СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГЕРМАН ВАГНЕР

ПУТЕШЕСТВИЯ И ОТКРЫТИЯ

ДОКТОРА ЭДУАРДА ФОГЕЛЯ

В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АФРИКЕ, ВЕЛИКОЙ ПУСТЫНЕ И ЗЕМЛЯХ СУДАНА.

III.

ФЕССАН И СОЛЯНЫЕ ОЗЕРА.

Мурзук. — Растительность Фессана. — Статистика. — Торговля и ремесла в Фессане. — Имошары и Имрады. — Гараманты. — Троновое озеро и Бар-эль-Дуд. — Фессанский червь. — Северо-западный Фессан. — Эдери. — Западный Фессан. — Вади Телиссарская. — Страна Асгар-Имошаров. — Замок духов Идинен. — Рат.

Долина Мурзука, имеющая форму совершенно плоской котловины, окружена со всех сторон целым рядом песчаных наносов, в северной части своей довольно густо обсаженных финиковыми деревьями. Под защитою этих деревьев произрастают гранаты, персики и фиги и разведено несколько небольших [122] садов, в которых возделываются овощи, пшеница и ячмень. Кроме того и садах этих устроено из пальмовых ветвей несколько хижин, доставляющих своим владельцам защиту от солнца. Некоторые из этих хижин состоят из нескольких отдельных покоев и небольшого дворика, другие же поменьше состоят из одной темной, узенькой комнатки. К югу финиковые плантации тянутся вдоль наносов в неправильном порядке: то представляя продолговатые, узкие и довольно реденькие рощи, то образуя довольно густые, отдельно стоящие группы деревьев. В юго-восточной части заметно полное отсутствие плантаций и голая степь простирается вплоть до самих стен Мурзука.

Мурзук образует довольно правильный четырехугольник, имеющий в окружности около часу пути и обнесенный кругом землянами стенами с круглыми и угловатыми бастионами. Так как на поверхности стен кристаллизируется соль, содержащаяся в значительном количестве в глине, то стены, при солнечном свете, имеют очень странный блеск. В город ведут трое ворот, из коих ворота, находящиеся на западной и на северной сторонах города, так узки, что верблюд с вьюком не может пройти в них и караваны проходят только сквозь третьи восточные ворота, при коих устроена таможня. От восточных ворот к западным идет через город широкая улица.

О северной стороны, откуда прибыли путешественники, Мурзук не производит благоприятного впечатления. Прежде чем караваны достигают узких ворот, они должны миновать большое озеро самой гнилой соляной воды, которая отделяющимися испарениями заражает окружающий воздух. К этому присоединяется еще особенное положение города, отовсюду окруженного наносами и пальмами, которые удерживают приток чистого освежающего воздуха. Изредка только слабый дождь орошает песчаную почву, а удушливо-жаркая атмосфера постоянно наполнена облаками пыли, еще более увеличивающими зной.

В Мурзуке Фогель был очень дружелюбно принят тамошним английским консулом Гаглиуффи, который отвел ему [122] квартиру в здании консульства. Отсюда у него был превосходный вид на базар, находящийся почти в средине города и окруженный со всех сторон галереями, поддерживаемыми столбами из пальмовых, деревьев; эти защищенные от солнца места доставляют купцам удобный приют для совершения их сделок. Прямо против консульского здания, на восточной стороне базара находится сторожевой дом, отличающийся изящною галереею, покоящеюся на шести столбах.

Непосредственно к западной стороне консульского дома примыкает жилище шейха, а близь западных ворот возвышается замок с толстыми стенами и узкими домами. Подле этого замка в новейшее время устроена казарма, большое четырехугольное здание, в центре коего находится склад для оружия. Восточная сторона казармы занята помещениями для офицеров, по другим же сторонам тянутся длинные отделения, устроенные для солдат. Здание это выстроено для 2000 человек, но в обыкновенное время в нем живут не более 400 человек, пользующихся удобным помещением и хорошею пищею, так что обыкновенная еда прочего народонаселения, в сравнении с пищею этих солдат, кажется очень скудного; не смотря однако же на это, фессанцы готовы скорее умереть с голоду, чем добровольно согласиться на вступление в ряды постоянного войска.

Широкая улица, идущая от базара в прямом направлении к западным и восточным воротам, придает городу веселый, светлый вид, но вместе с тем и увеличивает зной. Прочие улицы в городе тоже прямые, хотя не столь широки; вообще же Мурзук своими постройками более походит на города суданские, нежели арабские. Старый Судан или «страна черных» считался и прежде, начиная от южной оконечности Гаммади и Черных гор, но в тесном смысле под этим названием подразумевается государство Гауссанское или Феллатское. Что касается до нас, то мы будем употреблять это название в обширном значении, подразумевая под ним вообще все страны внутренней Африки. [124]

Народонаселение Мурзука, со включением невольников, простирается приблизительно до 2800 человек. Промышленная деятельность жителей его незначительна, а торговля довольствуется только посредничеством между отдельными пунктами; из туземных продуктов на рынок доставляются очень незначительные произведения и то в небольшом количестве. Отсюда ведут два пути к северу; один, по которому ехал Фогель, идет через Сокну, Бондшем и Бениолид, другой, который был избран Ричардсоном, идет через Гаммаду. Точно также два караванных пути идут к югу: один восточный — через Бильму в Куку, другой, западный — Рат, через владения туариков и через Аир или Асбен. С тем и другим нам придется познакомиться поближе впоследствии. Фогель оценивает ежегодный доход от торговли в 150,000 талеров, из коих семь восьмых частей доставляют невольники.

Пребывание Фогеля в Мурзуке было замедлено до 15 октября, главнейше по причине Гаджи-Ахсена, двоюродного брата султана борнуанского, так как для Фогеля было очень важно явиться в Куку в обществе столь знаменитого лица. Гаджи-Ахсен обещал ему выехать из Мурзука через три недели после праздника бейрама, то есть в начале августа, но когда Фогель явился в назначенное время, то Ахсен объявил ему, что он подразумевал великий бейрам, бывающий в средине сентября. Вообще борнуанцы, как строгие исполнители религиозных обрядов, стараются по возможности во время поста избегать переездов по пустыне, потому что пощение несовместно о трудностями путешествия. Праздник бейрама составляет заключение поста и празднуется с торжеством и веселием. Но менее всего мог себе дозволить какое-либо нарушение благочестивого обычая Ахсен, который только что перед тем воротился из Мекки, и за свою поездку на поклонение в священный город, получил по обычаю почетное прозвище гаджи.

Так как однако же, при беспокойном состоянии страны, для небольшого каравана не было возможности одному отправиться в Борну, то Фогель вынужден был ждать до 15 октября; время [125] это было употреблено им на приведение в порядок материалов, собранных им по дороге от Триполи до Мурзука и на отправление в Европу его коллекций и донесений.

Во время этой поездки Фогель, десятью отдельными астрономическими наблюдениями, успел в точности определить положение пройденных им мест. Прежние путешественники употребляли преимущественно компас для определения географической долготы местностей; но так как магнитная стрелка, на очень многих пунктах земного шара, немного уклоняется от точного направления зюд-норда, что обыкновенно не принималось в расчет прежними путешественниками, то все пункты показаны на картах слишком далеко на восток. Для определения географической долготы мореходцы употребляют хронометры, рассчитывая довольно верно по разности между временем того места, где путешественник находится, и временем в месте отъезда, восточное или западное уклонение от меридиана последнего пункта. Но во время продолжительных переездов через пустыню, даже самые лучшие хронометры расстраиваются от беспрерывных толчков и сотрясения, вследствие тяжелой походки верблюдов. Только вследствие наблюдений над луной, произведенных Фогелем, не взирая на жар и тягости путешествия со всею точностью, требуемою наукою, представилась возможность к исправлению всех прежних ошибок. Кроме того, при помощи барометра, Фогель произвел очень много измерений высот и собрал многочисленные коллекции каменных пород и растений. Последние были отправлены им к д-ру Б. Зееману в Кью близь Лондона, с тем, чтобы они были переданы для исследования знаменитому ботанику Брауну. Вместе с тем он сообщил и свои заметки о различных своих приключениях и об особенных поразивших его явлениях природы. Так он рассказывает, что во время путешествия он несколько раз ощущал удары землетрясения, а 7, 8 и 31 июля видел очень много падающих звезд. Зато 9, 10 и 11 августа, дни замечательные изобилием падающих звезд (кровавые слезы Св. Лаврентия) их было заметно очень немного, гораздо же более 1, 2 в 3-го октября. [126]

Касательно своего пребывания в Мурзуке пишет он своей матери следующее:

“Мурзук, 12 августа 1853 года "

,,Я едва имею достаточно времени, чтобы вкратце сообщить тебе, что я благополучно прибыл в Мурзук 5-го этого месяца. После падения моего в Триполи, я теперь совершенно оправился и вообще пользуюсь отличным здоровьем, не смотря на тягостный переезд через пустыню, совершенный мною среди лета. Мы провели в дороге тридцать восемь дней сряду без свежей воды (в течение пятнадцати дней мы повстречали только три источника), а каково “пить воду, оставшуюся пять дней в кожаном мехе", может сказать только тот, кто это испытал.

,,Когда мы прибыли в Мурзук, мы все вскрикнули от удовольствия и радости, заметив, что сквозь воду, которую ми пили, можно было видеть дно самого сосуда: этого удовольствия мы не испытывали со времени выезда из Триполи. Всюду, где я проезжал, я был принят очень хорошо, уже ради моего друга Уаррингтона, пользующегося у всех арабов высоким почетом. Здесь в Мурзуке я живу в здании консульства, где мне очень удобно и приятно: единственное мучение составляют здесь целые рои мух, от которых можно просто сойти с ума, и многочисленные скорпионы. Вчера вечером было очень тепло, и в том месте, где ми живем, было укушено скорпионами не менее двадцати четырех лиц; я нахожу у себя в комнате каждый вечер одного или двух скорпионов. Жар здесь довольно умеренный: в комнате 32^о, на воздухе 30^о, а на солнце в полдень 45°; о вечерней прохладе здесь нет и речи. Термометр надает не более как на один или на два градуса. Переезд мой сюда я совершил отчасти на лошади, отчасти на верблюде, в Куку же я поеду на лошади, что гораздо приятнее, тем более, что моя нога теперь поправилась.

“Я предполагаю выехать отсюда в половине сентября, но перед тем я, во всяком случае, надеюсь писать раза два или три и пришлю подробный рассказ о моем очень интересном путешествии. [127]

“Здесь я называюсь Абд-эль-Вахадом “раб Господа," — моего собственного имени ни один араб не мог ни запомнить, ни понять".

Одного пойманного им скорпиона Фогель прислал в Лондон в склянке с спиртом, заметив при том, что эти гадкие животные (androctonus), населяющие в Мурзуке все дома, где они ловят мух, очень скоро бегают и что их поэтому очень трудно ловить. Мы представляем здесь нашим читателям изображение алжирского скорпиона (Andr. Paris), который схож с фессанским скорпионом или по крайней мере имеет с ним очень много общего. Укушение этого скорпиона болезненнее чем обыкновенного скорпиона и его все вообще опасаются. Легче всего предупреждаются худые последствия от укушения скорпиона немедленным и возможно крепким перевязыванием пораженного члена; хорошим противоядием еще служит втирание аммониака.

Настоящего периода дождей, по словам Фогеля, не бывает в Мурзуке, но за то зимою и весною бывают дождевые ливни, случающиеся тоже и осенью, но редко. Впрочем жители Мурзука до того уже привыкли к сухому климату, все их устройства так приспособлены к этому, что сильный дождь считается у ни даже несчастием. Слегка слепленные из глины домики их [128] распадаются тогда совершенно; точно также много гибнет финиковых деревьев, между тем как дождь растворяет большие количества соли, содержащейся в земле. Лет двенадцать тому назад беспрерывный семидневный дождь истребил в окрестностях Мурзука до 12000 пальмовых деревьев.

Господствующие ветры вокруг Мурзука южный и восточный, но самые сильные приходят с запада и северо-запада. Раза два или три Фогелю случилось видеть, как вихрь пронесся через самый город: явление это он наблюдал часто в пустыне по дороге между Бениолидом и Мурзуком, при чем он постоянно замечал, что вихрь крутился с востока к северу, а направлялся к югу. Подобно тому, как возле мостовых устоев, между коих сталкиваются противоположные течения воды, постоянно образуются водовороты и быстрины, и то же самое повторяется в большом виде с морскими течениями, замечается такое же явление и там, где встречаются противоположные токи воздуха. Необыкновенно жаркая температура, сообщающаяся днем песку и, лишенной всякой растительности, каменистой почве, накаляя нижние слои воздуха, нарушает равновесие атмосферы и производит токи воздуха. Всякая защищенная утесом вади, всякое мимоидущее облако производят местное охлаждение некоторых частей воздуха, а однажды возбужденные вихри не встречают уже ничего на однообразной и обширной равнине, что могло бы их остановить или положить им предел (см. изображение “Животная жизнь в пустыне").

В декабре и в первой половине января термометр падает в Мурзуке до точки замерзания, а в местах, доступных ветру, иногда случается, что ночью вода переходит в состояние льда.

Ближайшим следствием этих отношений, в особенности безотрадной засухи в окрестностях Мурзука, является необыкновенная бедность различных пород растений. Только в маленьких садах, разведенных под защитою пальмовых лесов, удается с великим трудом возделывать: зимою — пшеницу и ячмень, а летом немного гозуба и гафули, составляющих главную пищу обитателей Сахары. Так как некоторые [129] путешественники принимали первое из этих растений за бобы, другие за род риса, а некоторые даже за особый вид проса, то, для разрешения всех сомнений на счет ботанической принадлежности этого растения, Фогель отправил в Лондон семена обоих этих столь полезных растений. Обыкновенная турецкая пшеница (майс, Zea Mais) возделывается здесь под названием “гафули мосри", колосья коей срываются преимущественно когда они еще не совсем созрели; затем их поджаривают и уже в таком виде употребляют в пищу.

Как незначителен урожай в тамошних садах и на тамошних полях, не смотря на самую усиленную и тщательную обработку последних, можно заключить из слов Фогеля, рассказывающего, что жителя Мурзука каждый колос майса и гозуба окружают красивою плетеною коробочкою для предохранения зерен от диких голубей.

Между немногими деревьями, разводимыми в окрестностях Мурзука, самое красивое бесспорно так называемое Курновое дерево, составляющее, по мнению Фогеля, вид корнуса * (Д-р Барт в своем четвертом томе своего путешествия по Африке, упоминает о корнусовом дереве, как об особом виде жидовского репейника (Zizyphus), принадлежащем к одному и тому же роду с гозубом, лотосом, набеком, шипижником и схожим с нашим придорожником (Rhanus)) и имеющее сродство с нашим дерном. Настоящее его отечество, кажется, находится в Судане и Борну, северною же границею его произростания служит 26 градус.

Главнейшее украшение садов Мурзука составляет известная высокая Солнечная роза (Heliantus amnuis), которая в полном своем расцвете достигает 8-9 фут, вышины и семена коей, также как и у нас, употребляются в пищу. Самым же важным из полезных растений для Мурзука и его окрестностей является финиковая пальма (Phoenix dactilifera), плодами которой питается все народонаселение Фессана и половина Триполи и которой поэтому Фогель, естественно, должен был оказать особенное внимание. Таким образом он описывает 37 отдельных [130] видов этой пальмы, ясно различающихся один от другого только своими плодами, и потому, когда на дереве нет плодов, то даже туземец не в состоянии распознать, к какому виду оно принадлежит. У некоторых пород пальм финики имеют в длину по 8, а у других по 20 полосок, из коих у первых по 5 линий в ширину, а у других по 10 1/2; цвет же плодов очень различный: телесный, желтый наподобие цвета кожи, беловато-желтоватый, оливково-зеленый, хромово-желтый, вишнево-красные, красно-малиновый с оттенками шоколадного и темно-голубого цвета, — из коих некоторые бывают с блеском, а другие матовые.

В Мурзуке каждая дверь и каждый столбик сделаны из финикового дерева; а в домах потолок настлан из стволов финикового дерева, между которыми и сверх которых наложены ветви, подобно тому, как у нас тростник. Беднейшие же люди живут в хижинах, совершенно сложенных из пальмовых ветвей. Эти же самые пальмовые ветви служат и обыкновенным топливом, и доставляются в город из-за нескольких миль бедняками, продающими за 1 пиастр (2 зильбергроша) две таких связки, что человек едва может тащить их. Финики служат пищею и для людей и для животных, так что верблюды, лошади, собаки и вообще все, здесь живущее, ест финики. Даже финиковые косточки размягчаются и таким образом употребляются в корм для скота.

Но кроме этого нет вообще ничего, что могло бы служить достаточною пищею для скота: травы или другой какой зелени для корма скота не имеется, за исключением небольшого количества сафефы (Melitotus, донник), которая возделывается в садах, с таким же трудом, как и пшеница, и поэтому очень высока в цене. Небольшая связка, какую можно захватить обеими руками, стоит 2 пиастра (около 4 з. гр.). Фогель вынужден был отправить своих верблюдов за 25 миль севернее и только на таком расстоянии, в каком Лейпциг отстоит от Берлина, удалось приискать место, где им можно было найти достаточный корм. Вокруг же Мурзука нет ничего, кроме соли [131] и песку. Все маленькие садики вместе, числом 90, едва только занимают 1/16 квадратной мили. Поэтому во всем Мурзуке имеется только две коровы, из коих одна принадлежит паше. Коз же, во время пребывания Фогеля в Мурзуке, не имелось вовсе, а овцы, употребляемые для стола, доставлялись из вади Шергийской находящейся от Мурзука в 12 милях расстояния. “Когда у нас бывают сливки к кофе", писал Фогель к другу своему д-ру Б. Зееману, “то мы воображаем, что праздник."

Количество фиников, собираемое с пальмовых деревьев, сравнительно невелико; сто больших деревьев доставляют средним числом до 40 центнеров фиников, стоящих здесь до 12 талеров, между тем как в Триполи тоже самое количество стоит вчетверо более. Срезанные финики расстилаются по земле для просушки и, когда они сделаются тверды как камень, закапываются в песок. Таким образом они сохраняются около двух лет; но уже через 18 месяцев в них начинают заводиться черви, а спустя два года с половиною от них едва остаются одни косточки.

Как питательное вещество, финики очень разгорячают, вследствие чего их неохотно берут в дорогу, потому что после них всегда хочется много пить. Лучше и вкуснее всего они бывают, когда они приготовлены в виде теста, смешанного с ячменной мукою и корицею. Если вырезать из пальмы сердцевину, то в углублении скопится мутный сладковатый сок “лагби", очень освежающий и слегка слабящий. Сок этот, через несколько часов, приходит в брожение, скисляется и становится потом очень опьяняющим. Впрочем он не нацеживается, как некоторые утверждали вовсе по ошибке. Из спелых плодов приготовляется сироп, служащий преимущественно для того, чтобы придать кожаным мехам свойство не пропускать масло. Кроме сего из них приготовляется водка «ароги». Пальма цветет весною в начале апреля. Органы оплодотворения, как известно, распределены у нее также, как у наших ив, льна и пеньки таким образом, что одни пальмы производят исключительно цветы с тычинками, а другие с пестиками. Чтобы наверное иметь [132] хороший урожай, прибегают к искусственному оплодотворению, при чем посредством острых палочек открывают семенные метелочки и втискивают в них пучки пыли. Одной пальмы с тычинками достаточно для оплодотворения ста прочих пальм. Эго единственный труд, требуемый деревом, а то его даже не поливают, за исключением разве только первых шести месяцев его существования. Его обыкновенно сажают в яму, наполненную перегнившим навозом, и вода делается для него впоследствии не только бесполезною, но даже, как уже объяснено, очень вредного, растворяя соль и привлекая ее в большом количестве к корням, которые от того умирают.

Финиковое дерево довольно упруго, но по причине своих грубых волокон и совершенно особенного направления их, не может быть распиливаемо на тонкие доски. Поэтому двери и оконные ставни приготовляются из половинок стволов. Из коры, снимаемой с молодых ветвей, приготовляется очень хорошие веревки.

Так как листья финиковых пальм необыкновенно тверды и остры, а пальмовый ствол дает от себя множество отростков по всем направлениям, то молодые пальмы составляют обыкновенно непроходимую чащу. Пальма каждый год образует новый венец листьев, при чем нижний венец листьев умирает, но не отпадает, а только засыхает и остается. В местах малонаселенных, где эти ветви не собираются для домашних нужд, весь ствол покрывается такими венцами сухих сучьев, с течением времени все более спускающимися вниз. Вид этих запущенных деревьев бывает очень страшный. Вышина финиковых пальм бывает от 40 до 70 футов, а живут они около ста лет.

При удушливом климате Мурзука, при безжизненной пустоте его окрестностей, не представляющей никакой возможности наслаждаться природою и вместе с тем не допускающей чисто духовных отдохновений, не удивительно, что все жители, по возможности, стараются держаться в своих, хотя немного прохладных покоях, где они предаются чувственным наслаждениям. [133] К тому же дурной воздух порождает частые лихорадки, против которых большая часть стараются предохранить себя изобильным употреблением опьяняющей пальмовой водки.

Кроме лихорадки, жители Мурзука еще часто страдают поражением глаз. Средством против этого у них преимущественно служит гармел (Peganum Harmala), растение очень сродное нашей садовой руте: особенно рекомендуют употреблять для этого еще недозрелые семянники. Весною каждый араб проглатывает около дюжины семенных почек и уже после того бывает вполне убежден, что главные страдания милуют его. Фогель не мог дознаться, действуют ли семенные почки как кровоочистительное средство, но нашел, что употребление их распространено повсюду, начиная от северного берега и до Фессана.

Фогель воспользовался своим продолжительным пребыванием в Мурзуке для составления точных статистических заметок о Фессане. Провинция эта разделена на пятнадцать округов или уездов. Самый северный из них округ Боншемский, о котором уже было говорено, а самый большой — Гартрунский или Гатронский со включением Тагеррии. В этих округах находится 98 отдельных местечек, населенных 10,864 фессанскими, 1025 арабскими семействами, которые в сложности содержат до 54,000 человек. На долю главного города Мурзука присчитывалось в то время 2700 свободных жителей и 650 невольников, а гарнизон простирался приблизительно до 240 человек. Артиллерия состояла из четырех шестифунтовых орудий. Нормальный же состав гарнизона, как уже сказано, полагается в 400 человек, к коим причисляются еще 22 человека иррегулярной конницы, размещенной в прочих местечках. [134]

Доходы султана со всего Фессана простираются до 659,500 турецких пиастров или 40,000 талеров; сверх сего каждый город вносит ежегодно еще до 7500 пиастров (450 талеров) за право иметь у себя вади и 11,820 пиастров (720 талеров) в замен всех косвенных налогов.

В Мурзуке находится единственная таможня в государстве. Каждый предмет, получаемый изнутри и назначенный для Триполи, облагается двенадцати процентною пошлиною. Только невольники пользуются печальным преимуществом подвергаться низшей пошлине, так что с них уплачивается с каждого человека по три мабула (около 3 тал. 20 зильб. гр.), что составляет только пять процентов. Когда Фогель оставлял Мурзук, султан внезапно, к величайшему негодованию тибуанских торговцев, увеличил пошлину с невольников по 1 тал. 5 зильб. грошей, и доктор опасался, чтобы они в отмщение за это, не стали грабить по дороге. С слоновой кости взимается только три процента пошлины.

В Триполи все предметы должны опять быть оплачиваемы вторичною пошлиною в 12 %, невольники же только 10 %.

Между произведениями страны первое место, по своему изобилию, занимает соль, так что весь Фессан в некотором отношении представляет одну огромную солеломню. Из натровых же озер добывается натр. Самое меньшее из них Троновое озеро, доставляющее ежегодно 17,000 центнеров этого продукта, отдано в наем за 3750 талеров. Цена натра, доходившая прежде до 10 зильб. гр. за центнер, поднялась [135] теперь до 3 тал. 10 зильб. грошей. В южной частя Фессана и в земле Тибуанцев произрастает александрийский лист (cassia lanceolata), очень ветвистый кустарник немного более фута вышиною, с ланцетообразными листьями, которые в наших аптеках употребляются, как общепринятое слабительное средство. В особенности часто попадается александрийский лист в Акре. В прежние времена его привозили в Мурзук ежегодно до 50,000 пудов, но с тех пор как провоз оного обложен 24 % пошлиною, торговля им не доставляет более барыша, и теперь в Мурзуке можно купить 100 фунтов александрийского листа на 25 зильб. грошей.

Из Мурзука вывозят еще в Борну цинк, на который там бывает большой спрос. Из цинка в Борну приготовляются тяжелые запястья для рук и ног, которыми любят украшать себя тамошние женщины. В Мурзуке продается его в год на 3000 мабулов (4000 тал.) кусками от 25-30 фунтов, при чем центнер стоит 20 тал. Еще бывает большой спрос на янтарь, коего ежегодно отправляется в Судан на 2000 талеров.

Главный же предмет торговли составляют невольники, из коих большая часть бывают родом из Борну или Судана.

Первоначальное народонаселение Фессана, состоявшее из негров, давно уже исчезло, а вместе с ним и язык его. С запада вторглись во владения Фессана берберы, а с востока арабы, и хотя страна и теперь находится под верховным господством турок, однако же отношения ее многочисленных обитателей к туарикам, живущим в соседстве Рата таковы, что в случае войны с турками, племя это может иметь значительные выгоды.

Берберы, населяющие пустыню, носят общее название “гогаров", имя означающее «спасшиеся в пустыню». Одно из принадлежащих к ним племен составляют живущие вокруг Рата асгар-имошары, называемые арабами туариками. Эти имошары составляют род военной аристократии и, хотя их только несколько сот семейств, однако же они имеют на прочее [136] народонаселение значительное влияние. В руках их находятся точно также все те преимущества, какими вообще пользуются вторгшиеся завоеватели в прочих землях. Особенно фигура и физиономия мужчин сохраняет неизменные признаки берберского племени. Женщины же напротив отличаются более или менее темноватым цветом, с примесью, в редких случаях, грязновато-белого оттенка. Их блестящие черные волосы у одних бывают гладки и длинны, у других же слегка завиваются, напоминая тем негритянское происхождение. Точно также и нос, у иных бывает широкий, а у других египетской формы. Длинное копье, широкая сабля и кинжал служат признаками свободного имошара (туарика). Асгары держат себя холодно и важно и, пользуясь особыми преимуществами, сильно заняты собою, а в отношении иностранцев не совсем сообщительны. К пению они небольшие охотники, хотя у них и есть несколько песен, которые, при помощи изустного предания, переходят от одного поколения к другому. Есть у них также письмена, очень напоминающие древние пунические письмена, но за то у них нет ни одной книги, которая была бы написана этими письменами. Вследствие того и самый язык их очень неразвит. Только на скалах и больших камнях встречаются иногда имена, выдолбленные в этих знаках.

Большая часть асгаров довольствуются одною женою, но часто, если жена успела постареть, то муж разводится с нею и выбирает себе молодую. Впрочем положение женщин довольно сносное: с ними обращаются с уважением и не запирают их.

Асгары разделяются на несколько отрядов, повинующихся особому вождю, и главные свои доходы получают с проходящих караванов, так как каждое лицо за право прохода через их землю обязано внести определенную пошлину. Но хуже всего приходится, в подобных случаях, жителям Туниса, к которому асгары ощущают какую-то ревность; с каждого тунисца асгары требуют по десяти талеров. Эти значительные доходы употребляются туариками преимущественно на приобретение богатых платьев, обыкновенное же содержание их должно быть доставляемо имрадами. Имрады составляют главнейшую часть народонаселения [137] земли асгаров, но многие из них рассеяны и по западной части Фессана. Они ничто иное как крепостные господствующего племени и уже наружностью своей свидетельствуют о своем различном происхождении. Цвет кожи их почти черный, в особенности же у женщин, да и вообще во всем телосложении их замечается что-то негритянское. Между мужчинами тоже встречаются совершенно негритянские физиономии, но они статны ростом. В противоположность асгарам, т. е. “кочующим пастухам", имрады оседлы и занимаются обрабатыванием земли, обитая в круглых хижинах, сложенных из хворосту и травы и своими конусообразными крышами напоминающих жилища Судана. Имрадам запрещено носить железные копья и мечи, при чем они обязаны часть сбора, получаемого ими с финиковых плантаций и искусственных полей, отдавать своим строгим повелителям имошарам и таким образом содержат их трудами рук своих. Надо полагать, что имрады произошли вследствие смешения подчиненных берберских племен с остатками негритянского народонаселения. В сравнении с крепкими и воинственными имошарами, они не только уступают последним в телесном отношении, но и в отношении умственного развития. Хотя они с чужими держат себя бесстыдно и дерзко, тем не менее их умственная ограниченность служит предметом насмешек даже у самих асгаров, рассказывающих, что какой-то Имра, подойдя с своим навьюченным и до-смерти усталым ослом, к крутой горной тропинке, решался из состраданья к бедному животному, снять с него вьюк и взвалить его к себе на плечи, но потом со всею этою тяжестью сам уселся на спину к ослу.

Как любопытно должно быть для европейца встретить у такого отдаленного и во многих отношениях столь чуждого народа, понятия, точь-в-точь схожие с нашими отечественными понятиями! Для примера приводим подмеченную у туариков басню, имеющую очень много сходства с нашим известным рассказом о лисице и льве.

Лев, пантера, тасурит (вероятно гиенна) и шакал, заключив между собою союз, отправились вместе на добычу. Им удалось [138] поймать овцу. Когда овца была убита, лев и спрашивает: “Кому же делить ее?" — “Шакалу!" отвечают ему, “так как он менее прочих!" Шакал охотно принялся за дело и разделил добычу на четыре равные части. Лек опять спрашивает: “Которая часть моя?" Шакал отвечает: “Все части равны, выбирай себе любую!" Тут царь зверей пришел в ярость и заревел: “Ты и делить-то не умеешь!" при этом, оп дал шакалу такой удар, что тот растянулся на месте. “Кто же теперь станет делить?" спросил он потом. “Я не прочь от этого!" отвечает тасурит, и положив шакала вместе е овцою, разделил их на шесть частей. “Что это значит?" заревел лев. “ты разложил шесть частей, а нас только трое?" На это тасурит поспешно ответил:" Одна часть принадлежит царю, нашему повелителю, другая тебе, нашему другу, а еще две части следуют красным глазам (прозвище льва)! " — Лев осклабился с самодовольствием и спросил тасурита: “Кто научил тебя так делать?"

— “О," заметил тасурит, “этому научил меня удар полученный от тебя шакалом!" [139]

ПОЕЗДКА К НАТРОВЫМ ОЗЕРАМ

В первой половине сентября, Фогель совершил поездку к фессанским натровым озерам, при чем с точностью определил их географическое положение. Два из этих озер — Трановое и Ом-Эль-Гассановое — не были осмотрены им лично, тем не менее он ручается за достоверность указанного им положения этих озер, так как все рассказы арабов о расстояниях между Собою, Мандрою, Джермою (Гермою) и Мурзуком вполне согласны между собою.

Все озера лежат приблизительно в середине между источником “Гасси" у южного подножия Гаммады и Мурзуком, от которого они находятся на северо-западе. Беглый взгляд на те страны может пополнить нашу картину северной пустыни.

Пространство между Гаммадою и Мурзуком, около двух градусов широты, заключающее в себе 30 миль, есть [140] преимущественно пустыня, самая дикая и ужасная, и носит название “Рамлы"; пустыня эта пересекается только двумя плодотворными долинами, идущими точно также, как и прежде описанные вади, с востока к западу; в южной части вади Хербийская и Шербийская, а в северной — вади Шиатийская.

Вадя Шербийская и вади Хербийская образуют вообще “вади", так как одна есть продолжение другой. Направление этой долины можно определить линиею, проведенною через Бамбеию и Джерму, которые обе лежат у северного склона. Ширина же ее колеблется между тремя и четырьмя милями, при чем с юга она ограждена обрывистыми утесами из мягкого песчаника, который местами окрашен железом в черный и красновато-бурый цвет. Странно, что эта длинная долина носит два противоположные названия: западная часть называется вади Хербийская, т. е. восточная долина, как будто бы это название дано было ей жителями Рата, а восточная часть называется вади Шербийская, т. е. западная долина, как будто бы это название дали ей жители Себы или Родоа.

Из Мурзука дорога идет отчасти по песчаной равнине, отчасти по местности, покрытой холмами и ущельями, из коих некоторые отличаются живописно-дикими видами. Местами разбросаны каменные куски, близко сходящиеся друг с другом. Скалы из песчаника разделяются тонкими слоями сланца, между коим опять встречаются слои голубой и порфирообразной глины. Так как природа здесь очень бедна растительностью, то внимание путешественника тем скорее привлекается расположением и видом горных формаций, отличающихся особенностями очертаний и цветов. Через выветривание и [141] крошение нижних пластов в боках ущелий образуются углубления, и нависшие грозно глядящие скалы мелкого песчаника, образующие вершины холмов, лишившись своего основания, обрушиваются наконец вниз, еще более увеличивая своими развалинами дикость местности, между тем как мелкий песок, принимающий здесь преимущественно желтый оттенок, доставляет песчаному океану новое приращение. Одни только акации впиваются своими цепкими корнями в голые каменья и подставляют свои колючие сучья на встречу палящему солнцу. Если случится, что их орошает дождь, которого в некоторых местностях не бывает вовсе, то они быстро раскрывают свои нежные листики, привлекая своими пахучими почками некоторых насекомых, коих однако же очень немного. Большую же часть времени, будучи осуждены засухою на продолжительный покой, они проводят в усыплении, как растительные мумии. Засуха производит здесь то же самое явление, как холод в полярных странах и на вершинах высоких гор. Точно так, как в холодных странах тщедушная травка целые годы скрывается под кучами снега, и потом в какое-нибудь благоприятное лето вдруг из кусочка корня или ветви внезапно развиваются цветы и листья, а семена начинают зреть, точно так и в пустыне растения долго остаются в состоянии усыпления, пока их не пробудит оживляющая влага. Из ветвей акации выходит известное вещество, употребляемое в торговле под именем аравийского гумми. Кора ветвей, под которою накопляется сок, обыкновенно вздувается после дождя или сильной росы, а если затем поднимается сухой жаркий ветер, то кора сжимается, лопается и выдавливает через то жидкость. На деревьях, стоящих близко от дороги, смолу находят редко, потому что арабы, проходя мимо, собирают и съедают ее, но в отдаленных местах можно ее найти достаточно. Действительно, кусочки, которые только что сняты с дерева и еще сочны внутри, доставляют в самом деле приятное охлаждение. Большое количество гумми собирается между Джермой и Ратом и доставляется в Мурзук туариками. [142]

Вообще немного пород деревьев, могущих произрастать на таких невыгодных местностях; чаще других попадаются божье дерево (Tamaris orientalis) и тальговое дерево. Из травообразных низких растений встречаются иногда ретем (Vincetoxicum) ядовитое растении с молочным соком, агул, похожий на дрок, с красивыми мотыльковыми цветочками, а иногда и пахучая рута. Еще встречается растение шиа (Artemisia odoratissima) род сильно пахучего чернобыльника, составляющее любимую пищу верблюдов.

Также слабо развита и жизнь животных, находящаяся в тесной связи с жизнью растении. На песке замечаются следы легконогих антилоп, а в ущельях кроются шакалы, прислушивающиеся к шагам верблюдов и постоянно готовые броситься на падающих в изнеможении животных. Еще водится здесь неистребимая обитательница всех частей света лиса-патрикеевна, норовящая как бы из двух кур несчастного араба одну непременно подцепить для себя. В местах малопосещаемых встречается скорлупа страусовых яиц, а иногда даже удается подметить и самих страусов где-нибудь на краю оазиса, где они своими [143] сильными клювами разбивают похожие на дыню плоди колокинтов, стараясь добраться до самых зерен. В песке ползают муравьи, отличающиеся и формою и цветом от своих европейских собратий. Щупальца их, формою своею походят на огромные клешни морских раков, а их светло-бурое тельце покрыто серебристыми пятнышками. В этой, бедной насекомыми стране, Фогель нашел только одного жука, изображение которого мы здесь и прилагаем, не имея, к сожалению возможности определить ближе, к какой породе он принадлежит. По всей вероятности, он принадлежит к роду прионусов, питающихся почками или испаряющимися соками растений.

Вдоль всей вади, посредине, тянется широкая полоса выветрившейся соли. Целые кучи высоких финиковых деревьев высказываются во всей их дикой красоте с обвисшими вокруг ствола темными и засохшими листьями прежних лет, между тем как в вышине острые молодые листы, блестя своим матовым серовато-зеленым цветом, торчат наподобие кинжалов. Как ни живописен этот вид, тем не менее однако же не трудно тотчас же заметить, что промышленность и трудолюбие очень слабо развиты между жителями долины и что они даже не пользуются скудными плодами окружающей их природы. Впрочем, по близости жилищ встречаются хорошо обработанные и хорошо орошенные поля, коих обработка вообще производится неграми: мужчины и женщины, в сильнейший солнечный зной, почти голые, таскают воду и убирают плоды, причем сопровождают свои занятия песнями и вольными движениями, свидетельствуя таким образом своим часто неприличным поведением о распущенности нравов, чем вообще известны жители вади Хербийской. [144]

Вдоль долины, по северной стороне ее тянется полоса, засаженная финиковыми пальмами, между коими встречаются многочисленные источники и равно многочисленные селения, из коих значительнейшие Бимбея, Керхиба (4 мили от Джермы) и Джерма (Герма).

Джерма была первым городом, которого Фогель коснулся в вади Хербийской. Таким образом он уже находился в стране древних Гарамантов, — потому что Джерма называлась у римлян Гармою. Народ Гарамантов, о котором уже говорит Геродот, не только находился прежде в исключительном обладании Фессана, но и распространил свое владычество над многочисленными мелкими либийскими племенами, обитавшими к северу от него почти вплоть до берега. Южными границами их владений признаются река южный Баградес (теперешний степной Агадес) и Дарфур, потом источники Нила и Лунные горы. Тибуанцы, кажется, также принадлежат к остаткам гарамантов, оттесненных к югу.

Не далеко от развалин древнего города торчат отвесные скалы, вышиною от 300-400 футов. Остатки глиняных башен, нередко снабженных внутри очень странным устройством, указывают на прежний объем города, простирающегося до 5,000 шагов. Новая Джерма населена только десятью семействами, считающими вообще около сорока человек. Немного значительнее недалеко лежащее оттуда местечко Туаш, состоящее из трех отдельных частей, а именно — селения туариков с хижинами из пальмовых ветвей, потом наружного предместья, состоящего из отдельных глиняных хижин, и небольшого правильного четырехугольника, окруженного земляною стеною и снабженного двумя воротами, из которых одни с восточной, а другие с западной стороны. Улицы правильны и пересекают одна другую под прямыми углами.

Немного к востоку от Джермы находится самый южный памятник, воздвигнутый римлянами, и самый южный достоверный признак того, как далеко проник этот народ во внутренность Африки. Здание это выстроено в один этаж, и [145] кажется никогда не было выше. Каждая из сторон его основания имеет около семи футов длины. Внутри его находится просторное отделение для гробов. Две стороны главного здания имеют около 5 1/2, а другие две — 7 футов длины, и украшены колоннами коринфского ордена. Здание сложено из того же самого песчаника, из которого состоят соседние храмы. Поход, совершенный римлянами в эти отдаленные страны, относится к 735 году г. осн. гор., или 19 до Рождества Христова. Римляне, под предводительством Луция Бальба Гадитана не могли прийти сюда по дороге Мисдской, которая была еще неизвестна. Бальб же, бывший родом испанец, но приобретший римское гражданство и получивший впоследствии консулат, совершил этот поход, вероятно один в качестве претора Африки; при чем поход этот, как надо полагать, был вызван хищническими набегами гарамантов, тревоживших караванную торговлю. В означенном году Бальб торжествовал триумфальный въезд свой в Рим, как покоритель Кидамы (Гадамеса) и Гарамы (Джермы). Памятник этот, и теперь еще сохранившийся в хорошем состоянии, свидетельствует, что владычество римлян здесь вовсе не было слишком преходящее; но так как триумф Бальба случился как раз в тревожный период времени после умерщвления Цезаря, то воспоминание славных завоеваний Бальба скоро пришло в забвение по случаю других более важных дел.

Еще найдена была Фогелем в Джерме ограда для источника, носящая на себе несомненные следы римского происхождения. За то древние башни и гробницы, которые он открыл между Джермою и Кернибою и сначала принял было за свидетельства римского пребывания там, на том основании, что теперешние обитатели считают их языческими, признал он впоследствии принадлежащими древнейшим обитателям Фессана. Подобная ошибка была очень простительна, потому что гробницы эти слишком резко отличаются от теперешних могил туров и арабов. Впоследствии Фогель находил не только в местах необитаемых, но среди настоящей пустыни бесчисленные замки и башни, воздвигнутые древними обитателями Фессана. Что эти здания не [146] римского, а фессанского происхождения, в том Фогель убедился во время своего посещения Сезана. Его друг, знаменитый географ Д. Петерманн, полагает, что этот Сезан то же самое местечко, которое Лайон называет “Цайцов" и которое находится в 2 1/2 милях от Мурзука. Сезан — один из древнейших городов Фессана и после Цуелы считался самым древнейшим. Фогель, к удивлению своему, заметил, что там все окна треугольные. Цветущее время Сезана относится к 1000 г. по Р. Хр. Тамошние гробницы напоминают существующий теперь у тибуанцев способ погребения покойников, которых они опускают в глубокие ямы и закладывают самыми тяжелыми камнями, чтобы не дать мертвецам возможности возвращаться на землю,

Древние замки состоят обыкновенно из высоких стен около 20 фут. вышины, окружающих квадратные пространства от 40-60 футов длины и по углам снабженных башнями. Вокруг них бывают низкие постройки. Фогель не нашел никого, кто бы мог сообщить ему сведения о том, когда и кем воздвигнуты эти здания; он полагает, что они относятся к цветущему периоду Фессана, около 800 г. после Р. Хр., впрочем он допускает и то, что они древнее, так как глыбы пропитанной соленою водою земли, из которой воздвигнуты эти здания, могут в этом климате существовать целые тысячелетия.

Главная причина замечаемого в последнее время опустения местечек Фессана заключается не только в страшных притеснениях турок, но и в отвращении туземцев к военной службе. Многие из них предпочитают скорее выбить себе зубы, изувечить себе пальцы или другие члены, нежели согласиться есть солдатские сухари, и очень многие главы семейств удаляются с своими семействами в отдаленные страны, где они свободны и от подобных принуждений.

Из вади Хербийской Фогель проник к натровым озерам. Пустыня, в которой они расположены, ужасна, представляя бесконечную массу гор, долин и ущелий самого мелкого сыпучего песку, где животные погружаются по самое брюхо и где в буквальном значении нет квадратного аршина ровной почвы. Для [147] перевозки палатки и кухонной посуды вместе с двумя кожаными мехами воды употреблено было Фогелем не менее 5 верблюдов, и при всем том в течении 18 часов, удалось пройти только 2 1/2 мили. Посредством тригонометрических измерений Фогель определил вышину некоторых из этих холмов сыпучего песку, тянущихся по южному берегу Червивого озера, при чем оказалось, что они возвышаются над поверхностью озера на 330 футов. Фогелю очень хотелось тоже определить возвышение этого озера над поверхностью Средиземного моря, но не было возможности доставить туда барометр.

Удне, посетивший эти страны прежде, осматривал Мандровое озеро, лежащее к северо-западу от прочих натровых озер и нашел, что оно окружено группою финиковых пальм, а берега его повсюду поросли травою и высоким тростником. Озеро это имеет около четверти часа пути в длину и более 200 локтей в ширину. В июле месяце, когда его осматривал Удне, оно было не глубоко, и на некоторых местах было даже видно дно, которое впрочем зимою и весною все бывает покрыто водою. От испарения насыщенной солью воды, соль кристаллизуется на дне озера, но потом принимая воду, небольшое количество ее распускается вновь. “Вода съедает соль!" говорят в таких случаях арабы. Отложившийся слой соли бывает различной толщины, самый большой не превышает от 2-3 дюйм. На поверхности дна ощущается шероховатость, хотя глаз и не замечает выдающихся вперед кристаллов; но непосредственно над этим местом вода обыкновенно бывает наполнена бесчисленными маленькими красивыми кристаллами соли; линия, где они сходятся, всегда бывает заметна. Там, где маленькие частички соли не застилают поверхности воды, можно видеть во всех положениях маленькие кусочки соли, из которых состоит натровый слой. В некоторых местах поверхность воды покрыта большою тонкою корою соли так, что кажется будто озеро отчасти замерзло, при чем кора эта постепенно утолщается. Дно озера состоит из темно-бурого песку, переходящего в черный цвет, липкого и тинистого свойства. По берегу, на местах, с которых [148] незадолго перед тем стекла вода, из земли сочится жидкость, походящая на минеральное масло или нефть. Количество соли, ежегодно выбираемое из Тронового озера, считают в 400-500 верблюдовых грузов, полагая каждый в четыре центнера. Соль выбирается из озера по требованию. Самый процесс отделения очень прост: соль ломается у берегов, очищается по возможности от приставших частиц грязи и стеблей травы, и затем делится на четырехугольные куски, которые связываются между волокнами пальмовых листьев. Значительная часть соли, не потребляемой в Фессане, отправляется в Триполи.

Внимание Фогеля преимущественно было обращено на так называемое Червивое озеро (Бар-эль-Дуд), которое по случаю своего дикого, недоступного местоположения, до того времени, еще не было посещаемо ни одним европейцем. Фогелю рассказывали, что озеро бездонной глубины и что всякое живое существо, дерзающее довериться его мрачным водам, поглощается ими безвозвратно. Поэтому его спутники ужаснулись, когда он с лотом в руке, бесстрашно бросился в воду, намереваясь измерить глубину ее, которая оказалась средним числом не более 18 футов, а в самом глубоком месте 24 фут. Впрочем от темного цвета воды, озеро кажется глубже, чем оно есть в действительности. Известностью своею оно обязано, кроме своего обилия соли, в особенности маленьким, так называемым фессанским червям, которые водятся в нем в бесчисленном количестве. Один из них был срисован Фогелем, и по его рисунку приготовлено прилагаемое при сем изображение червяка. Фогель отзывается о них так: “Черви эти довольно красивы, но на вкус солены. Цвет кожи блестящий, красный, совершенно как у золотой рыбки. Во время плавания, они извиваются как змеи и с величайшею быстротою двигают своими ножками (от 11 до 12 с каждой стороны) взад и вперед. Длина вполне развившегося червячка простирается до 3 7/12 парижских линий. Во [149] время дневного зноя, червяки погружаются на дно озера, утром же и вечером появляются опять на поверхность воды. Их ловят при помощи выбойковых сетей вместе с бесчисленным количеством личинок мух, которыми не только покрыта поверхность води, но и наполнено самое озеро; из всего этого вместе с прибавлением красных фиников приготовляется кисель, отзывающийся запахом селедки и вкусом соли, употребляемый жителями Фессана вместо мяса для пирога. Упомянутые личинки враги червя и пожирают ого. Удне рассказывает, что они длиною в один дюйм, состоят из колец и на каждой стороне имеют по шести ног, а на хвосте два узких роговидных нароста.

Название “черви" употребленное для обозначения описанных нами выше маленьких водяных животных, не имеет научного значения. По строению своего тела, Фессанские черви (Artumia Oudneyi) принадлежат к большому отделу ракообразных животных и вместе с встречающимися у нас в дождевых лужах и болотных ямах жаброногими моллюсками (Brachiopus) причисляются к разряду листоногих животных, отличающихся особенным построением своих ног, которые состоят из трех частей и столько же служат для движения, сколько и для дыхания, вследствие чего они находятся в постоянном движении даже и тогда, когда животное спокойно. Главнейшая пища их состоит из инфузорий. Близкая с ними порода соляных червей (Artumia Salina) населяет огромными массами озеро с запруженною морскою водою, из которой, при помощи испарения, добывается соль в Англии, Португалии и южной Франции; черви эти пользуются благорасположением, занимающихся вываркою соли, хозяев, воображающих, что они способствуют очищению соляного настоя, вследствие чего их и пересаживают из одного озера в другое. Таким образом они увеличиваются теперь в страшных размерах.

Фессанский червь (Дуд) водится не исключительно в одном только по нем названном Червивом озере, но и в других натровых озерах этой низменности. [150]

К северу от озера, характер страны остается тот же самый, за исключением пространства милях в шести, не доходя до вади Шиатийской, лежащей к северу. Высокие холмы мелкого наносного песку до бесконечности затрудняют всякое движение по нем. Нередко ветер образует из песку такие же острые уступы и наносы, какие бывают у нас зимою после продолжительного ветра и бури. Путешественник нередко бывает вынужден идти вперед и руками сглаживать некоторые места, чтобы доставить навьюченным верблюдам, глубоко ступающим в песок, возможность двигаться вперед. В особенности поражает своею оригинальностью вид этой песчаной пустыни ночью, при ярком свете луны. Белый свет, идущий от неба, не омраченного ни малейшим облаком составляет резкую противоположность с темным золотисто-желтым цветом песчаного океана.

Вади Шиатийская лежит значительно выше великой вади Хербийской, гранича к югу с целым рядом высоких песчаных наносов белого цвета, а к северу оканчиваясь плоскостью. Многочисленные источники оживляют всю окрестность. Их незначительная глубина требует только умеренных усилий для отведения воды в канавы, напояющие поля, некоторые же из них так мелки, что вода их сама собою собирается в углублениях в таким образом питает почву плантаций. Обширные пространства заняты полями хлебных растений, рядом с коими тянутся зеленеющиеся полосы травы, служащие пастбищем для стад верблюдов, которые тоже утоляют свою жажду без помощи человека из источников. С другой стороны тут же вблизи виднеются черные ряды утесов песчаника, возвышающиеся в виде цепи высоких живописных холмов. От них резко отличаются белые песчаные наносы южного края, а посреди в долине, черная голая почва, покрытая белою корою выветривающихся кристаллов соли, представляет при жгучем полуденном свете, странную картину снежной поверхности. Обширный финиковый лес, идущий на значительном протяжении длинными узкими полосами, тянется мимо многочисленных маленьких селений до большого Эдери, привлекающего на себя особенное внимание своим местоположением. [151]

Древний Эдери был расположен на значительной скалистой террасе около 190 фут. вышины. Черные стены были очень обрывисты с южной стороны, таи что доступ был возможен только с северной стороны; пользуясь таким выгодным местоположением, составляющим редкое исключение между местечками Фессана, город этот скоро приобрел перевес над своими соседями и удерживал это превосходство до начала сороковых годов текущего столетия. Но около этого времени воинственный глава Уелад Слиманов Альд Эль-Джелил разрушил город и сломил независимый дух жителей его. Развалины, покрывающие и теперь еще вершины скал, свидетельствуют о густоте прежнего населения этих гор. Улицы были узки и круто поднимались до северной стороне города. Теперешний же город расположен у подножия скалы, потому что турецкое правительство не чувствует особенной потребности в укрепленных местностях, хотя и высасывает страну всяческим образом.

На южной стороне этой скалы, также как и на другой соседней, песчаниковой скале, находятся и до сих пор еще вырытые под землею жилища, про которые известно только то, что они существовали еще в незапамятные времена. Основаниями своими, многие из этих жилищ походят на клеверный лист. Вход в некоторые из них завален скатившимися каменьями и засыпан песком; теперешнее суеверное народонаселение чуждается этих мест, как обиталища враждебных духов.

Местность между вади Шиатийской и южным краем Гамады, нисколько не уступает более южным округам в отношении бесплодия и пустынности. Барт называет ее: “Пустынной и страшной картиной запустения и дикости, похожей на недоконченную часть творения." Только по направлению к северной окраине гор, производит еще некоторое разнообразие гранит, который, выдаваясь скалистыми возвышениями и утесами, делает там путь извилистым; любимая верблюдами шиа (душистый чернобыльник) покрывает там некоторые долины освежающею роскошью.

Вади Хербийская граничит к югу с возвышенностью Мурзука, которая, поднимаясь средним числом до 1000 фут. над [152] поверхностью моря, простирается далеко на запад. Путь, по которому следуют караваны и который пролегает вдоль этой плоскости, ведет к вади Бердуш, тянущейся на несколько миль от востока к западу. По направлению к своей средине, она понижается почти до 900 фут. а на западе опять поднимается до 2000 фут. Почву долины образуют весок, хрящ и известковый булыжник, только местами встречается на ней песчаник и известковые стены, а также песчаные холмы, в других же местах поверхность земли представляет ровную степь. На отдаленном южном горизонте рисуется чрезвычайно гористый край. В этой вади ясно обозначены следы, оставленные в ней сильными дождевыми потоками. Подобные различия здесь вовсе не редкость. Тяжелые тучи, сопровождаемые сильными вихрями, разряжаются дождем в непомерной степени. Большие тяжелые капли падают так часто и в таком изобилии, что дожди эти можно назвать извержениями туч. Накопляющиеся в каждой из сотни боковых долин, воды текут потоками так, что в продолжение немногих часов в глиняной вади образуется довольно широкая река, с шумом и пеною низвергающаяся с скалистых террас и представляющая, среди совершенной пустыни, небывалое там явление катарактов. В других местах эта эфемерная река производит глубокие промоины в земле и разрывает, преграждающие ей путь, песчаные дюны, так, что неприкосновенными остаются только кое-где возвышающиеся холмы, увенчанные божьими деревьями. Воды эта также скоро сходят, как и прибывают. На самых глубоких местах долин они образуют пруды или небольшие болота, тогда как остальная вода испаряется или уходит по рыхлой почве вниз. Ежели путешественник начинает рыть в таких местах землю, то он уже на небольшой глубине открывает освежающую влагу. Разнообразная жизнь развивается тогда в вади вокруг подобных прудов. Злаки, коих далеко простирающиеся корни и твердые семена спокойно спали долгое время в сухой почве, начинают давать отпрыски, доставляя таким образом изобильный корм верблюдам. Акации покрываются зеленью и божьи [153] деревья начинают распускать свой розовый цвет. Радостным ревом приветствуют, при приближении каравана, гладкую поверхность вод томимые жаждою дромадеры. Излишними оказываются тогда крики погонщиков для побуждения их к скорости. Продолжительными глотками втягивают они влагу, в то время, как путешественники, расслабленные жаром, подкрепляют силы купаньем. Когда караван, подкрепив себя и освежившись, оставляет пруд, тогда к последнему приближаются удалившиеся с испуга дикие животные. Антилопы являются небольшими стадами из боковых долин, стаи летающих кур и горных голубой кружатся по берегу, а бесчисленное множество мелких птиц, похожих на жаворонков и дроздов, утоляют свою жажду в пруде; иногда над поверхностью воды порхают даже бабочки и стрекозы, явление весьма редкое в пустынном крае.

Почти по средине между Мурзуком и Ратом, в нескольких милях от западного предела Мурзукской возвышенности, вади образует котловину, известную под названием вади Телиссаре (см стр. 121). В этом месте в главное углубление впадает сбоку долина, а стекающиеся со всех сторон воды образуют пруд, который сохраняет довольно значительное количество воды, по крайней мере в продолжение нескольких месяцев. Мимозы распространяют в глубине долины отрадную тень, а некоторые растущие там травы и злаки делают это место весьма приятным для отдохновения и путешественника и его животных. Но любопытство европейца возбуждается преимущественно скульптурными украшениями, которые вырезаны на отвесных скалах.

В одной долине Барт нашел, что на такой отвесной скале была изображена целая группа животных в самых различных положениях. Все они направлялись в правую сторону, где вероятно должен был находиться водопой. Далее в горах встречаются жертвенные круги, сложенные из плит на которых изображены буйволы, страусы, маленькие птички и прочие ежедневные спутники обитателя пустыни. Но нигде не [154] встречается изображение верблюда, чем подтверждается тот факт, что это животное, составляющее необходимую принадлежность теперешних номадов, прежде вовсе было неизвестно здесь. Перевозка товаров производилась в те времена при помощи рогатых животных, при чем следует заметить, что еще в 1848 году совершен был поезд из Кано в Рат, при помощи рогатых животных, которых поили только через день. Дромадер был введен уж арабами в северную Африку, где и нашел себе второе отечество. С плоской возвышенности Мурзука вниз в долину Илагларен, а оттуда в еще глубже лежащую равнину ратскую, путешественники проезжают узкими длинными ущельями. В более возвышенных долинах этих высоко торчащих разорванных гор вероятно скопляются, во время сильных дождей, значительные массы воды, которые потом пролагают себе дорогу через то же самое ущелье, через которое следуют и караваны. Ущелье это тянется вниз на расстоянии шестисот футов и местами но шире шести футов. Массы песчаника все испещрены дикими расселинами и совершенно отвесно торчат с обеих сторон, а в некоторых местах даже выдаются вперед на 100 и более футов. Нижняя половина стен ущелья состоит из слоев мергеля и остатков морских раковин, принадлежащих к древнейшим временам их происхождения. Между глинистым мергелем залегают опять пласты известняка и железных пород. В углублениях боков растут несколько пальмовых деревьев, вносящих своею приятною зеленью некоторую жизнь в эту дикую картину разрушения. В нескольких местах узкая дорога уклоняется то направо, то налево, образуя острые углы, при чем грунт ее и бока на значительных расстояниях также гладки, как бы по им прошлась вооруженная резцом рука человека. Этот узкий проход, лежащий близ границы, разделяющей Фессан от владений Туариков, может сделаться, в случае войны между обоими народами, очень важным пунктом.

Четыре часа времени надо путнику, чтобы пробраться через первое ущелье, — Ралла — в глубоко врезанную долину Эразарн [155] Тессе, покрытую разными травами и несколькими тальговыми деревьями и возвышающуюся над поверхностью моря на 1500 фут. Пройдя второе такое же дикое, окруженное изрытыми утесами ущелье, через которое выходишь на ратскую равнину, путник видит к западу от последней, в расстоянии полуторы мили известную чертову вершину Идинен — гору, имеющую форму полумесяца с крутым, глубоко изрытым гребнем ослепительно белого цвета и плоским подножием темно-красного цвета, содержащим слои мергеля.

Здесь, по уверению асгаров, живут целые толпы демонов, и собираются духи пустыни — ужас пастухов. Между этими духами и асгарами, согласно сохранившимся преданиям, заключен договор, в силу которого никто из асгаров, под опасением лишиться там жизни, не смеет вступить в таинственный лабиринт скал. Демоны же, с своей стороны, воздвигли на западе эти скалы для защиты жителей и оказывают им свое покровительство в пустыне. В окрестностях Идинена находится один только источник и тот очень трудно отыскать, а страшные расселины скал, растрескавшиеся и обваливающиеся каменья, перемешанные о наносами сыпучего песку, действительно представляют слишком много опасностей, так что могут служить [156] богатой темой, из которой фантазия суеверных асгаров составила все вышеприведенные легенды. Стоит только вспомнить о разных ужасных сказках которые существуют в Германии на счет Брокена и Исполиновых гор и в которых представляемые тамошнею местностью опасности воплотились в тело и кровь, и тогда мы не станем удивляться, что туарики, у которых страх каждый пригорок населяет змеями величиною с верблюда и зарытыми в землю кладами, охраняемыми духами марабутов и т. п., создала из растрескавшихся утесов и гребней какое-то обиталище духов. По мере того, как все эти сказки отклоняют туземцев от посещения этого замка духов, в душе каждого европейца напротив, подстрекаемого жаждой исследований, рождается непреодолимое желание ознакомиться с этою местностью и приподнять таинственную завесу, скрывающую ее. Впрочем не потому, что должно отрицать действительные опасности диких гор и что можно дерзко идти им навстречу, — напротив асгарские сказки о духах, слишком часто находятся в связи с разными надписями, скульптурными украшениями и другими памятниками, которые оставлены здесь прежними обитателями, и которые представляют столько же различных пунктов соображений для историка, сколько изрытые очертания гор представляют для геолога данных для объяснения того, каким путем образовалась страна. Все европейцы, которым удавалось добраться до Рата, пытались исследовать Идинен, но никому из них не было большой удачи, что туземцы конечно приписывали могуществу духов.

Еще Удне пытался подняться на чертов замок, но нашел, что гора, так высока и окружена таким множеством оторванных камней, что ему удалось взобраться только на одну из высот. Глубокая пропасть, на которую он наткнулся, лишила его всякой возможности идти дальше. Ричардсон тоже, во время своей первой поездки в Рат, предпринял совершить восхождение, но на обратном пути заблудился и едва во лишился при этом жизни. Равным образом Барт и Овервег пытались посетить чертов замок, каждый сам по себе, при чем первый [157] имел в виду исторические, а второй геологические изыскания. Никто из туариков не соглашался быть у них проводником; Ричардсон, который остался в лагере, убедил наконец одного негра следовать за Овервегом с кувшином воды. К пяти часам пополудни возвратился Овервег, поддерживаемый негром, в состоянии крайнего изнеможения. Что же касается Барта, то след его совершенно исчез и потому при наступлении ночи, на верхушке высокого дерева были вывешены фонари и зажжены сигнальные огни, которые могли служить указанием для заблудившегося.

К несчастию, в это самое время случилось стечение нескольких обстоятельств, затруднивших успех Бартовой попытки. За день перед тем, вышел весь запас приготовляемого из ячменной муки теста, составляющего главную пищу путешественников, так что он мог взять с собою только немного корабельных сухарей и несколько фиников, т. е. при тогдашних обстоятельствах самую неудобную пищу. Небольшой мех с водою и пара пистолетов составляли прочую его ношу, едва по силам измученному предыдущими усилиями путнику. Упрямые погонщики отказали ему дать верблюда до подножия чертова замка, а то если бы он мог доехать до этого пункта, то самое восхождение на горы он предпринял бы тогда с свежими силами. Барт, не знавший что Овервег следует за ним, перебрался через далеко тянущееся предгорье, которое состоит частью из сыпучего песку, частью из черного кремнистого булыжника, и достиг до самого Идинена. Уже сильно утомленный спустился он в глубину пропасти и потом поднялся на противоположную сторону ее, но тут достиг почти сплошной стены утесов и каменьев, на которых впрочем не было никаких следов надписей или скульптурных украшений. Точно также он не видал там никаких великолепных пальмовых рощ, которые должны были находиться в этом месте, судя по фантастическим рассказам асгаров; вообще, глазам его представлялись одни только обломки скал и куски песчаника, из которых некоторые отличались необыкновенно уродливою наружностью, будучи в верхней [158] части темно-черного, а в нижней ярко-белого цвета. Не представлялось ни малейшей тени; кратковременный отдых под палящим жаром и небольшой глоток согревшейся воды не могли его освежить. Из взятого с собою запаса Барт не мог ничего есть. Решившись возвратиться, он выбрал долину, которая, по словам одного провожатого туарика, должна была привести его к единственному источнику в стране и через которую он мог вернуться к своим спутникам.

Проблуждав довольно долго, он с радостью увидел несколько хижин недалеко от какого-то засохшего дерева и с усилием потащился к ним; но хижины эти оказались развалившимися и, по всей вероятности, давно уже покинутыми своими прежними обитателями. Между тем он уже не мог двигаться от утомления. На его призывные выстрелы единственным ответом служило насмешливое эхо окружающих скал. Мучимый страшною лихорадкой, он, совершенно обессиленный, упал под деревом, где и провел всю ночь в самом ужасном положении. Вдали виднелся сигнальный огонь, разложенный караваном, но у него уже не было сил тем же отвечать самому. Восходящее солнце принесло ему новую надежду, но и новые ужасы. Страшная жажда мучила его до такой степени, что он принялся пить собственную кровь. Обманчивые картины воздушных миражей рисовали перед ним приближающиеся караваны, объясняя ему таким образом без труда, как степные номады могут населять воздух толпами демонов. У него едва доставало сил чтобы передвигать свою голову по направлению скудной тени от дерев, изменяющейся по мере передвиженья солнца. Но к полудню исчезли последние следы тени и жгучие лучи начали ударять в несчастного совершенно отвесно. Он впал в состояние полузабвения и, уже лишившись надежды на спасение, стал ожидать своей смерти; вдруг до слуха его достиг крик верблюда. Барт сознавался, что никогда во всю его жизнь, никакие звуки музыки не казались ему столь приятными! Недалеко оттуда он увидел асгара верхом на верблюде, который высматривал замеченные им на песке следы ног, и внимательно следил за [159] их направлением. “Воды!, воды!" были единственные звуки, которые мог произнести страдалец. “Да, да!" раздалось в ответ. В несколько мгновений спаситель очутился уже подле него и принялся осторожно обмывать ему голову водою. Жидкость, которую он потом влил в рот несчастному, показалась ему невыносимо горькою. Затем Барт был привязан к верблюду и таким образом вместе с своим спутником возвратился к каравану, где был принят с восторгом. Уже было предложено пятьдесят долларов награждения тому, кто отыщет заблудившегося, и все туарики удивлялись, что он еще остался жив, потому что никто, как они говорили, не может оставаться в пустыне без воды долее двенадцати часов. Но за то в первые три дня после того, Барт почти не мог ничего есть и поправление его совершалось только мало по малу.

“Удивительно то", рассказывает он по поводу своего совершенного изнеможения, “как европейцы в этих странах существуют только тем, что принимают в себя в известный момент и что, если они хотя один день лишены определенного количества пищи, то мгновенно теряют все свои силы."

К югу от горы Идинен лежит Рат, главный город владения асгаров. Город этот расположен вдоль северно-западного подножия скалистой возвышенности, поднимающейся среди долины, окруженной с западной стороны песчаными пригорками. Вокруг города зеленеют плантации пальм, расположенные то продолговатыми, длинными рощами, то небольшими отдельным группами. Город имеет веселую наружность: городские стены сложены из глины и песку, также как и самые дома, отчего все получает какой-то веселый вид. Кладбище, находящееся за городом, разделено на две части, из которых одна назначена для взрослых, а другая для детей. Устройство домов почти такое, как в Мурзуке; постели сделаны из пальмовых листьев и висят пять футов над полом для того, чтобы по возможности оградиться от скорпионов. Но более всего поражает чужестранца странная наружность детей, у которых волосы на голове бывают [160] острижены так, что оставляется один только гребень волос, идущий через лоб и темя.

Мечеть в Рате, одна из красивейших во всем Фессане, выстроена довольно близко у подошвы горы, на которой, говорят, прежде был расположен старый город, разрушившийся потом вследствие распадения утеса, при чем погибли многие из жителей.

Несмотря на то, что город сравнительно невелик и состоит только из 250 домов, однако он имеет особенную важность для торговли, которая могла бы быть еще значительнее, если бы живущие к западу тауатцы из зависти не препятствовали асгарам войти в непосредственные сношения с далеким Тимбукту. Жители Тауата стараются всяческими способами, в отклонение от прямого пути, привлечь транспорт товаров через свой город.