СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ДАВИД ЛИВИНГСТОН

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ЗАМБЕЗИ И ЕЕ ПРИТОКАМ

И ОТКРЫТИЕ ОЗЕР ШИРВА И НИАССА

ГЛАВА ВТОРАЯ.

У Тетте мы встречаем Макололо. — Шестеро из них убиты Бонга, сыном Ниауде. — Опустошения оспы. — Макололо оказывалась помощь не по государственному приказанию, а по личной доброте майора Сикарда. — Дурной класс так называемых "неисправимых". — Суеверия относительно дерева манго, кофе и вызова дождя. — От невольников обеспечиваются домашними узами. — Случай добровольного рабства. — Свирепый характер гальбкастов. — Врожденная любовь к торговле. — Состояние туземного врачевания. — Врачебные школы слонов и крокодилов. — Доктора зерни и употребление их в виде следственной полиции. — Александрийский куст и индиго. — Каменный уголь, золото и железо. — Мы доходим до быстрины Кебрабаза. — Черная глазурь на скалах. — Племя Бадэма. — Дорожная сказка. — Река Луи. — Мясо бегемота — Трудное путешествие. — Целительный сон. — Солнечный удар. — Водопад Морумбва. — Кебрабаза осматривается с одного конца до другого.

8-го сентября 1858 г., судно бросило в реке якорь на высоте Тетте, и доктор Ливингстон отправился в боте на берег. Как скоро макололо ³ узнали его, они поспешили на берег и весьма были рады что опять его увидали. Многие спешили обнять его, но другие кричали: "Не троньте его, вы ему испортите новое платье." Пять начальников взошли на борт и в безмолвной печали выслушали историю бедного Секвебу, умершего на пути на острове Мавриция по [45] дороге в Англию. "Человек умирает во всякой стране," заметили они и потом рассказали нам, что из их собственной среды тридцать человек умерли от оспы, будучи околдованы теттемцами, которые позавидовали им, потому что в первый год у них умерло всего девять. Шестеро из их молодежи, которые были изнурены рубкою дров из-за худого корма, решились идти к одному из соседних владетелей и устроить перед ним танцы, чтобы что-нибудь добыть. "Не ходите," оказали другие: "мы не знаем людей этой страны." Но юноши настояли на своем и посетили независимого владетеля гальбкаста в нескольких милях к северу, по имени Чизака, который за несколько лет перед тем сжег все португальские дачи на северном берегу реки. Потом они пошли к Бонга, сыну другого владельца гальбкаста, который не повиновался теттеанскому начальству, и при слиянии рек Замбези и Луениа, несколько миль ниже этой деревни, имел палисад ⁴. Допросивши макололо, откуда они пришли, Бонга заметил: "Почему вы от моего врага пришли ко мне? Вы принесли волшебные средства, чтобы умертвить меня." Тщетно заверяли они, что они не из этой страны; они иностранцы и пришли сюда издалека с одним англичанином. Суеверный варвар распорядился казнить их всех. "Мы не печалимся о тридцати жертвах оспы, которых взял от нас Моримо (Бог), но скорбит у нас душа о шести юношах, убитых Бонга," говорили их сотоварищи. Найти управу на убийцу не было никакой надежды. Бонга однажды взял в плен капитана португальских войск и принудил его к исполнению черной работы — толочь в деревянной ступе маис. За этим [46] оскорбительным фактом не последовало никакого наказания. Лиссабонское правительство пожаловало Бонга с того времени почетный титул капитана, чтобы этим ласкательством подвигнуть его к признанию своего авторитета; но он вое еще держится своего палисада.

Один из начальников заметил, "что у них есть несколько поросят; они желали бы, чтоб это были быки, но это только поросята." — "Будет ли доктор есть поросят?" — "Зачем же ты об этом спрашиваешь?" возразил другой: "если он не будет есть, будут есть его люди." Уходя, они заметили: "Мы будем спать сегодня ночью." Майор Тито А. д'А. Сикард дружественным образом предоставил нам пользоваться резиденцией или домом правительства. Это — одноэтажный каменный дом, покрытый травою; окна из выбойки, пол из глины. Макололо позаботились о наших вещах; певец их общества, по имени Синджелека, следовал со звоном своих отечественных бубенчиков и с пением энергической песни импровизированной на этот случай. Многие читатели припомнят, что когда доктор Ливингстон был в Англии, все говорили, что португальское правительство будто бы дало приказание поддерживать макололо на государственный счет, пока он не возвратится и не отведет их назад в их собственную землю. Эту великодушную симпатию со стороны лиссабонского министерства многие человеколюбивые англичане признали достойною благодарности; она освободила душу доктора от заботливости и дала ему время приготовить к печати свой дневник, прежде чем он снова отправится в путешествие. Когда наше правительство обещает что-нибудь исполнить, то никогда никто не сомневается в его честном слове, и поэтому естественно, что английский народ и его правительство ошибаются, когда слишком легко поддаются уверениям правительств, нравственное состояние которых стоит гораздо ниже. Макололо ничего никогда не слыхали о каком-нибудь пришедшем из Португалии приказе, и португальское начальство в Тетте [47] ничего не знало о существовании такого приказания. На деле было так, что жалованье чиновникам не выдавалось уже несколько лет, и притязание правительства его правовернейшего величества приказать им прокормить сотню людей своими частными средствами, достаточно походило бы на тот довольно обыкновенный способ благодеяния, при котором бывают щедры на собственность других людей. Чтобы быть в состоянии купить себе сколько-нибудь пищи, бедные парни должны были добывать весьма издалека дрова и потом за безделицу продавать их по окрестным деревням. От мозамбикского правления они не получали никакой помощи; но майор Сикард самым великодушным образом помогал им на свой счет и дал им землю и заступы, чтобы они сами могли доставать себе какие-нибудь средства к жизни.

Тетте стоит на ряде низеньких песчаных хребтов на правом берегу Замбези, которая здесь шириною почти в тысячу (960) ярдов. Неглубокие овраги, которые идут параллельно с рекою, образуют улицы, между тем, как домы построены на хребтах возвышений. Все поверхности улиц, за исключением узких тропинок, были покрыты дикорастущим индиго, и можно бы собрать его целые тонны. В самом деле, индиго, александрийский куст и страмониум, вместе с одним видом кассии, составляют сорную траву этого места, которая ежегодно вырывается и сожигается. Селение окружено стеной из камня и глины, и туземное население живет вне ее в хижинах. Крепость и церковь, стоящие близ реки, представляют надежные пункты; туземцы чувствуют спасительный страх перед орудиями одной и суеверную боязнь перед неизвестною силою другой. Число белых обитателей невелико и довольно отборно, так как многие из них высланы сюда из Португалии предусмотрительно "ради пользы их отечества". В общественной жизни перевес на стороне военного элемента; дурной и "неисправимый" разряд солдат, пользующихся только весьма [48] ничтожным жалованьем, живет, по большей части, доходом с садов их черных супруг: о нравственном состоянии такого рода населения можно догадываться. Даже офицеры редко получают свою плату от правительства; но так как они обладают духом предприимчивости, то стремятся сами себя обеспечить, женясь на дочерях или вдовах богатых купцов, и, при посредстве невольников, которых они этим способом приобретают, производят торговлю слоновьей костью.

Засуха бывает в Тетте часто, и жатвы значительно страждут. Это отчасти объясняется положением города между цепями холмов, лежащими на севере и на юге, которые, по-видимому, сильно притягивают к себе дождевые облака. Часто виден дождь на этих горах, между тем как в Тетте не падает ни капли. Первое время нашего там пребывания была засуха. Тщетно женщины три раза засевали свои сады: как только появлялся посев, сильный иссушающий жар уничтожал его. Четвертый посев подвергся той же жестокой участи, и тогда некоторые разумеющие дело открыли, чего боятся облака: нашего нечестивого дождемера в саду. Из-за этого-то именно дождемера вошли мы в дурную славу, и многие смотрели на нас, как на некоторого рода вестников беды. Напротив, макололо засуху ставили в вину теттеанцам: "Здесь живет много ведьм, которые не хотят, чтобы шел дождь." Африканцы вообще довольно суеверны, но теттеанцы превосходят в этом отношении своих земляков. Исходя от совершенно различных племен, все лучи странных родов суеверия сходятся в Тетте, как в фокусе зажигательного стекла, и выжигают здравый рассудок из душ этой смеси. Они верят, что в воздухе, на земле и в воде живет много злых духов. Эти невидимые, злобные существа низводят, по их мнению, на человеческий род много страданий; но так как они охотно пьют пиво и жадны до корма, то время от времени можно умиротворять их жертвами из пищи и питья. [49] Змея составляет предмет почитания, и в хижинах больных и умирающих развешиваются отвратительные небольшие изображения. Чистые африканцы думают, что Морунго, великий дух, создавший весь мир, живет над звездами; но они никогда ему не молятся и ничего не знают о своих отношениях к нему или о его участии в них. По их представлениям, духи их отшедших предков все добры и помогают им при особенных случаях в их предприятиях. Если кто-нибудь срежет свои волосы, то старательно сжигает их, чтобы они не лопали в руки кого-нибудь, у кого дурной глаз или кто умеет колдовать и воспользуется ими как средством наворожить ему головную боль. Они верят также, что по смерти тела будут еще жить, но о царстве Баримо (богов или отшедших душ) ничего не знают.

Выше Лупата великолепно произрастает дерево манго и доставляет приятную тень. Его прекрасный плод превосходит береговые плоды. Туземцы, среди которых растет манго, часто по неделям живут одними его плодами, и так как иные деревья приносят плод в ноябре, а другие в марте, между тем как главная жатва собирается между этими пределами, то в продолжение четырех месяцев года можно их получать в изобилии. Но ни один туземец не дозволит себе посадить дерево манго. В тамошних умах глубоко вкоренено почти общепринятое суеверие, именно, что если кто посадит это дерево, тот скоро умрет. Макололо весьма охотно ели плоды, как и другие туземцы; но когда им говорили, чтобы они при своем возвращении взяли с собою несколько косточек манго и посадили их в своем отечестве, то они отвечали — так как и они тоже глубоко верили, что это самоубийственное занятие: — "мы вовсе не хотим скоро умереть". Точно также сильно даже между португальскими уроженцами Тетте суеверие, состоящее в том, что если кто-нибудь садит кофе, то после никогда не будет счастлив; однако они его пьют и это делает их по-видимому счастливее. [50]

Во время засухи 1858 г., один соседний владетель установил обряд с различными церемониями и волшебными песнями, чтобы низвести дождь; но дождь вовсе не хотел пойти. Отец Гоанезе в Тетте для удовлетворения своих земляков учредил процессию и молебен в честь святого Антония с тою же целью. Первый опыт остался без последствий, но на второй раз, когда торжество предпринято было по наступлении новолуния, большая процессия, к чести святого, окончилась таким большим дождем, что была размыта кровля резиденции. На следующей неделе образ святого Антония был украшен золотою короной, ценою в двадцать два фунта стерлинга, за то, что он послал долго не являвшийся и очень нужный дождь. Мы никогда не смотрели на религиозные обряды или церемонии какой бы ни было церкви с презрением; но при священных службах, отправлявшихся при этом случае, отсутствие благоговения было так велико, — коленопреклоненные молельцы смеялись и шептались между возгласами, не прекращая смеха даже когда запевали слова "Ora pro nobis", — что мы необходимо должны были прийти к убеждению, что если они, как туземцы, верят в возможность низводить дождь, то за то ни во что другое не верят.

В мае, когда начинается зима, большая часть дерев лишалась зелени и оставалась голою до наступления дождей в ноябре. Многие виды имеют странное свойство как бы предупреждать дождь; в начале октября, когда сухое время года достигло своей высшей точки и нет ни капли росы, они начинают покрываться почками и в несколько дней распускают свежие и разным образом окрашенные листья, а иногда и прекрасные цветы. Отчасти таким же образом деревья арктических стран, говорят, предупреждают наступающую весну и пускают свежие, зеленые листья, между тем как почва жестоко промерзла до той глубины, до которой никогда не достигают корни. [51]

У португальцев Тетте много невольников, со всеми свойственными их классу пороками: вороватостью, лживостью и нечистоплотностью. Обыкновенно настоящие португальцы довольно гуманные господа и редко жестоко обращаются с невольником. Это можно приписать столько же естественной доброте сердца, сколько страху потерять невольников, которые убегут. Когда они покупают взрослого невольника, то, если возможно, вместе с ним покупают и всех его близких. Таким образом они стараются приковать его к новому его отечеству домашними узами. Убеги он, он должен тогда покинуть всех тех, кого заключил в своем сердце, покинуть ради надежды на свободу, которую, вероятно, потеряет при вступлении своем в первую отечественную деревню, так как ее владетель без церемонии опять может продать его в рабство.

Мы узнали об одном довольно странном случае добровольного рабства. Один свободный черный, очень умный, деятельный молодой парень, по имени Чибанти, бывший нашим кормчим на реке, рассказывал нам, что он сам себя продал в рабство. Когда мы спросили: зачем он это сделал? он отвечал, что он был совершенно одинок в мире, не было у него ни отца, ни другого кого-нибудь, кто дал бы ему воды, когда он болен, или поесть, когда он голоден; он и продал сам себя майору Сикарду, как всем известно, господину доброму, невольники которого работают немного, а едят досыта. "А во сколько же ты оценил себя?" спросили мы. — "В три тридцатиярдные куска выбойки," отвечал он: "и тотчас же купил себе мужчину с женою и ребенком, которые стоили мне два куска, а один кусок у меня остался". Это доказывает во всяком случае спокойный и расчетливый ум. После он прикупил еще невольников и в два года стал владеть числом, достаточным для снабжения людьми одного из больших челнов. Его господин употреблял его впоследствии для доставления слоновьей кости в Ихвиллимане, и давал ему [52] выбойки для найма судорабочих на время поездки. Он брал естественно своих собственных невольников, таким образом наживался еще более и был вполне убежден, что продажей самого себе сделал выгодную спекуляцию; ибо, сделайся он болен, его должен содержать его господин. Бывают случаи, что свободные черные по своей воле становятся рабами, что они выражают простой, но символической церемонией преломления копья в присутствии их будущего господина. Один, уже умерший, португальский офицер уговаривал одного из макололо остаться в Тетте, вместо возвращения в свое отечество, и в то же время старался довести его до преломления перед ним копья, и таким образом до объявления самого себя его невольником; но малый был слишком сметлив для этого. Это был замечательный слоновий врач, который сопутствовал охотникам, говорил им, когда следует нападать на могучее животное, и давал им лекарства, чтобы обеспечить последствия. Совсем противоположно настоящим португальцам, многие гальбкасты — немилосердые рабовладельцы; всем известно их скотское обращение с несчастными невольниками. Слова одного человеколюбивого природного португальца, сказанные однажды, если и не чистая истина; то все же очень метки: "Бог создал белого и Бог же создал черного человека; но галбькаста создал дьявол."

Офицеры и купцы высылают толпы невольников под надзором надежных начальников на ловлю слонов и добывание слоновьей кости, при чем снабжают их некоторым количеством выбойки, бус и пр. и за это требуют соответственное количество слоновьей кости. Эти невольники думают, что дело идет очень хорошо, когда они убивают слона вблизи какой-нибудь деревни, так как туземцы за куски слоновьего мяса дают им пива и муки, а при каждом бивне, который покупается, потребляется огромное количество времени, слов и пива. Большую часть африканцев природа создала торговцами; они любят торговлю [53] больше из-за самого процесса, чем из-за выгоды. Один образованный господин из Тетте рассказывал нам, что часто приходили к нему туземные торговцы с одним продающимся бивнем, обсуждали цену, которую он давал, требовали больше, толковали об этом, отходили, чтобы об этом посоветоваться, и наконец уходили не продавши бивня; на следующий день они проделывали это же с каким-нибудь другим купцом, толковали, обдумывали, ломали себе голову и уходили как в предшествовавший день; это занятие продолжается каждый день, пока они не посетят, может быть, каждого купца в селении, и кончается напоследок тем, что они драгоценный зуб продадут первому встречному за цену еще меньшую той, какую предлагал первый купец. Любовь к занятиям пустяками при обмене своих товаров происходит от их высокомерия, которое развивается в них от того, что они составляют предмет ласкательства и лести алчных купцов — чувство, которому подчиняется даже любовь к барышу.

Туземное врачебное сословие имеет довольно много представителей. Кроме обыкновенных практических врачей, составляющих действительно полезный класс, понимающих сколько-нибудь свое призвание и знающих свойства и силу лекарств, есть еще другие, посвятившие свои таланты какой-нибудь особой специальности. Слоновый доктор заготовляет лекарство, которое считается неизбежным для охотника, когда тот хочет сделать нападение на это благородное и умное животное; ни один охотники не отважится добровольно на нападение, если не снабдят его этим драгоценным тайным средством. Крокодилий доктор продает волшебное средство, в котором, как полагают, заключена особенная способность сохранять его владельца от крокодилов. Когда мы были в Тетте, то, сами того не зная, оскорбили школу крокодильего врачевания тем, что застрелили одно из этих колоссальных пресмыкающихся, когда оно на отмели лежало и грелось на солнце. Доктора в гневе [54] пришли к макололо, кричали и спрашивали, зачем белый человек застрелил их крокодила?

Однажды вечером на уду для акул, в виде приманки была посажена собака, которую, как говорят, крокодил ест с особенной охотой; но доктора сняли приманку, потому что чем больше крокодилов, тем больше требований на лекарство, или, может быть, и потому, что они охотнее сами съели собаку. Многие туземцы этой страны, как и в южных морях, едят, как известно, собак, не обращая; никакого внимания на их пищу. Доктор зерни или вещун — важный член общины, и португальцы советуются с ним столько же, сколько и туземцы. Главная часть его занятий — следственная полиция, т. е. на его обязанности лежит открытие воров. Когда украдены вещи, он приходит и осматривает место, бросает свою зернь, пережидает несколько дней и потом за какое-нибудь вознаграждение указывает вора. Обыкновенно он бывает прав, ибо полагается не на одну только свою зернь; у него по всему селению надежные агенты, исследования и известия которых дают ему возможность открыть похитителя. Со времени введения огнестрельного оружия появились ружейные доктора; они продают лекарство, которым они берутся образовать хороших стрелков. Есть еще дождевые доктора, и т. д., и т. д. Многоразличные школы торгуют мелкими волшебными средствами, которые купцы навешивают на шеи как охрану от зла: одни из них содержат лекарства, другие укрепляют силы.

Индиго, высотою около трех и до четырех футов, с величайшим великолепием растет на улицах Тетте, и точно также александрийский куст. Листья не отличаются от употребляемых в Англии. Мы поручили макололо сбирать экземпляры, но туземцы запретили им это делать, хотя сами не употребляют этого растений. Небольшое количество самого превосходного хлопка возделывается туземным населением для фабрикации грубой ткани. В прежние времена скупали ее за ничтожную цену португальцы и пользовались ею вместо [55] введенного теперь коленкора для обмена на маникасский золотой песок. Одно из соседних племен возделывает сахарный тростник и производит немного сахару; но они, по большей части, употребляют натуральные чурбаны вместо катков, и так как они не имеют понятия о смешении извлекаемого сока с известью, то продукт их естественно весьма низкого качества. Близ Тетте находится много магнитного железняка, а также отчасти и каменный уголь; отдельные прослойки достигают двадцати пяти футов в толщину. При первом опыте мы нашли, что он хорошо горел на пароходе. Зола давала значительное количество шлака сланцевой глины; но так как мы догадались, что это происходило от того, что близко лежащий к поверхности уголь, сотни лет подвергался влиянию атмосферы, то мы сделали шахту глубиною приблизительно в тридцать футов и нашли, что уголь становился тем лучше, чем более мы углублялись. Внутри страны в нескольких днях пути от Тетте в ложбинах рек добывается золото. Туземцы вполне знают ему цену, но редко его ищут и роют не глубже четырех или пяти футов. Они боятся, что песок речной ложбины может провалиться и погребсти их. В прежние времена, когда промышленники приходили на россыпи с сотнями невольников, добыча была значительна. Теперь она ничтожна. Страны, производящие золото, всегда были в руках независимых племен. Глубокие буравления близ содержащих золото потоков, как это делается в Калифорнии и Австралии, по-видимому, никогда здесь не пробовались, и для промывания здесь не употребляют никакого другого снаряда, кроме обыкновенных деревянных лоханей.

Известиями, полученными нами о быстрине Кебрабаза, наше любопытство было так сильно возбуждено, что мы решились предпринять небольшое исследование ее и воспользоваться благоприятным случаем, когда вода в Замбези была на необыкновенно низком уровне, для попытки определить ее характер, когда она не покрыта водою. Мы [56] достигли ее 9 ноября. Страна между Тетте и Панда-Мокуа, где прекращается судоходство, лесиста и гориста по обоим берегам. Панда-Мокуа — холм, находящийся в двух милях ниже быстрины и покрытый содержащим медные руды доломитом.

Между деревьями выдается своей гигантской высотою и корою, окрашенный точно египетский сиэнит, — толстый баобаб. В сравнении с ним другие деревья леса кажутся часто просто кустами. Уже упомянутый дуплистый баобаб имеет 74 фута в обхвате, другой имел 84 фута, а на западном берегу находятся некоторые, имеющие 100 футов в обхвате. Их огромная величина внушила многим мысль, будто он доказывают, что Ноева всемирного потопа никогда не было. Тщательные исследования многих сотен в лесах и некоторых выросших среди развалин старых каменных домов, показали нам по числу концентрических колец, что даже самые огромные экземпляры этого дерева с необыкновенно мягкой древесиной не старее 500 лет. Высокая горная цепь Кебрабаза, которая преимущественно состоит из конусообразных холмов, покрытых тощими деревьями, идет в поперечном к Замбези направлении и ограничивает ее узкой, бугристой и скалистой долиной, шириною около четверти мили. Выше той маленькой долины, которую можно назвать ложем реки при высокой воде, в неописанном беспорядке набросаны одна подле другой огромные массы скал. Рисунок, которым мы, как и другими, обязаны лорду Росселю, дает только слабое понятие о зрелище, так как холмов, ограничивающих реку, не видать вместе с нею на рисунке. Главный материал скал — сиэнит, многие части которого окрашены прекрасным голубым цветом, как будто в них примешано много лазурика, между тем, как другие части серые. В большом числе попадаются и гранитные глыбы бледно-красного цвета, и они вместе с метаморфическими скалами, которые набросаны в наклонном, извращенном и в каком только [57] придумать можно положении, представляют такую картину разрушения и разнообразия форм, которая могла бы порадовать любителя геологии; но при высоком стоянии воды, эта бугристая ложбина реки вполне заливается, и тогда она вполне гармонирует с находящейся ниже ее частью реки, которая шириною в полмили. В сухое время года, река течет по дну узкого и глубокого прохода, бока которого от сильного движения воды при высоком уровне вылощены и вытерты, как края старых восточных колодцев бечевами. Проход шириною часто не более 40 и до 60 ярдов и притом с несколькими крутыми изгибами, двойной ложбиной и небольшими водопадами. Когда мы прибыли на него, мачты "Ма-Роберта", хотя некоторые из них были выше тридцати футов, не доставали еще до уровня ложбины высокой води; а у лота матрос выкрикивал: "на десяти саженях дна не слышно". По сторонам вымыты чудовищные котлообразные норы, точно как колодцы, и они так глубоки, что в них, если они были прикрыты от солнца нависшими скалами, вода была совершенно холодна. Многие из этих пещер размыты именно насквозь и осталась только ближе к скалам лежащая сторона; при чем бока прохода высокой воды так гладко отшлифованы, как будто они вышли из абердинских гранитных мельниц. Чтобы произвести эту гладкость, давление воды должно быть чудовищным. Оно так крепко заколачивает круглые кремни в трещины и щели скал, что хотя они кажутся слабо вложенными, однако могут быть сдвинуты только молотком. Страшная сила воды, которая видна здесь, дает нам понятие о том, что происходит в тысячах водопадов мира. Все сведения, какие мы в состоянии были добыть от португальских наших друзей, сводились к тому, что в Кебрабазе торчат из реки от трех до четырех оторванных скал, которые, хотя они и опасны для неповоротливых туземных челнов, легко можно миновать на пароходе, и что если бы сорвать порохом одно или два из этих препятствий, то после этого не [58] встретилось бы никакого затруднения. Тщательно исследовавши быстрину на расстоянии от семи до восьми миль, мы вернулись к судну в убеждении, что для простого исследования водопада потребно гораздо большее усилие, чем считали наши друзья необходимым для устранения порогов. Поэтому мы спустились по реке вниз, чтобы запастись новым провиантом, и приготовились к более серьезному осмотру этой страны.

Когда пароход вернулся от косы, мы ушли, 22-го ноября, для исследования быстрины Кебрабаза ⁵. Поздно после полудня 24-го, мы снова достигли подошвы холмов и бросили якорь в реке. Судорабочие никогда не спали на реке, а постоянно проводили ночь на берегу. Туземцы правого берега страны, называемой Шидима, которые принадлежат к Баниаи и даже в таком небольшом расстоянии от Тетте независимы и обыкновенно играют роль господ в отношении к португальским купцам, удивлялись, что мы выказали намерение остаться на якоре, и естественно были подозрительны, потому что мы отклонились от общего обычая.

Ввечеру они нам кричали с берега: ,Что же вы не идете сюда спать на берегу, как другие люди?"

Наши макололо, чувствовавшие себя теперь столь же независимыми, как и баниаи, крикнули им в ответ: "Мы укрепимся на месте железом; вы можете видеть, что мы не то, что ваши базунгу."

Этот несколько крупный намек освободил нас от обычных грабежей. Приятно дать подарок; но в этом удовольствии баниаи отказывают иностранцам, обращая его в штраф и требуя его таким надменным образом, что [59] вынести подобное может только весьма напуганный купец. Они часто отказываются прикоснуться к тому, что им предлагается, бросают вещь прочь и оставляют валяться, издеваются над невольниками купца и отказывают в пропуске до тех пор, пока не принесется дань такая высокая, как только могут выдержат его средства.

На следующее утро мы оставили судно и пошли по реке дальше, в сопровождении одного туземного португальца и его людей, вместе о двенадцатью макололо, несшими наш багаж. Утро было приятное, холмы справа у нас некоторое время обеспечивали отрадную тень; но скоро дорога стала ужасно негладкою и холмы не защищали уже нас от палящего солнца. Едва можно было различать еще след тропинки, и не уверь нас проводник наш в противном, мы, вероятно, не нашли бы следа дороги в местах рыхлого, вязкого песка и на огромных скалах, через которые мы с трудом перелезали. Эти скалы имеют странный вид, так как во всех направлениях перекошены и разбросаны и одеты тонкой черной глазурью, как будто бы они гладко отполированы и покрыты черным лаком. По-видимому, эта глазурь отлагается во время высокого стояния воды ибо ею покрыты только те скалы, которые находятся между следами самого высокого уровня воды и линией почти на четыре фута выше самого низкого уровня. Путешественники, посетившие быстрины Ориноко и Конго, говорят, что там скалы имеют подобный же вид, и это приписывается некоторого рода осадку из воды, который образуется только при сильном течении. Этим такое явление отчасти может быть объяснено и здесь, так как оно преобладает только там, где суженная река замкнута между каменными массами, на которых высятся высокие холмы, и где при высоком стоянии воды течение, понятно, самое сильное, между тем, как явление не встречается там, где скалы находятся только с одной стороны, а напротив — песчаный берег и река между этими берегами занимает широкое пространство. Горячие скалы [60] жгли толстые подошвы наших людей и сильно утомляли нас самих. Путь, пройденный нами в первый день, не превышал по прямой линии четырех миль, но и этого с нас было совершенно достаточно.

В долинах мы видели жилища некоторых обитателей из племени, которое носит название бадэма. В углублениях, которые для того годятся, они возделывают небольшое количество маиса, табаку и хлопка, а на крутых отвесах своих гор индийское просо (Holcus sorghum) или, как они называют "мапира". Рыба в реке ловится неводами; зебры, антилопы и другие животные так, что их загоняют в ущелья, в которых поперек узкого выхода, растянуты крепкие сети, приготовляемые из коры баобаба.

Неуверенность в безопасности, в которой живет племя бадэма, проявляется в привычке прятать свои запасы в холмах и держать в хижинах только небольшое их количество. Они лупят с какого-то особого рода дерева горькую кору. которая, как им известно, противна мышам и обезьянам, сшивают из нее, обращая внутреннюю сторону коры наружу, цилиндрические сосуды, в которые собирают свои полевые произведения, и прячут их на лесистой стороне холмов в пещерах и трещинах окал. Таким образом они спасают хлебные запасы, когда шайка грабителей опустошает их хижины. Они "не могли дать лам никаких сведений и у них не было ничего съестного; люди Чизака ограбили их несколько недель назад".

"Оставьте их в покое", сказал нам туземный португалец, "когда вы вернетесь, они вам продадут много; теперь они вас боятся, так как не знают еще, кто вы такие". Спали мы под деревьями на открытом воздухе и нас не тревожили ни москитосы, ни роса; нас не обеспокоил и ни один из выходящих на добычу хищных зверей, хотя во время нашего здесь пребывания, один из туземцев, расположившийся однажды вечером с некоторыми другими на противоположном берегу, был умерщвлен леопардом. [61]

Один из теттеанских невольников, охотно желавший прослыть за великого путешественника, занимал нас, когда мы сидели вкруг нашего вечернего огня, интересным рассказом об одной странной человеческой расе, которую он видел внутри страны. Эти люди были ростом всего в три фута и имели рога, выраставшие из их голов, жили они в большом городе и съестных припасов было у них вдоволь. Макололо усомнились в этой истории и откровенно заявили повествователю, что он рассказал очевидную лож. "Мы из внутренности страны", вскричал стройный парень, ростом в шесть футов и четыре дюйма: "что же, карлики мы? Есть у нас рога на головах?" и заставил этим смеяться над рассказчиком. Но тот все-таки крепко и настойчиво утверждал, что он видел этих маленьких людей и действительно был в их городе, и таким образом делал себя самого героем легенды, которая явилась еще до Геродота и с его времен с замечательной прочностью вкоренена в необразованных племенах. Простой факт, что даже такие нелепые рассказы удерживаются при совершенном отсутствии литературы, придает и религиозным идеям этих людей важное значение отрывков какой-то первобытной религии, исчезнувшей в реке времен.

Мы перешли в брод через бурливую Луия, которая доходила нам до половины туловища и была около сорока ярдов шириною. Вода ее была в это время мутна, и мы подумывали о том, не вздумается ли какому-нибудь крокодилу случайно прихватить на обед какого-нибудь белого человека. На следующий день, один из наших людей по черной скале подкрался на десять ярдов к спящему бегемоту и выстрелил ему в голову. Так как погода была теплая, то мертвое животное всплыло через несколько часов, и некоторые из нас впервые отведали бегемотова мяса. Мясо это из грубых волокон, по вкусу среднее между свиным и бычачьим, довольно хорошо, когда голоден и ничего лучшего достать нельзя. Когда мы достигли подошвы горы, [63] которая называется Чиперезива и которой отвесные, скалистые бока покрыты разноцветными лишаями, наш португальский спутник уверял нас, что дальше не предстоит уже никаких затруднений для прохода судов, так как выше этого места река совершенно ровная: он там охотился и точно знает это. Мы подумали, что цель нашего поиска достигнута, и вернулись; но два туземца, пришедшие ночью в наш лагерь, уверяли нас, что далее впереди есть еще водопад, называемый Морумбва. Тогда доктор Ливингстон и доктор Кирк, решили идти вперед с тремя макололо и разрешить вопрос лично. Это был самый жестокий эпизод из путешествия, какой только когда-нибудь представлялся им в Африке; после того, как они с трудом прошли некоторое расстояние, бадэмасские проводники отказались идти далее: "баниаи," говорили они, "разозлятся, когда мы покажем страну белым людям; да сверх того и нельзя подойти к месту, потому что ни слон, ни бегемот, ни крокодил не могут достигнуть водопада." Склоны гор по обеим сторонам реки, — которая была теперь шириною не более 300 ярдов и в которой не различались несколько плоская ложбина высокой воды и проход, достигали высоты более чем 3,000 футов и были покрыты или густым дерновым кустарником или колоссальными черными кремнями. Эта вогнутая форма была причиною, что лучи солнца сходились здесь как в фокусе зажигательного стекла и так накаляли поверхность, что у макололо сделались пузыри на подошвах. По этим раскаленным скалам путешественники лезли кругом, и вверх, и вниз, со скоростью не превышавшей одной мили в час. Напряжение мускулов, когда они спрыгивали с вершины скалы на кремни и изворачивались около выступов, страшно изнуряло их и часто они были рады когда согнувшись приседали в тени, бросаемой какой-нибудь нависшей и налегшей на другую скалой. Навес возбуждал совсем особого рода сильную и непреодолимую наклонность ко сиу, которую иногда [63] производит слишком сильное действие солнца. Этот сон излечивает то, что можно считать началом солнечного удара. При своем первом слабом проявлении, этот сон возбуждает в разгоряченном мозгу мечты, и все как будто становятся лунатиками и настоящими сочленами клуба эльфов; а затем, сон становится так тяжел, что больному кажется, как будто некоторое время вычеркнуто из его жизни. Солнце в Африке чрезмерно горячо и ударяет сильно; но мы никогда не слыхали ни об одном случае солнечного удара, который так обыкновенен в Индии, и причина этого, вероятно, в большой сухости африканской атмосферы. Макололо говорили доктору Ливингстону: "они всегда думали, что у него есть сердце, но теперь уверились, что у него сердца совсем нет," и пытались уговорить доктора Кирка к возвращению, так как стало уже ясно как день, что его спутник, желавший идти туда, куда не могла ступить ни одна живая нога, показывал несомненные признаки умопомешательства. Однако, все их старания уговорить доктора Кирка были потеряны, потому что он еще не научился их языку, а так как его руководитель знал, что его сопутник также горячо, как и он, желал разрешить задачу о судоходстве по Кебрабаза, то и не взял на себя труда объяснять ему это. В одном месте обнаженный горный выступ преграждал путь, и нужно было обойти его по опасному и далекому обходу, на котором вершины скал были так горячи, что едва можно было недолго придержаться за них рукою, чтобы безопаснее их миновать, и потеряй только равновесие самый передний из общества, — те, которые были сзади его, все были бы сброшены в протекающую у подошвы утеса реку. Но и в этой дикой, раскаленной стране, спустившись опять к реке, встретили они рыбака, закидывавшего свою ручную сеть в кипящий водоворот, и он указал им водопад Морумбва; через час они уже производили его измерение с одной нависшей скалы на высоте почти ста футов. Если стать лицом к водопаду на северном [64] берегу, то видно, что он находится во внезапном извороте реки, текущей по короткой кривой; выше его река стиснута между двух гор в ложбине с вертикальными боками и менее пятидесяти ярдов шириною; торчат одна или две каменные глыбы, и затем, идет косвенный каскад футов с двадцати на пространстве тридцати ярдов. Он затрудняет всякий проход судов, за исключением случаев самого высокого стояния воды. Скалы показывают, что вода тогда доходит до восьмидесяти футов высоты.

Оставаясь еще в том же положении, с лицом обращенным к водопаду, справа от него видим гору Морумбва, высотою от 2,000 до 3,000 футов, которая дает имя этому месту. С левой стороны водопада стоит замечательная гора, которую можно назвать луковичной; ибо она отчасти коническая и с нее слупился большой выгнутой слой, как это часто случается с гранитом, и осталась широкая, гладкая, выпуклая поверхность, точно какая-то чудовищная луковица. Эти две горы тянутся к северу почти на полмили вдаль, и река на этом расстоянии хотя все еще очень узка, но гладка; только немногие отдельные скалы выдаются из ее русла. По подошве горы Морумбва, которая прилегает к водопаду, они влезали так высоко, как это было нужно. Скалы были все вымыты и вылощены водою, с котлообразными углублениями, которые попадались даже на высоте ста футов над низшим уровнем воды. Когда они после взобрались на северо-западное подножие той же горы, то тотчас опять показалась знакомая им форма стоящей напротив луковичной горы; первая наша точка зрения со склона горы Морумбва отстояла от второй не далее как на 700 или до 800 ярдов. Этим закончили они осмотр Кебрабаза с одного конца и до другого.

Они не отважились вернуться той же дорогой, по которой шли, но поднялись на отлогость горы с северной стороны. Им стоило тяжкой трехчасовой работы проложить себе путь сквозь густой терновый кустарник, покрывавший возвышение. [65]

Поверхность откоса часто склонялась под углом почти в 70 градусов и, однако, их проводник, Шокулсбенла, которого жесткие, роговые, подобные слоновьим подошвы показывали, что он привык к такой трудной работе, нес для них на себе кувшин с водою почти во всю дорогу. Они провели эту ночь у источника в туфовой скале к северо-востоку от Чиперезива, и никогда не опали так сладко. [66]

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Возвращение с Кебрабаза. — Туземные музыканты и их инструменты. — Невежество в Тетте. — Перемены, производимые дождями, наступающими после жаркого времени года. — Святки в тропической обстановке. — Взгляд изменяется вследствие воспоминаний о прошлом в северных странах. — Времена года в Тетте. — Семени хлопка не было нужно. — Африканская лихорадка. — Хинин не предупреждающее против нее средство. — Самое лучшее предваряющее и излечивающее средство. — "Варбургские" капли — В январе 1859 экспедиция возвращается с Кебрабаза на реку Шире. — Известие, что есть предел судоходного плавания по ней. — Первое знакомство с неизвестным народом. — Судоходное плавание по Шире. — Дальнейшее следование остановлено Мурчисоновским водопадом. — Возвращение в Тетте. — Второй поиск на Шире в марте 1859. — Чибиза. — Нианджа Мукулу. — Помешанные проводники. — Открытие озера Ширва 18 апреля 1859 г. — Горы. — Возвращение на судно. — Опасный случай лихорадки. — Возвращение в Тетте 23 июня. — Оказывается, что судно построено из непрочных материалов. — В августе на Конгоне.

Однажды вечером той же самой дорогой, по которой шли мы, спустилась к нам в лагерь толпа туземных музыкантов и занимала нас своей дикой и не неприятной музыкой на маримба, инструменте, сделанном из полосок твердого дерева различной ширины и толщины, которые накладывают на пустые тыквы-горлянки различной формы и ударами по ним производят звуки. Они удовлетворились несколькими кусками выбойки и пошли дальше.

Как сказали нам наши спутники, на обратном пути нашем жители совершенно были готовы продать нам жизненные припасы. Когда мы прибыли в Тетте, комендант [67] сообщил нам, что вскоре после нашего отъезда вода в реке на фут поднялась и сделалась мутной; заметивши это, один из туземных португальцев пришел к нему с важной миной и сказал: "Англичане что-то сделали с рекою". К сожалению, это прекрасный пример невежества и суеверия, которые обыкновенны у туземцев и, к несчастию, не чужды и людям, воспитанным в Португалии. Когда мы были в Тетте, один пехотный капитан отослан был в тюрьму в Мозамбик за то, что он исполнил му-аве или Божье предопределение и единственно на основании его казнил одно заподозренное лице.

В конце жаркого времени года все сухо и пыльно; атмосфера наполнена синим туманом и очень душна. Как только начинаются дожди, вид страны с удивительной скоростью делается лучше. Если у нас и не было влажной, оранжерейной атмосферы западных берегов, то все же быстро взошли свежие, зеленые травы на холмах и долинах, так еще недавно высушенных и бурых. Воздух очистился от дымом глядевшего тумана, и даль прояснилась; ландшафт залит полным потоком света, — и по утру все возбуждает драгоценное чувство бодрости, прежде чем блеск полудня утомит глаза. Когда я однажды у одного из бечуана спросил, что он разумеет под словом boitsepho (святыня)? он отвечал: "Когда во время ночи пройдет обильный ливень и чисто обмоются вся земля, и всякая зелень, и скот, и восходящее солнце на каждой былинке указывает каплю росы, и веет свежее дыхание ветра, — вот святыня". Молодая листва различных дерев, в особенности на возвышенных местах, бывает бурого, бледно-красного или гвоздичного цвета, словом, цвета осенней листвы в Англии; а по мере вырастания листьев они изменяют свой цвет в приятный, свежий, ярко-зеленый; блестящие белые, алые, гвоздичные и желтые цветы повсюду, и несколько темно-красных, как цветы кигелии, придают живость окраске этого сада природы. Многие деревья, как алые напр. [68] эритрины, привлекают к себе взор красотою цветов. Белые, полные цветы баобаба, являющиеся иногда до дождей, и небольшие и прелестные цветы других дерев, сгруппированные в богатые пучки, покрывают лес. Мириады диких пчел заняты с утра до вечера. Многие акации владеют особенной привлекающей силой для одного вида жуков, между тем, как пальмы манят других собраться на их просторных листьях. Насекомые всех семейств теперь в полной силе; блестящие бабочки порхают с цветка на цветок, и вместе с прелестными маленькими солнцевыми птицами, заменяющими здесь колибри Америки и Ост-Индии, кажутся неутомимыми. Множество муравьев прилежно заняты отыскиванием пищи или перенесением ее домой в торжественной процессии. Перелетные птицы, напр. желтые трясогузки и синие сорокопуты, улетают, а другие семейства прилетают; время от времени ясно дают о себе знать коршун-каня — своим свистом, похожим на боцманский свисток, пестрая кукушка своим выкриком в роде "пула" и сивоворонки вместе с птицею-носорогом своими громкими, высокими звуками, хотя эта грубая музыка полуисчезает в массе милых звуков, которые льются из множества отбивающих трель горлинок, так что африканские святки кажутся английским маем. Многие птицы из семейства ткачиков сбросили свой зимний темно-бурый наряд и облеклись в яркие летние одежды алого и как смоль черного цвета; другие от зеленого перешли к ярко-желтому с пятнами как бы из черного бархата. Бодрый маленький самец птицы вдовы с бледно-красным клювом, одевшись в свою черную с белым летнюю одежду, носит грациозное украшение из перьев, принадлежащее к его новому наряду; как многие думают, штат его состоит из семи самок, с которыми он живет. Певчие птицы не тесно связаны с селениями; но в Африке часто бывает, что они собираются около селений, так что они производят такое впечатление, как бы их пение и красота определены [69] были для увеселения слуха и глаз человека; ибо только когда мы приближались к местам, обитаемым человеком мы узнавали, что настало время пения птиц. Мы думали прежде, что только хлеб и вода привлекают маленьких созданий к человеку; но так мы думали до тех пор, пока не увидали покинутого селения, все обитатели которого уведены были в рабство, а хлеба стояли близ протекающих потоков, но не видно было ни одной птицы. Красногорлый, черный ткачик прилетел стаями несколько позже; он носит длинный хвост из великолепных перьев, который ему, по-видимому, служит большой помехой на пути, когда он в длинной траве отыскивает свой обед. Также и один из козодоев (Cometornis vexillarius), который с головы до хвоста длиною всего в десять дюймов, в ноябре привлекает на себя взоры парою двадцатишестидюймовых длинных перьев в середине каждого крыла, девятого и десятого снаружи. Они придают крыльям медленно волнистое движение и очевидно затрудняют его полет; ибо в другое время летает он так быстро, что ни один мальчик не может попасть в него камнем. Туземцы брошенной дубиной могут убить зайца и метят весьма хорошо, но никто не попадает в козодоя в обыкновенном наряде, хотя бы в сумерки он сидел вплоть у самых ног человека. Зачем затрудняется полет самца, мы объяснить не можем. Одни только самцы обладают этими перьями и именно только на некоторое время.

Странным кажется, что святки совпадают с таким веселым, светлым временем года, какое только лишь описано; их едва можно узнать в летней одежде с певчими птицами, всходящими хлебами и цветущими равнинами, так как в былые дни проходили они в зимней обстановке, когда резкий холодный ветер и снежным покровом одетая земля делали теплый камин вдвойне приятным сборным пунктом семьи. Воспоминания о прошедших днях, проведенных нами в северном климате, привели нас в такое [70] настроение, в котором мы на другие страны взглянули с довольно узкой точки зрения и, как эскимосы, завезенные в Европу, безотрадно смотрели на эту солнечную часть нашего прекрасного мира, виноватую только в том, что напрасно пропадает чрезмерное плодородие, данное ей Творцом для доставления изобильного питания людям и животным. В отношении к стране и ее обитателям уже давно сделано замечание, что в Африке все наоборот: "На головах людей растет волна, и на хребтах овец — волосы". Как слабое подражание этой фразе мы хотим еще прибавить, что мужчины часто носят длинные волосы, а женщины почти никогда. Где есть скотоводство, там женщины пашут землю, засевают поля и строят хижины. Мужчины остаются дома и шьют, ткут, прядут, сплетничают и доят коров. По-видимому, мужчины выплачивают за своих жен приданое, а не получают его с ними. Горные обитатели Европы считаются гостеприимными, великодушными и храбрыми. Горные обитатели этой части Африки слабы, малодушны и робки, даже если сравнить их с их же собственными земляками — жителями равнин. Многие европейцы утверждают, что африканцы, да и сами они, происходят от обезьян. Многие африканцы думают, что по смерти души переходят в тела обезьян. Большая часть писателей полагает, что черные — варвары; почти все черные думают, что белые — людоеды. Пугало детей — домовой у одних черный, у других белый. Не желая далеко заходить с этими нелепыми сравнениями, мы должны посмеяться над тучами нелепостей, которые были написаны о духовных дарованиях негров. Когда мы, ради большого эффекта, употребляем ломанный английский язык и детские обороты речи как будто бы это переводы речей, которые, десять против одного, никогда не были сказаны, то мы бессознательно пишем карикатуры с самих себя, а не с негров; ибо — странный факт, что европейцы почти постоянно начинают говорить с туземцами, прибавляя к своим словам буквы [71] е и о, в роде: "дайе мне хлебао, я даме тебе сухаряо", или "смотрио, смотрио, сколькое я принесе пивао". Наши матросы с этого и начали, хотя они прежде никогда не видали черных. По-видимому, есть какая-то прирожденная идея, что они таким образом могут сделать свой язык понятным для народа, который говорит вполне прекрасным языком, и у которого вовсе нет местных наречий. Вследствие различия в выговоре только весьма немногие европейцы достигают точного знания африканских языков, даже когда они начинают изучение их, пока еще молоды. Жалоба на бедность языка часто является только верным признаком ничтожной сообразительности жалующегося, и даже самые опытные часто делают большие промахи. Мы однажды приняли звук в роде ,,Сириа" за имя страны, лежащей на другой стороне реки. Это было "псидиа" и значит просто "другая сторона". Известный ученый в одном научном сочинении употребил "Кайя", как туземное название некоторой черепахи. Кайя значит просто: "я не знаю". Таков был ответ, полученный им. Также неосновательно приписано было это название и одной горной цепи. Каждый может отречься от ошибок, воспоминание о которых, спустя многие годы, заставляет его краснеть. Вообще, взгляд одаренного умом миссионера, старательно занимающегося языком, стоит выше взгляда какого-нибудь путешественника. Кто знает их язык, тому африканцы дают столь же разумные, если не более еще меткие ответы, какие делают наши собственные необразованные простаки; и стоит только нам забыть, что столетия два назад предки простого народа в Англии — вероятно наши собственные прапрадеды — были также непросвещенны, как теперь африканцы; мы, пожалуй, можем тогда смело говорить о духовных способностях, давая подразумевать, что наши собственные способности чуть не архангельские. Низкие побуждения, часто приписываемые варварам, часто приносят между слугами и даже в высших сословиях цивилизованных народов богатую жатву [72] грязных поступков; но мы надеемся, что это исчезнет при всеобщем облагорожении нашего рода распространением истинной религии.

Доктор Кирк весьма справедливо делит год на три времени: холодное, жаркое и дождливое. Холодный период продолжается май, июнь и июль месяцы; жаркий — царит в августе, сентябре и октябре. Дождей можно ожидать в остальные месяцы года.

Время дождей в Тетте несколько отличается от многих других лежащих между тропиками стран тем, что количество падающего дождя здесь значительно менее. Дожди начинаются в ноябре и кончаются в апреле. В первое время нашего пребывания, в этом месте выпало только немного более девятнадцати дюймов дождя. В средние годы и когда жатва хороша, выпадение дождя доходит почти до тридцати пяти дюймов. В некоторые дни совсем не бывает дождя, и редко он продолжается по целым дням; во многие дни бывает только мимоходный проливень, который случается среди горячего солнечного блеска; между тем, бывают промежутки до восьми или даже до четырнадцати дней, в которые нет ни капли дождя, и тогда полевые посевы страдают от солнца. Это отчасти сухое время совпадает с декабрем и январем. Жар, по-видимому, в различных широтах достигает до определенного пункта, а потом спадает, следуя какому-то закону, подобному тому, которому в других странах подчинены сильные морозы. После нескольких дней возрастающих жаров, из которых в самый сильный жар термометр в тени показывал приблизительно 103°, наступает здесь перелом погоды и гроза на некоторое время освежает воздух. В Курумане могли ждать дождя, когда термометр стоял выше 84°; в Колобенге при 96° мы ожидали бури. Вода в Замбези поднимается до высокого уровня два раза в год; в первый, меньший подъем она достигает наибольшей высоты в конце декабря или в начале января; второй и самый [73] сильный подъем воды наступает после того, как река переполнилась внутри страны, таким же образом как разлив Нила, и эта прибыль воды в Тетте бывает не раньше марта. Португальцы говорили, что в Тетте наибольшая высота, до которой достигает мартовское половодье, — тридцать футов, и это бывает только почти раз в четыре года; впрочем, наблюдения их над чем бы то ни было никогда не бывают точны, за исключением слоновой кости, и в настоящем случае они полагались только на свои воспоминания. Первый высотомер воды в Тетте или вообще по реке был устроен по нашему предложению, и в первое половодье наибольшая высота воды была тринадцать футов шесть дюймов 17-го января 1859 г., и потом постепенно упала на несколько футов перед тем, как последовало мартовское половодье. Река вздувается внезапно, вода становится сильно цветной и нечистой, а скорость течения достигает по местам четырех узлов; но день или два спустя после первого напора воды, течение становится более равномерным на всем русле реки и принимает свою обычную скорость на фарватере, хотя половодье продолжается. В другое время, вода Замбези почти химически. чиста, и фотограф полагал даже, что для азотнокислого серебряного раствора она почти так же хороша, как дистиллированная вода.

Чтобы узнать, может ли Кебрабаза быть судоходной при половодье Замбези, мы посетили ее в третий раз, при чем естественно Морумбва представляла самый важный пункт. Найдено, что замеченные при нашем первом поиске быстрины исчезли и сравнялись, тогда как в других местах течение сделалось сильнее. Так как пока мы ехали вода быстро упала, то водопад Морумбва не отличался существенно от того, как мы его видели, когда его открыли. Некоторые рыбаки уверяли нас, что его не видно, когда вода в реке достигает своей наибольшей высоты, и что течение тогда бывает не очень сильно. При этом случае мы отправились на правый берег и нашли его при только [74] что наставшем времени дождей столь же суровым и утомительным, каким был левый берег. Наше движение вперед затруднялось мокрой, высокой травой, брызгающими ветвями и следующей за тем лихорадкой. В первую часть поездки мы натолкнулись только на несколько покинутых деревень; но наконец, в одной приятной долине встретили мы нескольких туземцев, до жалости бедных и голодных. Женщины собирали в лесах дикие плоды. Один молодой человек, за два ярда выбойки нас взявшийся провести нас к водопаду короткой дорогой, привел нас на крутой холм к селению, стоявшему на краю одного из его обрывов. Так как только что началась гроза, то местный старшина предложил нам укрыться в хижине, пока она пройдет. Наш проводник, сообщивший ему, что он знал и понимал цели нашего путешествия, вознагражден был за это длинным ответом в благозвучных белых стихах. При конце каждой строки, проводник, слушавший с глубоким вниманием, издавал в ответ стон, который скоро сделался так забавным, что наши люди разразились громким смехом. Ни поэт, ни отвечающий проводник не обратили ни малейшего внимания на их грубость, и столь же энергически, как прежде, довели дело до конца. Эта речь, или, вероятнее, наше дурное обращение, произвело некоторое впечатление на проводника, ибо он отклонился сопровождать нас далее, хотя ему предлагали двойное вознаграждение.

Не зная, что возделываемый уже хлопок одинаков с обыкновенным американским, если еще не лучше его, мы привезли с собой в Африку семена хлопчатника и предложили их нескольким португальцам и туземцам, намеревавшимся его возделывать; но хотя кое-кто и пытался обратиться к этому источнику благосостояния, однако же ясно было, что понятия их не могут подняться выше черной слоновьей кости, как называют они невольников, слоновьих бивней и небольшого количества золотого песку.

Лихорадка, по большей части, водворяется с марта и [75] апреля: в марте — если бывают значительные промежутки между дождливыми днями, в апреле всегда, потому что тогда подвергаются действию палящего солнца огромные пространства грязи и отжившей растительности. Лихорадочный припадок обыкновенно продолжается недолго, но он быстро обессиливает человека; но стоит прекратить лихорадку и силы столь же быстро восстановляются. Давно заметили, что те, которые в продолжение долгого времени остаются на одном месте и ведут недеятельную жизнь, более страждут от лихорадки, чем те, которые постоянно переменяют место и заняты духом и телом; но мы не могли все поместиться в небольшом судне, когда оно отправлялось на поиски, при которых перемена места и ландшафта оказывались так полезными для здоровья, и некоторые из нас должны были оставаться и наблюдать за собственностью экспедиции, при чем они делали по возможности разведки, чтобы разузнать об интересных предметах в окрестности. Какова бы ни была причина лихорадки, мы заметили, что ей подвергались часто все в одно время как болотной лихорадке (malaria). Это преимущественно случалось при северном ветре. Сначала все думали, что ежедневный прием хинина предотвратит болезнь. В продолжение нескольких месяцев все наши люди, за исключением двоих, правильно принимали каждое утро хинин. Лихорадка иногда схватывала тех, которые верили в хинин, между тем как те, которые не давали ни малейшей веры его предотвращающей силе, избегали ее. Принимали ли мы его ежедневно, или совершенно оставляли на месяц, разницы не было никакой; лихорадка была нелицеприятна и точно так же правильно и часто нападала на нас, когда мы принимали хинин, как и тогда, когда он оставался нетронутым в походной аптечке, и мы, наконец, отказались от употребления его, как предотвращающего средства. Лучшее предотвращающее средство от лихорадки — достаточно привлекательная работа для деятельности и изобильная здоровая пища для еды. Для [76] человека, имеющего хорошее жилище и одежду, который наслаждается этими благами, лихорадка в Тетте не более страшный враг, чем и обыкновенная простуда; но не будь одного из этих предметов, — заленись, или впади в излишество в еде или в питье, или имей нищенский, скудный корм, — лихорадка наверное сделается чем-нибудь поважнее. В Тетте она слабее, чем в Квиллимане или на низменных морских берегах: а так как в этой части Африки лихорадка также обыкновенна, как в Англии простуды, то иностранцам всегда следует советовать удаляться скорее с берегов на высокорасположенные местности, чтобы когда схватывает их лихорадка они могли бы подвергнуться только самой слабой. Когда др. Кирк предложил это, португальские начальства впоследствии воспользовалось указанием и тотчас выслали в Тетте ближайший отряд солдат. Он состоял из восьмидесяти человек и из них, не смотря на беспорядок, которому они предавались, так как большая часть из них принадлежала к классу так называемых "неисправимых", — в три года умерло только десять и только пять от лихорадки. Хотя мы нашли, что хинин вовсе не предотвращающее средство, за исключением, может быть, того, что он действует как укрепляющее тоническое, делающее тело более способным противостоять влиянию болотного воздуха (malaria), — однако, при лечении болезни он найден неоцененным, как скоро сказываются боль в спине и в ногах, головная боль, зевота, быстрый и иногда перемежающийся пульс, заметное биение шейных жил, при отяжелевших глазах, разгоряченной коже и белом языке ⁶. [77]

Весьма странно влияние африканской лихорадки на некоторые характеры. Веселость исчезает, и весь умственный горизонт заволакивается мрачными облаками уныния и меланхолии. Самая игривая шутка не в состоянии вызвать даже и тени улыбки. Лицо серьезно, глаза отяжелели, и редкие речи произносятся пискливым голосом плачущего ребенка. Раздражительность темперамента часто бывает первым симптомом приближающейся лихорадки. В такое время мужчина чувствует себя глупцом, если не становится таким на самом деле. Нет ничего справедливого для жертвы, захваченной лихорадкою, нет ничего для нее приятного. Больной сварлив, склонен к порицанию и противоречию, всегда воображает себя оскорбленным и бывает точно таким, каким один ирландский корабельный хирург описывал перед военным судом пьяного: "невыносимый для общества человек". Когда сочлены какого-нибудь общества путешественников разом все заболевают болотной лихорадкой, то жизнь становится тяжкой для предводителя экспедиции. Когда должно быть предпринято дальнейшее следование, один является с вытянутым лицом и находит совершенно достаточной причиной для своего отчаяния, "что он разбил [78] фотографию со своей жены;" другой — "что его несправедливым образом удерживают в его настоящем положении, потому что не произвели никакого специального исследования "о десяти потерянных поколениях." Опасно смеяться над подобными господами, потому что разгневанный товарищ может печатным урезонит и указать на их место жительства "по ту сторону эфиопской реки." Когда кто-нибудь начинает чувствовать, что все злоумышляют против него, — пусть он или примет прием "возбудителя", или пусть пишет в журналы, смотря по мере рассудка, которым снабдила его природа.

Так как мы нашли, что с нашим пароходом, всего только в десять лошадиных сил, невозможно пройти через Кебрабаза, и убедились, что потребна гораздо большая сила, чтобы провести судно во время половодья, то правительству Ея Величества был послан точный отчет и испрашивалось более подходящее судно. Между тем наше внимание было обращено на исследование реки Шире, северного притока Замбези. От португальцев мы не могли вызнать ничего положительного об этом притоке; никто, говорили они, на нем не бывал, и мы не знаем откуда он течет. Однако за несколько лет перед тем одна португальская экспедиция пыталась туда проникнуть, но по причине непроницаемой ряски (Pistia stratiotes) оставила эту попытку. Затем многие утверждали, что челноки никак не могли проложить себе пути сквозь массы водяных растений, покрывающих его поверхность. Другие, между тем, таинственным образом давали понять, что не ряска вернула назад экспедицию, а ядовитые стрелы, которыми враждебные туземцы отбили португальцев с большим уроном. Никто не посылал туземных торговцев на Шире, никто не входил сношения с вероломными дикарями, живущими на его берегах. Один купец из Сенна рассказывал нам, что он однажды снарядил караван, который на недалекое расстояние прошел по реке, но люди были ограблены и [79] воротились оттуда только что живыми. "Наше правительство," оказал комендант, "прислало нам приказание помогать вам и покровительствовать; но вы идете туда, куда мы не отваживаемся следовать; как мы там можем вам покровительствовать?" Никто не мог припомнить, чтобы по Шире когда-нибудь ездили европейцы. Итак, что до нас касалось, исследование было совершенно ново. Все португальцы думали, что манганджа храбрые, но кровожадные дикари; а при нашем возвращении мы узнали, что вскоре после нашего отъезда был весьма распространен слух о гибельном результате нашей смелой попытки: будто бы др. Ливингстон убит отравленными стрелами, а др. Кирк смертельно ранен.

Первый наш поиск но Шире сделан в январе 1859 г. На протяжении первых двадцати пяти миль плыло вниз по реке значительное количество ряски, но оно не было так велико, чтобы остановить судоходство на челнах или на каком бы то ни было другом небольшом судне. Почти вся масса этого водяного растения идет из одного к западу лежащего болота и входит в реку почти сряду сзади одного высокого холма, носящего имя горы Морамбала. Выше этого места оно едва заметно. Когда мы приближались к селениям, туземцы собирались в большом числе, вооруженные луками и отравленными стрелами, и многие, прокрадывавшиеся за деревьями, были замечены, что они целят, как бы собираясь стрелять. Все женщины были устранены с дороги, а мужчины очевидно приготовились сопротивляться нападению. В селении одного владельца, по имени Тингане, собралось по крайней мере пятьсот туземцев и приказали нам остановиться. Др. Ливингстон сошел на берег, и после его объяснения, что мы англичане и идем не для захвата невольников и не для завоеваний, а только чтобы открыть путь, по которому могли бы приходить наши земляки для покупки хлопка, или чего другого, что они могли бы продать, за исключением невольников, — Тингане тотчас стал [80] совершенно дружественным. Этому результату, вероятно, способствовало присутствие парохода, который показывал, что они имеют дело с совершенно новым народом; ибо было общеизвестно, что Тингане был пределом всех сношений между португальскими черными торговцами и далее внутри живущими туземцами; ни с той, ни с другой стороны ни кто не мог пройти мимо его. Он был староватый, хорошо сложенный мужчина, с поседелой головою и более шести футов ростом. Хотя он был несколько взволнован нашим присутствием, однако же с готовностью исполнил нашу просьбу — собрать своих людей, чтобы все могли узнать, что за цели у нас были.

Когда мы входили в сношения с каким бы то ни было народом, мы почти всегда ссылались на отвращение англичан к невольничеству. Большая часть уже знала об усилиях, которые употребляли англичане на море, чтобы подавить торговлю неграми; и так как мы трудились над тем, чтобы побудить их, вместо поимки и продажи своих собратий, возделывать и продавать хлопок, то наше посольство являлось совершенно естественным; затем, так как все они имеют ясные понятия о своей собственной выгоде и все ревностные торговцы, то тотчас понята была разумность предложения; а так как вера в Высшее Существо, Творца и Промыслителя всяческих, и в дальнейшее существование души по смерти у нас общая, то она вполне способствует к объяснению того, что у нас есть книга, содержащая откровение воли Того, родства с Которым они не знают в своем естественном состоянии. Тот факт, что Сын Его явился между людьми и слова Его оставил в Своей книге, постоянно возбуждает внимание; но представляется огромное затруднение дать им почувствовать, что они родные Ему и что Он принимает в них участие. Немота нравственного сознания, обнаруживаемая ими, часто обезнадеживает; но это явление можно отчасти объяснить способом передачи или через толмача, или при [81] несовершенном знании языка, который и даровитые миссионеры могут осилить только после многолетних усилий. Тем не менее, понятие о том, что Отец всех существ гневается на детей своих, когда они продают и умерщвляют друг друга, тотчас заслуживает их сочувствие: так точно совпадает оно с собственными их понятиями о справедливости и несправедливости. Но положительно возвысить их нравственность может, как и в нашем собственном отечестве, не что иное, как многолетнее обучение и пример.

Наречие, которым здесь говорят, совершенно тожественно с употребляемым в Сенна и Тетте. Сначала мы понимали его лишь на столько, что знали, то ли говорил толмач, что ему поручено, или дозволял себе изменения. Довольно верно изложивши то, что ему говорилось, он с упрямой настойчивостью заключал словами: "Книга говорит, чтобы вы возделывали хлопок, а англичане будут приходит и скупать его," или подобной им самим придуманной шуткой, которая могла бы быть и забавной, если бы прежде всего не была преступной.

Когда мы в первый раз пробирались по Шире, наше внимание преимущественно обращено было на самую реку, Нужно самому прочувствовать, чтобы оценить тот восторг, который ощущается по выходе из растянутых более чем на 200 миль лабиринтных извивов какой-нибудь до того еще неисследованной реки. Всю нижнюю часть реки нашли мы по крайней мере в две сажени глубиною. Выше, где массу воды уменьшают много отделяющихся и снова впадающих рукавов, она становится мельче; но так как там нет ни одной отмели, то по ней легко идти на судне. Мы должны были особенно заботиться о том, чтобы ничто из того, что мы делали, не могло казаться подозрительным для наблюдавших за нами кучек народа. Оставивши за собой сотню миль по прямой линии, хотя извивы реки удваивали расстояние, под 15° 55' южной широты мы встретили препятствие для дальнейшего следования на пароходе в [82] великолепном водопаде, названном нами в честь одного мужа, имя которого стало уже мировым и за великодушную благосклонность которого мы никогда не в состоянии отплатить, — "Мурчисоновским". Туземное название другого, изображенного на приложенном рисунке, водопада — Мамвира. Это тот водопад, при котором впервые была сделана остановка при следовании на пароходе. Угол падения гораздо меньше, чем у пяти водопадов выше этого: в сравнении с теми он на самом деле так мал, что мы, открывши те, не включали его в их число.

Мы оставались здесь несколько дней в надежде, что выдастся удобный случай для наблюдения долгот; но большую часть времени шел дождь или небо было покрыто облаками. Отважиться на сухопутную поездку мы сочли неблагоразумным, пока туземцы так подозрительны, что содержали и днем и ночью крепкий караул на берегах реки; к тому же и погода была неблагоприятна. Пославши двум из владельцев дары и посольства, мы возвратились в Тетте. Спускаясь вниз по реке, мы быстро шли вперед, так как нам помогало течение. Бегемоты никогда не вдавались в ошибку и давали нам дорогу. Крокодилы, которые не были на столько умны, иногда с величайшею быстротою бросались на нас, полагая, что мы какое-нибудь чудовищное плавающее животное. Они оставались почти на фут под водою, но ногами и туловищем поднимали три ясно очерченные волны, которые обозначали их путь; уже только за несколько ярдов от предполагаемой ими добычи, они поднимали из воды голову и как камень опускались на дно, не прикасаясь к судну.

В средине марта того же года (1859) мы снова предприняли вторую поездку по Шире. Туземцы были теперь благосклонны и охотно продали нам рису, птиц и полевых произведений. Мы вошли в дружественное сношение с владельцем Чибиза, селение которого лежало милях в десяти ниже водопада. При первом нашем посещении [83] прислал он двух человек пригласить нас на пиво; но пароход был для них таким страшным явлением, что они, прокричавши нам приглашение, спрыгнули на берег и предоставили свой челнок течению реки. Чибиза, не смотря на свой черный цвет, был замечательно хитрый человек настоящий портрет одного из наших самых знаменитых лондонских актеров и, конечно, самый умный из владельцев в этой стране. Ему, как говорил он, много борьбы выпало на долю; но всегда начинали ее другие; он был постоянно прав и порицания заслуживали только те. Сверх того он твердо верил в божественное право королей. Когда его отец умер и оставил владение ему, он был, по его словам, обыкновенным человеком; но как скоро он принял высокую должность, то сознал силу, перешедшую на главу его и на хребет его; он чувствовал, как она входила, и узнал, что он владыка, одеянный властью и одаренный мудростью; и народ тогда стал его бояться и почитать. Об этом упомянул он так, как упоминается о каком-нибудь естественно-историческом факте, когда совсем и речи не может быть о сомнении. И его подданные в него верили, ибо они купались в реке, ни на волос не боясь крокодилов, так как владетель бросал туда сильное средство, которое их сберегало от зубов этого страшного пресмыкающегося.

Пока наше судно стояло против селения Чибиза, др. Ливингстон и др. Кирк с несколькими макололо отправились пешком на озеро Ширва. Они пошли в северном направлении по гористой стране. Жители были слишком далеко от благосклонности к ним, а некоторые из их проводников пытались их завести, и они на них не могли положиться. Масаказа, один из начальников макололо, слышал несколько замечаний, которые убедили его, что проводник хочет их завести. Он был спокоен, пока не достигли уединенного места; тогда подошел он к доктору и сказал: "Этот парень негодяй, он хочет нам беды; [84] копье у меня острое и здесь нет никого; не сбросить ли его в высокую траву?" Если бы доктор дал ему малейший знак согласия, или просто промолчал, то этот проводник не мог бы уже никогда сопровождать никого другого, ибо в одно мгновение он был бы там, где "нечестивые перестают делать зло". Впоследствии оказалось, что при этом случае вовсе не предполагалось никакой измены, а с их стороны недоставало знания языка и страны. Они требовали проводить их к "нианджа мукулу", т. е. большому озеру, и подразумевали под этим озеро Ширва; проводник повел их вокруг ужасно бугристой полосы гористой страны, по которой мало-помалу дотащились до длинного болота, названного нами слоновым болотом, по причине огромного множества этих животных, которое мы там видели, но которое в действительности было местом, известным под именем "нианджа мукулу" или большого озера. Нианджа или нианза значит вообще болото, озеро, река или даже какой-нибудь простой ручей.

Общество путешественников пошло наконец вперед без проводников, или только с больными проводниками; ибо — довольно странно! — часто они были обязаны огромной благодарностью сумасшедшим различных деревень. Один из них почтил их, когда они спали под открытым небом тем, что всю ночь проплясал и пропел у них в ногах. Эти бедные парни симпатизировали с исследователями, вероятно думая, что те принадлежат к тому же классу, как и они; и так как они были свободны от влияния общепринятого взгляда своих земляков, то и питали действительное сострадание к чужеземцам, дружелюбно приставали к ним и часто указывали настоящую дорогу от места к месту, в то время как ни один в здравом уме человек не соглашался на это ни за деньги, ни за доброе слово.

Положение манганджа было тогда весьма независимо: разительный контраст с тем униженным состоянием, в которое они впали после, когда на страну их пал тяжкий [85] бич охоты на невольников. Из различных селений раздавались барабанные сигналы, звуки вызова и боязни доносились днем до ушей путников, и однажды целую ночь они провели без сна; выжидая каждое мгновение нападения. Др. Ливингстон и др. Кирк желали, чтобы ничего не произошло такого, что могло бы показаться враждебным в глазах туземцев; Масаказа с своей стороны пламенно стремился показать, что он, в случае борьбы, может управиться с ними.

Терпение путешественников было наконец увенчано успехом; ибо 18 апреля открыли они озеро Ширва, значительную массу горькой воды, в которой были пиявки, рыбы, крокодилы и бегемоты. Так как озеро, вероятно, не имеет никакого истока, то вода в нем слабо солоновата; по-видимому оно глубоко и на нем есть острова, поднимающиеся из него как холмы. Пункт, с которого на него смотрели, был на подошве горы Пиримити или Мопеупеу, на юго-западной его стороне. Вид оттуда в северном направлении ограничивается поверхностью озера с двумя небольшими вдали лежащими островами; больший из них, похожий на верхушку горы и покрытый деревьями, поднимается ближе к первому плану. На восток тянется цепь холмов, а на западе стоит гора Чикала, которая; по-видимому, находится в связи с большой массою гор, носящих название Зомба.

Берега, близ которых провели они две ночи, покрыты тростником и папирусом. Так как они желали определить широту посредством естественного горизонта, то на значительное расстояние прошли в брод в воде к месту, на которое им указали как на песчаную отмель, но на них напало столько пиявок, что они вынуждены были вернуться; а одна женщина рассказывала им, что мужчины, заманив их в воду, хотели их этим погубить. Знание, которого они достигли, состояло в том, что по величине своей это озеро совершенно не могло идти в сравнение с другим, лежащим на север, от которого оно отделено только [86] косою. Северного конца Ширва не видали, хотя и подходили к нему. Длина озера, вероятно, доходит от 60 до 80 миль, ширина около 20 миль. Высота над морем равна 1,800 футам, и вода вкусом похожа на слабый раствор горькой соли. Окрестная страна весьма красива и покрыта богатой растительностью, а волны, которые во время нашего там пребывания разбивались на юго-восточной стороне об одну скалу и пенились над нею, еще более придавали красоты картине. Недалеко от восточного берега стоят чрезвычайно высокие горы, может быть 8,000 фут. над поверхностью моря. Когда выступают на вид их высокие крутые вершины, иные выше, иные ниже облаков, — сцена становится величественной. Эта цепь называется Миландже; к западу стоит гора Зомба, вышиною 7,000 футов и миль в двадцать длиною.

Так как их целью было более снискание мало-помалу доверия народа, чем производство исследований, то они полагали, что для одного похода они достаточно углубились внутрь страны; и так как они думали, что повторением своего посещения, как сделали это на Шире, вернее могут достигнуть своей цели, то решились вернуться к судну у острова Даканамойо; но, вместо того, чтобы вернуться тою же дорогой, которой пришли, они пошли на юг мимо самых гор Чирадзуру, между родными Чибиза и оттуда через проход Зеди вниз к Шире. И хорошо было, что они пришли к судну именно в это время, ибо наш славный квартирмистр, Джон Уэлькер, оставленный там, все время их отсутствия сильно прострадал лихорадкой, между тем как те, которые двадцать два дня проблуждали в горах и все ночи, за исключением только одной, спали на открытом воздухе, вернулись здоровыми и бодрыми. Его товарищ, Роуэ, у которого было с собой лекарство, не дал ему ничего, потому что не знал, что у него за болезнь. Если взять во внимание уже перечисленные симптомы, или вспомнить, что в этой стране почти всякая болезнь является в виде [87] лихорадки или изменяется болотным воздухом, то едва ли можно не узнать лихорадки. Так как состояние Уэлькера было весьма опасно, то ему тотчас же дан был сильный прием каломеля. Это помогает иногда, когда другие средства не действуют, но нужно опасаться, чтобы не произвести слюнотечения. Если дан прием в 20 гранов, то можно возбудить обильное излияние желчи и результатом бывает излечение. Этим путем можно воспользоваться только тогда, когда другие средства не действуют, или когда к лихорадке присоединяется желтуха. Мы видели такого рода случай излечения сильным приемом каломеля, когда натяжной пластырь, наложенный под ложечкой для произведения рвоты, вытягивал пасоку черную, как портер, как будто кровь была насыщена желчью. Мы заносим сзади эти указания, хотя, как уже сказано, мы думаем, что ни одна миссия или экспедиция не должна вступать в страну иначе, как с опытным врачом, который должен быть существенным членом ее штаба.

Квартирмистр Уэлькер скоро выздоровел, хотя вследствие особой продолжительности лихорадки тело его было потрясено гораздо сильнее, чем казалось это тотчас после действия лекарства. Матросы во время нашего отсутствия нарубили добрый запас дров для парохода, и мы скоро пошли вниз по реке.

Пароход прибыл в Тетте 23 июня, и после починки отправился далее к Конгоне, чтобы получить провиант от одного из крейсеров Ея Величества. Мы были в изобилии снабжены самыми лучшими запасами, но были на столько несчастливы, что потеряли значительную часть их, и должны были теперь, как умели, переносить недостаток. На пути вниз к Конгоне, в одном селении туземцев ниже Мазаро, мы купили несколько гигантских кочней капусты и тыкв. Наши обеды состояли обыкновенно из одной только перемены; но на следующий день мы были изумлены нашим черным поваром с Сиэрра Леоне, который принес другую [88] перемену. «Что вы там несете?» спросили мы с удивлением. — "Торт, сэр." — "Торт! Из чего он сделан?" — "Из капусты, сэр." — Так как у нас не было сахару и мы не могли пополнить этот недостаток воображением, как бывало во дни детства, то и не могли насладиться кушаньем, приготовленным гением Тома. Бриг ея величества "Персиянин", под командой лейтенанта Сомареца, посетил нас на пути своем к мысу Доброй Надежды и, хотя у него у самого было немного провианта, великодушно предложил нам однако все, без чего он мог обойтись. Мы теперь уволили наших круменов, так как не могли ими пользоваться при наших сухопутных путешествиях, потому что они не мастера были ходить. Из макололо выбрано несколько человек, так как они, кроме того что были хорошие ходоки, могли рубить дрова и оберегать судно, и притом ограничивались только туземной пищей.

Пока мы были на Конгоне, мы нашли необходимым вытащить пароход для поправки на берег. Он был построен из новоизобретенного вида стальных пластинок, толщиною всего в шестнадцатую долю дюйма, патентованных, но, к несчастию, прежде никогда неиспробованных. Построить судно для открытий из неиспробованного материала было неблагоразумно. Какое-то химическое влияние на этот стальной препарат произвело небольшую дырку; от этой точки распространились по всем направлениям лучеобразные ветви, как бы пятна или небольшие звездообразные щели, какие иногда видны на тающем льде. Повсюду, где на этих разветвлениях находился сгиб, произошли небольшие дырки. Дно весьма скоро сделалось как решето, совершенно усеяно небольшими отверстиями, которые втягивали воду. Машинист законопачивал самые большие, но едва судно спускали на воду, как они снова пробивались. Утром обыкновенно первою новостью было неприятное известие о какой-нибудь течи в передней части, или, пожалуй, и в средней, что еще было хуже. [89]

В начале августа, когда мы были в дороге, на Замбези были частые проливни; 8-го у нас было свыше трех дюймов дождя. Этим огромным количеством, которое было значительно более, чем в Тетте, в какой бы то ни было день дождливого времени, мы были обязаны близости моря. Иногда каюты были почти затоплены; ибо к тому, что в виде течи проникало снизу, приливал дождь сквозь потолок, и когда мы хотели писать, то должны были распускать зонтик. Способ соединения частей парохода также был новый, и вследствие действия задней части на среднюю накачивалась речная вода и лилась потоками по полу и провиантским ящикам туда, где лежали подушки, которые должны были в одно и то же время служить постелями. Когда стараются составить себе мнение о климате, то должны помнить, что виною лихорадки, от которой мы страдали, по большей части было спанье на этих мокрых подушках. Много экземпляров растений, которые др. Кирк с трудом собрал и старательно приготовил, были уничтожены или должны были еще раз просушены, когда случайно попадали на мокрые мкеста в каюте.

Когда мы стояли около одного острова, несколько миль ниже Мазаро, нас посетил владетель его, Поль, родственник мятежного Мариано. Он только лишь возвратился из Мозамбика, где, употребляя местное выражение, "аранжировался" с властями. Он рассказал нам, что генерал губернатор д'Альмейда ничего не знал о Конгоне и вместе с другими думал, что Замбези изливается в море при Квиллимане. Его превосходительство спрашивал его относительно верности карты д-ра Ливингстона в этом пункте. Мы упоминаем об этом, потому что португальцы немного спустя пытались серьезно доказать, что Конгоне уже давно хорошо известна их невольничьим судам. Поль смешанного происхождения, но, по-видимому, совершенно здоров, так как из потомков португальцев в восточной Африке он [90] единственный действительно тучный мужчина. Стыд и срам, что известного рода болезни, которые ими самими занесены сюда и оставлены в наследие, сделались так общими между гальбкастами, что нельзя сделать решительного заключения в отношении к дальнейшему их здесь существованию, как расы.

Комментарии

3. Макололо, Манганджа, Аджава, Батока, Матебеле, Бабиза, Баве и пр., и пр., стоят во множественном числе; ма, ба, а — приставки множественного числа, которые арабы переделали в ва, напр. Ваниасса — народ Ниасса, или Манганджа — Вабиза, которые сами себя называют Бабиза, а иногда Авиза. Мы не сочли за нужное употреблять во множественном числе слова, которые и без того стоят во множественном.

4. Это не тот Бонга, брат Мариано, который продолжал войну в другой стране. Это слово значит "пестрая дикая кошка". Упоминаемый здесь Бонга был сын Ниауде; когда все войска из Тетте были на Луениа на смотру, он послан был отцом на противоположный берег и сжег все селение, за исключением церкви и форта.

5. По выговору туземцев, слово это произносится каора-база, и означает "окончить или прервать службу". Португальское слово кебра (quebra) имеет то же значение и относится к тому перерыву, который наступает в усилиях, потребных для того, чтобы тащиться вверх на тяжелых челнах, а потом доставить отсюда поклажу в Чикова сухим путем.

6. Лекарство, составленное из шести и до восьми гранов ялаповой смолы, такого же количества ревеню и по три грана каломеля и хинина, принимаемое в виде четырех пилюль с тинктурой кардамона, обыкновенно уничтожает все симптомы в пять-шесть часов. Четыре пилюли — полный прием для мужчины, для женщины достаточно одной пилюли. Наши люди называли его «возбудителем», потому что оно обладает силой возбудить даже самого унылого. Когда оно не оказывает своего действия, то дают полную десертную ложку горькой соли. Хинин после или во время действия этих пилюль, принимаемый все два или три часа в сильных дозах, пока не последует онемение или цинхонизм, — завершает лечение. Единственные случаи, в которых мы были вполне беспомощны, были те, когда наступала упорная рвота. Мы получили от виконта Торрингтона значительный запас "Варбургских капель от лихорадки," лекарства, которое весьма ценится в Индии, и как во внимание к его милостивому расположению, что он нам доставил это с значительными издержками сопряженное средство, так и из желания изыскать лекарство, на которое мы могли бы полагаться в такой страшной болезни, мы испытали его на столько, на сколько могли. В припадках дрожи оно разливает теплоту, но не излечивает. Один старый мужчина был, по-видимому, излечен, но умер день или два спустя. Нам очень жаль, что мы не можем рекомендовать это лекарство для Африки, хотя и знаем, что оно высоко ценится в Индии.