-

ВЗЯТИЕ РАЗБОЙНИЧЬЕГО НЕГРО-ПРОМЫШЛЕННОГО СУДНА ПОЧА (Pocha) (По испански: бесцветная.)

французским корветом la Prevoyante, под командою лейтенанта Jehenne (Жеэнь), в Августе 1840 года.

В первых числах Августа 1840 года, я находился, пишет г. Жеэнь, на северо-западном берегу [418] Мадагаскара, занимаясь гидрографическою описью Носси-Беского рейда. В одно прекрасное утро мы были отвлечены от нашей работы появлением красивого брика, величиной около 280 тонн. По его превосходным формам, легкому, назад наклоненному рангоуту и красным портам, легко можно было принять его за военное судно, тем более, что на грот-мачте развевался вымпел, цвета которого однакож нельзя еще было различить. Брик этот, подняв португальский флаг, стал на якорь в двух милях от нашего корвета. Вскоре явился ко мне командир — красивый белокурый молодой человек, ловкий и приятный в обращении. Он говорил довольно чисто по-французски, и объявил мне, что пришел в Носси-Бе, для размена своих товаров на рис. Он отказался от приглашения у меня отобедать, отзываясь крайнею необходимостью видеться с королевою Сакалавов, прибывшею в Носси-Бе, чтобы показать ей образцы товаров и условиться в ценах размена; но просил позволения воспользоваться приглашением моим на следующий день.

Ночь прошла без всяких приключений — но к рассвету уже брика не было!... он исчез — и на горизонте едва виднелись его верхние паруса. Что бы это значило? подумал я, к чему этот внезапный уход? Теперь я догадался, почему Бонавентуро Виво (имя командира брика Поча), отваливая от моего корвета, казался смущенным, когда я ему сказал, что на другое утро отплачу ему его визит. Во избежание этого-то, кажется, он и ушел ночью; расстояние и превосходство хода брика, удержали меня от погони. Вскоре узнал я на берегу, что Поча приходил в Носси-Бе не для риса, а для покупки невольников, и что в деревне, лежащей в северной части бухты, и слишком отдаленной от нас, в эту же ночь им было насильственно захвачено несколько негров, потому что начальник острова, знавший нас за противников этой торговли и страшившийся наказания, не смел продавать их, даже тайно. Мне говорили, [419] что при этом насилии был даже убит один человек.

Недели через две, описывая Коморские острова (Comores) и миновав опасности Маиотской гряды (Mayotte), до нас ни кем неисследованные, мы очутились на превосходном рейде, еще неизвестном европейским военным судам, которому вскоре суждено было сделаться рейдом Французским. Тогда же я и капитан Пассо (Passot), адъютант губернатора острова Бурбона, бывшего у меня пассажиром, рассчитали, что занятие Маиота могло бы вознаградить Францию, хотя несколько, за вечно чувствительную потерю Иль-де-Франса, и решились представить проэкт о выгодах этой местности начальнику нашему, адмиралу де-Геллю (de-Hell), умевшему вполне оценить это новое открытие и склонить правительство извлечь из него пользу (Из последних известий видно, что только ныне Маиотский начальник занял от имени Французской Республики островки Носси-Кумба, Носси-Миссион и Носси-Фали, лежащие близ Мадагаскара, которые, быв уступлены Франции вместе с островами Маиот и Носси-бе, до сих пор еще небыли заняты официально и оставались без гарнизона. Прим. Ред.). Но возвратимся к моему рассказу.

Едва стали мы на якорь на Маиотском рейде, как пристала к нам лодка с туземцами. Один из них сказал нам, что португальский брик, стоявший на якоре три дня у острова Заудзи (Zaoudzi), едва завидев нас на горизонте, тотчас снялся с якоря и ушел. То же самое было подтверждено многими жителями на берегу, когда мы были с визитом у Маиотского султана, и узнали еще от мальчишек, что судно это купило многих из их товарищей и скрылось теперь за мысом острова, находящегося в трех льё к северу.

По всем этим данным, никто из нас не сомневался, что это судно было то самое, которое мы видели в Носси-Бе, и старание его скрываться от нас, [420] чувствуя себя виновным, подтверждало наши догадки. Я говорил об этом султану Андриан-Сули, повелителю острова, но он отделывался пустыми ответами, и когда я просил его дать мне лоцмана, чтобы вывесть корвет северным проходом, т. е. по тому направлению, где находился брик Поча, то он в этом отказал под разными предлогами, ясно доказывавшими его желание, чтоб я не беспокоил негролова в его торговле. Вероятно, он готовился в это время передать ему часть своих подданных.

Такие препятствия не могли удержать меня от желания разгадать тайну странного поведения португальского судна. По возвращении на корвет, я тотчас отправился промеривать узкий и опасный проход, по которому мне нужно было выйти. Желание мое было тем сильнее, что гребцы, во время пребывания моего у султана, видели командира брика, переодетого в араба, и следившего за моими действиями. Они узнали его по белому и свежему цвету лица, и по европейским сапогам, худо закрытым широкими брюками.

Едва вышли мы на другой день утром из мною промеренного прохода, и легли на мыс, скрывавший от нас брик, как заметили шлюпку, шедшую, под парусами и сильною греблею, из города вдоль берега, и старавшуюся упредить наш приход в небольшой залив, где стоял брик на якоре. На шлюпке был сам Бонавентуро Виво, спешивший изо всех сил на свое судно, чтобы вступить с ним под паруса, если время еще позволит, и постараться всеми средствами выпутаться из беды. Но корвет шел почти так же скоро как шлюпка; люди стояли все по своим местам. Подойдя к брику, я бросил якорь прямо на его траверсе, в расстоянии ружейного выстрела, и тотчас отправил туда вооруженную шлюпку с офицером. В это время, Виво уже был на брике.

Спустя полчаса, шлюпка моя привезла командира и его старшего помощника. Офицер донес мне, что [421] негроловное судно есть испанское, хотя и носит португальский флаг, что на нем находится 220 негров, и по его бумагам видно, что оно было отправлено из Мозамбика прямо в Гаванну, а не для торговли неграми. Отозвав меня в сторону, он прибавил еще, что один из негров делал ему знаки, которых он не понял, но которые вероятно относились до участи невольников. Взяв к себе в каюту командира и его помощника, я, для тщательного осмотрения брика, отправил вторично моего офицера, чтобы отыскать того негра, который объяснялся с ним знаками, и постараться узнать от него все, касающееся до действия негролова. Действительно, моему офицеру был указан люк, ведущий к навесному кубрику, где лежали, в полном смысле слова, один на другом, 22 человека. Это были свободные черные арабы, захваченные насильственно в своих лодках, на западном берегу Африки. На очной ставке этих несчастных, г. Виво нагло отпирался от показания арабов, и уверял, что они им были куплены наравне с неграми на африканском берегу. Но решительные и правдоподобные доводы хозяев лодок, ясно доказывавшие все подробности бесчестных поступков командира брика, убедили меня, что он не простой негропромышленник, но и пират. Я кончил эту расправу, объявив ему, что он мой арестант, что на свое судно более не возвратится, и будет предан суду, по прибытии в первый порт. Это объявление, сказанное мною решительным тоном, и приказание обезоружить команду брика и перевезти ее на корвет, сильно поразило его.

Видя, что отклонить меня от моего решения было невозможно, он старался употребить все свое красноречие, чтобы выпросить у меня позволение возвратиться на свое судно, и взять там, принадлежащие ему, весьма нужные бумаги. Я остался неколебим, и когда он увидел, что команда его обезоружена, и уже не остается никакой надежды на спасение, то вздумал [422] соблазнить меня и сказал: «капитан, что вы со мною делаете? ведь я пропавший человек, если вы меня повезете в Мозамбик! У меня на судне много денег, отпустите меня и я вам дам, сколько вы потребуете». Он не успел мне сделать это постыдное предложение, как я, схватив его за ворот, отбросил от себя в сторону, и приказал тотчас заковать в железа.

Признаюсь однакож, предложение капитана Виво меня обрадовало. Оно было признанием его вины, а до тех пор я беспокоился на счет ответственности, которую брал на себя. У меня не было инструкции действовать против торга неграми, и я подвергался ответственности, если бы не мог доказать участия Виво в разбое. Но упираясь на совесть, которая мне говорила, что я исполняю священный долг, я не колебался более и решился немедленно отвести брик Поча на остров Бурбон. Пока перевозили экипаж с брика на корвет, наступила мочь. Сначала, при появлении наших вооруженных людей, взошедших на судно, экипаж его, состоявший из беглых матросов всех наций и настоящих разбойников, вздумал было противиться, и, по недостатку оружия, которым мы заранее овладели, пытался употребить ножи; некоторые спрятались на марсах, чтоб избегнуть плена, а другие забрались в капитанскую каюту, разломали несколько ящиков с деньгами и набили ими свои карманы; но все это было от них отобрано, и по сделании верной описи, уложено в безопасное место. До сего времени я не знал еще, против скольких человек мы имеем дело, но узнавши, что экипаж брика Поча состоял из 64 человек, отважных, решительных и несравненно более сильных чем наши малорослые бретонские матросы, я на минуту усумнился, удастся ли мне удержать свой приз?

Все эти люди, смуглые, обросшие бородами, рассеянные на палубе моего корвета, и освещенные бледным светом фонарей, казались нам страшилищами, тем более, что мы имели только три пары арестантских кандалов, в [423] которых могло поместиться не более 12-ти скованных человек. Мое хладнокровие и спокойствие возвратили однакож доверенность команде, и я заковал сначала в железа тех, которые хотели бунтовать, а потом велел сделать деревянные колоды из длинных жердей, куда посадил остальных, под строгим надзором караула, и чрез 39 дней плавания, прибыл в Бурбон: плавание весьма беспокойное, если принять в рассуждение загромождение моей палубы, в которой и без того уже было около 20 штук бревен, взятых мною с Носси-Бе. Матросы с негроловного судна, зараженные чесоткою, сообщили ее моему экипажу; мне стоило много труда предохранить офицеров от заразы, потому что прислуга наша была в ежедневных сношениях с больными.

Имея в виду разлучить Виво с его экипажем, чтобы он не условился с своими людьми о средствах к оправданию, я посадил его, скованного, в каюту того офицера, которого назначил командиром брика, и приставил караул. Однажды он попросил позволения передать книгу своему штурману, под предлогом доставить ему развлечение; в этой книге мы нашли следующую небольшую записку на испанском языке: «Если эта записка дойдет до тебя, то мы этим способом согласимся о средствах для нашей защиты против Французского суда. Я надеюсь, что мы спасем свою жизнь, а быть может и наше судно». Это новое признание Виво, писанное его рукою, должно было иметь большой вес в мнении суда; я тщательно сберег его, для приобщения к следственному делу. Расспросы, сделанные мною во время перехода из Маиотты в Бурбон, доставили нам следующие сведения:

Бриг Поча был построен в Соединенных Штатах, на счет мехиканского правительства, и был военным бриком, именовавшимся Итурбиде (Iturbide). Взятый при Вера-Крузе дивизиею адмирала Бодена (Baudin), он был куплен французскими купцами, которые перепродали его в Гаванне, и с того времени он, под [424] именем Поча, был назначен для перевозки негров. Два путешествия на восточный берег Африки удались капитану Виво совершенно, и без вторичной роковой встречи с корветом, не искавшим его, он бы, вероятно, еще более обогатил своих хозяев. Но на этот раз судьба преследовала его и Провидение заставило дорого поплатиться за первые удачи. Сначала Виво встретил большие затруднения в Мозамбике, где в течении трех месяцов вел разгульную жизнь счастливого в своих предприятиях корсара. Португальский губернатор, с которым он соперничал в любовных связях, наделал ему тьму хлопот и исполняя предписания своего правительства — не щадить испанских негроловов, приказал захватить португальского капитана самозванца, и заставил его заплатить пошлину за право поднятия флага португальской нации, под которым он производил торговлю. Губернатор отнял у него лишние водяные бочки и оружие, поручил отвести пассажиров в Гаванну, и сверх того заставил дать залог в 10,000 франков, в удостоверение, что не будет торговать неграми.

В таком состоянии и с такими условиями, брик Поча вышел из Мозамбика; но тотчас по выходе, Виво, собрав свой экипаж и пассажиров, состоявших из бывших негроловов, взятых некогда англичанами, объявил им, что вероятно никто из них не хочет возвратиться в Гаванну не достигнув цели, для которой они были снаряжены; что было бы стыдно для них сделаться посмешищем своих товарищей и предметом презрения хозяев; что они сумеют чем заменить недостаток оружия, и сделать торг скоро и без больших расходов; что они во всем должны полагаться на него; и что в скором времени они прилетят в Гаванну с хорошим грузом негров и получат порядочные барыши. Восторг его достойных товарищей доказал ему, что он был понят, и вот пустились они отыскивать китоловные суда, [425] чтобы, волею или неволею, достать от них оружие, воду, рис и пр. Порты Мозангай и Бомбаток, находящиеся на W-м берегу Мадагаскара, снабдили Виво всем, в чем он нуждался; потом, возвращаясь к африканскому берегу, он купил в заливах несколько негров. Чтобы запастись провизией и перевести невольников, он нанял туземную лодку с шестью человеками, под управлением одного араба. Этот араб, исполнив свою обязанность, приехал на брик для получения платы. Но Виво снялся с якоря, овладев его лодкою. Араб жаловался, угрожал и бросился наконец в море, чтобы спастись вплавь, но был пойман, и, вместе с людьми своими, заперт в особенное место. После этого первого подвига, Виво пошел вдоль берега, и увидав большую арабскую лодку (boutre), шедшую в Занзабар, догнал ее, послал свою шлюпку, и немногими ружейными выстрелами заставил ее убрать паруса: вскоре 120 негров, присоединенных к 16 вольным арабам, дополнили груз брика без всяких расходов. Начальник захваченной лодки не верил глазам своим; ему казалось все это сновидением. Обрезав ему бороду, чтобы сделать похожим на своих невольников, его, с вольными товарищами, бросили ту да же, где находились другие арабы, жертвы, как и они, морского разбойника.,

Спустя два дня после того, Поча пришел в Носси-Бе, и так как Виво опасался нескромности своих матросов, из коих многие были недовольны своим положением, то счел за лучшее удалиться как можно скорее от соседства с военным судном. Этим и объясняется его поспешный уход из Носси-Бе.

Оставив Носси-Бе, Поча отправился в Анжуан (Anjouan), для правильной торговли неграми. Там Султан, состоящий в зависимости от англичан, сказал Виво: «не оставайтесь здесь, вы рискуете быть захваченным одним из английских крейсеров, появляющихся здесь по временам; ступайте в Маиотту, куда ни одно [426] военное судно не ходит; я пришлю вам на лодках негров сколько могу». Сказано — сделано. Поча стал на якорь у островка Зерондзи, на Маиотском рейде, за три дня до нашего туда прихода. Остальное известно.

Бурбонские судьи отговорились не имением права производить суд над захваченным пиратом, и потому Поча был отправлен в Брест, под конвоем военного брика le Lancier (Улан); после многих разбирательств, он объявлен призовым судном и Виво осудили на 20-ти летнее заключение в тюрьму. Это заключение после было сокращено, не знаю на сколько лет.

Текст воспроизведен по изданию: Взятие разбойничьего негро-промышленного судна Поча французским корветом la Prevoyante, под командою лейтенанта Jehenne (Жеэнь), в августе 1840 года // Морской сборник, № 10. 1848