобразной низменности, показавшейся в первый момент затопленной. В настоящее время эта низменность была большей частью суха. В отдельных местах, однако, виднелись обширные пруды, которые после спада воды должны были быть очень богаты рыбой, что давало возможность неграм заниматься рыбной ловлей и делать большие запасы.

Своеобразие всей этой области, простиравшейся к Тонджу на восток, юг и юго-запад и приобретающей в половодье вид широкого моря, состоит в большом количестве выступающих над низменностью островов, многие из которых покрыты роскошными лесами. Они являются оазисами в высохшей местности. В некоторых местах к ним примыкают пруды, в гладкой поверхности которых великолепно отражаются высокие стволы деревьев. Во время разливов они становятся настоящими островами, на которых ютятся [228] туземцы. На одной из таких возвышенностей мы ночевали у вождя Матианга на четвертый день пути. Следуя через эту сплошь затопленную область в юго-западном направлении, мы на пятый день пути достигли реки Тондж.

У переправы через Тондж, по южному берегу которой мы в продолжение часа шли вверх по течению, впадает небольшая речка. Переправившись через реку на ее северо-западный берег, мы заночевали возле группы хижин.

Шестой день путешествия, 23 марта, привел меня к ближайшей цели, к зерибе Джур-Гаттас, через которую я уже проходил в 1877 году, так что здесь мои нынешние картографические съемки сомкнулись с прежними.

Я прибыл в Хартум с намерением посетить земли мангбатту на юг от Уэле. Из-за затора, образованного растительными зарослями на реке Бахр-эль-Джебель, я принужден был [229] начать свой путь из Мешры-эр-Рек; в ином случае должен был бы пройти через Ладо и землю Макарака. Из Джур-Гаттас в Мангбатту вела безопасная дорога, обычно используемая хартумцами, через Румбек, вдоль реки Роль, через область племен абака на юг. Эта дорога до области Макарака была мне знакома со времени моего первого путешествия. Поэтому я избрал ее неохотно, тем более что у меня возникло желание по пути на юг познакомиться с землями народа ньям-ньям. Выполнение этого намерения было теперь облегчено потому, что после войны с Солиман-беем были установлены дружелюбные отношения с некоторыми князьями страны Ньям-Ньям (Азанде). Ндорума, могущественный князь страны Азанде (Занде — единственное число, азанде — форма множественного числа. «А» — префикс, который во многих негрских языках к северу от экватора образует форму множественного числа. — Прим. авт.), ответил благожелательно на дружественное предложение Джесси-паши. Ближайшей целью моей экспедиции было путешествие к нему.

Более короткий и прямой путь туда вел к югу через земли негров бонго и белланда. Я предпочел идти через область Бахр-эль-Газаль к главному селению мудирии Дем-Солиман, с целью проводить Джесси-пашу. Свое путешествие из Дем-Бекир в область Азанде я решил предпринять позднее. Бондорф и слуги, сопровождавшие мой основной багаж, должны были достигнуть селения Ганда Бекира более коротким путем. По моему желанию, Джесси-паша тотчас же отправил посольство к вождю Ндоруме, с целью известить последнего о нашем прибытии и заверить его в моих мирных и дружественных намерениях.

Опираясь на приобретенное мною знание негритянских стран, я на этот раз не взял с собою арабов в качестве слуг. Я знал, что для обслуживания экспедиции наиболее целесообразно использовать местную молодежь, которая охотно отправляется с европейцами в путешествие.

Со мною следовали также несколько негритянских девушек, чтобы в пути молоть зерно и готовить мучную кашу. [230] Бондорф нанял двух мальчиков из племени мангбатту. Дни нашего пребывания в Джур-Гаттасе прошли быстро, частью в обработке полученных небольших путевых результатов, частью в приготовлениях к дальнейшему путешествию.

Я передал Джесси-паше половину взятых с собой семян для посевов европейских овощей в различных селениях области Бахр-эль-Газаль и заодно освободился от уже проросшего картофеля.

Привезенный мною из Мешры Balaeniceps rex важно расхаживал своими размеренными шагами взад и вперед по двору и по-прежнему внушал страх маленьким шимпанзе. Я вспоминаю некоторые неприятности, которые причинил нам полувзрослый, очень сильный и угрюмый шимпанзе. Он, как и другие, был доставлен из западной области Ньям-Ньям в прочной клетке. На остановке для него тотчас же изготовляли небольшой шалаш, огражденный деревянной решеткой с запором. Однажды, когда мы сидели с Джесси за столом, животное выбралось из своей огражденной решеткой клетки; слуги и вообще все, кто находился во дворе, убежали. Полагая, что нам придется драться с этим получеловеком, мы вооружились достаточно крепкими палками, но беглец не обращал на нас внимания и прогуливался с мрачным видом между хижинами. Я приказал прибежавшим солдатам, расквартированным там, перебросить через решетку в шалаш шимпанзе содержимое наших тарелок и затем удалиться. Действительно, чудовище вскоре возвратилось в свое жилище, чтобы полакомиться нашим обедом. Конечно, на будущее время шимпанзе был помещен под более надежный запор. Маленькие молоденькие шимпанзе, появившиеся лишь с недавних пор в наших зоологических садах, не могут идти ни в какое сравнение с этим экземпляром, так как они, несмотря на свои крепкие челюсти, безобидные дети. Хотя вышеупомянутое животное было лишь полувзрослым, оно уже обладало изумительной силой. Мы еще встретимся с некоторыми совершенно взрослыми экземплярами, убитыми мною в лесных чащах во время моих тяжелых странствований. [231]

Наконец наступило время нашего отъезда из Джур-Гаттаса. За несколько дней до этого я отослал в сопровождении драгоманов сто тридцать тюков в стоянку Ганда. До этого пункта я путешествовал вместе с Бондорфом, моими новыми слугами и остальным грузом, но и на этот раз без Джесси. 5 апреля остававшиеся проводили нас, по обыкновению, из поселения, и переход начался. Дружески преподнесенные дары: корзины с мукой, молочные козы с козлятами, козы и овцы для убоя следовали за нашей маленькой процессией, возглавляемой носильщиками из племени мадиок народности динка.

В первый день пути мы вышли на дорогу, знакомую мне с прежних времен, и двинулись по направлению к малой зерибе Драхр (Абу-Гурун). Молмул в месте переправы оказался сухим, но по обе стороны русла реки попадались пруды, богатые рыбой. Негры этой области принадлежат к племени джур и находятся в подчинении вождя Фин, мимо селения которого мы проходили на следующий день. На маленькой стоянке мы встретили больных египетских солдат, имевших жалкий вид; лохмотья едва прикрывали их наготу. Они так же, как и многие другие, с нетерпением ожидали парохода для отправки в Хартум.

Пошли первые для этих широт легкие дожди. В этих краях времена года разделяются на два дождливых периода — большой и малый. Малый, нерегулярный, период длится с марта до апреля, большой начинается, как правило, в середине мая и часто длится вплоть до октября. Таким образом, уже несколько недель угрожал дождь, но пока дело ограничивалось незначительными осадками.

Сегодня горизонт также покрылся грозовыми облаками, и мы совершали свой путь при сплошь облачном небе, но дождь так и не выпал. Это — первые ранние дожди в харифе (дождливом сезоне); за этим периодом следует, как я уже сказал, снова период засухи продолжительностью в один или несколько месяцев.

Во время первого моего путешествия я шел из зерибы Драхр дальше через Джур-Ауэт. Эта станция была, однако, [232] разрушена во время последней войны, и я прошел несколько южнее мимо группы селений вождя Фин к старейшине бонго Джабаи. Границы различных негритянских областей можно определить лишь весьма приблизительно, потому что обстановка основательно изменилась из-за постройки станций и поселений арабов. Так и здесь среди негров джур можно встретить переселившихся сюда людей племен динка; шейх Джабаи, из племени бонго, со своими родичами подчинился вождю Фин. Даже вожди, живущие вблизи станций, радуются совсем малостоящим подаркам, так как почти ничего не получают от правительства; это подтверждается тем фактом, что Джабаи заметно обрадовался, получив от меня скорее шуточные, чем ценные подарки: пустую коробку из-под папирос, два сухаря, кусочек сахара, несколько спичек и лоскут материи. Негры области Бахр-эль-Газаль зарятся на материю, в то время как некоторые племена у Верхнего Нила, например бари, куску материи предпочитают горсть табака.. К сожалению, однако, того количества ткани, которое правительство посылает в негритянские страны, едва хватает для самых необходимых потребностей служащих. Только привилегированные туземцы могли иногда получать подобные подарки.

Мои молодые слуги наслаждались сегодня мясной пищей, редко получаемой ими. Мало разбираясь в подобных вещах, они находили замечательно вкусным мясо убитого журавля. Впрочем, не следует пренебрегать мясом этой птицы, несмотря на то, что оно выгладит черноватым; ведь в некоторых странах Южной Европы серый журавль считается лакомством.

Наоборот, наши с Бондорфом трапезы были теперь весьма экономными по сравнению с обильными обедами у нашего хозяина Джесси в Джур-Гаттасе. Я не разрешал убивать коз и овец; они должны были идти с нами к Ндоруме, так как я знал, что в стране Ньям-Ньям нам, может быть, годами не придется видеть какой-либо убойный скот. Вблизи разрушенной зерибы Ауэт я снова вышел на дорогу своего старого маршрута. Это место напомнило мне о приключении, происшедшем с моим негритенком Морджаном, который был [233] здесь украден работорговцами, но убежал от них ночью и возвратился ко мне.

У реки Джур я осматривал первые укрепления, возведенные на этом участке по распоряжению Джесси во время войны против Солимана, когда восставшие еще владели селением Кучук-Али. Отсюда войска Джесси отбрасывали их все дальше к западу до тех пор, пока, наконец, не произошло решительное сражение перед Дем-Солиманом. Там повстанцы, после храброго сопротивления, были с большими потерями окончательно разбиты. Войска Джесси победоносно вошли в Дем-Солиман. Предводитель восстания Солиман-бей Зибер искал свое спасение в бегстве, однако ему не удалось избегнуть своей участи. Он, сын еще и теперь интернированного в Каире Зибера, преследуемый и затравленный Джесси, попал в плен и, вместе с другими из своего рода, был по приговору военно-полевого суда расстрелян.

Уровень воды реки Джур составлял в настоящий момент два фута. Мы перешли реку вброд и на противоположном берегу вскоре достигли вновь построенного поблизости селения Кучук-Али; прежнее поселение, которое я раньше посетил, было разрушено в последнюю войну.

Народ джур до сих пор выгодно отличается от соседей своим трудолюбием в добывании железа и искусством в его обработке, что было отмечено еще первыми посетителями страны. С дороги часто можно видеть маленькие примитивные печи, установленные для этой цели. В остальном участок пути до селения Bay не представлял ничего нового и достойного внимания, так как дорога туда совпала с моим первым маршрутом. Между реками Джур и Bay (последняя имела теперь также высоту уровня воды не более двух футов) появились большие плато, поверхность которых покрывали слои железняка. Судя по находящимся в европейских музеях образцам, эту породу можно назвать латеритом, так как нет, по-видимому, никакой разницы между красноватым камнем Верхнего Нила и такой же породой Конго. Эта порода, помимо содержания железа и преобладания [234] красного цвета, имеет разнообразные свойства. Неплодородие почвы не является здесь необходимым следствием присутствия латерита. В более глубоких местах с каменистым грунтом образовались лужи воды после дождей. Кругом носилось множество великолепных пестрых бабочек, — зрелище, которое в Африке можно наблюдать только периодически, и то лишь во влажных районах. Местность отличается богатой, пышной растительностью.

Напомню об уровне воды обеих рек во время моего первого путешествия: там, где мы тогда в позднее дождливое время пользовались лодками для переправы через эти реки, теперь можно было беспрепятственно перейти по мелкой воде.

Джесси-паша намеревался сделать селение Bay столицей провинции, мудирии Бахр-эль-Газаль. Bay было вполне для этого приспособлено, благодаря своему расположению у реки. Отсюда могли во всякое время года отправляться вниз к Мешре-эль-Рек плоскодонные барки с товарами (опыт уже доказал возможность этого) и доставлять вверх по течению, в Bay, прибывающие в Хартум грузы. В половодье даже пароходы могли бы приставать к поселению Bay. Благодаря этому туземцы постепенно освобождались бы от утомительного и требующего много времени подневольного труда носильщиков и могли бы быть использованы для земледельческих работ. При прямом сообщении по реке с Хартумом стало бы возможным и выгодным экспортировать различные изделия этих, хотя и отдаленных, но богатых продуктами стран. Прежняя отправка грузов из Мешры, при наличии транспортных затруднений, не могла приносить никакого дохода. Для некоторых предметов, как, например, для великолепного строевого леса, вывоз был вообще невозможен. Следует заметить, что провинция Бахр-эль-Газаль и близлежащие районы далеко превосходят изобилием продуктов все местности, граничащие с Бахр-эль-Джебелем; население также стоит на более высокой ступени культуры, охотнее и успешнее воспринимает возможности улучшения своего положения, чем народности верховий Нила. [235]

Страны Макарака являются житницей зерна и многих других продуктов, главным образам для мудирии Ладо. Что касается вывоза из стран по Верхнему Нилу, то он весьма ограничен, — только лежащие глубже страны могут быть использованы для этого. Годные для вывоза предметы, в первую очередь слоновая кость, прибывают большими массами из более отдаленных районов в Макарака, а оттуда транспортируются в Ладо.

Bay же расположено частью в плодородных областях, частью у границ стран, производящих или способных производить, пересеченных большими притоками Бахр-эль-Газаля. Многие из притоков судоходны для лодок на значительном протяжении и могут, таким образом, стать полезными для перевозки местных изделий. Чем больше перевозится товаров и изделий по водным артериям, тем больше негры освобождаются от ненавистной службы носильщиков.

На станции Bay меня нагнал Джесси-паша. Отсюда я двинулся в двухдневный переход к зерибе Бизелли один, так как губернатор должен был еще закончить свои служебные дела в Bay. Поход из Bay привел меня на новую дорогу и в незнакомую область. В первое мое путешествие по этой провинции я от Bay прошел западнее, а затем отправился в обратный путь; теперь же мы двинулись на северо-запад от селения. Дорога к зерибе Бизелли вела через редкий лес, обломки латеритовых скал, по волнистой местности с подъемами и спусками. Остановившись на ночлег возле хижины вождя Медиока, мы достигли зерибы лишь утром следующего дня. Ночевали под открытым небом. В подобных случаях я располагал носильщиков в круг, в середине которого помещались мы с личными слугами, вьючными животными и козами. Против ночных грабителей — гиен и леопардов — должны были поддерживаться костры.

Племена джур, а также и племя вау, по имени которого названы селение и река, воздвигают постройки из глины для хранения очищенного зерна. Эти хранилища в несколько метров высотой подобны обычным резервуарам для воды (так называемым бурмам). [236]

Хранилища для зерна воздвигаются главным образом для защиты от крыс и других животных, которые не могут проникнуть через толщу стен, даже если глина и не обожжена. Подобные хранилища сооружаются также и магометанскими племенами Судана и называются там «гута». Д-р Шлиман, при своих раскопках в Трое, нашел глиняные сосуды больших размеров, служащие для тех же целей. В этих продуктовых хранилищах имеется установка в виде высокого стола с деревянной решеткой, под которой поддерживается огонь. Стол служит для вяления разрезанного на куски мяса. Кровля и стропила крыши этих складов из-за дыма и жара становятся темно-коричневыми, почти черными, а внутренняя сторона крыши блестит, как лакированная.

В утренние часы нашего похода к Бизелли мы видели в стороне от дороги большого кабана, бегущего к бамбуковой роще, но он избежал охотничьего пыла моего слуги Адатама. Позже был ранен буйвол, но также не попал в котел, так как во время перехода невозможно преследование раненого зверя. Новая зериба Бизелли красиво расположена. Место, которое посетил д-р Швейнфурт в 1871 году, лежало дальше к северу. До этого путешественника весь упомянутый район стал известен, благодаря исследованиям Теодора фон Хейглина и д-ра Штейднера.

К югу от селения возвышается несколько небольших гор; к северу, в десяти минутах ходьбы, виднеется низменность реки Гитти и красивый лиственный лес, непосредственно примыкающий к зерибе. Население этой области смешанное: тут и джур и бонго. Бонго распространились на север и запад, отделяя племена джур, динка и митту-мади от племен азанде.

Местные женщины бонго носят в нижней губе большую деревянную втулку диаметром от 3 до 4 см и высотой от 2 до 3 см. Чтобы дать отдых отяжелевшей губе, они часто, когда садятся на корточки, опираются губой о колено.

Из селения Дембо, с севера, в Бизелли пришел Гнауи-бей. Он наследовал от своего отца несколько поселений в северной области. Также на западе в стране банджия приказчики [237] Гнауи-бея содержат ряд унаследованных им станций, которые до сих пор официально не перешли к правительству. Гнауи находился в таком исключительном положении, потому что этот могущественный владелец зериб, хартумский торговец, совместно со своими людьми сражался против Солимана в качестве союзника Джесси.

На запад от поселения Бизелли (названного так по имени одного из прежних владельцев) дорога ведет к Дем-Солиман. Вскоре после выступления мы дважды перешли реку Гитти. Долина этой реки бедна растительностью; в русле реки в этот период года появляются пруды. Нельзя не отметить, какое значение имеет река в период дождей с ее разливами и болотами, которые затем застаиваются. В полдень мы в третий и последний раз переправились через Гитти и вскоре остановились на другом берегу для ночлега. Так как местность, где мы расположились лагерем, была необитаемой, да и дождь мог неожиданно нагрянуть, мои носильщики, впервые за время этого путешествия, построили тростниковые шалаши. Погода между тем оставалась ясной. В своем дневнике я нахожу следующую запись по поводу этой ночи: «Я сижу в настоящий момент, в 12 часов ночи, под открытым небом у рабочего стола при свете фонаря; большая часть лагерных огней потухла и время от времени вновь вспыхивает, когда освобождающийся горшок для варки пищи переходит в руки кого-либо другого, кто в позднюю ночную пору варит себе кашу из зерна. Тишина ночи прерывается только храпением людей и хлопаньем крыльев ночной птицы».

Во второй день пути дорога большей частью шла лесом, так что горизонт был закрыт и гор Казанга (которые я нашел нанесенными на прежних картах на юге путевого маршрута) не было видно. В качестве ботанической справки сообщаю, что в этих краях часто встречается средней величины дерево Erytrophlaeum guineense с листвою акации и белыми цветами, кора которого обладает замечательным свойством. Это та самая древесная кора, которую различные негритянские племена на западе континента используют для [238] изготовления ядовитого напитка. Говорят, что эритрофлеум является здесь болеутоляющим наркотическим средством, дающим удивительный эффект.

Перед обедом мы переправились через реку Панго, также значительную только во время дождей, и очутились снова в неприветливой местности, где разбили ночной лагерь. Охотничье счастье нам сегодня сопутствовало. Адатам убил небольшую антилопу, а люди Ганды застрелили в районе лагеря молодого жирафа, так что мяса стало вдоволь, и вскоре у огня развилась оживленная деятельность. Язык и котлеты из мяса жирафа были очень вкусными. Мясо одной ноги я велел разрезать на куски и закоптить над огнем для длительного хранения. Арабы называют вяленное таким образом мясо «шармут» (лоскут); в этом виде оно долго сохраняется в пути.

Я еще долго бодрствовал и до глубокой ночи время от времени раздувал огонь под коптящимся мясом.

На следующий день дорога проходила через редкий лес, который в одном месте, к нашему удовольствию, сменился большим количеством делебовых пальм. Позже нам встретились обширные участки великолепного высокоствольного леса, напоминавшие местами английские парки. Местность, до этого плоская, чуть волнистая, становилась к западу все более неровной. Латеритовый покров все чаще прерывался выходами гранита. Мой слуга преследовал антилопу, но она лишь поздно вечером была доставлена в лагерь, и люди в приподнятом настроении до глубокой ночи лакомились мясом. Если негры умеют, даже во время голодовок, сохранять большую долю своей жизнерадостности, то при полных горшках и особенно при наличии мясной пищи их жизнерадостность проявляется в ликующем веселье.

На третий день пути после отбытия из Бизелли после короткого перехода мы достигли зерибы Дем-Идрис, или Ганда; и здесь старое селение было разрушено во время войны с Солиманом, а теперешнее заново построено восточнее — в пятнадцати минутах ходьбы. Уже накануне мы перешли из области бонго (за время нашего двухдневного пути мы не встретили ни одного их жилища) в страну племени голо. Пройденный сегодня район носил следы успешной колонизации, но все еще было видно много опустошений в результате войны. Должно быть, Солиман предал беспощадному разграблению как раз этот хорошо культивированный район.

Многочисленные хижины вождя Казо давали наглядное представление о могущественном положении этого негритянского старейшины. Широкая перспектива открывается взору на север; за низменностями и покрывающими их лесами видны цепи небольших гор. Вблизи поселения Ганда справа у дороги тянутся холмы.

В Ганде я застал свой багаж, высланный ранее из Джур-Гаттаса. Ближайшая дорога в Дем-Бекир идет к югу через зерибу Зибер-Алла. Из Дем-Бекира должно было начаться путешествие к Ндоруме, поэтому я теперь из Ганды послал вперед Бондорфа со всем лишним багажом и большей частью прислуги по прямой дороге к селению, в то время как сам пошел дальше к мудирии Дем-Солиман (ранее Дем-Бекир).

В Ганде я дождался Джесси-пашу. С ним прибыл и Саати-эфенди, тогдашний мудир провинции Бахр-эль-Газаль, и Гнауи-бей. На следующий день мы совместно отправились дальше в Дем-Солиман. Вечером перед нашим отъездом моя шарманка, к великому удовольствию всего здесь собравшегося общества, исполнила богатую музыкальную программу. Также и многие другие из моих вещей, которые можно было достать из багажа, вызвали восхищение; разнообразные предметы были розданы и с благодарностью приняты.

Форсированный переход привел нас из Ганды к реке Куру. Пейзаж всей этой области имеет однообразный характер. В этот день одно происшествие привело наш караван на несколько минут в страх и смятение. Внезапно из задних рядов каравана раздался крик: «Пчелы, пчелы!» Все бросились с невероятной быстротой вперед, пустив верховых животных в галоп. Тревога оказалась, правда, ложной; но Джесси рассказал мне позже, что на этом участке пути люди уже неоднократно подвергались нападению пчелиных роев и бывали [240] жестоко искусаны. Отсюда страх перед пчелами, который и был причиной сегодняшней тревоги.

В настоящее время уровень воды реки Куру был только в один фут высотой. Дно реки частью песчаное, частью скалистое. Один из притоков этой реки арабы назвали «Зилек», по имени высокоствольного дерева, растущего на берегах. Завершая сегодняшний маршрут, мы перешли хор эль-Ганам («Козья река»). Река имеет подковообразную форму у места переправы и течет между крутыми, обрывистыми берегами.

Сегодня должен был состояться торжественный въезд в селение. Джесси-паша со своей многочисленной свитой, мудир Саати, Гнауи-бей, чиновники и писцы надели на последней остановке праздничные одежды. О прибытии губернатора население было извещено. Солдаты выстроились позади своих офицеров, и все мы торжественно въехали в селение. Я покинул Джур-Гаттас 5 апреля, но только 17 апреля достиг мудирии провинции Дем-Солиман. Эта главная станция — самое замечательное из всех подобного рода арабских селений в странах негров, которые я видел в течение нескольких лет. Вокруг зерибы тянется укрепленный забор из кольев высотой в 8 м. Внутри отдельные дворы отделяются друг от друга крепкими плетеными циновками высотой в 4 м. За этими дворами возведены большие, просторные хижины с коническими крышами. Жилище Солиман-бея, теперь занятое Джесси-пашой, соответствовало по своему архитектурному стилю двухэтажному хартумскому дому; в поселении было также несколько других построек из прочного кирпича и соответствующие своему назначению складские помещения.

Своим посещением Дем-Солимана я преследовал двойную цель. Я не только хотел познакомиться с областью и этим важным пунктом, но также, воспользовавшись дружескими предложениями Джесси, заменить часть пришедшего в негодность снаряжения нужными мне предметами. Свои наличные деньги я израсходовал при закупках в Фашоде. Джесси-паша пошел мне навстречу, и я, благодаря любезно одолженной им сумме [241] денег, приобрел в правительственных складах мыло, свечи, спички, рис, сигары, табак, арабские жилеты, обыкновенный порох и свинец. Также приобрел из частных рук великолепное ружье («Экспресс-Рифле») с 1500 патронами, ружье меньшего калибра и два простых ружья. Осел, более выносливый, чем все приведенные из Хартума животные, увенчал мои закупки в Дем-Солимане. Оставшиеся после расходования деньги я взял с собой. После того как я удостоверился, что от Бахр-эль-Газаля смогу располагать носильщиками, я не упустил возможности пополнить запасы некоторых вещей.

По предложению Джесси-паши, я взял с собой для вождя Ндорумы следующие подарки: большую турецкую медную литавру, арабский бурнус, вышитый шарф, красные башмаки и одно ружье с несколькими патронами. Перед отъездом из селения я, конечно, написал письма и отчеты для Хартума и Европы. Из мудирии Дем-Солиман большая дорога ведет на север, в арабские страны, через Шекку в Кордофан, через Гофрат эн-Нагас в Дарфур. Эти дороги еще с прежних времен использовались арабскими торговцами, по ним было вывезено в северные страны большинство рабов. С тех пор как надзор за вывозом рабов на Ниле стал строже, движение по этим грунтовым дорогам увеличивалось, так как они давали возможность работорговцам избежать обходных путей. Можно было бы, хотя и произвольно, в направлении с севера на юг, восточнее мудирии, провести границу между упомянутым племенем голо и далеко на запад от мудирии распространившимся племенем кредж. Я говорю — произвольно, потому что здесь должен повторить, что при смешении народностей, явившемся следствием насильственного господства арабов, нет возможности провести в настоящее время [242] точную границу между племенами, здесь живущими. Все же следует упомянуть, что к западу от реки Куру простирается область народа кредж, распадающегося на многие небольшие племена; здесь же встречаются и другие племена, частью ранее покоренные кредж, частью осевшие позднее, во время владычества арабов.

Мое пребывание в Дем-Солимане длилось с 17 до 23 апреля. В гостеприимном доме Джесси я хорошо отдохнул. При своем отъезде я получил от заботливого друга достойный благодарности подарок — дойную корову с теленком. Их я взял с собой к Ндоруме, в мое будущее временное жилище. Для ухода за ними и козами был приставлен знакомый с этим делом мальчик-динка Фараг. Мангбатту, ньям-ньям и все другие народы, не разводящие сами домашних животных, не умеют с ними заботливо обращаться. На Ниле для ухода за скотом, так же как и в Макарака, используются преимущественно бари; в области Бахр-эль-Газаль для этой цели приспосабливаются люди из племен динка и нуэр. Уход за скотом у всех негритянских народов возлагается на мужское население, которое также занимается доением. [243]

Из Дем-Солимана к князю Ндоруме

Из Дем-Солимана мы шли в западном направлении, затем повернули в Дем-Гуджу, на юг. В связи с поздним отъездом из мудирии дневной переход был коротким. В необитаемой местности, в редком лесу, были сооружены тростниковые шалаши на ночь. До Дем-Гуджу было еще далеко. Из Дем-Солимана я следовал по другому направлению, нежели мой предшественник д-р Швейнфурт. Его путь проходил через реку Бири, и он достиг Дем-Бекира по западной дуге. Я же, наоборот, нигде не переходил реки, так как Дем-Гуджу находилось далеко к востоку от Бири. По дороге туда я встретил носильщиков и Земио, князя азанде. Его область лежит на юго-западе. Он шел со своими людьми в мудирию Дем-Солиман, чтобы доставить туда слоновую кость, каучук, кур, мед и т. п. Многие из его людей представляли собой несомненный тип азанде и напомнили мне тотчас макарака и бомбе. С Земио, которого я видел впервые, я вступил позже в живое общение, хорошо познакомившись с ним благодаря долгому совместному пребыванию. Он стал моим лучшим и самым дорогим другом среди всех туземных властителей.

Старое Дем-Гуджу было во времена свободного передвижения торговцев значительно более важным местом. Оно служило опорным пунктом для всякого рода авантюристов, совершавших экспедиции в соседние области для охоты за рабами. Эти экспедиции являлись скорее разбойничьими набегами. Поэтому Дем-Гуджу известен был тогда как невольничий рынок, откуда купленный живой товар отправлялся [244] дальше. Эти условия часто менялись благодаря повысившейся бдительности правительства. Но прежде, чем Гордон-паша мог обратить внимание на воспрепятствование вывоза рабов как вниз по Нилу, так и по большим караванным дорогам через Шекку и Гофрат эн-Нагас, торговцы рабами двигались по прямой дороге на север из стран, лежащих далеко от области Бахр-эль-Газаль. Всю область на западе и юге торговцы обозначали собирательным названием Фертит, Дар Фертит, вульгарным наименованием нубийцев, под которым нельзя понимать какую-либо определенную страну и, следовательно, какую-либо границу. В Дем-Гуджу при моем прибытии жили, кроме немногих правительственных служащих, некоторые нубийцы со своими рабынями. Здесь организовалось небольшое производство плетения корзин; вырабатывались главным образом очень красивые пестрые, украшенные бисером и жемчугом корзины. Корзины с плетеной крышкой в виде миски для хлеба и другой еды предназначались для замены стола. Я приобрел одну такую корзину для своих потребностей и для этнографической коллекции.

Управитель селения задержал поставку носильщиков, и это заставило меня остаться еще на один день. Короткий переход (26 апреля) привел нас из Дем-Гуджу к вождю племени кредж Гагго. Быстрый переход через эту область позволил мне лишь бегло взглянуть на жизнь, занятия, обычаи и нравы негритянских племен области Бахр-эль-Газаль. В этих северных негритянских областях жилища — круглой формы с конической крышей, покрытой соломой. Входные отверстия так низки, что проникнуть внутрь хижины можно только на четвереньках. К хижинам примыкают миниатюрные соломенные навесы на палках, небольшой высоты; под ними помещается маленькая посудинка, формой напоминающая большие сосуды для воды. Эти похожие на детские игрушки сосудики встречаются также и у других народностей и являются признаком смутного представления негров о таинственных силах. Они ставят нас перед неясной и неразрешенной загадкой, перед самым трудным из всех вопросов, [245] касающихся детей природы: действительно ли негры этой части Африки верят в какое-то высшее невидимое существо? Арабы обозначают подобные сосуды негров словом «Аллах» (бог) или «Куджур» (волшебник, могущий творить добро и зло).

Следующий переход привел нас от Гагго к другому вождю племени кредж — Ганаго, селение которого расположено вблизи верхнего течения Куру. Истоки этой реки находятся на расстоянии одного дня пути отсюда. Эта местность замечательна как часть водораздела между самыми большими реками африканского материка — Нилом и Конго. К северо-западу воды стекают отсюда в Бахр-эль-Газаль, а к югу и юго-западу текут в Мбому и вместе с водами последней в Уэле-Макуа.

В это время года каждую ночь выпадала сильная роса. Трава, почти в метр высотой, была утром совсем мокрая, но теплые лучи солнца быстро высушивали траву, а также обувь и платье. 27 апреля мы прибыли из Ганаго в зерибу Дем-Бекир, где я застал Бондорфа и мой багаж. Около 6 часов мы вышли оттуда. Вскоре перешли Куру, шириной в этом месте в десять шагов, и два небольших водотока. Местность была волнистая, однообразная, с часто встречающимися кустарниками и редким лесом. По моим наблюдениям на этом участке пути, вся эта область мало населена. И здесь последние [246] войны побудили туземцев покинуть свои насиженные места и уйти от селений чужеземцев-угнетателей. В 12 часов мы стояли, наконец, у края широкой травянистой низменности, простиравшейся на юг. По ней протекала с запада на восток речка Дуро, у которой и была расположена зериба Дем-Бекир. Вскоре я вошел в зерибу. Вдали, к западу и востоку, были расположены хижины племени голо.

Своих людей и багаж я нашел в хороших, просторных жилищах. В Дем-Бекире я устроился на несколько дней по-домашнему, чтобы ожидать прибытия послов вождя Ндорумы, так как о моем предстоящем посещении его известили из Джур-Гаттаса.

Послы Ндорумы прибыли в Дем-Бекир. Их сообщение о том, что за ними следует сам князь, меня очень поразило. Я велел приготовить все необходимое для достойного приема, и вскоре после этого прибыл сам Ндорума. Мне стало ясно, почему он явился лично. Он хотел удостовериться в цели моего путешествия к нему и убедиться в том, что я не пришел в его страну с враждебными намерениями. Для сознания князя было непостижимо, как я решился совершить путешествие, посетить также и его страну с таким незначительным числом сопровождающих. Он и позже этому удивлялся, так как до сего времени через его область обыкновенно проходили только в сопровождении сотен вооруженных солдат, готовых отразить нападение. Для торжественного приема князя азанде мои слуги надели праздничные платья: русскую крестьянскую одежду, пестрые ситцевые рубахи и штаны, которые я взял с собой в большом количестве для подарков. Я выстроил своих людей, и когда Ндорума со свитой появился вблизи наших хижин, пошел к нему навстречу в сопровождении Бондорфа, правителя Эль-Маас и других, дружески его приветствовал, повел под руку в предназначенную для приема хижину и усадил в кресло.

Итак, неожиданно быстро я очутился перед тем могущественным властителем народа ньям-ньям, который много раз наводил ужас на хорошо вооруженные экспедиции арабов и в 1871 году полностью уничтожил в сражении две [247] такие экспедиции. Он напомнил мне портрет короля мангбатту Мунзы в книге д-ра Г. Швейнфурта (Georg Schweinfurth. Im Herzen von Africa. Bd I-II, 1874.): лицо — типичное для негров занде. Тонкие, энергичные черты, большие живые глаза свидетельствовали о сильной воле.

Сильно выдающиеся скулы, которые вместе с широкими крыльями носа придают лицам негров несколько дикое выражение, были характерны также и для Ндорумы, но губы у него были лишь умеренно вздуты. Верхнюю губу обрамляли небольшие усы. Небольшая растрепанная бородка сужалась книзу, частично переходя по сторонам в редкую растительность, опушавшую всю нижнюю челюсть. Волосы на голове, по обычаю азанде, были заплетены в косы, однако несколько небрежно. Они выступали из-под тарбуша и обрамляли затылок. Как все властители ньям-ньям старых времен, Ндорума не имел на себе никаких украшений. Его одежда состояла из обычного для азанде «рокко». Последнее представляет собою материю из коры дерева (вида фикуса, уростигма), которую изготовляют путем длительного выколачивания. Подобную материю делают и носят многие народы Центральной Африки; ее качество зависит от способа обработки. Ньям-ньям применяют для одежды небольшие куски этой материи. Такой кусок продергивается между ногами, верхние концы его спереди и сзади подхватываются поясом; на бедрах материя свободно отходит в стороны. Таким образом получается передник, покрывающий своими складками область бедер. В этом обычном в его стране рокко высокая, статная фигура Ндорумы выглядела прекрасно. Сидя, он любил принимать несколько небрежную позу, немного сгибая спину, но при этом в его движениях не было ничего угловатого. Наоборот, его манера держаться была полна природного достоинства.

В последние годы Ндорума многократно сталкивался с арабами и хартумцами и уже немного научился их языку. Его независимость и могущество были ниспровергнуты около полутора лет тому назад, после войны, которую вел против [248] него магометанин — управляющий бывшими зерибами Зибера в западной части области Азанде — Рафаи-ага, который сыграл в истории негритянских стран Египта значительную роль. Ндорума, насильно принужденный обстоятельствами, признал верховную власть нубийцев (под наименованиями «нубийцы», «суданцы», «хартумцы», «магометане», «судано-арабы» я имею в виду магометан-чужеземцев, вторгшихся через Хартум, Шекку или Гофрат эн-Нагас в страны негров). До сих пор Ндорума видел много египтян, но еще не видел ни одного европейца, поэтому я для него представлял немалый интерес. Он был полон любопытства.

В начале беседы я поставил его в известность о дружественных намерениях Джесси по отношению к правителям и вождям негритянских областей; передал приветы Джесси и сообщил, что мне поручено привезти ему подарки, которые при вторичной встрече и были торжественным образом вручены. Каждый из моих слуг, стоящих полукругом, держал в руках один из подарков. Я же сам обратился к вождю с речью относительно моего путешествия в его страну, о моих целях и дружественных намерениях. При этом я подчеркнул, что из-за большого числа носильщиков и багажа меня из Дем-Бекира будут сопровождать несколько солдат до границы его страны и что при моем дальнейшем продвижении я как мирный путешественник надеюсь на поддержку вождей этой страны. Ндорума — первый, на которого я с доверием возлагаю ответственность за безопасность мою, моих людей и вещей. Все это я выразил Ндоруме в длинной речи образным языком, как это любят негры. Мой слуга Фараг служил переводчиком. В заключение я заверил Ндоруму, что был очень рад лично приветствовать его здесь и что хотел бы узнать, примет ли он меня охотно как гостя, потому что — так я закончил — только в этом случае я отправлюсь в его страну. Вслед за этим я вручил подарки. Как я и ожидал, в результате Ндорума дал обещание и заверения, удовлетворившие меня. Его желанием было скорее возвратиться, чтобы, как он сказал и чему я охотно поверил, успокоить свой народ [249] относительно целей моего путешествия в его страну. Я же должен был выступить через несколько дней.

Я распаковал много вещей, столь редких для этих детей природы, и возбудил их удивление и восхищение. Тут были всякого рода музыкальные и шумовые инструменты, иллюстрированные книги и тому подобные вещи, которые должны были служить мне для того, чтобы развлекать мою черную публику и держать в хорошем настроении негров, в услугах которых я нуждался.

Вечером, когда стемнело, мои мальчики-слуги и присоединившиеся к ним чужие из числа прибывших устроили шествие с пестрыми бумажными фонарями. Я надел на них шутовские и звериные маски, которые придали маленьким черным чертенятам веселый и комический вид и некоторое время, пока не прошло первое очарование, внушали им страх. Многие оробели, среди них также и женщины, наблюдавшие издали, и разбежались с шумом и криком. Вскоре однако испуг сменился шумным ликованием, к которому присоединились звуки моей шарманки. В установившейся тишине они внимательно прислушивались к громким звукам, раздававшимся в дикой африканской местности.

Я чествовал, как мог, своего вновь приобретенного африканского друга, властелина народа азанде. Он покинул Дем-Бекир на следующее утро (3 мая), не только совершенно успокоенный, но, по-видимому, и в высшей степени довольный путешествием к нам и даже несколько опасаясь, что, может быть, мы к нему не придем. При нашем расставании он обещал по возвращении домой тотчас же распорядиться приготовить все необходимое для сооружения нашей хижины; при этом я только просил подождать с постройкой до нашего прихода. Я чувствовал себя, после первого свидания с Ндорумой, свободным от некоторых забот, мучивших меня до этой поры. Но в Африке, когда исчезает одна забота, путешественника ожидают новые; они и меня не надолго оставили. Но я не буду входить в подробности тех огорчений, которые причинили мне самые близкие лица из моего окружения. [250]

Дни после отъезда Ндорумы прошли в беспрестанном приготовлении к нашему отбытию; наконец, приобретенные вещи были хорошо упакованы. Сорок пять нош зерна дурры (Sorghum vulgare) и муки добавились в Дем-Бекире к моему багажу. В области вождя Ндорумы, по рассказам, мало сеют зерновые, особенно дурру, тогда как телебун (Eleusine coracana) можно достать (последний широко распространен в тропической Африке, в Индии и в Южной Аравии и представляет собой звездообразно расположенные колосья на коротком стебле). Поэтому я взял с собой зерна на первое время нашего пребывания у Ндорумы, чтобы с самого начала не быть там в тягость людям и в случае необходимости питаться из собственных запасов. Письменные работы и отчеты заполняли остающееся свободное время дня и долгие вечера. Но вот наступило 6 мая, и я назначил наш отъезд на следующее утро. В направлении к югу Дем-Бекир был последним поселением арабских торговцев в области Бахр-эль-Газаль. От Мешры-эр-Рек сюда я шел по пути следования д-ра Г. Швейнфурта в 1871 году. Он двигался тогда от Дем-Бекира в восточно-северо-восточном направлении назад, к поселению Bay, тогда как я направился в южную сторону, во многом еще незнакомую. Обширная область к югу от Дем-Бекира была до моего путешествия известна только по справкам, которые наводили Швейнфурт, Теодор фон Хейглин, и по рассказам арабских торговцев, и в грубых чертах, конечно, очень неточно, была нанесена на карту. Никогда не ступала нога европейца в эти области, представляющие большую часть территории народа азанде. Достопамятное путешествие д-ра Г. Швейнфурта проходило значительно дальше на восток мимо отрогов гор области племен азанде. Там долгое время пробыл также итальянский коллекционер Пьяджа, он был первый, кто дал нам более точные сведения о народах азанде, но его картографические данные никуда не годны.

Единственный европеец, кто за несколько лет до меня прошел западную часть области моего исследования страны азанде и банджия, это грек д-р Потагос, врач, ставший [251] известным благодаря его, полным приключений путешествиям по Африке. Его фантастические впечатления и картографические ошибки содержатся в первом томе его путешествий (Dix annees de voyages dans l’Asie centrale et 1'Afrique equatoriale par le docteur Potagos, tome premier. Paris, 1885.).

Одновременно с д-ром Потагосом совершал свое уже упомянутое путешествие к реке Шинко и мой спутник Бондорф. Но о путешествии Бондорфа письменные данные отсутствуют. Преемник Джесси-паши на посту губернатора провинции, Лептон-бей, во время моего путешествия пересек северо-западную область на западе провинции Бахр-эль-Газаль (Proceedings of the Royal Geographical Society. London, 1884, p. 245.). Он, к сожалению, пал жертвой восстания Махди, и большинство его заметок погибло. Если я, полноты ради, приведу тут же имена лиц, путешествовавших в областях, которые лежат на запад от реки Уэле-Макуа, именно Швейнфурта, итальянца Миани, далее итальянца капитана Казати, которого я лично встретил в Мангбатту, а также Эмин-бея, то этим будет исчерпан короткий перечень европейских путешественников, проходивших в части исследованных мною мест. Так как дороги не были проложены, мне пришлось в течение года часто проходить по неисследованным, малоизвестным областям.

Мои двести двадцать пять мест груза были уже накануне вечером распределены среди носильщиков, и отъезд из Дем-Бекира в страну племен азанде произошел утром 7 мая 1880 года без задержек.

В начале пути мы перешли русло реки Джих, которая в этом месте, шириной в шесть шагов, была мелководна.

Дорога все время идет, постепенно подымаясь, по холмистой местности, покрытой лесом, через седлообразное возвышение, сложенное латеритом, между горами Денгири и Тшито. В красивом и тенистом лесу мы много раз пересекали небольшие плато и, наконец, спустились в долину реки Катта. Мы переправлялись через нее несколько раз; несмотря на малую ширину Катта, глубина воды в ней достигает нескольких футов. [252]

Лесистые холмы на западе ограничивали кругозор, тогда как к востоку, наоборот, открывалась широкая перспектива. Южная граница племени голо проходит вдоль хижин вождя голо — Дженге. Хижины эти расположены у реки Сере, называемой азанде — Башир.

Первый ночной лагерь на пути из Дем-Бекира был разбит южнее горы Лух, у изгиба ручья Эндезе. Водораздел рек Панго и Bay, к югу от реки Джих, — холмистая местность, покрытая лесом. Ручей Эндезе замечателен тем, что был первым источником, питающим воды Bay. Все ручьи и речки, которые мы в последующие дни переходили, вместе составляют верхнее течение реки Bay и текут в северо-восточном направлении.

Каждый раз, когда ночной лагерь разбивался вдали от жилья туземцев, в дикой местности, у лесной опушки или у реки, я, тотчас же по прибытии, приказывал устроить тенистое убежище под каким-либо деревом или в прибрежном кустарнике, у ручья, для пребывания там на первых порах и для письменных работ. Там, после первых необходимых приготовлений для постройки тростниковых шалашей, мои слуги очищали, в стороне от шумной толпы носильщиков, землю от травы и разросшихся кустарников. В короткое время, таким образом, под нашими руками часто возникала великолепная природная беседка. Если место не позволяло устроить подобное укрытие в лесу, то ветки широко разросшейся кроны лиственного дерева давали тень избранному месту отдыха. Ящики с книгами, стол, стул и необходимые принадлежности для письменных работ переносились туда. Вблизи разводился огонь, девушки приносили воду, и скоро закипал котелок для приготовления страстно ожидаемого чая. После перехода мы удовлетворялись пока чаем и лишь при заходе солнца готовили обильный обед с абре, козьим молоком и кисрой (хлебом) и чаем с хартумским буксматом (сухарем). Обычно после этого я шел обрабатывать и переписывать начисто дневной маршрут и в то же время всегда наблюдал за всем, что делается вокруг меня. Конечно, моя письменная работа часто прерывалась вопросами и [253] приказами: напоен ли осел, нарезана ли для него трава, принесены ли дрова, покормлены ли куры, смотрят ли за коровой, привязана ли к колышку коза и т. п. Осмотрительный путешественник должен ежедневно повторять многие подобные вопросы, если не хочет очень скоро потерять часть своего походного снаряжения.

После того как три или четыре нужных нам шалаша были готовы (они сооружались носильщиками и десятью надзиравшими за ними драгоманами), в одном из них укладывался на срубленных стволах деревьев багаж с целью предохранения его от термитов (белых муравьев). Там также устраивались для сна слуги. Один тростниковый шалаш был для девушек, два других предназначались для Бондорфа и меня. После захода солнца я обедал совместно с ним перед моим шалашом. Поблизости вокруг лагерных ночных костров сидели на корточках слуги, драгоманы и носильщики. Тогда вокруг меня становилось тихо — драгоценные для меня часы, в течение которых я либо некоторое время размышлял и мечтал, либо снова садился за рабочий стол в шалаше. Эти моменты тишины и покоя вознаграждали меня полностью за дневной шум.

Последнюю ночь в Дем-Бекире я бодрствовал и поэтому лег сегодня в постель раньше, чем обыкновенно, но еще долго не мог уснуть, думая о родине. Из убогого шалаша, стоявшего у опушки освещенного луной леса, у неизвестного ручья в Центральной Африке, я посылал мысленно приветы и самые теплые пожелания далеко через сушу и моря в ярко освещенную северную столицу.

На утро носильщики с Бондорфом вышли значительно раньше, чем я со своими слугами. [254]

Второй день пути (8 мая) привел нас к одному драгоману, Абд'Алле, помощнику управителя Эль-Масс. Он основал поблизости от себя островные поселения бонго, дигга (азанде) и сере и должен был представлять здесь интересы правительства.

Самая значительная из рек, через которые мы переправлялись, — Бусери, шириной в пятнадцать шагов, являющаяся притоком реки Bay. Бусери принимает, в свою очередь, небольшие притоки.

Узкая, как повсюду в негритянских странах, тропинка шириной едва в один фут, сегодня уже вела не через холмы и горы, как вчера, а по волнистой местности с перемежающимся кустарником и высокоствольным лесом. Под высокоствольным лесом я понимаю сплошное насаждение из высокоствольных деревьев, в противоположность редким, часто разделенным друг от друга значительными участками травы, кустарниковым массивам, которые группируются вокруг единичных больших деревьев или представляют собой отдельную рощицу. Древесные массивы, подобные нашим лесам, образованные из однородных деревьев, встречаются редко. И высокоствольный лес здесь большей частью является смешанным лесом, в котором главную роль играют Combretace, Casalpiniace и Rubiace.

Хотя лес и уменьшал видимость, но все же я в некоторые моменты видел между деревьями на юге гору Нбия-Дарагумба («Нбия» обозначает на языке азанде камень или гору) (Многие названия рек звучат: «Нанбия», т. е. «на» (над, на) и «нбия» (камень), что значит— река, которая течет по камням, скалам.— Прим. авт.).

А позже можно было рассмотреть с одной из возвышенностей низменную местность на юге. Чтобы при описании ландшафтов, встречавшихся в течение этих лет во всех областях моего путешествия, не повторяться, я подчеркиваю, что для всех тех местностей характерна волнистая форма поверхности. Эти волны бывают здесь короткими или длинными, высокими или низкими, но, согласно этому, мы в [255] дальнейшем различаем местности с коротким, длинным, высоким или низким волнообразованием. В тех случаях, когда форма поверхности другая и волнистость становится лишь едва заметной (как на травянистых пространствах саванны, в районах сплошных лесов на юге и на дальнем западе), я буду особо отмечать эти отличительные черты, а также и тогда, конечно, когда высоковолнистая форма поверхности переходит в холмистую или в горные возвышенности. Обширные равнины — явление редкое для лежащих перед нами местностей, но они характерны для низовий наибольших из впадающих в Бахр-эль-Газаль рек.

Южная граница сере и северная граница дигга (азанде) может быть здесь только приблизительно проведена через область управления Абд'Аллы. За последние десять лет в этих пограничных областях народы провинции Бахр-эль-Газаль настолько перемешались между собой, что провести определенные границы не представляется возможным. Северные племена дигга уже давно находятся в зависимости от области Бахр-эль-Газаль. Они там живут мирно рядом с племенами сере, бонго, голо, памбия и другими племенами, бывшими вассалами и данниками воинственных племен азанде. Драгоман Абд'Алла позаботился о нашем пристанище и доставил мне пять нош зерна дурры. Мои слуги получили лукме (густую мучную кашу) с приправой.

На следующий день после неутомительного перехода мы достигли деревушек драгомана Абд-эс-Зита, являющегося также представителем управителя Эль-Масса. Мы не встречали текучих вод в водостоках некоторых низменностей, но видели застоявшуюся в водоемах воду. Абд-эс-Зит занял на дороге к Ндоруме очень далеко выдвинутый вперед пост и часто при приемке слоновой кости бывал у этого вождя. Я уже его встречал в Дем-Бекире, откуда он тогда был послан вперед Эль-Массом, чтобы приготовить все необходимое для нашего приема и дальнейшего путешествия; носильщики из Дем-Бекира здесь заменялись другими, а Абд-эс-Зит должен был, согласно приказу Эль-Масса, лично сопровождать нас дальше. [256]

Для нас было освобождено несколько шалашей, а для багажа я приказал носильщикам соорудить дар-эт-тор (шалаш с наклонной крышей, буквально: спина вола).

Жители этой области меньше перемешаны, чем в северных районах. Местное население состоит из дигга, северных племен ньям-ньям. Их область южнее сере и кредж тянется далеко на запад, и они еще и теперь населяют частью ту местность, которая на карте д-ра Швейнфурта обозначена как область мофио (зериба Омбанга). Все же там, где нубийцы с прежних времен прочно осели, существует еще безыменное смешение народов, так что там дигга теперь отошли уже на задний план. Некоторые живущие поблизости вожди дигга пришли сюда со своими людьми, чтобы меня приветствовать. Я не мог найти у них четких признаков народа азанде и полагаю, что дигга, по крайней мере во многих районах, являются метисами. Из мелких забот можно указать, что у Абд-эс-Зита я вынужден был распорядиться заколоть теленка, которого до этого места велел носить. Корова не давала ему больше сосать.

На следующий день я направился к горе Ду, к юго-востоку от Абд-эс-Зита; спустя час мы были у подножия. На пути туда перешли реку Коммо, равную ранее упомянутой Бусери. После соединения эти реки текут к верхнему течению Bay.

Гора Ду имеет высоту всего несколько сот футов, но с нее открывается широкая панорама, и я мог произвести много измерений. За кустарником, у подножия горы, было много растрескавшихся камней и гальки, через которые мы зигзагообразным путем искали дорогу к голой гранитной вершине; с этой вершины можно глазами обнять местность и сквозь поросль редкого кустарника увидеть в некоторых направлениях горные поднятия. Как ни коротка была эта экскурсия, я все же успел подхватить лихорадку.

Ночь прошла без сна и принесла мне едва заметное облегчение. Слабый и лихорадящий лежал я еще на моей походной кровати, когда Бондорф рано утром 12 мая выступил с колонной носильщиков. [257]

С большим трудом я тоже приготовился и, спустя полчаса, последовал за ним со слугами и остатком багажа. Немногих носильщиков этих вещей я держал очень близко к себе, чтобы они переносили меня через глубокие или болотистые места. Хотя я ехал верхом на своем осле, я должен был все же часто сходить и отдыхать, и был поэтому сердечно рад, когда в полдень достиг места привала и на остаток дня обрел покой. Я улучшил свое состояние хинином, так что на следующее утро чувствовал себя окрепшим для дальнейшего путешествия.

В последующие дни путешествия ландшафт оставался прежним. Узкая пешеходная тропинка вела по волнистой местности через редкий лес.

У многих небольших рек и водотоков, которые скрещиваются и частично глубоко врезаются в землю, растительность принимает пышные формы; редкий вообще лес саванн переходит здесь в узкую кайму прибрежного леса. Эти условия изменяются лишь далеко к югу. Там на четвертый день нашего путешествия от горы Ду, южнее шестого градуса широты, находится граница новой системы рек.

Развитие животного и растительного мира также часто подвержено поразительной перемене на главных водоразделах большой системы рек, причем, естественно, значение имеют климат, условия почвы и другие причины.

Кроме речки Джих, которую мы перешли южнее Дем-Бекира, все многочисленные встреченные нами в течение шести дней пути реки и ручьи принадлежат к бассейну одной реки.

Они имеют северо-восточное направление и образуют реку Bay; эта река течет в Бахр-эль-Газаль, а та, в свою очередь, в Нил, так что мое путешествие в последние дни проходило в области западных истоков Нила. На расстоянии только одного дня пути западнее нашего прежнего пути из Дем-Бекира проходит большой водораздел, который разделяет бассейн реки Нил от бассейна Конго. Реки и ручьи по другую сторону водораздела текут в направлении, [258] противоположном ранее названным рекам, именно — на юго-запад, и в своем дальнейшем течении образуют один из наибольших притоков реки Конго, реку Уэле-Макуа — Мобанги. На указанном участке этого водораздела возвышаются, считая с севера на юг, горы Макамба, Дарагумба и Бендири.

Под 6°45' северной широты дорога пересекает водораздел и проходит затем по местностям, принадлежащим к бассейну Конго. Эта гидрографическая граница была для меня исключительно достопримечательна. Во время моего путешествия по Макарака я впервые в области негров мунду, а позже и в Калика, переходил через принадлежащие бассейну Конго притоки. Конечно, я и теперь еще не подозревал, что Уэле-Макуа в конце концов повернет к Конго. Теперь я мог здесь, на западе, приближенно установить линию раздела обеих наибольших систем рек. В последующие годы я, путешествуя, передвигался в южных местностях, и неоднократно очень близко от этой большой линии раздела, что дало мне возможность нанести на карту водораздел Нил — Конго по его направлению и почти по всей длине. Он проходит, как показывает карта, приблизительно, от второго градуса северной широты, западнее Альберт-Ньянца, в направлении к северо-западу до восьмого градуса северной широты. Длина этого участка между двумя системами рек составляет около 1200 км (Более точное описание этой области я дал в Wissentschaftliche Ergebnisse von. Dr. W. Junkers Reisen (Erganzungsheft № 92 zu «Petermanns Mitteilungen»).

Область к югу от Дем-Бекира, кроме части ее, входящей в колонизированные округа Абу-Алле и Абу-эс-Зит, представляет собой в настоящее время большей частью необитаемую дикую местность. Проникновение хартумцев часто вынуждает коренное население выбираться отсюда и отправляться к живущим на юге вождям под их защиту.

Во время многодневного путешествия мы нигде до другой стороны водораздела не встречали жилищ негров, но в отдельных местах видели еще заметные следы старых [259] поселений. Например, на расстоянии одного дня пути к югу от Абу-эс-Зита раньше находился округ вождя Инго, но и он со своими подданными бежал от облав и ненавистного подневольного труда на юг к Мбио, князю азанде.

На небольших возвышениях (между реками и водостоками) в саваннах земля, почти всюду содержащая железо, имеет красноватую окраску. Эта окраска здесь еще не принимает того интенсивного коричнево-красного или кирпично-красного цвета, который лишь дальше, на юге, становится характерным отличительным признаком почвы и по которому большая часть поверхности африканского континента именуется латеритной почвой (от later — кирпич). Латерит подстилается местами гранитом, который иногда выходит на поверхность в виде небольших обнаженных скал. Часто воды глубоко врезавшихся в землю речек подмывают скалы, и обломки усеивают их русла.

Мы охотно отдыхали под тенистыми деревьями у этих ручьев или разбивали наш лагерь вблизи них. Я ставил там свой рабочий стол и радовался маленькому живому миру в прозрачных водоемах. Как зеленый ковер покрывали дно грациозные, удивительные водяные растения Lagarosiphon, Najas, Ceratophyllum. Utricularia, Chara.

Между ними живо резвились маленькие, длиной в дюйм, рыбки; водяные жуки, появляясь на поверхности и набрав воздуха, погружались вновь; маленькие ракообразные выглядывали из своих убежищ, и даже речной моллюск, рак-отшельник, в продолговатой голубой раковине открывал небольшую щель своего домика.

При нашем переходе водораздел Нил — Конго представился в виде обширной возвышенности. К востоку обнаруживалось постепенное понижение местности, по которой течет последний приток реки Bay — Куму. По ту сторону возвышенности взору открывался широкий вид на запад.

Вскоре мы перешли через первую принадлежащую бассейну Конго реку Бадуа. Здесь особенно поразительно упомянутое выше изменение физиономии рек и ручьев и типа [260] прибрежной растительности. Вероятно, причиной этого явления служит направленная к югу экспозиция поверхности, которая, будучи обращена в сторону пассатов, принимает большее количество атмосферных осадков, чем противоположный склон. Может быть, причину эту следует искать еще и в большей покатости водораздела на его юго-западной стороне, вследствие чего стало возможным более глубокое погружение верховьев теперь текущих вод, тогда как на другой стороне более слабый скат давал в результате незначительную для русел рек эрозию. Здесь, таким образом, мы впервые вступаем в удивительный, роскошный мир тропической растительности, принимающей различные формы. Этому содействует в первую очередь наличие глубоких речных долин.

Это тропическое великолепие находит свое полное выражение в роскошных лесах, которых нет нигде дальше к северу.

Выражение «галерея» для этого рода туннелеобразных прибрежных лесов происходит от итальянца Пьяджа; и д-р Швейнфурт сохраняет это выражение, которое с этих пор вообще укрепилось. Создав галерейные леса, природа выполнила нечто величественное и достойное удивления. Первая встреченная нами к югу от водораздела речка Бадуа демонстрирует эту поразительную перемену; сюда примыкает подобным же образом следующий ручей с галерейным лесом. 15 мая мы ночевали около него. Здесь дожди выпали раньше, чем на севере, трава уже была в рост человека, и наши временные шалаши могли быть покрыты свежей травой. Охотничье счастье, после долгого перерыва, доставило нам здесь снова дичь, так что моя хартумская кухарка Заида получила возможность проявить свое поварское искусство.

Наши обеды были очень простые, скудно и быстро приготовляемые; естественно, мы радовались котлетам из мяса антилопы и фрикаделькам из рубленого мяса дичи.

Шестнадцатого мая мы после долгих дней похода по диким и безлюдным местам приветствовали, наконец, человеческое жилье в районе вождя племени азанде по имени Йисса. Ранним утром дорога шла по ровной поверхности через [261] густой кустарник. Переправились через большую, текущую на этом участке к западу реку Ронго; ее русло, шириной в пятнадцать шагов, тянется в глубокой лощине. Ширина воды в русле реки в настоящее время не превышает шести шагов. Ронго принимает в себя остальные ручьи этого района и течет в Боку, питающую Мбому — наибольший северный приток Уэле-Макуа. Здесь, в первый раз со времени моего путешествия по Калика, меня опять поразило то своеобразное растение, которое, как паразит, прилипло к огромным стволам громадных деревьев. Это — вид папоротника тропической Африки, Platycerium. Один из родов его, «слоновое ухо», был впервые обнаружен д-ром Швейнфуртом и назван Elephantotis.

Прежде чем мы дошли до недалеко оттуда расположенных деревушек Йиссы, я посетил большую подземную пещеру вблизи пешеходной тропинки. В небольшом углублении в земле вход, шириной около десяти шагов, образует свод, через который можно проникнуть в просторное помещение высотой в рост человека. Отсюда ведет налево высокий, ступенчатый широкий ход, имеющий в начале уклон назад, а несколько дальше — равномерный наклон вперед. Я прошел по этому ходу едва десять шагов, потому что большие летучие мыши, потревоженные дымом наших факелов, все время летали вокруг нас и от страха висли на моей одежде. Я с трудом отделался от них и поспешно возвратился назад. В каменных стенах пещеры я заметил много кварцевых включений. Говорят, что туземцы при нападениях нубийцев часто укрывались здесь, что весьма вероятно, так как только та часть пещеры, которую я видел, могла вместить сотни людей. Когда мы выходили, вокруг нас еще летали мыши, и мы без труда собрали несколько экземпляров в сосуды со спиртом, всегда имевшиеся у нас наготове.

Йисса приходил вместе с Ндорумой в Дем-Бекир. Свое обещание сделать приготовления к моему прибытию он сдержал честно. У подножия северного склона горы Газа мы нашли построенные для нас хижины, «дар-эт-тор» для багажа и [262] рекубу. Вождь и его окружение встретили нас своими народными песнями. Я был очень доволен этим приемом азанде, которые здесь живут более независимо, чем их северные современники. Мы могли в этот день пользоваться покоем, как и в последующие, потому что бесконечный вопрос о носильщиках снова вынуждал меня оставаться здесь дольше, чем я этого желал. Носильщики из Дем-Бекира быстро ушли домой для полевых работ, так как почва была уже разрыхлена после выпавших за последнее время частых дождей.

На следующее утро я в сопровождении Йиссы и некоторых лиц, знающих местность, поднялся на гору Газа, расположенную к югу от нашего лагеря. Подъем начали с востока, но там оказалось очень круто, обрывисто, так что я должен был местами пробираться ползком. В покрытых травой расселинах скал мы быстрее продвигались вперед. Почти через полчаса мы достигли платообразной вершины, шириной около пятидесяти шагов. Передо мной раскинулась цепь гор, тянущаяся на юго-восток. Мне сообщили, что за цепью гор простирается также область негров дигга, главным образом племени апамбия. Некоторые горные вершины я нанес на карту под этим названием и посредством пеленгования других высоких точек получил материал, годный для составления карты. Относительная высота Газа, как и горы Ду, едва превышает 500 футов. На вершине горы, на неровном плато, во многих местах, возникли естественные бассейны, разделенные на отдельные группы каменными дамбами, вследствие растрескивания твердой каменной породы, выветривания, распада и вымывания. На вершине горы образовались великолепные водоемы, созданные природой. После того как я закончил пеленгование и нанес все данные, я провел у этого природного аквариума на вершине горы еще несколько очень приятных часов. Дно его покрыто растительностью, вода кристально чистая; в ней множество насекомых, жуков, которые прилежно собраны нами в предусмотрительно захваченные банки. На горе Ду я наблюдал нескольких павианов. Они, говорят, водятся и на горе Газа, но мы, к сожалению, ни одного не встретили. [263]

Носильщики для дальнейшего пути еще не прибыли, и надо было вооружиться терпением.

Носильщики еще не собрались и к 20 мая в полном составе, но, несмотря на это, я распорядился, чтобы 200 человек под руководством Бондорфа выступили с выделенным для них грузом. При этом я не был избавлен от неприятных объяснений с базингами ⁵¹, которые должны были сопровождать меня до границы области Ндорумы. Я предоставил им самим решать, будут ли они сопровождать меня дальше, либо возвратятся домой. Некоторые примкнули к возвращающемуся домой Абу-эс-Зиту, другие остались еще на несколько дней для охраны багажа. С остатками последнего я тоже ушел на следующий день от Йиссы и достиг после полудня лагеря Бондорфа.

Двадцать второго мая мы продолжали свой путь вместе, и в этот день достигли пограничной области Ндорумы, а именно — округа одного из его самых знатных вассальных вождей, Коммунды. После того как мы покинули последний лагерь, мы еще во владениях Йиссы встречали некоторое число убогих жилищ, принадлежавших племени народа абармбо. С ядром этого народа мы еще познакомимся ближе на юге от реки Уэле. Появление племен абармбо здесь, на севере, как и их многочисленные поселения в западных и южных частях больших областей азанде, дают указание на то, где находилось прежнее место жительства всего народа.

Небольшие водные артерии, которые мы перешли южнее по дороге от горы Газа до Коммунды, соединяются западнее нашего маршрута и впадают в уже названную реку Боку. На этих участках пути также имеются роскошные галерейные леса с незначительными ручейками, журчащими в глубине ущелий. Едва мы достигли первых хижин во владениях Коммунды, как наши носильщики, взятые у Йиссы, сейчас же сбросили груз и быстро удалились. Жилища вождя этой пограничной области были еще далеко. По получении известий о нашем прибытии Коммунда явился к нам и обещал немедленно послать носильщиков, которые должны были доставить багаж пока к его личному жилью, вблизи [264] которого он приказал соорудить шалаши для нас. Как он нам позже сообщил, Ндорума был намерен лично за нами прийти и сопроводить к своей резиденции.

К югу от округа Абу-эс-Зит, у настоящих азанде, мои отношения к туземцам и носильщикам должны были существенно измениться. В областях, находящихся в ведении египетского правительства, как служащие, так и туземцы были из страха услужливыми. Влияние администрации Бахр-эль-Газаля на южные страны было гораздо более ограниченным, а у племени азанде лишь номинальным. Таким образом, я знал, что в дальнейшем буду находиться всецело в зависимости от обладателей тех областей, через которые я хотел пройти.

Мои отношения с носильщиками также изменились, поскольку отныне люди, которые притом редко и в виде исключения шли в качестве носильщиков, могли поступить ко мне в услужение только по распоряжению их предводителя. Если я раньше бывал в отдельных случаях строг с носильщиками, то теперь должен был быть терпеливым, снисходительным и мягким, для того чтобы они от недовольства не убежали от меня. Я разрешал им отдыхать, когда они того хотели, разбивал лагерь, — короче, я показал себя во многих отношениях более снисходительным.

У крайних хижин я снова потерял два дня, пока, наконец, с остатком багажа тронулся в путь под руководством Коммунды к его селению. Бондорф и на этот раз пошел вперед с первой сотней носильщиков. Вместе с главою округа ко мне прибыли многие его подчиненные вожди и прочие люди, которые хотели увидеть меня и удостовериться в мирных моих намерениях. Поэтому я старался все время убеждать этих людей в моем миролюбии и успокаивать их относительно моего появления. Особенно благоприятное впечатление произвел мой энергичный отказ от того, чтобы солдаты, пришедшие со мной из Дем-Бекира, сопровождали меня дальше. Жалобы на самоуправство солдат вынудили отправить их с людьми Йиссы обратно, разъяснив Коммунде и его окружающим, что я не хочу стать им в тягость с большим числом сопровождающих меня [265] солдат, что правительственные солдаты не должны есть хлеб азанде. Я сказал им, что доверяю им, отдаю себя в их руки и считаю охрану азанде достаточной и более надежной, чем какое угодно количество солдат. Я, имея слово и обещание Ндорумы, не сомневался, что гостеприимные азанде пойдут навстречу моим справедливым желаниям и что также и носильщики будут нести дальше груз добровольно и без страха.

У Коммунды до меня дошли тревожные слухи, грозившие разрушить мои ближайшие планы. Враждебные взаимоотношения между князьями Мбио и Ндорумой могли перейти в открытую войну. Наше путешествие к Ндоруме, о котором уже всюду стало известно, возбудило сильное недоверие у Мбио. Я не сомневался также, что люди Ндорумы своими лживыми сообщениями усугубляли недоверие и страх подданных Мбио в пограничных районах, так что до князя дошли ложные слухи о моих намерениях. С тех пор как Ндорума, теснимый войсками Рафаи, вынужден был пойти на уступки по отношению к управлению Бахр-эль-Газаля, антагонизм обоих могущественных вождей племен азанде перешел в открытую вражду.

Во время войны с Рафаи Ндорума со своими подданными, будучи в тяжелом положении, не нашел у людей Мбио ни помощи, ни защиты, и отсюда возникла смертельная ненависть Ндорумы к Мбио. Ненависть эта питалась обоюдными кровавыми ссорами в пограничной области, и в любой момент могла вспыхнуть с новой силой. Меня удивила связка из двадцати деревянных палочек, означающих число подданных Ндорумы, убитых за последнее время людьми Мбио в пограничной области. Этот способ образно выражать число, особенно двузначные и многозначные числа, употребителен у многих народов.

В великолепных галерейных лесах у рек живут обезьяны многих пород и среди них всюду черно-белый, красивый длиннохвостый Colobus Guereza, шкуру которого азанде особенно охотно носят в качестве набедренной повязки или передника, — оригинальное национальное украшение ньям-ньям. Мы убили здесь несколько великолепных экземпляров обезьян. [266]

На противоположном берегу речки Бамунга, в лиственной чаще прибрежного леса, располагалось несколько хижин туземцев. На следующий день в сумерки эти хижины стали ареной трагической сцены: леопард (взрослый, он во многих областях азанде, выходя на добычу, нападает на человека) ворвался в одну из хижин и унес в лесную чащу женщину, ожидавшую родов.

В стороне от жилья Коммунды мы видели широкое, очищенное от травы место, на котором располагались новые хижины, предназначенные, очевидно, для нас. Часть груза Бондорф уже разместил в этих хижинах, а теперь я также устроился там как можно удобнее, вместе с прочим багажом. Но уже здесь мое терпение подверглось жестокому испытанию: не только задержалось на несколько дней прибытие Ндорумы, но, когда он, наконец, прибыл, носильщиков с ним не было, и снова проходили дни бесполезного ожидания. Меня постоянно утешали словом «завтра». «Завтра» длилось неделю и более, а я все сидел в хижинах у Коммунды в напряженном ожидании возможности дальнейшего путешествия. Любопытные люди Коммунды и Ндорумы нашли в окружавших меня незнакомых им предметах и в моем лице много развлекательного, тогда как я в угрюмой тоске стремился двигаться вперед. Я узнал здесь впервые, а в дальнейшем это часто подтверждалось, что у нынешних предводителей азанде, хотя они в некоторых случаях деспотически обращаются со своими подданными, авторитет ограниченный, и люди стараются уклониться от выполнения приказаний, отданных не отдельным лицам, а массе. Ндорума, казалось, также сердился на продолжительное отсутствие назначенных сюда носильщиков. По прибытии последних мы безотлагательно выступили в путь и добрались, наконец, до хижин Ндорумы.

От места жительства Коммунды на юг местность слегка холмистая. По ту сторону речки Бада почва незаметно повышается, и вскоре к западу открылся вид на низменность. По этой низменности на северо-запад течет приток реки Мбому, которая, отклоняясь на запад, впадает в Уэле-Макуа. В [267] гидрографическом отношении достоин внимания следующий участок пути до жилья Ндорумы. В то время как все до сих пор встречавшиеся речки, начиная от вышеупомянутого водораздела Нил — Конго, текли к Мбому на запад, а воды южнее постоянного поселения Ндорумы питали систему Уэле-Макуа, на нашем пути встретился небольшой участок, принадлежащий снова к водной системе Нила. Это — река Бикки, приток реки Суэх (Джур), рукав которой пересекал маршрут к северу от хижин Ндорумы. После многих дней пути мы дошли до речки Джуббо; это первая речка, которая снова течет на восток. Проходящее мимо селения Ндорумы верховье реки Уэре, напротив, опять-таки принадлежит к речной системе Уэле-Макуа—Мобанги—Конго. С обширной возвышенности стало видно на горизонте, на востоке, несколько отдельных гор, среди них Кеддеде и Нанго. У самой дороги возвышалась небольшая остроконечная гора. Вблизи нее раньше располагались хижины Ндорумы.

Лишь в поздний послеобеденный час достиг я ночлега у вождя Гассанди. Это было очень своевременно, так как все ближе и ближе раздавались раскаты грома, и в то время как спешно укладывали багаж в одной из хижин, полил сильный дождь. Дождь шел не переставая. Когда я, наконец, улегся спать, миллионы термитов, выползших на добычу, либо бежавших от сырости, лишили меня покоя. Посредством зажженной вязки соломы и разложенных в круг угля и золы, мне удалось защитить от них мое лагерное жилище. Однако, после всех этих неприятностей, осталось мало времени для сна. За ночью, почти бессонной, последовало пасмурное, дождливое утро. О дальнейшем путешествии нечего было и думать, тем более, что несколько носильщиков сбежали. Я терпеливо оставался под амбарной крышей, имевшей лишь несколько метров в ширину, пока не появилось солнце. Вождь Гассанди уверял меня, что недостающие носильщики будут заменены ближайшим утром; конечно, я на это не надеялся, но на сей раз, к моей радости, ошибся. Наступило 9 июня — день моего давно желанного прибытия к Ндоруме. Этот последний переход мы [268] совершали по уже сильно разросшейся в этих широтах траве, которая в низких влажных местах становится, как камыш, жесткой, твердой, почти деревянистой, что очень затрудняло передвижение и утомляло. На полпути мы пересекли верховье реки Бикки.

Эту местность следовало бы признать весьма редко населенной, если судить по пройденному в области Ндорумы пути и по малому числу виденных по дороге жилищ туземцев. Однако отсутствие поселений у главных дорог не должно являться критерием для определения плотности населения негритянской области. Туземцы, исходя из своего опыта, селятся предпочтительно в стороне от оживленных дорог, чтобы по возможности уберечься от реквизиции и краж полевых продуктов со стороны мимо проходящих.

Сегодня, в последний день пути, мы встретили больше жилищ и обработанных полей, чем на северном участке пути. По ту сторону реки Бикки мы прошли мимо вождя Линдиа. Дорога затем проходит по слегка холмистой местности, постепенно переходящей в возвышенность, отделяющую последний небольшой приток Бикки от нескольких ручьев, которые текут на юг к Уэре. После обеда, наконец, мы спустились к реке Уэре, текущей под сенью огромных лиственных деревьев, окруженных великолепной тропической растительностью галерейного леса. В редком саванновом лесу, на противоположном берегу реки Уэре, были расположены хижины Ндорумы; ближе к реке я нашел несколько новопостроенных хижин, которые должны были служить нам убежищем на первых порах. Мой слуга Фараг'Алла прибыл сюда с несколькими носильщиками пару дней назад и сложил багаж в одной из хижин: вторую хижину я отдал служанкам, а себе на время взял хижину, крытую соломой. Большой шалаш (дар-эт-тор) как раз достраивался, так что и для Бондорфа, прибывшего назавтра с остатком багажа, было место. Ндорума был извещен о нашем приближении и принял нас в сопровождении своих вождей и подчиненных у хижин, построенных для нас.

Комментарии

46. Речь идет о Владимире Семеновиче Голенищеве (1856-1947), выдающемся русском египтологе. На свои средства вел раскопки в Египте. Собрал коллекцию египетских древностей, которая находится в Москве, в Музее изобразительных искусств им. Пушкина. В. С. Голенищев долгое время был хранителем египетского отдела Государственного Эрмитажа в Петербурге.

47. Ромоло Джесси — итальянский путешественник, чиновник на службе Египта (1831-1881). В 1876 г. вместе с коллекционером Карло Пьяджа осуществил путешествие по Экваториальной Африке.

48. Хейглин Теодор (1824-1876) — немецкий путешественник. В 1853 г. исследовал среднее течение Белого Нила и Кордофан, а в 1863 г.— бассейн рек Бахр-эль-Газаль и Джур.

49. Штейднер Герман (1832-1863) — немецкий путешественник, врач. Сопровождал в 1861-1862 гг. Хейглина в Хартум, в 1863 г. побывал в районе рек Бахр-эль-Газаль и Джур.

50. Антинори Орацио (1811-1882) — итальянский путешественник, орнитолог. Долгое время путешествовал по Африке.

51. Базинги — солдаты регулярных войск египетского правительства, которых еще детьми набирали из жителей Восточного Судана. В дальнейшем их воспитывали в строгой военной дисциплине, обучали обращению с огнестрельным оружием.