СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГЕРМАН ВАГНЕР

ПУТЕШЕСТВИЯ И ОТКРЫТИЯ

ДОКТОРА ЭДУАРДА ФОГЕЛЯ

В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АФРИКЕ, ВЕЛИКОЙ ПУСТЫНЕ И ЗЕМЛЯХ СУДАНА.

XII.

ПОЕЗДКА В ВАДАЙ. ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ.

Последние отправления. — Отъезд на восток. — Багирми, земля и народ. — Вара в Вадае. — Судьба Макгира. — Последние вести о д-ре Фогеле.

1-го Декабря 1856 г., Фогель возвратился из своей дальней поездки в юго-западные страны назад, в свое прежнее местопребывание, Куку. Что касается до его здоровья, то оно было лучше, чем когда-либо прежде. “Я так теперь поправился", писал он в своем последнем письме от 5 декабря, “что не могу застегнуть платья, которое взято мною из Триполи." В том же письме он пишет к отцу:

“Что касается до моего возвращения в Европу, то я, по некоторым причинам, не могу еще теперь на это решиться, впрочем к началу или к половине 1857 г. я надеюсь таки выбраться на западный берег. Это не должно тебя страшить, [426] потому что тамошний климат нисколько не хуже климата внутренней Африки." В конце же письма он присовокупляет. “Дня через два я предпринимаю рекогносцировку в Вадай, если возможно до Вары.

Наконец, 1-го января, Фогель отправился на восток. Начиная с этого времени, прекращаются достоверные сведения, которые получались от него. Спутника своего Макгира он оставил в Куке с бумагами и документами, с тем, чтобы этот дожидался его возвращения. Путь его пролегал, вероятно, через землю Багирми, в столицу оной Мазену, сделавшуюся нам известною вследствие продолжительного пребывания там Барта. Отсюда он, вероятно, послал гонца в Вадай с запросом: дозволяется ли ему вступить в пределы этой страны. Прежде начала августа гонцу едва ли возможно было возвратится из Вары в Мазену. Посетив провинции Фиттри и Мадагу, Фогель, должно быть, направился в вади Оваду, к северу от Вадая, где он, кажется, был встречен прикрытием, высланным к нему султаном, шерифом вадайским, для сопровождения его в главный город Вару.

Земля Багирми, лежащая между Борну и Вадаем, не очень велика и простирается с севера на юг на 60, а с востока на запад на 40 миль. Поверхность почвы почти всюду плоская и только немного склоняется по направлению к Цаду. В северной части попадаются несколько холмов между озерами Цадом и Фиттри. Озера эти не имеют между собою никакого сообщения. К югу же, напротив, возвышаются, кажется, такие горы, что на них иногда лежит снег или град. На юго-востоке, может быть, даже возвышаются огнедышащие горн. Главная река этой земли, один из побочных притоков которой приближается к Мазене на 2 мяли, имеет для жителей особенное значение, служа для них защитою в войнах. Но торговые сношения по этому пути очень незначительны и ограничиваются только подвозом хлеба. Почва, по большей части, состоит из известняка и песчаника. Что касается до фауны и флоры этих местностей, то они уже описаны выше. Как [427] сказано, на правом берегу Шари опять попадается носорог, которого нет внутри Судана.

Главный город области, Мазена, лежит в небольшом углублении и в высшей степени обнаруживает тот характер упадка, который служит отличительным признаком всего состояния страны. Среди зеленеющихся лужаек разбросаны кучи хижин из глины, из которых большая часть находится в развалинах. Окружающая город стена, хотя и сокращена значительно против прежнего, однако же и теперь еще довольно обширна; вся северная часть города покрыта густым леском. Прочие же пространства заняты огородами. Средина города перерезывается углублением, в котором зеленеют роскошные деревья тамаринды, зонтичные пальмы и др., но которая в дождливое время превращается в пруд. Тоже самое бывает и с бесчисленными ямами, где устраиваются колодцы. Вследствие такого накопления стоячей воды, в которую сваливается всякая падаль, пребывание в Мезене очень нездорово. Единственное величественное здание там — это дворец султана, окруженный, — что довольно замечательно, — стеною из жженного кирпича, вышиною в 20, а толщиною в 10 футов. Ворота, точно в крепости, сделаны из толстых бревен и обиты железом. Внутри пространства, окруженного стеною, помещаются палаты султана, жилища его слуг и его жен, которых у него от 3-400. Прочие строения все из глины или плетенок: впрочем глина не имеет большой крепости и во врем дождей нередко раздается, так что строения из тростника предпочитаются.

Лет за 300 перед этим, рассказывают жители, в той долине, где теперь Мазена, поселилась было орда Феллатов с их стадами, но живущие к северу Булала постоянно тревожили их своими нападениями. Тогда явился владетель Багирми с войском и принял под свое покровительство угнетенных Феллатов. Тут он основал город, которому дал название заимствованное от находившегося там большого тамариндового дерева (ma) и от феллатской девушки (ena), продававшей под ним молоко. Народ Багирми, в котором насчитывают около [428] 1 1/2 мил. человек и который и состоянии выставить в поле до 10000 пеших воинов, вооруженных копьями и до 3000 всадников, отличается, в равной степени, красивым и сильным телосложением, а также храбростью и мужеством. Женщины их известны своею стройностью; цвет кожи у них черный с блеском и они славятся за первых красавиц во всем Судане; в особенности хвалят блеск их черных глаз. Правда однако же и то, что они не слывут образцами домашних добродетелей, и расторжение браков бывает у них довольно часто. Обыкновенная одежда обоих полов состоит из черной широкой сорочки. Промышленная деятельность Багирми не заслуживает упоминания; вместо денег употребляются бумажные полоски; раковины же служат исключительно предметом торговли и покупаются южными языческими племенами, которые приготовляют из них украшения для задних прелестей своих жен и шапки для покойников; а арабы Уелад-Рашиды украшают ими головы своих лошадей и верблюдов.

Скотоводство сосредоточено преимущественно в руках живущих там многочисленных Шуа. Магометанство, хотя и признается господствующею религиею, но знакомство с его учением стоит на весьма низкой степени, и народ погряз в языческом суеверии. В бытность свою в Мазене, где он содержался в плену за то, что вступил во владения султана, не получив на то предварительного разрешения, Барт попал в подозрение на счет того, что отклоняет дождь, потому что перед тем несколько раз смотрел на приближающиеся тучи наблюдая откуда они идут. Форма правления совершенно деспотическая. Никто во всем государстве не имеет дозволения садиться на ковер, за исключением султана и нескольких из его ближайших сановников; все же прочие должны довольствоваться плетенками.

В политическом отношении положение Багирми очень невыгодно. Находясь между двумя сильными соседями, оно наконец вынуждено, после отчаянной борьбы, платить дань обоим, не только Борну, но и Вадаю. Много волнений происходило также [429] вследствие споров за престол, что случается в большей части стран, где существует многоженство. Споры эти повергли страну в продолжительные междоусобные войны и наконец предали ее в добычу внешним врагам. Владетель Багирми не иначе может уплатить тягостную дань, как предпринимая ежегодно, в течение нескольких месяцев, набеги против язычников, живущих на юге и добывая от них невольников. Луки и стрелы довольно редки у Багирмян, но еще реже мечи и кинжалы, огнестрельных же оружий не имеется вовсе и несмотря на то они одерживают верх над своими южными неприятелями числом и личной храбростью. — В Багирми тоже существует обыкновение, захваченных, во время набегов, взрослых мужчин или перебивать или скопить. Когда Барт приехал в Багирми, то с ним обошлись там очень дурно: его заключили в оковы и отправили в столицу. Когда же султан, бывший перед тем в отсутствии, возвратился из похода, то Барту удалось войти с ним в приязненные отношения и уговорить его, чтобы впредь с заезжими в Багирми европейцами обращались поснисходительнее. Таким образом, надо полагать, что в Мазене д-р Фогель был принят хорошо, и так как Барт постановил непременным условием предварительно испросить из Вари дозволение на проезд в Вадай, то он, по всей вероятности, встретил такой же хороший прием и в Варе. С этим согласны, по крайней мере, заметки в письмах шейха борнуанского.

До Фогеля ни один еще европеец не посещал Вадая и его главного города Вары; но что касается до описания этого города, то доставлением оного мы обязаны шейху Магомету Эль Фуэзи. Он рассказывает: “Вара заключена в эллиптической котловине, образуемой отдельною группою гор. Город более в длину нежели в ширину, и простирается в длину во крайней мере на полчаса пути по направлению от севера и, югу, включая в это пространство и окружающие горы, которые составляют как будто его естественную ограду. Горы эти носят название Вара, отчего и получил свое наименование город. Дворец [430] султана и главная мечеть, лежащая на площади Эль Фахер, недалеко от входа во дворец, суть единственные каменные здания; прочие же жилища состоят из круглых хижин с стенами из глины и с конусообразными кровлями. Хижины расположены, по большей части, посреди дворов, окруженных плетнем из колючего кустарника.

Город перерезывается длинною улицею, идущею во направлению от северных ворот к южным. В восточной части города помещается дворец султана, в который ведут четверо различных ворот. Каср или настоящее жилище султана лежит на возвышении и господствует над целым городом. В здании этом, над подвалом, имеется только один этаж с тремя окнами, из которых одно обращено на запад, к площади Эль Фахер, другое на север, а третье на юг. Перед дворцом расстилается названная нами обширная площадь “Фахер", где разбросано несколько деревьев из породы саяль (mimosa Sayal). У западной оконечности дворца, против ворот, виднеется возвышенность, гора Торая, на вершине которой находится хижина, где хранятся духовые инструменты и кимвалы султана. Народонаселение города простирается до 40,000 человек, из числа которых 8000 человек могут являться с оружием в руках по первому требованию султана."

Народонаселение земли Вадай двоякое: туземцы и пришлые негры и арабы. Название “Вадай" дано государству султаном Абд-эль-Керимом (1630), в честь его дяди Вода Вадай. Вара же была построена его наследником Харутом. Многочисленное войско народа Форау, под предводительством своего шестого князя Абуль Кассема; вторгнулось в Вадай и принудило его к платежу дани. Князь Дьоде, по прозванию Магомет Сулай, т. е. освободитель, освободил Вадай от этой зависимости и кроме того завоевал часть Канема. Это подало повод к бесконечной вражде Вадая с Борну, о чем мы уже несколько раз упоминали в истории этого последнего государства. Внук Дьоде Абд-эль-Керим, низвергнув в 1805 г. с престола своего отца Сало, покорил своей власти Багирми и открыл прямое сообщение с [431] Средиземным мором. Он умер в 1815 г., оставив после себя шестерых сыновей, которые стали оспаривать друг у друга престол. Это обстоятельство доставило возможность брату покойного короля Магомету Салебу при помощи владетеля Фура, захватить правление в свои руки (1884 г.). Он совершил несколько удачных походов против Карки — юго-восточный уголок озера Цада, образуемый островами и полупровалившимися топям и нивами, — и против хищнических Тама, населяющих гористые местности и четырех днях пути к северу от Вары, а в 1846 г. и против Борну. В последние годы своего правления, Салеб ослеп и в его владениях начали возникать разные восстания, заставившие его под конец покинуть в 1850 г. древнюю столицу прежних государей Вадая — Вару и удалиться в Абесир, незначительную деревеньку, расположенную около 20 миль к югу от столицы, в пределах области Келинген. В 1853 г. он был окончательно низвергнут с престола сыном своим Магометом, которого, говорят, недавно низложил его брат.

Большинство, обитателей Вадая фанатические магометане. До введения ислама, все земли, лежащие между Цадом и Кордофаном, были населены языческим племенем Тюндьюр, которое, говорят, прибыло из Донголы и есть ничто иное, как отрасль жившего первоначально в Бенезе, египетского племени Батабесса. Тюндьюр победили господствовавших в Дарфуре Дадьо и мало по малу распространились по Вадаю и части Багирми. Господство их в Вадае, говорят, продолжалось 99 лунных лет до тех пор, когда Абд-эль-Керим нанес удар их могуществу введением магометанской веры.

Сведения, собранные прежними экспедициями об обитателях Вадая, имели характер довольно устрашающий. Характер их изображается склонным к хищничеству и кровожадности. О пребывании между ними Фогеля неизвестно ничего положительного. В начале 1857 г. пронесся в Борну слух, что его убили в Варе и капрал Макгир писал об этом из Куки (5 ноября 1857 г.) к консулу Герману в Триполи: «Уведомив вас [432] о положении здешних дел, я очень сожалею, что мне остается еще сообщить вам печальное известие. Вам уже известно, что д-р Фогель отправился отсюда в Вадай уже 1 января 1856 г.; к этому, я должен сказать с прискорбием, мне не остается ничего более присовокупить, как то, что он пал жертвою фанатизма народа. Здесь носится так много различных слухов о роде его смерти, что я не могу с достоверностью решить, которому из них следует верить. Я отказываюсь от изложения причин, которым можно било бы приписать это происшествие, тем более, что шейх Омар объявил мне о своем намерении описать вам все подробности этого дела. Одно достоверно: никто из его спутников не возвратился назад! Рассказывают, что один из них убит, а двое других схвачены и отданы в неволю."

Будучи вполне убежден в смерти Фогеля Макгир решился возвратиться в Европу. Он вероятно отправился, не дождавшись каравана; в расстоянии шести дней пути к северу от Куки, близ источника Белкашиферри, на него, говорят, напали разбойники и, не смотря на мужественную защиту, убили его. Вследствие этого несчастного события, погибли вместе с тем и все бумаги и коллекции Фогеля, собранные им в течение его последней продолжительной поездки. В письме же султана к консулу в Фессане, де Иремо, не говорится о смерти Фогеля ничего; письмо султана написано так:

“Тысяча приветствий, и да будет с вами благословение и милость Всевышнего!

“Письмо ваше нам доставлено марабутом Иннесом и мы прочли все, что в нем содержится на счет Абд-эль-Вахеда (д-р Фогеля). Мы получили известие с пределов Канема, что он достиг туда в месяце Гьюмад-эль-ахере и остался у Слиманов. Затем он продолжал свое путешествие по направлению к Муа, городу в стране Вадае, и сначала проник в Багирми. Вести эти относятся к прошедшему году. Нами получены позднейшие сведения, что Абд-эль-Вахед направился с своим слугою в город Андру (вади Овада в северной части [433] Вадая), находящийся в стране правоверных, и что султан вадайский, узнав о прибытии чужестранцев, послал к ним на встречу гонцов, чтобы пригласить их к себе. Вследствие того они поехали далее к султану вадайскому, который осведомился о цели их путешествия. Он их спросил: “Откуда вы пришли?" Они отвечали: “из Фессана и Борну и желаем теперь объехать Вадай!" Он, султан, спросил их, затем: “что за цель вашего путешествия?" они отвечали: “Мы избрали себе задачею объезжать новые страны, изучать их и описывать!" Он их спросил: «Это все, чего вы желаете?" Они отвечали: “Это все! отсюда мы намереваемся отправиться в пределы области Фур, а потом возвратиться в отечество, если будет угодно Богу!"

«Эти известия получены были нами прежде, чем марабут доставил ваше письмо. Прочитав его, мы опять отправили в Вадай гонца, который все это подтвердил. Вот все, что мы можем сообщить вам касательно этого дела", и проч.

Консул Герман, отправив 15 февраля 1857 г., оба вышеприведенные письма из Триполи в Лондон, замечает: “что Макгир не имеет никакого сомнения на счет смерти д-ра Фогеля, видно из того, что он делает приготовления к возвращению. Он намеревался (первоначально) ехать через Ниффе, плывя по Нигеру вверх по течению и возвратиться в Англию. К несчастию слишком хорошо известный фанатический характер народа в Вадае придает всем рассказам некоторую степень достоверности. С первым отходящим караваном я попрошу борнуанского шейха сообщить мне все, что он может об этом узнать. Вместе с тем я его попрошу попытаться, нельзя ли добыть назад бумаги и прочие вещи, принадлежавшие отважному путешественнику.

30 июля 1857 г. консул Герман уведомил из Триполи лорда Кларендона, что 10 июля прибыл в Мурзук курьер, доставивший подтверждение о смерти Фогеля. “Надо полагать", говорит он, “что ему удалось достигнуть Вары, главного города Вадая. Когда он туда прибыл, то его отвезли во дворец [434] султана, а потом казнили за то, что он отказался принять магометанскую веру."

От 17 августа Герман писал к лорду Кларендону: “В Мурзуке каждый динь ожидают прибытия из Куки многочисленного каравана, который, может быть, и разрешит загадку. В случае, если сведения, полученные с караваном, прольют на это дело какой-нибудь свет, то я уговорю г-на Иремо отправить другого курьера к борнуанскому шейху с просьбою послать в Вару трек или четырех надежных гонцов, обещав им хорошее вознаграждение, если они возвратятся с верным или положительным известием о судьбе Фогеля, его смерти или плене, и в последнем случае, если возможно, доставить от него письменное доказательство; потому что если он находится в плену, то должны быть сделаны попытки к его освобождению. Впрочем, признаюсь откровенно перед вашим сиятельством, что для подобной попытки, к сожалению, представляется мало возможности."

Между тем в Европе распространился слух, что причиною смерти Фогеля были неблагоразумные действия англичан. Будто бы купцы, состоявшие под покровительством английского консула в Триполи, не могли получить уплаты за товары, отпущенные ими в кредит торговцам, отправлявшимися в Вадай. Эти последние будто бы ссылались на то, что султан вадайский отнял у них товары, не дав им никакого вознаграждения. Вследствие этого консул в Триполи велел будто бы схватить некоторое количество слоновой кости, принадлежащей султану вадайскому и продать ее. Узнав об этой насильственной мере, султан излил свой гнев на Фогеля, павшему жертвою его мести.

Против этих слухов возражали, что если действительно подобное насилие и было, то владетель Вадая, известный своею скупостью, вероятно не лишил бы Фогеля жизни, а удержал бы его в плену, чтобы получить за него богатый выкуп. Вместо того, через Египет и Картум получено было другое известие, которое возбудило гораздо более волнения: от прибывшего в Каир от владетеля Дарфура посольства консул Гран в Александрии узнал, в октябре 1857 года следующее: [435]

Магомет Счиангити, посланец короля Дарфура, к вице-королю египетскому сообщил:

“Перед моим отъездом из Дарфура слышал я от нескольких лиц, уроженцев Сенегала, что из Бенгази прибыли в Фессан трое европейских путешественников, по имени Абд-эль-Керим (д-р Барт), Абд-эль-Вахед (д-р Фогель) и Абд-эль-Самад. Оттуда отправились они в Борну. Один из них, Абд-эль-Вахед (д-р Фогель) направился из Борну в Багирми, где был хорошо принят. Посетив там важнейшие места, он отправился в Миддого, а оттуда в Борну, т. е. Вадай. Там он встретил визиря вадайского султана по имени Сималеко, который принял его хорошо; а впоследствии проник во внутрь страны к главному городу Варе, где имеет свое пребывание князь шериф, так называемый султан вадайский разбитый подагрою. Близь Вари находится священная гора, на которую никому не дозволяется входить. Абд-эль-Вахед, — знал ли он об этом запрещении или нет, — это неизвестно, поднялся на эту гору, а когда султан узнал о том, то велел его казнить, и так все это случилось.

«Весть об этом достигла Дарфура месяцев семь тому назад. Когда Магомет Гассан, король Дарфура, узнал об этом, то был очень разгневан и послал к султану вадайскому гонца, чтобы выразить ему свое неудовольствие по этому случаю."

В заседании королевского географического общества в Лондоне д-р Барт рассуждал подробно о мерах, какие следует предпринять, и между прочим выразился:

“Весьма жаль было бы, если бы не удалось по крайней мере спасти любопытных путевых заметок д-ра Фогеля. Бумаги, по крайней мере те из них, которые вез с собою капрал Макгир, убитый в расстоянии шести дней пути от Куки близ источника Белгашиферри, если только не истреблены на месте, то должно быть попали в руки каких-нибудь начальников Келовийцев, населяющих землю Аир, хотя впрочем хищники, которыми постоянно кишит дорога между Борну и Фессаном, не [436] признают верховной власти этих начальников. Я не ожидаю от владетеля Борну, чтобы он был в состоянии сделать что-нибудь в этом дели, потому что Туарики, обеспокоивающие эту дорогу, — самые заклятые враги; но я полагаю, что начальники Келовийцев, через владения которых мы проезжали по дороге в Судан, могут скорее попытаться добыть что-нибудь назад, в том предположении, конечно, что бумаги и вещи не истреблены на месте же. У меня самого однажды, не смотря на серьезную защиту, отняли все мое имущество и хотя это происходило на границе владений паши триполийского и Магомета Али египетского, обещавшего мне свое покровительство, тем не менее мне не удалось с тех пор увидеть ни малейшей бумажонки из похищенных у меня вещей.

Более положительные вести относительно происшествий в Вадае получены были через барона Неймана, предпринявшего, в одежде араба, путешествие через Аравию в Джедду с июля по ноябрь 1857 года, в то самое время, когда правоверные отправляются на поклонение. Он выдал себя за тунисского странника и расспрашивал всех богомольцев из Вадая и соседних стран, рассказывая, что он намеревается возвратиться в свое отечество через Суакин, Дарфур, Вадай, Борну и Мурзук. Один из пилигримов, шейх Абдалла Увад, сообщил ему, что Абд-эль-Вахед (т. е. Фогель) действительно был схвачен за то, что пытался взойти на священную гору, но что он находится только в заключении, а не убит. Двое негров из Вадая тоже подтвердили этот рассказ. Возвратившись в Каир, барон Нейман собрал от посланца дарфурского Сеид Магомета-зль-Хинузи еще более точные сведения, а именно: на вершине священной торы Джебель-эль-Дриат находится часовня из белых камней, вокруг которой имеются три других подобных же здания меньших размеров. На горе и в часовне обыкновенно не живет никто, и они посещаются только при вступлении на престол нового султана, который проводит там несколько часов до восхода или заката одной известной звезды. После того он вступает с торжественною процессиею в город Вару, [437] где его уже тогда принимают как законного повелителя. Никто, кроме самого князя, не видел никогда внутренности часовни; три шейха, самые знатнейшие в государстве, хранят у себя ключи. Сама гора и часть ее окрестностей признаются священными.

Прибытие христианина Абд-эль-Вахеда возбудило сильное неудовольствие между фанатическими жителями, уже расположенными к насилию. Поездки же и исследования несчастного д-ра Фогеля усилили до высшей степени подозрение их и однажды утром его схватили по близости священной горы с тем, чтобы предать его смерти.

Далее же, сведения, сообщенные рассказчиком, становятся сбивчивы, — рассказ его о смерти или о роде казни делается неопределенным и принимает такой вид, как будто бы д-р Фогель еще находится в живых в Варе, но содержится там в заключении, и что посланец дарфурский выдумал сам весть о его смерти для того, чтобы усилить неприязнь Англичан к Вадаю. Заключение же дает возможность шерифу вадайскому исполнить данное им Фогелю обещание защиты и успокоить свой раздраженный народ. Кроме того, при своей известной скупости, он мог бы через то еще вымучить значительный выкуп. Все эти соображения побудили барона Неймана решиться на попытку проникнуть в Вадай через Картум и Дарфур. Уже он был готов отважиться на это смелое путешествие, но накануне отъезда захворал и 15 марта 1858 г. умер в Кайро.

Берлинский ученый исследователь древностей Генрих Бругш, в бытность свою в Египте, гоже расспрашивал некоторых мусульман, возвратившихся из Вадая, и рассказы их только подтверждали то, что Фогель находится в заключении, но не казнен.

Надежда, что Фогель, может быть, еще жив и может быть спасен, постоянно поддерживала усилия к собиранию о нем верных сведений. Во время посещения Берлина королевою английскою, Александр Гумбольдт обратился к ней с просьбою приказать собрать дальнейшие сведения о судьбе Фогеля. Вследствие сего английский консул в Триполи получил приказание отправить гонцов в Вадай и все, получаемые известия, доставлять немедленно Александру Гумбольдту. [438]

7-го ноября 1858 г. Гумбольдт сообщил в Лейпциг отцу несчастного путешественника д-ру К. Фогелю депешу, которую он, вследствие означенного распоряжения, получил от генерального консула в Триполи, от 22 октября 1858 г. — В депеше сказано:

“Так как до 27 марта с. г. не было получено никаких положительных известий о докторе Фогеле, то из Мурзука был отправлен официальный курьер к султану борнуанскому, а вместе с тем и к Туарикам аирским с письмами, в которых содержалась к ним убедительнейшая просьба о содействии, на случай, если путешественник еще находится в живых и в плену, с присовокуплением не щадить ни трудов, ни издержек для его освобождения, если же он более не в живых, то получить удостоверение в его смерти и возвратить его бумаги. Но чтобы добраться до Борну и доставить оттуда ответ, требуется немного менее 12 месяцев, так что ваше превосходительство можете быть уверены в том, что вести, которых мы ожидаем с таким нетерпением, еще нами не получены. Не смотря на то, я вновь относился к вице-консулу ее королевского величества в Мурзуке, на счет того, что следует испытать все меры, в деле, которое так близко нашему сердцу. Вместе с тем я советовался с некоторыми, наиболее опытными жителями Фессана, находящимися в настоящую минуту здесь, и они единогласно высказали мнение, что единственный способ получить достоверные сведения о судьбе Фогеля заключается в том, чтобы отправить в Вадай или купца из Гертруна (Годрон, к югу от Мурзука) или какого-нибудь шерифа, которые оба пользуются там большим влиянием и значением."

Депеша эта была сопровождаема следующею дружескою припискою к отцу Фогеля от почтенного ветерана немецкой науки, который был тогда болен:

«То, что, по распоряжению лорда Малмесбюри, доставлено мне сегодня непосредственно от консула в Триполи, имеет уже ту важность, что служит несомненным свидетельством, что не пренебрегаются никакие средства к получению достоверных известий, даже через посредство начальников Туариков. [439] Предложение обыскать тюрьмы в Вадае, надежно; но еще более обещает уверение: не щадить денег! Тут нет неудачи. И так не будем отчаиваться, — взываю я в вам, и к безутешной матери — а будем надеяться на Бога и на помощь человеческую! Больной король, возвратившийся из Тегернзе, тоже принимает живое участив в вашем Эдуарде. Ваш преданный, едва поправляющийся Гумбольдт.

Летом 1859 г., получены были известия с Нигера, от д-ра Байкие, который имел случай расспрашивать там пилигримов, проходивших, во время своего странствования, через Вадай и заходивших в столицу оного. Они рассказывали, что какой-то белый был там предан смерти, но не могли назвать его имени. Как ни убийственно это подтверждение дурных вестей, но все-таки письмо Барта от 30 июля 1859 г., к отцу Фогеля, придает опять несколько надежды, извещая, что в самой Африке, не смотря на то, что уже прошел значительный промежуток времени, еще не совсем отказываются видеть д-ра Э. Фогеля в живых, и все еще продолжают делать попытки к разъяснению господствующей неизвестности. В письме Барта об этом говорится следующее:

“Я только что получил письмо от моего старого африканского товарища Жомара, в котором хотя ничего положительного и не сообщается, однако же выражается надежда узнать что-нибудь наверное в течение года, так как, по его ходатайству, египетский вице-король собственноручно писал к королю дарфурскому, чтобы этот добыл по крайней мере от султана вадайского категорическое объяснение касательно судьбы Фогеля.

К сожалению позднейшие события, в особенности же несчастное происшествие в Джедде, должны были значительно стеснить положение христианина в тех странах, а надежда на заступничество повелителя Дарфура не очень велика. Еще Бог знает, какие чувства выражены вице-королем египетским в собственноручном письме к его единоверцу.

Вам может быт еще неизвестно, что весть о смерти д-ра Куни, пробравшегося было в Дарфур, подтверждается. Он [440] умер через два дня по прибытии в Коббе. Таким образом и тут лопнула надежда на скорое разъяснение дела. При Куни находился его восьмилетний сын; что из того стало, мне неизвестно. Фур очень неблагоприятная страна для начала ученого путешествия и дорога туда неблагодарна в отношении результатов."

_______________________________

Таким образом и мы придерживаемся еще надежды, что может быть какая-нибудь счастливая судьба спасла путешественника от всех грозивших ему опасностей! Но даже и в самом неблагоприятном случае, если он погиб, служа своему высокому призванию, то и тогда воздадим ему хвалу, — потому что для человека нет более прекрасной смерти, как смерть, которою заключается жизнь, исполненная честного, неутомимого труда для блага общего! Может быть его смерть будет жертвою, из которой впоследствии вырастет новая будущность для внутренних стран великой Африки? Может быть образ Эдуарда Фогеля будет непрестанно манить к себе в пределы Вадая сынов Европы и укажет им там широкое поприще, где можно еще покорить миллионы братий во славу человечества и цивилизации?

И так, стремится ли он теперь далее вперед с странническим посохом в руке или где-нибудь почил от своих тяжких трудов, во всяком случае ему подобает венец победителя и слава героя.