1. ПОСЛЕДНИЕ ПОДВИГИ АБДЕЛЬ-КАДЕРА.

В одной из книжек нашего журнала помещена была статья, из которой читатели получили уже понятие о ходе войны Французов в Алжире. Им известно, что в Декабре прошлого года Французам удалось взять в плен, самого Абдель-Кадера, умевшего с ничтожными средствами столь долго поддерживать упорную войну против могущественной державы. С того времени край заметно успокоился; Арабы не имеют уже такого предводителя, который мог бы сделаться опасным для Французского владычества на Африканском берегу. Таким образом, взятие в плен Абдель-Кадера составляет замечательный эпизод в этой войне и заслуживает быть описанным с некоторою подробностию. [312]

Риф есть система высоких гор, находящаяся между гарегскою степью и морем. Восточная оконечность ее, образуемая бени-снассенскими горами, примыкает к границе Французских владений, и рядом холмов соединяется с трараским пиком. Главная цепь, изменяясь в ширине, идет с востока на запад, параллельно с берегом, до Танжера, где смешивается с отрогами большого мароканского хребта. Почти на первой трети своего протяжения, она отделяет от себя на север цепь второстепенную, которая, простираясь на несколько миль, образует своею оконченостию мыс «лас Форкас». В этом-то обширном углублении, очерченном с востока двумя большими линиями, и почти в вершине угла, лежит город Мелилья.

Абдель-Кадер расположился с своею деирою в равном расстоянии от реки Млуи и Испанской колонии. Один выбор этой позиции свидетельствовал о политической и военной дальновидности эмира. Он имел насупротив себя море, омывающее подножие гибральтарской скалы, а позади цепь утесистых гор, обитаемую фанатическими племенами, в содействии которых он был уверен, и которые никогда не признавали власти марокского императора. Кроме того, избранная им естественная крепость имела многие выходы, и представляла удобства к предпринятию неожиданных вылазок. В несколько [313] часов, Абдель-Кадер мог двинуться на восток к реке Уэд-Кису, следуя морским берегом, или устремиться на юг к Ушде, или, наконец, явиться внезапно на западе, в равнине тазской, пройдя узкую внутреннюю долину, которая, начинаясь от устья Млуи, разделяет Риф на две параллельные отрасли. К несчастию, эти самые прикрытые пути, долгое время дававшие ему полную свободу в действиях, и привели к нему неприятелей. Можно сказать, что эмир сам проложил дорогу, по которой следовали мароканские войска. То, что составляло его силу, и погубило его.

В первое время алжирской эмиграции, марокский император не обращал большого внимания на Абдель-Кадера; но, в последствии, узнав о честолюбивых замыслах эмира, стал тревожиться его опасным соседством. Прежде всего посредством ловких лазутчиков отыскал он агентов и поверенных хитрого претендента, и, разумеется, все виновные были немедленно казнены, а имущества их конфискованы. Последнею мерою предосторожности было истребление Бени-Амеров.

Очистив таким образом местность, Абдер-Раман разделил свою армию на три корпуса. Первый, выступивший из Тетуана, двигался малыми переходами на восток, по крутой береговой тропинке. Из двух других корпусов, [314] пришедших вместе из Феца в Тазу, один спустился во внутреннюю долину Рифа, а другой, обогнув подошву южной цени, и направясь по левому берегу Млуи, смело проникнул в глубокое ложе, прорытое этою рекою чрез бени-снассенские горы. В тоже мгновение, правый берег был занят ушдским каи, который имел при себе несколько сот всадников. Наконец, как о дополнении этой наступательной системы, должно упомянуть о выгодных позициях, занятых полковником Мак-Магоном и Генерал Ламорисиером. Колонна Генерала, состоявшая из четырнадцати эскадронов, занимала на высоте Ушды, дефилеи, соединяющие гаретскую степь с равниною Ангадов, а между тем полковник Мак-Магон, с несколькими баталионами пехоты, наблюдал за течением Уэд-Киса.

Положение Абдель-Кадера было критическое. Не подвергая себя упреку в малодушии, он мог бы последовать словам мира и покорности, которые произносили тихо и тайно его мудрейшие советники; но, в таком случае, ему надлежало сделаться или смиренным подданным Франции, или рабом Марокского императора. Возможно ли было допустить эту ненавистную мысль, ему, эмиру, который так долго боролся с Французами, как самостоятельный властелин, и заставлял трепетать Абдер-Рамана на [315] престоле? Как решиться смирить свою гордость до столь жестокой необходимости? Покорясь Франции, он был уверен в спасении собственной жизни и жизни своих приближенных; но тогда надобно было бы оставить родную землю, переплыть моря и навсегда отказаться от всех предприятий. Если же, с другой стороны, он отдастся в руки Марокского императора, то сохранит, может быть, слабую надежду когда нибудь играть туже славную роль, которую пятнадцать лет поддерживал с изумительным искусством; но с этой минуты, жизнь его была бы угрожаема ежеминутно, и он мог заранее считать себя жертвою таинственной смерти. В вероломном пленении своего халифа Бугамеди, он видел достаточное доказательство, что от Абдер-Рамана нельзя ожидать помилования.

Абдель-Кадер колебался. Быть может, дух его, до сих пор невозмутимо спокойный и твердый, впервые ощутил грустное предчувствие. Но с его сердцем, недоумение не могло быть продолжительно; решившись на последнюю попытку для поддержания своей славы и власти, он двинулся на восток. Достигнув реки Млуи, он расположил свою деиру в сильной оборонительной позиции, на правом берегу; потом, воротясь на левый берег со всеми своими конниками, смело остановился при соединении двух долин, насупротив двух Марокансках [316] корпусов, которые приближались к нему. План его был искусный и отважный. Эмир знал, что жители Рифа находились в волнении, и надеялся обратить в свою пользу это волнение, еще не имевшее определенной цели. Сначала он намеревался атаковать слабейший из Мароканских лагерей, тот, который преграждал ему с юго-запада внутреннюю долину Рифа. В случае успеха, он предоставил бы добычу побежденных Кабилам, которые, конечно, не отказались бы от грабежа, а потом перешли бы на его сторону. После этого, Абдель-Кадер хотел устремиться на другой Мароканский лагерь, расположенный на реке Млуе, в той уверенности, что первая победа повлечет за собою другую, более легкую и блистательную. Наконец, он намеревался взволновать всех приморских жителей, и вместе с ними броситься на Фецскую дорогу.

При закате солнца, ободренный эмир собрал вокруг себя своих регулярных всадников, долго говорил с ними, не только как начальник, но как отец и друг; потом, сообщив им свой смелый план, предложил робким и слабым удалиться, обещая им прощение и забвение. Лишь только стемнело, он выступил в поход. Авангард его гнал пред собой несколько верблюдов, обмазанных горючим веществом, которое предполагалось зажечь при [317] приближении к неприятельскому лагерю. Расчет был тот, что верблюды объятые пламенем, бросятся в средину палаток Мароканцев, одни из них зажгут, другие опрокинут, и что суеверные Мароканские солдаты, вскочив со сна будут поражены ужасом при виде этого фантастического зрелища. Их лошади и вьючные животные, испуганные криками верблюдов, или ослепленные пожаром, разбегутся и увеличат беспорядок. Тогда, пользуясь, общею суматохою, конники эмира могут выбирать свои жертвы по произволу, а сам Абдель-Кадер бросится прямо на Императорскую палатку и возьмет заложником старшего сына Абдер-Рамана.

Этот план ночной атаки напоминает войны древних времен, хотя и нельзя думать, чтобы он был заимствован из истории Греческой или Римской. Как бы то ни было, но он обещал успех. К несчастию, трусость почти всегда неразлучна с изменою. Между людьми, имевшими слабость оставить эмира, некоторые уже перешли к его врагам, и обо всем известили Мулей-Ахмеда.

После затруднительного перехода, продолжавшегося несколько часов, Абдель-Кадер остановился в виду Мароканских огней для последних распоряжений, как вдруг передовые разъезды донесли ему, что Мулей-Ахмед бежал. Вне себя от нетерпения, эмир пришпорил [318] своего коня и поскакал в неприятельский стан. Действительно, здесь все было безмолвно и пусто; палатки еще стояли, но людей в них не было. Нет более сомнения, что Императорская армия не осмелилась даже дождаться грозного врага. Убежденный в этой истине, Абдель-Кадер приказал своим воинам расположиться на ночлег, и решился выждать рассвета, чтобы двинуться вперед и довершить свою победу.

Но как жестоко обманули его все расчеты! Когда стало светать, эмир увидел на высотах, окружавших его со всех сторон, всю армию Мулей-Ахмеда, готовую вступить в бой. В ту же минуту, Мароканские полчища, за которыми следовали Кабилы, ринулись с неистовыми воплями на горсть Абдель-Кадеровых воинов. Завязалась кровопролитная и ожесточенная борьба.

Абдель-Кадер, заметив опасность, немедленно приказал своему слабому отряду отступать; но дорога, по которой он пришел беспрепятственно, была занята толпами неприятельских пехотинцев и конников. Пользуясь беспорядком, он успел кое-как пробраться, но целый день должен был отражать атаки Мароканцев, и потерял своих храбрейших воинов. Наконец ему удалось выйти из долины на открытую местность, и в то время, когда раненые его спешили на правый берег Млуи, он, в главе [319] своей регулярной кавалерии, стремительно атаковал и опрокинул Императорскую армию. Истомленный, убитый горем, эмир переправился после этого на противоположный берег, и, не собирая своей деиры, выжидал пока неприятель скроется в долине.

Борьба эта долженствовала повлечь за собою самые решительные последствия. Эмиру оставалось теперь одно спасение — бегство по дороге к Алжирской границе. Еслибы ему удалось проскользнуть между полковником Мак-Магоном и Генералом Ламорисиером, и, миновав Ангадскую равнину, проникнуть в пределы Сахары, то он мог бы еще выиграть время, или, по крайней мере, получить от Франции выгоднейшие условия.

На утро рокового дня, Абдель-Кадер шел к Уэд-Кису, сопровождаемый плачем и стонами своей деиры. В следующую ночь, взяв направление по левому берегу реки, и таким образом уклонившись от полковника Мак-Магона, он стал отыскивать проход между последними отрогами Бени-Снассенских гор; но все дороги, до малейшей тропинки, уже были заняты кавалерией Генерала Ламорисиера. При первых ружейных выстрелах, которыми обменялись обе стороны, эмир остановился: эта железная душа, побежденная судьбою, изнемогла наконец под бременем злополучия. Туземный офицер из [320] оранских спагов, приглашенный к нему, получил из рук его печать, для вручения ее, в знак покорности, генералу Ламорисиеру. Генерал, с своей стороны, послал Абдель-Кадеру свою саблю вместо охранной грамоты.

Эмир попросил лишь малого срока на устройство дел своей деиры, и на грустную, вечную разлуку с своими верными сподвижниками.

Чрез два дня, на Сиди-Брагимском поле битвы, Абдель-Кадер в первый раз преклонил свою голову, как бы в наказание за кровавое истребление здесь Французов, и сдался генералу Ламорисиеру. На другой день он был отведен пленником в Немур, и подарил свою знаменитую вороную кобылицу Герцогу Омальскому.

Ныне знаменитый пленник заключен в замке По (Pau) в южной Франции (в Департаменте Нижних Пиренеев). Обещание данное Герцогом Омальским отпустить его в Египет и Мекку — остались без исполнения.

Текст воспроизведен по изданию: Последние подвиги Абдель-Кадера // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 75. № 299. 1846

© текст - ??. 1846
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
©
OCR - Иванов А. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖЧВВУЗ. 1846