-

ВОЙНА АНГЛИЧАН С КАФРАМИ

Вот уже более года, как все журналы помещают, время от времени, отрывочные известия о войне Англичан с Кафрами. Несмотря на всю краткость и неопределительность этих известий, они с каждым днем начинают все более и более обращать на себя внимание. Судя по началу, можно было ожидать, что борьба диких, плохо вооруженных племен, руководимых только слепою отвагою и некоторым знанием местности — с обученным, мужественным и хорошо предводимым войском, имеющим при себе артиллерию, — [251] что борьба эта не могла ни минуты колебаться. Первые известия с театра войны подтверждали это убеждение: судя по ним, победоносный, в предшествовавших войнах, губернатор колонии, Сир Гарри Смитт, успел одержать ряд побед над возмутившимися племенами Кафров, отбивал их стада, брал множество пленных; но несмотря на эти успехи, Англичане целый год не подвинулись далее своей пограничной крепости Кингс-Вилльям-Тоуна, и не только не решились проникнуть в глубь непокорных стран, но, напротив — война охватила почти все восточные области колонии; Английские войска были почти заперты в Кингс-Вилльям-Тоуне, и набеги Кафров начали угрожать даже центральным владениям... наконец внезапная смена Сир Гарри Смитта и назначение вместо него генерала Каткарта, беспрерывные посылки новых подкреплений из Англии, и жаркие споры о чрезвычайной стоимости этой отдаленной войны, открыли истину; увидели, что война с Кафрами отнюдь не принадлежит к разряду легких поисков, но, быть может, есть только начало борьбы на жизнь и смерть, борьбы, которая затянется на десятки лет.

Желание познакомить читателей с столь любопытным и совершенно почти неизвестным предметом, побудило нас сделать это краткое извлечение из самых новейших сведений о [252] Капской колонии, Кафрах и образе тамошнего ведения войны.

На южной оконечности Африки, вдоль по берегам Атлантического и Южного океанов, раскинулось обширное владение, известное под названием: Колонии Мыса Доброй Надежды. В настоящее время Британия считает эту колонию полезнейшею из всех своих обладаний, а столица ее: Кап или Капстоун есть лучший и, можно сказать, единственный порт для кораблей, плывущих из Европы в Восточную Индию и обратно.

Капская колония лежит между 34° 50'-29° 50' южной широты и 15° 20'-25° 10' восточной долготы, и занимает около 450 льё (1,800 верст) Южно-Африканского берега; наибольшая длина ее (считая от северо-западной границы — р. Кусси или Зонд, до восточной — р. Кейсскама) простирается до 200 льё (800 верст), а наибольшая ширина, в западной части, от морского берега до цепи гор Роггевель, не превышает 120 льё (480 верст), наименьшая же, от моря до гор Нюввельд — около 70 льё (280 верст). Общая поверхность всех владении колонии простирается до 16,000 квадратных льё; число жителей [253] (по известиям Адульфа Делегорга) в 1847 году было от 160 до 200 т.; в том числе 60,000 белых или цветных свободных; 30.000 Готтентотов, 40,000 Негров, а остальные — покорные Кафры и Бошмены, или обитатели лесов.

С 1842 года владения Англии в южной Африке увеличились еще новым приобретением — Наталем, частью берега, лежащей к востоку от колонии, куда переселились обитатели пограничных с Кафрами восточных владений, так называемые боерсы (скотопромышленники) и основали несколько поселений, между которыми., кроме деревушки порта Наталь, самое замечательное называется Питер-Мориц-Бург. Новая эта область, названная, в честь Английской Королевы, Викториею, граничит к ю. в. морем, с с.в. рекой Тугала, с с.-з. хребтом гор Катламба, а с юга рекою Умзикоолу или Антс; она отстоит от ближайшей колониальной провинции Альбани более чем на 450 верст и образует почти правильный квадрат, которого каждый бок имеет, до 140 верст.

Таким образом в настоящее время земли Капской колонии состоят из двух отдельных владений, разобщенных между собою гористою и пересеченною Независимою Кафриею. Мы увидим впоследствии, до какой степени это обстоятельство повело к столкновению Англичан с Кафрами и было поводом к войне, исход и окончание которой трудно предсказать с вероятностию. [254]

Главная масса областей Камской колонии граничите к северу с Независимою Готтентотиею, простирающеюся до тропика Козерога, к западу с Атлантическим, к югу с Южным Великим Океаном, и к востоку с Кафриею. Страна эта принадлежит к числу самых разнообразных и замечательных по своему топографическому характеру, климатическим особенностям и естественным произведениям. Ее пересекают три главные цепи гор, которые почти параллельно тянутся с запада на восток; самая северная из этих цепей считается высочайшею в южной Африке; она ограничивает владения колонии с севера и известна под названиями Роггевельд, Ньювельд, Шнее или Сновберг, Сторнберг и Катламба: две последние группы гор, достигающие снеговой линии, еще невполне исследованы. Цепи гор, проходящие более к югу, носят названия Боккевельд, Ланге-Клооф, Цвэртер-Берген или Голубые-горы; высочайшими пиками во всех этих горах считаются Компасберг (3,048 метров), Комберг (2,446 метр.) Тафельберг или Столовая гора (1,463 метра), Кёпельберг. Между этими цепями простираются довольно обширные равнины, сохраняющие зелень зимою и совершенно выгорающие летом; равнины эти известны под названием Карру. Здесь же местами встречаются обширные солончаки. Из рек, во множестве пересекающих эту страну, замечательнейшие, начиная с востока: Кейсскома, [255] Большая Рыбья река (Great Fisch-river), Камтоо, Гаурис, происшедшие от слияния Большой и Малой Гамки, Бреда, Берг, Олифант и Занд. Отдельная область, Виктория, имеет две пограничные реки: на север р. Тугала, на юг р. Умзимкоола; часть же Независимой Кафрии, отделяющая Викторию от земель колонии, орошается реками Умзимвомбо, Умтата, Умбаша, Кей и Буффало. Все они текут весьма быстро; течение их, почти перпендикулярное морскому берегу, представляет ряд хороших оборонительных позиций, и, сверх того, отличаясь, как все горные реки, быстрою прибылью вод, они необыкновенно затрудняют устройство переправ. Климат страны вообще жаркий; переход солнца из северного в южное полушарие делит год на два совершенно равные периода: сухой и дождливый, первый — зима, второй — лето; зима продолжается с марта по сентябрь, лето с сентября по март. Все роды естественных произведений, за исключением строевого леса, находятся в чрезвычайном изобилии; флора колонии отличается разнообразием, величиною и красотою своих произрастений; но в особенности разнообразно царство животное: начиная с огромного слона и до миниатюрной полосатой мыши, гиганта жираффа и трехдюймовой виверры, страуса и пищика (grimpereau), здесь находятся почти все роды самых редчайших животных: гиппопотамы, газелли, носороги, львы, парды, тигры, хотя и уступающие красотою [256] индустанским; буйволы, зебры и, наконец, огромные стада гну — странного животного, составляющего нечто среднее между быком, лошадью, оленем и антилопою; разнообразие пород животного царства до того здесь велико, что из 32 видов антилопы, 18 находятся в землях колонии; в горах укрываются бабуины, леса служат убежищем разнообразнейшим породам птиц и змей. Из царства ископаемого здесь находятся: серебро, медь, железо, свинец и каменный уголь.

Вот для примера одна из наиболее поразительных местных картин. Заимствуем ее из сочинения Адульфа Делегорга: Лодка путешественников медленно поднималась по р. Ом-Комас, одной из рек Независимой Кафрии: «По меньшей мере тридцать гиппопотамов, говорит Делегорг, кружили вокруг нашей утлой ладьи, высовывая по временам из воды свои мокрые головы; вправо, на левом берегу реки, виднелись сорок буйволов, пришедшие для водопоя: попеременно смотрели мы то на тех, то на других, и любовались невозмутимым спокойствием, с каким ожидали они приближения нашей лодки; вдруг, внимание наше было развлечено внезапно раздавшимся треском — мы невольно взглянули влево и увидели на правом берегу, неболее как в 200 шагах от себя, четырех слонов, которые пришли напиться и выкупаться. Мы не хотели упустить из рук такой чудной добычи, но, к несчастию, шум лодки и [257] разговоры наши встревожили слонов, которые скрылись из вида; испуганные буйволы также ринулись от реки, ломая и уничтожая все на пути своем; остались гиппопотамы, которые попрежнему продолжали играть около лодки».

Колонисты вообще разделяются по трем главным отраслям промышленности на возделывателей винограда, земледельцев и скотопромышленников (бойерсов). Первые, принадлежащие к самому зажиточному и образованному классу, обитают неподалеку от города Кап и в его ближайших окрестностях; вторые поселены по морскому берегу и внутри страны, верстах в шестидесяти от Капа. Хотя и эти последние живут также весьма хорошо, но довольством своим обязаны не трудолюбию, а единственно богатству почвы; наконец, бойерсы ведут совершенно кочевую жизнь в обширных равнинах, граничащих с Готтентотиею и Кафриею. Близость неприятеля и хищного зверя, опасность беспрерывного нападения и необходимость бдительности и готовности отбить добычу оружием, развили в бойерсах воинственный дух и сделали их превосходным войском для войны с Кафрами. Бойерсы ловкие стрелки, смелые наездники, знают страну, нравы и обычаи своих диких соседей; подобно им живут в соломенных шалашах и довольствуются малым; мужество и отвага бойерсов едва вероятны. Десяток конных, хорошо вооруженных колонистов, не задумываясь [258] нападает на несколько сот Кафров и почти всегда подобное нападение увенчивалось успехом.

До 1842 года бойерсы были вполне довольны своим состоянием; почти каждая семья имела от 500 до 600 штук крупного рогатого скота и от 4-х до 5-ти т. штук баранов; все земледельческие и пастушеские работы производились невольниками, преимущественно Готтентотами; но, по свойственному бойерсам добродушию и необходимости ко всегдашней обороне, эти невольники были скорее членами семейства, чем слугами.

Во всех Капских владениях господствует язык голландский; по-английски говорят только в г. Капе и его ближайших окрестностях. В административном отношении колония разделяется на две большие провинции: восточную, которой главный промысел скотоводство, и западную, где занимаются земледелием и виноделием; из провинций первая подразделяется на шесть, а вторая на семь округов; каждый округ управляется судьею и шестью советниками, управление всею колониею находится в руках генерал-губернатора. Главный город западной провинции — Капс-Тоун, с 25-ю т. жителей; восточной — Грагамс-Тоун, с 16-ю т. жителей.

До 1846 все эти владения были совершенно спокойны от нападения своих диких соседей. Политика Голландцев, отнявших в 1650 году эти страны у Португалии и основавших здесь колонию, [259] состояла в том, чтобы отнюдь не подавать поводов к неудовольствию диким и воинственным туземцам. Старание это Голландцы простерли до того, что едва не наказали, как преступников, отважные толпы смельчаков, проникнувших в верховья р. Камтоо, где ныне графство Уитенгеже (Uitenhage). Сверх того, желая предохранить свою колонию от нападения, они согласились платить диким род дани за обладание прибрежною полосою земли.

Приволье восточных стран, обилие пастбищных мест, и, главное, возможность приобретать большие стада за ничтожную цену, привлекли сюда множество фермеров, которые занялись разведением и улучшением пород скота; но, по мере населения этих стран, явилась необходимость предохранить стада от хищений Готтентотов, которые, подобно всем горным народам, будучи бедны, ленивы и воинственны, спускались с гор при первой надобности, дабы запасаться даровою провизиею на счет своих богатых соседей. Вначале это были стычки, ненарушавшие спокойствия колонии; но когда правительство Голландское решалось поддержать бойерсов открытою силою, то частные экспедиции приняли характер упорной войны, имевшей последствием покорение ближайших племен Готтентотов, которые образовали многочисленный класс колониальных невольников. В таком положении были дела, когда эти земли, захваченные [260] Англичанами в революционные войны и возвращенные после Амиенского мира Голландцам, окончательно были уступлены Англии в 1813 году.

Владения колонии в это время, благодаря предприимчивости бойерсов, значительно распространились на востоке. Отважные партии колонистов не только достигли Большой Рыбьей реки, которая сделалась оффициальною границею, но проникли за эту реку в глубь Независимой Кафрии, почти до гор Аматола; поиски их на север были столь же удачны: полковник Коллинс, отправленный в 1810 году для исследования берегов Оранжевой реки, нашел по ее течению значительное количество голландских поселений; да и самое название реки показывает, что оно дано ей голландскими поселенцами.

Первые годы обладания Англичан колониею прошли довольно мирно; Английское правительство принимало только меры для охранения своих владений от нападений туземцев. С этою целию лорд Каледон послал Коллинса для исследования Оранжевой реки; Англичане помнили уроки, данные Кафрами лорду Макартнею в 1795 г. и генералу Дундас в 1803 году; они не могли забыть, что две экспедиции, предпринятые этими генералами к Оранжевой реке, испытали постыдную неудачу. Коллинс однако был счастливее: он обозрел пограничные области и в донесении губернатору положительно говорил о невозможности прочно там утвердиться. [261] По его мнению должно было ограничиться устройством линии укрепленных постов и фортов, преимущественно по Большой Рыбьей реке, причислить к ним ближайшую полосу границы и подчинить все это одному лицу, которое могло бы в случае набега Кафров собирать отряды и производить вторжение в неприятельские земли, для возвращения отбитого у колонистов скота, одним словом, Коллинс советовал не столько думать об увеличении владений, сколько об их обеспечении и устройстве.

Таким образом, до 1842 года владения колоний расширялись медленно, но постепенно; соседние дикие народы не осмеливались часто нарушать спокойствия пограничных воинственных фермеров, которые, отстаивая свою собственность, охраняли вместе с тем и пределы колонии... Прошло десять лет — Англичане выдвинули линию своих постов к реке Буффало, верст на 30 впереди Большой Рыбьей реки; владеют номинально частию берега Наталь; успели разделить колонию, для административного, чисто европейского порядка; но все это они купили дорогою ценою: бойерсы, надежная защита колонии, уже не стоят на страже ее безопасности; вследствие притеснений ложных филантропов, воинственные голландские фермеры удалились с своими стадами из прежних жилище, и рассеянными толпами скитаются по берегу Наталь и даже под 25° широты; это открыло для [262] Кафров границу; теперь восстание охватило четыре восточные области: Грааф-Рейнет, Соммерсет, Албани, Нейтраль-грунт; Кафры образовались в военном отношении: вместо стрел и дротиков они вооружены хорошими английской работы ружьями, и, пользуясь незнанием своими противниками местности и неуменьем их воевать в горах, одержали над Англичанами ряд побед, заставили их отказаться от наступления и ограничиться обороною; победная звезда Сира Гарри Смита и генерала Соммерсета померкла перед энергиею Сандилли, Макомо, Пато, которые еще так недавно подклоняли свои шеи под ноги грозного для них Гарри Смитта. Война принимает обширнейшие размеры; со стороны Англии необходимы новые подкрепления, а с ними и издержки, которые уже в 1846 году простирались до 50-ти миллионов франков. Действия генерала Каткарта тоже не особенно блистательны. Англичане оставили оборонительные линии по рр. Буффало Кейсскаме и Рыбьей реке, и теперь стоят у Бофорта, верстах в 90 от границы.

Любопытно проследить, как последовательный ряд ошибок довел Англию до такого критического положения; но прежде необходимо дать некоторое понятие о Кафрах и их образе ведения войны. [263]

II.

Сильное и воинственное племя Кафров и земля, ими обитаемая, еще мало исследованы; страны, ближайшие к р. Кейсскаме, населены мелкими племенами, известными под названием Гайка, Коосса, Томбука, Грика и пр. Большая часть начальников этих племен называли себя временно данниками Англичан, но изменяли им при первой возможности, отбивали стада у фермеров и находили укрытие от преследовавших их английских солдат в неприступных и покрытых непроходимыми лесами ущелиях своей родины. Здесь встречали они атакующих меткими выстрелами, и, будучи сами невидимы, били на выбор красные мундиры (так называют они Англичан), заманивая их в чащу насмешливыми криками; изапа, изапа! Сюда, сюда!..

Под 25° широты и по северную сторону хребта Катламба, Кафры соединены в более значительные общества, управляемые особыми предводителями. Кафры, Амазулу, Амапонда, Макашласы, Шлоииломы, Макатиссы, окружающие колонию Порт-Наталь, суть племена многочисленные, независимые и войнолюбивые; некоторые из предводителей этих народов; Джака, Дингаан и Панда, [264] несмотря на предательство, страшную свирепость и бесчеловечие, отличались несомненными воинскими дарованиями. Дабы познакомить с нравами, обычаями и воинским устройством Кафров, приведем здесь рассказ Делегорга о племени Амазулу, между которым он жил более года. Страна, обитаемая этим племенем, граничит к северу с рекою Ом-Понгола или рекою Гну, впадающею в залив Делагоа; с востока Южным или Индейским океаном; с юга рекою Тугела; а с запада высоким хребтом Катламба, отделяющим эти земли от земель племени Макатисс. Климат страны, необыкновенно жаркий летом, иногда делается весьма суровым в течение зимы. Эта климатическая особенность была причиною резкого отличия, существующего в обычаях Амазулу, относительно других кафрских племен.

Амазулы среднего роста, стройны, ловки, гибки и принадлежат к красивейшему племени во всей породе Кафров; черты лица их, имея общее сходство с типом Негритянским (большой рот, широкие губы, длинные и белые зубы, широкий нос, мелко-курчавые волосы, темный цвет кожи), не представляют ничего резкого, и встречаются даже физиономии, близко подходящие к европейским.

Часто случается встречать между Амазулами людей с совершенно правильным очертанием лица и длинною, как у Европейца бородою, чего никогда не бывает в других африканских породах. [265]

Несмотря на рассеянные повсюду шипы колючих мимоз и множество острых камней, которые чрезвычайно затрудняют здесь ходьбу, Амазулы неупотребляют обуви; это делается ими по наказу их бывшего владетеля Джако, современника Наполеонова и главного виновника могущества племени. Преобразователь Кафров, желая приучить свой народ к лишениям и суровой военной жизни, запретил употреблять обувь, говоря, что воин без обуви идет легче и быстрее.

Амазулы бреют голову, оставляя близ макушки небольшой овальный кружок в виде венка, около пяти дюймов в диаметре; на этом кружке утверждается их конический головной убор, имеющий вид башни. Он делается из соломы и прикрепляется к голове черным воском; на эти башни нацепляют в торжественные дни перья, втыкают сюда железные и деревянные иглы, на которых висят табакерки из бамбукового дерева, ложечки из слоновой кости для табаку, чучелы небольших птичек, хвосты турако и наконец множество различных безделушек; так убираются однако только воины в мирное время; молодые же люди голов не бреют и носят длинные волосы.

Амазулы бреют голову весьма искусно, и вероятно этому обычаю должно приписать необыкновенную крепость их черепов, чем они сильно гордятся перед белыми. Во время сражения, воин, свалив с ног своего противника [266] посредством ом-кондо или копья, непременно добьет его ударом в голову палицею или тонга, которая делается из бамбукового дерева или носороговой кости. Амазулы рассказывают, что, воюя с своими единоплеменниками, они должны употреблять для этого необыкновенное усилие и повторять удар, между тем как черепы Англичан и бойерсов разлетаются от легкого прикосновения; на этом основано глубокое презрение, питаемое Кафрами к белым.

Будучи воинственны по характеру, эти дикие никогда не покидают оружия, которое состоит из щита, в 5 футов вышины и 4 1/2 фута ширины, покрытого буйволовою кожею, пяти или шести дротиков (assagayes) и палицы (тон); идя по лесу, Амазулы стучат копьями по щитам, дабы этим стуком пугать буйволов, носорогов и слонов, которые здесь встречаются на каждом шагу. Поясная одежда диких, оставляющих все тело непокрытым, весьма живописна: она состоит из пояса, к которому пришиты ремни из меха; спереди пришивается коротенькой передник, а сзади пять или шесть искусственных хвостов (длиною в 2 фута); на голой шее дикие носят ожерелья из стеклянных бус, львиных и пардовых зубов, орлиных клювов; к ожерельям прикреплены мешочки с лекарственными кореньями, которые употребляются в крайних случаях; что же касается до талисманов, то, вопреки обычаям [267] гвинейских и сенегальских Негров, Амазулы не имеют никакого доверия к амулетам. Руки свои они украшают медными браслетами или кольцами, сделанными из внутренности животных; сверх того необходимым дополнением убора каждого мужчины считаются особого вида серги, носимые в проколотых ушах: это дудочки испанского тростника, наполненные табаком и на глухо заткнутые с обоих концов. С наступлением вечера, когда земля начинает охлаждаться, каждый Амазулу, без различия пола, надевает свой ночной плащ — полу выделанную бычачью шкуру, носимую шерстью вверх.

Костюм воина, готового к бою, производит на Европейца сильное впечатление; Амазулы надевают на голову шапку особого рода: околыш ее, имеющий вид нашего дамского боа, делается из меха выдры; назначение его — предохранять голову от ударов палицы; сверх того, насупленный на глаза, он придает действительно нечто грозное лицу воина; спереди этой повязки утверждено длинное перо, свободно веющее по воле ветра, а вокруг всей головы идут разноцветные короткие перья, составляющие род венца; над ушами прикреплены к околышу два куска шакалового меха (длиною 6 дюймов); по словам Амазулу, эти наушники назначены для того, чтоб не слышать ни молений, ни проклятий противника и не колебаться ни страхом, ни сожалением. [268]

Боевая одежда почти вся сшита из меха разных зверей и украшена бесчисленным множеством кистей от хвостов; на правую руку и на обе ноги воины надевают браслеты, убранные хвостами; левая рука обнажена для удобнейшего держания щита. Пестрота этого наряда, в особенности когда, при быстром движении или в боевых танцах, хвосты и перья развеваются по воздуху, имеет в себе действительно нечто поразительное и ужасающее; присоедините также кровожадную улыбку на лице дикаря и беспощадную жестокость, с какою он убивает свою жертву, и тогда поймете, от чего самые смелые в европейских войнах предводители неотваживались выдерживать атаки дикарей, которые кидались на них с завываниями шакала, с яростию, хитростию и ловкостию нарда и тигра.

Кафры считают своим предназначением войну и охоту, а если иногда и решаются построить хижину или нарубить дров, то их к тому принуждает крайняя нужда, и наконец подобные работы, по их мнению, приличны мужчине, да и топор считается в числе боевых орудий. Но обработывать землю, сеять, собирать и обмолачивать хлеб, приготовлять пищу, есть доля женщины; если мужчина не женат и по необходимости сам должен исполнять подобные работы, то его называют презрительным именем omphogazone (простяк, убогой, бобыль); подобному же поношению [269] подвергаются те, которые едят мясо запрещенных животных и в особенности рыбу.

Костюм женщин мало отличается от мужского, наряд молодых девушек состоит только из пояса и ожерелья; дети до восьми лет ходят совершенно нагие, что много содействует развитию в них силы, крепости и ловкости.

Татуирование встречается единственно у девиц и женщин, и составляет род щегольства. Многоженство существует у Амазулу вполне; только избранные воины, по приказанию Джака и Дингаана, должны были оставаться холостыми; за невесту платят родителям выкупа от 5-ти до 10-ти коров; браки сопровождаются суеверными обрядами и танцами: странно одетые, выпачканные мукою и охрою, старухи, вооруженные щитами и копьями, охраняют невесту, несколько мужчин проникают в их круг и похищают ее, затем следует общий пир, который длится до глубокой ночи.

Амазулы горды и самолюбивы до крайности, любят до безумия песни и военные танцы (из которых исключены женщины). Амазул, доведенный до иступления, с наслаждением проливает кровь брата, смело идет на явную опасность по голосу предводителя и готов умереть, исполняя слепо его приказания. Предпочитая бороться с врагом грудь с грудью, Амазулы долго нехотели освоиться с огнестрельным оружием, называя его [270] «оружием малодушных, дающим возможность трусу убить храброго». Лучшим украшением своим воин считает следы ран и с гордостью показывает те, которыми покрыта грудь его; рана в спину считается бесчестьем.

Амазулы управляются предводителями, наследующими один другому по праву первенства; после бывшего их старшины Сипсакона, наследовали три его сына: Джака, Дингаан и Панда; первый из них, как мы сказали, был виновником значения Амазулов между другими Кафрскими племенами; Дингаан и Панда долго оспаривали друг у друга верховную власть; наконец последнему удалось захватить ее. Первым действием Панды было умерщвление всех своих младших братьев и тех, кто только мог ему быть опасен.

Предводитель племени имеет власть неограниченную, но раз в году, во время созревания маиса (8-го декабря), собираются все воины для общего обсуждения дела: для внутреннего управления предводитель избирает 3,000 старшин, которые имеют в своем ближайшем ведении от 60-ти до 80-ти хижин (муцци); малейшее небрежение в исполнении приказаний предводителя наказывается смертию; впрочем, кроме смертной казни, Амазулы не имеют понятия о других наказаниях. Налоги весьма неопределенны и взимаются натурою; скотоводство главный промысел жителей; земледелием занимаются только женщины; все хлебные [271] запасы после сбора зарываются в землю, для чего устроены особые погреба; место, где находится такой погреб, известно только членам семьи — предосторожность необходимая, по причине частых вторжений неприятеля. Религия Кафров мало известна; умерших оставляют они без погребения на съедение шакалам и гиеннам, и часто дитя играет черепом или костями своего ближнего родственника.

Военные учреждения Кафров Амазулу весьма достойны замечания, каждый мужчина родится воином, вооружен с ног до головы и всегда готов идти на неприятеля по первому призыву; но независимо от этих ополчений, главные вожди имеют при себе особые отряды — abatanos, которых можно считать постоянным войском. Дингаан, во время предательского умерщвления им предводителя боерсов Питера-Ретифа (3-го февраля 1838 года), имел при себе два отряда; Om-Schlonga Om-Schlopu — белые щиты и Om-Schlonga-Mouniama — черные щиты. Рассказ об этом трагическом происшествии может вполне обрисовать характер Дингаана и свирепые обычаи Кафров.

Усадив подле себя Ретифа и окружив своими войсками прибывших с ним 50 боерсов, Дингаан приказал войскам начать песни и пляски для увеселения гостей; воздух огласился тогда [272] завываниями диких, и земля задрожала от их топота.

Спустя четверть часа, Дингаан поднялся и на неизвестном для боерсов своем наречии запел импровизацию, которая оканчивалась следующею строфою: пейте, пейте дети, освежите ваши засохшие гортани, завтра вы не будете пить ни капли... Ко мне мои воины, хватайте, вяжите и перебейте всех этих волшебников... вырвите сердце и внутренность у короля фермеров и отнесите их в его лагерь...

Страшное приказание это было исполнено. Тщетно атакованные врасплох, боерсы били своих врагов ножами и кинжалами: сила одолела; все спутники Ретифа погибли самою мучительною смертию, а предводитель их был растерзан, и дымящееся кровию сердце его положено у ног Дингаана.

III.

Административные меры, принятые Англиею с 1813 года относительно Капской колонии, ясно доказали, что английские государственные мужи упустили из вида великое, освященное веками, правило: «все хорошо в своем месте и в свое время». Последовательным рядом неуместных, хотя по [273] сущности и благих нововведений, они успели восстановить против английского правительства все голландское население колонии, побудили бойерсов переселиться и тем открыть границу и, главное, в этих взаимных междоусобиях старых поселенцев и новых обладателей, Англичане дали Кафрам уроки, как побеждать бойерсов, успели для этой цели снабдить их оружием; но уроками воспользовались Кафры для действия против самих же Англичан, а розданное оружие дало диким новые средства пользоваться лесами и ущелиями родины, и из закрытий с дальнейшего расстояния бить «красные мундиры».

6-го августа 1813 года последовало обнародование первого билля о новых системах налогов в колонии: жители обложены были податью по количеству владеемой каждым земли. Мера эта, весьма справедливая относительно западных провинций колонии, в которой, как мы сказали, главный промысел — садоводство, возделывание винограда и земледелие, была необыкновенно стеснительна для бойерсов, которых главное богатство состояло в стадах; сверх того воинственные фермеры смотрели на эту землю как на свою собственность: они отняли ее у врагов и они же обороняли ее от их вторжения, и потому введение закона о налогах встретило в восточных провинциях сопротивление. Посланные для исполнения билля коронные английские чиновники не взяли на себя [274] труда войдти в разбирательство справедливости жалоб бойерсов и приписали их враждебному и непокорному духу то, что было следствием местных обстоятельств и системы, которой держалось, относительно фермеров, их прежнее правительство. Тем не менее, Парламент приказал составить коммиссию, но после долгих совещаний дело бойерсов было проиграно, и решено раз навсегда положить конец этим жалобам, учредив в колониях однообразный, чисто европейский порядок, несмотря на то, что прежняя система управления вполне согласовалась с местными нуждами и давала все способы образовать превосходную систему общей обороны страны. Каждый округ при Голландцах был управляем выборным (landroost), при котором находился совет (Himroad), составляемый из членов по выбору. По решению выборного (landroost), местный начальник милиции (posse coraitatus) призывал жителей к орудию; выборный вел также книги всем поземельным владениям, податям и повинностям, которые упадали на долю каждого участка, утверждал обмен и покупку земель и вполне распоряжался в делах небольшой важности. Английские коммиссары нашли звание выборного и его совета ненужным: округи были прямо и непосредственно подчинены ими генерал-губернатору колонии. Таково было начало; другие подобные же преобразования быстро следовали одно за другим. [275]

Вскоре после этого все земли, занимаемые колонистами, объявлены общественною собственностию и все колонисты, без изъятия, должны были платить за право обладания по 4 процента с общей стоимости земли; а дабы недовольные этою мерою бойерсы не подняли оружия, английское правительство отменило местные милиции, в предположении, что гарнизон Капа будет вполне достаточен для охранения колонии; наконец освобождение невольников, разом отнявшее у фермеров их надежнейших работников, и новая система межевания истощили терпение колонистов; в это именно время решено ими было оставить британские владения. Решимости исполнить проект много содействовала война Англичан с Кафрами в 1834 и 1835 годах.

Гаика, едва ли не самое воинственнейшее из Кафрских племен после Амазулу, сделали в 1834 году набег на беззащитные пограничные колонии и успели отбить и уничтожить, судя по оффициальным донесениям, 5,438 лошадей, 111,418 штук рогатого скота, 156,878 баранов, причем сожгли 458 ферм. Таковы были первые последствия обезоружения бойерсов и открытия границ колонии для вторжения. Английское правительство объявило войну Кафрам, и результатом этой двухлетней войны было номинальное приобретение земель по левому берегу Большой Рыбьей реки до р. Буффало (Queen Adelaide). Герой этих двух [276] кампаний, полковник (впоследствии генерал и губернатор) Сир-Гарри Смит, нападая на Кафров, не щадил и бойерсов: их домашние запасы служили средством для продовольствия английских войск; фермы колонистов употреблялись иногда как укрепленные пункты, иногда служили приманкою для хищных орд и спокойно отдавались на жертву врага. Бойерсы просили о вознаграждении, но их жалобы были не только с презрением отвергнуты генерал-губернатором Сиром Бенжаменом Урбаном, но даже опустошенные фермы отданы прибывшим из Шотландии поселенцам (Settlers). Это довело бойерсов до последней крайности. Они решились оставить земли, купленные ценою крови их отцов и дедов, и переселиться в отдаленные привольные земли восточного берега Африки, лежащие под 30° широты. Действительно, здесь расстилались обширные равнины берега Наталь, пересекаемые широкими и многоводными реками; хорошее якорное место близ нынешнего порта Наталь давало надежду завести здесь торговые сношения с чужеземцами. Но как для достижения этих стран нужно было пройти сквозь часть Независимой Кафрии, то бойерсы, для избежания распрей с воинственными туземцами, избрали окружную, но безопасную дорогу, близ подошвы, Зимних гор (Winterberg); здесь могли они встретить только слабые и малочисленные племена Грика и Бечуана. Приняв это решение, [277] бойерсы начали переселение, двигаясь малыми отрядами, при которых было от 40 до 50 повозок, со всем имуществом переселенцев. По старинному обычаю, повозки эти, называемые туземцами «вагенбургом», строились в квадрат при каждом ночлеге, образуя собою подвижные укрепления, за которыми находили убежище женщины, дети и стада фермеров; сами же бойерсы гарцевали на конях вокруг вагенбурга и только числительное превосходство неприятеля принуждало их искать там убежище.

Человек, управлявший всем этим движением, был один из тех характеров, которые заставляют с удивлением остановиться над собою. Питер Ретиф, потомок старинной французской фамилии, — оставившей отечество после Нантского эдикта, был достойным преемником отважных пионеров, открывших и завоевавших пустыни Северной Америки. Простой, тихий, религиозный, но вместе с тем отважный и неустрашимый, Ретиф умел сдержать воинственные порывы соотчичей, желавших померяться оружием с Англичанами; он указал на пустыни, которые должно было занять во имя Божие и познакомить с религиею и просвещением. Хорошо зная страну, Ретиф повел за собою 17,000 человек, вверивших свою судьбу его опытности и счастливой звезде. Все они с восторгом следовали за вождем, ведшим их в новую Обетованную землю, [278] Англичане и дикие туземцы плакали, прощаясь с Ретифом: этот сильный характер и на них произвел также влияние; множество Англичан последовали за переселенцами.

Все это происходило в 1836 году: в виде авангарда необычайной армии, двигался отряд Тричарда (Triechard); вести, доставленные им о девственной стране, где еще не была нога белых, были вполне удовлетворительны. Ретиф, перейдя с главною массою переселенцев Большую реку (Oranje River), шел по следам Тричарда до Желтой реки (Vaal River), но по достижении гор сахарного тростника (Zuyker-Bosch-Rand), он остановился и расположил свой отряд отдельными лагерями, для удобства продовольствия многочисленных стад, которые фермеры вели за собою. Начальство над этими значительно удаленными друг от друга лагерями было вверено друзьям и надежным товарищам Ретифа — Герту Марицу, Питеру Гюйсу, Гендерику Потгейтеру и Преториусу; берега Желтой реки покрылись палатками поселенцев, повозками и стадами их. Уже вдали виднелся синеющий хребет Катламба; близок был предел долгого и трудного странствования, но тут ждали их новые препятствия: надобно было бороться с племенами Амадебела и Амазулу и много крови было пролито в этой борьбе. Ретиф заплатил жизнию за своих сотоварищей, но ценою крови успел купить для них обладание страною [279] между р. р. Умзимвомбо и Тугала... Когда после ряда побед товарищи Питера достигли места, где он был убит извергом Дингааном и увидели остов своего предводителя, то в лохмотьях кафтана, прильнувшего к костям его, они нашли какую-то бумагу — это был акт, которым Дингаан торжественно уступал Ретифу земли между морем, хребтом Катламба и р. р. Тугала и Умзимвомба.

Взглянем же на этот ряд побед, где свирепая храбрость дикарей разбилась о хладнокровное мужество и искусство бойерсов.

Мазиликатци, владетель племен Амадебеле, обитавших на северных предгориях Катламбы (неподалеку от истока р. Малаппо), через своих шпионов первый узнал с неудовольствием о приближении многочисленных европейских переселенцев; воинственный по характеру, он не терпел соседства других племен; пустыня, более чем в 400 верст, окружала его владения. Слыша о многочисленных стадах, которые сопутствовали переселенцам, предводитель диких решился захватить стада, белых женщин и белые домы (палатки) европейцев; решено было послать 10,000 отборнейших воинов для нападения на удаленные один от другого лагери переселенцев и захватить бойерсов врасплох. Каждому воину было приказано привести к Мазиликатци по десяти белых женщин с десятью [280] палатками. Тридцать бойерсов, стоявших лагерем с своими женами и детьми под горою Гевечь-Коп, лишь за несколько часов до нападения получили известие о приближении к лагерю толпы вооруженных людей. Как ни невероятно казалось это известие, но предосторожности были немедленно приняты; повозки сдвинули в круг, связали их цепями, а промежутки наполнили колючими ветвями мимозы; оружие было осмотрено, заряды приготовлены; на каждого бойерса приходилось по нескольку ружей. Так прошла ночь; сторожевые собаки заливались непривычным лаем; слышался отдаленный шорох, одним словом, все возвещало что-то недоброе.

С рассветом, будто из земли, показались из-за каждого холма толпы черных, с нечеловеческими лицами и приемами; гора Гевечь-Коп из зеленой сделалась черною; на каждом ее уступе сидели толпы дикарей, и, подобно стаду голодных воронов, смотрели на безмолвную добычу, которая повидимому не могла ускользнуть от них; наконец две толпы, образовавшие крылья, спустились с горы и протянулись, как две длинные, черные руки, чтобы обхватить лагерь бойерсов; со всех сторон кружили толпы черных; не было надежды на спасение.

К счастию, нападение на лагерь было произведено не единодушно: около сотни диких, отделившись от главной массы, ринулись с страшными [281] воплями и кривляньями на лагерь; последовал залп чуть не в упор, и эта черная толпа отхлынула, оставив несколько десятков трупов, пораженных меткими пулями бойерсов дикие заколебались; последовал второй залп, столь же удачный; затем началась неправильная пальба, стреляли по тем, которые смелее подходили к лагерю; мужчины стреляли, женщины заряжали ружья, дети лили пули и подносили заряды. Полтора часа длилась непрерывная пальба; наконец энергия и искусство европейцев взяли верх над свирепою храбростию их противников; лагерь был очерчен черным крутом из трупов нападавших; пыл диких ослабел, они снова ушли на гору и оттуда с боязливым любопытством смотрели на то, что происходило внутри линии повозок.

Бойерсы отдохнули, ружья были вымыты, внутренность лагеря очищена от 1,100 дротиков, брошенных туда Кафрами. Европейцы потеряли только двух убитыми и трех ранеными; многие женщины приняли участие в рукопашном бою; они разбивали каменьями головы тех из врагов, которые хотели ползком проникнуть в лагерь во время свалки. Более 600 Кафров осталось на месте, остальные прождали целый день и, захватив стада, отступили. Каждый Амадебель трепетал гнева предводителя за неисполнение его приказаний.

Другие лагери европейцев не были столь [282] счастливы: здесь дикие успели истребить многие семейства, захватив их врасплох; остатки собрались наконец южнее и ожидали пока придет час мести; он не замедлил.

Предводитель Амазулу Дингаан, владения которого находились в 480 верстах к юго-востоку от места кровавого побоища, узнав о добыче, приобретенной воинами Мазиликатци, требовал части из захваченных стад; получив отказ, Дингаан, несмотря на суровое зимнее время, двинул 25,000 войска во владения Мазиликатци. Амазулы перешли хребет Катламба и хотя сильно потерпели от холода, но успели разбить противопоставленный им отряд и захватить значительную добычу. Спустя несколько дней, бойерсы, в отмщение за предательскую измену Амадебелов, двинулись к главному местопребыванию Мазиликатци, рассеяли его войска, захватили более 6,000 штук рогатого скота и навели такой страх на свирепого Кафрского предводителя и его племя, что те оставили свои жилища и удалились к реке Ори или Лимпоо.

Покончив дела с первыми неприятелями, Ретиф снялся с берегов р. Занд и двинулся в земли Наталь; с вершины Дракенберга наконец увидел он впервые эту новую «обетованную» землю. Надобно было значительное время, чтобы проделать удобную для проезда повозок дорогу через горы: по указанию Ретифа, устроен был спуск [283] с высоты в 2,000 футов, и по этой дороге двинулись 1,000 повозок с счастливыми и веселыми семействами, которые наконец достигли желанной цели и могли на приволье заняться своим любимым промыслом. 19-го октября 1837 года Ретиф успел окончательно утвердиться на берегах р. Тугала и вошел в сношения с подозрительным и кровожадным Дингааном. Но здесь Англичане успели предупредить его: Дингаан недоверял миролюбивым намерениям Ретифа и хотя употреблял все усилия, дабы рассеять эти сомнения, возвратил Амазулам часть отбитой у них соседями добычи, но взамен получил от Дингаана только весьма неудовлетворительное обещание уступить часть берега Наталь от р. Тугала до Унзимвомбо.

Замечая, что главная причина медленности происходила преимущественно от недоброжелательства английского миссионера Овена, Ретиф с несколькими товарищами прибыл в столицу Дингаана — Умгунклов, успел получить желанное согласие, но 5-го февраля 1838 года был убит, по приказанию Дингаана. Читатели вероятно припомнят страшный эпизод вероломного убийства отважного предводителя бойерсов.

Опустошительный набег был первым последствием этой внезапной смерти вождя. 17-го февраля Амазулы разграбили лагерь, где находились имущество, жены и дети Ретифа и его убитых [284] товарищей, все женщины и дети были перебиты или сожжены с самою лютою жестокостью; единственное уцелевшее существо, передавшее кровавые подробности этой драмы, была молодая девушка; она осталась живою, несмотря на 17 ран, нанесенных ей дротиками. Делегорг встретил ее у подошвы Дракенберга и записал ее простой, потрясающий душу рассказ. Более 616 человек — европейцев погибло в два кровавые дня, последовавшие за смертию Ретифэ. Но Амазулы хотели совершенно истребить ненавистных белых, и, разделившись на несколько отрядов, устремились к лагерю на р. Блав-Кранц. Здесь встретили их однако Потгейтер, Гюйс, Мариц с толпою готовых к делу бойерсов, и дорого поплатились Кафры за свою смелость; потеряв до 600 убитыми, они постыдно бежали. Не ограничиваясь этим, Питер Гюйс и Потгейтер собрали 300 колонистов и 6-го апреля 1838 года вторгнулись во владения Дингаана; близь Умгунклова встретило их 7,000 Амазулу. Гюйс был пригвожден к седлу метко брошенным дротиком, но до последней минуты ободрял своих единоземцев, приказывая им пробиться: бойерсы успели открыть себе дорогу и хотя неприятель потерял снова до 500 человек, но поверхность осталась за дикими; фермеры отступили, а дикие успели еще истребить небольшой отряд из 30 человек, шедший на выручку Голландцев и вслед затем, произведя [285] новый набег на земли рождающейся колонии, проникли почти до самого городка Питер-Марицбург. 25,000 Амазулов явились вблизи его. Внезапно атакованные, жители укрылись на только что прибывшем корабле и поплатились имуществом и стадами; но более тяжкая доля ожидала союзных бойерсам миролюбивых Кафров племени Ом-Гвине: они укрылись с семействами в лесах, но чуткие, как хищные звери, Амазулы скоро открыли их убежище; мужчины были тотчас же перебиты; чтоже касается до женщин, то Амазулы скрутили им руки, обвязали тело сухою травою и заперли их в хижине, вокруг которой стала толпа любопытных, бросавшая в этих несчастных зажженными головнями. Страшные крики и судорожные кривлянья жертв, пожираемых огнем, Амазулы называли пляскою, и равнодушно, даже с удовольствием, глядели на эти мучения.

Пять месяцев длились еще взаимные набеги. Генерал-губернатор Капской колонии, узнав, между тем, где находились голландские переселенцы, приказал, во избежание кровопролития, отнюдь не доставлять бойерсам пороху, свинцу и оружия. Издавая эту прокламацию, генерал Непир как будто не хотел верить, что недостаток в оружии и военных припасах отдаст беззащитных бойерсов на жертву свирепым Кафрам. 20-го ноября 1838 года послано было в Порт Наталь 100 английских солдат, под начальством майора [286] Чартера (Charter), дабы прекратить кровопролитие, но дело зашло слишком далеко: бойерсы видели, что нужна сила оружия, дабы положить конец беспрерывным набегам диких, и потому, несмотря на прокламации майора Чартера (который впрочем не покидал Порта-Наталь), собралась против Дингаана новая экспедиция; 900 бойерсов, под начальством Преториуса, перешли Буйволовую реку (Om-Sincaty) и после многих стычек, последовало на берегу реки, сохранившей до сих пор название «Кровавой» (Blood-river), 16-го декабря 1838 года, страшное побоище, которое навсегда составит блестящее событие в преданиях бойерсов.

Еще 15-го декабря, горсть бойерсов, решившаяся на отчаянный бой, получила сведение о приближении огромных полчищ Кафров, силы которых простирались от 30-ти до 36-ти тысяч. Это известие скорее обрадовало, чем устрашило бойерсов; никогда еще отряд их не был так многочислен; вместо прежних партий в несколько десятков человек, здесь было 900 превосходно вооруженных, метких стрелков, при которых были на этот раз и орудия. Кругом лагеря фермеров расстилалась обширная равнина, на которой глаз не встречал ни возвышения, ни дерева: небо было ясно, воздух чист; легкий туман, предвестник сумерек, волновался над землею. В эту минуту передовым постам послышался шорох в [287] траве: то были Амазулы, приближавшиеся в большем порядке; впереди полков шли их главные начальники. В лагере ударили тревогу; между тем Кафры с необыкновенною быстротою успели окружить его, составив вокруг сплошную черную стену; но загрохотали орудия, картечь устлала поле трупами диких; раздавшиеся ружейные выстрелы бойерсов были столь же губительны. Тщетно Кафры пытались отвечать выстрелами из ружей, которые были ими взяты во время набегов и теперь впервые употреблены: выстрелы эти, по неуменью диких обращаться с оружием, недостигали цели; еще безвреднее были тучи пускаемых Кафрами дротиков: дальность расстояния препятствовала им достигнуть до лагеря бойерсов, между тем как картечь валила сотни диких.

Два часа длилась эта пальба; кучи черных тел покрывали окрестность; пыл Кафров ослабел; тогда Преториус решился перейти от обороны к наступлению: в открытые между повозками лагеря промежутки выскакали стройные отряды фермеров и стремительно ударили на неприятеля. Удар этот был неотразим; общий страх объял диких до такой степени, что они стремительно побежали; ожесточенные бойерсы гнали их восемь верст, и были примеры, что один фермер гнал перед собою толпу диких.

Кафры разбежались в разные стороны и на удачу брели по одиначке; некоторые прятались в ямах, [288] за камнями, в кустах, в высокой траве и даже в воде речки. Дети бойерсов открыли убежище, где несколько сотен Кафров, подобно крокодилам и гиппопотамам, сидели в воде почти по самый нос. Кафры надеялись дождаться здесь ночи и потом бежать дальше. Дети как нельзя больше обрадовались своей находке и хотели сами управиться с врагами; но вопреки ожидания, сюда подоспело несколько стрелков, которые и окружили этих новых амфибий. Кафры, видя устремленное на них дуло ружья, мгновенно прятались в воду, но принуждены были вынырнуть, и едва они показывались из воды, их поражала меткая пуля. Около сотни Амазулов погибло в этой реке, которая от этого и получила название «Кровавой». — Общая потеря Кафров простиралась до 3,200 человек убитыми; число раненых осталось неизвестно, но вероятно было весьма велико.

Так кончилось дело, в котором 900 отважных стрелков разбили наголову превосходившие их в 40 раз силы неприятельские; превосходство огнестрельного оружия, искусное и меткое его употребление и наконец верно рассчитанная атака — вот что было причиною этой неслыханной победы.

Вслед за тем, 20-го декабря, бойерсы подступили к Умгунклову, главному городу владений Дингаановых и нашли одни только дымящиеся развалины: накануне он был сожжен по приказанию предводителя; 21-го, лагерь фермеров был [289] раскинут на том месте, где за год перед тем последовало предательское умерщвление Ретифа и его товарищей; зрелище это поразили бойерсов глубокою горестию, и еще более должно было увеличить их непримиримую ненависть к Кафрам. Вот что писал один из очевидцев: «Зрелище тех мучений, которые были совершены над нашими родственниками и товарищами, и о которых говорили уцелевшие их кости и оставы, наполнили сердца наши горестию о погибших и глубокою ненавистью к их мучителям; слезы текли из глаз каждого; сердцу было тяжело. Все осталось, как было; даже ремни из древесной коры, которыми вязали наших братьев, еще торчали около разбросанных костей. Палки и палицы, которыми били несчастных, тысячами были разбросаны по дороге, где тащили их скелеты бойерсов узнать было легко по расколотым черепам; кругом каждого были набросаны камни, которыми Кафры доканчивали мучения своих жертв».

Здесь же отыскали остов Ретифа; мы уже рассказали, что в лохмотьях одежды предводителя был торжественный акт, которым Дингаан отдавал во владение бойерсов часть берега Наталь. Выписываем здесь вполне этот любопытный документ, написанный в оригинале на английском языке.

«Да будет известно всем людям!

За то, что губернатор голландских пришлецов [290] фермеров, Питер Ретиф, отнял у Синаконов, украденный ими у меня скот и снова отдал его мне, я, Дингаан, повелитель Зулов, удостоверяю и объявляю сим, что я совершенно согласен отвести ему, Ретифу, и его соотечественникам урочище, называемое Порт-Наталь, со всеми прилежащими землями, то есть от Тугалы до реки Умзимвомбо на запад, и от моря так далеко на север, как это им будет полезно, лишь бы не выходить из моих владений. Все это даю им на веки». Затем следует знак Дингаана и главнейших вождей и подписи свидетелей.

В январе 1840 года бойерсы произвели последнее вторжение в земли Амазулу; они воспользовались распрями между Дингааном и братом его Пандою. Уже давно взаимная ненависть разделяла братьев: Дингаан хотел умертвить Панду, который искал спасения у бойерсов и вероятно много содействовал решительным успехам этой экспедиции.

В сентябре 1839 года Дингаан дал повеление Панде оставить свое кочевье на р. Ом-Матагулу (к с. от Тугала) и переселиться ближе к центру владений Амазулу. Понимая к чему клонится это приказание, Панда с 17.000 своих приверженцев оставил владения Дингаана: перешел р. Тугала и стал в 40 верстах от порта Наталь. Бойерсы не могли понять, с какою целию появился в их пределах этот отряд; мирные предложения [291] Панды они считали вероломною приманкою и только числительность Кафров удержала бойерсов от нападения на своих незванных гостей. Наконец, решено было послать к Панде депутацию — Роос, Бреда и несколько других, в числе коих был французский путешественник Адульф Делегорг, явились к Панде. Приближаясь к лагерю предводителя диких, депутация подняла флаг на мачте, утвержденной в одной из повозок и приветствовала его общим залпом, что чрезвычайно понравилось диким: густою толпою спешили они на встречу европейцам, с любопытством теснились около их повозок и только хлопанье бича над головами любопытных, и удары, на которые не скупилися старшины, заставляли толпу раздаваться. Панда, по принятому у диких обычаю, не вышел из шалаша, не смотря на сильнейшее желание увидеть белых. После свидания и обмена подарками, Панда угостил депутацию плясками, но, не смотря на все внимание изгнанного предводителя диких, европейцы спешили оставить его лагерь, где в виду их Кафры растерзали одного из трех главных своих предводителей и обмакивали свои булавы в крови его. Панда был недоволен этою поспешностию; посланный его говорил именем Панды Роосу: «я очень досадую, что старый предводитель с стеклянными глазами не хотел быть отцом моим». С своей стороны Дингаан старался поселить в бойерсах недоверие к Панде: [292] посланный Дингаана отзывался о Панде в совете старшин колонии, собравшихся в Питер Мариц-Бурге, следующим образом: «это не мужчина: он оборотень; это женщина; бессилен он был против своего господина Дингаана и теперь также бесполезен будет он для вас...» Но бойерсы не забыли прошлого; они хорошо понимали, что восстание Панды сильно озабочивало свирепого предводителя Кафров и, быть может, грозило ему падением. Решено было вступить в земли Амазулу двумя отрядами; в одном были воины Панды, в другом бойерсы. Рассчитывали, что нападение с двух сторон развлечет внимание Дингаана и ослабит его действия. 13-го января 1840 года, выступили эти оба отряда из Питер Мариц-Бурга; все владения Дингаана были без труда покорены: Унгунклов разорен; сам предводитель Амазулов принужден был бежать в земли враждебного племени Амазуазис и там был умерщвлен; Панда сделался главным предводителем Амазулу, и в благодарность бойерсам за содействие, подтвердил на вечные времена уступку земель, сделанную Дингааном.

Так окончилась война с самым воинственнейшим племенем кафрским. Фермеры завоевали занятую им землю и успели внушить столь высокое к себе уважение между дикими, что одно появление конного бойерса с его длинным и метким ружьем было для туземцев предметом [293] ужаса. Англичане постарались рассеять этот спасительный для европейцев страх: британские войска, враждуя против своих бежавших колонистов, пригласили к содействию Кафров, снабдили их оружием, дали позволение убивать бойерсов и отгонять стада их; ученики превзошли ожидания учителей: они действительно воспользовались их уроками и оружием, но для борьбы с самими Англичанами.

IV.

Переселение бойерсов было приготовлено столь скрытно и последовало с такою неожиданностию, что захваченный врасплох генерал-губернатор Капской колонии, сир Джорж Непир, не мог принять никаких мер против этого предприятия. Но спустя несколько времени, сир Непир, как бы одумавшись, решил, что надобно же «что-нибудь сделать», и с этою целию послал на берег Наталь сотню английских солдат. Заметим, что вся ответственность за предприятие падала лично на сира Непира, который не счел даже нужным испросить по этому предмету наставлений у своего министерства.

Посланый с отрядом майор Картер (замещенный в последствии капитаном Джервис) [294] утвердился в Натале 5-го декабря 1838 года. Причиною посылки отряда выставляли необходимость положить конец кровопролитиям между Кафрами и бойерсами и охранить последних от неприятельских нападений; скоро однако убедились, что цель отряда была иная, ибо, вместо защиты, Англичане явно мешали бойерсам нападать на Кафров. Подобные поступки мгновенно изменили взаимные отношения обеих сторон; энтузиазм бойерсов к их незванным защитникам мгновенно охладел, место его заступила холодность, и обе стороны начали избегать друг друга; когда же Англичане захватили пороховой погреб, принадлежавший колонистам и тем почти отдали их на жертву свирепым Кафрам, то бойерсы торжественно потребовали, чтоб капитан Джервис оставил их земли. Джервис успел искусно занять противников переговорами, а выигранное время дало ему возможность уведомить обо всем генерал-губернатора и ожидать его приказаний. Английский капитан вполне сознавал опасность своего положения: он избрал выгодную позицию и укрепил ее; но малочисленность отряда делала упорную оборону невозможною. Враги Англичан, хотя неопытные в тактических эволюциях, были отличными стрелками и могли с дальнего расстояния перебить и переранить многих. Все это вместе заставило Джервиса действовать с большою осторожностию; вскоре подоспело губернаторское [295] повеление, чтобы отрядец Джервиса оставил Наталь и отплыл на посылаемом для этой цели корабле «Вектис» (Victis).

Дабы прикрыть это отступление каким-либо благовидным предлогом, распустили слухи, что лорд Станлей не одобрил мер сира Джоржа Непира, и что Англия, не зная, что делать с Портом Наталь и прилежащею землею, отказывается от них совершенно. Англичане отплыли, приветствуемые на прощанье 50-ю пушечными выстрелами, а на мачте, где до того веял британский флаг, появился новый флаг, цвета которого были придуманы бойерсами.

Но Англичане, покоряясь временно обстоятельствам, вовсе не хотели признать независимости новой колонии. В 1841 году возобновлены были притязания на владения берегом Наталь, на том основании, что все поселения Голландцев в Южной Африке уступлены ими навсегда Англии, и хотя не совсем было легко доказать, что земли Порта Наталь были заселены по распоряжениям голландского правительства, но сила оружия разрешила и этот спорный пункт.

В 1841 году сир Джорж Непир послал наблюдательный отряд под начальством капитана Смита, с тем чтобы утвердиться на р. Гамгази (Hamgazy — небольшая речка неподалеку Унзимвомбо, на границе владений Амапонда). Весною 1842 года капитан Смит, имевший под [296] начальством двести пятьдесят человек солдат, при которых находилось шестьдесят повозок с шестью стами волов и двести пятьдесят слуг, преимущественно из колонистов провинции Албена и пограничных Кафров, раскинул свой лагерь на открытой равнине, в восьмистах метрах от берега залива Наталь. Капитан Смит принял титул: «Начальник Наталя для Королевы Виктории (Commendant de Natal pour la reine Victoria.)

Начальствовавший бойерсами, преемник Ретифа, Преториус, предложил капитану Смиту приостановить работы по укреплению лагеря; но как у колонистов не было в готовности достаточных сил для поддержания этого требования, то оно и было оставлено Англичанами без внимания; бойерсы вскоре отплатили тем же капитану Смиту, требовавшему, чтобы они очистили деревню Конгуэла; требование это было принято с насмешками и угрозами. Тогда начались между обоими начальниками переговоры. Главною, хотя и скрытою целию обеих сторон было — выиграть время; но Преториус находился ближе к своим подкреплениям и собрав свои силы, 23-го марта 1842 года открыл неприязненные действия, отбив у Англичан приведенных ими 600 быков. Смит, в отмщение за это оскорбление английского оружия, предпринял произвести ночное нападение на Конгуэла, но отряд его был заблаговременно [297] открыт: бойерсы засели на дороге, по которой должны были следовать английские войска и артиллерия. Едва английская колонна успела отдалиться от своего лагеря и растянуться по дороге, ее приняли выстрелами с обоих флангов: произошло страшное смятение. Англичане бежали, бросив бойерсам свою артиллерию и спешили укрыться в лагере. Этот первый успех одушевил колонистов: лагерь Англичан был подвергнут тесной блокаде; судно с провиантом, стоявшее вблизи берега на рейде, захвачено бойерсами; с минуту можно было ожидать, что голод принудит Смита положить оружие. Англичанам грозила еще большая опасность: бойерсы, узнав, что у Делегорга находится мышьяк и сулема, которые французский путешественник употреблял для своих орнитологических препаратов, настоятельно требовали, чтобы он отдал им эти два сильные яда; они хотели отравить ими единственный источник, снабжавший лагерь Англичан водою. Благородная твердость Делегорга и отказ его исполнить это требование спасли Англичан, быть может, от самой мучительной смерти.

Но помощь была близка: губернатор колонии, уведомленный об опасности, которой подвергался отряд Смита, послал к нему на помощь сильные подкрепления. Выстрел, раздавшийся на море в ночь с 25-го на 26-е июня и брошенная вместе с тем ракета были знаком спасения для [298] осажденных; фрегат «Соутгэмптон» и шкуна «Конг» с значительными подкреплениями, под начальством подполковника Клёте (Cloete), бросили якорь на рейде. Не смотря на огонь бойерсов, Англичане произвели высадку без большой потери.

В тот же вечер блокада лагеря была снята. Бойерсы в числе 600 человек отступили верст на 40 от порта Наталь. Англичане не преследовали их, хотя капитан Смыт горел нетерпением отплатить за прошедшие неудачи.

Причиною этой осторожности в действиях нового английского начальника было желание идти вперед не прежде, как приняв все меры для обеспечения успеха. Для этой цели подполковник Клёте не нашел ничего лучшего, как обратиться к Кафрам с прокламациею. Миссионеру Адамсу было поручено прочитать ее племенам: Ом-Лаас, Ложе, Ом-Комас и др.

Прокламация эта вполне любопытный во всех отношениях документ; она показала Кафрам, что бойерсы не непобедимы; главное — она объяснила тот способ действий, который мог причинить европейцам наибольший вред. Вот эта прокламация от слова до слова:

«Просим всех Кафров захватывать повсюду лошадей и скот, принадлежащий бойерсам и приводить свою добычу в английский лагерь, где будет за то дана награда соразмерная услуге, и отличившиеся будут пользоваться [299] покровительством английского войска. В особенности подтверждается Кафрам не употреблять своего оружия против бойерсов, кроме случаев, когда те возьмутся за ружья, дабы возвратить отнятое имущество». 2-го июля 1842 года. А. Ж. Клёте. — Пусть припомнят, что подобная прокламация, дававшая покровительство хищникам и даже разрешавшая им употреблять свое оружие в случае сопротивления, была передана кровожадным дикарям миссионером, и тогда еще более обнаружится вся ошибочность этого неполитического и бесчеловечного поступка.

(Окончание в следующей книжке.)

Текст воспроизведен по изданию: Война англичан с кафрами // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 100. № 399. 1853