-

БОЙ КАВАЛЕРИИ В ПЕШЕМ СТРОЮ.

(По поводу действий французской кавалерии в Алжирии).

(См. «Русский Инвалид» 1881 г. № 219.)

В № 219 «Русского Инвалида» была помещена статья г. П-р-ского: «Бой кавалерии в пешем строю», материалом для которой послужила недавно появившаяся на французском языке статья «Le combat a pied de la cavalerie», автор которой, скрывший свое имя под псевдонимом «Ветерана», разбирает дело при Шелалахе (Челалахе) в связи с вопросом об огнестрельном бое кавалерии. Г. П-р-ский в заметке своей не дает критического разбора статьи, а передает ее лишь в извлечении, а потому, пользуясь ею как материалом, мы приведем ниже несколько соображений, вызываемых при чтении ее.

Опираясь на мнения великих полководцев и мастеров искусства, изучив роль французской кавалерии в славные эпохи ее истории, автор является решительным противником огнестрельного боя кавалерии, так что вооружение ее карабинами считает излишним увлечением и признает, «что настоящее оружие кавалерии - сабля, а способ боя — атака». Как на образец для кавалерии, он указывает на кирасиров и уланов славной Наполеоновой эпохи. Однако, при этом нельзя не вспомнить слов генерала Морана, высказанных по поводу этой кавалерии: «Не правда ли, какое великолепное зрелище представляла собою наша кавалерия, когда, блистая при лучах июньского солнца золотом и сталью, пылая отвагою, она гордо развертывала свои стройные линии на берегах Немана?... Вместе с тем, какие грустные размышления возбуждали эти эволюции, утомлявшие только лошадей и оказавшиеся совершенно бесполезными в делах с теми самыми казаками, на которых до сих не обращали внимания, но которые, при всем этом, более сделали для славы России, чем даже регулярные войска этой Империи». Подобное отношение линейной кавалерии в казакам, умевшим сочетать бой огнестрельный с боем холодным оружием, ловкость на коне с личной сметкой, [84] подтверждает и другой французский кавалерист-писатель генерал де-Брак, указывая на казаков, как на образец кавалериста. Де-Брак ссылается на мнение, составленное о казаках французскими военными авторитетами, каковы маршалы: Сульт, Жерар, Клозель, Мезон; генералы: Моран, Лаллеман, Пажоль, Кольбер, Корбино, Ламарк, Преваль; «а также на мнения неустрашимых строевых офицеров д’Омениля, Фарина и других, одним словом на мнения всех настоящих боевых офицеров». Если так отзываются о казаках французы, столь склонные все свое ставить выше чужого, то какой же образец может представить французская кавалерия, как того хочет французский автор?

Далее, в доказательство излишества для кавалерии огнестрельного оружия, автор приводит состав французской кавалерии сороковых годов, в которой, из 54 полков только 12 были вооружены ружьями, остальные же полки или вовсе не имели огнестрельного оружия, или же имели такое, которое было очень не дальнобойно, именно: мушкетоны. Но кавалерия этой эпохи ничего не дает назидательного.

Впрочем, шаткость этих доводов признает и сам «Ветеран» и далее старается доказать, что новый способ ведения боя может, да и успел уже «сокрушить тот наступательный дух, без которого нет хорошей кавалерии», забывая, что артилерии, оружию исключительно огнестрельному, был всегда присущ, притом в высокой степени, наступательный дух (?) Но и тут аргументация автора не выдерживает строгой критики. Прежде всего он приводит тот факт, что за всю тунисскую кампанию был ранен один только кавалерийский офицер, «и это случилось в пешем строю». Но единичный факт — обыкновенно факт случайный, так что вероятность известного события может быть выяснена лишь групою однородных фактов. Затем автор приводит мнение одного из старших офицеров, который, говоря о новой методе кавалерийского боя, высказался так: «это отличный способ приучить людей прятаться». «И он был прав», говорит «Ветеран». Если признавать справедливость мнения этого офицера, то выходит, что и стрелковый строй пехоты имеет деморализующее влияние. Далее автор обвиняет огнестрельное оружие в том, что введение его в кавалерии вызвало сложные и спутанные инструкции; но где их не бывает? Во Франции же в особенности, так как во французской кавалерии, нововведения в роде вооружения кавалерии [85] ружьями являлись не путем естественным, путем сознанной необходимости, а безотчетным скалыванием с чужих, преимущественно немецких образцов. Вслед засим приводится тот аргумент, что при настоящих сроках службы солдату трудно усвоить оба способа действия (В виду такого разнообразия подготовки, теперь более чем когда-либо, пора выбросить из обучения кавалерии все излишнее.). Но, исходя из подобного положения, мы легко придем к заключению, что и для пехотинца искусство маневрировать и искусство стрелять два разных дела; однако из этого не следует, что пехоту надлежит обучать лишь тому или другому.

Наконец, «самый решительный, самый ясный аргумент, который можно привести в подтверждение защищаемого тезиса, говорит «Ветеран», находим в бою 19-го мая отряда полковника Инносенти». Не смотря на то, что «этот достойный офицер действовал отлично, лично выказал много храбрости в достопамятный день боя», не смотря на то, что, «получив с утра предупреждение, полковник Инносенти имел достаточно времени, чтобы решить, какие следовало сделать распоряжения для предстоявшей схватки», тем не менее он понес тяжкое поражение. Причиной тому было употребление кавалерией огнестрельного оружия, по мнению «Ветерана», а по нашему мнению неумелое его употребление.

Обратимся к рассмотрению дела при Шеллалахе, причем постараемся доказать, что причинами шеллалахской катастрофы были: 1) неуменье располагать средствами для достижения двоякой цели: разбить неприятеля и сохранить транспорт; 2) полное неуважение к обстановке; 3) неумелость кавалерии в деле разведывания (слабая сторона французской кавалерии вообще); 4) отсутствие боевой инициативы в частных начальниках; 5) неуменье употреблять кавалерию, снабженную карабинами; 6) неумелость кавалерии пользоваться карабинами.

Полковник Инносенти имел в своем распоряжении: 3 бат. пехоты, 4 эск. конно-егерей и артилерийскую часть — какую именно, неизвестно; кроме того, толпы конных гумзов, которые могли бы принести огромную пользу, принесли лишь один вред, благодаря неумелому их употреблению. Отряд был снабжен походным лазаретом, необходимым количеством боевых запасов, нагруженных на 80 верблюдах, а также и жизненными припасами, которые вместе с багажом отряда составляли колонну (в 2,000 верблюдов), почти в 1 1/2 версты глубиною и 1/2 [86] версты по фронту. В данном случае, как и вообще в степной войне, выражение, что управление армией состоит в управлении ее обозом должно было оказаться вполне верным. Между тем на эту важную часть, полковником Инносенти было обращено слишком мало внимания. Три взвода конно-егерей должны были ускорять движение транспорта и по возможности смыкать его. Два эскадрона предназначались для боевой охраны транспорта и с этой целью оцепляли его в колонне по одному. Принимая во внимание почти четырехверстную окружность транспорта, не трудно рассчитать, каковы были дистанции между всадниками, которых вряд ли можно было предположить более 250; эти же эскадроны высылали на фланги цепь наездников. Таким образом, заранее можно было предвидеть, что в случае решительного нападения эта жидкая цепь не представит никакого сопротивления, что и подтвердилось в действительности. Итак эти два эскадрона были бесполезны для отряда во всех отношениях, даже в полицейском.

Другое дело, еслиб транспорт, вместе с ближайшим прикрытием вверенный опытному офицеру, был бы разбит на несколько отделений, и в каждое было бы назначено по нескольку кавалеристов для наблюдения за порядком. Тогда транспорт, сохранив порядок, не потерял бы с начала дела связь с отрядом, вследствие того, что от расстройства не в состоянии двигаться. Вообще видно, что не было принято никаких мер к тому, чтобы обеспечить порядок в колонне при 2,000 массе верблюдов, животных весьма пугливых и притом с сильно развитым стадным инстинктом. Не знаем, как в Алжире, но у нас на Кавказе верблюдов на отдых всегда кладут (или сажают по техническому выражению погонщиков татар) и в том случае, если опасаются, что верблюды могут быть перепуганы (например при ожидании грозы, при большом количестве диких зверей в месте стоянки и т. п.), им, помощью повода, особым образом связывают ноги, и этим простым способом мощное животное ставится в полную невозможность встать. Составленный из положенных таким образом 2,000 верблюдов, если можно так выразиться, вагенбург, занял бы пространство не более 150-160 шагов в квадрате. В такое положение транспорт должен был бы придти при первом известии о близости неприятеля и перестроиться постепенно, по головным отделениям; в таком виде транспорт этот мог легко отбить атаки арабской [87] конницы. В данном же случае, 19-го мая, транспорт не только был лишен возможности защищаться, но пришедшие в беспокойство верблюды смяли целый баталион прикрытия. Прибавим к этому, что транспорт с боевыми запасами мог бы быть пристроен, в виде отделения, к большому транспорту, и тогда охранявший его эскадрон мог бы также получить иное назначение. На сколько нужен был этот эскадрон для транспорта, видно из того, что полковник Инносенти при первом случае посылает его в боевую линию.

Не лучше были распоряжения, относившиеся и до строевых частей. Начнем с того, что, «не смотря на справедливые замечания туземных начальников, полковник упорствовал в намерении начать бой гумзами, уже нравственно подавленными, испытавшими несколько дней перед тем довольно серьезное поражение со стороны инсургентов». Это была непростительная ошибка: полковник Инносенти, имея дело с недисциплинированной конницей, одинаково склонной и к отчаянной храбрости, и к паническому бегству, должен был ожидать, что при малейшей неудаче, эта толпа ринется назад, опрокинет боевую линию регулярных войск и, главное, произведет в них нравственный беспорядок, что и оказалось в действительности и было ближайшей причиной поражения транспорта, так как арабская конница именно воспользовалась бегством гумзов, чтобы, по пятам их и прикрываясь ими от огня, налететь на транспорт. Между тем эти же самые гумзы, будучи помещены в хвосте колонны, могли бы оказать, в случае удачи, огромную пользу при преследовании. При движении они могли охранять тыл и фланги транспорта, и в случае нападения с тыла, они наверное бы дрались отчаянно, ибо таково свойство всех подобных народов (первая атака Геок-тепе). Выше уже было сказано о ненужном отвлечении из боевой части трех эскадронов конно-егерей. Также бесполезно было назначение в ариергард целого баталиона, в чем надобности не предстояло, так как «нельзя было ожидать нечаянного нападения».

Бой начался слабым огнем гумзов. На сколько это был надежный элемент, видно из того, что полковник должен был выдвинуть два эскадрона, чтоб заставить гумзов податься вперед; вместе с гумзами открывают пальбу с коня сначала залпами, а потом в одиночку, и конно-егеря. Но вместо пользы они только закрывали поле действия для пехоты; в виду этого, начальник колонны спешивает конно-егерей и ставит их на левом фланге; [88] коноводы же отправляются лишь на 50 метров назад, при местности, не доставляющей никаких укрытий. Это ли увлечение огнестрельным боем кавалерии? Тут можно видеть только незнание назначения кавалерийского карабина, неуменье обращаться с кавалерией, вооруженной им. В этой неумелости, в обучении целых эскадронов «производству огня залпами с коней», сказывается существование старых традиций в новой атмосфере. Приверженцы этих традиций, забывая, что спешивание вовсе не изменяет духа кавалерии, так как есть, собственно говоря, не изменение строя ее, а просто применение его к местности с целью лучшего употребления современного оружия, думают и теперь идею кавалерии олицетворять в образе мифического центавра, а в сущности допускают существование отжившего наряду с новым, обращают кавалерию в какую то быструю, но во всяком случае неудачную, пехоту.

Во время боя пехоты транспорт подвергся неожиданной (вернее - непредусмотренной и неусмотренной) атаке арабской конницы, налетевшей на плечах бежавших гумзов и имевшей успех еще потому, что ариергардный баталион, «оставленный без инструкции, не зная, что совершилось впереди его, остановился, ожидая приказаний». Здесь мы встречаем полную несообразность: часть ждет инструкций, когда передовые части дерутся, когда можно ежеминутно ожидать атаки — полное отсутствие боевой инициативы, взаимной выручки.

Нельзя тут пропустить того обстоятельства, что конно-егеря, спешенные на левом фланге, могли бы все-таки принести пользу, еслиб они, сев на коней, постарались бы атаковать во фланг или даже совсем отрезать арабскую конницу во время погони ее за гумзами. Не сделано это было опять таки по незнакомству со свойствами кавалерии, вооруженной винтовками.

Но что же делал полковник Инносенти во время боя? Постарался ли исправить свои распоряжения, дать какие нибудь указания, установить какую нибудь связь между боевой линией и транспортом? Нет: «полковник, внимание которого было всецело поглощено тем, что происходило перед его глазами, не подозревал о совершившихся позади его событиях, и в ту минуту, когда он считал себя победителем по всей линии, он узнал о поражении транспорта».

Приступая к оценке боя при Шеллалахе, «Ветеран» прежде всего указывает на-то, что гумзы, собственно, отлично исполнили [89] свое дело, как легкая кавалерия, освещая прекрасно движение колонны. Это не вяжется с началом описания дела, где признается, что гумзы «указали присутствие неприятеля не в далеком расстоянии», и неверно в принципе, потому что деятельность легкой кавалерии вовсе не исчерпывается освещением местности и указанием близости неприятеля: пока не выяснено ею, хотя бы путем усиленной рекогносцировки, расположение неприятеля, пока за ее (т. е. легкой кавалерии) завесою отряд не выстроился к бою, пока не отошла она на указанное ей место на флангах или в резерве, роль ее впереди отряда еще не окончена. При некоторых же обстоятельствах на долю ее может выпасть обязанность боем задержать неприятеля, пока не подтянутся и не выстроятся передовые силы отряда. Вот тут то и предстоит широкое поприще для кавалерийского ружья, конечно, при умелом его употреблении.

Посмотрим, что мог бы сделать полковник Инносенти со своими средствами для поражения Бу-Амены. Из числа четырех эскадронов, три (Разумеется, что все приводимые здесь цифры — примерные, а отнюдь не абсолютные.) должны были бы составить авангард, причем один эскадрон в цепи, а два в виде резервов, пожалуй уступами повзводно за флангами. К авангарду следовало бы назначить лишь несколько гумзов в качестве проводников, более способных ориентироваться в этой стране. Четвертый эскадрон — для наблюдения за порядком в транспорте, для содержания связи между частями колонны, наконец взвод его в ариергарде для наблюдения за остальными гумзами, собранными в тылу всего отряда. Транспорт с боевыми запасами в голове большого транспорта, под общим начальством особого офицера, которому подчиняется и все прикрытие; конно-егеря с баталионом стрелков, две роты которого, небольшими частями, вокруг транспорта и вблизи его, другие две — в ариергарде.

Размещение остальных частей тоже, что было 19-го мая, кроме двух сомкнутых рот, которые надлежало бы поставить на одной высоте и притом за флангами цепи.

При обнаружении неприятеля, авангарду следовало бы огнем спешенных частей заставить противника обнаружить свои силы. Когда же передовые части готовы были бы вступить в бой, конно-егерям частью (1 эскадрон) остаться для прикрытия флангов боевой линии, частью (остальные два эскадрона) отступить в тыл отряда. [90] Здесь, пользуясь своею быстротою, они могли быть всегда готовыми или отразить атаку, веденную в тыл, или же подать немедленную помощь передовой линии, еслибы ее часть была опрокинута или прорвана; при этом опять могло быть с успехом употреблено огнестрельное оружие в пешем строю.

С момента обнаружения противника, начальник транспорта позаботился бы выбрать место, для установки своего транспорта, наблюсти за размещением прикрытия на указанных заблаговременно местах, причем часть пехоты, следовало бы разместить густой (принимая во внимание, что транспорт не занял бы более 160 шагов в квадрате) цепью вокруг вагенбурга, частью же сомкнутыми групами в углах его. Кавалеристы составили бы сеть наблюдательных постов и дозоров.

С начала боя артилерия и пехота должны были бы открыть сильный огонь по кавалерии, прикрывавшей фланги арабской пехоты, так как арабская кавалерия составляла относительно сильнейшую часть, ибо могла, при своей храбрости, своих лошадях, успешно бороться с французами; пехота же арабская, с ее плохим вооружением, была ничтожна в сравнении с французскою.

При подобном ведении боя арабская кавалерия, еслибы и решилась атаковать транспорт, то, не говоря уже о том, что она тем обнажила бы фланг своей пехоты, наверное была бы отражена огнем ариергарда и подверглась бы тыльному или фланговому нападению конно-егерей. Первое колебание арабов должно было бы вызвать самое энергичное наступление, и затем, лишь только арабы повернулись бы, дело закончить преследованием гумзами.

Хотя автор дает очень мало данных для выяснения действий арабов, тем не менее мы попытаемся сделать им оценку.

Бу-Амена, зная, что транспорт обыкновенно составляет несоразмерно обширное туловище степного отряда, и понимая, что тыл и фланги являются в этом случае особенно слабыми сторонами, решается занять фланговую позицию, чтобы направить свои действия на одну из этих слабых сторон. Но для обеспечения своих флангов, из которых один, в свою очередь, был подставлен противнику, Бу-Амена размещает свою конницу именно на флангах, где она между прочим получала большую свободу в действиях. Затем, когда пехота вела перестрелку, арабская конница бросается на менее стойких гумзов, которые бегут в панике, преследует их и на их плечах налетает на транспорт. Вслед за этим Бу-Амена, не поддаваясь опьянению победы, благоразумно [91] отступает. Таким образом бой арабской пехоты является боем демонстративным.

Рассматривая действия Бу-Амены, мы видим разумное, соображенное с обстановкою расположение на позиции, вполне удачный выбор пункта главной атаки, быстрое, энергичное приведение своего решения в исполнение и наконец разумное, при данных обстоятельствах, пользование своею победою. Немудрено, что Бу-Амена, с плохим вооружением, без надлежащей организации частей, является победителем хорошо вооруженных регулярных французских войск.

Во время восстания персидских курдов в прошлом году, шейх Ибн-Абдулла занял укрепленные позиции в разных местах, где он рассчитывал выждать атаку персидских войск. План вождя курдов заключался в том, чтобы, при выгодах оборонительной позиции, нанести поражение войскам шаха, и тогда, пользуясь деморализацией противника, быстро пройти страну до Тегерана, где предписать условия противнику.

В действиях обоих вождей лежала одна основная мысль: стремление приобрести могущественного союзника — нравственный перевес над противником. Подобный прием, успех которого лучше всего обеспечивается искусным сочетанием обороны с атакой, неновый и с давних времен наблюдается у подобных народов, например у сарацин.

В заключение заметим, что дело при Шеллалахе вовсе не подрывает значения стрелкового боя кавалерии, а дает лишь обильный материал отрицательной поучительности в смысле ведения боя вообще и употребления кавалерии в особенности.

И. Озаровский.

Текст воспроизведен по изданию: Бой кавалерии в пешем строю. (По поводу действий французской кавалерии в Алжирии) // Военный сборник, № 3. 1882