СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ВОСПОМИНАНИЯ О ВОЕННОЙ ЖИЗНИ В АФРИКЕ

Дара. — Бу-Маза. — Канробер.

— Привет будь над тобою!

— Над тобою будь привет!

— Мир и благословение да сопровождают шаги твои!

Так начались бесконечные формулы арабской учтивости, когда мы уселись на подушки в палатке Мустафы-Бен-Дифа, начальника пятидесяти всадников, служивших колоновожатыми и курьерами мостагенемской колонне. Вечер был ясный, воздух теплый; тихий ветер приносил благоухание весенних растений и цветов. Мы из палатки могли видеть весь бивак, освещаемый синеватым пламенем оливковых деревьев. Тихий шум морского прибоя о песчаный берег также доходил до нас; мы толковали о разных новостях с арабским товарищем наших походов.

Мустафа-Бен-Диф был лет тридцати пяти, среднего роста, широкоплеч, с живыми чертами, похожими несколько на черты покоящегося тигра, когда он ожидает добычи. Он [21] был из племени тех людей, которых Арабы зовут Маргзенами, то есть воинами, повинующимися силе, какой бы она ни была: мусульманская, или христианская. Он оказал нам уж много услуг, и мы с любопытством расспрашивали его часто о нравах и обычаях его единоплеменников.

Когда, в апреле 1845 года, мостагенемская колонна двинулась к Даре, все мы обрадовались, увидев, что Мустафа-Бен-Диф сопровождал нас. Мы отправились в дождливое время и боялись, что прогуляемся без битвы. Впрочем, охота могла нам служить развлечением, и в самом деле каждый надеялся повстречаться с Бу-Мазою, о котором Арабы рассказывали столько басен.

Дáра по-арабски значит север. Этим именем называлась также область между Хелифом и морем, длиною в пятьдесят, шириною в двадцать миль. Она обитаема Кабилами. Главный предмет торговли в этой области составляют сухия фиги. Но у жителей есть другой промысел: они искусные воры.

Город Тепез, стоящий на морском берегу, на восточной границе Дары, служит пунктом надзора за жителями; но иногда нужны сильные меры для обуздания их дерзости, и тогда колонны Мостагенема, Орлеанвиля и Тенеза действуют совокупно.

Для одной из подобных экспедиций двинулась наша колонна к Даре. Она должна была преследовать Бу-Мазу, взволновавшего эту область. Мы уж два дня стояли у Аин-тетингельского ручья, который, вырываясь из скалы, впадает в море, пробежав четверть мили.

Прежде нашего прихода у Мустафы было уж собрание родственников и друзей. Один вновь прибывший Араб рассказывал им что-то; но когда мы пришли, он вдруг замолчал.

— Продолжай, — сказал Мустафа: — это друзья мои. От них нет у меня тайн.

С недоверчивостью взглянул Араб на нас и, полагая, впрочем, что мы не понимаем его языка, сказал:

— Клянусь тебе моим глазом, говорю тебе, что видел его, и ужас пробежал по костям моим. Бу-Маза отправился четыре дня тому назад. Сто пятьдесять всадников провожали его. Аисса-Бен-Джин, пылая мщением против Бель-Кассема, выступил вместе с ним. Сбеахи вспыльчивы, и всякая обида платится у них кровью. Бу-Маза шел целую ночь, а на рассвете ружейные стволы их окружили палатку Бель-Кассема. На лай собак мы проснулись в схватились было за оружие, но уж было поздно. Бель-Кассем был связан и приведен к Бу-Мазе.

— Ты Бель-Кассем, — сказал они ему. — Ты посеял зло и служил христианам. Час наказания твоего настал. [22]

— Вчера я отправил к тебе переговариваться о мире, — отвечал он: — а ты отвечаешь мне внезапным нападением и изменою. Ты сильнее. Действуй.

— И ты еще смеешь говорить, джаур! Вы все, — продолжал он, обратясь к толпе: — слушайте и исполните мое приказание. Посольство мое свыше, и я несу вам волю Аллаха. Возьмите этого человека. Терзайте его раскаленным железом; вырвите ему глаза, переломайте все члены...

— Да, Мустафа! — продолжал Араб-рассказчик. — Я сам видел, как Бель-Кассема мучили, терзали, и Бу-Маза неподвижным взором смотрел на это. Наконец пистолетным выстрелом размозжил он ему голову, сказав окружающим:

— Вы все, бывшие свидетелями моего правосудия, знайте, что так будут наказаны все, которые служат христианам. Здесь их ждет терзание, а по смерти муки еще ужаснее.

— Я был в числе взятых в плен и ожидал казни. Вдруг один из приближенных шерифа узнал меня. Однажды, когда его преследовали, я дал ему убежище. Тут добро мое вознаградилось: шериф дал мне средство убежать, и я спасся в Орлеанвиле. Там я рассказал все Французам. Они дали мне письма к воинам Мостагенема, а сами выступили для отмщения за Бель-Кассема. По дороге узнал я, что порох уж заговорил — и явился сюда.

— Вот как поступил Бу-Маза! — вскричал Мустафа, и лицо его выражало удивление и тайное удовольствие. — Что ж Арабы говорят о нем?

— Имя его во всех устах, во всех серцах. Откуда он явился, никто не знает; иные говорят, что он из племени флитасских Шерфасов; другие утверждают, что он сошел прямо от Мухаммеда. Еслиб кровь Бель-Кассема не требовала мщения, я бы стал его слугою, потому что он должен быть истинным посланником Мухаммеда.

Мустафа-Бен-Диф с улыбкою взглянул на нас, чтоб показать нам, что он не верит в это посольство.

— Что ж о нем еще рассказывают? — спросил он.

— То, что он дикую козу сделал своим служителем, повинующимся каждому его слову и взгляду. Поэтому его и прознали Бу-Маза (отец козы). Однажды, при тресках грома и блеске молний, вышел он из своего убежища и явился в палатку к Эль-Гаджи-Мухаммеду, которому приказал восстать на чужеземцев. Эль-Гаджи убедился его словами, видя, что из каждого пальца Бу-Мазы исходит молния. Вее последовали за ним.

— Смерть предшествует мне! — сказал Бу-Маза. — Я поведу ее на врагов. Все защитники веры будут награждены и здесь и там.

— Не все, однакож, вдруг поверили ему, — продолжал Араб. — Однажды в него кто-то выстрелил, но из ружья полилась вода, упавшая струею к ногам Бу-Мазы. Лошадь его вдруг [23] сделалась огненною и тысячи пуль посыпались из нее. Через день после этого, он уж был окружен огромным войском. Он стал лагерем у Си-Аисса-бен-Даудского Марабута. Однажды вошел к нему горец и сказал: «Все уверяют, что ты посланник Аллаха. Ты объявил, что быстрее льва двинешься против христиан и предашь тела их на съедение воронам; что кровавая волна отнесет их обратно в море, из-за которого они прибыли. Я хочу узнать: правда ли все это. Если ты послан свыше, то пистолет бессилен будет над тобою: если же солгал, то пуля обнаружит твой обман». Бу-Маза отвечал; «стреляй!». Кабил спустил курок, пистолет был нем; три раза взводил он и спускал курок, и выстрела не было...

В эту минуту рассказа принесли письма, приготовленные в Орлеанвиль с этим же арабским гонцом.

Когда он ушел, я спросил у Мустафы:

— Что ты думаешь, об этих рассказах?

— В них мало хорошего, — отвечал он. — Вы победите, но много будет пролито крови. Вы теперь потушите огонь, но головня останется в земле и снова воспламенит сердца.

— Но чего же надеются Арабы?

— Я смеюсь над их рассказами, потому что живу посреди вас; но другие одеваются ложью и заблуждением; они уверены, что владычество ваше непродолжительно; оно было предсказано ¹. Но вместе с тем предсказано и изгнание ваше. Явится посланник Аллаха и истребит вас. Описаны даже черты лица его. Имя его — Мулей-Саа (властитель часов). Он явится из Дары, и поэты ежедневно поют об этом в каждом дуазе. Вот почему Арабы беспрестанно волнуются. Бу-Маза имеет теперь некоторое сходство с обещанным посланником — и все последовали за ним.

На другой день после этого разговора, мы выступили в поход, и через восемь часов прибыли к подошве гор, обитаемых враждебными племенами. Все было пусто вокруг нас; ни один Кабил не показывался. Вдруг разразилась туча, давно уж собиравшаяся с запада; пошел проливной дождь и промочил нас до костей. Генерал наш отправился на [24] условленное свидание с генералом Сент-Арно, и мы узнали, что орлеанвильская колонна была счастливее нас. Она уж успела три раза сражаться с Бу-Мазою, и разбила его; и на том самом месте, где остановилась теперь наша колонна, орлеанские егери имели накануне сильный бой.

Лудовик XIV, узнав, что Вандам, едва успевши прибыть в Испанию, поправил дела Французов и выиграл большое сражение, сказал:

— И, однакож, к армии прибавился всего один человек!

Так и в деле орлеанских егерей, успехом были обязаны одному человеку — майору Канроберу. Сент-Арно приказал ему рекогносцировать юго-западную сторону гор у Уэд-Мед-Мирского оврага. Едва он дошел до него, как две тысячи Кабилов высыпали оттуда. Отступить было невозможно; перейдти через овраг тоже. Канробер решился взобраться на вершину одного лесистого холма и там отстреливаться до получения помощи, в чем и успел.

Началась ужасная перестрелка. Пули Кабилов летали как град, но орлеанские егери ложились на землю и пули пролетали мимо, а сами они сверху не теряли даром ни одного выстрела. Потеряв множество Кабилов, неприятель бросился наконец на горсть егерей с холодным оружием, но штык был сильнее ятагана; однакож, в этой схватке убито было много Французов. Вдруг зазвучали трубы, и явилась сильная помощь. Кабилы остановились.

Пользуясь первою минутою страха, Канробер перешел к наступательному движению, бросился на Кабилов и произвел сильное поражение.

Двое раненых Французов были, однакож, захвачены Кабилами, и потом, при наступлении ночи, когда сражавшиеся прекратили бой и стали лагерем, Французы видели, как трупы товарищей их были терзаемы и сожигаемы. С этой минуты орлеанские егери поклялись не щадить врагов.

Покуда Орлеанцы рассказывали нам эти эпизоды, начальники условились произвесть в эту же ночь экспедицию, но в ту минуту, как мы хотели выступить, генерал получил депешу о восстании Бени-Гиджайского племени, напавшего на небольшой лагерь Французов близ Тенеза. Надо было броситься туда и отложить ночную экспедицию.

Вскоре спокойствие было восстановлено в той стране, и мы возвратились в прежний лагерь, ожидая подвоза съестных припасов, в которых начинали терпеть нужду. Но как дожди продолжались и подвоз мог быть задержан, то колонна наша вброд перешла реку и присоединилась к главным силам армии.

Все, казалось, вскоре успокоилось. Но это была обманчивая тишина. В половине сентября восстание опять вспыхнуло. Флитасский отряд был вдруг окружен со всех сторон [25] неприятелем, а в Сиди-Брагимском Марабуте захвачены несколько Французов и умерщвлены.

Канробер, произведенный в подполковники, получил приказание содержать свободным сообщение между Тенезом и Орлеанвилем. Несколько эпизодов из шестимесячных его действий могут доказать всю важность этого повидимому незначительного поручения.

«Зуб мал, да яд силен» — говорит арабская пословица.

Канробер составил себе другую пословицу: «от силы, или от яда — смерть одна: другой нет!». К этой поговорке приучил он весь свой отряд из тысячи двухсот человек. Правило его состояло в том, чтоб действовать быстро и сильно.

Первым делом его было наказать бени-гиджайское племя. Он напал на него врасплох 17 декабря и произвел большое опустошение. Замечателен был при этом один случай военной дисциплины.

Французские отряды, посылаемые на подобные экспедиции, редко проводили ночи спокойно, потому что Арабы, всегда поражаемые днем, часто старались нападать на врагов по ночам. Но так как бессонница вредна для солдат, то все часовые получали приказание стрелять не прежде, как уж убедятся в очевидной опасности, стараясь не производить пустой тревоги. Однажды сильный отряд Кабилов тихо прокрался ночью вдоль опушки леса, чтоб захватить небольшой форпост. Часовой заметил это движение и ползком донес о нем сержанту. Тот сам, точно также ползком, удостоверился, что сопротивление было бы невозможно, и в совершенной тишине отступил сажен за пятдесят оттуда. Неприятель, заняв пост, удивился, что все солдаты исчезли, и думая, что пост с вечера уж отведен оттуда, очень спокойно расположился тут до утра. Вдруг сержант с горстью своего отряда бросился на Кабилов и те, воображая, в испуге, что весь лагерь напал на них, разбежались по всем направлениям, а сержант, не разбудив лагеря, остался на вверенном ему посту.

Первые дни 1846 года памятны ужаснейшею погодою. В сентябре погибло восемьсот человек в снегу; колонна Канробера тоже пострадала от этой погоды. Густой туман окружил ее 6 января. Надобно было на походе каждую минуту бить в барабаны, или давать сигналы трубами, чтоб убедиться в настоящем направлении колонны.

Если, по пословице, солнце светит для всех равно, то и непогода тоже одинаково не щадит никакой стороны враждующих партий. Кабилы много от нее пострадали.

Шпионы донесли, что Бу-Маза находится у Медиунасов, и что Сбеахи собирают для него войско. Канробер решился наказать последних за измену. Совершив быстрый ночной переход, [26] он напал на них с рассветом и захватил множество пленных с женами, детьми и стадами.

У арабских женщин существует обычай тотчас же вымазать лице свое грязью, как скоро попадутся в плен. Увы! Люди везде люди. Мы имели случай заметить, что только безобразные и старухи исполняли этот обычай; хорошенькие только отворачивались.

28 января явился на тадженских высотах и сам Бу-Маза. Канробер послал небольшой отряд для рекогносцировки. Подпустив его довольно близко, Бу-Маза бросился на него сам с сильною колонною. Разумеется, Французы тотчас же отступили в лагерь, куда Арабы не смели их преследовать.

На другой день Бу-Маза произвел нападение на другой отряд; но тут ему была приготовлена жестокая встреча, и войско его, после трехчасового боя, принуждено было рассеяться.

Бу-Маза удалился тогда в отдаленнейшую часть Дары и многие племена опять изъявили нам покорство.

16 февраля Канробер одним ударом отплатил за измену Мадиунасов. Любопытно было видеть при этом, как при грабеже домов их отличались друзья их, Мазуаны. Французы жгли дома и забирали стада, но Арабы отыскивали все, до последнего бурнуса, и уносили с собой.

Впрочем, не всегда Французы разрушали дуары Арабов. В жилище дружественных племен они помогали Арабам сооружать укрепления, которые бы защитили их в отсутствие войск. Так в трое суток воздвигли они стену в 500 метров длины и прозвали ее китайскою стеною.

18 марта Сент-Арно выступил против Мадиунасов, которые опять взбунтовались. Канроберу приказано было итти вдоль подошвы гор, омываемых небольшим ручьем, а капитану Флёри с конницею велено следовать по долине. На последнего вдруг из засады напал сильный отряд Арабов. Флёри отступил на вершину горы, спешился там и сильно отстреливался, пока явился Канробер на помощь. Тут Арабы вдруг были опрокинуты и рассеяны.

К вечеру мы узнали, что сам Бу-Маза был ранен в руку в этом деле.

Весь конец марта, апрель и начало мая употреблены были на беспрестанные экспедиции и нечаянные нападения.

Во время боя быков, когда надо отвлечь внимание зверя, махают перед глазами быка красным покрывалом, на которое он и бросается. Канроберу часто доставалось играть роль этого покрывала. Он не раз должен был своими нападениями отвлекать внимание неприятелей, чтоб дать время соединиться прочим колоннам для решительного удара. [27]

В конце апреля был еще один подобный случай. По условленному заранее плану, Канробер должен был в это время соединиться с генералом Пелиссье у Уэд-Тансера. Но когда он прибыл туда, то узнал, что Пелиссье внезапно задержан восстанием Бени-Зеруалов и, вместо подкрепления, Канробер окружен был целым племенем взбунтовавшихся Кабилов. Он понял, что надобно выдерживать бой до прибытия помощи. Позвав к себе старого арабского всадника Годжи-Моктара, он сказал ему:

— Вот письмо к орлеанвильскому полковнику; можешь ли ты пробраться сквозь неприятельский стан и доставить письмо?

Араб задумался на минуту; потом отвечал:

— Когда настанет ночь, я с помощью Божиею пройду и на рассвете доставлю письмо.

— Какую награду хочешь ты за это?

— Я стар и дни мои сочтены. Ты мне дал пищу и одежду — больше мне ничего не надо. Но если я погибну при этом поручении, дай мне слово, что не оставишь бедную мать мою.

— Как? А тебе самому не надо ничего?

— Ничего.

— Даю честное слово исполнить твое желание.

Старик взял письмо и благополучно доставил его. Сент-Арно тотчас же выступил на помощь. Кабилы очутились между двумя огнями, были разбиты, рассеялись, а ввечеру обе Французские колонны стояли на одном биваке.

10 мая Канробер двинулся наконец против Ашашасов, которые, однако, еще не покорились. Этот последний поход был ужасен: Кабилы защищались с отчаянием, беспрестанно отступая к берегу; наконец их прижали к морю. Они и тут не хотели сдаваться, но бросились в море, и Французы должны были поодиночке убивать их, как чаек. Один за одним все они погибли.

Это было последнее усилие Дары. Ввечеру предводитель Ашашасов, скрывшийся с небольшою толпою в лесу, прислал просить пощады (амана) и Канробер сам привез это известие к маршалу Бюжо.

Старый маршал принял ласково храброго воина и обещал ходатайствовать о наградах.

Вскоре Бюжо отправился во Францию, и вот слова его, сказанные алжирской армии:

— Господа! Армия, которая умеет повиноваться и переносить нужду, составляет надежду и силу отечества. В эту зиму доказали вы, что вполне обладаете этими качествами. Будет время, когда вы и самой Франции окажете столь же важные услуги.

Последствия доказали справедливость этих слов.

(Revue des Deux Mondes).

Комментарии

1. За несколько лет до нашествия Французов, Марабут Си-Акредар объявлял: «Христиане будут здесь скоро. Они выгонят нас с гор и из городов. Их всадники и пешие переплывут моря и, подобно пожару, разольются по всей стране. Их пришлет сильное государство. Они приедут ночью, и число их будет равно песку, вздымаемому ветром. Они построют здесь христианские храмы и будут распространять свою веру. Они поставят над вами бея сурового и жестокосердого... Но успокойтесь, явится посланник Аллаха и истребит их. Они скроются за Соленое Озеро и на Кагарские Горы, но их везде отыщут и поразят».