СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГЕРМАН ВАГНЕР

ПУТЕШЕСТВИЯ И ОТКРЫТИЯ

ДОКТОРА ЭДУАРДА ФОГЕЛЯ

В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АФРИКЕ, ВЕЛИКОЙ ПУСТЫНЕ И ЗЕМЛЯХ СУДАНА.

II.

ОТ ТРИПОЛИ ДО МУРЗУКА

Отъезд из Триполи. — Аин-Сара. — Тагоновые горы. — Камни Скифов. — Каср Гуриан. — Бениолид. — Софеджин. — Развалины монастыря. — Енфад. — Земзем. — Бондшем. — Толагга. — Гаммада. — Римские развалины. — Сокна. — Черные горы. — Берберы и арабы. — Тинилькум. — Соба. — Родоа. — Вади Шерги. — Мурзук.

Наконец все приготовления к путешествию были покончены, и 14 июня 1858 г. было назначено для отъезда каравана. Но за день перед тем Фогель предпринял небольшую поездку верхом, при чем имел несчастие упасть с лошади и повредил [83] себе левую ногу довольно значительно, так, что это помешало ему на другой день отправиться в путь вместе с прочими. Итак караван двинулся вперед один, при чем было условлено, что Фогель, по выздоровлении, должен немедленно спешить за караваном чтобы догнать ого в Бениолиде.

Еще должен был остаться назади один из саперов Свенни, захворавший вследствие чуждого ему климата, но так опасно, что ему нельзя было и думать о продолжении путешествия. Врач уверял, что он не доедет живым до Мурзука, вследствие чего он и возвратился в Англию, а для того, чтобы заместить его, английский консул в Триполи, полковник Герман, обратился с просьбою к губернатору острова Мальты сэру Уильяму Реду, о присылке надежного человека, которому в таком случае следовало бы присоединиться в Мурзуке к прочим путешественникам.

Последствием этого несчастного падения было то, что Фогель пролежал в постели четырнадцать дней, не унывая, впрочем, духом. К 28 июня он на столько поправился, что мог уже опять сесть на лошадь. Вице-консул Рид сопровождал его до Бениолида. Таким образом Фогель простился и тем местом, где он нашел такое трогательное участие и такую теплую любовь, не будучи уверен удастся ли ему когда-нибудь опять приветствовать своих новых друзей.

Вместе с тем он должен был проститься и со всеми удобствами городской жизни, со всеми радостями, какие ему доставляли окрестности Триполи, не смотря на свои невыгодные стороны, и вообще со всеми теми преимуществами, которые свойственны землям вдоль берегов Средиземного моря.

Подобно тому, как в прославленной Италии, зреют в садах Триполи чудные прохлаждающие апельсины и лимоны, а возле красноватых ветвей гранатового дерева, распускается пахучая мирта. Густая зелень рожечников и тутовых деревьев тенью своею доставляет приятную прохладу. Персики и абрикосы зреют вместе с фигами и фисташками, и даже вино бывает очень хорошо, хотя оно и не любит слишком сильного [84] жара. Мили четыре на юго-запад от Лебиды, в Инсалате, получается довольно много вина, соперничающего с Марсавою. Вино это отличается не только замечательно прелестью, но и приятным ароматом и вероятно было бы еще лучше, если бы на приготовление его было обращено поболее внимания. Отличительным растением в окрестностях Триполи показалось Фогелю растение ricinus со своими большими, красными листьями. Фогель пишет, что куст этот находится там в таком изобилии, что добываемое из семян его врачебное масло могло бы очень хорошо служить предметом вывоза, если бы только нашелся кто-нибудь, кто бы захотел заняться собиранием этого растения. Кроме того в окрестностях Триполи, внимательный ботаник встретил и своих старых знакомых, напоминавших ему о его дорогой родине: Samolus Valerandi, которая так любит соль, и изящную, красивую, с голубыми цветочками Anagallis caerulea. Но с другой стороны он нашел, что плодовые деревья средней полосы Европы произрастают там с трудом, находясь в постоянной борьбе с чрезмерною жарою, и чахнут в губительном климате Африки. Яблоней и груш, правда, иного с садах Триполи, но плоды их не имеют никакого сходства с прекрасными плодами Европы. Они тверды, водянисты и с [85] трудом могут быть употребляемы и пищу, при чем даже лучшие, только что ввезенные, породы груш вырождаются уже через два или три года. Что касается до вишневых деревьев, то их во всем Триполи только три, из коих одно находилось в том саду, где жили слуги Фогеля, так что ему досталось-таки шесть вишен. Чудные каштановые деревья, так часто попадающиеся в Италии, не существуют в Триполи вовсе, взамен коих очень хорошо растет картофель, который бывает очень велик и вкусен.

Так называемые южные плоды: лимоны и апельсины, равно и рожечники не заходят далее береговой полосы, так, что едва путешественник оставит за собою городские сады, окруженные заборами из колючих опунций, и его оливковые плантации, как уже повсюду ощущает преобладание пустыни. На юге от финиковых рощ, окружающих западный берег озера Аин-Сара, тянется широкая песчаная равнина, около мили в поперечнике, с холмами сыпучего песку, лишенными всякой зелени и всякой растительности. Кое-где только удается человеку, на самом краю пустыни взлелеять какой-нибудь плод, как напр. арбуз, очень приятный и вкусный подарок, заменяющий иногда, редко встречаемую и не совсем вкусную, воду. Арбуз не требует искусственного орошения, потому что сильная роса, какая бывает в тех странах, вполне достаточна для этого растения — верблюда между растениями. Семена арбуза, сажаются в песок и когда они пустят отпрыски, то молодые растения покрываются слегка хворостом для защиты от слишком сильных лучей солнца: после того они уже начинают виться беспрепятственно и дают плоды, доходящие до 150 фунтов веса. Вместе с ними произрастают здесь иногда и дыни.

По ту сторону песчаных холмов, достигающих значительной вышины и направляющихся с востока к пустыне Эль Митамта Теруггурт, тянется, на протяжении шести часов пути, широкая равнина, которая совершенно волнообразно то поднимается, то понижается понемногу и отличается плодородною почвою. Весною после оживляющих зимних дождей, когда поля ячменя покрываются свежею зеленью, испещренною разными цветами, [86] вид этой равнины бывает очень приятен; но в половине лета, когда проезжал через нее Фогель, глазам его не представлялось ничего, что могло бы доставить им приятное отдохновение после ослепительного блеска палящего солнца.

В вади Мельги, ущелье, имеющее выход к северу, путешественники начали постепенно подниматься на террасы Тагоновых гор. Голы и неприветливы показались ему эти высоты, — известняковые и песчаные утесы, усеянные многочисленными обломками камней, без растительности, доставляющей прохладу, и без присутствия человека, придающего в других странах оживление и горным местностям.

Тагоновые горы, достигающие средним числом до 1000 футов вышины, составляют только часть обширного хребта гор, который начинается около Лебиды, милях в тридцати на восток от Триполи, первоначально направляясь с востока на запад, затем недалеко от вади Мельги, поворачивая к югу, но потом миль через двадцать опять принимая прежнее направление к западу. Восточная часть вообще ниже и редко возвышается более 800-1000 фут., пересекая благословенную область Мезелатскую, повсюду славящуюся своими роскошными полями и плантациями деревьев, с которыми наши путешественники имели случай ознакомиться во время своей поездки в Лебиду. Там на склонах холмов зеленеют просторные рощи олив, там возвышаются многочисленные пальмы над каменными домиками трудолюбивых поселян и их садами, обсаженными кактусами и изобилующими столь драгоценными луковицами. К несчастию, иго, наложенное на трудолюбивый народ нынешними повелителями этой страны, слишком тягостно, и не позволяет довести обработку полей до той степени, на какой она находилась в прежние времена. Правительство собирает налоги не с дохода от полей и плантаций, а с числа деревьев, так что еще следует удивляться, что не смотря на все это, между старыми деревьями встречаются еще многочисленные молодые подростки. Что касается до долинообразных ущелий, идущих в длину на целые мили — до вади, которые тянутся между склонами гор, [87] то их характер и их значение для культуры тогда уже большей частью изленились. Прежде свободные берберы, обитающие в тех местностях, возводили и долинах многочисленные и обширные сооружения, служащие для того, чтобы задерживать воду, быстро набиравшуюся там во время дождя, чтобы поднимать ее посредством крепких плотин и, при помощи каналов, отводить ее в сторону для орошения плантаций, расположенных на возвышениях; теперь же все эти каменные постройки лежат в развалинах, а быстро наливающиеся горные потоки ниспадают вниз каскадами и опустошают долину, все разрушая, вместо того, чтобы оживлять! Местами, на значительном расстоянии видимы голые, белые утесы известняка, совершенно лишенные плодоносных слоев земли.

Горы Тагоновые, имеющие около десяти миль в длину, известны почти совершенным отсутствием деревьев. Только, в виде редкого исключения, встречаются кое-где у ручья, в каком-нибудь вади, группы финиковых деревьев или олив. На восточной же стороне горы Буель Асгар, касающейся караванного пути в Бениолид, удобные пастбища перемежаются с наносами из красного песку.

Весною, горные луга бывают покрыты зеленью и доставляют обильную пищу стадам кочующих арабов: разные виды ранункулов, называемых “шубботан", тюльпаны нежных цветов, и прочие породы лилий, вперемешку с луком, составляющим любимую пищу арабов, и разные другие травы — покрывают обыкновенно тогда возвышенности.

Когда Фогель проезжал через эти горы, большая часть всех поименованных здесь растений уже засохли: заметными еще оставались увядавшие листья тюльпанов, свидетельствовавших о своей минувшей красоте. Единственный несчастный экземпляр тюльпана составлял всю добычу ревностного собирателя растений. Красный песок, о котором говорено выше, в особенности годится для произрастания дынь и арбузов. Что же касается до направления ветров и до климата северной Африки, то на них имеют некоторое влияние Тагоновые горы. Вообще Фогель [88] заметил, что ветры, притекающие изнутри страны, изменяют здесь свое направление. “Ветер с суши, говорит он, “по здешнему гибли, т. е. горный ветер, начинается с утра, при восходе солнца, от запада, при пасмурном небе и сообщает солнцу красноватый цвет. К полудню он начинает дуть с юга, от 11 часов утра до 3 часов пополудни, при самой удушливой жаре, гоня перед собою густые облака пыли, не дозволяющие рассмотреть предметов в каких-нибудь ста шагах — потом появляется с востока и, делаясь понемногу, все слабее, к полуночи дует уже очень тихо с севера." От огненного дыхания этого ветра разрушаются и исчезают и последние следы зелени, сохранившейся после влажной зимы.

Но гораздо чаще, нежели остатки вымерших растений, попадаются там и сильнее поражают зрение путешественника, развалины некоторых построек, следы человеческой деятельности.

К сожалению, история сообщает нам очень мало сведений о жизни народов, обитавших в тех странах. Подобно тому, как ветер в самое короткое время заносит сыпучим песком следы прошедшего каравана, точно так сменяли здесь друг друга разные народы и племена с разнообразно-развитыми формами, не оставив после себя никаких письменных свидетельств, которые бы поведали позднейшим родам о судьбе их героев, о их радостях и страданиях. Путник, часто, в недоумении, останавливается перед остатками разрушенных городов и замков и перед развалившимися или еще сохранившимися гробницами и священными сооружениями, откуда спешат удалиться испуганные шумом его шагов каркающий коршун или голодный шакал.

Происхождение этих памятников различно, — различно по времени их существования и по происхождению от разных народов. Мили три на зюд-зюд-вест от того пункта, в котором караванный путь при Бу-Эль-Асгаре пересекает Тагоновые горы, возвышается Джебель Меид, обозначающий границу между областью Тагонскою и землею Гуриянскою. Базальтовая гора Джебель Меид представляет форму самого правильного [89] конуса, какую можно только себе вообразить: у восточного края окружающей ее возвышенности, поднимаются многочисленные маленькие вершины, живописно отделяющиеся с их темно-черным цветом и с их формами сахарной головы от находящихся вблизи ослепительно-белых известковых утесов, которых мягкий каменный грунт уже поврежден от действия погоды. Вся страна носит ясные следи давно минувшей продолжительной вулканической деятельности. В настоящее время горная плоскость предлагает животным только скудную пищу, но прежде эти страны, по всей вероятности, были обитаемы богатым народонаселением. Вся возвышенность покрыта обширными развалинами римского города, свидетельствующими, что эта местность была избрана могущественными римлянами для основания прочных колоний. Многочисленные горные вершины увенчаны развалившимися башнями и замками, напоминающими своею постройкой ту эпоху, когда вторгнувшиеся арабы еще праздновали свой цветущий период. В XIII столетии нашего летосчисления, арабские князьки настроили из развалившихся римских укреплений и величественных памятников разные замки, где и утвердились затем, положив таким образом, начало развитию рыцарства, перешедшего от них в Европу.

Но более всего поражают путешественника своею странностью некоторые каменные постройки, которые существовали, по всей вероятности, еще за долго до римского владычества и ныне служат единственными свидетелями, повествующими нам о богослужении самых ранних обитателей этой страны — берберов. Уже издалека путнику бросаются в глаза два высокие, четырехугольные, перпендикулярно стоящие столба, которые утверждены на фундаменте из огромных плит, образующих две ступени. На их верхушках покоится тоже в отвесном положения такой же огромный четырехугольный камень. Промежуток между отвесными столбами так узок, что человек может проскользнуть только с трудом. Вышина этих столбов около десяти футов, — на внутренней стороне их сделаны четырехугольные впадины, которые в обоих столбах находятся один против другого, а в [90] восточном столбе проходят совершенно насквозь. Самая нижняя из этих дыр отстоит от земли приблизительно на три фута, следующая на один фут выше, а третья на столько же выше второй. Верхний поперечный камень имеет в длину шесть футов и такого же объема, как столбы. Все три плиты из песчаника. Замечательно сходство этих столбов с столь известными кельтическими руинами при Стонегендже и Эвсрбери, в религиозном назначении коих нет уже более никакого сомнения. Недалеко оттуда находится несколько больших, плоских, четырехугольных камней из белого известняка, отличающихся какою-то особенною обделкою, и имевших, до всей вероятности, особенное назначение. Один из них походит на трон с высокою спинкою, но на поверхности его находится углубленный желоб, образующий четырехугольник. От этого желоба идет другой желоб, вдоль выдвигающегося вперед конца. Подобных камней, отчасти хорошо сохранившихся, отчасти же в обломках, разбросано там несколько кругом: судя по форме их, должно заключить, что они служили вероятно жертвенными камнями.

“Эти руины" говорит Барт, описавший их в подробности, “во всяком отношении замечательны. Всякий, кто будет осматривать их беспристрастно, должен прийти к заключению, что они имели какое-нибудь религиозное назначение; из обыкновенной же обыденной жизни человека нельзя ничего придумать, для чего они могли бы быть назначены. Правда, в небольшом расстоянии оттуда находятся другие развалины, но по-видимому без всякой особенной связи с вышеописанными, и на эти руины должно смотреть как на принадлежащие к особому зданию. Много камней, вероятно, было растащено в позднейшее время, хотя я, впрочем, во время моего пребывания в этой замечательной местности и не был в состоянии отыскать следы какой-либо определенной ограды. Поэтому я полагаю, что место это, первоначально, было окружено легким деревянным забором."

Между тем, как в кельтических руинах камни стоят попарно около священного места, образуя широкий круг, — столбы Тагоны, кажется, уже с самого начала стояли по одиночке. [91] “Известно вообще", продолжает Барт в своем описании этого замечательного памятника, “что древними изображениями идолов были столбы и камни не только круглой формы, как символа творящей силы, но и четырехугольные. Точно также хорошо известно из примера, представляемого столбами в Оне и Гелиополе, далее обоими знаменитыми столбами Иакина и Боаса перед входом в храм Соломона, а также обоими столбами финикийского Мелькарта в Гадесе, — что владычествующее божество часто изображается парою таковых столбов. Кроме того понятно, что пара массивных столбов или колонн с положенною поперек них массивною плитою очень годится для символического выражения крепости и вечной неизменяемости мирового порядка. Может тоже статься, что самое название главного божества языческих берберов «Анум» имело действительно, как предполагает Моверс, первоначально значение «держателя». Я впрочем этим еще не говорю, что идея божества действительно изображается этой парою столбов. Совсем напротив, в [92] то время, когда я осматривал эти руины, мне представлялось, что это солнечные часы, в которых только вертикальное начало соединено вместе с горизонтальным. Но что эти столбы не были назначены для того, чтобы служить обыкновенным проходом, даже если бы они и составляли часть более обширного здания, на это ясно указывает незначительность промежутка. Мне даже, кажется, что можно будет допустить предположение, принимаемое также для объяснения подобных устройств в кельтических памятниках, что этот узкий проход служил вместе с тем и очистительным подготовлением для совершавших жертвоприношение, для того, чтобы дать им приготовиться к такому священному действию: сжимающее дугу впечатление, производимое этим проходом, должно было непременно еще более увеличиться от высоко-благочестивого значения, какое ему придавалось. Даже в местах христианского и магометанского богопочитания не безызвестны подобные обыкновения, и существующий в знаменитой Дьяме в Керуане очень схожий обряд, вероятно, происходит от какого-нибудь древнего обычая тамошних туземцев".

Как ни грубы эти камни вообще, тем не менее с удивлением замечаешь на них разные искусственные украшения, свидетельствующие о вкусе и способностях их виновников. Очень возможно даже, что украшения эти прибавлены римлянами к найденным уже ими готовым памятникам.

Для историка представляет особенно высокий интерес сравнение этих древних памятников, коих очень много попадается в горах Тагоновых и Мезелатских, с совершенно подобными же памятниками в других отдаленных странах. Кроме вышепоименованных памятников на британских островах, такие же часто были находимы в различных частях Индии, особенно в горах Гата, в Кавказских горах, в южной России, на южном берегу Аравии и, по отзывам некоторых, в стране Сомалийцев. Такое совпадение может быть объяснено тем, что все поименованные первобытные пароды, для выражения своих религиозных чувств посредством построек, прибегали к [93] одним и тем же формам. С другой стороны напротив, сэр Генри Раулинсон воображает видеть и этих почтенных остатках старины, подтверждение своих воззрений о далеком распространении скифского племени. Сравнительное языкознание подметило некоторые точки соприкосновения между народами индейских стран и кельтами, а между языком берберов и среднеазиатских народов коптское наречие кажется составляет переходное звено. Вследствие сего Барт предлагает все эти руины обозначать общим названием «скифских.»

Теперешние обитатели, к сожалению, знают очень немного об истории этих стран. Угнетаемые и притесняемые под владычеством турок всяческим образом, они поистине ведут самое жалкое и достойное сожаления существование. С злобною ненавистью в глазах указывают они заезжему чужестранцу места, где их отцы проливали кровь свою в борьбе против их теперешних притеснителей; горные утесы и вершины, где спасались бесстрашные защитники независимости, пока их не принудил к сдаче голод и недостаток воды, и другие ущелья, составляющие теперь любимое убежище пантер и гиен, где били пролиты целые потоки крови. Даже самая почва, рассказывают они в своем бешенстве, оскверненная присутствием недостойных, отказывает теперь в урожае: между тем, как прежде шафрановые растения, на хорошо обработанных полях, давали многочисленные отростки, теперь же подобный случай плодородия сделался необыкновенною редкостью.

Отсутствие деревьев в области Тагонской смягчается в смежном с нею на западе Гурияне плантациями, разведенными в хорошо орошаемых вади. Пласты известняка и песчаника прерываются здесь, во многих местах, базальтовыми конусами, при чем первые, своими различными оттенками, переходящими от темно-бурого к ярко-желтому, придают обрывистым ущельям какой-то фантастический, дикий колорит, на котором приятно отражается зелень фисташковых деревьев. Горы Гурияна и лежащего далее на запад округа Джебельского (Иефремского) возвышаются до 2000 фут., а некоторые вершины даже до 2800 фут. [94]

Вследствие такого возвышенного положения здешняя зима замечательна особенным обилием дождя и суровою погодою. Когда Барт проезжал через эти страны, то ему пришлось сильно терпеть от суровости погоды. Термометр стоял утром нередко на 1-2° Ц., а один раз даже упал до 3°. Однажды утром все пространство было покрыто слоем снега около дюйма вышиною, — явление в высшей степени странное в такой части света, которая славится нестерпимым зноем!

Жилища туземцев, наполненные грязью и блохами, представляют чужеземцу, по большей части, более неудобное помещение, нежели его воздушная палатка. Вообще же жители держат себя, в отношении путешественников, очень недоверчиво и негостеприимно, считая их союзниками своих притеснителей турок. Ни один бербер не решится принять от путника какую-либо пищу, из опасения, что она отравлена, потому что турки довольно часто прибегают к этому средству для избавления себя от тех, кто им не по сердцу. Угнетенный народ, одушевляемый чувством мести, жаждет только благоприятного момента, чтобы сбросить с себя ненавистное иго; но будучи слишком испорчен и слишком слаб для того, чтобы действовать самостоятельно, он делает подобными частыми попытками, свою судьбу еще невыносимее.

С первобытными берберами смешались здесь и евреи, подобно тому как и в Марокко, так как многие племена берберов прежде исповедовали иудейскую веру.

Эти евреи устраивают свои жилища по большой части в стенах отвесных утесов и завели таким образом целые деревни с подземными жилищами очень оригинального устройства.

Правоверные повелители слишком заняты заботами о своем кошельке и о своих трубках и нисколько не думают обращать внимание на особенности покоренного ими народа, а еще менее изучать его характер и историю. Они ограничиваются только тем, что устраивают, в недоступных по возможности местах, крепкие замки, которые и снабжают войсками и провиантом. Один из значительнейших между ними Каср-Гуриян. [95]

Возвышаясь на отвесной скале и окруженный стенами и башнями, Каср-Гуриян напоминает собою средневековые замки, откуда суровые феодальные владыки предпринимали свои хищнические набеги. Под прикрытием этой крепостцы, еженедельно устраивается ярмарка, которую впрочем посещают очень немногие, потому что берберы охотнее отправляют свои произведения в отдаленный Триполи, где они гораздо менее подвергаются притеснениям и несправедливостям. Своим же, близ живущим, повелителям они стараются представляться как можно беднее, чтобы своим благосостоянием не возбудить их алчности.

В противоположность этим темным сторонам народной жизни, вади Раммуна, находящаяся у подножия крепостцы, представляет чудесную картину богато одаренной природы. Это тамошний рай — любимое место отдохновения тамошнего владыки; место это служит ясным доказательством того, какая роскошная жизнь может развиться в горах Гуриянских, если трудолюбию человека дана будет возможность надлежащим образом употреблять в пользу воды горных потоков. Вади тянется в направлении с юго-востока к северо-западу и узкою полосою обвивается около южного подножия горы; в верхнем конце ее, из известкового утеса бьет обильный источник воды, которая собирается в высеченном в камне резервуаре, а оттуда расходится по различным террасам, с великими усилиями проложенными вокруг отвесных скал; тут благодетельная влага распределяется на множество тонких жил и таким образом питает деревья, взлелеянные с великими заботами. В особенности роскошно и богато произрастают здесь гранаты подле голубоватых фиг и вкусный сладкий виноград, давший этой долине название «долины винограда».

Фиговые деревья, появляющиеся в горах Гуриянских и тем доставляющие им преимущественно перед пустынными местностями Тагоны, нигде не имеют такого важного значения, как в Иефреме. Все тамошнее народонаселение питается почти исключительно фигами, которые там играют такую же роль, как финики в более плоских местностях, а земляной миндаль во [96] внутренности Африки. Племена берберов в Иефреме питают особое предпочтение к разведению плодовых деревьев и их страна напоминает, так называемую, Кабилию в Алжирии. Даже необработанные долины производят растения и деревья, между коими господствующие суть Rhamnus Nabeca и Pistacia atlantica. Плод последнего дерева называется “гатуф" и очень любим. Эти дикие растения служат ясным указанием на то, какое изобилие плодов могло бы быть доставляемо многочисленными ущельями и долинами джебельскими, если бы жители, находясь в более благоприятных политических обстоятельствах, могли бы беспрепятственно предаться своему природному влечению. При настоящем же положении дел, здешние берберы разделяют печальную судьбу своих гуриянских и тагонских соседей. Их главный город Тагербуст, бывший, в прежние счастливые времена, довольно богатым, так что у многих из его жителей имелось не менее десяти невольников, превратился теперь в кучу развалин с какими-нибудь 25 жалкими хижинами, разбросанными вдоль ущелья. На юг от Тагербуста, на крутом утесе, возвышается страж всей страны — замок Каср-Джебель, невольно напоминающий, при мужественном независимом характере берберов, подобные же замки прежних швейцарских фогтов, с тою только разницею, что этим странам недостает настоящего Теля.

Так как, по случаю позднего времени года, Тагоновые горы не могли уже представлять большой добычи в ботаническом отношении, то Фогель обратил свое внимание на измерение высот. Возвышение озера Аин-Сара, к коему он приблизился в двух милях а югу от Триполи, найдено было им до 74 англ. фут. над поверхностью Средиземного моря. Источник Тольрас, находящийся в 1/2 милях к югу от Триполи близ караванного пути в Бениолид, лежит, как оказалось по барометрическим измерениям, на высоте 173 фут.; три мили далее на юг, у источника и марабута Сеяхских, почва возвышается до 407 ф. Далее он нашел, что Мульхеров проход лежит на высоте 704, а лежащий от него на восток холм на высоте [97] 1309, Мульхеров источник, в Тагоновых горах, на высоте 1089, а находящийся от него на востоке холм на высоте 1529 фут. над поверхностью моря.

Отсюда дорога, пролегавшая по южному склону горного кряжа, начала опять понемногу отклоняться в сторону, и Фогель нашел, что пункт Матер, в шести милях к северу от Бениолида, лежит на высоте только 1176 фут., зато находящаяся в 2 1/2 милях от Бениолида вади Ми-Мум опять выше на 60 фут., т. е. на высоте 1235 ф., а южный край Бениолидской долины, на который он благополучно взобрался вместе с своим спутником, на высоте 920 фут.

Бениолидская долина, в которой Фогель опять съехался с караваном, тянется с востока на запад на протяжении трех миль. За милю до восточного конца своего, она образует изгиб и со всех сторон окружена беловато-бурыми высотами, состоящими отчасти из известняка, отчасти же из вулканических пород. Более всего базальт содержится в южном склоне. Южные цепи холмов возвышаются не более как на 400 фут., а те, которые находятся с северной стороны, имеют какой-то дикий вид. Над известняком, по словам Удпе, всегда лежит толстый слой пузыристой лавы. С вершины южных холмов видна черная, печальная равнина, простирающаяся за пределы далекого горизонта.

Самый высокий пункт между этими холмами Джебель Хулат, высота, коего доходит приблизительно до 600 фут. Бока его все взорваны, изрыты и покрыты огромными глыбами известняка, что почти допускает предположение о действии вулканических сил. Впрочем гораздо вероятнее, что это раздробление произошло вследствие выветривания, вследствие коего разрушились более мягкие и глубже залегающие слои известкового туфа, по большей части содержащие в себе хорошо сохранившиеся многочисленные остатки морских раковин, в особенности устриц и других раковин. Вследствие такого разложения, верхние более твердые пласты лишились прежней опоры и, обвалившись вниз, разбились в куски. Кучи поваленных камней указывают [98] могилы несчастных путников, которые, по рассказам жителей, были раздавлены обвалившимися обломками.

Тем благословеннее и плодороднее является сама Бениолидская долина, где в ущельях зеленеют многочисленные кусты акаций, и 27 источников бьют из камней, в которых скопляется собирающаяся из окрестностей в течение целого года вода, просачивающаяся сквозь пористые пласты известняка. Воды эти питают обильные пальмовые леса и плантации олив, из коих последнее дерево достигает на юге до 31° 44' северной широты. С ним исчезают и кактусы опунтиев, называемые у арабов «фиги христиан». Теплый и постоянно сухой климат на берегах Средиземного моря так благоприятен для этого первоначального средне-американского растения, что оно там хорошо произрастает не только под влиянием заботливых рук человека, но и даже часто встречается в диком состоянии на голых утесах и каменистых отлогостях. Место дождя, падающего там очень редко, заменяет обильная ночная роса, над которою Фогель делал наблюдения вплоть до небольшой цепи холмов за четыре мили до Сокны.

Оба края Бениолидской долины покрыты многочисленными селениями; на выдающихся утесах возвышаются замки, из коих некоторые находятся в развалинах, а другие в хорошем состоянии и снабжены турецким гарнизоном. Фогель делал свои наблюдения у южного края долины, при селении Дагур-Зебаре, от которого через милю к западу лежит турецкая крепостца. Число жителей этой плодородной страны, принадлежащих к арабскому племени Урфила (у Лайонса - Орфилли) простирается, по мнению его, до 5000 человек. Кроме ухода за плодовыми деревьями, жители занимаются в особенности разведением верблюдов, число коих, как утверждают, простирается до 12000. Многие из жителей Урфилы занимаются кое-какими промыслами, которые они содержат в тайне от турок, как напр. приготовлением пороха, который впрочем очень посредственного достоинства и который они продают по 20 зильбер-грошей за фунт. Для получения надлежащего угля, они употребляют в [99] дело часто встречаемое здесь колючее растение, коего листья имеют много сходства с нашим боярышником.

После кратковременного отдыха, Фогель отправился далее на юг; дорога его пролегала через долину, постепенно склоняясь вперед. На другой день он уже достиг отстоящей оттуда на 7 1/2 мили вади софеджинской (Софеинской у д-ра Барта) в том месте, где ее почти совсем заграждает гора Гелла-Си-Амселам, имеющая 400 фут. высоты.

Софеджинская долина составляет самый плодородный уголок во всей провинции Триполи. Гранича на севере с низменными песчаными холмами, на юге с вышепоименованным кряжем известняка, она тянется с востока от Сонтана у залива Сидрского, между Мессуратою и Изою, на западе вплоть до Мисду, имея в ширину средним числом около двух миль. Ее главное направление идет от юго-запада к северо-востоку. Во время периода дождей, вся долина покрывается водою, которая потом уходит в почву, доставляя таким образом на долгое время питание для растений. Верхняя часть вади изобилует пальмовыми рощами и фиговыми плантациями; в местах же невозделанных изредка встречаются pistacia atlantica и группы rhamnus nabeca. Около Мисды растут в изобилии оливы, — затем родится сам сот: в средней части ячмень, а в южной пшеница, но ближе к морю преобладают опять финики. Вообще вади Софеджинская, с давних пор уже, славится у арабов своим плодородием, так что по поводу ее были сочиняемы даже стихотворения, и различные имена, которыми ее называют, все относятся к ее произведениям: Тин значит «фиги», Базин — пирог или пудинг из муки, а Вашин — вкусное тесто из фиников.

К сожалению, обработка полей и здесь стоит на очень низкой степени вследствие вечных ссор арабов и берберов и вследствие невыносимого ига турецкого владычества. Обширные пространства, носящие ясные признаки заботливости человека, лежат теперь необработанными и покрывшись кустами терновника. Многочисленные водопроводы высохли, источники засыпаны [100] наносным песком, а дома и замки разрушены. В Мисде, через. которую пролегает караванный путь из Триполи в Мурзук, пересекаемый торговою дорогою, идущей от Гадамеса, находилось, во время проезда через нее Барта, только три коровы, служившие для того, чтобы встаскивать из источника воду для орошения полей. В главном городе этой страны, окруженном стенами с зубцами, нашлось только сто мужчин способных носить оружие. Слабым остатком прежних времен был только монастырь (Сания) с восемью священными голубями, в котором жил какой-то благочестивый марабут. Здесь тоже встречаются многочисленные развалины римских замков и арабских башен.

Между этими руинами Софеджинской вади, обращают на себя особое внимание развалины, составляющие, без всякого сомнения, остатки христианского монастыря и служащие неопровержимым доказательством, что там по крайней мере до 12 столетия существовала христианская община, вероятно под покровительством какого-нибудь могущественного арабского предводителя, подобно тому, как мы и в настоящее время встречаем в других магометанских странах христианские колонии и монастыри. Магомет сам повелел оставлять неприкосновенным ревностных монахов и священников; притом в прежние столетия всегда были посвящаемы особые христианские епископы для этих стран внутренней Африки.

В настоящее время Софеджинскую вади населяют: Гаптарары, Синтаны и Уелад-бу Саефы, в частях же диких и запущенных пасутся газели и страусы. Впрочем и мелкие животные, при такой богатой растительности, обнаруживают очень разнообразные формы; жаворонки и прочие маленькие птички, питающиеся мучнистыми зернами различных трав и хлебных растений; на ветвях деревьев неподвижно восседают удивительные хамелеоны, с быстротою молнии ловящие порхающих вокруг них жуков своими липкими языками, похожими на дубинки; а в песке ползают ящерицы.

По измерению Фогеля, Софеджинская вади возвышается над поверхностью Средиземного моря на 270 футов; отсюда дорога [101] опять идет вверх, поднимаясь к плоскости, образуемой известняковыми горами южной стороны. Эта горная цепь имеет окало полумили в ширину. Близь нее находится источник Энфад, окруженный римскими развалинами, а через несколько часов открывается и вади Земземская, идущая в одном направлении с Софеджином и имеющая около девяти миль в ширину. Небольшой земляной горб, имеющий 50 фут. вышины, отделяет ее от вади Беийской, которая тоже тянется в направлении от юго-запада к северо-востоку. В расстоянии одной мили к востоку и к западу от того места, где дорога пересекает возвышенность, разделяющую вади Земземскую от вади Беийской, находятся источники горькой воды, носящие тоже название земземских. Кроме же сих источников и источника энфадского, между Бениолидом и Бондшемом нет более другой воды и вообще нет населенных мест. Наконец через несколько дней пути по безотрадной пустыне, Фогель достиг оазиса Бондшема, лежащего под 31° 15' с. шир.

Долину Бондшемскую замыкают со всех сторон бесчисленные небольшие холмы, представляющиеся издали искусственно набросанными окопами. Но и здесь глаза нигде не отдыхают на свежей мураве лугов или на зелени деревьев. Ослепительно-яркие лучи солнечного света, отражаемые известняковыми и гипсовыми утесами, неприятно и болезненно поражают зрение путешественника. Все дно долины покрыто известковыми и гипсовыми обломками, находящимися и различных степенях выветренности. Более или менее удачно сохранившаяся скорлупа гребневых раковин (pecten), теребрателей, или заключенных в каменных пластах или выдающихся наружу, довольно ясно свидетельствует о том, что почва эта когда-то была омываема волнами океана. В кучах осыпавшегося известняка блистают кристаллы гипсового шпата; и только в благоприятное время года, когда дождевой ливень смачивает песок и каменистую почву, на ней появляются какая-нибудь золотая травка (Senecio), ила гераний (Geranium) или же полевая гвоздика (Statice). [102]

Над белыми холмами известняка возвышаются другие горы песчаника темного цвета, который со временем выветривается и образует сыпучий песок.

Местечко Бондшем не велико и насчитывает едва до 120 человек жителей. Близь него возвышается крепостца, а вокруг хижин лепится несколько несчастных садиков, наполовину занесенных песком. Источник довольно значительно зарос нашим родным тростником (Arundo Phragmites). Вообще же вода во всех источниках этого оазиса не представляет особенной приятности; кроме того, что она солоновата, она еще действует как слабительное, что вдвойне неприятно для путешественника, ослабленного разными трудами и скудною пищею. Жители разводят в своих садиках небольшое количество хлопчатника, в обоих видах: как кустарник и как траву (gossypium arboreum и herbaceum). Впрочем скудная почва не дозволяет разводить хлопчатник в обширных размерах; едва удается собрать столько, чтобы в случае нужды можно было сделать себе подушку или матрац. Местечко Бондшем основано в 1843 году Махмудом Пашою, который всем, кто только там желал селиться, обещал свободу от податей, имея при этом главною целью прогнать разбойников, которые постоянно рыскали в соседстве, скрываясь по большей части в одном старом замке, лежащем на восток от этого места.

Особенно замечательно это местечко для естествоиспытателя и для путешественника в том отношении, что начиная от этого пункта далее к югу нет более блох: 31° с. шир. составляет южную границу существования этого интересного зверька; в центральной же Африке только в двух местах — в Куке и Тамкале — встречали Барт и Фогель этих мучителей. За то в Бондшеме Фогель жаловался на бесчисленных мух, которые не довольствовались тем, что мучили путешественников на месте их нахождении, но обыкновенно еще сопровождали их довольно далеко. «Целые рои мух» рассказывает Барт, «провожали вас отсюда, скрываясь, во время поезда, под брюхом верблюдов или сидя на них, а вечером наполняли собою все палатки. [103] Впрочем большая часть их поколели еще не достигнув Сокны. Странно, что из этого последнего местечка, тоже изобилующего комнатными мухами, ни одна не отправилась с нами, как будто бы они знали, что перелет через черные горы и лежащую за ними пустыню превзошли бы их слабые силы».

Бондшем лежит уже в провинции Фессанской; но и здесь, среди безжизненной пустыни, были основаны Римлянами колонии, чему служит доказательством довольно хорошо сохранившаяся арка в Бондшеме, на обеих сторонах которой находятся четырехугольные башни. Милях в двадцати к западу от этого места, тоже находится много остатков из времен римского владычества. Вади Толагская образует там северную границу великой Гаммады, этой пустыни в пустыне; там, где ближайший, прямо идущий с севера на юг караванный путь разделяется на два рукава, пролегая затем через самую пустынную из пустынных местностей, еще и теперь стоит массивно выстроенная арка близь развалившегося местечка “Гария эль гарбия.“ Надпись, сделанная арабами во время постройки сторожевой башни, но снятая с римских ворот, свидетельствует, что здесь находилось местопребывание римского отряда и что эти укрепления принадлежат по крайней мере 232 и 235 годам по P. Хр. — времени царствования Марка Аврелия Севера (Антония или Александра).

Местечко Гария прежде пользовалось значительным благосостоянием, но хищнические урфила были причиною его упадка. Отряды этих хищников беспрерывно сторожили вблизи города и нападали на одиноких жителей, отваживавшихся выходить за городские ворота. Немногие, еще остающиеся там, жители питаются плодами пальм, коих там от 300 до 350 деревьев, и немного возделывают пшеницы и ячменя. Впрочем, так как вода в этом местечке слывет нездоровою, то караваны избегают его. Хищничество урфила было причиною также и того, что прямой караванный путь из Триполи в Мурзук был переведен далее на восток через Бондшем и Сокну, тогда как прежде он пролегал преимущественно через Гаммаду. [104]

Упоминаемая нами часто Гаммада, т. е. прокаленная, есть не более как скалистая возвышенность, простирающаяся от севера к югу на шесть дней пути, т. е. около 30 миль. Поверхность ее возвышается к Редмь эль Эрбу — признаку каменных насыпей, — до абсолютной высоты в 1450 фут., понижаясь за тем постепенно к северу и югу. Северная граница находится немного севернее 30 градуса, а южная сторона, крутая и обрывистая, достигает 28° с. шир. Эта огромная масса скал состоит из точно таких же каменных пород, как и те, о которых мы упоминали по поводу Бондшема. Поверхность состоит из выветрившегося известняка, местами перемешанного с хрящом к с кремнеземом; также попадаются полосы сыпучего песку, встречаясь гораздо чаще на юг от “признака каменных насыпей", вследствие чего это обширное пространство носит название «эль Гомра» т. е. “красное". Внизу под зыбким известняком лежат слои мергеля, а еще глубже залегают пласты глины, перемежающиеся с массами гипса; основание же всего этого горного кряжа образует мощный слой черного песчаника, который на первый взгляд до того походит на базальт, что можно даже обмануться, и который только на свежем изломе обнаруживает свое настоящее свойство. Цветом же своим он обязан богатому содержанию железа. Но особенно ясно выказывается строение Гаммады на ее обрывистом, изрытом южном крае, по которому спускаются дикие тропинки «к источнику» (эль гасси); источник этот точно также единственный источник в целой Гаммаде, как и она единственная между пустынями. Эль Гасси ничего больше, как источник, обильно снабженный хорошего водою и лежит на высоте 696 фут. выше поверхности моря, т. е. на 760 фут. ниже высшей точки Гаммады. Близь него нет ни одного дерева, на одного кустарника, а попадаются только кое-где развалины стен, составляющие остатки прежнего караван-сарая, где и теперь еще заметны следы 20 отдельных покоев. Нападения урфила были причиною его упадка.

Гаммада не совсем еще лишена дождя. Зимою ночи бывают очень холодны на возвышенности, и во время этих [105] продолжительных ночей, возвышенность, ничем не защищенная, только охлаждается, при чем температура понижается на несколько градусов, тогда как в летнее время, в полдень зной бывает невыносимой. Дождевые ливни, орошающие Гаммаду, не доставляют ей большого охлаждения вследствие отсутствия плотности в ее слоях. Только немногие растения в состоянии вынести такие резкие противоположности в теплоте и в продолжительной засухе. Чаще всего попадаются травяные растения в углублениях и в плоских долинах, которые тянутся на большом протяжении, направляясь преимущественно с востока на запад. Впрочем это по большей части такие растения, для развития коих достаточно нескольких недель: между ними встречаются гутуф и ретеп, род змеиного корня (vincetoxicum). В одной из таковых вади растет особого рода кустарник, называемый у арабов “эль джедерия". Группа изуродованных пальм и одно тальговое дерево были единственными растениями из более высоких пород, какие путешественникам вообще удалось встретить в течение шести дней утомительной езды. Приятную перемену, при однообразной, мучной пище, с прибавлением вонючей соленой воды и немногих фиников, составляют довольно часто [106] попадающиеся там трюфели. Точно также бедна и животная жизнь в Гаммаде. Одна только маленькая зеленая птичка, похожая на нашу овсянку, приветствовала остановившийся для роздыха караван. Птичка эта, точно нищий кормится преимущественно от проходящих караванов, собирая разных насекомых с ног верблюдов. Между каменьями ползают ящерицы или букетаты у арабов, которые их преследуют без всякого сожаления, считая их очень ядовитыми. Но на чем основано такое мнение арабов о ядовитости этих животных, это неизвестно ближе. Очень возможно, что этот обитатель пустынь схож, а может быть и тождествен с животным, которое у арабов называется гардун (stellio vulgaris) и которое часто встречается в Египте в кучах развалин, а также в северо-африканских пустынях. Гардун нисколько не ядовит и неопасен и, при приближении человека, немедленно спасается в расселины камней, — но несмотря на это, арабы ненавидят его и истребляют повсюду. Эта ненависть к гардуну, говорят, происходит вследствие его привычки, в то время, когда он сидит, де трогаясь, производить быстрое кивание головою; магометанские странники имеют дикую идею, что гардун поднимает их на смех, подражая своим киванием движениям головы, которые правоверные делают при совершении молитв. Туловище гардуна имеет около фута длины также как и хвост; при этом толстая черепахообразная голова этого животного и оливково-зеленый цвет его кожи, отливающей вообще черными пятнами, а на брюхе желтый, придает ему какой-то подозрительный вид, значительно увеличивающий отвращение, вообще питаемое человеком к животным этой природы.

Когда Ричардсон с Овервегом и Бартом проезжали через Гаммаду, их поезд провожали горные ласточки, которые, во время холодных дождевых ливней и при сильном ветре, скрывались в палатки путешественников, ища убежища между расставленными там тюками и другими вещами, но не надолго, потому что палатки были срываемы ветром.

Северная окраина Гаммады поднимается не так круто, как южная. Начиная от вади Толагской, в которой растут: божье [107] дерево (Tamarix), гурдоковое дерево и сандальное дерево (rhamnus nabeca), и источника Табониэ, вода коего впрочем не совсем хороша, постепенно поднимается покрытые травою вади Лебаерек и вади Шак, вплоть до холма Лебаерек, где путешественник вступает наконец в пределы ужасной Гаммады, кидая, по установившемуся обыкновению, камень на целые кучи уже набросанных камней. Здесь, у пределов пустыни, в нескольких часах от вышепоименованных остатков римской крепости Гария эль Гарбия, возвышается еще довольно хорошо сохранившаяся гробница, может быть означающая то место, где покоятся начальники этой крепости. Гробница эта состоит из трех этажей и не лишена различных богатых украшений, так что и в другой, более населенной стране, обратила бы внимание путника своим архитектурным изяществом.

“Одиноким светочем могущества и образования", говорит д-р Барт, “является этот памятник среди пустынной возвышенности, не могшей по всей вероятности устрашить завоевателей древнего света, подобно высеченной на камне грамоте из времен более развитой жизни

При таком изяществе и такой художественной оконечности этих памятников не удивляешься, что грубые обитатели этих стран, неспособные к художнической деятельности, смотря на них, как на [108] изображения богов или как на места религиозных церемоний и обнаруживают, в отношении их какой-то страх, уверяя, что близь них находятся любимые местопребывания неприязненных духов и демонов. Даже просвещенный европеец, останавливающийся перед этими зданиями в пустынной глуши, далеко от образованной жизни, ощущает какое-то особенное чувство страха; невольно посматривает он на свое оружие и недоверчиво оглядывается по сторонам, стараясь между тем набросать в своем путевом кипсеке очертание этого замечательного памятника.

Восточная часть Гаммады граничит с долиною, у северного конца которой лежат Бондшем, а у южного город Сокна. По этой долине Фогель направился с своими спутниками прямо с севера, на юг. Дорога пролегала попеременно по хрящевому грунту и между песчаными холмами. Куски гипса и железной руды, равно куски плохого опала и агата покрывали почву по дороге к отстоящему оттуда в трех милях одинокому холму известняка, который поднимается до 70 футов вышины и, за, свою странную форму, называется у туземцев “Базиновая чаша." Милях в десяти оттуда на юго-восток у подножия цепи холмов (пересекаемой дорогою и образующей род прохода, хормут эль малле, т. е. отверстие для толпы; место это называется дорога или вади Бунагская), находится подобная же скала, вышиною в 120 фут., называющаяся палаткою (хиема).

К югу от Бунагской вади начинается опять каменистая пустыня, граничащая на восток с цепью гор, которая тянется параллельно к дороге на протяжении почти четырех миль. Миль пять перед тем, не доходя до Сокны, дорога проходит через восточную часть горной цепи, которая тянется по направлению от норд-норд-веста к зюд-зюд-осту. Миновав первые из сих гор, возвышающиеся до 200 фут., путешественники встретили наконец в небольшой долине, лежащей в стороне, источник Тмад эль Тар с первою водою, которую им довелось видеть по выезде из Бондшема. Тмадом называется у арабов всякое место, где по снятии песка находят воду. [109]

Наконец, миновав небольшую долину и пальмовый лес, караван увидел перед собой расположенный в котловине город Сокну. Кругом ее всех сторон возвышаются Черные горы (Сода, а у Лайона — Суда), образующие к востоку от меридиана Сокны совершенно плоскую возвышенность, которая, при темно-голубом цвете своих пород, имеет обманчивое сходство с морским горизонтом. Город выстроен хорошо и имеет около получаса пути в окружности; он окружен красиво сохранившеюся стеною с восемью воротами, и царствующею в нем чистотою и довольством приятно поражает зрение путешественника. До сорока источников, температура коих, по измерениям Фогеля, 32^о Ц., снабжают город и его сады достаточным количеством воды, вследствие чего там постоянное изобилие плодов и в особенности фиников. В каком значительном количестве разводятся здесь эти деревья, можно себе составить понятие по тому, что их и теперь еще находятся до 70000 деревьев, тогда как в 1829 г., во время осады Сокны Абд-эль-Гелидом, солдаты его, в течение только семи дней, вырубили до 43000 этих дерев. Здесь в садах Сокны под 29° 4' с. шир. находится южная граница распространения тутового дерева в Африке. В городе около 2500 жителей, пользующихся значительным довольством вследствие плодородия окрестностей города и своей торговой предприимчивости. Они принадлежат к племени берберов и говорят на особом берберском наречии, встречаемом на расстоянии трех дней пути далее по дороге в Бенгази у соседних Фок-ганцев. Еще Денэм хвалил радушный характер жителей Сокны. Дом, в котором он жил в 1822 г., состоял из двора 18 фут. в квадрате, к которому примыкала небольшая темная комната, куда вели две ступени, — идиллическая простота! Главное дело заключается в том, чтобы двор представлял достаточную тень, потому что на нем проводят большую часть времени — отдыхая на разостланных циновках, или принимая посещения.

Женщины в Сокне одеваются, почти также как и в Триполи: в широкие шелковые или бумажные платья, часто [110] полосатые, и украшают уши большими серебряными кольцами, равно и руки и ноги. У недостаточных, серебро заменяется стеклярусом или рогом.

Во время своего пребывания в Сокне, Денэм имел случай присутствовать на свадьбе одного богатого туземца. Рассказ его об этом представляет в привлекательной картине тамошние веселые нравы.

Обручение, рассказывает он, бывает всегда за год перед свадьбою, а главное торжество накануне свадьбы. Утром в день свадьбы начинает играть музыка, ограничивающаяся волынкою и двумя небольшими барабанами, — это подносится серенада жениху и невесте. Затем жених надевает праздничный наряд и отправляется щеголем по улицам города, сопровождаемый и старым и малым. Между тем, в доме невесты собираются ее подруги, в блестящих нарядах и рассаживаются в углублениях стен, заменяющих окна и выходящих на улицу. Когда все усядутся по местам, равно и самая невеста, плотно закутанная в покрывало, тогда вывешиваются с крыши дома, но так, чтобы они почти касались земли, платья невесты, шелковые рубашки, шали, шелковые шаровары и тонкие покрывала. Тогда являются с приветствиями молодым начальники, в сопровождении музыки и одной или двух танцовщиц, выступая вперед медленными, мерными шагами. Таким образом они доходят до середины двора, при чем женщины приветствуют посетителей звуками: «Лу! лу! лу!»; последние отвечают им тем же и, положив руку на грудь, обходят кругом, имея при этом достаточно времени осмотреть всех красавиц, из коих редкая не приподнимет своего покрывала. Совершив круг, посетители передают свои подарки, которые выставляются на показ первою танцовщицею, при чем, смотря по ценности подарка, и сам податель удостаивается больших или меньших приветствий. В заключение все собравшиеся мужчины стреляют из пистолетов, а женщины в ответ на это кричат: «Лу! лу! лу!». Перед самым закатом солнца невеста приступает к сборам, чтобы покинуть отеческий дом, и садится на верблюда, на котором помещается особого рода [111] плетеная клетка. Сидение это так завешивается мехами, шалями и прекрасными тканями, что особа, помещавшаяся в нем, вовсе незаметна ни для кого, между тем как сама может видеть все, что происходит вокруг нее. Все ее знакомые и родственники провожают ее за город, между прочим некоторые верхом и вооруженные огнестрельным оружием. Всадники производят разные примерные схватки, бросаясь друг на друга по двое и по четверо, и между тем как поезд двигается около города, стреляют из ружей вокруг невесты. Чем более израсходовано пороха, тем более чести для невесты. Для перемены, приближается по временам жених к верблюду невесты, окруженному негритянками, которые, к великому веселью зрителей, прогоняют его прочь с разными криками и визжаниями. Наконец поезд останавливается у жилища жениха; здесь обычай требует, чтобы невеста представилась удивленною и не соглашалась бы сойти с верблюда. Тут поднимается страшный шум: мужчины кричат, женщины визжат и только, после долгих усилий удается уговорить невесту вступить в дом жениха. В знак приветствия, жених и невеста кладут друг другу по кусочку сахару в рот, и таким образом совершается сладкое начало брачного союза.

И Фогель тоже праздновал в Сокне, хотя и не берберскую свадьбу, однако же все-таки праздник в сообществе самых преданных ему спутников, праздник, перенесший его воспоминанием в далекую родину. Он выпил здесь, в день рождения нежно любимого им отца, последний стакан вина, остававшийся от их маленького походного запаса, за здоровье далеко отсутствующих, в убеждении, что и они с одинаковою любовью вспоминают о нем.

Близь Сокны лежит несколько значительных местечек: эль-Ксер около 1 3/4 мили на восток, Гуа — 1 милю на север и Водан 5 миль на восток, в горах.

Фогель надеялся, в славящейся своим плодородием долине Сокинской, найти обильную пищу для своих ботанических коллекций, но, вместо того увидел, что по случаю позднего времени [112] года, все уже посохло и выгорело от солнца. Единственное, что ему еще удалось встретить в защищенном местечке под 8° северной широты, была садовая рута (ruta) и змеиный корень (vincetoaicum), и только очень немного других видов мог он распознать по некоторым высохнувшим остаткам. Высокие стебли пожженных злаков и целый ковер съежившегося тимиана (thymus) и чернобыльника (artemisia), показывали ему, какую богатую добычу мог бы он собрать месяца за три перед тем. В пределах Фесана дикая флора прекратилась вовсе, за исключением колючего растения из семейства мотыльковых Papilionaceae, служащего пищею для верблюдов и называемого у арабов агул. Агул (alhagi maurorum) имеет сходство с нашим известным хемитником (ononis), достигает, подобно ему, 1-2 фут. вышины и имеет на крепких стебельках обыкновенные, круглые как яйцо листики с несколькими острыми шипами у основания. В уголках, образуемых листиками, сидят небольшие пучки голубых мотыльковых цветочков, а из ветвей сочится сладковатая смола, твердеющая в небольших зернышках. Только очень крепкие челюсти и губы, защищенные роговатою кожею, дают возможность верблюду преодолевать такую колючую пищу. Кое-где попадались кусты божьего деревца, очень похожего на высокий вереса своими тонкими идущими вверх ветвями и своими нежными, почти чешуйчатыми листьями; сходство это еще более увеличивают розоватые, небольшие цветочки, образующие бутоны на ветвях. Это то самое растение, которое отделяет от себя манну и многими [113] признается за растение, которое доставляло хлеб израильтянам, во время их странствования в пустыне. Некоторые еще приписывают эту заслугу упомянутому наши выше агулу, На рисунке представлена в середине верхушка распустившейся ветки божьего деревца в настоящую величину: с) вид цветка сверху в шесть раз более естественной величины; b) вид его сбоку и с поддерживающим его листиком; d) созревший, но еще не раскрывшийся семенник в увеличенном виде, с засохшими лепестками; е) отделившееся семечко с перистым венком, значительно увеличенное.

В оазисе встречались одни только финиковые пальмы, около которых возвышались целые холлы песку, как будто грозящего поглотить и их. После роздыха в Сокне каравану пришлось взбираться на Черные горы. По скверной дороге, пролегавшей через поперечно идущую долину, караван достиг прежде всего источника Годфа, содержащего очень хорошую воду. Горы представляли величественный дикий вид, поднимаясь круто на 400-600 фут. над поверхностью окружающей почвы и блистая яркими оттенками. Толстые верхние слои, состоящие из песчаника, имеют черный цвет от содержащегося в них железа; цвет же нижних слоев переходит в бурый и в желтый. Верхушки гор сильно блистают голубоватыми оттенками, как будто покрытые графитом; этот черный цвет местами переходит в слабый желтый, а в черном цвете напротив, попадаются большие бурые и желтые пятна. Вершины имеют форму преимущественно низких тупых кадок, долины же по большей части или круглые или овальные, и повсюду замкнуты. Вообще, как рассказывает Фогель, все местоположение, при совершенном отсутствии растительной и животной жизни, странно как походит на кусок луны. Нижние слои гор состоят из известняка желтоватого цвета, почти исключительно образуемого остатками морских животных; но известковый камень, хотя и довольно твердый, скоро однако же выветривается от влияния воздуха, дождя и ветра. Камень этот крошится, при чем в нем образуются углубления. Вследствие сего верхние слои лишаются опоры и, не [114] будучи в состоянии долее держаться, с треском обрушиваются вниз, образуя бесчисленные каменные глыбы и остатки. В известняке попадаются тоже пласты гипса. Возвышенная цепь Черных гор имеет шесть миль в ширину. Единственное растение, попавшееся там нашим путешественникам было колокинт (соlocynthus). Это растение, имеющее сходство с огурцом, тысячами покрывало почву в долинах. Листья у колокинта грубы с глубокими разрезами, а цветки его, как и у наших огурцов, двуполые, так, что одни из них, содержащие только тычинки, отцветая, падают после зародышей плода и только из так называемых женских цветков выходят грубые кругловатые плоды наподобие дыни, которые хотя и не годятся в пищу, по употребляется тибунцами в виде лекарства при многих болезнях, Их кладут часов на двенадцать в молоко, которое потом выпивают, а зернышки, чтобы отнять у них горечь, мочат тоже в продолжении двенадцати часов и, поджарив, употребляют в пищу.

За Черными горами начинается пустыня Бен-Афиен (Серир Бен Афиен), простирающаяся до Ом-Эль-Абида, она совершенно второй экземпляр лежащей на западе Гаммады равнины, в которой полное отсутствие воды, растений и животных. Переезд Барта через Гаммаду отличался впрочем от путешествия Фогеля через Бен-Афиен тем, что первому благоприятствовало более прохладное время года, последний же должен был проезжать пустыню среди самого лета, а для того, чтобы ноги верблюдов не слишком страдали от раскаленной почвы, для переездов были выбираемы ночи.

Соляные озера встречаются еще при Сокне, за Черными же горами вся почва вплоть до Мурзука покрыта соляною корою; не смотря на то, однако же, и здесь есть источник с пресною водою при Ом-Эль-Абиде.

Близь городка Сигем, лежащего по направлению к югу, находится источник Темагинт, в окрестностях коего поселились несколько арабов из племени Уелад Слиманов и пасут своих верблюдов. Это беспокойное и хищническое племя [115] обитало прежде во владениях Триполийских; но потом они перешли на юг и главная масса их проникла даже до берегов озера Цада: несколько же небольших отделений расселилось в промежуточных пунктах. О судьбе этого народа будет рассказано далее в подробности.

В Фессане путешественник имеет много случаев для различных наблюдений над племенами, населяющими пустынные пространства северной Африки.

Судя по историческим преданиям, северная часть этого материка была населена племенами так называемых берберов, между тем как в Фессане обитало черное негритянское племя. Берберы были семитского происхождения и пришли вероятно с востока; вследствие последующих переселений родственных племен, смешавшихся между собою, они разделились на несколько новых поколений, имеющих между собою много сходства в телосложении, нравах, языке. Так они назывались либийцами, маврами, нумедийцами и т. д. На юге они распространились не очень далеко, потому что Варгола и Тауат еще находились во владениях черных. Прежние завоевателя северной Африки — римляне, вандалы и византийцы, щадили берберов или имошаров, как их собственно следует называть; вследствие сего они удержали за собою прежние свои обиталища по берегу моря и между тем как одни из них перешли к иудейскому вероисповеданию, другие сделались христианами. Гораздо значительнее были изменения, вызванные фанатическими арабами, которые по разным религиозным и политическим видам выказали величайшую нетерпимость. По мере того, как арабы начали прибывать с севера и востока, все в больших массах, племена берберов были в равной степени оттеснены на юг. Впрочем эти изменения мест оседлости происходили не разом, а в течении довольно продолжительного времени. Чувствительный толчок в этом отношении был дан в XI столетии египетским министром Ахмедом Бен-Али Эль Джерджерани, по советам которого много арабских семейств переселилось из Египта в страну берберов. Значительная часть стремившихся на юг берберов приняла [116] веру своих притеснителей, от чего они вероятно и получили свое прозвание туариков, т. е. людей, отказавшихся от своей веры. Но это название употребляется только арабами, сами же они называют себя имошарами. Еще и теперь не прекратилась вражда между племенами обоих пародов, завистливо следящих друг за другом и каждую минуту готовых воспользоваться удобным случаем, чтобы достигнуть перевеса над противником.

Арабы сохранили и в Африке, которая своими пустынями походит на их первоначальное отечество, по большей части свои прежние нравы и свой прежний образ жизни. Это дикое племя на половину пастухи, на половину разбойники, преимущественно худощавого телосложения и поражают своими выразительными, иногда даже прекрасными чертами лица. Гладкие, черные с блеском волоса их обрамляют темно-смуглые загорелые лица, а живые черные глаза обнаруживают легко возбуждающиеся, необузданные страсти. Но смотря на худощавость их телосложения, члены их обладают значительною силою мускулов и способностью к перенесению трудов; движения их быстры и ловки, и они любят объясняться с таким шумом и криком, с такими жестами и движениями, что если кто увидит толпу разговаривающих между собою арабов, непременно подумает, что они ссорятся между собою.

Правда, чужеземцу, воображающему у каждого араба встретить старинное столь хваленое гостеприимство, придется разочароваться не раз: тем не менее между зажиточными есть еще много таких, которые считают за особенную честь ухаживать за путешественником, просящим у них защиты. Восторгаясь деяниями своих предков, арабы с напряженным вниманием прислушиваются, сидя по вечерам на плоской крыше своего дома или у тлеющегося костра, к поэтическим рассказам и увлекательным импровизациям какого-нибудь туземного поэта. При каждом племени есть такие рассказчики, удивляющие даже образованного европейца быстротою речи, богатством красок своего [117] рассказа и страстностью, с которою они увлекают своих слушателей. С не меньшим сочувствием преследуют и слушатели ход рассказа, то громко смеясь и рукоплесканиями обнаруживая свое участие, то разливаясь целыми потоками слез.

Через 2 1/2 мили к югу от арабского кочевья при Тамемегинте наши путешественники достигли Себы, небольшого местечка, засаженного финиковыми пальмами, где лет двадцать перед тем поселился предводитель Уелад-Слиманов Абд-эль-Гелид, тот самый, о котором мы упоминали по поводу разорений, произведенных в окрестностях Сокны. Из числа 4000 жителей, бывших прежде в этом местечке, там теперь остается всего 400 человек.

В окрестностях Сокны поселилось несколько семейств из берберского племени Тинилькумов, питающихся плодами финиковых плантаций и произведениями своих стад, о которых они заботятся с величайшим тщанием. В особенности много у них овец и верблюдов, на которых она перевозят через пустыню разные товары для купцов фессанских. Племя Тинилькумов далеко пользуется хорошею славою за свою верность и твердую религиозность; все племя состоит из 350-400 семейств, из которых большая часть населяют пространство между Мурзуком и Ратом. Впрочем они все находятся в тесном союзе друг с другом и действуют с большим согласием. Вообще они, как у них уже говорится в пословице, «единодушны как мука, падающая через разные дыры сита в один и тот же горшок.» Между тем, как арабское кочевье, при блеске пылающего костра, изображает дикую картину поэзии пустыни, обиталище тинилькумов, в вечернем мерцании, представляет совершенно другую картину. При ясном солнечном свете чистенькие хижины с плоскими и с острыми коническими крышами блистают очень приветливо. Царствующая в них опрятность очень выгодно отличает их от нечистых домов арабов. Женщины очень приятны собою, деятельны и неутомимо заняты разными работами. Группы детей весело резвятся на [118] песке перед домами, а в некотором расстоянии от жилищ, на плоском холме, освещаемом белым светом луны, собираются на молитву мужчины.

Тинилькумы принадлежат к новой магометанской секте, основателем которой называют Могаммеда эль-Медани. Этот ревнитель основал при Мастрате монастырь, в распоряжение которого было предоставлено некоторое имущество, так что он имел возможность доставлять радушный приют многочисленным поклонникам, которые туда приходим, и таким образом приобрел иного приверженцев и проповедников для своего учения. Главная заслуга его учения заключается в том, что он отменил почитание умерших святых, стараясь через то возвратить магометанской религии ее первоначальную чистоту. Почитание же святых распространилось у имошаров потому так легко, что берберы вообще питают некоторый страх к покойникам. Произносить имя умершего считается величайшим нарушением хороших нравов, вследствие страха, что призываемый может явится, — поэтому у них существует обычай, если кто умирает, немедленно же давать ему другое имя. Таким образом умершие называются другими именами в том предположении, что новые имена им неизвестны и что произнесший их вслух не может нарушить могильного покоя мертвецов. Д-р Барт, имевший много случаев, во время своего продолжительного пребывания среди магометанских племен Африки, делать наблюдения над религиозною жизнью этих племен, утверждает, что, но мнению его, ислам обладает еще значительным запасом жизненности и что он очень радуется дальнейшему распространению этой строгой секты, но что он вместе с тем он не может удержаться от порицаний, видя, что магометане бывают иногда равнодушны к постановлениям своей религии или стараются приближаться к еврейскому вероисповеданию и к нравам христианских народов, усвоением себе привычки предаваться употреблению горячих напитков и других подобных недостатков. Впоследствии, при обозрении истории [119] Борну, мы будем иметь случай подробнее поговорить о религиозных потрясениях среди магометанских племен; здесь же коснемся только вкратце тех огромных переворотов, которые были вызваны у феллатов Османом, а у обитателей Борну шейхом эль-Канеми. У Денэма можно найти много примеров строгости и настойчивости, с которыми вообще действовал эль-Канеми.

Между Себою и Родоаею опять тянется пустыня, состоящая из мелкого песку, и между тем источник Сидр Мусируд Ламин, к несчастию не содержал в себе в то время ни одной капли воды. В стороне от этого места к западу начинается вади Шергийская, с направлением и свойствами которой наш путешественник имел случай ознакомиться ближе во время своей поездки к натровым озерам. Здесь при деревне Абиа, Фогель нашел еще группу олив, но уже без. плодов. На песчаной почве вади, составляющей самую плодородную полосу во всем Фессане, растет в огромном количестве колокинт, растение не приносящее никакой особенной пользы. Страусы, которые любят зерна этого растения, заходят ради него даже в населенные округи.

Вади Шергийская с восточного конца замыкается тремя горами, имеющими форму столов, и четвертою, имеющею форму очень острой пирамиды.

Далее дорога пролегала через селение Родоа, которое лежит среди пальмовых плантаций и обнаруживает следы прошедшего благосостояния. Наконец, миновав селения Делем и Шелуа, караван достиг ближайшей цели своего путешествия - Мурзука, главного города Фессана.

После сорокадневного переезда через пустыню при 33-38^о Ц. в тени и около 50^о на солнце, караван поднялся, 5 августа, на песчаные наносы, на которых возвышаются пальмы и которые расположены кругом плоской низменности “Гофра", где находится Мурзук. Все были в хорошем здоровье. Из 33 верблюдов, Фогель лишился только одного. Этим [120] счастливым исходом путешествия и радушным приемом, который они встречали повсюду, путешественники были обязаны преимущественно бескорыстным усилиям консула Уаррингтона.