Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ДАВИД ЛИВИНГСТОН

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ЗАМБЕЗИ И ЕЕ ПРИТОКАМ

И ОТКРЫТИЕ ОЗЕР ШИРВА И НИАССА

(1858-1864).

ДАВИДА ЛИВИНГСТОНА И ЧАРЛЬСА ЛИВИНГСТОНА.

ТОМ ПЕРВЫЙ

ВВЕДEHИE.

Задача экспедиции. — Португальская экспедиция для отыскания соломоновского Офира. — Искомые товары указывают на Индию, а не на Африку. — Неудача в Софалла. — Вторая португальская экспедиция за золотыми приисками. — Отступление перед большими скопищами туземцев. — Католические миссии. — Недостаток достоверных об них рассказов. — Ложные мнения об внутренней Африке. — Правильная гипотеза Сэра Родерика Мурчисона. — Уменьшение торговли невольниками и возрастание законной торговли на западном берегу вследствие мер лорда Пальмерстона. — Торговцев невольниками постигает судьба убийц. — Взгляд преподобного Дж. Л. Вильсона на торговлю невольниками. — Действия наших крейсеров. — Дурные следствия закрытия восточного берега. — Инструкции экспедиции.

Когда мне пришла впервые мысль издать в свет рассказ о своих "миссионерских путешествиях", я был в большом сомнении на счет того, благосклонно или неблагосклонно отзовется о нем критика, которую он мог бы вызвать, — особенно так как я чувствовал, что уже на столько пожил между дикими, что совсем сделался чуждым для английской публики. Но теперь, при этом моем втором авторском опыте, меня ободряет убеждение, что весьма многие читатели, незнакомые со мною лично, примут этот рассказ с благосклонным снисхождением, как друзья, и что еще большее число под оживляющим влиянием прирожденной любви к свободе и из желания видеть распространенными [2] на весь мир социальные и религиозные блага, которыми пользуются сами, будут сочувствовать стараниям, которые, хотя и не вполне достигая результатов, прилагал я, чтобы улучшить положение и характер наших собратий в Африке. Эта мысль удваивала мои усилия — сделать мой рассказ занимательным для всех читателей; но при совершенном отсутствии писательской способности, — естественное следствие моей деятельности, — я могу дать только простой отчет о миссии, которая относительно преследованных ею целей стоит в прекрасной противоположности со многими прежними экспедициями в восточную Африку. Я полагаю, что сведения, собранные при этом о посещенных народностях и пройденных странах, не будут подвергнуты в будущем сомнению никаким простым путешественником, подобно мне наслаждающимся добрым здоровьем и имеющим теплое сердце в груди. Предлагаемый отчет написан в той ободряющей надежде, что вследствие его указаний большой и плодоносный африканский континент не будет уже по жадности держаться закрытым для всякого доступа, а станет выгодной для европейских предприятий почвой, и что наши сказания будут способствовать населению Африки занять между нациями мира место, которое обеспечивало бы счастие и благосостояние племен, погруженных теперь в невежество или униженных рабством; но более всего я отдавался радостной надежде, что мой отчет может повести к распространению евангельской проповеди.

Первая посланная в восточную Африку экспедиция, после того, как португальцы нашли путь около мыса Доброй Надежды, была предпринята по распоряжению португальского правительства, с целью, как полагают, открыть страну Офир, которая указана в Библии, как страна, из которой царь Соломон получал сандальное дерево, слоновую кость, обезьян, павлинов и золото. Слова, употребляемые евреями для обозначения первых четырех предметов [3] торговли, по мнению Макса Мюллера, не еврейского происхождения, а заимствованы из санскрита. Поэтому, странно, что поиски были направлены не на берега Индии, тем более, что на Малабарском берегу был известен санскрит и там же в большом количестве встречаются также павлины и сандальное дерево. Португальцы, как и другие народы нового времени, думали, что Софалла, которую арабы иногда выговаривают Зофар, как самая нижняя м самая южная из посещенных ими гаваней, тожественна с упоминаемым в писании Офиром.

Восточная Африка с самых древних времен была посещаема промышленниками из Индии и с Чермного моря. Васко да Гама (1497-1498) нашел их прочно поселившимися в Мозамбике и, побывав в Индии, он поспешно вернулся из Калькуты в Софалла, которую и посетил в 1502 году. Принимая ее за Офир Писания, в ней видел самую выгодную из всех португальских торговых колоний; и с мыслью, что здесь может быть основано важное поселение,. португальцы, с большой потерей в людях и в деньгах, завоевали местность, в которой расположены золотые прииски; но, при совершенном недостатке нужных снарядов, огромные работы принесли такую ничтожную выгоду, что они против воли от них отказались.

Следующая затем экспедиция, состоявшая из трех кораблей и почти тысячи человек, по большей части волонтеров, оставила Лиссабон в 1569 г. для завоевания золотых руд или золотых россыпей владетеля Мономотапа, к западу от Тетте, и в Моника, еще западнее, но в более южном направлении, а также и для открытия пути к западным берегам. Последнего они не достигли и до настоящего времени; выполнил этот план только один европеец, и то был англичанин. Эта экспедиция состояла поде начальством Франциско Баррето и была богато снабжена лошадьми, ослами, верблюдами и запасами. Пока они поднимались вверх по Замбези до Сенна, они нашли много поселений [4] арабских и других купцов, которые весьма гостеприимно принимали чужеземцев. Но так как лошади должны были проходить по участку, богатому цеце, мухами, укушение которых смертельно для домашней скотины, то на них скоро показалось истощающее влияние этого яда, и так как Сенна был очевидно нездоровым местом, то оказавшиеся на людях и на лошадях болезни возбудили в Боррето подозрение, что их отравляли ядом обитатели, из которых он, вследствие этого, большую часть переколол или перестрелял. Когда он с отрядом из пятисот шестнадцати здоровых людей продолжал путь далее до Сенна, они ужасно страдали от голода и жажды, и так как на них время от времени нападали многочисленные толпы туземцев, то экспедиция должна была возвратиться, не достигнув золотых рудников, к которым так жадно стремился Боррето.

Но уже раньше, побуждаемые благочестивою ревностью, римско-католические миссионеры проникали туда, куда не могло дойти войско; именно Бордало в своих превосходных "Исторических опытах" упоминает, что отец иезуит Гонсало да Сильвейра был уже мученически убит по приказанию владетеля Мономотапа. В самом деле, многие римско-католические миссии были поселены во многих местах в восточной Африке, как еще и теперь свидетельствуют развалины их колоний; но так как у меня нет ни одной достоверной истории их деятельности, то я, к сожалению, ничего не могу возразить против порицаний, которыми пятнают память о них португальские писатели. На сколько сохранилось еще предание о них между туземцами, оно решительно говорит за ревность и благочестие этих миссионеров, между тем как названные писатели без церемоний утверждают, что миссионеры занимались торгом невольников, что, вероятно, так же ложно, как и скандалезные истории, которые позже рассказывали о протестантских миссионерах. Филантропы часто заблуждаются, принимая за [5] факты пустую болтовню на прибрежьях, в которой идет речь о жестокости наших земляков; между тем, и другие, которые показывают вид, что считают всякую филантропию за слабость, и вдаются в самое худшее из всех лицемерий, стараясь выказать себя хуже, чем они на самом деле, принимают на слово и распространяют самый бессмысленный вздор безнравственных промышленников против корпорации людей, общий состав которой составляет честь человечества. В новой, ныне весьма обширной миссионерской литературе мы имеем показания, которые, вероятно, переживут каждое ложное описание; и приходится сильно сожалеть, что вовсе нет хорошей католической литературы такого же рода, и что нельзя найти ни одного из переводов, которые делались на туземные языки. Мы не можем думать, чтобы эти добрые люди захотели подвергать жизнь свою опасности ради мирских выгод, которыми, хотя они и дозволены законом, они не могли бы пользоваться по правилам их ордена; но в высшей степени интересно было бы для всех последовавших за ними точно знать, что было истинной причиной безуспешности их стараний о распространении веры.

Чтобы следующий рассказ мог быть понят надлежащим образом, необходимо упомянуть о многом, что предшествовало посылке экспедиции на Замбези. Большинству географов известно, что до открытия озера Нгами и обильно орошаемой страны, в которой живут Макололо, было распространено мнение, что большая часть внутренней Африки состоит из песчаных пустынь, в которые текут потоки и там исчезают. Во время моего путешествия от моря до моря поперек через южную между тропиками лежащую часть континента, с 1852 по 1856 год, открыто было, что это хорошо орошаемая страна, с большими полосами прекрасной, плодородной, покрытой лесами земли, с роскошными, богатыми травою долинами, обитаемая многочисленным народонаселением, и был найден один из самых [6] великолепных водопадов мира. Существенной формой континента оказалась несколько углубленная в центре плоская возвышенность, с трещинами по сторонам, по которым текут к морю реки. Этих важных фактов физической географии нельзя описывать, не упоминая при этом замечательной гипотезы, по которой сэр Родерик И. Мурчисон, знаменитый президент королевского географического общества, точно предсказал эти особенности, еще прежде, чем они могли быть установлены фактическими наблюдениями над высотою страны и над течением рек. Новый свет на другие части континента пролили знаменитые труды д-ра Барта, исследования миссионеров английской церкви Крапфа, Эркгардта и Ребмана, ревностные усилия д-ра Бэкье, который недавно стал жертвою климата и английской предприимчивости, путешествие Френсиса Гальтона и в высшей степени важное открытие озер Танганиика и Виктория Нианца капитаном Бертоном и капитаном Спиком, о безвременной смерти которого мы все так глубоко сожалели. Затем следовали изыскания фон-дер-Декена, Торнтона и других, и наконец, великое открытие главного источника Нила, которое, что каждый англичанин должен чувствовать с благородной гордостью, сделано было нашими мужественными земляками Спиком и Грантом. Страшный жаркий пояс, с тощими, горючими лесками, оказался хорошо орошаемой страной и своими пресными озерами напомнил Северную Америку, а своими жаркими, влажными низменностями, своими болотами, горными проходами и прохладными возвышенностями — Индию.

Главным предметом нашего исследования было не открытие чудес, которые скоро теряют свой интерес, не изумление перед варварами и не приведение их в изумление, а именно изучение климата, естественных произведений, местных болезней, туземцев и их отношений к остальному миру: все это было наблюдаемо с тем особым интересом, которого, при мысли о будущем, не может не чувствовать [7] первый белый человек на каком-нибудь континенте, история которого только лишь начинается. Когда мы пробрались к западному берегу, чтобы найти дорогу к морю, по которой могла бы установиться покровительствуемая законом торговля и содействовать деятельности миссий, чрезвычайно поразительно было видеть в нескольких стах милях от моря весьма явственное влияние того, что известно под именем полиции лорда Пальмерстона. Морское разбойничество было уничтожено и торг невольниками подавлен на столько, что португальцы, которые сами были торговцы невольниками, говорили об этом, как о деле давно минувших дней. Законная торговля с двадцати тысяч фунтов стерлингов, доставляемых слоновьей костью и золотым песком, поднялась до того, что ежегодно доходит до двух и до трех миллионов, в том числе в нашу собственную страну вывозится на один миллион пальмового масла. Было учреждено более двадцати миссионерских станций со школами, в которых получают образование более двенадцати тысяч учеников. Жизнь и собственность на берегах обезопашены, и миллионам людей внутри страны дан относительный мир, и все это в одно время с тем, как в речах влиятельнейших мужей Англии дано было миру понять, что английские крейсеры не сделали ничего, а только усиливали зло торговли невольниками. Так естественно ожидать, что собственная польза торговцев неграми в конце концов должна привести их к поддержанию жизни тех, от которых они получают выгоды, что легко давали веру этого рода предположениям; между тем жестокая и расточительная игра человеческой жизнью была столь же велика, как и тогда, когда торговля невольниками была дозволена законом: она всегда отличалась и должна отличаться отсутствием предусмотрительности, свойственной убийцам. Каждый удивляется, почему тот, кто отнял жизнь у другого, не принял той или другой предосторожности, чтобы избежать открытия; и каждый может удивляться, почему торговцы неграми действовали так [8] непосредственно против своей выгоды, переполнением и всеми его дурными последствиями. Но такова судьба убийцы. Гибель человеческой жизни от этой причины превосходит всякое преувеличение.

Мнение об этом предмете преподобного Дж. JI. Вильсона, в высшей степени умного американского миссионера, который написал о западном береге самую лучшую книгу из всех доселе явившихся, стоит выше всех других. Он объявляет, что усилия английского правительства достойны всякой похвалы. Без крейсеров, именно без английских крейсеров, Африка все еще была бы недоступна для миссионерской деятельности, "и надлежит горячо надеяться," продолжал он, "что эти благородные и бескорыстные меры не будут прекращены до тех пор, пока не изгонится с земли нечистый дух." Торговля неграми представляет самое огромное затруднение для цивилизации и распространения торговли; и так как англичане самый филантропический народ в мире, и, вероятно, в коммерческом отношении, всегда будут стоять в главе на африканском континенте, то меры к подавлению торговли неграми являются плодом глубокой мудрости и предусмотрительности.

Когда, преследуя эти цели, пришли к восточному берегу, то нашли его замкнутым. Не смотря на достойные похвал усилия крейсеров ее величества, ни купцы, ни миссионеры не могли здесь поселиться, так как иностранцам запрещено было вступать в страну. Торговля велась только в небольших размерах слоновьей костью, золотым песком и невольниками, совершенно так, как на западном берегу до приведения в действие мер лорда Пальмерстона. В последствии однако оказалось, что португальское правительство изъявило желание и даже очень горячее открыть страну влияниям цивилизации и законной торговли — в самом деле это и не могло быть иначе, так как даже и Португалия не получала ни малейшей пользы от запрещения; — Замбези, огромная река, обещала быть великолепным [9] путем к плоской возвышенности и вообще во внутренность страны; почва была плодоносна — индиго, хлопок, табак, сахарный тростник уже возделывались или росли дико. По этому следовало ожидать, что если бы эта страна могла быть открыта законной торговле и христианскому миссионерству, то здесь это могло бы содействовать и споспешествовать нашим крейсерам точно так же, как это делалось миссиями и купцами на западном берегу, и что от этого могла произойти неоценимая услуга для Африки и Европы.

Главная цель экспедиции на Замбези, как и обозначено с точностью в данных нам правительством Ея Величества инструкциях, состояла в том, чтобы умножит приобретенные уже познания о географии и о минеральных и сельскохозяйственных средствах восточной и центральной Африки, расширить наше знакомство с туземцами и попытаться побудить их к занятиям промышленностью и к возделыванию своей страны, с целью производить сырой материал для вывоза в Англию в обмен на британские мануфактурные товары; притом надеялись, что если бы побудили туземцев заняться развитием средств своей страны, то это существенно способствовало бы к подавлению торга невольниками, так как они скоро должны были бы увидеть, что первое во всяком случае может быть более верным источником дохода, чем последнее. Экспедиция была отправлена согласно с принятыми правилами английского правительства, и так как тогда во главе министерства иностранных дел (Foreign Office) стоял лорд Кларендон, миссия была организована под непосредственным его надзором. Когда последовала перемена в управлении, со стороны лорда Малмьсбери мы пользовались тем же благорасположением и симпатиею, которые выказывал нам лорд Кларендон, и когда лорд Россель занимал тот высокий пост, на котором он так долго держался, мы всегда находили то же услужливое внимание и скорую помощь. Таким образом мы приобрели убеждение, что наше дело было [10] приведение в действие не принципов какой-нибудь партии, а сердечных желаний государственных людей и английского народа вообще. Экспедиция обязана величайшей благодарностью высшим чиновникам адмиралтейства за постоянную готовность оказывать нам всякую от них зависящую помощь, а равно заявляет свою сердечную признательность усердному и всегда готовому к услугам гидрографу адмиралтейства, покойному адмиралу Вашингтону, правда, одному из подчиненных, но весьма деятельному чиновнику; также мы должны с благодарностью упомянуть о том, что дружественные услуги адмиралов сэра Фредерика Грея, сэра Бальдвина Уолькера и всех служивших на восточном берегу под их начальством флотских офицеров существенно способствовали достижению наших целей. Точно также я не могу не выразить нашей благодарности господину Скиду, Королевского Флота. Луаве была старательно исследована и снята этим офицером, и его искусные и энергические труды как на этой реке, так впоследствии на нижней Замбези заслуживают всяческих похвал.

Когда речь идет о том, что сделала экспедиция, то всегда нужно иметь в виду, что к ней принадлежали д-р Кирк, г. Чарльз Ливингстон, г. Р. Торнтон, и другие. Когда я говорю во множественном числе, то нужно подразумевать их, и я могу засвидетельствовать неутомимое рвение, энергию, мужество и терпение, с которыми работали мои сотрудники, не отступая перед затруднениями, опасностями или нуждами. Я твердо убежден, что если бы их услуги потребовались при каком-нибудь другом случае, то безусловно можно надеяться, что они исполнят свою обязанность, как следует. Что имя д-ра Кирка не выставлено на обертке этого сочинения, причиной тому надежда, что он сам издаст отчет о ботанической и естественноисторической стороне экспедиции. Он собрал более четырех тысяч растительных видов, образчики большей части могущих идти в дело дерев, различных мануфактурных [11] изделий туземцев, питательных веществ и различных видов частей одежды из каждой посещенной нами местности, равно как и огромное множество птиц и насекомых; вместе с тем, он делал метеорологические наблюдения и оказывал, как это предписывали наши инструкции, врачебную помощь туземцам в каждом случае, где только мог быть полезным.

Также и Чарльз Ливингстон был вполне занят, имея в виду общую цель вашей экспедиции, побуждал к возделыванию хлопка, делал много магнетических и метеорологических наблюдений, снимал фотографии, пока был для этого материал, и собрал огромное множество птиц, насекомых и других интересных предметов. Эти собрания, как собственность правительства, пересланы в Британский Музей и в Королевский Ботанический Сад в Кью, и д-ру Кирку, который должен составит их описание, придется употребить на это от трех до четырех лет.

Хотя и составлялись коллекции, однако же никогда не упускалось из виду, что как бы ни были полезны они и наши исследования, правительство Ея Величества придавало более цены моральному влиянию, которое могло бы оказать на умы туземцев хорошо устроенное и содержимое в порядке хозяйство, если бы все встречающиеся с ними европейцы давали им пример строго морального ведения дел, если бы они добродушно обращались с народом и помогали ему в нуждах, если бы учили его земледелию и самым простым ремеслам, старались бы наставлять их в религии, на сколько дозволяет это их способность понимания, и каждому внушали бы мирное настроение и благосклонность.

Было бы утомительно, если бы я вздумал приводить в частности все то, что мы должны были сделать вследствие ваших инструкций. Каждый раз, как пароход останавливался, чтобы запастись дровами, или за чем-нибудь другим, д-р Кирк и Чарльз Ливингстон сходили ва [12] берег для отправления своих обязанностей; так как сочлен экспедиции, который должен был, по предположенному плану, вести корабль и определять географические положения, не выполнил возложенных на него ожиданий, то эта задача преимущественно пала на меня. Она потребовала значительной ночной работы, при которой мои спутники дружественно мне помогали; результаты были правильно сообщаемы в королевскую обсерваторию на мыс Доброй Надежды нашему любезному и во всякое время готовому на услугу другу сэру Томасу Мэклиру. Во время печатания этого сочинения мы получили определения долгот различных мест, вычисленные г. Манном, искусным ассистентом королевского астронома на мысе Доброй Надежды, на основании производимых луною звездных затмений и появлений спутников Юпитера; наблюдения, относящиеся к луне, находятся еще в руках сэра Г. В. Г. Мэклира на названной обсерватории. Сверх того, данные высот, отклонений компаса, широт и долгот, вычисленные на месте, показаны на карте г. Арроусмита, и можно положиться, что они не слишком будут отличаться от результатов, какие получатся в более искусных руках. Должность "шкипера", которую, чтобы экспедиция не потерпела никакой остановки, я принял на себя, не потребовала большого искусства от того, кто "не слишком стар, чтобы еще чему-нибудь поучиться"; при этом было сбережено жалованье и, что дороже золота, экспедиции нечего было бояться, чтобы ее кто-нибудь затруднял считая себя необходимым для ее продолжения. Эта должность требовала внимательности к кораблю, был ли он в покое или в движении. Притом я должен был также сильно подвергаться действию солнца и, к сожалению моему, мне невозможно было входить в желательные сношения с туземцами и заготовить первоначальные словари их наречий.

Я могу еще прибавить, что в предлагаемом сочинении, на сколько было возможно, обойдены вое утомительные [13] повторения, и так как о всех наших действиях уже прежде сообщено рядом депеш, то здесь сделана попытка по возможности хорошо изложить все то, что человек с обычным пониманием нашел бы наиболее интересным при поездке по стране. Для придания описанию свежести, обыкновенно сопровождающей первое впечатление, в рассказ внесен дневник Чарльза Ливингстона; множество сделанных туземцами замечаний, которые он тотчас же записал, возбудят в других те же мысли, какие и в нас самих. Некоторые, без сомнения, тривиальны; но именно по маловажным поступкам и словам ежедневной жизни характер познается всего вернее и всего лучше. И, вероятно, многим приятнее будет самим извлечь из них заключения, чем учиться в этом случае у нас.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Прибытие к берегам. — Исследование реки Луаве. — Устья Замбези. — Скрываемы, чтобы обмануть английских крейсеров. — Министр Португалии обманывает европейские правительства. — Официальное доказательство. — Конгоне. — Ландшафт по реке. — Плодородие почвы в устьях. — Колонос или крепостные. — Глубокое русло реки. — Выгрузка тюков на Острове Экспедиции. — Страна в военном положении. — "Свободные переселенцы". — Жестокости Мариано. — Мы сталкиваемся с так называемыми "мятежниками". — Сражение между туземцами и португальцами. — Армия, ожидающая воинских запасов. — Птицы и другие животные, встреченные нами на реке. — Мозаро. — Вторичная нагрузка там товаров для Квиллимане. — Шупанга. — Владычество зулу на правом берегу Замбези. — Дань, собираемая с португальцев. — Сенна и синьор Феррао. — Сегвати или дар. — Охотники на бегемотов. — Особенность баобаба. — Ущелье Лупата.

Наша экспедиция покинула Англию 10 марта 1858 г., на пароходе Ея Величества "Перле", под начальством капитана Дункана. После гостеприимного приема, сделанного нам нашими друзьями на мысе Доброй Надежды, и достолюбезного внимания, оказанного нам со стороны сэра Джоржа Грея, и после того, как мы приняли на пароход г. Френсиса Скида, флота Ея Величества, как инспектора, мы в мае достигли восточного берега Африки.

Нашей ближайшей целью было исследовать Замбези, ее устья и притоки в отношении к тому, на сколько можно воспользоваться ими, как путями торговли и христианства в обширные страны внутренней Африки. [16]

За пять или за шесть миль от берега, на место желтовато-зеленого цвета моря, вдруг явилась мутная вода, на которой неслись разные вещи, как это бывает на реке во время прилива. Оба цвета не смешивались и были так резко отделены один от другого, как море отделяется от земли. Мы заметили, что под предметами, несущимися по воде, под тростником, сучьями и листьями, а также под плававшими костями каракатиц (Sepia) и физалиями (Physalia). бесчисленные маленькие рыбки искали защиты от глаз хищных птиц и от лучей палящего солнца.

Берег низмен и покрыт болотистым лесом корнепустовых дерев, в котором песчаные места заросли травою, вьющимися растениями и недоросшими пальмами. Земля простирается на восток и на запад без всякого заметного признака, которым плаватель мог бы руководиться, так что найти устье реки трудно; но море становится постоянно мельче, и уменьшение глубины на один локоть приходится почти на каждую милю.

Мы вошли сначала в реку Луаве, так как вход в нее так удобен и глубок, что "Перл", сидевший в воде на 9 Фут 7 дюймов, ни разу не имел нужды высылать вперед лодку для промеров. Маленький пароход, привезенный нами в трех частях на палубе "Перла" из Англии, был выгружен на якорной стоянке и свинчен, и о помощью его начались исследования. Это судно названо было"Ма-Робер", в честь супруги Ливингстона, которой туземцы по своему обычаю дали имя Ма (т. е. мать) ее старшего сына. Гавань глубока, но окружена болотами корнепустовых дерев, и хотя вода в нескольких милях выше пресная, но Луаве есть поток, зависящий от прилива и отлива; ибо в семидесяти милях вверх по течению она оканчивается болотами, вход к которым загражден тростником и сочными водяными растениями. Так как Луаве называют "Западным Луабо", то отсюда следует, что ее считают за один из боковых рукавов Замбези, [17] которой главный рукав называется "Луабо" или "Восточный Луабо". Мы отправились к месту, оказавшемуся действительным устьем реки, которой мы искали.

Замбези изливает свои воды море четырьмя устьями, именно: Миламбе, западным устьем, Конгоне, Луабо и Тимбве (или Музело). Когда в реке вода высока, то образуется естественный канал, идущий параллельно с берегом и извивающийся по болотам, — тайный путь, которым невольники перевозятся из Квиллимане в заливы Массангано и Намеара или в самую Замбези. Кваква или река Квиллимане, отстоящая миль на шестьдесят от устьев Замбези, долгое время выдавалась за главный вход в Замбези, для того, чтобы, как теперь уверяют португальцы, заставить английских крейсеров сторожить фальшивое устье, тогда как через настоящее устье спокойно вывозились невольники; и удивительно, что эта фальшь еще недавно была распространяема помощию карты, вышедшей из португальского министерства колоний 1. [18]

После того, как искусный и энергический инспектор Фрэнсис Скид, флота Ея Величества, исследовал все три рукава, оказалось, что Конгоне представляет наилучший вход. Из огромных, нанесенных Замбези масс песку в течение времени образовался род мыса, около которого продолжительный прибой Индийского Океана во время господствующих ветров образовал косы, вследствие чего воды дельты должны были искать себе выхода по сторонам. Конгоне один из этих боковых рукавов и именно самый надежный, так как при низком стоянии воды над косою стоит ее почти два локтя, а при большом [19] приливе вода поднимается до двенадцати и до четырнадцати фут. Коса узка, ход почти прямой, и если бы были расставлены бочки и маяк указывал бы направление к острову Перлу, то пароход мог бы безопасно проходить по ней во всякое время. Когда ветер дует с востока или севера, то на косе гладь, но когда дует с юга или юго-востока, то образуется сильный прибой и по ней нельзя ходить в лодках. Сильное течение на восток во время прилива и на запад во время отлива может увлечь лодку или судно в прибой. Когда долгота не точно известна и идут ва восток, то при Тимбве земля в северном направлении скоро исчезает, а когда идут опять на запад, то восточный Луабо можно узнать по его большой ширине; Конгоне же следует семь миль далее к западу. В Восточном Луабо есть хорошая, но длинная коса, по которой можно проходить только при северо-восточном или восточном ветре. Иногда она называется "Barra Catrina", и ею пользуются для помещения на судно невольников. Это может быть "река Добрых Признаков" Васко да Гама, так как это устье со стороны моря легче увидеть чем всякое другое; но так как нет столба, который этот мореплаватель воздвигнул на том месте в честь святого Рафаила, то дело становится сомнительным. Португальцев нет ни одного миль на восемьдесят от каждого из устьев Замбези. Данные туземцами названия относятся более к земле по обеим сторонам реки, чем к ней самой; так одна сторона Конгоне называется Ниамизенга, другая — Ниангалуле; а именем Конгоне, название рыбы, называют одну сторону естественного канала, который ведет в настоящую Замбези или Куама и сообщает гавани ее важность.

Если кто из умеренного северного пояса в первый раз попадает в тропические страны, то его ощущения и впечатления, в некотором отношении, похожи на те, какие, вероятно, испытал первый человек при входе в эдемский сад. Он вступил в новый мир, пред ним лежит иное [20] царство бытия; все, что он видит, каждый звук, поражающий его ухо, имеет свежесть и привлекательность новизны. Деревья и растения новы, цветы и плоды, животные, птицы и насекомые удивительны и странны; самое небо ново, потому что так горит красками или сверкает звездами, как этого никогда не бывает в северных странах.

Конгоне находится в пяти милях на восток от Миламбе, или западного рукава, и на семь миль на запад от Восточного Луабо, который, с своей стороны, отстоит на пять миль от Тимбве. Мы мало видели туземцев, и так как они, заметивши нас, убегали из своих челноков в чащу корнепустовых лесов, то давали этим ясно понять, что они имеют о белом человеке не очень выгодное мнение. Вероятно, это были убежавшие невольники португальцев. На богатых травою лесных лугах попадались в изобилии буйволы, таясуны и три вида антилоп; антилоп легко можно было убивать. Поохотившись несколько часов, мы добыли дичи на двадцать человек на несколько дней.

Когда мы поднимались далее по Конгоне, мы нашли, что легко избежать мелководья, когда мы направимся по извивам, глубоко прорытым рекою. Первые двадцать миль фарватер прям и глубок; затем идет маленький, довольно извилистый естественный канал, ведущий вправо и впадающий в широкую Замбези миль через пять, на которых весла почти касаются травы плавающей у берегов. Остальная часть Конгоне выступает из главной реки значительно выше в виде рукава, носящего название Дото.

Первые двадцать миль Конгоне окружены корнепустовыми болотами; некоторые деревья украшены красильными лишаями, которых, по-видимому, никто не собирает. Огромные папоротники, кусты пальм и финиковые пальмы от времени до времени попадаются в лесу, состоящем из различных видов корнепуста; гроздья светло-желтых, хотя едва ли съедобных, плодов прекрасно рисуются на зеленой. листве. В некоторых местах на берегу растет [21] массами милола, — тенистая китайская роза с большими желтоватыми цветами. Ее кора идет на канаты и особенно пригодна для веревок, на которые привязываются гарпуны, для того чтобы бить гиппопотамов. Панданы или винтовые пальмы, из которых на Мавриции приготовляются сахарные мешки, тоже показываются, и в том месте, где из Конгоне мы вошли в Замбези, многие из них так высоки, что напоминали нам церковные башни нашей родины; мы совершенно согласились с замечанием одного старого матроса, что "для полноты картины недостает только одного: именно лавочки с грогом неподалеку от церкви." Мы нашли также несколько дикорастущих гуявовых и лимонных дерев, с которых однако же туземцы собирали плоды. Темные леса оживляются живым и радостным пением алкиона (Halcyon striolata), который сидит вверху на деревьях. Между тем, как пароход движется по извивающемуся руслу реки, какая-нибудь маленькая, красивая цапля или блестящий зимородок с криком испуга бросается с края берега, летит на небольшое расстояние вперед и спокойно садится, чтобы снова слететь через несколько секунд, когда мы к нему приблизимся. Великолепный орлан (Haliaetus vocifer) сидит на вершине корнепуста, переваривая свой завтрак из свежих рыб, и вовсе не хочет тронуться с места, пока наконец приближающаяся опасность не принудит его распустить для бегства свои большие крылья. Блестящий ибис, обладающий замечательно тонким слухом, издали слышит необыкновенное для него плесканье и, выскакивая из ила, где мирно насыщалась его семья, еще задолго до наступления опасности улетает с своим громким, грубым и насмешливым криком га! га! га!

Корнепустовые деревья теперь уже за нами, и за ними следуют широкие горизонтальные равнины жирной черной почвы, покрытые гигантскими травами, которые так высоки, что поднимаются выше головы и делают охоту [22] невозможною. Каждый год, когда трава высохнет, она выжигается. Эти пожары не дают расти многим толстым деревьям, так как только те деревья, которые пожостче, напр. веерные пальмы (Borassus) и бакаутовое дерево (Lignum vitse). спасают свою жизнь среди огненного моря, ежегодно бушующего над равнинами.

Из бананов и кокосовых пальм на левом берегу теперь выглядывают хижины туземцев; они стоят на сваях в нескольких футах над влажною почвою, и обитатели их взбираются в них по лестницам. Почва необыкновенно плодородна, и огороды действительно превосходны. Рис возделывается в большом количестве; получаются также бататы, тыквы, красные баклажаны, капуста, луковицы (шалоты), чечевица, немножко хлопчатой бумаги и сахарного тростника. Говорят, что английский картофель, будучи посажен на Квиллимане в подобную почву, в течение двух лет получает вкус батат (Convolvulus batatas) и походит на наш мороженый картофель. Вся плодоносная страна, простирающаяся от канала Конгоне и за Мазаро около семидесяти миль в длину и шестидесяти в ширину, отлично годится для возделывания сахарного тростника, и если бы она была в руках наших друзей, что на мысе Доброй Надежды, то она снабжала бы всю Европу сахаром. Жители, которых мы встречали чрезвычайно редко, по-видимому, питаются довольно хорошо, но у них был заметен страшный недостаток одежды; все они были черны и почти все португальские "колонос", т, е. крепостные. Они не показывали никакого страха перед белыми, стояли группами на берегу и с изумлением глядели на пароходы, в особенности на "Перл", так далеко сопровождавший нас вверх по реке. Один старик, пришедший на борт, заметил, что они никогда прежде не видали такого большого судна, как "Перл", что оно точно деревня. "Оно из одного дерева сделано?" Все они были ревностные торговцы, и подходили к кораблю в легких быстрых лодках со всякого рода [23] плодами и съестными припасами, какие у них были; некоторые приносили мед и воск, в изобилии находимый в корнепустовых лесах. Когда пароходы начинали двигаться, многие, желающие что-нибудь продать, бежали вдоль берега, поднимали вверх птиц и корзины с рисом и шумно кричали: "малонда, малонда", "продать, продать", между тем как другие следовали в лодках, двигаемых по воде с чрезвычайною скоростью помощию коротких, широких весел.

Глубокое русло Замбези идет извилинами и узко в сравнении с большою шириною самой реки. Дно реки, по-видимому, состоит из ряда огромных подводных песчаных отмелей, над которыми, когда река мелка, бывает от одного до четырех футов воды. Главное русло идет между такою отмелью и речным берегом, имея глубину, изменяющуюся в сухое время года, от пяти до пятнадцати футов и скорость почти двух узлов в час. Потом оно поворачивает и идет в косвенном направлении поперек реки вдоль нижнего края отмели, и потом все это снова повторяется; в продолжение дневного пути, русло таким образом несколько раз обращается от одного берега к другому, так что опытные плаватели по океану совершенно теряются при плавании по этой реке. В тех местах, где русло пересекает течение, оно всего мельче. Вообще, оно ограничено довольно ясно. При тихой погоде оно представляет особенное вскипание воды вследствие какого-нибудь движения в глубине. При легком ветре русло получает известное характеристическое плескание небольших волн, а когда ветер силен и волнует реку, как это обыкновенно бывает от мая до ноября, то волны на русле больше, чем на других частях реки, и ряд небольших прибоев обозначает край верхней мели.

Так как мы нашли, что "Перл" сидит слишком глубоко для русла реки близ острова Симбо, где рукав, называемый Дото, принимается правым берегом Конгоне, а другой рукав, по имени Чинде, выходит из левого берега [25] Конгоне в тайный канал, о котором мы говорили, то мы сняли с парохода вещи, нужные для экспедиции, и перенесли их на обильный травою остров, лежащий в сорока милях от косы. Тогда "Перл" покинул нас, и мы должны были расстаться с нашими добрыми друзьями Дунканом и Скидом; первый отправился на Цейлон, а последний возвратился назад на Мыс Доброй Надежды, к своей должности правительственного инспектора.

Из тех, кто был в экспедиции, большая часть имела трезвый, здоровый взгляд на предприятие. Некоторые оставались от 18-го июня до 13-го августа на "Острове Экспедиции", между тем как наш малый пароход и пинка перевозили вещи в Шупанга и Сенна. В стране происходила война, наши тюки были в опасности, и многие из нашего общества, вследствие бездеятельности, заболели от болотного воздуха устьев. Здесь некоторые в первый раз познакомились с африканскою жизнью и африканскою лихорадкою. Здоровы были только те, которые прилежно были заняты около судов и, имея в виду опасное положение своих сотоварищей, само собою понятно, напрягали все силы, чтобы кончить дело и увезти их отсюда. Это было также время, когда слабодушные особенно хлопотали о своем воскресном покое и о достаточном времени для еды, к чему особенную склонность и нежность именно выказывала наша прислуга, состоящая из двенадцати круменов. К большому сожалению, некоторые люди не могут понять, что правильное и честное исполнение обязанностей ежедневной жизни есть служение Богу.

Погода была превосходная, только изредка шел проливной дождь или случалось холодное туманное утро. Те, которые оставались на острову, проводили время в том, что делали метеорологические и магнетические наблюдения и ботанизировали, на сколько это позволяла высохшая растительность. По-видимому, никто уже особенно не доверял "официальному отчету" двух корабельных командиров, которые, после [25] четырнадцатидневного нашего пребывания на Замбези, торжественно объявили, что она "скорее похожа на озеро, чем на реку, имеет климат подобный итальянскому и далеко здоровее, чем какая бы то ни было река на западном берегу"; но каждый, по совету предводителя, начал делать и принимать в соображение свои собственные наблюдения и не считал уже безошибочными прежние заключения, сделанные начальником.

Большие столбы дыма ежедневно поднимались на различных точках горизонта и показывали, что туземцы сожигали ту громадную массу сухой длинной травы, которая составляет здесь неудобство, хотя в других местах есть нечто ценное. Часто было замечено, что на вершине такого столба лежало белое облако, как будто жаром пламени был гоним кверху поток горячего влажного воздуха, и там на высоте его влажность осаждалась. Дождя не происходило, хотя теоретики вообразили себе, что он должен являться в таком случае.

Большая дичь, буйволы и зебры, в изобилии показывались насупротив острова, но людей не было видно. На материке, на правом берегу реки, нас очень развлекали и занимали эксцентрические круговые движения и эволюции на лету маленьких зерноядных птиц, которые, носясь сомкнутыми колоннами, кружились с такой воинской точностью, что производили на нас впечатление, как будто их руководит какой-нибудь предводитель, и все они движутся по одному и тому же сигналу. Различные другие виды птиц прилетали сюда толпами, между прочим большая сенегальская ласточка. Присутствие этой птицы, очевидно бывшей здесь на перелете с севера, между тем, как обыкновенная ласточка и черный коршун находятся за экватором, приводит к предположению, что существует перелет двойного рода, то есть что птицы точно также улетают из жарких стран в умеренные, как и от суровых зим в [26] более теплые страны; но такие перелетные птицы, как мы, не могли этого вполне подтвердить.

Когда мы достигли Мазаро, устья узкой бухты, находящейся при высокой воде в соединении с рекою Квиллимане, мы нашли, что португальцы вели войну с некоторым Мариано, иначе называемым Матакениа; они обыкновенно бегали от него, и он, построив палисад близ устья Шире, присвоил себе всю землю между этою рекою и Мазаро. Мариано был всего больше известен под своим туземным именем Матакениа, которое на их языке означает "дрожащий" или трясущийся как дерево во время бури. Это был ревностный охотник за невольниками, который держал у себя много людей, хорошо вооруженных ружьями. Было бы чистым заблуждением думать, что торговля невольниками состоит только в покупке и продаже, или что в Африке можно делать дела с работниками как в Индии; у Мариано, как и у других португальцев, не было никаких работ. Он имел обычай высылать к беспомощным племенам на северо-восток вооруженных солдат для набегов за невольниками и доставлять скраденные жертвы в цепях на Квиллимане, где их продавал его зять Круц Каимбра и, под именем "свободных переселенцев", отправлял морем на французский остров Бурбон. Пока его грабежи и убийства ограничивались обитающими в некотором отдалении туземцами, законная власть не вмешивалась; но его люди, привыкшие в своих набегах за невольниками к насилию и кровопролитию, естественно, стали упражняться над людьми, которые были под рукою, хотя бы те принадлежали и португальцам, и даже стали отправлять свое ремесло в селении Сенна, находящемся под покровительством форта. Один господин из высших сословий рассказывал нам, что вовсе не был необыкновенным событием случай такого рода: в то время, как он с своим семейством сидел за столом, в комнату шумно вбежал невольник, за которым гнался с [27] копьем в руке один из людей Мариано, чтобы его умертвить.

Жестокости этого бездельника, которого недавно умерший губернатор Квиллимане, по всей справедливости, называл "завзятым разбойником и убийцей", стали наконец невыносимыми. Все португальцы говорили о нем, как о редкостном чудовище человечества. Непостижимо, что полубелые, как он, гораздо жесточе португальцев, но это несомненный факт.

Уверяют, что одно из любимейших его средств — производить впечатление в стране и делать свое имя страшным — состояло в том, что он своих пленников убивал собственною рукою. Однажды ему пришлось таким образом убить сорок бедных молодцов, которые были выставлены перед ним в один ряд. Мы сначала не доверяли этим рассказам и думали, что это просто были преувеличения огорченных португальцев, которые, естественно, были вооружены против него, потому что он наносил ущерб их торговле и принимал их беглых невольников; но впоследствии мы узнали от туземцев, что сообщенные нам португальцами сведения не выходили из пределов истины, и что Мариано был точно такой величайший варвар, как они его описывали. Можно было бы думать, что рабовладельцы обращаются с своим рабочим скотом из человеческого рода так же хорошо, как люди с другими, полезными в хозяйстве животными; но торг невольниками, по-видимому, всегда ведет к бессмысленной жестокости, если не к кровожадности!

Мариано была объявлена война и высланы войска, чтобы взять его в плен; он некоторое время сопротивлялся; но потом увидел, что ему, вероятно, придется бежать, и зная, что солдаты португальского губернатора состоят на ничтожном жалованье и потому "наклонны работать по цене", он спустился к Квиллимане, чтобы, как здесь говорится, "расплатиться" с губернатором; но полковник [28] да Сильва захватил его в плен и потом отправил для производства следствия в Мозамбик. Когда мы прибыли на место, его люди сражались под предводительством его брата, Бонга. Война продолжалась шесть месяцев, и в продолжение этого времени по реке была остановлена всякого рода торговля. Около 15 июня мы в первый раз пришли в столкновение с "мятежниками". Это была толпа хорошо вооруженных и фантастически одетых людей, расположившихся под деревьями близ Мазаро. После объяснения, что мы англичане, некоторые тотчас взошли на борт и кричали находившимся на берегу, что они должны отложить свое оружие в сторону. Когда мы с ними сошли на берег, мы увидели, что многие из них носили выжженные на груди невольнические клейма; они горячо одобряли наши цели и весьма хорошо знали отличительный характер нашего народа в вопросе о невольничестве. Ликование при нашем отъезде составляло сильную противоположность с недоверчивыми вопросами при нашем приближении. С этого времени обе партии видели в нас друзей.

После мы держались в лесу на расстоянии мили от поля сражения, но густой туман препятствовал нам слышать шум битвы при Мазаро; а когда мы непосредственно за тем прибыли на место, на берегу явилось много туземцев и португальцев.

Др. Ливингстон, который вышел на берег, чтобы увидать между последними некоторых из своих старых друзей; очутился в отвратительно вонючей атмосфере и между изуродованными трупами убитых. Его просили взять с собою губернатора, который в Шупанга заболел жестокою лихорадкою, и только что он дал свое согласие, как мятежники возобновили битву, и пули начали свистать по всем направлениям. Так как он тщетно пытался призвать кого-нибудь, кто бы помог ему отнести губернатора на пароход, и не желал оставить его в такой опасности, а офицер, посланный привести наших людей, не возвращался, [29] то он вошел в шалаш и потащил его превосходительство на пароход. Губернатор был весьма высокий мужчина и так как он по слабости качался из стороны в сторону и при этом увлекал за собою д-ра Ливингстона, то это имело вид, как будто один пьяный помогает другому. Некоторые из белых португальских солдат с величайшею храбростью сражались против врага во фронте, между тем как несколько других хладнокровно стреляли в своих собственных невольников, потому что те убежали к позади расположенной реке. Мятежники скоро отступили, а португальцы ускользнули на отмель в Замбези и оттуда на остров, расположенный против Шупанга, где засели на несколько недель и посматривали на мятежников, расположившихся на противолежащем берегу. Со стороны португальцев не так-то легко было избежать этого состояния бездействия, так как они истратили все свои боевые запасы и с нетерпением ждали подвоза, без сомнения, крепко надеясь, что неприятель не узнает о недостатке у них пороха. К счастию, они не обманулись в своих надеждах; мятежники выжидали до прибытия запасов, и тогда, после упорного боя, длившегося три с половиной часа, они были отбиты. Два месяца спустя палисад Мариано был сожжен, после чего гарнизон, в паническом страхе, бежал; и так как Бонга объяснил, что он не желает воевать с губернатором, потому что не имеет для этого никаких оснований, то война скоро пришла к концу. Между тем, его превосходительство, будучи последователем Распайля, употреблял против лихорадки только немножко камфоры и, отправившись с Шупанга, заболел сонной болезнью. К величайшему его огорчению, ему были даны более сильные средства, и он скоро выздоровел. Услужливый полковник, которому он этого никогда потом не извинял, поощрял к лечению. "Давай, что следует; не слушай его; он очень (muito) груб;" и таким образом полковник давал ему во всю ночь с каждым глотком воды некоторое количество хинина. [30] Этим способом пациент к следующему утру принял достаточно хины, и ему стало легче. — Прилагаемый рисунок изображает место битвы и любопытен в историческом отношении, так как проход, в котором видна лежащая на боку старая лодка с дырою на дне, есть устье узкой бухты Муту, которая на карте, изданной в 1861 году португальским "министерством морских сил и колоний ", показана как поток, через который главная часть Замбези, имеющей здесь около мили ширины, будто бы течет в Квиллимане. В действительности эта бухта, имеющая от восьми до десяти ярдов ширины, наполнена травою, и ее русло лежит по крайней мере в шести футах над уровнем Замбези. Сторона бухты, лежащая против лодки, изображена на правой стороне картины, и по направлению от русла к одному из трупов можно заметить последовательные высоты, на которых стояла вода главного потока от времени половодья в марте до средней ее высоты в июне.

До самого Мазаро местность на пространстве от шестидесяти до семидесяти миль длины не оживлена и непривлекательна. По обеим сторонам пустая необитаемая равнина такого же уровня, как травяные луга, и только кое-где деревья, смягчающие утомительное однообразие. Круглая зеленая вершина стройного пальмового дерева виднеется издали, как будто вися на воздухе, так как серого ствола дерева еще не видать. Кой-где стая хлопотливых береговых ласточек, которые, точно также как и к югу до Оранжевой Реки, не перелетают, прорыли берег на два или на три фута в горизонтальном направлении, чтобы в конце этих нор устроить себе гнезда, и теперь носятся за мириадами тропических насекомых. Широкая река имеет много низменных островов, на которых водятся разнообразные породы водных птиц, гуси, колпицы, цапли и фламинго. Отвратительные крокодилы, с открытым ртом лежащие и спящие на низменных берегах, освещаемых солнцем, скоро замечают шум пароходных колес и спокойно скользят [31] в реку. Бегемот, ищущий спокойного места в реке, чтобы скрыться там на день, поднимается со дна, где он, после понесенных на берегу трудов ночи, наслаждался утренним купанием, отфыркивает из ноздрей залп воды, вытряхивает воду из ушей, поднимает свое ужасающее рыло прямо вверх и разевает рот, издавая, для предостережения своего стада, громкий рев, на манер звуков чудовищного фагота. По мере приближения нашего к Мазаро ландшафт становится лучше. Мы видим покрытый лесами хребет Шупанга, поднимающийся слева, а перед нами в темной дали высятся синие холмы. Ниже Мазаро по Замбези но производится уже никакого рода торговли. Все товары из Сенна и Тетте доставляются в больших челнах к этому пункту и отсюда на человеческих головах уносятся на шесть миль внутрь страны, где снова укладываются на лодки в каком-нибудь маленьком потоке, изливающемся в Кваква или Квиллимане, которая совершенно отдельна от Замбези. Только в редких случаях и во время самого высокого стояния воды челны могут проходить из Замбези в Квиллимане по узкому естественному каналу Муту. Туземцы из Маруру, или из страны около Мазаро, — слово Мазаро значит "устье узкой бухты" Муту, — стоят у португальцев на дурном счету; они, как говорят, ловкие воры, и купцы, пока добро их переправляется с одной реки на другую, иногда несут убытки от их вороватости. Вообще они ловкие лодочники и снабжают людьми много челнов, которые отсюда идут в Сенна и Тетте; вознаграждение их ничтожно, и так как они не доверяют купцам, то им нужно платить его вперед, прежде чем они отправятся. Так как африканцы наклонны изыскивать достойные уважения причины своего поведения, точно также как и белые в цивилизованных странах, то случается, что они, при хорошем расположении духа, высказывают свое основание, — зачем они настаивают, чтобы им непременно платили вперед, — в словах своей самой любимой лодочной песни: [32] "Уачинджере, уачинджере, кале," "Вы обманываете меня издавна;" или "Ты ненадежен, истинно ненадежен".

Ландены или зулу — владельцы правого берега Замбези, и португальцы признают это на практике тем, что они этому воинственному племени платят довольно значительную ежегодную дань. Зулу постоянно являются каждый год в значительных силах к Сенна и Шупанга, чтобы забрать обычную дань. Немногочисленные богатые купцы Сенна вздыхают под этим игом, ибо главным образом оно ложится на них. Они вынуждены, кроме жемчуга и медных проволок, вносить ежегодно двести кусков выбойки, в каждом более шестнадцати ярдов, так как они знают, что отказ поведет к войне, которая может покончиться потерею всего, что они имеют. Зулу, по-видимому, так же строго наблюдают за жителями Сенна и Шупанга, как всякий владелец за арендатором; чем больше эти жители возделывают, тем больше им приходится платить. Когда мы спрашивали некоторых из них, почему они не попробуют добывать некоторые очень выгодные продукты, мы получили в ответ: "что проку было бы больше возделывать? Ландены только брали бы с нас больше дани".

В лесах Шупанга изобильно растет дерево мокундукунду; его светло-желтая древесина дает хорошие мачты для судов и доставляет сильное горькое лекарство против лихорадки; она тверда, имеет поперечные волокна и заключает массы кремней, отлагающиеся в ее веществе; большие лодки, способные нести три или четыре тонны, приготовляются из одного ствола этого дерева. За позволение вырубать эти деревья один португалец с Квиллимане заплатил зулу, в 1858 г., двести долларов, а его преемник платит теперь триста.

В Шупанга находится одноэтажный каменный дом в прекраснейшем местоположении на реке. Впереди покатая дерновая площадка, на южном конце которой помещается [33] прекрасный плодовый сад из дерев монго, ведет из широкой Замбези, с ее зелеными островами, покоящимися на озаренном солнцем лоне тихих вод. На север лежат широкие поля и леса пальм и тропических дерев, и потом громадные горы Морамбала, поднимающие свои вершины до белых облаков, а дальше выступают на голубом горизонте отдаленные холмы. Этот прекрасно расположенный дом представляет печальную занимательность, так как он самым грустным образом связан с историею двух английских экспедиций. Здесь, в 1826 году, умер от лихорадки бедный Киркпатрик, член экспедиции капитана Оуэна; здесь же, в 1862 г., умерла от той же роковой болезни дорогая супруга доктора Ливингстона. Оба лежат в ста ярдах к востоку от дома, далеко от своего отечества, погребенные под большим баобабом.

Дом в Шупанга был во время войны с Мариано главною квартирою губернатора. Он рассказывал нам, что провинция Мозамбик стоит португальскому правительству ежегодно от пяти до шести тысяч фунтов стерлингов, и что восточная Африка ничем за это не вознаграждает метрополии. Мы встретили тут еще много других влиятельных португальцев. Все они выказывали дружелюбие и выражали готовность поддерживать экспедицию всеми средствами, находящимися у них в распоряжении; а полковник Нунэс и майор Сикар сделали гораздо более, доказавши на деле свое благорасположение тем, что приказали нарубить дров для парохода, и прислали людей помочь выгрузиться. Весьма замечательно было, что никто из них не знал ничего об устье Конгоны; все они думали, что мы приплыли через "Барра Катрина" или восточный Луабо 2. Доктор Кирк оставался здесь несколько недель и, сделав [34] исследование небольшого озера, лежащего в двадцати милях к юго-западу, один занимался лечением больных и раненых солдат, и за эти дорогие услуги получил благодарность португальского правительства. Мы запаслись на этом месте африканским эбеновым или черным деревом и бакаутовым деревом. Последние деревья достигают здесь страшной величины, почти четырех футов в диаметре. Наш машинист, знавший, чего стоит эбеновое и бакаутовое дерева у нас на родине, говорил, что у него сердце болит, когда он принужден жечь такое драгоценное дерево. Хотя различные в ботаническом отношении, они сходны по наружности. Черное дерево в иных местах здесь превосходит качеством такое же дерево из других стран, а бакаутовое уступает дереву других стран. Каучук или гумиластик попадается во множестве внутри страны, начиная от дома в Шупанга, и корень калумба встречается в изобилии. Индиго растет массами по самым берегам реки, и вероятно, не раз возделывался, потому что когда-то отсюда вывозили обработанный индиго. Из каучука приготовляются мячи для игры, а корень калумба, говорят, употребляется как протрава для известных красок, но не как самостоятельная краска.

17 августа 1858 года мы отправились к Тетте. Плавание было несколько затруднительно, так как Замбези от Шупанга до Сенна широка и наполнена островами. Наш черный штурман, Джон Сциссорс, крепостной, иногда сворачивал с настоящего русла и сажал нас на мель. Нимало не смущаясь, он восклицал печальным тоном: [35] "Дорога не тут, она вон где." — "Зачем же вы не ехали прямо вон там?" ворчали наши крумены, которым приходилось стаскивать судно с мели. Когда они сердито обращались к бедному Сциссорсу, мягкий и униженный дух невольника обнаруживался в словах: "эти люди бранят меня, я убегу." Этот способ оканчивать принятое на себя дело на Замбези очень обыкновенен: было несколько случаев в то время, как мы были на реке, что наемный народ убегал с судна с большею частию тех вещей, которые было поручено им охранять. Если купец не может вознаграждать своих убытков, то приходится терпеть их. Ландены даже не возвращают господину убежавшего от него невольника. Ушел невольник, принадлежавший господину Азеведо, и был возвращен только в виде большой милости и после подарка, который стоил гораздо больше невольника.

Дурно устроенные котлы нашего парохода пожирали страшное количество дерева. Около двух часов утра разводился огонь, но раньше шести часов редко мы пускались в путь. Большая доля времени тратилась на рубку дров.

Тяжело нагруженные туземные лодки могли идти почти наравне с нами; маленькие несколько обгоняли, и гребцы с удивлением и сожалением оглядывались на медленного, пыхтящего, "страждущего одышкой". Пар вовсе не был для нас вспомогательной силой; боты, даже челноки, при вполовину меньших усилиях и издержках, сделали бы для экспедиции все то, что сделал он.

У Шамоара, несколько ниже впадения Шире, мы высадились, чтобы запастись дровами. Кварцевые холмы Шире покрыты деревьями и гигантской травой. Буазе, небольшое лесное дерево, растет в изобилии; оно из рода истода; красивые кисти его благоухающих гвоздичного цвета цветов, наполняют воздух крепким, прекрасным запахом; его семена дают нежное, высыхающее масло, а кора маленьких ветвей дает нить тоньше и крепче льняной; туземцы [36] делают из нее свои рыболовные сети. Бонга, брат бунтовщика Мариано, бывший в настоящий момент во главе мятежных туземцев, посетил нас в сопровождении нескольких своих самых знатных лиц, и был совершенно дружелюбен, хотя ему и рассказали, что мы перевезли больного губернатора в Шупанга и лечили его от лихорадки. Как скоро мы познакомили Бонга с целью нашей экспедиции, он заметил, что его люди не будут нам помехой в нашем добром деле. Он прислал нам в подарок риса, двух овец и некоторое количество топлива. Он никогда не пытался воспользоваться нами как-нибудь для войны, но, с другой стороны, мало оказывал и доверия, тщательно выспрашивая нашего кормчего, не продали ли мы пороху врагам. Мы однако заботились о том, чтобы равно оставаться в добром согласии как с бунтовщиками, так и с португальцами.

Так как на мелком русле, при котором стоит Сенна, пароход не мог идти, то мы высадились на берег миль за шесть ниже его, у Ниарука, небольшой негритянской деревни, и на следующее утро пришли в Сенна. Узкая, вьющаяся тропинка, по которой мы должны были тянуться гуськом, вела через сады и перелески, в которых самые высокие деревья были колючие акации. Небо было покрыто облаками, в воздухе прохладно и приятно, и маленькие птички в сердечной своей веселости заливались приятными, незнакомыми песнями, которые хотя и походили на песни наших певчих птиц в прекрасное весеннее утро, но все-таки казались как бы звучащими на чуждом языке. По дороге мы встречали многих туземцев. Большая часть мужчин были вооружены копьями, луками и стрелами, или старинными мушкетонами; у женщин были железные крюки с короткими рукоятками, и они шли работать в сады; все пробирались стороной, обходя нас, и вежливо приветствовали нас, мужчины кланяясь и расшаркиваясь, а женщины становясь на колени даже с [37] тяжелыми ношами на головах — вежливость ужасающая при голых коленях.

Сенна построен в низменной равнине на правом берегу Замбези, с несколькими красиво рисующимися пригорками на заднем плане. Он окружен палисадом из живых дерев, охраняющим обитателей от беспокойных и мятежных соседей. В нем немного больших домов, развалины нескольких других, и один выветрившийся крест, где когда-то стояла церковь; насыпь указывает место когда-то бывшего монастыря, а выстроенная из глины крепость на реке до того в упадке, что на ее склонившихся к земле стенах мирно пасутся коровы. Обитатели не соболезнуют об этом, ибо если приближался враг, то обыкновенно черное население оставалось по домам и предоставляло купцам кончать ссору, как они сумеют. Поэтому они думают, что с упадком крепости они ни мало не сделались беспомощнее, чем были прежде.

Немногие сеннанские купцы, мало или совсем не торгующие в селении, посылают партии надежных невольников внутрь страны искать слоновой кости и скупать ее. Сенна — скучное место и весьма удобное для спанья. Можно быть уверенным, что на другой день своего пребывания получишь там лихорадку, если она случайно не привяжется на первый день; но нет ни одного места совершенно дурного. Сенна имеет одно преимущество, которое мирит с ним: она месторождение великодушного и гостеприимного сеньора X. А. Феррао. Благодушие этого почтенного человека безгранично. Бедный черный пришлец, проходящий через город, прямо идет к нему, как будто это так и следует, просит у него поесть и никогда не продолжает пути голодный. В голодные времена нуждающиеся туземцы кормятся его щедростью. Он никогда не видит сотен своих собственных людей иначе, как только при подобных случаях, и единственная выгода, которую он извлекает из того, что он их господин, состоит в том, что они относятся к нему, [38] как к патриархальному главе, и он имеет удовольствие примирять их ссоры и спасать их жизнь во времена засухи и недостатка. Его отец, человек с высокими духовными дарованиями, был прежде португальским губернатором Сенна и приобрел самым честным образом огромную полосу богатой земли, называемой Чирингома; но правительство приказало раздробить ее и оставить для наследства только две французские мили, а прочее разделить на свободные участки для выходцев. Этот грабеж был основан на том, что "не годится, чтобы подданный владел землею в большем количестве, чем португальская корона". Вскоре напали ландены, забрали все и ограбили грабителей.

Сеньор Феррао принял нас со своим обычным дружелюбием и дал нам обильный завтрак. В продолжение дня мы расспрашивали самых знатных лиц места, и они были согласны в мнении, что туземцы охотно возделывали бы хлопок в большем количестве, если бы нашли покупателей. В прежние времена они высылали обильные запасы как хлопка, так и выбойки, в Маника и даже в Бразилию. "На своем собственном поле," объясняли они, "туземцы трудятся и работают охотно, если только знают, что они могут это делать с выгодой; когда есть им польза, черные работают очень хорошо". Мы после часто замечали, что таково было мнение энергических людей, и что все деятельные, предприимчивые и рассудительные поселенцы становились богатыми, между тем как те, которые придерживались обычая лежать на спине и на боку, постоянно покуривая табак, жаловались на леность негров и были бедны, надменны и презрительны. В полдень обедали мы у другого очень почтенного португальца, майора Тито А. д'А. Сикарда, который высказал общепринятое замечание, что открытие доктором Ливингстоном конгонских отмелей служит приговором Квилимане; ибо правительство распорядилось оставить эту посещаемую лихорадками местность и основать новый город на устье Конгоне. Тогда еще ничего не знали о том, что [39] домовладельцы старого города предпочтут лучше отказаться от всех чиновников, чем выселяться. Майор имел сильное желание помогать доктору Ливингстону в его предприятии, и говорил, что если бы война окончилась, он тотчас же отправил бы в челнах свои пожитки в Тетте; после он так и сделал самым великодушным образом. На обратном пути в Ниарука, мы слышали какую-то птицу, которая, подобно соловью, распевала в тишине вечера свои приятные мелодии.

На противоположном Сенна левом берегу начинается живописная цепь высоких холмов и тянется в направлении к северу почти параллельно с рекою. Здесь мы в первый раз подстрелили красивую антилопу — куду (Antilope strepsiceros). Несколько миль выше Сенна лежит остров Пита с значительным туземным населением, которое, по-видимому, находится в благоприятных обстоятельствах относительно средств к жизни. Гальбкаст, выдававший себя за правителя страны, пришел на борт и дал нам несколько зеленых колосьев маиса в качестве "сегвати". Это вовсе не обыкновенный подарок, а какой-нибудь весьма ничтожный дар, за который дарителю следует воздать по крайней мере вдвое больше, чем он стоит. Когда у жадного туземца есть небольшая домашняя птица или несколько колосьев кукурузы, цену которых едва можно определить, так как дюжина лучших их птиц стоит всего два ярда выбойки, а корзина маиса только пол-ярда выбойки (цена каждого ярда три пфеннига), — то он, с сердцем, преисполненным той благодарности, о которой однажды было писано как о живом чувстве предстоящих в виду благодеяний, делает из этого "сегвати", и видит себя несколько обманутым, если не получает за это двойной цены. "Сегвати" простых людей нам скоро очень надоели, — но это не повело ни к чему; когда мы говорили хитрому африканцу: "продай, — мы это купим," постоянным ответом было: "ах, нет, господин! это сегвати, это не продажное." Так [40] как под этим подразумевается комплимент, то мы всегда поддавались этой вежливости со стороны старшин. Поступать иначе. казалось, было бы с нашей стороны недружелюбным отношением богача и вельможи к бедняку и униженному. Когда на это покушались частные лица, мы им отказывали.

По другую сторону Пита лежит небольшой остров Ниамотобси, где мы встретили на побеге небольшое племя охотников за бегемотами, которое войною с себе подобными было вытеснено с своего лежащего впереди острова. Все они были прилежно заняты работой; многие делали гигантские корзины для хлебов, при чем мужчины плели изнутри. Со столь обычной у них вежливостью начальник приказал разостлать для нас под навесом циновки и потом показал нам орудие, которым они бьют бегемота; это — короткий железный гарпун, прикрепленный к концу длинного шеста; но так как он предназначен для метания, то и привязан на крепкой бечевке из коры милола или гибискуса, которая плотно навита по всей длине шеста и прикреплена к противоположному концу его. Два человека тихо подкрадываются на быстром челноке к спящему животному. Стрелец бросает гарпун в беззащитную жертву, между тем, как проворный кормчий быстро [41] отводит легкий челн своим широким веслом; сила удара отделяет гарпун от его обвитой бичевою рукоятки, к которой иногда прикреплен наполненный воздухом плавательный пузырь и которая, когда покажется на поверхности, указывает охотнику место, где, прижавшись, скрывается раненое животное, пока с ним не покончат.

Эти охотники за бегемотами образуют особый народ, называемый акомбви или маподзо, и редко брачатся — женщины, как говорят, никогда — с другими племенами. Причина, почему они не сходятся с некоторыми туземцами по Замбези, довольно понятна, так как многие племена питают к мясу бегемота столь же великое отвращение, как магометане к свиному мясу. К этому классу принадлежал наш кормчий Сциссорс; он ни разу не хотел варить своей пищи в котле, в котором побывало мясо бегемота, и охотно выносил голод, пока не находил другого; однако, он охотно торговал клыками этого животного и с великим удовольствием ел мясо прожорливого марабу. Эти охотники часто уходят на далекие промыслы, забирая в челны своих жен и детей, кухонную утварь и постели. Если они напали на хорошее для охоты место, то устраивают на берегу временные хижины и сушат здесь мясо дичи, которую успели убить. Вид у них довольно приличный, кожа очень черная, гладкая, и они никогда не безобразят себя отвратительными украшениями некоторых других племен. Начальник отказался продать нам гарпунов, потому что теперь, по случаю войны с Мариано, нельзя было доставать с берегов коры милолы. Он в некотором роде сомневался в том, чтобы мы с ним были детьми одного и того же Всемогущего Отца, заметив, что "они не станут белыми, сколько бы ни мылись". Мы подарили ему небольшой кусок выбойки, и он за это щедрым образом отдарил нас несколькими прекрасными, свежими рыбами и кукурузой.

Жар постоянно увеличивался в этом месяце (август), и облачные утра стали теперь редки. Сильный ветер, [42] кончающийся штормом, дует по реке каждую ночь. Несколько недель назад он начинался в полдень, потом позднее, а в настоящее время он поднимается около полуночи. Он срывает наши жиденькие каютные двери, но продолжается недолго, и затем наступает мертвая тишина. Дичь здесь в изобилии; близ того места, где мы рубили дрова, мы видели стадо зебр, и бурчеллевой и горной разновидностей, паллаг (Antilope melampus), водных козлов, диких свиней, и тут же следы буйволов и слонов.

Ширамба Дембе на правом берегу покинута; несколько старых железных пушек указывают место, где когда-то стоял мятежнический палисад; выше его близ реки стоит великолепный баобаб, который выдолблен в виде просторной хижины, и снаружи и внутри одетой корою. Старые дубы в Шервудском лесу, когда они с дуплом, внутри мертвеют или гниют; но баобаб, хотя кора снаружи снята и дерево внутри выдолблено, имеет свойство отлагать из собственного вещества новую кору на наружной и на внутренней поверхности; таким образом хижина скоро совсем покрывается корою, как хижина в так называемой "лесной королеве", одном дубе в Шервуде.

Части реки, носящие названия Шигого и Шипанга, окружены болотистою низменною местностью страны с редкими группами пальмовых дерев и немногими тернистыми акациями. Самая река достигает широты от трех до четырех миль, и на ней много островов, между которыми трудно идти на судне, если река не в разливе. Впереди тянется цепь высоких холмов в северо-восточном направлении и сдавливает ее в глубокий, узкий канал, носящий имя Лупата. Португальцы думали, что пароход не в состоянии будет справиться здесь с течением; но так как это место длиною всего около трех узлов, и так как нам помогал здесь крепкий ветер, то пар и парус пробрались легко. Тяжелонагруженные челны употребляют два дни, чтобы пройти этим проходом. Поток мчится около [43] небольших скалистых предгорий Чифура и Кангомба и образует опасные для неповоротливых судов пучины и водовороты, через которые тянутся на длинных бичевах.

Гребцы ставят муку на этих скалах в жертву буйным божествам, которые, по их понятиям, господствуют на этих опасных для больших челнов местах. Нам лукаво рассказывали, что природные португальцы снимают шляпы перед этими речными богами и проходят мимо их в торжественном молчании; счастливо миновав предгория, они производят пальбу из мушкетонов и дают гребцам грогу, что и мы должны были сделать. По следам буйволов и слонов видно, что эти животные часто посещают Лупата в значительном числе, и — мы часто наблюдали целые рои — мухи цеце там обыкновенны. Для губернатора Тетте была на одном челне послана из Квиллимане лошадь, и, чтобы она не погибла при крушении судна у скал Чифура и Кангомба, ее высадили и днем послали мимо этого места. Естественно, что ее искусали цеце, и она вскоре потом околела; полагали, что ей был вреден воздух Тетте. Течение выше Лупата сильнее, чем ниже его; ландшафт становится живописнее и гористее, и тут более густое население. В нескольких милях от Тетте, есть многочисленные развалины каменных домов, которые за несколько лет были разрушены враждебными туземцами. Когда мы подошли к городу, на берегу появились кучки людей, преимущественно черных, которые с удивлением пристально смотрели на пароход и движениями своих рук объясняли стоявшим в отдалении, каким именно образом вертелись колеса.


Комментарии

1. Но еще удивительнее то, что португальская официальная газета "Annas de Conselho Ultramarinho" за 1864 год бесстыдно утверждает, что "в гавани (Конгоне), которую будто бы открыл др.Ливингстон, многие корабли с невольниками искали спасения от преследования английских крейсеров". Это (возможно ли поверить?) было известно португальскому правительству! Неужели какой-нибудь честный человек в Европе приготовит такую карту, как упомянутая выше, и пришлет ее английскому правительству, как изображение настоящего устья Замбези? Мы не имели намерения печатать следующее письмо португальского чиновника к одному из своих товарищей в Африке, пока не попалось нам на глаза жалкое хвастовство официального журнала, очевидно предназначенное для государственных лиц в Европе. Издатель одного из журналов Мыса Доброй Надежды говорит:

"Шевалье Дюпра при том же случае получил от португальского губернатора в Тетте письмо, перевод которого за сим следует:

"Милостивый Государь! Когда в средине прошлого года доктор Ливингстон передал мне письмо, которым почтили меня ваше превосходительство в апреле этого года, я был запутан в войну с кафрами области Сенна. Потом другие работы и мое слабое здоровье мешали мне выразить вашему превосходительству мою признательность за доброту, которою вы меня почтили. Ваше превосходительство рекомендуете мне знаменитого доктора Ливингстона. Мои симпатии к этому человеку так велики, что я не опущу случая оказать ему все услуги, каких он пожелает, если только они будут в моих силах. Но мои желания также зависят от моих средств, и как частного лица, и как представителя власти. Я совершенно убежден в пользе исследований господина доктора, как для географических познаний и науки, так и для блага этой страны, которая столько же богата, как и пренебрежена. Я твердо надеюсь, что в моей власти будет помочь ему, так как он того желает. Уверяю ваше превосходительство, что буду служить ему, насколько это в моей власти. Говорят, наше правительство занято мыслию построить станцию на косе Луабо и отсюда установить прямое сообщение водою с здешнею областью. Если это будет сделано, то из этого проистекут большие выгоды для страны, и притом к великой славе Ливингстона, так как он первый пришел к нам с моря этим путем. Благодарю ваше превосходительство за журналы, которые вы мне прислали. Я очень дорожу ими, как предметом, который здесь редко случается увидеть. Ваше превосходительство обязали меня также присылкою семян; но по несчастью я был тогда в Мозамбике, и так как я их посеял только в нынешнем году, то немногие из них взошли; я боюсь, что они уже слишком стары. Я имею только весьма ограниченные случаи отплатить вам услугами за услуги; но если ваше превосходительство найдете, что я могу быть вам полезным, то это меня чрезвычайно порадует.

"Остаюсь и т. д.

Тито А. д'А. Сикаре,

губернатор Тетте.

"Тетте, 9 июля 1859.

"Это письмо было привезено Ея Величества бригом "Персиянин" в Наталь, где бриг приставал на пути из Мозамбика, чтобы запастись провиантом, и было отдано на корабль "Вальденсиан", когда он выходил в море."

2. Причиною их незнания, — которое, без сомнения, было разделяемо и их правительством, несмотря на тон, принятый потом в официальных газетах — заключалась, по нашему предположению, вероятно в недавнем образовании Конгоне. В продолжение того времени, когда мы познакомились с Конгоне, почти восемьдесят ярдов было смыто с одного ее берега и отнесено на другой. Судоходный канал у Ниангалуле был совершенно занесен, и остров Перл почти вполне смыт. Так как ровно ничего не делается для поддержания канала, то он скоро станет таким же мелким, как Миламбе, и совершенно негодным для судоходства.

(пер. под ред. Н. Страхова)
Текст воспроизведен по изданию: Путешествие по Замбези и его притокам и открытие озер Ширва и Ниасса (1858-1864) Давида Ливингстона и Чарльза Ливингстона, Том 1. СПб.-М. 1867

© текст - под ред. Страхова Н. 1867
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Karaiskender. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001