-

СЭМЮЕЛ В. БЕЙКЕР

ИЗМАИЛИЯ, РАССКАЗ ОБ ЭКСПЕДИЦИИ В ЦЕНТРАЛЬНУЮ АФРИКУ

ДЛЯ ПРЕКРАЩЕНИЯ РАБОТОРГОВЛИ,

ОРГАНИЗОВАННОЙ, ИЗМАИЛОМ, ХЕДИВОМ ЕГИПТА

БЭКЕР-ПАША И ЕГО ЭКСПЕДИЦИЯ В ЦЕНТРАЛЬНУЮ АФРИКУ.

III.

Гондокоро, значительное селение на верхнем Ниле, находится под 4° 54'' с. д., среди многочисленного племени бариев, которое занимает большое пространство земли, около 90 миль в длину от севера на юг, и 70 миль в ширину, не составляет одного государства, а делится на многочисленные, небольшие общины, управляемые отдельными шейхами или старшинами. Страна эта чрезвычайно населена и представляет волнистую почву, покрытую роскошной травой, великолепными лесами, изобилующими тамариндовыми деревьями, до того громадными, что под тенью некоторых из них может укрыться тысячное стадо, и горами, достигающими до 2,500 и 3,000 футов вышины. Многочисленные потоки, спускаясь с этих гор, изливаются в Нил, но летом обыкновенно высыхают. Земля вокруг Гондокоро довольно бедная, но на небольшом расстоянии от берега она очень плодородна и возделывается на больших пространствах; туземцы преимущественно производят индийскую пшеницу и кунжут, встречающийся во всей центральной Африке. Вообще барии старательные земледельцы и поля их разбиты на акуратно обработанные четырехугольные участки. Близь селений собирают в течении всего года громадными грудами навоз от стад, золу, остающуюся от костров, и весь [245] сор из жилищ, а весною, перед началом дождей, это удобрение делят между владельцами скота, причем на каждую скотину приходится известная мера, которую отсчитывают большими корзинами. Таким образом, собственник большого количества скота может обработывать и большее пространство земли. После подобного раздела поля покрывают густым слоем удобрения и засевают, а потом уже боронят мотыками. По геологическому строю почвы можно было бы предположить присутствие драгоценных металов, но они еще нигде не открыты и только добывается прекрасное железо. Горы преимущественно гранитные и местами над поверхностью земли длинными рядами, подобно стенам, тянется белый и розовый кварц, а также попадаются обнаженные базальтовые утесы. В Гондокоро добывается прекрасная соль, которая служит главным предметом торговли с внутренней страной, где соль — редкость. Селения бариев отличаются удивительной опрятностью. Каждый шалаш окружен небольшим двором, вымощенным чем-то в роде цемента из золы, навоза и муравьиной жидкости, и внешней, непроходимой изгородью, через которую можно проникнуть только на четвереньках, в маленькое отверстие, в 2 фута вышины. Внутренние стены состоят из плетня, чисто и акуратно покрытого цементом, который так тверд, что даже держится, когда муравьи подтачивают его деревянную основу. Подле этих жилищ находятся житницы из сплетенных ивовых прутьев, также обмазанных цементом, а для защиты от муравьев они стоят на довольно высоких фундаментах из камня или твердого дерева. Главное занятие бариев - скотоводство и они владеют громадными стадами. Рогатый скот мелкой породы, с горбами, и преимущественно белой шерсти; овцы также не крупны, но мясо их отличное. Хотя страна изобилует прекрасными пастбищами, но овцы и козы чрезвычайно нежной породы и требуют, во время сезона дождей, старательного ухода; их тогда на ночь убирают под навес и обкуривают сухим навозом для предохранения от мошек и комаров. Подобно большинству племен, обитающих на берегах Белого Нила, барии терпеть не могут продавать свой скот, так что чужестранец среди изобилия мяса может умереть с голода. Их многочисленные стада на ночь загоняются в заребы, [246] нечто в роде скотного двора без крыши, окруженного непроницаемыми изгородями из чрезвычайно твердого дерева, похожего на черное. Из этого дерева рубят жерди в палец толщиною и в 8 футов вышины, которые вколачивают в землю, как можно ближе друг к другу, и обвивают сухими, колючими терниями. Вход в эти заребы настолько узкий, что не может войти более одного животного за раз, и таким образом можно легко счесть стадо. Внутри находится несколько жилищ и круглые навесы для телят. Вся жизнь бариев регулируется барабанным боем. Большой барабан, принадлежащий шейху, висит под открытым навесом, так что с одной стороны он защищен от ненастной погоды, а с другой — звук его слышится отовсюду. По форме он походит на яйцо, срезанное с толстого конца, и выдалбливается из твердого дерева; внутри он пустой, а обе оконечности затянуты кожей; размеры его бывают иногда громадные, так что его переносят двое мужчин. Рано утром, перед восходом солнца, раздаются звуки большого барабана, подавая сигнал известным числом ударов, чтобы начинали доить коров. Когда эта работа окончена женщинами и молодыми людьми, то слышится новый барабанный сигнал, приглашающий выгонять стада на пастбища. По вечерам повторяются те же сигналы. В случае нападения врага, барабан шейха бьет набат, который через несколько минут повторяется всеми барабанами соседних селений, так что в самое короткое время все жители берутся за оружие. Точно также особым барабанным боем шейх созывает всю общину на публичные собрания.

Вообще барии высокого роста и очень сильны. Ходят они совершенно нагие и смазывают тело золою, а в важных случаях — красноватой глиной, смешанной с салом. Женщины не очень уродливы, но красавиц мало. Они носят передник спереди и сзади из дубленой кожи, опускающийся до колен, а под ним нечто в роде кольчуги из мелких железных колец; у бедных же эта кольчуга делается из туго-сплетенных бумажных тесемок. Все барии с малолетства воины, так как они постоянно находятся в борьбе между собою и с соседями. Оружие их состоит из искусно-сделанных копий, которые они бросают удивительно метко на расстоянии 12 сажен, и луков [247] с зазубренными стрелами, чрезвычайно трудно извлекаемыми из тела.

Среди этого независимого племени, ненаходившегося еще тогда под властью египетского правительства, начал свою политико-военную деятельность генерал-губернатор центральной Африки, Бэкер-паша. «Я знал, говорит он, — по своему предыдущему путешествию в 1863 году, что барии самые упорные, неподатливые дикари, худшее из племен, населяющих басейн Нила, и что австрийские мисионеры в Гондокоро, после долголетних трудов и громадных издержек, бросили свое святое дело, как совершенно безнадежное, не приведя в христианство ни одного туземца, а барии сломали мисионерский дом и истолкли в порошок красные кирпичи для смазки своего тела, превратив, таким образом, храм Божий в pommade divine. Но все же я не ожидал такого мрачного приема, каким меня удостоил шейх гондокорских бариев, Аларон, отвратительный голый дикарь самого низкого свойства, естественные пороки которого увеличиваются еще от постоянного сношения с торговцами невольниками. Я вскоре понял, в чем дело. В продолжении многих лет он и его народ были участниками преступного торга живым товаром, а со времени отдачи в аренду всей окрестной страны Абу-Сауду, он стал его вокилем или агентом и, естественно, был возбужден против меня. Таким образом, бесчисленные задержки моей экспедиции в Египте дали время торговцам невольниками организовать сильное мне противодействие среди туземцев. Негры вообще легко поддаются обману и по природе порочные, коварные, готовы верить всему дурному; к тому же интересы бариев были тожественны с интересами торговцев невольниками. Большое их количество находилось на службе у Абу-Сауда и, вооруженные ружьями, они участвовали в его хищнических набегах на соседние племена; разбойники естественно льнули к разбойникам, а Гондокоро, благодаря своему географическому положению, был средоточием, куда стекалась вся добыча. Конечно, такие дикие варвары не могли радушно встретить нового правительства, стремившегося водворить царство закона и порядка; конечно, такой народ не мог оценить благодеяний хорошей правительственной системы». [248]

В чем состояли благодеяния правительственной системы Бэкера-паши и насколько были правы «дикие варвары», не оценив их с самого начала, мы увидим впоследствии, а теперь посмотрим, в каком положении находился новый генерал-губернатор среди враждебного ему населения. Вся страна вокруг Гондокоро была незадолго до его приезда опустошена соседним племенем локиев, которое мстило бариям за содействие Абу-Сауду в его набеге на их округ. Многолюдные туземные селения совершенно исчезли и жители искали спасения на ближних островах, где выстроили себе жилища и стали возделывать землю, но скота им негде было пасти, так как они не смели переправлять его на материк, на свои прежние великолепные пастбища, из боязни неожиданного возвращения врагов. При таком положении, казалось бы, бариям следовало воспользоваться предложением Бэкера и возвратиться под его покровительством на свои прежние владения, но они упорно отказывались войти с ним в какое-нибудь соглашение и продавать ему жизненные припасы, очевидно, полагая, что, встретив неудачу, он возвратится в Картум. Но энергичный англичанин не унывал, а видя, что ему не откуда ждать помощи, стал сам устраивать жилища для своих людей и возделывать поля и огороды. Тогда Аларон явился в Бэкеру и между ними произошел любопытный разговор, передавая который, образованный европеец не может не согласиться, что «отвратительный, обнаженный дикарь» был логичнее его.

— Как долго вы намерены оставаться здесь? спросил Аларон и, — не дожидаясь ответа, продолжал: — вам бы лучше возвратиться в Картум, а то я съем, что вы посеяли.

— Гондокоро будет средоточием нового управления, отвечал Бэкер; — в нем всегда будет войско и мы станем разводить пшеницу в больших размерах.

— А кому принадлежит эта земля, вам или мне? спросил он.

— Ваш народ изгнан отсюда более многочисленным врагом и мы нашли эту местность незанятою, произнес Бэкер; — вся земля принадлежит теперь хедиву египетскому, но если туземцы желают возвратиться, то я им отведу их прежние владения. [249]

— Кому принадлежит это дерево? снова спросил Аларон, указывая на дерево, под тенью которого они разговаривали.

— Оно принадлежит хедиву египетскому, отвечал Бэкер: — он теперь покровитель всей этой страны, а я прислан, чтоб установить власть его покровительства.

— Нет, право, уезжайте в Картум! воскликнул Аларон, — нам не надо никакого покровительства.

«Без сомнения, прибавляет Бэкер: - говоря теоретически о правах народа, всякое присоединение чужой страны есть нарушение этих прав; но если бы придерживаться подобного правила, то не было бы прогреса в истории человечества».

Излишне опровергать этот очевидный софизм и вообще мы приводим подобные, более чем странные фразы Бэкера только для полной его характеристики. Но если можно сомневаться в справедливости многих из его действий и проповедуемых принципов, то его энергия и распорядительность выше всяких похвал. Прибыв 15 апреля в Гондокоро, Бэкер, не теряя времени, выбрал место для главной квартиры своего отряда и для своего собственного жилища. В последнем отношении выбор его остановился на возвышенной береговой полосе земли в 6 акров. Диобия (удобное палубное судно, употребляемое на Ниле), на которой помещалась леди Бэкер, стояла на якоре у берега, и красивый зеленый лужок, доходивший до самой воды, с великолепным тенистым деревом, служил гостиной на чистом воздухе. Вокруг возвышались построенные в несколько дней чистенькие хижины для 40 телохранителей Бэкера и слуг; каждое из этих жилищ было окружено отдельным садом или огородом, в котором через неделю были уже посажены лук, редис, бобы, шпинат, огурцы, дыни, арбузы, табак, капуста и т. д. Главная квартира отряда, на месте австрийского миссионерского дома, состояла также из опрятных шалашей, окруженных полями с пшеницею на 10 акрах и огородами, где солдаты ежедневно работали от 6 до 11 часов. В короткое время, к 27 апреля, все, что было засеяно и посажено, благополучно взошло, а через месяц новый пост был совершенно готов и окружен изгородью; кладовые и пороховой магазин подведены под железные крыши и экспедиция [250] окончательно водворилась в этой местности, долженствовавшей служить базисом последующих действий Бэкера.

Устроив, таким образом, свое первое селение в подчиненной им стране, Бэкер решился торжественно присоединить ее к Египту, для чего пригласил всех туземных старейшин, и 27 мая, на заранее разчищенной поляне, нечто в роде Марсова поля, он сделал смотр своему отряду, состоявшему из 1,200 человек и 10 нарезных орудий. После парада был прочтен официальный акт о присоединении страны к Египту, и посреди поляны, на высокой мачте, при пушечной пальбе, поднят египетский флаг. Для большого доказательства туземцам, что их земля принадлежит хедиву, Бэкер назвал в его честь Гондокоро Измаилией, но хотя он выражает надежду, что это название останется, он сам постоянно употребляет старое прозвище. Торжественное описание этой официальной церемонии невольно вызывает, улыбку, особенно когда через несколько страниц сам Бэкер восклицает: «хорошо было водворять правительство и начинать цивилизацию центральной Африки, но нам хотелось есть, а туземцы не доставляли никакого продовольствия». Действительно, положение Бэкера с женою, 1,200 солдатами, 400 матросами и 6 англичанами было самое грустное; они голодали и кормились воробьями, а перед ними паслись тысячные стада, которых туземцы не хотели продавать, но ежедневно пригоняли на тучные пастбища вокруг Гондокоро, составлявшие, по словам Бэкера, собственность хедива. «Этого терпеть было решительно невозможно, говорит он. — Мои люди, после стольких трудов и лишений во время пятимесячного путешествия, вместо обещанной им обетованной земли и дружеского приема, как освободителей, благодарным населением, нашли новую, тяжелую работу по постройке жилищ, голод и недоброжелательство разбойничьего племени, жившего добычею, награбленной у более слабых соседей. Я видел, что меня голодом хотят заставить отказаться от моего предприятия, и потому серьезно предупредил Аларона, что опасно шутить с голодным львом. Он усмехнулся и отвечал: «если вам нужен скот, то я вам дам проводников и вы можете, грянув на моего соседа, захватить его стада, которых вам хватит надолго». Но я возразил, что не считаю приличным грабить людей, [251] несделавших мне ничего дурного, и в виду его упорного отказа в содействии правительству, запретил ему пасти скот на казенной земле, грозя в противном случае его секвестровать.

Как и следовало ожидать, туземцы, не обращая никакого внимания на слова генерал-губернатора, явились на другой день с своими стадами на казенные пастбища и Бэкер приказал их конфисковать. Тогда в нему пришел Аларон с недовольным лицом и торжественно спросил: «зачем угнан наш скот?» На последовавшем совещании с туземными старейшинами Бэкер старался убедить бариев искренно признать власть Египта и оказать помощь правительству, которое будет их охранять от набегов соседей; сначала они согласились на все, но как только им был возвращен скот, то забыли все свои обязательства, и по приказанию Бэкера скот снова был конфискован. На новом совещании туземцы поставили уже прямо условием своей дружбы совместное нападение на их соседей локиев. Тщетно уверял их Бэкер, что прежняя система Абу-Сауда, вступавшего в союз с одним туземным племенем для грабежа другого, была более немыслима и что он не дозволит подобных жестокостей, так как его главной целью было уничтожение торга невольниками, прямого последствия этой системы. Они презрительно смеялись над его словами, хотя признавали пользу уничтожения торга невольниками в их племени, и торжественно заявляли, что, несмотря на присутствие египетского генерала и солдат, торговцы невольниками будут продолжать по-прежнему свою деятельность. По их словам, иначе вести дело в этой стране было невозможно, и они советовали Бэкеру, как единственное средство, вступить в мирные сношения с туземными племенами, отбивать скот и брать в неволю женщин. «Беседы с подобными людьми были безумной тратой времени, говорит Бэкер; — эти грубые, тупые дикари могли преклониться только перед силою».

После этих безуспешных переговоров туземцы несколько дней вовсе не показывались, а потом стали врасплох нападать на пост Бэкера, стараясь завладеть своим скотом; часовые открывали по ним огонь, а они отвечали дождем стрел. «Война началась», говорит Бэкер, и он издал 1-го июня следующий приказ по своей маленькой армии: [252]

«Туземцы племени Бари ослушались правительства и отказались подчиняться установленным порядкам, а потому необходимо силою принудить их к повиновению. Б случае открытия военных действий, я формально воспрещаю брать в плен женщин и детей обоего пола. Кто из офицеров или солдат нарушит этот приказ, подвергнется смертной казни.

С. С. Бэкер».

Таким образом, наступил новый фазис экспедиции Бэкера-паши, продолжавшийся около полугода и посвященный исключительно войне с туземными племенами вокруг Гондокоро с целью покорить их страну и воспользоваться их жатвами и стадами для продовольствия голодавшей армии.

Военные действия со стороны европейского полководца начались с нападения, среди глухой ночи, на остров бариев, но оказалось, что они, покинув свои жилища, удалились на противоположный берег, полагая, что там их не отыщут; но Бэкер настигнул беглецов и, отбив значительную часть их стада, возвратился победителем в Гондокоро. Вслед за этим, узнав, что его врагам помогали жители соседней общины Белиниан, он предпринял туда поход, также под покровом мрака, во главе отряда в 70 человек и с одним орудием. Но несмотря на все предосторожности, ему не удалось поймать туземцев врасплох; по всей окрестной стране раздался барабанный набат, и атака большой, круглой заребы с удивительно твердыми палисадами стоила больших усилий, особенно ворота из железного дерева ни за что не поддавались. Наконец, осажденные барии сами сделали вылазку и, прорвавшись через ряды осаждающих, скрылись в соседние леса, куда со всех сторон стали собираться новые силы туземцев, очень метко метавших стрелы по всем направлениям. Захватив в заребе 600 голов скота, европейский полководец поджег несчастные жилища дикарей и преследовал их на расстоянии двух миль по плодородной равнине, усеянной многочисленными селениями и возделанными полями. При этом он сам «дал несколько выстрелов, чтобы доказать варварам настоящую цену английского штуцера», а благодаря оружию, которое бросало восьмифунтовые бомбы, «неприятели не смели вступить в открытый бой». Отогнав их на столь приличное расстояние, что они не могли [253] мешать его действиям, Бекер победоносно отвел завоеванный скот в главную квартиру своей голодающей армии.

Через несколько дней после этого подвига в Гондокоро явился злейший враг Бэкера, Абу-Сауд, который теперь, после смерти Агада, был представителем его фирмы. Хотя прибытие его, как поставщика отряда, было, повидимому, очень естественно, Бэкер-паша отзывается о нем в самых резких выражениях. «Абу-Сауд с 500 разбойниками, говорит он, — пригнал стадо в 1,400 голов, которое, несмотря на мои распоряжения, он похитил у одного из соседних племен, и нахально дерзнул явиться с этой добычей на мои глаза. Подобная добыча — самая лучшая рекомендация в Африке, и разбойничье племя Аларона встретило с радостью человека, который всегда доставлял им возможность отбивать у соседей стада и невольников. Несмотря на то, что барии были с нами в открытой войне и что это хорошо знал Абу-Сауд, он находился с ними в самых дружеских отношениях; они помогали ему устроить лагерь и вообще приветствовали его прибытие, как предвестника счастливого времени, потому что Гондокоро был главным базисом всех разбойничьих экспедиций». Однако, по всей вероятности, с точки зрения бариев мало было различия между действиями английского паши и «вероломного разбойника», как он называет Абу-Сауда, разве только первый был новый враг, а последний — старый друг. Они вряд ли могли понять тонкую границу, проводимую пашою между причинами, побудившими его отнимать у них стада, и принципами, которыми руководствовался Абу-Сауд ори грабеже соседних племен. Как бы то ни было, Бэкер торжественно заявляет, что он не мог терпеть в Гондокоро подобных грабителей, которые внушали туземцам презрение в законному правительству, и официально объявил Абу-Сауду, чтобы, по истечении его контракта с правительством, он удалился из пределов генерал-губернаторства центральной Африки, а похищенные у туземцев стада приказал конфисковать. «Единственно, в чем я могу себя упрекнуть, в продолжении всей экспедиции, продолжает Бэкер, — это в излишней мягкости, выказанной мною в настоящем случае. Мне следовало заковать в кандалы Абу-Сауда и отправить его в Картум, а не дозволить на свободе вести [254] интриги против правительства». Что касается до конфискованных стад, то Бэкер хотел возвратить их племени Шир, у которого они были отбиты, но и в этом, если не прямо, то косвенно помешал Абу-Сауд. Через несколько времени Бэкер узнал, что небольшой отряд, оставленный им у одного из шейхов этого племени, был истреблен туземцами в отмщенье за грабеж Абу-Сауду, так как они принимали солдат египетского правительства за его соучастников. В виду такого поступка широв, Бэкер не только не возвратил им отобранных у Абу-Сауда стад, но даже впоследствии предал их страну опустошению.

Между тем барии продолжали беспокоить почти каждый день ночными нападениями армию Бэкера, несмотря на значительные потери убитыми и ранеными. «Я отчасти восхищался их упорством говорит он, — и их лазутчики отличались необыкновенной смелостью. Любимая наступательная система бариев состоит в том, что они ночью, когда огнестрельное оружие менее опасно, подходят к неприятельскому лагерю за полмили и, спрятавшись в лесу или в высокой траве, посылают вперед лазутчиков для рекогносцировки. Эти последние, совершенно нагие, подкрадываются незаметно на четвереньках к самым часовым и, растянувшись на животе, высматривают все, что им надо, а потом возвращаются в ариергард. Наконец, точно также на четвереньках, приближается в совершенном безмолвии весь отряд и бросается на лагерь с дикими криками. Подобная неожиданная атака чрезвычайно опасна, если неприятель не подготовлен, и этим путем были уничтожены целые отряды торговцев невольниками». Между всеми ночными нападениями самое замечательное было дело 21 июля, когда барии, соединившись с белинианами и своими постоянными врагами локиями, произвели громадными силами общую атаку главной квартиры Бэкера. Их предприятие едва не увенчалось успехом, так как они застали врасплох спящих часовых, и маленькая армия Бэкера была спасена только непроходимой палисадой, окружавшей лагерь, и ружейным огнем 1,200 человек. При этом, однако, Бэкер очень жалуется на дурную стрельбу своих солдат, так как, при громадном количестве выпущенных снарядов, «вся равнина должна была бы покрыться трупами», и на [255] нераспорядительность египетских офицеров, которые забыли пустить в дело орудия и дозволили неприятелю захватить их врасплох. Вообще только «сорок разбойников», то есть отряд телохранителей Бэкера, составляли вполне надежную силу, хотя они также не все одинаково хорошо стреляли. Поэтому, видя, что часовые их отдельного лагеря никогда не спят, что многие из них меткие стрелки и что они искусно ловят лазутчиков, из которых один для примера был повешен на дереве, барии перестали их беспокоить и сосредоточили все свои силы на главной квартире армии. Тогда Бэкер приказал своему главному инженеру Гигенботому выстроить перед большим лагерем укрепленный форт с валом и рвом, что и было сделано в короткое время. Эта мера имела тем большее значение, что наступательная война становилась с каждым днем все необходимее, а обезопасив свой базис, Бэкер мог «делать натиски на туземцев по всем направлениям». К подобным действиям его побуждал, главным образом, недостаток продовольствия в виду неурожая на обработанных им полях, по случаю страшных дождей, и прекращение всяких сношений с Картумом по причине совершенной несудоходности Нила в это время года. Поля пшеницы, находившиеся на острове бариев близь Гондокоро, представили бы достаточное количество хлеба на долгое время, но солдаты, подстрекаемые Абу-Саудом, так лениво и небрежно работали по уборке зерна, что более половины жатвы было растащено туземцами и истреблено мелкими птицами, которые тучами носились над полями и ловко выклевывали сердцевину зерна, усеевая землю шелухою. Не вдалеке же, в Белиниане, было около 2,000 акров пшеницы, которою легко было овладеть неожиданным нападением, и Бэкер решился предпринять туда экспедицию с целью фуражировки, бессознательно, как бы инстинктивно следуя примеру губернатора Фашоды, Али-Бея, удалению которого он сам содействовал за подобный способ податей.

30 августа этот просветитель дикарей выступил в поход с отрядом в 450 человек, одним орудием и ракетной батареей, так как белинианские барии были вооружены ружьями и снарядами, отбитыми у торговцев невольниками и частью доставленными Абу-Саудом, с которым они помирились, хотя [256] несколько времени перед этим он коварно умертвил их шейха и старейшин, заманив их в Гондокоро под предлогом веселого пира. Прибыв в долину Белиниана на рассвете, Бэкер тотчас приступил в атаке в штыки возвышенностей, на которых помещались заребы, где засели туземцы в большом количестве, очевидно решившись на мужественную защиту. Их позиция была чрезвычайно сильная, но они никогда не видывали такого приступа и перед штыком «позорно бежали, как обезьяны, ловко карабкаясь на горы, в то время, как весело свиставшие пули подстрекали их энергию». Пустив в догонку неприятелю несколько бомб, Бэкер поджег заребы и остановился на ночлег. На другой день, перейдя через горный кряж, он очутился на возвышенной поляне, усеянной роскошными полями созревшей пшеницы, среди которых виднелись только крыши сотен туземных селений. «Повсюду раздавались звуки барабанов и рогов, говорит он; — боясь, чтоб барии не расставили стрелков в засаде между высокой пшеницей, я приказал пустить несколько ракет и бомб, которые произвели большой эфект, жужжа и разрываясь среди колосьев, проникая чрез палисады зареб и опустошая жилища. Вслед затем я подал сигнал к общему наступлению и солдаты на штыках ворвались в заребы, которых оказалось шесть на пространстве четырех акров. Они представляли прекрасную, укрепленную позицию, и я занял с своим войском четыре из них, составлявшие нечто в роде квадрилатера. Расставив часовых во многих местах, особенно на крышах, я приступил немедленно к уборке хлеба и к закату солнца было уже очищено около шести акров». Эта работа продолжалась следующие дни, и туземцы, видя, что им невозможно противостоять силою новым врагам, послали женщин, отличающихся дипломатическими способностями, вступить с Бэкером в мирные переговоры. Конечно, это была только искусная проволочка времени, но Бэкер, по его словам, «всегда склонный в миру и только насильно вовлеченный в войну», охотно принял посольство, среди которого особенно была замечательна сестра старого шейха Жарды. Эта очень умная и ловкая женщина, разыгрывавшая роль министра иностранных дел, объяснила политику своего племени, насколько ей это было [257] нужно, заявляя, что все женщины были в пользу нового правительства и готовы употребить все свое влияние на мужчин, многие из которых, по ее словам, имели очень «тупые головы». После долгих совещаний Бэкера с нею и с старейшинами окрестной страны белинианские барии признали над собою власть египетского правительства и предложили сделать общий набег с солдатами хедива на соседнюю страну, обещая, что там найдется богатая жатва, уже убранная в житницы, которую они сами перенесут в Гондокоро. По всей вероятности, это была новая хитрость со стороны туземцев, которые хотели в сущности разъединить силы Бэкера и уничтожить их по частям. Он понял, в чем дело, и, как бы соглашаясь на их план, поставил условием, чтоб они прежде похода на Локко доказали свою преданность правительству и отнесли собранную солдатами пшеницу в Гондокоро. Они на все согласились, но ничего не исполнили, и, поняв свою неудачу, прекратили всякие сношения с отрядом. При этом Бэкер замечает, что все африканские племена, несмотря на свою хитрость и коварство, никогда не имеют достаточно терпения и самопожертвования, чтобы довести до конца искусно-задуманный план. Для успеха своего предприятия белинианам надо было с полной готовностью отнести пшеницу в Гондокоро и, заслужив доверие Бэкера, уже приступить в исполнению роковой измены. Но они, подобно плохим шахматным игрокам, обдумали только первые шаги и, встретив неудачу, стали в тупик. Через несколько дней барии начали снова, но уже не открытую, а подземную борьбу: рассеявшись по всей местности, где солдаты собирали пшеницу, и прячась за высокие стебли пшеницы или за траву, убивали их по одиночке. «Вот, восклицает Бэкер, — как этот вероломный народ вознаграждал меня за всю мою доброту и желание принести пользу их стране». Видя невозможность открытыми военными действиями покончить с ними, он решился бороться с ними их же оружием: засадой против засады. В продолжении нескольких дней он размещал 50 лучших из своих стрелков в различных засадах вокруг своего лагеря на несколько миль, и при появлении бариев отовсюду открывался против них огонь; солдаты на каждом шагу как бы выползали из земли и несчастным не было никакого спасения; [258] их преследовали со всех сторон, как зайцев, и даже стреляли, как грачей, на деревьях, где они искали убежища. Эта система военных действий вполне удалась и порядок воцарился в стране бариев. Туземцы очистили всю окрестную местность, и после тридцати-пяти-дневной экспедиции Бэкер возвратился в Гондокоро с запасом в 270 четвериков пшеницы, достаточных для двухмесячного продовольствия своего отряда. Однако этот материальный результат похода мог быть гораздо лучше, если б солдаты работали энергичнее, а то они не только дозволяли туземцам таскать зерно большими корзинами, но даже сами поджигали полные житницы, в надежде, что когда не станет хлеба, Бэкер вернется в Картум.

В этом тайном противодействии всех членов экспедиции, кроме англичан и Абдель-Кадера с его 40 разбойниками, заключалась одна из главнейших опасностей для предприятия Бэкера. Повидимому, египетские офицеры и солдаты «не очень сочувствовали войне» при той строгой дисциплине, которую соблюдал английский паша, подвергавший телесному наказанию солдат за малейший проступок, а особенно в виду непонятного для них воспрещения грабить жилища побежденных и брать в плен женщин и детей. Наибольшую вражду в экспедиции питал начальник отряда Рауф-Бей и офицеры, которые еще во время путешествия по Нилу дерзко ослушались главнокомандующего и купили 126 невольников, а в Гондокоро, подружившись с Абу-Саудом, стали всячески подкапываться под успех ненавистного им предприятия. Впрочем, надо сознаться, что их положение было незавидное. Они терпели всевозможные лишения и усталость, работали в поле и по устройству лагеря, сражались с туземцами, голодали, постоянно находились в опасности — и все для чего? Для достижения ненавистной им цели уничтожения торга невольниками, как уверяли их главнокомандующий и фирман хедива. Ко всему этому надо прибавить распространение в отряде тяжких болезней, лихорадки, дисентерии и язвы на ногах, производимой ядовитой травой, а также лошадиный падеж, пощадивший во всем отряде только 23 лошади, и частые нападения крокодилов при переправах через реку. Наконец, 13 октября вспыхнул открытый мятеж. Рауф-Бей переслал Бэкеру три [259] петиция от всех офицеров отряда, кроме 40 разбойников, в которых торжественно заявлялось, что необходимо отказаться от дальнейшего продолжения экспедиции и возвратиться в Картум, так как нет хлеба и все солдаты умрут с голода. Но Бэкер не испугался и не потерял головы. «Клянусь Богом, пишет он в этот самый день в своем дневнике, — ни один человек не вернется без моего приказания, будут ли они бунтовать или нет. Я тотчас пошлю эти письма офицеров к хедиву. Но все же около получаса после их получения я был вне себя. Казалось, вся надежда исчезла. Что было делать с такими низкими изменниками, друзьями Абу-Сауда?» Эта нерешительность продолжалась, однако, недолго: с необыкновенной энергией и придерживаясь своего постоянного правила, что цель оправдывает средства, он ничего не отвечал офицерам, а приказал большей части отряда выступить в туже ночь в поход. Его мятежная армия жаловалась на недостаток хлеба, и он решился подавить бунт, выведя ее снова на грабеж, или, как он деликатно выражается, «на сбор пшеницы». На этот раз жертвою дальновидной политики английского паши сделались барии, жившие на островах Региаф, в 11 милях от Гондокоро, и провинившиеся в том только, что стерегли на своих пастбищах стада белиниан во время его похода на последних.

Земля региафских бариев оказалась еще многолюднее и плодороднее всех соседних округов; хлеб был уже весь убран с полей и сложен в небольших ивовых житницах, возвышавшихся в бесчисленных селениях, густо покрывавших берег материка и близлежащие острова. При виде этой обетованной земли мятежный отряд Бэкера пришел в неописанный восторг; воспользовавшись этим новым настроением, как офицеров, так и солдат, Бэкер произнес приличную обстоятельствам речь, в которой объявил, что теперь от них зависело сделать запас хлеба на долгое время и что впредь им будет выдаваться двойной ежедневный рацион, но никто, кроме больных, не возвратится в Картум. Все принялись с энергией за молотьбу, переноску хлеба на берег и нагрузку на суда, которые постоянно ходили взад и вперед между Гондокоро и маленьким лагерем, устроенным на берегу Нила, во [260] вновь завоеванной стране. Что же касается туземцев, то они, по обыкновению, отказавшись от всяких торговых сношений, без боя оставили свои жилища, откуда по временам делали неудачные нападения на неприятеля, спокойно собиравшего плоды их трудов. Самая замечательная из этих стычек происходила 4 ноября, и Бэкер лично принял в ней главное участие, действуя скорее, как искусный охотник на диких зверей, чем как начальник гуманной, цивилизующей экспедиции. Большие толпы бариев напали на незначительный его отряд в местности, «лучше которой трудно вообразить для стрельбы в цель», но паша запретил своим солдатам стрелять, чтоб не тратить попусту снаряды, а только приказал заряжать для себя ружья. Сам же, поместившись внутри круглой житницы, с которой он сбил крышу, открыл убийственный огонь по всем направлениям. «Впереди туземцев, рассказывает он, — шел негр, выкрашенный в красную краску, точно палка сургуча, с большими браслетами из слоновой кости на руках. «Это шейх», шепнул мне один из солдат. Я прицелился — и выстрел из житницы распростер его на земле. Несколько туземцев бросились в нему, но один из них тотчас же упал от второго выстрела, направленного в него. Однако, он быстро вскочил, как кошка, и обратился в бегство. Третий выстрел распластал негра, которого приняли в свои объятия его товарищи». Таким образом в, короткое время Бэкер очистил от неприятеля всю местность на тысячу футов вокруг селения и нагнал такой страх на бедных негров, никогда невидавших столь ловкого охотника, что они уже более не нападали на его отряд, который спокойно нагрузил на суда весь захваченный хлеб.

Прежде, чем возвратиться со своею добычею в Гондокоро, английский паша предпринял экспедицию на последний из нильских порогов, где обитало могущественное племя беденских бариев. Они оказались очень миролюбивым народом, неимевшим никогда сношений с торговцами невольников, и приняв Бэкера очень радушно, предложили даже доставать ему хлеб, если он в нем нуждался. Во время его пребывания в их стране, также очень плодородной и многолюдной, он случайно наткнулся на стадо слонов и, убив двух громадных [261] животных, разделил их мясо между туземцами. Это, повидимому, незначительное обстоятельство имело очень важной последствия. Региафские барии, завидуя счастью своих соседей, отправили в Бэкеру послов с предложением мира. Приняв около двадцати шейхов главнейших селений, он выразил свое сожаление, что был вынужден насильственно захватить их пшеницу. На это они отвечали с усмешкой, что всегда между незнакомыми людьми сначала бывают недоразумения, что голодные естественно стараются набить свой желудок, и потому он совершенно правильно взял их хлеб, тем более, что эта потеря им нисколько не чувствительна, так как они припрятали значительный запас, а плодородная почва вскоре даст новую жатву. Мало-по-малу, конечно, выяснилось их главное желание — принять участие в разделе мяса убитых слонов. Бэкер с удовольствием дал им часть добычи, и мир был заключен. Они даже обещали через два месяца после окончания сбора бобов пойти в носильщики правительственной экспедиции при дальнейшем ее следовании на юг. Бэкер очень удивляется непонятной причине, побудившей бариев помириться с ним ради небольшого количества слоновьего мяса, тогда как за несколько времени перед тем они отказались вступить с ним в торговые сношения и взять за пшеницу стадо рогатого скота, стоившее более ста слонов. «Африканские негры — непостижимый народ, говорит он: — их нельзя судить по обыкновенным правилам человеческой натуры. Ясно было, что если они так легкомысленно заключили мир, то так же легкомысленно могли снова начать войну». Если это ясно, то, конечно, еще яснее, что Бэкер пришел бы в гораздо лучшим результатам в своих сношениях с туземцами, если б не действовал как завоеватель-охотник, а старался бы мирными средствами снискать их доверие, что совершенно возможно между африканскими патриархальными племенами. Но европейский авантюрист явился цивилизатором их с пушками и штыками.

19 ноября Бэкер возвратился в Гондокоро чрезвычайно довольный своей экспедицией. Он не только наполнил кладовые хлебом в достаточном количестве для продовольствия своего отряда на целый год, но распространил власть правительства над многолюдным, могущественным племенем, [262] примеру которого мало-по-малу последовали и другие барии, даже сам Аларон. Броме того, в его офицерах и солдатах произошла большая перемена в лучшему. Они убедились в практичности его планов и в необходимости дисциплины, а довольство окончательно примирило их с экспедицией. Наконец, Абу-Сауд удалился с своими приверженцами и всякая опозиция новому правительству прекратилась. Таким образом, Бэкер в концу 1872 года водворил внешний и внутренний порядок в подчиненной ему стране.

IV.

Успешно окончив первую половину своей задачи, то есть подчинив власти египетского хедива туземные племена вокруг Гондокоро, Бэкер приступил в покорению центральной Африки до экватора, как обязывал его фирман. Этот второй фазис его экспедиции, обнимая более года, имеет уже чисто разбойничий характер и отличается живым, романическим интересом, который рельефно выступает в его мастерском рассказе. С самого начала все шансы были против похода на юг от Гондокоро. В то время, как Бэкер усмирял бариев, Рауф-Бэй, «по наущению Абу-Сауда», вместо отправки в Картум, как ему было приказано, одних больных, послал на 30 судах около 1,100 человек, в том числе много совершенно здоровых солдат; таким образом, отряд Бэкера, долженствовавший состоять из 1,645 человек, теперь уменьшился до 502 офицеров и солдат и 52 матросов. С подобными незначительными силами, невидимому, невозможно было предпринять завоевание центральной Африки, тем более, что до срока службы Бэкера, 1-го апреля 1873 года, оставалось только год и три месяца. «Но несмотря на уменьшение моего отряда, говорит он, — мои люди были здоровы и питали ко мне полное доверие, обещая всюду за мною следовать, и я решил во что бы то ни стало достигнуть цели моей экспедиции: уничтожения торга невольниками и присоединения к Египту всей страны до экватора».

Первоначальный план Бэкера состоял в учреждении целой [263] линии укрепленных постов в завоеванной стране, на расстоянии трехдневного перехода друг от друга, причем сохранились бы постоянные сношения с Гондокоро. Но теперь, конечно, этого исполнить было невозможно, так как следовало оставить более половины отряда в Гондокоро, и приходилось уже предпринять поход в отдаленную страну без всякого военного базиса на случай отступления. Изменив сообразно обстоятельствам свои намерения, египетский полководец выбрал для этой отважной экспедиции 212 офицеров и солдат, лучших в отряде, и решил основать военный пост только в Афудо, на берегу Нила, под 3° 32'' с. д., где английские инженеры собрали бы пароход, перенесенный туда по частям, и образовать по дороге ирегулярный корпус в 600 человек из людей Абу-Сауда, которые остались бы без всяких занятий по окончании его контракта с правительством. Что же касается багажа экспедиции, то он состоял в разобранном пароходе, одной пушке и большом количестве оружия и товаров; для переноски всего этого необходимо было до 2,000 носильщиков. Наконец, для продовольствия своих людей он взял с собою стадо в четыре тысячи голов рогатого скота и овец. Все приготовления были окончены в январе 1872 г., и 22 числа отряд Бэкера выступил в поход в очень веселом настроении, так как он предварительно выдал из своих кладовых всем офицерам и солдатам новую одежду и различные другие предметы, в которых они нуждались за недоставлением из Картума в течении года египетским правительством как жалования, так и запасов.

Частью на судах, частью сухим путем, экспедиция достигла через пять дней нильских порогов, где шейх баденских бариев обещал приготовить необходимое количество носильщиков. Чтоб еще более расположить этого шейха в свою пользу, Бэкер назначил его правительственным вокилем и подарил ему пурпурную мантию, оловянную каску и темно-синий шелковый тюрбан. Но все эти любезности ни к чему не привели; после многочисленных обещаний и проволочек шейх объявил, что его народ никогда не носил чужих вещей и носить не будет. Все убеждения и обещания наград не могли убедить его изменить своей решимости. Он повторял одно: «я согласен, [264] но мой народ не хочет»; а туземцы на вопросы переводчиков Бэкера отвечали: «мы обязаны слушаться шейха; если он прикажет нести вещи, мы понесем». Положение Бэкера было безнадежное, тем более, что соблазняемые его многочисленным стадом барии начали нападать по ночам на его отряд. Отделавшись от них своим обычным средством, поджогом селений, Бэкер приступил в новому изменению плана военных действий. Соседнее племя Лаборе отстояло от Бедена на 60 миль, и, помня дружеские сношения с этими туземцами в предыдущее свое путешествие, Бэкер надеялся нанять там носильщиков и потому распорядился, чтобы солдаты везли на руках, в нарочно устроенных тележках, весь багаж, за исключением, конечно, разобранных частей парохода. Но и тут его ожидало разочарование. Солдаты взбунтовались и громко объявили: «мы не можем тащить тележек; это дело не солдатское; мы можем сражаться или исполнять другие ваши распоряжения, но мы не верблюды и не можем таскать тяжестей». Делать было нечего, пришлось уступить. Бэкер разделил свой отряд на три части: английских мастеров отправил на судах с разобранным пароходом в Гондокоро, 120 челов., с пушкой и большей частью багажа и стад, под начальством маиора Абдулаха, оставил в лагере на берегу Нила, а сам с сотнею людей, налегке, с незначительным количеством вещей и 1,500 голов скота, отправился в Лаборе.

Наконец, после всех этих преград и проволочек Бэкер выступил в поход 8-го февраля, взяв с собою местного проводника, который выказывал в нему дружеские чувства и пользовался всеобщим уважением между туземцами, как заклинатель дождя. Шестидневный переход в Лаборе ознаменовался только переменой в отношениях Бэкера в неграм. Наученный горьким опытом, он приказал солдатам обращаться с ними самым кротким образом, ничего не отнимать и даже в селениях, покинутых жителями, оставлять по нескольку коров в виде уплаты за взятый в житницах хлеб или другие припасы. Поэтому ему ни разу не пришлось прибегнуть в оружию, хотя скот, сопровождавший Бэкера, представлял туземцам большой соблазн. Лаборе, составлявшие отдельное племя от бариев, вполне оправдали надежды Бэкера; они вступили с [265] ним в правильные торговые сношения и послали 400 носильщиков, за соответственное число коров, на берег Нила для доставления багажа. В ожидании своего ариергарда Бэкер продолжал мену скота на хлеб, «благоразумно поддерживая доброе расположение туземцев подарками синих рубашек главным старшинам»; а они, с своей стороны, вели себя очень тихо, мирно и даже любезно: так, однажды на местном празднике около 1,000 человек вертелись в дикой пляске, но при появлении Бэкера тотчас дали ему дорогу и очистили место, как почетному гостю. Лаборе вообще народ более культированный, чем все окрестные племена; они хорошие кузнецы и с замечательным искуством изготовляют железные кольца, носимые на шее, руках и ногах. Об этой способности туземцев Бэкер отзывается с особым одобрением, потому что прибег в их помощи для устройства цепи, которою заковал одного дезертира из своих солдат, оставленного в виде наказания в Лаборе. Наконец, прибыл маиор Абдалах с своим отрядом, но не в очень блестящем виде, так как барии напали на него ночью врасплох и отбили пушку, которую, однако, ему удалось снова захватить. Собрав, таким образом, все свои силы и наняв 500 носильщиков, египетский полководец повел далее к экватору свой маленький экспедиционный корпус.

«Никто не может себе представить, говорит Бэкер, — как трудно путешествие с таким значительным количеством носильщиков, большинство которых бесчестно и пользуется всяким случаем для бегства». Действительно, при выступлении в поход сразу не оказалось 67 носильщиков и потом на каждом ночлеге количество беглецов увеличивалось, так что Бэкер прибег к энергичной, быть может, слишком энергичной мере, придавшей армии этого освободителя угнетенных туземцев, как он сам себя величает, внешний вид столь ненавистной им шайки торговцев невольниками. Старый шейх Лаборе дал ему своего сына для поддержания порядка среди носильщиков, но он совершенно равнодушно смотрел на их бегство, и Бэкер, боясь, чтобы он также не последовал примеру дезертиров со всеми остальными туземцами, приказал приделать к железному кольцу, которое он носил на шее в виде украшения, длинный ремень и «отдал его под надзор [266] двух солдат, исполнявших должность почетного караула». Это зрелище недостаточна сильно влияло на дикарей или, скорее, еще более побудило их бежать от такого гуманного обращения. Тогда паша привязал проводника к сыну шейха и объявил, что они оба будут застрелены, как собаки, если еще один носильщик бросит свою ношу. По его словам, это распоряжение имело желанное действие.

Кроме неприятностей и забот в отношении туземной части отряда, поход в первое время представлял приятную, веселую прогулку. Сначала страна была гористая, лесная, а после перехода через реку Асуу Бэкер вышел на берег Нила и очутился в прекрасной равнине Афудо, которую он назвал Ибраимией, в честь Ибраима, отца хедива. Здесь, по его словам; должна быть основана столица центральной Африки, так как отсюда Нил судоходен до самого озера Альберт-Нианзы, отстоящего не более, как на градус. «Гавань для центрально-африканских пароходов, говорит он, — должна быть устроена при устье реки Униате, которая, протекая по плодоносной и живописной стране на расстоянии 80 миль, впадает в Белый Нил против горы Гебель-Куку. Вся торговля центральной Африки сосредоточится здесь чрез пароходное сообщение по Альберт-Нианзе, а далее, на протяжении 120 миль, товары пойдут в Гондокоро на верблюдах до устройства железной дороги. Странно сказать, что небольшая линия в 120 миль, огибающая нильские пороги, может соединить сердце Африки, экватор, с Средиземным морем, когда будет готов рельсовый путь из Каира в Картум». Окрестная страна, называемая раем Африки, возвышается на 4,000 футов над поверхностью моря и представляет роскошную по растительности, плодородную и живописную равнину, по которой, кроме Нила, протекают бесчисленные его притоки с удивительно чистой и холодной водой. Воздух, чрезвычайно здоровый и живительный, как бы придает новые силы всякому, кто им дышет, и потому тем грустнее, что в этой благословенной «стране, некогда очень многолюдной, нет теперь почти никаких туземных селений, благодаря опустошениям торговцев невольниками. Только Абу-Сауд имел тут четыре станции, из которых главная была Фатико, куда Бэкер прямо и направился. [267]

У подножия горы Фатико, под 3° 1' с. д. и в расстоянии 165 миль от Гондокоро, находились друг против друга станция Абу-Сауда, занимавшая, по крайней мере, 30 акров, и большое селение туземцев. Жители Фатико принадлежат к племени Шули и представляют образец самых красивых негров; хотя не очень большого роста, они хорошо сложены, мускулисты и лица их довольно красивы. Замечательно, что у окрестных племен мужчины не носили никакой одежды, а женщины обыкновенно были более или менее прикрыты; напротив, во всей стране Шули женщины совершенно голые, а мужчины носят шкуры антилоп, которые, спускаясь с плеч, покрывают нижнюю часть тела в роде шарфа. В прежнее свое путешествие Бэкер находился в очень дружеских отношениях с этим племенем, так как, постоянно охотясь, он раздавал туземцам мясо убитых животных, а по его словам, «лучший путь к сердцу негра чрез желудок». Старые приятели с удовольствием его узнали и заявили, что они очень рады подчиниться покровительству сильного правительства, так как Абу-Сауд безмилосердно опустошал соседние страны и они из боязни его мести выносили все его притеснения. Главный шейх страны Шули, Рот-Джарма, никогда невходивший в сношения с Абу-Саудом, явился издалека в генерал-губернатору центральной Африки и торжественно обещал быть верным слугою хедива, если его страну охранят от торговцев невольниками. Вообще туземцы постоянно посещали лагерь Бэкера и были с ним в самых дружественных отношениях. Самое сильное впечатление производила на них игра музыкантов его отряда, которые с своими трубами и барабанами приводили дикарей, особенно женщин, в такой восторг, что они никак не могли удержаться от пляски. При этом Бэкер характеристически замечает: «Все туземцы Африки страстно любят музыку, и я полагаю, что самым безопасным способом путешествия в этих диких странах была бы игра без умолку на трубе; лондонский шарманщик прошел бы чрез всю центральную Африку совершенно спокойно, окруженный восторженной, танцующей толпой». Нельзя не пожалеть, что человек, так основательно знающий все слабые струны дикой, младенчествующей расы, на которую, по его же словам, можно влиять подобными мелочами, сам [268] постоянно прибегал в сношениях с неграми в одним насильственным мерам. Таким образом, если бы Абу-Сауд, которому он приписывает все бедствия посещенных им стран и неудачи его собственной экспедиции, зашел в лагерь Бэкера в Фатико, то с удивлением увидел бы «толпу в 80 человек, связанных между собою по пятку». «Это невольники», сказал бы он с усмешкой. — «О, нет, отвечал бы Бэкер, — это носильщики, которых я предохраняю от бегства». Однажды ночью несчастные перегрызли связывавшие их веревки и искали спасения в бегстве. Часовые открыли по ним огонь, и, как выражается Бэкер, «в кустах найдены три трупа бедных, легкомысленных лаборие».

Что же касается самого Абу-Сауда, то он встретил Бэкера в Фатико с раболепными изъявлениями преданности и приготовил для его отряда шалаши, а когда Бэкер отказался от этой любезности, то он все же представил в устроенный пашою лагерь соломенные крыши для офицерских жилищ; но он не только не исполнил принятых на себя обязанностей поставщика продовольствия для правительственной армии, а еще Бэкер принужден был дать ему хлеба и воров, чтоб спасти его людей от голода. Хотя Сауд вел по-прежнему интриги против Бэкера, уверяя туземцев, что паша враг всех негров и не имеет ничего общего с путешественником, которого они любили несколько лет перед тем, он находился в очень стесненных обстоятельствах. У него было награблено до 3,200 слоновых клыков, но он не имел средств их перенести из своих станций в Гондокоро, так как единственная монета, введенная торговцами негров в центральной Африке, скот, совершенно истощился в окрестных странах, а посланные Саудом хищнические отряды в более отдаленные округа были разбиты и истреблены воинственными туземцами. Поэтому он не только был вынужден отказаться от своего намерения переправить слоновую кость на Нил пониже Гондокоро и обмануть египетское правительство, не выдав причитавшейся ему доли, но и обратился в Бэкеру с смиренной просьбой о помощи. Конечно, генерал-губернатор центральной Африки очень радовался такой неудаче своего соперника, но не мог ею воспользоваться по слабости своего собственного отряда, и даже [269] не посмел освободить сотни невольников, томившихся в фатикской станции, так как подобное распоряжение возбудило бы, по его словам, только «страшное смятение». У него не было достаточно войска, чтоб удержать спокойствие в стране, и продовольствия, чтоб прокормить освобожденных негров, которых нельзя было отправить по домам, в виду того, что они пригнаны из отдаленных мест. Поэтому он удовольствовался строгим приказанием Абу-Сауду и его людям не брать впредь невольников и дозволил ему, несмотря на близкий срок его контракта, оставаться в Фатико до приискания средств сообщения с Гондокоро. Для надзора же за исполнением этих распоряжений и для ограждения туземцев от возможного вероломства Сауда, он оставил в Фатико маиора Абдулаха с сотней солдат, а сам с остальной сотней своих лучших людей, 200 носильщиков и соответствующим числом рогатого скота двинулся в дальнейший путь в экватору.

Целью этой смелой экспедиции, едва не окончившейся истреблением маленькой армии Бэкера, были могущественные государства центральной Африки, знакомые Бэкеру по его прежним путешествиям: Униоро и Угонда. До первой из них простиралась от Фатико, на расстоянии 80 миль, очень плодородная равнина, но совершенно пустынная и незаселенная в виду ее пограничного положения между враждебными племенами: Умаро, Униоро и Угонда. После пятидневного перехода, ознаменованного замечательной верностью носильщиков, из которых ни один де бежал, Бэкер снова выбрался в Нилу и вступил в пределы Униоро. «Невозможно описать той перемены, которая произошла в этой стране с того времени, как я в ней был несколько лет тому назад, говорит он; - тогда это был бесконечный сад, густо населенный и приносивший все, чего мог желать человек; селения были многочисленны, платановые рощи зеленели на крутом берегу величественной, широкой реки; туземцы были прилично одеты в искусно сделанные ткани из коры. Теперь все изменилось! Страна стала пустыней, население бежало, нигде не видно ни одной хижины. Вот результат водворения в этой благословенной местности картумских торговцев невольниками».

Остановившись лагерем на берегу Нила против Фаверы, [270] последней станции Абу-Сауда, Бэкер узнал, что царь Униоро, его старый приятель, умер два года перед тем и на престол взошел его младший сын Коба-Рега, убивший законного наследника, своего старшего брата, с помощью вокилей Абу-Сауда, которые, пользуясь этим случаем, безжалостно ограбили страну, захватив громадное количество слоновой кости и невольников. В то самое время, как неожиданно явился Бэкер в пределы Униоро, Коба-Рега предпринял поход на давнишнего врага его семейства Рионгу, и вокиль Сауда в Фавере, Сулейман, должен был оказать ему содействие. Бэкер тотчас объявил, что царство террора кончилось, и приказал Сулейману, в виду окончания контракта Абу-Сауда, тотчас удалиться с своими людьми, не смея более нападать на туземцев, или поступить в его службу с своими людьми. Сулейман избрал последнее, и, таким образом, составлен был ирегулярный отряд в 60 человек, который должен был служить соединяющим звеном между армией Бэкера, шедшей на юг, и ариергардом, оставленным в Фатико. С тем вместе он вступил в дипломатические сношения с Коба-Регой, предлагая ему покровительство хедива и прося распорядиться доставкою носильщиков. После долгих переговоров и неудачных стараний Коба-Реги уговорить Бэкера помочь ему в походе на Рионгу, наконец, 200 носильщиков были присланы в Фаверу и экспедиция двинулась в дальнейший путь. Но на второй же день все носильщики бежали и получено было известие, что Сулейман вступил в тайное соглашение с главнокомандующим униорской армии для нападения на Рионгу и распустил всех солдат нового египетского ирегулярного корпуса. Бэкер тотчас послал, небольшой отряд, чтоб арестовать изменника, и по приводе его, вместе с его помощником Эдресом, он созвал всех окрестных шейхов для присутствовала на торжественном суде. Для большого эфекта этот суд происходил ночью, при свете факелов, и после спроса многочисленных свидетелей оба обвиняемые были признаны виновными в целом ряде преступлений, между прочим в убийстве одного негра, которого Бэкер оставил в Фавере под арестом до дальнейших своих распоряжений. Вследствие этого английский паша приговорил Сулеймана в 200 палочных ударов, а Эдреса [271] к 100, но последнего он простил по ходатайству шейхов, удостоверявших, что он не дурной человек и только повиновался своему начальнику. Первый же был подвергнут определенному наказанию, при бенгальском освещении, после чего Бэкер произнес к туземцам речь, в которой объявил, что впредь в Униоро, под покровительством хедива, будет царить строгое правосудие, свято сохраняться жизнь и собственность жителей, но примерно наказываться всякое нарушение закона.

На другой день после этой экзекуции явились носильщики и Бэкер направился в столице Униоро Масинди, куда и прибыл 25 апреля, после утомительного странствия под дождем и по грязи, питаясь только картофелем, главной пищей в этой стране, что побудило его солдат сложить монотонную песню: «Здесь только картофель и дождь, дождь и картофель, картофель и дождь, дождь и картофель».

В. Т.

(Окончание в следующей книжке.)

Текст воспроизведен по изданию: Бэкер-паша и его экспедиция в центральную Африку // Дело, № 4. 1875