СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГЕРМАН ВАГНЕР

ПУТЕШЕСТВИЯ И ОТКРЫТИЯ

ДОКТОРА ЭДУАРДА ФОГЕЛЯ

В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АФРИКЕ, ВЕЛИКОЙ ПУСТЫНЕ И ЗЕМЛЯХ СУДАНА.

VIII.

ПОЕЗДКА В СТРАНУ МУСГОНЯН И ТУБОРИЙЦЕВ.

Поход Абд-э-Рамана. — Земля Мусгонян. — Сербевель. — Обилие воды. — Растительность. — Охота за невольниками в окрестностях озера Тубори. — Делеб-пальмы. — Животная жизнь в земле мусгонян . — Народ мусгонский. — Их нравы, жилища и занятия. — Земляные орехи. — Религия мусгонян. — Политические отношения мусгонян. — Жестокость борнуанцев. — Озеро Тубори и водораздел рек Арре и Бенуэ.

Едва Фогель оправился от своей тяжкой болезни, едва он был в состоянии опять держаться на лошади, как уже ему представился удобный случай отправиться на юг.

Новый султан Абд-э-Раман, желая приобрести расположение своих воинов, задумал снискать себе славу походом на юг. Предполагая в одно и то же время возвысить себя в [302] глазах народа, и захватом невольников добыть себе денежные средства, он начал делать громадные приготовления к походу против Мусгонян.

Армию составляли 22,000 всадников с обозом в 10,000 человек, 5,000 верблюдов и столько же быков. Фогель воспользовался этим случаем, чтобы во-первых собрать сведения о странах, где должна была проходить армия, а потом, чтобы, во возможности, приобрести расположение султана.

Стан, в коем расположилось войско, представлял настоящий город, а в особенности палатки султана и его вельмож казались целыми селениями, потому что при войске находилось очень много женщин, и для каждой жены имелась особая палатка. У султана было с собою 12 жен и 30 невольниц, а у каждого из вельмож от 6-8.

Земля Мусгонян представила молодому исследователю много привлекательного. Мнения о странах, лежащих к югу от Цада, господствовавшие за несколько лет перед тем, были противоположны действительности. До того времени Африку представляли себе обыкновенно разделенного на две большие половины, сообразно ее возвышению. Пустыню обыкновенно признавали низменною равниною, едва на несколько футов возвышающеюся над уровнем океана, а непосредственно к югу от Цада предполагали высокую альпийскую страну, так называемые Лунные горы, с торчащими вверх утесами и с вершинами, увенчанными снегом, составляющие начало горной страны, которая с небольшими перерывами простиралась до мыса Доброй Надежды.

Несправедливость обоих предположений была дознана Бартом и Овервегом, но только Фогелю удалось с барометром в руке в точности определить высоту местности. Этим, до того времени господствовавшими, предположениям исследования Фогеля придали в некотором роде обратное значение, и они поменялись ролями. Показания Фогеля о значительном возвышении пустыни приведены нами отчасти уже выше, — теперь последуем за ним в те места, где до сих пор обыкновенно предполагали существование непроходимых Лунных гор. [303]

Доступ в страны к югу от Борну мирным путем никогда не был возможен, по случаю неприязненного расположения живущих здесь народов. Денэм мог углубится в этом направлении только потому, что принимал участие в походе, о котором уже было рассказано выше в подробности. Барт и Овервег тоже вынуждены были принять участие в хищническом набеге, предпринятом борнуанским визирем в страну Мусгонян; наконец, у Фогеля, если он только был намерен посетить, эти в высшей степени интересные страны и исполнить поставленную им себе задачу, не оставалось ничего другого, как решиться на то же самое.

Страна к зюд-зюд-осту от Цада представляет обширную, почти горизонтальную равнину, настоящую африканскую Голландию, которая даже на пространстве сорока миль возвышается над уровнем Цада только на 100 футов, то есть 800-950 футов над морем.

Только в очень немногих местах обширная плоскость прерывается возвышенностями, из коих заслуживают быть упомянутыми гранитные утесы Визы и горная цепь, идущая к западу от болот Тубори. Первые из них лежат в 15 милях южнее Цада, под 11° 23' с. ш. и представляют группу гранитных утесов с необыкновенно правильною формою колокола, поднимающегося от 400-600 футов выше этой равнины, т. е. 1300-1600 фут. выше уровня моря. Они покрывают поверхность в одну квадратную милю и возвышаются над вполне ровною местностью до такой степени отвесно, что все обвалившиеся обломки лежат от основания не далее как на 20 фут. Здесь попадаются первые камни после источника Агадемского (60 миль к северу от Куки, под 16^о 52' 16" с. ш.), где утесы состоят из очень мягкого песчаника. Расстояние между обеими местностями простирается до 88 немецких миль. Эта обширная равнина составляла прежде вероятно русло озера Цада, потому что еще в 30 милях к югу от Куки, при прорытии колодезей, находят на глубине 20 фут. слой известняка, состоящий из [304] наполовину разложившихся пресноводных раковин, что в самой Куке встречается уже на глубине шести футов.

Цепь Феллатских гор (11^о с. ш.), состоящая тоже из гранита и возвышающаяся над окружающею местностью на 400 фут., тянется к вест-зюд-весту, в направлении к горам Мандорским. На вершине восточных холмов Фогель встретил много кусков камней, которые ему показались очень похожими на известковый шпат и которых он отправил несколько проб к сэру Родерику Мурчисону.

Фогель следовал по мусгонской равнине до 9° 45' с. ш., то есть около 45 немецких миль южнее озера Цада и на десять миль далее, чем его предшественник, и все-таки не достиг ее конца. Ширина ее к северу тоже не менее и даже в самой южной точке достигает 30 миль, так что мы имеем здесь плоскогорье объемом в четвертую часть Германии.

Две значительные реки перерезывают местность в направлении от зюд-зюд-оста к норд-норд-весту: восточная река — Шари, разделяющаяся под 9° с. ш. на два рукава, которые через 30 миль сливаются вместе, и западная река, — Сербевел или Арре, тоже значительный поток. Обе реки соединяются под 12° с. ш. в одну, которая под именем Шари несет свои воды в озеро Цад.

Войско, к которому должен был присоединиться Фогель, предприняло поход вдоль левого берега Сербевели. Путь был избран тот же самый, по которому следовали Барт и Овервег, при чем от Куки армия повернула к юго-востоку через Дикею к Деле и Вазе и достигла границы мусгонской земли.

Почва обширной равнины почти вся без исключения состоит из вязкой, жирной глины черного цвета, твердеющей в сухое время года до такой степени, что путешественник не бывает в состоянии даже копьем пробить в ней отверстие, чтобы воткнуть в него шест для палатки или для лошади; для этого нужно бывает употребить тяжелые, снабженные двойным острием, топоры. Песок попадается только изредка по берегу реки. За то во время дождя все это превращается в вязкое болото, где всякое [305] движение бывает затруднительно. В некоторых местах, даже в течение сухого времени года стоит набравшаяся дождевая вода, сохраняющая глубину от 1-3 фут. Пространства эти представляют то сплошные пруды, то далеко простирающиеся болота и луговые низменности, то наконец канавы и рвы. Последние часто бывают огорожены, по обеим сторонам, плотинами около 10 фут. вышины и имеют при том такое прямое или слегка наклонное направление, что кажется будто они были устроены трудами рук человеческих. И действительно, про один из них рассказывают, что он прорыт именно для лодок, хотя гораздо вероятнее то, что они обязаны своим происхождением естественным накоплениям воды. Значительное число этих луж, тянущихся вдоль течения реки, в некотором от нее направлении, ежегодно во время половодья наполняется водою. Что касается до высоты берегов, то она различна: местами, берега поднимаются в виде высоких плотин до 25 фут. вышины; в других же местах они бывают совершенно отлоги. Во время высшего стояния своих вод, Сербевель покрывает даже и эти плотины и даже, во время самой низкой водил, в половине мая, говорят, поднимается выше 30 фут.

Вследствие изобилия воды, земля Мусгонян одна из плодороднейших на свете и могла бы, если бы улучшились ее политические отношения, сделаться одною из богатейших и счастливейших. Обширные леса сменяются роскошными нивами и плодородною пашнею, так что местность эта, в противоположность безотрадной пустыни, окружающей Куку, обнаруживает настоящую тропическую роскошь.

В южных пограничных областях Борну, где поселилось несколько арабских колен из племени Шуа, леса составляются сначала из скудных акации, но далее, вместо них, появляются чудесные деревья бито (Balanites aegyptiaca, гаджилидж в Борну) и кондиносы, из породы мимоз, между которыми растет густой подлесок. Болотистые пруды покрыты сочными злаками и густыми массами плавающей фанны (Pistia stratiotes). [306]

Собственно земля мусгонская имеет всего в длину 25 миль и в ширину 10 миль. Северная часть ее покрыта преимущественно густым лесом, при чем на ее влажной почве отлично растут нескольких видов финики, образуя своими блестящими листьями превосходную тень. В особенности красив тот вид, который Фогель означает названием каучуковой фиги, сок которой не употребляется впрочем там никем. Деревья этой породы попадаются нередко и 80 фут. вышины и с густою кроною не малого размера. Кроме каучуковой пальмы, в тех же лесах попадаются другие многочисленные породы фиг, деревья коих часто достигают 8 футов в поперечнике и поддерживают короны в 90 и 100 фут. в поперечнике. Иногда они растут над другими деревьями, или даже на них и потом их мало по малу истощают. Все они отличаются длинными висящими вниз воздушными корнями, спускающимися вниз до земли и образующими новые стволы. Плоды этих фиг охотно уничтожаются птицами и обезьянами, причем нередко случается, что семена этих деревьев таким образом заносятся на другие деревья, где дают отростки и пускают корпи. Эти растительные гости находят себе легкий приют на древесных ятрышниках и на остатках опавших венчиков.

Таким образом нити белых воздушных корней молодых фиг спускаются до земли, при чем само растение питается или соками поддерживающего его дерева или обильною влажностью болотистых лесов. Так как воздушные корни фиговых пород обнаруживают наклонность, при соприкосновении, легко срастаться друг с другом, а потом в других местах опять также легко сливаются и соединяются с другими ветвями, то фиговые леса представляют фантастические формы самого странного рода, точно привидения из мира растений, которые даже были бы в состоянии воодушевить естествоиспытателя, если бы вообще можно было производить исследования в тех странах спокойным, рассудительным образом. Кука (Adansonia digitata) не попадается здесь нигде и кажется не заходит далее 12° 30' вост. долготы Гринвича. Еще очень красивое дерево сикомора (Ficus Sycomore), [307] плоды которой, хотя и не могут равняться с настоящими фигами, но все-таки могут быть употребляемы в пищу. Местами довольно густо попадается еще миловидный тамаринд, составляющий своею нежною зеленью чудесный контраст с тяжелыми массивными формами куки и фиг, между тем как его сочные мясистые стручки к приятному присовокупляют полезное и освежающее.

Великолепным деревом также изображает Фогель растение Kigelia pinnata, от которого он доставил в Европу пробные веточки. “Это чудное дерево", говорит он, “попадается там стволами до 60 фут. вышины, а верхушка его бывает в поперечнике от 80-90 фут. Листья ее темно-зеленого цвета с блеском; плоды ее, висящие на эластических стеблях около 7 дюймов длины, светло-серые, бывают 18 дюймов длины и 7 дюймов ширины, на вкус горьки и служат вместо слабительного. Деревья эти попадаются повсюду к югу от 11° 30'.

Многочисленные стада слонов, населяющие тамошние сырые леса, разыгрывают настоящих хозяев этих чащ. Почва по большей части избита их ногами до такой степени, что походит на шахматную доску, а так как в сухое время года она приобретает твердость камня, то езда по ней становится очень затруднительною. Лошади и верблюды падают очень легко при беспрерывных ямах, о которые спотыкаются, и вечером путешественник не находит ровного местечка, чтобы разостлать свою циновку для спанья. Впрочем гораздо более вреда причиняют слоны туземцам, которые разводят рис на плодородных плоскостях между лесами. Хотя вся мусгонская земля, по свойству своей почвы и по своему климату, есть ничто иное, как одно огромное рисовое поле, однако же в настоящее время одни только арабы Шуа разводят в северных областях это полезное растение, гораздо же более возделывается просо нескольких родов (Holcus cernuus). На полях устраиваются высокие подмостки, для караульщиков, которые стучат и производят шум пустыми сосудами, привязанными на длинных веревках. К любителям большими стадами нападать на поля с хлебом принадлежат также в множестве порхающие там красивые птички ткачи, величиною [308] и видом очень похожие на наших зябликов. Эти красивые птички замечательны вообще искусством, с которым они сплетают себе гнезда из стеблей и волокон травы и вешают их на колеблющихся концах ветвей. Гнезда той породы, которая здесь преобладает, совершенно походят на химические реторты и защищают строителей с их детьми не только от ночного холода и проливных дождей, но и от преследования живущих на деревьях змей. Хотя от птиц этот стук тыквами и помогает, подобно тому, как от воробьев хлопушки на вишнях, но слоны таких пустяков не пугаются. Стадо, голов в пятьдесят или более, преспокойно отправляется на поле с рисом, не смотря ни на какие крики и сигналы, подаваемые негром на караульне. Выбрав себе колосья получше, длинноносый, рассудительный хозяин лесов затаптывает гораздо большую половину колосьев в мокрую землю, предоставляя земледельцу подбирать остатки, как сумеет. Таким образом рис в Борну очень дурного качества, потому что даже султан вынужден довольствоваться тем, что ему оставляет слон. Вместе с рисом сеется обыкновенно и гофули — род бобов, составляющий главнейшую пищу жителей.

Более существенную защиту от слонов, чем все погремушки и кричащие сторожа, составляют плотные заборы из колючего молочая. У нас все растения, принадлежащие к этой породе, имеют вид травы, с мягкими листьями и однолетними нежными стеблями; из африканских же пород многие имеют сходство с известными формами колючего кактуса (cereus) в такой степени, что их трудно бывает различить друг от друга, если только нельзя бывает узнать по цветам. Стволы их бывают так высоки и толсты, а самое дерево так упруго и твердо, что они даже бывают в состоянии своими длинными колючками удерживать слонов. Фогель рассказывает, что заборы, которыми мусгоняне огораживают свои поля, заключали в себе кусты, имеющие от 20- 30 фут. в объеме и около 25 фут. в вышину; но так как он не видел на них ни цветов, [309] ни плодов, то он их причислил по наружной форме к ейфорбиям и к цереусам.

Подобно тому, как разведение риса, интересно возделывание индейской сахарной травы (Sorgum saccharatum), содержащей сахар. Красивые колосья ее вырастают до 14 футов вышины, а в благоприятных местах бывают даже еще выше. Сняв верхнюю кожицу, получают изнутри стеблей очень приятное лакомство, белую как снег, сладкую сердцевину, кусочками в 8 дюймов длины. На обширной мусгонской равнине мог бы отлично произрастать и настоящий сахарный тростник, если бы только тому [310] не препятствовали существующие там беспорядки. Подтверждением того, что тростник этот дает во внутренности Африки обильный и прекрасный плод, служит плантация, разведенная близ Сокото одним предприимчивым негром, который перед тем провел 25 лет в неволе в Бразилии. Вообще на белый сахар, доставляемый туда европейцами, туземцы смотрят с удивлением, как на удивительное произведение христианского искусства, и благочестивые магометане обыкновенно сильно смущаются рассказами о способе рафинировки сахара. Таким образом им приходится выбрать из двух зол: или не обращать внимания на внушения совести, или же отказаться от употребления сладкого вещества. По северной границе мусгонской земли возделываются также значительные количества хлопчатой бумаги, употребляемой отчасти на собственные нужды земледельцев, отчасти же отправляемой в промышленный город Дикею.

Пальм в северной части мусгонской земли имеется немного, да и вообще вся Африка, в сравнении с другими странами жаркого климата, представляет немного видов этого красивого семейства. Так в северной части этой страны попадаются местами кустарники зонтичной пальмы и еще другая порода пальм, имеющая много сходства с карликовою пальмою, растущею вдоль Средиземного моря, а еще более с тою пальмою, которая, в честь великого знатока пальм фон Марциуса, названа Chamaerops Martiana. У нее большие зонтикообразные листья, и она достигает значительной для пальм этой породы вышины, около 30 футов. Замечательно то, что похожая на нее своими формами Ch. Martiana, в противоположность этой пальмы, населяющей жаркую низменную плоскость внутренней Африки, встречается именно на возвышенных точках западного Гималая, где ее вершины на абсолютной вышине 8000 футов ежегодно покрываются снегом.

Обширные поля хлеба, на которых зреют различные сорта индейского проса, осеняются тенистыми дерновыми деревьями, которые наш путешественник встречал уже в Фессане близ Мурзука, но которых настоящая родина находится здесь. В [311] окрестностях болотистых вод появляются иногда неуклюжие бегемоты, стада антилоп и целые стаи тяжелых цесарок. Стройная жирафа, населяющая не только опушки лесов, как это думают обыкновенно, но и эти плоскости, с особенным предпочтением выбирает нежные листья акаций и мимоз. Из последних чаще всего встречается тальговое дерево, наполняющее, во время цвета, весь лес своим благоуханием. Мясо жирафы очень нравится, мясо же слона похоже вкусом на мясо свиньи, но зато точно также тяжело переваривается.

Огромное войско, в которому примкнул Фогель, было самое большое, какое только со времен шейха эль-Канеми покидало стены Куки; медленно, но, подобно все истребляющему потоку, устремилось оно вперед, вовсе не встречал жителей. Мусгоны, страшась такой силы, устремились все в бегство к югу, так что хижины опустели и па полях остался неубранный гафули и табак. Всякое попадавшееся им жилище канембуанцы сожигали дотла, а плантации истребляли самым возмутительным образом.

Наконец, на северном берегу озера Тубори открыта были значительные массы туземцев, спасшихся туда с своими стадами и воображавших себя там в безопасности за длинными болотами. Не смотря на то, увлекаемые жаждою хищничества, борнуанцы решились переправиться через болото в том месте, которое было поуже, но так как вода и там была шириною около полчаса пути и до шести футов глубины, то при этой попытке погибло очень иного людей и лошадей. Захваченная добыча состояла из 2000 голов скота и 1500 человек пленных, женщин и детей моложе 12 лет.

Далее поход был предпринят вдоль течения Сербевеля или Арре, так называемой реки Логонской, западного протока Шари. Спустя два перехода, найдено было место, где представилась возможность переправиться через реку. Половина армии переправилась; но так как вода и здесь, на значительном пространстве, была довольно глубока, так что ее приходилось переплывать, то и при этом утонуло несколько лошадей. На [312] противоположном берегу найдено было еще более туземцев, считавших себя безопасными по ту сторону реки, и через несколько минут в лагерь было уже согнано более 2000 пленных и более 4000 быков,

Хотя общий характер мусгонской земли в южной части тот же самый, что и в северной: очень плодородная плоская низменность, пересекаемая стоячими или едва струящимися водами и покрытая попеременно то лесами, то злачными нивами и пашнями, — однако же в частностях она представляет несколько любопытных отличий.

Низкие деревья густых лесных чащ состоят преимущественно из колючих акаций, а высокий лес из огромных фиговых деревьев; из деревьев же средней величины заметно дерево Кокия, встречающееся также в местностях Гауссы. Из чащи больших красивых листьев приятно выдаются его многочисленные, похожие на яблоки, плоды, которые, однако же, к сожалению, не могут быть употребляемы в пищу. Но самым характеристическим деревом служит, так называемая делеб-пальма (Borassus aethiopum Mart.), имеющая близкое сродство с известною азиатскою пальмирою (Borassus flabelliformis). Начиная с Мусгонской земли, это красивое дерево распространено почти без перерыва по всем областям Багирми и Вадая до Кордофана. И лишь отдельные деревья попадаются на берегу Баты и близь Мазены, главного города Багирми.

Об атом чудном дереве, которое можно распознать по утолщению на стволе и которое наши читатели могут видеть на особом рисунке, Фогель сообщает следующее:

“Делеб-пальма, (как ее называют в Нубии) — великолепное дерево, образующее по берегу озера Тубори огромные леса. Листья у нее зонтикообразные, очень похожие на листья дум-пальмы, только побольше и зелень их свежее. Ствол совершенно гладкий и никогда но раскалывается, плоды весят около 4-5 фунт. и бывают 8-9 дюймов длины и 6-7 дюйм. толщины, овальны, темно-желтый, и состоят из очень плотной сетчатой ткани, в которой находится три зерна. Густой сок этой сетчатой мякины [313] плода немного горьковат, но вообще имеет очень приятный вкус и запах, напоминающие ананас."

Д-р Бертольд Зееман, на основании рассказов Барта, описывает это интересное дерево подробнее в своей “Бонпландии". “Делеб-пальма распространена по всей внутренней Африке, во всю ее ширину от востока к западу, образуя целые леса, в особенности по краям стоячих водных масс, с небольшим стоком, каких в экваториальных местностях центральной Африки попадается бесчисленное множество. Но там, где не было воды, там я ее встречал по одиночке. Оно самое характеристическое дерево, не только в Мусгонской земле, т. е. на плоской плодородной местности между рекою Шари и восточными притоками так называемого Нигера (Бенуэ), поднимающейся на 900 фут. но и в прочих вассальных провинциях Багирми. Еще она попадается очень часто в Вадае, в особенности вдоль Баты, а также в Дарфуре и Кордофане. По среднему Нигеру она встречается редко, в Гауссе отдельными деревьями, за то по берегам верхнего Нигера, выше Тимбукту, попадается опять чаще и принималась здесь прежде за кокосовую пальму. На гауссанском наречии она называется гагина, на канорийском (языке борнуанцев) камелуто, и дугби на фульбском наречии. Пальма эта достигает средним числом 60-80 фут. вышины и 2 фут. толщины; ствол ее прямой, как струнка, без разветвлений и всегда имеет утолщение немного повыше середины. Зонтикообразные листья ее бывают огромных размеров. Когда плод съеден или скорее высосан, то семечки разбиваются и зерно кладется в землю, при чем уже через 14 дней появляется отпрыск от 1/2-2 фут., белые корни которого составляют очень любимую еду, называемую по-гауссански “мурретши", а по фульбски “батшуб." Я видел только, как туземцы ели эти плоды в сыром состоянии; но я почти убежден, что известная мука, по имени “фидогма", приготовленная из какого-то корня, обязана своим происхождением плоду делебы. Пальма эта имеет огромное значение для жизни народов большей части центральной Африки, вероятно нисколько не менее, чем финиковая пальма [314] для арабов." Когда Фогель отправлял в Лондон к д-ру У. Д. Гукеру семена делеб-пальмы в ящике с разными минералами, то он писал, что плоды этого дерева были единственною порядочные, какие ему до тех пор приходилось встречать в центральной Африке.

К сожалению, тогдашнее беспокойное состояние края не дозволило путешественнику пополнить свои коллекции в такой степени, как ему того хотелось, в виду такой роскошной природы. Без прикрытия не было никакой возможности отходить далеко от стана, потому что мусгоны стерегли за каждым кустом, в сопровождении же прикрытия опасность нисколько не уменьшалась. Так, напр., выехав однажды в сопровождении 30 всадников, он вдруг увидел пятерых мусгонов, скрывающихся за деревьями. Когда его негр крикнул людям, чтобы они бросились на неприятеля, то те возразили: «Идите-ка сами, — у вас есть ружья.» А когда Фогель и его спутник действительно двинулись вперед, то прикрытие поспешно обратилось в бегство, и они остались вдвоем против неприятеля. К счастью, одного выстрела было достаточно, чтобы разогнать мусгонов.

В некоторых местностях Мусгонской земли опять попадается агул (Alhagi Maurorum), это настоящее степное растение (см. стр. 112) и страус. В густых, изобилующих колючками, лесах находит себе верное убежище лев. Кроме него в этих лесах живет другое, меньших размеров, хищное животное из кошачьей породы, называемое у туземцев суммоли, которого один экземпляр вместе с молодым львом был доставлен д-ру Овервегу, во время его поездки. Передняя часть тела у суммоли светло-коричневого цвета, а задняя черного; ушки у него тонкие, стоячие, с черными полосками. Не смотря на свою, сравнительно незначительную величину, он очень кровожаден и нападает не только на газелей, но и на телят. Туземцы рассказывают множество истории о его неукротимости и кровожадности. У д-ра Овервега обоих животных кормили молоком, которое им очень нравилось; при чем суммоли, не смотря на то, что еще был молод и мал, был ужасно неукротим и [315] совершенно победил львенка. Оба они околели во время переездов, не будучи в состоянии вынести беспрерывного колебательного движения на спине верблюда.

Любопытно узнать, что наш обыкновенный заяц тоже попадается в тех отдаленных странах, наделенных таким различным климатом. Читателям может быть известно, что некоторые естествоиспытатели считают того зайца, который попадается на Альпах и в полярных странах и отличается белою шубкою с черными верхушками ушей, за особый вид обыкновенного зайца. Если окажется, что, водящаяся во внутренней Африки, порода зайцев действительно одна и та же с вышеозначенной, то мы тогда получили бы очень любопытный пример способности животного переносить все возможные климаты. Подобный пример представляет обыкновенный еж, которого Фогель, к великому своему удивлению, тоже встретил под 10° сев. широты.

Муравьиные кочки здесь довольно редки, но за то скорпионы составляют одно из обыкновенных мучений, а в потоках, кроме бегемотов, водятся многочисленные крокодилы. Горлицы и другие красивые птицы попадаются в лесах довольно часто, попугаев же вовсе нет, да они вообще, кажется, не залетают далее восьмого градуса сев. широты.

Народ мусгоны (мусгуны или муссекуны), населяющие страну, щедро наделенную природою, но волнуемую беспрерывными раздорами, принадлежат в великому племени Масса, к которым равным образом следует причислять жителей Логона или Логоны, котокойцев или макарийцев, равно и мандарайцев (вандалайцев) вместе с галургуйцами. К ним также примыкает великое племя баттайцев и может быть мбанайцев. Но ближе других стоящие к ним логонцы питают е ним, как ревностные магометане, неприязненные отношения.

При сравнении с большею частью других народов внутренней Африки, Мусгоны производят своим телосложением очень неприятное впечатление. Что касается до мужчин, то они, обыкновенно, все высоки ростом, но их черты лица заключают в себе что-то столь отталкивающее, что вид их способен [316] возбудить у европейца отвращение, если бы с другой стороны мысль о жестоком, бесчеловечном обращении, которому подвергают их соседи, не возбуждала сострадания всякого, кто в состоянии чувствовать.

Лоб, вместо того, чтобы быть отклоненным назад, бывает у большей части Мусгонов, очень высок, а линия лица прямая, но густые брови, широко раздутые ноздри, вздутые губы, высокие скулы и их жесткие, щетинистые волосы придают им очень дикий вид. Ноги кажутся очень гадкими, потому что коленные кости вогнуты внутрь. Члены у них костлявы и округлены не совсем правильно; черный цвет кожи кажется грязным и лишен того блеска, коим выгодно отличаются другие негрские племена. Большая часть мужчин носят короткую бороду, а некоторые украшают свои уши медными кольцами.

Одежда Мусгонов самая простая, какая только есть на свете. Мужчины, с немногими исключениями, ходят совершенно нагими, так что только некоторые старшины, из которых одного, роскошно одетого, изображает прилагаемый при сем рисунок, носят, в военное время, какое-то вооружение и передник, сделанный только из нескольких ремней и очень неполно скрывающий их наготу. Панцири, которые они надевают, делаются из буйволовой кожи, волосами внутрь. Иногда мужчины носят, на подобие рудокопов, небольшую шкуру, привешенную на кожаном поясе. Кроме палицы и копья в 8 футов длиною с грубо сделанным железным наконечником, опасным оружием для защиты служат железные наручники. Этими наручниками Мусгоны не только защищаются успешно в схватке, но и бросают их на значительном расстоянии, при чем, по рассказам Канорийцев, отсекают даже ноги людям и лошадям. Во всяком случае, бросая их, они бывают в состоянии наносить опасные раны. Впрочем, многие Мусгоны, конечно довольствуются простою дубинкою или заостренною палкою. Перед своими неприятелями они имеют в особенности ту невыгоду, что незнакомы с употреблением стрел и лука. Если же бы они захотели воспользоваться этим средством защиты, то их родина, столь богатая естественными убежищами и недоступными притонами, [317] могла бы, в соединении с болотами и бесчисленными канавами воды, служить превосходною оградою против довольно трусливых Канорийцев. Точно также, накопав скрытых ям, им было бы не трудно сделать свою страну недоступною для конницы, в которой и заключается вся сила их врагов, подобно тому как на севере Канембуанцы таким же образом очень усиленно защищаются от нападений Туариков. При нападении, Мусгоны употребляют еще щит, сплетенный из тростника, около 40 дюймов в длину и в ширину, вверху 16, а внизу 22 дюйма, наружу выпуклый. Для приготовления такого щита берется тот же тростник, что и для покрытия хижин, но он [318] сплетается так плотно, что в состоянии останавливать оловянные пули, которыми стреляют Канорийцы, в особенности еще при таком плохом качестве пороха, какой бывает там.

Большая часть мужчин носит на шее веревку, сплетенную из волокон листьев дум-пальмы, и сигнальный рожок, висящий на ремне. В бытность Денэма в Море, главном городе Мандарайцев, к тамошнему султану прислано было посольство от Мусгонян с подарками, состоящими из 50 лошадей и 200 невольников. Денэм ужаснулся при взгляде на этих людей и на их обычаи. Вместо одежды у них били перекинуты через левое плечо козлиные или леопардовые шкуры, так что голова животного висела на груди, а концы шкуры болтались у ляжек; густые курчавые или скорее щетинистые волосы, нависшие через глаза, были покрыты меховою шапкою. На руках и в ушах были надеты костяные кольца, а на шее несколько шнурков, на которые были нанизаны зубы убитых врагов. Из волос тоже торчали зубы и кости; тело было раскрашено красными пятнами, и зубы также красные. С ужасным воем и посыпая голову пеплом, вступили они во дворец и когда околела одна из лошадей султана, то они стали просить о дозволении съесть ее. Получив разрешение на это, они с диким воем потащили падаль на скалу, зажгли там огонь и принялись за каннибальское пиршество, которое уже потому приводило Денэма в ужас, что окружающие его магометане готовы были причислить его как христианина и свининоеда, к одному и тому же племени вместе с Мусгонами.

“Одежда туборийских дам", рассказывает Фогель, «очень похожая на костюм мусгонских женщин, сильно напоминает одежду нашей прародительницы Евы, состоя из тонкого ремня, обхватывающего туловище и служащего для придержания густой ветви, которая, довольно забавным образом, прикрывает от взоров зрителей, не “перед", а зад. Раз, как-то была захвачена в плен женщина, потерявшая, в пылу схватки, свой “фрак". Придя в лагерь и попав в среду людей, она в ту же минуту присела на землю и уже потом, не смотря на то, что ее таскали за ноги туда и сюда, ее нельзя было заставить [319] приподняться и выставить на показ непосвященным Канембуанцам ее “stern" (з...). Наконец я подошел и подал ветку пальмы, которую она схватила о живейшею радостью, тотчас же укрепила и потом, в сознании того, что нагота ее прикрыта веером, встала без сопротивления и удалилась вместе с своим господином».

Неприятнее всего поражает европейца обычай мусгонских женщин, прокаливать себе верхнюю или нижнюю губу или обе вместе и втыкать туда кусочек дерева или кости. Вследствие употребления кусков дерева все больших размеров, отверстие увеличивается до 12-15 линий в поперечнике и лицо таким образом ужасно уродуется. Зубы при этом, конечно, бывают все наружу. Поэтому мусгонки нигде, кроме своего отечества, не имеют цены и только в качестве невольниц употребляются для носки води, дров и для полевых работ. Мусгонскую женщину можно купить за три талера, а дети, во время Фогеля, стоили, смотря по возрасту, от 20 грошей до 2 талеров каждое. Нередко сами Мусгоны, в особенности, при недостатке средств к существованию, продают своих детей, преимущественно мальчиков.

При совершенном отсутствии всякой одежды, неудивительно, что в половом отношении между Мусгонами, не может быть речи о нравственности в европейском значении этого слова. Даже сам, по имени только принявший магометанство и потому ходивший с гладко выбритым теменем, мусгонский военачальник Адишен сделался, вследствие слишком бесцеремонного обращения с своими 200 невольницами, предметом посмеяния у правоверных Борнуанцев, что он будто, ради гостеприимства, дозволяет пользоваться ими и заезжим чужестранцам. В этом отношений он правда составлял полнейший контраст с нравами борнуанских вельмож, у которых гаремы были оберегаемы евнухами и которые не дозволяли даже глядеть на своих жен. У каждого Мусгона бывает от 3 до 4 жен, содержание которых, при богатстве страны, обходится не дорого.

Жилища этого миролюбивого народа вообще удобнее и чище, нежели сколько можно было бы предполагать, судя по той низкой степени образования, на которой они находятся. Камней, — [320] за исключением вадаских утесов на севере, феллатских вершин на северо-западе и скалистого кряжа на западе от туборийских болот, — нет во всей стране, зато в изобилии попадается жирная, липкая глина. Из этой глины обыкновенно складываются стены круглых хижин, гладко равняются снаружи и внутри и покрываются конусообразною крышею, плотно и гладко сплетенною из соломы. Строение обыкновенно окружается забором из твердых стеблей негритянского проса, а у зажиточных жителей ровно выведенною глиняною стеною. Среди двора обыкновенно возвышается особое помещение из глины для хлеба, на подобие колокола, от 12-15 фут. вышиною, у которого сверху над отверстием устроены соломенная крыша, служащая для защиты от дождя. Часто попадаются вместе 4 или более домов, окруженных двором из плетенок и колючих растений, среди которого в большом порядке сложены запасы травы, дерева, соломы и хлеба.

Рисунок, помещенный в начале этого отдела (стр. 301), показывает нам двор зажиточного мусгона. В глиняной стене, вышиною в человеческий рост, которою ровное место огорожено в виде круга, устроены в четырех, равно одно от другого отстоящих, местах оригинальные строения в виде конусообразных колоколов, коих узкие дверные отверстия выходят на двор и немного возвышены над землею, для предупреждения доступа воды. В этих домиках сохраняется хлеб, а в холодное и сырое время года они служат убежищем для сна и вообще для приюта. Снаружи, на стенах, делаются любопытные украшения, заключающиеся в зубчатых продолговатых выступах, образующих целые ряды. Где-нибудь в ограде устраивается местечко для кухни, окруженное низкою глиняною стеною и снабженное возвышениями из глины для горшков. Параллельно к этой наружной стене, вдоль половины ее длины, идет внутри другая более низкая стена с отверстием посредине, в виде двери. В пустом пространстве между обеими стенами стоят коровы, привязанные к столбам по направлении стены. Рогатый скот Мусгонов принадлежит к одной и той же расе, вместе со [321] скотом во всем Судане, и своим горбом на спине напоминает индийских зебу. Роста он среднего и дает очень мало молока. Надо предполагать, что Мусгоны получили скот чрез посредство феллатских племен, так как в их собственном языке нет особого слова для обозначения его, и то, которое они для сего употребляют, по-видимому происходит из феллатского языка.

Лошади мусгонские тоже довольно невзрачны, но могут очень много выдерживать. Так как на них ездят без седла и без стремян, то у Мусгонов существует поистине варварский обычай, заключающийся в том, что для придания всаднику твердой усидчивости, на спине лошади оставляется открытая рана, при чем он, в случае нужды, царапает и собственные ляжки, чтобы, при помощи собственной крови, сидеть плотнее. Для более многочисленных стад, устраиваются, по причине продолжительного периода времени, конюшни, стены которых состоят из полуоткрытых срубов. Вместе с тем, Мусгоны вынуждены, для прокормления скота в стойлах, собирать весною свежую питательную траву и сушить из нее сено. Они навертывают се длинными пуками и вешают на деревья для просушки, что нам показывает и прилагаемый при сем рисунок.

Многочисленные куры оживляют хозяйство Мусгонов, а у соседних Туборийцев, пользующихся перед Мусгонами славою большей храбрости, нередко употребляется в пищу и жареная собачина.

Упомянутая нами выше внутренняя стена, возводимая немного выше одного фута, служит вместе с тем и сидением. Но самым удобным помещением во время жаркого времени бывает навес из плотных плетенок, покоящийся на четырех столбах.

В некоторых мусгонских деревнях жители питаются исключительно рыбою. Так как не только реки, но и стоячие воды кишат разными рыбами, то их очень нетрудно ловить. Для сего Мусгоны приготовляют коробки, а также употребляют копья с тремя зубцами, из которых средний делается длиннее боковых. Орудие это, очень похожее на трезубец Посидона, [322] при случае употребляется как воинское орудие, подобно трезубцу, бывшему в употреблении у Римлян. Еще существует другой способ ловить рыбу, тоже очень простой и очень целесообразный, состоящий в том, что бесчисленные углубления и ямы, покрывающие берега рек, посредством узких канав, соединяются с рекою таким образом, что во время высокой воды они наполняются сами собой; когда же вода спадает, то их запирают без всякого труда и преграждают рыбам путь к отступлению. Мусгоны по большей части все отличные пловцы и д-р Барт рассказывает про оригинальную борьбу, между четырьмя находившимися в глубокой воде Мусгонами, подвергшимися нападению далеко превосходивших их числом канембуанских воинов, от которых они защищались с успехом, довольно долго ныряя под водою. Убив нескольких Канембуанцев, трое Мусгонов погибли сами, но четвертый успел таки спастись.

Для переправы через реку Шари, которая во многих местах южного своего течения очень быстра и глубока, устроено Мусгонами несколько лодок.

Главное занятие этого народа заключается в скотоводстве и в земледелии. Кроме нескольких видов негритянского проса (Holcuus cernuus) и так называемого индейского хлеба (Sorghum), в окрестностях их хижин имеются табачные плантации, а иногда и поля хлопчатника. Курение табака очень мало распространено в Борну, потому что жители, в качестве добрых магометан, питают к этому зелью нерасположение из религиозных видов и причисляют не только курение, но и жевание табака к одной и той же категории вместе с употреблением горячих напитков. За то Мусгоны и Туборийцы предаются курению со страстью и в особенности женщины, которых никогда не увидишь без коротенькой трубки, состоящей из отчетливо приготовленной головки и чубука, из хлебного колоса, что гораздо совершеннее, нежели кость, которая употребляется для той же цели Борнуанцами. Фогель находил обыкновенно в каждой хижине от 50-60 фунтов табаку. По всей вероятности обитатели Борну и Мусгоны получили табак от Арабов, потому [323] что в обоих этих языках не имеется особенных слов для обозначения табака, но вообще растение это обозначается обыкновенно арабским словом “таба."

Мусгоны преданы тоже, по-видимому, в больших размерах употреблению горячих напитков. Фогель находил иногда в одной хижине до десяти огромнейших глиняных сосудов, наполненных пивом из госсуба (буза), из которых каждый содержал по крайней мере до пяти галлонов. Что же касается до пищи, то они в этом отношении, кажется, неразборчивы. Гафули (бобы) и рыбы составляют их главную пищу, а скот едят они только малый. Мыши и лягушки служат для них лакомым блюдом. Пленные, во время пути, ловили всех возможных амфибий и жарили их на небольшом деревянном вертеле, как говорит Фогель, “с шкурою и волосами."

В некоторых мусгонских деревнях процветает также пчеловодство и многочисленные рои, водворившиеся в дуплах старых деревьев, доставляют значительное количество меда. Войско, при котором следовали, во время прохождения через Мусгонскую землю, Барт и Овервег, подвергалось, при стоянке в одном селении, яростному нападению со стороны раздраженных пчел, которые, казалось, защищали дело своих господ. Они впивались людям и лошадям за уши так сильно, что не иначе могла быть отгоняемы прочь, как только при помощи сильного дыма. В числе продуктов, попадавшихся Фогелю в Мусгонской земле, упоминает он в особенности еще об одном сорте шелка. Этого шелка ему удалось захватить мимоездом с колючих кустов несколько кокон, в половину попорченных дождем и насекомыми.

Соль принадлежит в Мусго к предметам почти вовсе неизвестным. Большие караваны с солью, снабжающие Судан этим минералом, не проникают в эти страны, потому что купцы встречают там бесчисленные препятствия, а между тем выгоды от этого получают немного. Живущие по верхнему Шари Мусгоны употребляют, в замен этой приправы, одну траву, которая растет в реке, а те, которые живут далеко от реки, [324] приготовляют суррогат соли из золы, получаемой при сожигании соломы, просо и сорго. Золу выщелачивают, а воду после того испаряют. Правда, приготовленная таким образом соль (поташ, углекислый натр) не имеет такого же приятного вкуса, как настоящая поваренная соль, и нередко бывает даже горька, но все же она лучше той, которую Катакойцы добывают из золы скотского помета.

В южной половине Мусгонской земли во многих местах возделывается так называемый завилец (Erdmandeln, Arachis hypogaea L.). Растение это, по виду своему, похоже на наши горох, бобы и журавлиный горошек и разделяется над корнем на несколько ветвей от одного до 4 фут. длиною, которые отчасти лежат на земле и в местах, образующих составы, отпускают новые корни. На каждом стебле сидят по две пары яйцевидных листьев в обратном положении, а у основания по паре ланцетообразных заостренных побочных листьев. Вьющихся стеблей не имеется. В углах, образуемых листьями, растут от 2-6 мотыльковых цветков, из которых верхние бывают по большей части пустые, а из нижних выходят стручки. Очень любопытно то, что молодые стручки, отцветая, тотчас же сгибаются вниз и идут в землю, где они дозревают. Стручки бывают в длину от 1 1/2 — 3 дюйм. и в толщину 1/2 — 3/4 дюйм., с тупыми концами, но когда созреют, то сами собою не раскрываются. В стручке заключается от 2-4 зерен, пространство между которыми бывает сжато. Зерна круглы наподобие яйца, величиною с обыкновенный орех, снаружи темно-красные, а внутри белые; на вкус они сладковаты и немного в роде бобов, и содержат, кроме муки, [325] значительное количество масла, так что их можно есть не только вареными и печеными, но и сырыми. Завилец растет почти во всех тропических странах, и не без успеха разводится в южной Европе. Завилец, встречаемый во внутренней Африке, отличается от американских сортов тем, что у него нет пушистых волос, которыми бывают покрыты последние.

Хижины у Мусгонов часто бывают покрыты стеблями огурцового растения, имеющего много сходства с дынею. Приготовляемое из него кушанье очень приятно на вкус, но переваривается с трудом. Совершенно необыкновенным явлением у такого по-видимому необразованного народа представляется обыкновение, встречаемое в южной полосе мусгонской земли, унавоживать поля.

Относительно религии Мусгонов неизвестно почти ничего. Рассказывают, что у них есть род фетиша, состоящий из деревянного шеста, и жрецы. Клянутся они обыкновенно родною землею, при чем тот, который произносит клятву, пропускает полную пригоршню земли сквозь пальцы. На погребение мертвых обращается большое внимание. Тогда как Арабы своих покойников кладут в низкие ямы, не глубже одного фута, так что они очень скоро становится добычею гиен и других хищных зверей, Мусгоны же напротив вырывают довольно глубокие могилы, куда кладут трупы и заваливают их землею, а над этим насыпают холм, который сверху обкладывают глиною, делающеюся потом твердою. На некоторых могилах стоят плетеные сосуды, содержащие, может быть, голову покойника, а на других лежат крест-накрест деревья. Может статься, что эти различные украшения имеют какую-либо связь с различным полом покойников.

Мусгоны разделяются на множество небольших племен, наречия которых до такой степени различны между собою, что жители двух близко одно от другого отстоящих местечек, не понимают друг друга. Часто общины, разделенные одна от другой только одним лесом или лугом, находятся между [326] собою в таких же враждебных отношениях, как и многие индейские племена Америки, вследствие чего весь народ истребляется с необыкновенною быстротой.

Мусгоны со всех сторон окружены врагами. С севера теснят их Канорийцы, которые хотя и не очень храбры, но имеют огромное преимущество в своих огнестрельных оружиях и в многочисленной коннице. С северо-востока угрожают Логонцы, которые хотя и сродни Мусгонцам по происхождению, но тем не менее, вследствие различия религии, сделались их заклятыми врагами. С запада и с юго-запада напирают на них отважные, предприимчивые Феллаты, а с востока беспрерывно вторгаются дикие Багирмийцы. Все эти враги руководствуются столько же фанатизмом, сколько страстью к хищничеству. Мусгоны, в качестве язычников, состоят вне закона: убивать их считается заслугою, так что их бьют часто целыми массами или медленным образом замучивают до смерти. У Мусгонов нет недостатка ни в мужестве, ни в личной храбрости, но им недостает единодушия и предприимчивого, распорядительного предводителя. Каждая маленькая партия ведет борьбу только от себя, не оказывая помощи своим соседям, и даже радуется погибели последних, вовсе не помышляя о собственной судьбе. Вследствие сего они в состоянии сопротивляться с некоторым успехом только против небольших набегов, но единственное спасение против более значительных отрядов заключается в поспешном бегстве, при чем все запасы жизненных припасов, а также все жилища оставляются в жертву. Спасаются обыкновенно Мусгоны или в чащу колючих лесов, или за реку, при чем из чащи лесов они производят партизанскую войну в тылу неприятеля и часто наносят ему порядочный вред, не достигая через то никаких решительных результатов. Иногда Мусгоны оставляли в своих жилищах отравленные кушанья, от которых неприятель умирал, но последние с тех пор поставили себе за правило не прикасаться ни к какой пище, которая могла бы быть отравлена. [327]

Целые тысячи способных носить оружие Мусгонов гибнут ежегодно от неприятельских нападений, направленных против них со всех сторон. Женщины и дети уводятся в плен, а из тех, которым удается спастись от неприятеля, многие гибнут от того, что неприятель истребляет все запасы в жилищах и весь хлеб на полях, так что единственным средством для прокормления остается одна рыба.

Но большая часть мусгонских племен предпочитает эту, исполненную беспрерывных опасностей, жизнь дикой независимости, подчинению власти какого-нибудь соседнего народа. Один из их значительнейших природных князей Адишен подчинил себе Борну, но для его народа от этого не лучше, чем для независимых племен. Как только приближается войско из Борну, то млад и стар спасаются в леса. Хотя вообще запрещено трогать скот и домашнюю утварь и общим достоянием признается только хлеб, однако же при таком войске не может быть ни какой речи о дисциплине и повиновении, и даже в собственной земле эти хищнические орды распоряжаются таким образом, что жителям их нужно бывает употребить очень много усилий, чтобы иметь возможность защищаться против них. Да и какие подати может требовать от покорившихся ему Мусгонов князь борнуанский? Ему нужно денег, а страна не доставляет ничего такого ценного, что могло бы быть обращено в звонкую монету, — более всего выгод доставляют все-таки невольники. Таким образом он заключает под рукою с подвластным ему предводителем условие: отряд войска вторгается в дружественную землю, опустошает ее и уводит невольников, как будто из неприятельской земли, а предводитель молчит, потому что сам же указал те местечки, которые должны быть принесены в жертву общей пользе. При этом он конечно выбирает те общины, которыми он недоволен; а через это недоверие между предводителем и народом еще более увеличивается, и все гибнет. Может быть недалеко то время, когда все племя будет истреблено. Единственная причина, которая еще, может быть, побуждает борнуанского государя щадить [328] Туборийцев, живущих преимущественно по близости великого болота и горных цепей, заключается в желании иметь оплот, хотя и не совсем прочный, против Феллатов, неутомимо напирающих вес далее вперед.

Какие бесчеловечные сцены совершаются при этих хищнических набегах и в какой степени добыча победителей уменьшается вследствие смертности пленных, гибнущих от непогоды, вследствие недостатка одежды и крова, — об этом Фогель свидетельствует следующим образом.

“Опасностей", говорит он, “во время похода было немного, так как у Мусгонов нет общего главы, и они потому нигде не могли противоставить огромным силам шейха соответствующего войска; зато они из-за кустов подстерегали отсталых, мародеров и пр. и убили таким образом от 4-500 человек.

“Захваченные в плен мужчины немедленно были подвергаемы казни, которая, к сожалению, часто сопровождалась совершенно бесполезною жестокостью. Таким образом однажды я был вынужденным свидетелем, как 36 человекам отрезали ноги у колена и руки у локтей и оставили их потом истечь кровью. Троим были отсечены правые руки для того, чтобы они потом могли сообщить землякам о страдальческой судьбе своих соотечественников; двое из них умерли после двенадцатичасовых мучений, а третий был еще жив на другой день. Женщины и дети были увлечены в неволю, но если кто из них во время похода, не мог идти вперед, тот был умерщвляем без всякого сострадания.

“В той широте, в пределах которой мы шли, период дождей начался уже в начале мая месяца, так что каждый вечер бывала гроза, какой я не видывал во всю жизни, начинавшаяся обыкновенно вихрем, который сносил все палатки а за которым потом следовало дождевое наводнение. Таким образом это продолжалось три недели в течении коих у меня не было ни одной сухой нитки на теле. Лагерь походил обыкновенно утром на беспокойное болото, по которому не было никакой возможности двигаться пешком. [329]

От этой погоды и от плохой пищи (почти исключительно зерна хлеба, отваренные в воде), я сильно страдал поносом, между же несчастными пленными стали свирепствовать кровавый понос и оспа, но с такою силою, что когда мы вышли из неприятельской земли, то я поспешил вперед в Куку. Десять дней спустя прибыл за мною и шейх, приведя с собою из числа 4000 невольников, только 509 человек в живых; более 3500 пали жертвою чумы и невзгод. Почти все дети были моложе 12 лет, и семи или осьмилетнего мальчика в лагере можно было купить за 20 грошей."

Борнуанцы обращались о несчастными невольниками самым безжалостным образом. Одной женщине, которая дорогою родила, Фогель дал рубашку, чтобы завернуть в нее новорожденное дитя; но едва он отвернулся, как владелец невольницы вырвал у нее рубашку и объявил ее своею собственностью.

“До сих пор время еще было очень неблагоприятно для собирания растений и насекомых", продолжает Фогель. “Когда я сюда приехал, то уже все было сожжено солнцем, а дождь начинается только в конце этого месяца. До сих пор я встречал здесь только одну бабочку и ни одного жука. Несколько хороших растений (около 100 видов) отправлено мною к Роберту Броуну, но в концу этого года надеюсь отправить более значительную коллекцию, из которой тогда получат и мои друзья в Германии. Мол болезнь в феврале и марте месяцах не дозволила мне тогда заняться собиранием растений, но я надеюсь предпринять ото в последних месяцах этого года.

Завтра отправляюсь отсюда в малоизвестные страны Мандару и Адамауа, в совершенно незнакомую Якобу и к реке Цаде, при чем надеюсь встретиться с нигерскою экспедициею. К концу этого года я надеюсь перевести мою главную квартиру в Вадай, откуда намереваюсь проникнуть далее в юго-восточном направлении. Если же на пути не встретятся мне непреодолимые препятствия, то я рассчитываю, с Божиею помощью, к концу следующего года, пробраться через Дарфур, Кордофан и Нубию в Египет. Таким образом я был бы первым [330] европейцем, которому бы удаюсь пересечь Африканский материк в этом направлении."

_______________________________

Одно из любопытнейших географических открытий Фогеля во внутренней Африке составляет названное нами уже выше озеро Тубори. Велико было удивление путешественника, когда глазам его неожиданно предстала водяная поверхность, конца которой он не мог видеть и которую он в одном письме полагает в 200, а в другом в 60 английских миль длинны. Будучи окружено с севера обширным болотом, озеро это углубляется к югу до 18 и 20 футов, при ширине около 1 немец. мили. Вдоль западного берега озера с севера к югу тянется цепь, поросших отличным лесом, гранитных гор, представляющих скорее ряд отдельных вершин. Озеро покрыто многочисленными островами, которые также, как и горы, населены Туборийцами. Из сравнения показаний Барта об этой земле оказывается, что он вместе с Овервегом посещал и эту местность, но не видел там озера. Это произошло оттого, что оба они были в Мусго в другое время года, а именно в январе, между тем как Фогель был там в мае. Барт и Овервег встретили по дороге, недалеко от Деммо, большой пруд дождевой воды (Нгальдьям), про который им рассказывали, что он в сухое время года представляет сырое пастбище и болотистую ниву, а в дождливое превращается в формальное болото, длиною в 15, а шириною от 2-3 миль. Д-р Барт переходил это пространство, 5 января 1852 года, дважды, в прямом и косвенном направлении, при чем нашел, что, в нервом случае, оно имеет в ширину три четверти, а в последнем полторы мили. При этом ему пришлось также пройти через две мелкие лужи и еще третью, довольно глубокую и трудно проходимую.

Быстрое расширение этих луж до размеров озера происходит, во-первых, от падающего в экваториальных местностях Африки, огромного количества дождя, а потом от горизонтального направления поверхности, не допускающего быстрого стока [331] падающего дождя. В течение трех недель, каждый вечер, по рассказам Фогеля, извергались целые потоки дождя, превратившие весь стан в болото, которое было покрыто на 2 или 3 фута водою.

Около этого времени все реки и Африке поднялись до невероятной высоты. Еще в половине февраля, вода в озере Цаде поднялась при Нгорну, в продолжении трех дней на 30 футов, и при том исключительно вследствие дождевых извержений в южных широтах, питающих его притоки. К югу от Мусго, земля, кажется, поднимается террасами до того плоскогорья, которое открыто Ливингстоном под 10 гр. сев. шир.; на основании рассказов туземцев, Ливингстон полагает, что плоскогорье это тянется на огромном протяжении, может быть через всю внутреннюю часть экваториальной Африки. Эти плоские возвышенности поднимаются до 4000 фут. над уровнем моря и так велики, что, по словам Ливингстона: «по ним можно ездить целые месяцы, не встретив ничего выше муравьиной кочки или дерева.»

Период дождей совпадает там постоянно с высшим стоянием солнца. Когда солнце с августа по октябрь стоит отвесно над этим поясом, то бывает извержение дождя. В продолжение этого времени, солнце направляется против течения рек, встречая землю, уже выжженную действием южных иссушающих ветров. Высохшая почва впитывает в себя тогда падающий дождь, коего излишнее количество собирается в потоках, которые, по мере движения дождевых облаков вперед к югу, направляются сами к северу. Иначе бывает при возвращении солнца с февраля по май месяц. Почва бывает тогда еще насыщена влажностью, падающий дождь покрывает обширные возвышенные равнины, очень медленно стекая по их незначительным склонам, по направлению к северу. Тому же направлению следуют солнце и облака, и каждый день увеличивает количество вод, изливающихся на север.

В тех местностях расположены, кажется, вместе источники Шари, Бенуэ, Нила и некоторых изливающихся к югу рек.

Громадный приток Шари-Арре (Сербевель), притекающий с юго-востока, под 9° 50' сев. шир. около 2 1/2 миль к [332] востоку от северной точки озера Тубори, приносит озеру Цаду, в период дождей, не менее 140,000 куб. фут. в секунду. и таким образом, по величине мало уступает Нилу. К северу от десятого градуса широты в него впадают три небольшие речонки, все вытекающие с Мандарских и Феллатских гор. Перед началом периода дождей, когда Фогель переезжал через них, реки эти почти высохли. Арре же, которую Фогель видел в начале дождевого времени, под 10° сев. шир. была полна воды и вмела в ширину 2000 футов, а в глубину средним числом около 15 футов. Только в некоторых местах виднелись песчаные мели, уменьшающие глубину ее до шести и восьми футов. Вода неслась с быстротою около 1 немец. мили в час. Но судя по тем следам, которые видел Фогель на крутых берегах, река эта в благоприятное время года, должна достигать средним числом, мо крайней мере 30 фут. глубины. Когда реку эту видел Барт, 2 января 1852 г., то есть в сухое время года, то она была тогда только до 1200 фут. в ширину; 5 января он видел ее опять в другом месте, где она была разделена на два рукава, из коих западный имел в ширину 600, а в глубину только 1 1/2 фут., восточный же рукав, хотя был не шире 300 фут., но так глубок, что не было возможности через него перейти.

Бенуэ, получающий свои притоки из тех же самых стран, возвышается около этого времени, не менее, как до 50 фут, и заливает все прибрежье; волны его достигают тогда даже окрестностей Иолы, главного города земли Адамауа, отстоящего от обыкновенного берега реки на 5 миль. Когда д-р Байкие плыл по этой реке в том же самом году, когда Фогель находился на берегах озера Тубори, то наводнения в одном месте в долине были столь значительны, что капитан проплыл более пяти миль по залитому волнами берегу, вовсе не замечая этого и не будучи в состоянии отыскать русла реки.

Нил, получающий свои воды, вероятно, из соседних юго-восточных стран, начинает прибывать в конце июня на южной границе Египта, при Ассуане, и его волны достигают Каира [333] обыкновенно в первой половине июля. В первые шесть или восемь дней, возвышение его вод дочти незаметно, но потом начинает расти очень быстро. Около половины августа Нил достигает двух третей возвышения между его низким и высоким состоянием, а его самое значительное возвышение бывает между 20 и 30 сентября. В этом положении остается он около 14 дней без перемены, а потом начинает спадать, сначала гораздо быстрее, чем возвышался, а потом медленнее. К 10-му ноября поверхность его вод понижается обыкновенно до половины, и потом продолжает спадать постепенно до следующего мая. Таким образом самое значительное возвышение вод в Ниле обнаруживается не тогда, когда солнце достигает самой отдаленной северной точки поворотного круга рака, но во время его возвращения к экватору.

Хотя озеро Тубори, по всей вероятности, не остается озером в продолжении всего года, и в бездождное время представляет из себя обширное болото, где вода накопляется только местами, однако же оно представляет высокий интерес, по своему положению между водными областями рек Бенуэ и Шари, т. е. между притоками Атлантического океана и озера Цада. Значительная часть вод этого болота медленно уходит в русло реки Кебби, которая, кажется, соединяется далее к югу с рекою Ледде, выходящею из подобных же болотных рек, после чего обе эти реки впадают в Бенуэ. Зато, во время половодья, воды туборийского болота сливаются с рекою Арре, и тогда очень легко случается, что судно, поднявшееся сюда вверх по Бенуэ, проходит через озеро Тубори в Арре, а по ней спускается в Цад. Таким образом могло бы, кажется, осуществиться водяное сообщение, в существование которого прежде так верили и которое дало повод к предположению, что Цад лежит значительно выше и что Шари в соединении с Бенуэ образует ее исток, который поэтому и называли Цаддою.

Если бы эта страна находилась в обладании народа смышленого, то было бы нетрудно, устроив канал не очень длинный, поддерживать это водное сообщение в продолжение всего года, и [334] таким образом две значительные области могли бы быть соединены между собою точно так, как напр. в Баварии потоки Рейна (следовательно Немецкое море) соединены с притоками Дуная (т. е. водами Черного моря).

При совершенно горизонтальной почти поверхности обширных плоскостей, склонение коих так незначительно, что трудно бывает определить куда берут направление перерезывающие их многочисленные реки, — нужно только очень незначительные изменения, чтобы заставить побочные воды течь по противоположному направлению. Если бы приносимые массы тины стали скопляться более с восточной стороны, то вскоре последовало бы истечение воды к западу, и наоборот. Таким образом очень может статься, что в прежние времена значительные массы воды ежегодно изливались в озеро Цад, вследствие чего в происходило то значительное расширение, коего несомненные следы замечаются и теперь. Разумеется, что здесь, также как и при большой части геологических явлений, не может быть речи о периоде времени немногих только лет. Может быть и здесь жило когда-то, похожее на бегемота, животное, которое профессор Овен называет дицинодон и остатки которого попадаются при подобных же условиях в южной Африке. Довольно естественно предположить также, что страны, лежащие к северу от теперешнего Цада, имеют теперь измененный, более сырой климат.

По мере того как наносимые массы глины отлагались слоем на обширной мусгонской равнине и в том же направлении изменялись равнины, лежащие более к югу, изменяли свое течение и воды. Болота, которые может быть прежде изливали свои воды в озеро Цад, отдают теперь свой избыток водному бассейну Бенуэ. Если в последнем направлении образуются наносы, а в первом случае напротив грунт ссядается и делаются углубления, то прежнее состояние может возвратиться в большей или меньшей степени, что можно заметить в малом виде на некоторых местах в окрестности Цада.

Вообще озера южной Африки прежде были гораздо значительнее по объему, но потом часть их вод ушла через каналы, [335] образовавшееся вследствие расселин почвы. В связи с этим, вероятно, находится и уменьшение дождей, на что жалуются жители южных стран, хотя впрочем на это могут иметь влияние и колебания в направлений ветров, происходящие от разных многочисленных причин.