-

3. НРАВЫ АЛЖИРСКИХ АРАБОВ.

Один Французский путешественник сообщает следующие замечания о жителях Алжирии. Племена кочующих Арабов часто ведут между собою войну. Оружие их — длинное ружье Альбанской формы, нож или ятаган, иногда плохие пистолеты и мезраг, нечто в роде копья длиною от 6-ти до 7-ми футов. У них также есть длиные веревки с большим железным крюком на одном конце, а другим концом привязанные к седлу. Они весьма ловко подымают на скаку этим крюком раненых и мертвых товарищей, не желая оставлять их во власти неприятельской. Одни только начальники любят щеголять богатым вооружением, украшенным золотом, серебром и резьбою. Номады утверждают, сколько возможно, свои дуары около источников, ручьев по берегам рек, где находятся пастбища. Палатка шейха раскидывается первая, другие размещаются вокруг. Ружейный залп возвещает о водворении дуара. Палатки сделаны из грубой, шерстяной ткани и козьего пуха, соединенных плотно, непроницаемо. Нигде нельзя лучше укрыться от жара, как в мавританских деревнях. Палатка, смотря по величине своей, заключает в себе одно или несколько семейств. Число ее обитателей может простираться от шести до пятнадцати человек. Первая вещь, поражающая вас при [293] входе в арабскую палатку, это запах сыра и прогорклого масла. Потом злые собаки, оскаливающие зубы, между тем, как вас ослепляют клубы табачного дыма. Меблированы палатки весьма просто. Посредине находятся три мешка; один наполнен ячменем, другой хлебом, третий служит сундуком: в нем лежат платья. Земля покрыта ковром или тростниковою рогожей, смотря по состоянию семьи. Домашняя утварь состоит из следующих вещей: ручная мельница для того, чтоб растирать хлеб и получать грубую муку. Две большие деревянные миски, где приготовляется кускуссу, другие поменьше для молока и сыра. Горшок в котором бьют масло. Потом следуют мехи из козлиной кожи, для того, чтоб черпать воду и чаша, в которой пекут хлеб из пресного теста.

Пища арабов состоит из молочного, меда, плодов и овощей. Они большие охотники до кактусовых плодов (варварийские фиги); они едят также и говядину, но только в дни увеселений и праздников. Пища, наиболее употребляемая, есть знаменитый кускуссу. Это просто пшеничная мука, разведенная в воде и потом скатанная женскими пальцами в овальные лепешки, величиною с овсяное зерно. Сперва его делают в масле, потом когда прийдет время подавать, обливают молоком. Другого напитка Арабы не знают, кроме чистой воды. В этом отношении [294] они вернее соблюдают правила своей религии, чем Мавры, которые начинают уже на улицах шататься от вина и водки. Для того, чтобы дать понятие о том, как они едят, и о церемониале их стола, я прошу читателей последовать за мною в палатку шейка эль-Мезабри, однажды пригласившего меня обедать.

Меня ввели в широкую палатку, устланную коврами и обитую дорогими материями разных цветов. Я нашел там арабских начальников, в тонких и белых бурнусах и несколько кулуглисов, гордо выказывавших свои куртки, вышитые золотом, и блестящие за поясами кинжалы. Эль-Мезабри, сидевший на шелковой подушке, с приветливою улыбкой протянул мне руку. Все собеседники посмотрели на меня с удивлением, потому что это был знак великой почести или тесной дружбы со стороны шейка. Едва я уселся подле него, как перед нами поставили круглый столик, вышиною в полфута не более; потом двое слуг внесли огромного жареного барана с воткнутым в него колом, который служил им вертелом. По знаку господина, они вынули кол, и масло, наполнявшее внутренность барана, обрызгало всех присутствующих. Я смотрел на это жаркое, поставленное на маленький столик, и ждал ножа, которым бы можно было разрезать его; но эль-Мезабри глубоко запустил свои ногти в грудь [295] животного. Я последовал его примеру, и мы начали терзать руками, раздирать на куски окровавленное мясо. Во все время этого процесса собеседники смотрели на нас завистливыми глазами, вытирая на губах своих масло, которым они были окроплены.

Этот род жаркого превосходен, потому что такое средство приготовлять его сохраняет у мяса его вкус и его сочные части. Когда мы насытились, эль-Мезабри подал новый знак, и слуги, сняв со столика барана, поставили его посреди гостей, которых челюсти нетерпеливо ожидали себе упражнения. Все в одно время бросились на барана и окончательно растерзали его с жадностию, изумившею меня, потому что я ожидал встретить у этих Бедуинских властей лучший тон, чем у простых Арабов.

После барана нам подали, в деревянной чаше, окрошку, состоявшую из мяса козлят, которое плавало в масле, совершенно почерневшем от перца и гвоздики. Я не дотронулся до этого кушанья. Уже запах его заставлял чихать. Оно перешло вскоре, как и баран, на второй стол. Остатки после гостей доедали слуги, которые, собравшись у дверей палатки, с разинутыми ртами смотрели в глаза обедающим. Наконец, когда оставались одни только кости, их бросили двум неграм, тщетно употреблявшим все усилия, чтоб отыскать хоть какую-нибудь жилу, [296] какой-нибудь нетронутый клочок мяса, который можно было бы еще обглодать.

На этом пиршестве было еще бесчисленное множество маленьких блюд, переходивших в иерархическом порядке с одного стола на другой; наконец появилось знаменитое кускуссу, от которого бедным неграм уже ровно ничего не досталось. После обеда нам подали воды и душистого мыла для умовения рук. Это было необходимо, потому что и рот и руки до самых локтей были у нас в жире и масле. Мавры и Кулугелисы вымыли себе бороду и рот: потом слуги поставили перед шейком серебряный сосуд с чистою водою.

Бедуин, по примеру своих лошадей и ослов, пьет только по окончании еды. Эль-Мезабри, отпив несколько из сосуда, передал его мне. Меня томила сильная жажда, и я осушил его до половины. Другой сосуд, не столь великолепный, был подан гостям. Вдруг все начали рыгать ужаснейшим образом. Я смотрел на них с удивлением, озадаченный этою долгою пальбою; но мне сказали, что это признак хорошего варения в желудке, делающего честь всему обществу.

Появились трубки и кофе. Тогда только начали разговаривать. На Арабских пиршествах едва имеешь время сказать несколько слов; вся [297] деятельность внимания устремляется на пожираемые блюды.

Между тем, пока они рассуждали, я внимательно рассматривал некоторых начальников преклонных лет. В самом деле прекрасны эти старческие головы с их строгим челом и длинною, белою бородою. Привыкшие с юных лет повелевать и повиноваться на месте, эти люди говорят коротко, отрывисто; взгляд их полон уверенности; они придают своим жестам какое-то величие и благородство, внушающие уважение; по важной походке, по древней одежде их можно принять за патриархов древних времен.

У Бедуинок цвет лица совершенно загорелый от солнца. Черты их, редко приятные, рано покрываются морщинами. Они ходят согнувшись, как бы готовые принять ношу. Вот как они приобретают эту сутуловатость: матери заставляют дочерей своих (от 5 до 6 лет) нагибаться и кладут им на спину камень, весом в 7 или 8 фунтов. Эти слабые создания должны пробыть в таком положении около часа, и подобные упражнения возобновляются каждый день, до тех пор, пока девочка будет признана способною носить дрова и воду. Бедуинки одеваются в грубые шерстяные платья, которые сами ткут. Голова их окутана платком, скрывающим затылок, упадающим по обеим [298] сторонам лица, и закинутым на плеча. На руках у кисти и внизу на ногах они носят золотые, серебряные, иногда жестяные (смотря по состоянию каждой) кружки, или кольца, походящие на ошейники, так что когда несколько Бедуинок идут вместе, то можно подумать, что ведут скованных преступников. Но необходимое украшение есть татуирование почти всего тела. На лбу, на висках, посреди щек, на подбородке, на руках, на груди, артисты вырезывают остроконечным инструментом различные фигуры. Бедуинки не только чернят себе ресницы и брови, по примеру Мавритянок, но стараются выкрасить веки, чтоб глаза их походили на подбитые. Наконец, к довершению туалета, они натирают лицо и руки красным порошком, получаемым из травы, которая называется генне и которою производят большой торг.

При рождении ребенка, его помазывают маслом: руки и ноги его красят геннеем: потом кладут его на солнце, если это летом, или у большого огня, если это зимой. Через полчаса, его закутывают в шерстяные пеленки, и помазывание возобновляется каждый день в продолжение месяца. Если новорожденный принадлежит начальнику, все племя предается увеселениям: женщины беспрестанно посещают родильницу; кускуссу едят в волю.

Когда умирает кочующий Араб, все [299] покидают его палатку; остаются только распоряжающиеся похоронами. Труп обмывают мылом, скребут тупым ножом с головы до ног, окуривают ладовом, потом облекают в одежды совершенно новые, и таким образом выставляют на показ посетителям в продолжение одного дня и одной ночи. Несколько женщин, исполняющих должность плакальщиц, остаются при мертвом, и от времени до времени издают вопли, как при рождении и браке. Почти всегда похороны происходят днем. Тело покойника кладут на носилки, и четыре человека несут их на плечах. Родные и друзья следуют за ними.

Могила не наполняется землею, как у нас: она остается пустою. Мертвому нужен воздух, думают они. Могилу покрывают широкими камнями, на которых воздвигают небольшую стену, вышиною в полфута. Семейство в течение восьми дней ходит на могилу жечь ладон, молиться и плакать. Целый месяц бедные и дети вдов, совершающие здесь молитвы, получают фиги, изюм, а иногда кускуссу, если покойник принадлежал к зажиточному семейству. Торговля Бедуина состоит в зернах, в скоте, в шерсти, в материях, тканых женщинами, и в грубых коврах. Нужно заметить, что всегда на рынках, между покупателем и продавцом посредничествует жид. Во время моего пребывания в этой стране, я мог убедиться, что [300] дороговизна съестных припасов происходит часто от жидов, которые, хотя и спешат отдать себя под покровительство французов, но тем не менее весьма ловко умеют сохранить связи с враждебными Бедуинами, и правительство никогда не обращает на это внимания. Религия Бедуинов — исламизм. Они принадлежат секте называемой Моалики.

Священники их называются марабутами и пользуются безграничным уважением и доверенностью.

По случаю религиозных праздников, рождения или свадьбы поэты поют, при звуках инструмента, куплеты, сочиненные ими.

Вот отрывок из одной их эпиталамы: «Счастливый молодой человек? благодари пророка, пославшего тебе супругу столь богатую совершенствами. Чтоб достойно отпраздновать этот прекрасный день, да течет волнами молоко стад твоих на празднестве твоего брака; да подают в изобилии мед, благовонное масло и жареных козлят, если ты хочешь, чтоб твои братья долго вспоминали об этом пиршестве! Лицо твоей подруги походит цветом на поля, озлащенные лучами солнечными, пальцы ее искусны в приготовлении кускусу; они искуснее ткут одежды, чем паук свои нити...», и проч.

Текст воспроизведен по изданию: Нравы алжирских арабов // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 65. № 259. 1847