СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГЕРМАН ВАГНЕР

ПУТЕШЕСТВИЯ И ОТКРЫТИЯ

ДОКТОРА ЭДУАРДА ФОГЕЛЯ

В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АФРИКЕ, ВЕЛИКОЙ ПУСТЫНЕ И ЗЕМЛЯХ СУДАНА.

IX.

ПОЕЗДКА В МАНДАРУ И УДЬЕ.

Зверинец Фогеля. — Экспедиция Байкие по Нигеру и Бенуэ. — Мора и Мандара. — Горы Мендиф и Камалле. — Железо. — Денэм в Море. — Фогель в Море. — Западный склон Мандары. — Маргийцы и их земля. — Телосложение и одежда маргийцев. — Растительность. — Нравы и обычаи. — Шуа и земля Удье. — Низложение Абд-э-Рамана. — Мабани. — Гамаргу. — Шуа.

В промежуток времени между возвращением из похода в Мусго и поездкою в Мору, Фогель занимался приведением в порядок заметок, составленных им во время его разъездов, и разных коллекций, развлекаясь в свободное время маленьким зверинцем, устроенном им в дворе английского дома. В письме от 17 июля 1854 г. он писал следующее о своем зверинце:

“Недавно бегал у меня по двору ручной страус, который жил в большом согласии с курами. Зато он преследовал всех людей, у которых было надето что-нибудь блестящее, и когда ко мне приходил какой-нибудь Араб в куртке с [337] золотым шитьем, то страус часто гнался за ним до моей комнаты (или скорее хижины), стараясь сорвать его пуговицы. Это животное проглачивало куски земли, в кулак величиною, и однажды кусок коленкору в три локтя длиною, и в пол-локтя шириною. К сожалению, ной страус переломил себе ногу, — к великому удовольствию моих слуг, которые немедленно зарезали его и угостились им. Я тоже попробовал, но должен признаться, что хорошо вываренную подошву предпочитаю мясу страуса. В настоящее время в моем зверинце находится: цибет, шакал, обезьяна, мусгонский баран, отличающийся шерстью, мягкою как шелк, и длиною около фута. Попугаи здесь очень редки: был у меня один зеленый, небольшой, но он ничего не хотел есть и я его выпустил на волю. Мой гнедой конь, с которым я имел несчастие в Триполи, все еще у меня; теперь он посмирел против прежнего и узнает меня по походке. Кроме того у меня есть еще три борнуанские лошади, но они дики и непонятливы."

19 июля 1854 г. д-р Фогель оставил Куку, не взяв с собою никого из своих спутников и в сопровождении только четырех человек, пустился в путь в направлении к югу в страну Мандару. Верблюдов своих он продал и повез свой багаж на быках. Последние известия, полученные им из Европы, уведомляли его, что летом будет отправлена вверх по течению рек Нигера и Бенуэ пароходная экспедиция, которая готова взять его с собою, если ему посчастливится с нею встретиться.

Мысль об отправлении этой экспедиции принадлежит преимущественно Лондонскому Географическому Обществу, вследствие неутомимых стараний д-ра А. Петерманна. Сведения, сообщенные Бартом о великой реке Бенуэ (называвшеюся прежде Цада), были приняты в Лондоне с восторгом, и общество решило попытаться проникнуть как можно далее вперед по этой главной артерии внутренней Африки. Собственно для этой цели был выстроен особенный пароход, который был оснащен самым тщательным образом и вверен управлению туземцев, под [338] руководством двенадцати европейцев. Пароход отошел из Ливерпуля 17 мая 1854 г., и, коснувшись берегов Ирландии, остановился у острова Фернандо По, в заливе Биафрском, недалеко от устья Нигера. В начале июля Плеяда, — так назывался пароход, — поднялась вверх по дельте Нигера и, при половодьи реки Бенуэ, достигла Иолы, главного города Адамауаи. — Надеялись, что Барт может быть узнает от туземцев об этом предприятии и таким образом получит возможность возвратиться на Плеяде в Европу. Все письменные извещения, какие были к нему отправлены, оставались в Куке, потому что слух об его смерти приобрел всеобщую веру. Гонец, который прежде был отправлен к нему с письмами, был убит и весть об этом несчастии, ошибочным образом, была отнесена к самому Барту. С другой стороны и тогдашний правитель Борну, Абд-э-Раман, старался поддерживать этот слух, глядя недоверчиво на Барта, бывшего в дружественных отношениях с казненным визирем Гаджи Беширом. Таким образом Барт только в декабре этого года, случайно узнал в Кано от одного туземца, что по Бенуэ проезжала экспедиция и уже возвратилась назад.

Так как командовавшему пароходом капитану Байкие было вменено в обязанность довести предприятие к концу в течение одного года, то он, проплыв вверх по Бенуэ 60 миль, далее, нежели все прежние экспедиции этого рода, вынужден был вернуться назад. Он находился в 12 милях от того места, где Барт переправился через реку в 1851 году. 7 ноября судно благополучно вернулось назад к Феркандо По, доказав таким образом возможность в течение шести недель совершить путь из гавани в самое сердце Африки.

В противоположность прежним подобным экспедициям, из всего экипажа, состоявшего из 60 человек, не умер ни один, при чем даже случаи болезни обнаруживались довольно редко, хотя на реках проведено было 118 дней, т. е. вдвое более времени, чем при некоторых из прежних экспедиций, когда погиб почти весь экипаж. [339]

Распространившийся слух о смерти Барта удержал Фогеля от отправления к нему новых гонцов, но он еще не узнал достаточно в какой степени ненадежны арабы и воображал, что Абд-э-Раман желает добра ему и англичанам. Он даже послал в Синдер одного из своих слуг вместе с невольником Абд-э-Рамана, чтобы привезти оттуда товары и деньги, которые Барт оставил там для сохранения до своего возвращения.

Разделяя мнение своих европейских друзей, что Барт отправился в 1851 г. через Мандару и главный город ее Мору по направлению к реке Бенуэ, Фогель тоже выбрал означенный путь, чтобы добраться до этой реки. Что же касается самого Барта, то он вовсе не заезжал ни в Мору, ни в Мандару, а только издали в зрительную трубу осматривал тамошние горы. За то Денэм, посетивший Мандару и Мору, не мог приискать достаточно слов, чтобы изобразить великолепие и красоту тамошней природы, и говорит, что горная область Мандары (Бандалы) не уступает в этом отношении ни Апеннинам, ни Сиерре Морене, ни даже Альпам. Между прочим он описывает горный проход близь горы Горзы, коего отвесные бока торчат вверх более чем на 2000 фут. и которые кажется только что перед тем были оторваны друг от друга, потому что противоположные выступы и углубления приходились один к другой с необыкновенною точностью. Растительность в тех долинах тоже чудесная. Тамаринды, разные породы фиг и прочие еще неописанные деревья образуют целые леса, наполняющие воздух благоуханиями своих цветов. На склонах Мандарских гор Фогель несколько раз встречал великолепный цветок, называемый у туземцев “кангел", которого цвет достигает 8 дюймов в поперечнике. Горные потоки с шумом бегут через обломки гранита, оторвавшиеся от гор и покрывшиеся роскошною зеленью. Вследствие описаний Денэма внимание европейских ученых долгое врем было обращено в особенности на одну из тамошних гор — Мендиф, двойную вершину которой Барт ясно видел во время своего проезда через Маргийскую землю. [340] Гора эта, кажется, базальтовый конус, поднимающийся одиноко посреди равнины до 4000 фут. в вышину, так что возвышение ее над уровнем моря должно простираться до 5000 фут. Окружность ее у подножия простирается от 2-3 миль. Каменистая почва горы, от природы хотя и черная, но издали кажется белою. Этот странный колорит, походящий на то, как будто бы горы были покрыты снегом, происходит от того, что бесчисленные стаи птиц, по всей вероятности, соколов и коршунов, вьющих свои гнезда на утесах, покрывают базальт целыми слоями гуано. Недалеко от горы Мендиф возвышается другой, очень странно устроенный пик «Камалле», коего серовато-белая вершина торчит точно какой-нибудь столб над крутым утесом. Несколько подобных странных образований представляет цепь Мандарских гор. Вообще горы эти, кажется, возвышаются не более 1500 фут. над поверхностью равнины или более 2500 над уровнем моря; только главная цепь Магорская может быть имеет более 3000 фут. Мандарские горы содержат богатую железную руду, из которой добывают довольно порядочный металл, отправляемый для продажи в соседние страны. Жители Моры очень искусны в приготовлении блестящих колец и бисера, служащих любимым украшением соседних народов, напр. маргийцев и Батта, которые любят носить их на шее, на руках, на ногах и вокруг пояса. Некоторые из этих железных колец умеют они выделывать так хорошо, что кажется, будто бы они сделаны из бисера. Ради этих железных изделий языческие народы очень часто посещают Мору. Еще выделываются там в значительном количестве находящиеся в общем употреблении полевые заступы. Место очага у тамошних мастеровых заменяет яма с песком, в которой они поддерживают огонь. Огонь раздувается двумя работниками, из коих каждый вооружен раздувальными мехами из козьей шкуры, на концах которых приделаны длинные железные трубы. Вместо молотов служат куски железа, около двух фунтов весом каждый, с вставленными в них деревянными ручками, а вместо наковальни тоже обрубок железа, только больших [341] размеров. Изобилие в железе обнаруживается в Мандаре и при постройке домов. В отверстиях, ведущих из домов на двор, устроены двери, состоящие из нескольких досок, которые соединяются куском железа и вставляются в дверные петли и скобки. Земля Мандара и главный город ее отличаются от окружающих их стран особенного крепостью местоположения. Вследствие таковых преимуществ им постоянно удавалось сохранить некоторого рода независимость, хотя государь их и данник, номинально только султана борнуанского. Уже о борнуанском князе Эдрисе (1571-1603) рассказывают, что он предпринимал поход в Мандару, но сначала не успел совершить ничего важного. Тогдашний князь мандарский, будучи изгнан своим дядею из главного города Карауи, прибег к помощи и покровительству Эдриса. Но так как жители спасались бегством на вершину высокой горы, находящейся с западной стороны этого города, то Эдрису удалось только на второй год принудить их голодом покориться своему законному государю. За то гораздо несчастнее был исход похода, предпринятого борнуанцами против Мандары в правление Дунамы (1755-1798), при чем погибла значительнейшая и лучшая часть войска; эта неудача необыкновенно как ослабила борнуанское государство и облегчила победу вторгнувшимся феллатам. Выше уже было упомянуто, что во время приезда экспедиции Денэма, Борну был соединен с Мандарою семейными узами и что при этом случае была выказана владетелем Моры необыкновенная пышность. Путешественники были встречены султаном при Делове, прежней резиденции владетелей, которая даже в состоянии упадка заключала еще до 10,000 жителей. Телохранителями султана были его 30 человек сыновей, все одетые в шелковые тобы и красовавшиеся верхом на больших и сильных лошадях. Вместо чепраков были положены шкуры леопардов и тигров, ниспадавшие до колена ног у лошадей. У прочих из 500 человек, составляющих этот отряд, надеты были пестрые суданские сорочки, темно-голубые с красными и желтыми полосками, красными бурнусами из грубой шерсти и белыми или [342] пестрыми тюрбанами. Ехавшие впереди музыканты были вооружены длинными деревянными трубами с медными мундштуками. Для представления султану в торжественной аудиенции, данной им во дворце его в Море, надо было пройти через просторный вход на обширный двор, где султан находился на особом сидении из красивых ковров и шелковых подушек, над которым был устроен темно-голубой балдахин. Султан был окружен толпою около 200 человек, которые все были одеты в шелковые и пестрые хлопчатобумажные тобы и стояли, обратившись лицом к султану. Пребывание Денэма в Мандаре было ознаменовано некоторыми приключениями и опасностями. Когда сделалось известным, что он не магометанин, то все стали удаляться от него с величайшим отвращением, ставя его на одну ступень с дикими язычниками соседних стран. Когда нападение, произведенное арабами на феллатов в Мусфии на южной границе Мандары, было отбито, то Денэм совершенно нагой, ограбленный и истекающий кровью, спасся в чащу леса; тут он имел случай достаточно ознакомиться с неудобствами тамошних лесов. Колючий кустарник царапал ему кожу при малейшем шаге, а страх перед скрывающимися там леопардами и пантерами мучил его столько же, сколько и боязнь преследований неприятеля. К великой его радости, ему удалось добраться до лесистого ущелья, в глубине которого струился прозрачный горный поток; но едва он успел схватиться за ветвь нависшего дерева, чтобы спуститься вниз, как из чащи листьев взвилась ядовитая змея, старавшаяся укусить его. В ужасе упустил он ветку и упал в воду. К счастью, прохладные струи освежили его, а по ту сторону потока он догнал своих бегущих спутников. Сколь подло и изменнически держали себя прежде жители Мандары в отношении арабов, во время их борьбы с феллатами, столь же гнусны были они потом и к несчастному беглецу, полуживому и израненному, — так что когда Денэм живой возвратился в Куку, то даже сам шейх удивился этому, как какому-нибудь чуду. [343]

С Фогелем, во время его посещения Моры было не лучше. Корыстолюбивый узурпатор Абд-э-Раман не только присвоил себе под незначительным предлогом и скрыл большую часть вещей д-ра Барта, доставленных из Синдера, но даже вытребовал от Фогеля значительную сумму в займы, а когда последний начал серьезно настаивать на возвращении ему взятых у него денег, то Абд-э-Раман ужасно этому удивился и начал помышлять об отмщении. Будучи слишком труслив, чтобы предпринять против него что-нибудь открытым образом, он начал делать вид, что будто возымел к нему особое доверие во время похода по берегу озера Тубори, и потому дозволил ему отправиться в Мандару. Между тем вслед за Фогелем он отправил тайком особого всадника с письмом к владетелю Моры, в котором писал, что у Фогеля находится при себе 100 долларов чистыми деньгами, и что если султан захочет присвоить эти деньги себе, а самого Фогеля как-нибудь погубить, то ему, шейху, это будет приятно. Поэтому едва Фогель прибыл в Мору, как немедленно же был схвачен и целый месяц продержан взаперти. Султан отнял у него всех его вьючных животных и поместил к нему в жилище стражу, приказав ему дружеским образом дать знать, что он намерен велеть ему отрубить голову, при чем ежедневно, угрожая немедленною смертью, требовал выдачи 100 долларов. Но у Фогеля звонкою монетою находилось всего только четыре доллара. Благодаря его собственному бесстрашию и приязни визиря мандарского, которого он вылечил от офтальмии, Фогелю удалось наконец не только спастись самому, по и спасти всю свою кладь и бежать к дружественному правителю в страну Удье, к юго-западу от Куки. — Географическое положение Моры Фогель определяет 10° 58' 38" сев. шир. и 12° 22' 0' вост. долг. от Гр. Прежний обширный объем Мандары мало-помалу уменьшился и теперь страна эта заключает в себе немного более окрестностей главного города. Феллаты в особенности, неутомимо подвигаясь вперед, с юга и с юго-запада овладевают одним участком земли вслед за другим, Очень вероятно, что они в скором времени подчинят [344] себе и остальную часть этого древнего государства. Жители ее — происхождения негрского и находятся в сродстве с вышепоименованными племенами Буддумцев, Мусгонян, и Морийцев, отличаются же от них более приятным телосложением, чем канорийцы (Борнуане). У них высокий, хотя и плоский, лоб, большие сверкающие глаза, грубые, вьющиеся волосы, а их носы нередко приближаются к орлиным носам. Мандары хотя и исповедают магометанство, но собственно из учения этой религии им известны только несколько наизусть заученных изречений Корана и несколько внешних обрядов. Совершенно близко от них живут народы с чисто языческими обычаями. Так, на высотах мандарских гор обитает парод Ссугуры, находящиеся под владычеством могущественного князя, который покорил себе всех соседних небольших военачальников и вместе с тем является каким-то духовным главою их. Его город Ссугур укреплен самою природою. Крутые скалы совершенно окружают его, так что остаются только четыре свободные доступа, которые нетрудно защищать. У этого князя есть, говорят, множество идолов, — маленьких круглых камней, на которых приносятся в жертву куры красного, черного и белого цветов и овцы с черною полосою на спине. Это воздавание почестей камням, первоначально было, кажется, всеобщим в Мандаре, так, что и теперь еще священные камни покрывают во многих местах острие шпицы некоторых крутых утесов. Из Мори в Ссугур ведет очень трудный проход, а окрестная страна населена сильным языческим народом, который гуляет со белому свету еще без одежды.

_______________________________

МАРГИЙЦЫ И ИХ ЗЕМЛЯ.

Западные склоны Мандарских гор, обращенные к стране Удье, куда спасся Фогель, в высшей степени привлекательны и живописны. Лесистые, сплошные пригорки, пересекаемые гранитными выступами и песчаными холмами, постепенно понижаясь переходят в равнину, которая склоняется к бассейну озера Цада [345] и потом поднимается опять далее на юг. Самое значительное возвышение этих гор, кажется, доходит до 2000 футов. Южнее, по ту сторону гор, почва понижается по направлению к бассейну реки Бенуэ, в которую у западного подножия Мандарских гор впадает речка Иссаге. Воды, изливающиеся в озеро Цад, скопляются в одной реке (Комадугу), которая впрочем не весь год бывает наполнена, а достигает озера только в период дождей. В продолжение сухих месяцев, река эта является в виде множества прудов и копаней, изобилующих рыбою, а русло ее представляет тогда обширные пространства чудесной луговой земли и вместе с тем имеет еще ту важность для туземцев и путешественников, что в ней уже на незначительной глубине 1 или 2 футов находится свежая и здоровая вода, между тем, как, остатки дождевых ям около этого времени кишат червями и гусеницами, будучи переполнены гнилыми остатками растений и животных частиц, и служат источником различных болезней, в особенности так называемой «беды».

К западу от Мандарских гор, вблизи водораздельной возвышенности, между озером Цадом и рекою Бенуэ, обитает языческий народ Маргийцы, а к югу от них народ Батта, входящие уже в состав империи Адамауаи. У этих обоих народов есть много такого, что напоминает южно-африканские негрские племена, в особенности же Каффров.

Маргийцы очень многочисленны и, говорят, в состоянии выставить в поле до 30,000 вооруженных воинов. Они, по большей части, все красивы и сильны. Черты лица у них очень правильные, лоб поразительно высок и вовсе не негрский; зато губы раздутые, хотя и не через меру. Волосы курчавые, почти походят на шерсть, цвет же кожи бывает очень различен: у некоторых кожа бывает черная, блестящая, а у других слегка цвета меди или ревеня, переходных же оттенков не встречается. Так как одежда их, хотя и искусственная, но очень неполная, то их сильные мускулистые формы тела бывают обнажены и производят приятное впечатление. Кроме кожаного передника, обвязанного около пояса, многие из маргийцев надевают вокруг [346] шеи двойной ряд красных бусов, немного ниже такое же ожерелье из трех ниток жемчуга, тоже красного, похожего на кораллы. Еще ниже, ниспадая на грудь, висит украшение из двух ниток железного или стального бисера. На верхней части левой руки, они носят по четыре широких железных кольца, затем ниже у локтя надеваются два других кольца поуже, из того же металла и отделанных таким образом, что кажется будто они из жемчуга, а у левой кисти находится, кроме двух узких и одного широкого железного кольца, еще кольцо из слоновой кости. На правой руке надевается четыре железных кольца вверху и два у кисти, Некоторые надевают еще пониже колена красивые подвязки, свитые из хлопчатой бумаги, — работу их жен, — что же касается до железных украшений, то они, как уже сказано выше, получаются из Моры. Нередко случается видеть и таких, у которых около пояса бывает обвязана железная цепь, или таких, которые протыкают себе сквозь уши тростниковые трубочки. Впрочем это последнее украшение единственный варварский обычай маргийцев, а то они не уродуют себе ни губ, ни носов, и не татуируют себя. Женщины носят у подбородка треугольную, книзу заостренную металлическую, пластинку около 1 дюйма длины, которая иногда бывает столь узка, что походит на штифтик.

Земля Маргийская наделена от природы роскошно: густые роскошные леса перемежаются с чудесными нивами и плодородными пастбищами, превосходными для земледелия, хотя значительная часть лесов и здесь состоит из колючих акаций, в особенности из той породы, которая у туземцев называется “карага" (Acacia Giraffae), но там находятся также боабабы и большие фиговые деревья, крепкие дерновые деревья, сикоморы, а также множество видов растений, которые до сих пор еще не были описаны ближе ни одним ботаником. Кроме описанной уже “кигелии" еще часто попадается масляное дерево (Bassia Parkii или Sapoteae). Это последнее дерево собственно не очень велико, не только ростом, но и видом напоминает американский дуб, за то плоды его цветом своим напоминают оливы. Под тонкою, [347] зеленою кожицею у них скрывается белая мякина, а в ней самое зерно. Собранные зерна, которые цветом и величиною походят на каштаны, сушатся прежде на солнце, потом толкутся в муку и с примесью теплой воды так долго перетрясываются в пустой дыне, что из них образуется тягучее тесто. Затем подливают еще несколько теплой воды и снимают масло, которое собирается на поверхности. При помощи кипячения и вспенения, это растительное масло очищается и имеет то значительное преимущество перед маслом животных, что оно сохраняется целый год без соли и гораздо лучше последнего вкусом. Оно отличается красивым белым цветом и вполне заменяет маргийцам коровье масло, которое у них большая редкость, потому что у них очень мало коров. Вместе с тем масло бассии (масло ши) славится своими врачебными свойствами. Такая мясистая оболочка зерен доставляет приятное лакомство; но еще приятнее плод растения гонды (Annona palustris), похожий величиною на персик, а цветом на абрикос. Гонда, которая в течение нескольких месяцев, бывает увешана плодами, попадается на плоских равнинах Борну, зато в стране Маргийской она встречается часто и служит истинною отрадою для путешественника. С гондою имеет некоторое сходство по величине, цвету и вкусу, так называемая, “гауда", но и у этого плода кожица очень толстая, а его пять зерен, занимающих собою почти всю внутренность, покрыты тонкою мясистою тканью. Еще попадается в лесах: “биргим" — плод, похожий на кислую вишню,

В дождливое время, сырая почва лесов часто покрывается особого рода луковичным растением, очень любимым туземцами и называющимся у них «катакирри». Луковица эта часто достигает размеров большого английского картофеля и мясо ее похоже на мясо черной редьки, только мягче и вместе с тем сочнее. Отличаясь необыкновенною питательностью, луковица эта вместе с тем содержит очень прохладительный молочный сок, так что путешественник, даже в течение продолжительного переезда, может легко питаться одним этим растением; при этом следует заметить, что для отыскания ее не требуется [348] большой опытности, — ее легко узнать в земле по зеленому стеблю длиною около 10 дюймов. Впрочем вырывание ее из земли немного затруднительно, потому что нередко она залегает в твердой, упорной земле на глубине 1 - 1 1/2 футов; но туземцы очень искусны в этом отношении и умеют в несколько минут вынуть это подземное сокровище.

Кроме этих полезных растений, в северной части Маргийской земли попадается местами ядовитый молочай (Euphorbia), а на гранитных уступах отраслей мандарских гор растет “бидьяг", из сока которого тамошние народы приготовляют свой известный яд для стрел. Это дерево имеет в вышину от 10-12 фут., растет кустом и отличается оливкового цвета листьями, средней величины,

Из хлебных растений, у Маргийцев, более всего разводится негритянское просо. Как скоро начинающиеся дожди достаточно смочат почву, то при помощи заступа в 5 фут. длиною, в ней делаются отверстия, куда кладутся семена, так что сеяния в нашем значении этого слова не существует. Часто семена кладутся в землю еще до наступления дождей, но в таком случае посев может пропасть даром, если грозы нескоро наступят. Просо не только просто употребляется в пищу, но из него также приготовляется густое опьяняющее пиво. Прибавлением к нему служит также мед, часто попадающийся в лесах. Пчелы, доставляющие этот мед, кладут соты в земле.

Хижины свои Маргийцы строят или из глины, или из плетенок, которые они покрывают глиною. Конусообразная крыша примыкает не совсем плотно к стенам, располагаемым в виде круга, так что между тем и другим оставляется промежуток, через который проходит ток свежего воздуха. Внутреннее пространство обыкновенно довольно узко и суживается еще более от присутствия большой глиняной урны, служащей хранилищем для хлеба, и не менее большой чаши с водою. Двери хижин делаются в вышину 3 фута, а в ширину 1 1/4 фут. и часто бывают возвышенны над полол на один фут для удержания воды дождевого разлива. Сообразно сему и пол в хижинах [349] делается возвышеннее и хорошо утаптывается. Иногда и упомянутый нами дверной порог устраивается так, что может быть откидываем, вследствие чего значительно облегчается и вход в хижину.

Каждое семейство имеет свой отдельный двор, заключающий в себе от 5-6 хижин и окруженный забором из плетенок и колючих кустов, в 4 фута вышиною. Вследствие такого разбросанного положения хижин пожар может быть легко прекращен. Постели в хижинах устраиваются, или просто на полу или на возвышенных подмостках. Домашняя утварь, по большей части, не очень многосложна. Кроме немногочисленной кухонной утвари и кожаных мешочков женщин, там находится обыкновенно еще несколько копий и железных наручников мужчин, да еще плетеная коробка; у тех, которые живут близ рек, еще сеть. Оборонительными оружиями служат у них не только обыкновенные малые щиты, но и большие щиты, которые плетутся из тростника и бывают достаточны для прикрытия двух или трех человек за раз.

Перед хижинами часто устраиваются навесы, а по средине двора, в особенности у местных старшин, возвышаются идолы, напоминающие собою богослужение фетишей у западных африканцев. Идолы эти состоят обыкновенно из шестов 9 фут. вышины сделанных из дерева кигелии. Сверху укрепляются на крест два куска дерева, на которые ставится земляной горшок средней величины. В лесах же для богослужения отводится особое место, обыкновенно какая-нибудь священная роща. Маргийцы выбирают для сего самое великолепное и развесистое дерево, посвящая его своему богу “тумби". Выбранную ими чащу, они окружают рвом. Любопытен существующий у Маргийцев род божеского суда, к которому они прибегают в сомнительных случаях. Спорящие стороны берут своих, обученных для боя, петухов и отправляются на назначенный для сего гранитный утес, где и спускают петухов друг с другом. Маргийцы держатся при этом того убеждения, что божество их не только доставляет победу петуху невинного, но и наказывает виновного непосредственно [350] тем, что поджигает его дом. При смерти молодого мужчины обыкновенно раздаются плач и стоны, но кончину старика празднуют особыми веселыми танцами и песнями. Обрезание у Маргийцев не в употреблении, но за то у них распространено прививание предохранительной оспы.

В политическом отношении этот спокойный и здоровый народ поставлен немного лучше, чем Мусго. Находясь между королевством Борну и феллатским государством Адамауа, он сделался яблоком раздора для обоих соседей. Уже значительная часть их поглощена обоими государствами, остальные же свободные Маргийцы постоянно подвергаются нападениям и вторжениям магометан. В настоящее время в высшей степени опасно проезжать через пограничные области, покрытые густым лесом. Только многочисленные, хорошо вооруженные, караваны осмеливаются пускаться через них, но и тут отсталые неминуемо подвергаются плену или смерти со стороны раздраженных жителей, находящихся постоянно на стороже в своих скрытых притонах. [351]

_______________________________

ПЛЕМЯ ШУА И СТРАНА УДЬЕ.

К северу от земли Маргийской и к западу от Мандарских гор лежит страна Удье, куда Фогель бежал из Моры. В Море он имел случай убедиться в своей ошибке касательно пути, избранного Бартом для достижения Бенуэ, и только что намеревался исправить свою ошибку, как получил из Удье известие о новом, для него очень выгодном, политическом перевороте в Куке, побудившем его скоро возвратиться в столицу Борну.

Выше уже было рассказано, что узурпатор Абд-э-Раман убедил своего брата Омара отказаться от престола и отвел ему для житья дворец казненного визиря Гаджи Бешира. Преданный исполнению своих религиозных обрядов, Омар продолжал жить там спокойно в качестве частного человека, но летом 1854 г. когда Фогель находился в Море, подозрительный и деспотический Абд-э-Раман вздумал удалить брата в Дикеу. Пробужденный таким насилием из своей летаргической апатии, Омар стал собирать вокруг себя всех недовольных [352] и выступил против брата с войском. Произошла битва на пустом пространстве между обоими городами Куками, которая скоро кончилась пленом Абд-э-Рамана. Велев его казнить, Омар опять сделался спокойным повелителем своего государства, — он, который и прежде был ревностным и справедливым защитником европейцев.

Местность которой достиг Фогель во время своего бегства из Моры и которую он называет страною Удье, — есть, вероятно, город Мабани. Городок этот довольно значительный и зажиточный; жителей в нем считается от 9 до 10 000 человек. Он не только покрывает собою всю вершину одного песчаного холма, но и захватывает вершину другого холма и разделяющее их углубление. Подобно почти всем населенным городам Удье, рынок Мабани хорошо посещается. Жители занимаются не только земледелием, которое прибыльно, но и ремеслами. Сорочки, приготовляемые в Удье, славятся по всему Судану своею добротою.

Страна Удье самая благословенная и плодородная во веем Борнуанском государстве. Белая глинистая почва перемежается с обширными углублениями, которые в изобилии содержат чернозем, а во время дождей превращаются в болота и вполне годятся для разведения сорго и хлопчатника. Во время засухи на ник в изобилии растет исполинское шелковистое растение Asclepias gigantea, с такою же роскошью как и в окрестностях Куки. Леса состоят из деревьев боабаба, из тамариндов, мимоз, каучуковых фиг, сикомор и дерновых деревьев, содержа вместе о тем между стволами деревьев отчасти колючий кустарник, отчасти высокие, густо заросшие злаки. Бесчисленные стаи голубей населяют леса, а не менее бесчисленные водяные птицы, в особенности цапли, оживляют берега водных бассейнов и рек. Жирная почва населена бесконечным множеством земляных муравьев; что же до крупной дичи, то она та же самая, какая попадается и на берегах озера Цада; впрочем слоны и антилопы встречаются не так часто. Дикие кабаны приближаются и здесь к жилищам; даже следы жираф бывают видимы на мягкой почве. [353]

Первобытными обитателями этой богатой страны были Гамаргу, — племя, близко сродное с обитателями Мандары. Но они были покорены уже энергическим Эдрисом Алаома (1571-1603), так что немногие остатки их, существующие и теперь еще, совершенно лишились своей независимости. Большую часть теперешних обитателей Удье составляют Шуа, под именем которых подразумевают все арабские племена, уже давно (по крайней мере полтора столетия) живущие в Судане и переселившиеся туда из Нубии и Кордофана. Не производя никаких политических переворотов, они переходили в качестве миролюбивых пастухов с места на место, стараясь селиться там, где для их стад находились достаточные пастбища. Так в своем образе жизни они обнаруживают очень много сродного с Феллатами, тоже занимающимися скотоводством. В Борну живут от 200-250,000 Шуа, которые в состоянии выставить в поле до 20,000 легкой конницы. У большей части из них имеются постоянные селения, состоящие из тростниковых хижин с круглыми соломенными крышами. Там живут они в дождливое время, занимаясь обработкою полей. Из хлебных растений преимущественно разводится сорго; но если случается, — это бывает довольно часто, — что кроме собственного продолжительного периода дождей во время лета, сильный дождь падает и зимою, то обширные бассейны гумуса делаются тогда годными и для принятия вторичного посева особого озимового хлеба (Holcus cernuus), так что в течение года собираются две жатвы.

Хижины этих Шуа поддерживаются в середине столбами, при чем крыша у них бывает сплетена с таким тщанием, как в хижинах туземцев; впрочем она часто состоит также из кучи набросанного один на другой хвороста и тростника, слегка связанных между собою веревками.

Как истинно правоверные мослемины, Шуа отдают своих детей особым наставникам для обучения корану. В училищах этих воспитанников учат хуже, нежели в самом скверном европейском училище. Едва прикрытые несколькими лохмотьями, несчастные дети, дрожа от стужи, уже в 4 часа утра, теснятся [354] вокруг какого-нибудь жалкого огонька, и стараются заучить наизусть из корана несколько стихов, смысл которых они точно также мало понимают, как и учителя. При всем этом они обязаны исполнять для своего повелителя все возможные службы и содержатся им хуже, чем рабы.

Когда жатва убрана и начинается засуха, Шуа начинают переходить с места на место, причем все свое имущество перевозят на волах. Разводимая ими порода рогатого скота удивительно как напоминает своим жирным горбом индейских зебу.

Подобное переселяющееся селение Шуа представляет странный вид. Каждая мать семейства сидит на своем лучшем добре, которое тщательно укладывается в хорошо завязанных кожаных мешках на широких спинах волов и укрывается кожами. Невольницы несут на себе другую, менее дорогую утварь: шесты, горшки и разную посуду. Жены старшин отличаются устраиваемыми над головами их навесами, на подобие палатки, более богатою сбруею их буцефалов, а иногда и более округленными, откормленными формами их собственной особы. Лиц своих женщины у Шуа не закрывают никогда, прилагая вместо того величайшее попечение о своих длинных, ниспадающих локонах, которые они сильно намасливают. Мужчины сопровождают обыкновенно женщин верхом на лошадях, которые, хотя тощи, но жилисты, или в некотором отдалении медленно гонят стада коз и баранов.

Их главное оружии составляет обыкновенно длинное копье, кроме которого еще каждый имеет при себе по четыре небольших дротика для бросания.

Подати свои Шуа и Гамаргу уплачивают султану главнейше маслом и скотом. Многие из Шуа, хотя и зажиточны, но никогда не играли никакой заметной роли. Замечательнейшими исключениями из этого были Тираб, визирь эль-Канеми и его сын, визирь Гаджи Бешир. Своим ростом, лицом, цветом кожи и во многих отношениях своими нравами, Шуа сильно напоминают своих соплеменников в верхнем Египте и Аравии. Некоторые из их племен удивительно как напоминают израильтян.