Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ДАВИД ЛИВИНГСТОН

ПУТЕШЕСТВИЯ И ИССЛЕДОВАНИЯ В ЮЖНОЙ АФРИКЕ

с 1840 по 1855 гг.

Глава девятнадцатая

Проводникам уплачено вперёд — Челноки из древесной коры — Покинуты проводниками — Ошибки в отношении Коанзы — Огороды и деревни — Долина Кванго — Бамбук — Белые личинки, употребляемые в пищу — Наглость башиндже — Постановка вопроса — Вождь Сансаве — Его враждебность — Проходим невредимо мимо него — Река Кванго — Причёска вождя — Оппозиция — Чиприано и его помощь — Его щедрое гостеприимство — Банда грабителей гибнет в огне — Прибытие в Кассандже — Хороший ужин — Доброта капитана Невеса — Отсутствие предубеждения против цвета кожи — Страна вокруг Кассандже — Возвышенность Касала — Деревня Тала Мунгонго — Вежливость басонго — Настоящие негры — Поле пшеницы — Носильщики — Места для ночлега — Лихорадка — Вступление в область Амбака — Тампан, его укус — Оживляющее действие зрелища горной страны — Область Голунго Альто — Плодородие — Бесплодный характер страны ближе к морю — Комары — Боязнь макололо

Сыновья Йонги Панзы соглашались быть нашими проводниками до территории португальцев при условии, если я отдам им раковину, которую мне подарил Шинте. Я не был склонен соглашаться на это требование и особенно на то, чтобы отдать им эту раковину вперёд, но уступил просьбам своих людей, которые просили меня сделать вид, что я вполне доверяю этим молодым людям. Сыновья Панзы просили меня отдать им раковину для того, чтобы они могли оставить её своим жёнам в виде компенсации за предстоящее долгое отсутствие их мужей. Отдав им драгоценную раковину, мы направились с ними на запад к р. Чикапа, которая здесь (10° 22' ю. ш.) имеет 40 или 50 ярдов [35-45 м] в ширину. В настоящее время она была глубокой. В полумиле выше того места, где мы через неё переправлялись, вода с шумом бежала по каменистым остаткам размытого водопада. Нас перевезли через реку на челноке, сделанном из цельного куска древесной [238] коры, сшитой на концах. Палочки, вставленные в нескольких местах, служили рёбрами челнока. Слово «чикапа» означает кора или кожа; это единственная река, на которой мы видели такие челноки. Мы слышали, что в продолжение большей части года Чикапа мелеет настолько, что её можно легко переходить вброд. Название её происходит, вероятно, от этих челноков, изготовляемых из коры, которыми пользуются для переправы, когда река эта бывает полноводной. Мы очень жалели, что у нас нет с собой понтона, потому что люди, которым принадлежал челнок, заставили нас заплатить за переправу первый раз, как только мы сели в него, второй раз, когда мы были на середине реки, и ещё третий раз, когда переехали все, кроме главного моего человека, Пицане, и меня самого. Макололо всегда перевозили своих посетителей бесплатно, и теперь они начали говорить, что они должны так же собирать с мамбари, как чибокве с нас. Все они резко осуждали низость такого рода действий, а когда я спросил их, как же они сами могут доходить до такой низости, то они ответили, что они будут поступать так из мести. Они любят приискивать благовидные извинения для низких поступков.

На следующее утро наши проводники прошли с нами только около полумили и заявили, что они вернутся домой. Когда, по просьбам макололо, совершенно не знающих чибокве, я уплачивал проводникам вперёд, то я предвидел это. Несмотря на энергичные протесты, с которыми к ним обращались, проводники один за другим исчезли. Мои спутники пришли к заключению, что, поскольку мы теперь находились в местах, посещаемых работорговцами, проводники нам теперь не нужны; главная польза от проводников заключалась в том, что они помогали нам устранять у жителей деревень подозрения и неправильные представления о целях нашего путешествия. Я был очень рад услышать, что мои люди пришли к такому заключению. Местность имела здесь более холмистый характер, чем прежде. По глубоким лесистым долинам бежали небольшие красивые потоки. Деревья здесь высокие и прямые, а леса тенистые и богатые влагой. Почва на этих незаселённых местах сплошь покрыта жёлтым и бурым мхом, а стволы деревьев одеты яркими лишаями. Необычайно плодородная земля состоит из чёрного суглинка. Она покрыта массой густой, высокой травы. Мы миновали несколько деревень и теперь шли мимо них, не задерживаясь и не вступая в общение с их обитателями.

Мы держали курс на запад-северо-запад. Все реки, попадавшиеся нам на пути, шли на север и, по полученным нами сведениям, впадали в Касаи или Локе; у большинства из них были особенные, болотистые берега, как везде в этой стране. Предполагая, что мы находимся теперь на широте Коанзы, я был сильно удивлён тем, что никто из туземцев, живущих в этой местности, не знает об этой реке. Но тогда я и сам не знал [239] того, что Коанза начинается значительно западнее этого места и что она течёт от истоков и до устья на сравнительно коротком протяжении.

26-е. Мы провели воскресенье на берегу р. Квило, или Квелло. Это небольшой поток, шириной около 10 ярдов [9 м]. Он течёт по узкой глубокой долине, склоны которой опускаются к потоку на протяжении почти 500 ярдов [около 475 м]. Склоны эти каменистые и состоят из твёрдого известкового туфа, лежащего на глинистом сланце и песчанике, с покровом из железистого конгломерата. Зрелище было очень приятным, но лихорадка лишила меня возможности чувствовать радости жизни. Ежедневно повторявшиеся жестокие приступы её вызвали у меня сильную слабость и желание лежать.

Для того, кто видел тяжёлую жизнь бедняков в старых цивилизованных странах, жизнь здешнего населения представляется состоянием восхитительной праздности. В стране масса маленьких деревень. Питание имеется в изобилии, и для его добывания требуется очень мало усилий. Почва здесь настолько жирная, что её не нужно удобрять. Когда поле становится слишком истощённым, чтобы обеспечивать урожай кукурузы, проса и т. д., то его владелец передвигается к лесу, раскладывает костры вокруг крупных деревьев, чтобы уничтожить их, вырубает мелкие деревья, и, таким образом, бывает готова новая и плодородная почва. Такие поля имеют своеобразный вид: множество высоких погибших деревьев, лишённых коры, между которыми растёт кукуруза. Но после того, как владелец поля перешёл на новое место для посевов кукурузы и проса, старое поле продолжает годами давать маниок. Растительная пища имеется здесь в изобилии, но ощущается острый недостаток в соли и в мясной пище; поэтому в лесах Лунды всюду видишь бесчисленные ловушки для мышей. Исключительно растительное питание вызывает сильнейшую потребность в мясе.

Проходя по этой стране, можно наблюдать самые разнообразные характеры владельцев этих деревень и садов. Некоторые деревни являются образцом чистоты. Мы побывали и в других деревнях, сплошь заросших сорными травами, выраставшими до такой высоты, что, сидя верхом на быке, едва видишь одни верхушки хижин. Если мы входили в деревню в полдень, то жители её подходили, бывало, ленивой походкой, с трубкой в руке, медленно попыхивая, в каком-то мечтательном оцепенении.

В некоторых деревнях сорнякам не дают расти; вокруг хижин рассаживаются хлопок, табак и разные растения, употребляемые в виде приправы к пище; в клетках держат птиц; поля и огороды представляют приятное зрелище зерновых и бобовых культур в разные периоды их роста.

В каждой деревне полно детей, которые высыпают на улицу, чтобы посмотреть на проходящего белого человека, и бегут за [240] ним с криком и ужимками; некоторые из них карабкаются на деревья, чтобы лучше видеть меня. Дети отлично лазят по деревьям. В дружественных нам деревнях они провожали нас по нескольку миль, быстро идя рядом с нами. Мы обыкновенно всегда делали вокруг наших шалашей небольшую изгородь; перед входом в неё всегда сходилась толпа женщин с детьми на спине и с длинными трубками во рту; они часами глазели на нас.

Той деревней на р. Квелло, в которой мы провели воскресенье, управлял старшина Сакандала, обходительный и живой старик, который не ставил никаких препятствий для нашего дальнейшего пути. Мы узнали, что скоро вступим на территорию племени башиндже (чиндже португальцев), которое смешано с другим племенем, называемым бангала; они находились в состоянии войны с бабинделе, т. е. португальцами.

Дожди и лихорадка, как обычно, задерживали наше продвижение до тех пор, пока один старшина, по имени Камбоела, не указал нам дорогу, которая ведёт из Кассандже и Биге к Матиамво. Это была хорошо протоптанная тропа, и вскоре после того, как мы вступили на неё, встретили партию торговцев из Биге, принадлежащих к смешанной крови, которые подтвердили полученные нами сведения о том, что эта дорога ведёт прямо в Кассандже.

Так как мы были теперь одни и знали достоверно, что находимся на верном пути, то продолжали бодро идти вперёд.

30-го числа мы дошли до того места, где начинается внезапное понижение плато, изрытого узкими глубокими долинами, по которым мы недавно проходили. Общий уклон понижения настолько крутой, что спускаться вниз можно только кое-где, и даже в таких местах я должен был спешиваться, хотя был настолько слаб, что мои спутники должны были вести меня, иначе я полетел бы кувырком вниз. Меня очень удручало чувство беспомощности. Я никогда не любил видеть людей, все равно больных или здоровых, с готовностью опирающихся на других.

Внизу под нами расстилалась долина Кванго. Она имеет в ширину около сотни миль и вся покрыта тёмным лесом, только около самой р. Кванго, которая на своём пути к северу сверкает на солнце, то там, то здесь находятся обширные луга, покрытые ярко-зеленой травой.

Противоположная сторона этой огромной долины кажется издали цепью высоких гор. Спуск в долину тянется с милю; высота его по отвесной линии может быть от 1000 до 1200 футов [300-360 м]. Появившись сразу после глубокого мрака лесов Лунды, это величественное зрелище произвело на нас такое впечатление, как будто тяжёлая завеса спала с наших глаз. Над самой серединой долины проходила туча, и до нас доносились раскаты грома, а наверху всё было залито солнечным [241] светом. Когда мы сошли вниз на то место, над которым проползла эта туча, то увидали, что здесь прошёл сильный грозовой ливень. Дно долины, казавшееся сверху совершенно ровным, оказалось изборождённым множеством глубоко врезавшихся в него потоков. При взгляде снизу спуск, по которому мы шли в долину, представляется краем плато, сплошь изрезанным ложбинами и выдающимися уступами, придающими ему зубчатый вид. Как вершины, так и склоны «сьерры» покрыты деревьями, но там, где склон опускается отвесно, большие участки его остаются обнажёнными, и их поверхность имеет красный цвет, как выглядит вся вообще поверхность области, в которую мы теперь вступили (В Южной Африке широко распространены красные песчаники и глинистые сланцы палеозойского возраста, так называемой капской формации).

Эта впадина имеет полный геологический профиль данной части страны. На самом верху лежит пласт железистого конгломерата, о котором уже говорилось раньше. Основой является водная окись железа и гематит, и в неё включена обработанная водой песчаниковая и кварцевая галька. Так как эта порода залегает непосредственно под почвой на большей части Лунды, то её выходу на поверхность должна была предшествовать денудация, произведённая рукавом моря, смывшим огромную массу требуемого материала, прежде чем долина Кассандже могла принять нынешнюю форму.

Все пласты, залегающие под конгломератом, состоит из красного глинистого сланца различной степени твёрдости; самым твёрдым является пласт, лежащий на дне. Сланец был причиной образования очень скользкой глинистой почвы.

Здесь мы увидели бамбук толщиной в человеческую руку и много новых деревьев. Другие деревья, которых не было совсем видно с тех пор, как мы оставили Шинте, теперь появились снова. Но ничто не поражало нас здесь так сильно, как тощий и хилый их вид. Деревья, которые оставались позади нас на плато, были высокими и прямыми, здесь же они все словно остановились в своем росте и не росли так тесно друг к другу. Но так как те и другие деревья принадлежали к разным видам, то я мог объяснить это явление только предположением, что большая высота плато более соответствовала природе росших на нём деревьев, чем низменность — деревьям, росшим внизу.

Воскресенье, 2 апреля. Мы расположились на отдых около небольшого потока. После того как расстались с Йонгой Панзой, мы жили только на одном маниоке и сильно страдали от голода, поэтому теперь закололи одного из остававшихся у нас четырёх быков. Местное население испытывает, по-видимому, такую же огромную нужду в животной пище, как и мы, потому что они затрачивают много сил на выкапывание больших белых личинок из тинистой почвы на берегах потоков и употребляют их в качестве приправы к растительной пище. Башиндже отказывались продавать пищу за ничтожные украшения, которые предлагали им мои люди. Мы не могли достать ни муки, [242] ни маниоку; но всё это было бы ничего, если бы их вождь Сансаве не докучал обычным требованием подарка. Туземные торговцы говорили нам, что прежде чем они могли проехать через его владения, они должны были применить силу.

Сансаве, вождь одной части племени башиндже, предъявив нам формальное требование дать ему раба, быка или бивень слона, отверг с презрением предлагаемые нами, вместо этого, дешёвые вещи. Мы сказали его посыльным, что слоновые бивни принадлежали Секелету. Всё остальное у нас уже исчезло, оставались только мои инструменты, совершенно бесполезные для них. Один из башиндже попросил у нас мяса, и когда ему было отказано в этом, то он сказал моим людям: «Всё равно мы возьмем у вас завтра, когда убьём вас». Чем мягче мы с ними говорили, тем наглее они становились.

После утомительных переговоров в течение целого дня с разными посыльными от Сансаве он оказал нам честь, явившись к нам лично. Он — совсем молодой человек, с приятным, пожалуй, выражением лица. Между действительными португальцами и этими людьми, по-видимому, не существует общения, даже здесь, так близко к р. Кванго, потому что Сансаве попросил меня показать ему мои волосы, объясняя свою просьбу тем, что хотя он и слышал о волосах белых людей, и некоторые из них даже проходили через его страну, но он никогда еще не видел прежде прямых волос. Это вполне возможно, потому что большинство работорговцев — не португальцы, а люди смешанного происхождения. Разница между их, похожей на шерсть, шевелюрой и нашими волосами вызвала у него приступ неудержимого смеха. После этого я показал ему свои часы и хотел добиться беседой с ним доверия к себе, но когда я собирался показать ему карманный компас, он приказал мне не делать этого, потому что испугался всех этих чудесных вещей. Я сказал ему, что если бы он узнал мои намерения так, как знали их племена внутренней Африки, то он с радостью остался бы у меня и посмотрел картины волшебного фонаря, но так как становилось уже темно, то он простился, и когда отошёл немного от нас со своими людьми, то прислал за моим уполномоченным и сказал ему, что если мы не прибавим к предложенным нами в качестве подарка медным кольцам и нескольким фунтам мяса еще красную куртку и одного раба, то мы должны уйти той же дорогой, по которой пришли. Я сказал в ответ: «Мы обязательно пойдём завтра вперёд, и если он начнёт враждебные действия, вина падёт на него»; а мой человек добавил ещё от себя: «Сколько белых людей ты убил на этой дороге?» — вопрос, который можно передать так: «Ты никогда не убил ни одного белого человека, а ухитриться убить нашего белого человека труднее, чем ты думаешь». В этом выражалось то решение, о котором мы часто твердили друг другу, — скорее умереть, чем отдать в рабство [243] хоть одного человека. Голод сильно действует на настроение. Столкнувшись с этой новой крупной неприятностью, мы почувствовали раздражение, и я не один раз уже слышал, как мои спутники говорили относительно угрожавшего нам нападения: «Нам только этого и нужно, попробуйте, начните» или, стиснув зубы, восклицали: «Эти подлые твари никогда не путешествовали и не знают, какие бывают люди». Овладевшее моими людьми тревожное состояние, которое я описываю очень слабыми чертами, оказало свое влияние и на меня. Туземцы видели, что нам нечего им дать. На нас сыпались оскорбление за оскорблением, и это воспламенило в нас воинственный дух. Насколько мы могли судить, на следующее утро нам предстояло пробить себе путь через страну башиндже.

3 апреля. Как только рассвело, мы были на ногах и, пустившись в путь под дождём, прошли очень близко от деревни. Весь пыл грабителей, вероятно, погас от дождя. Как бы то ни было, но мы ждали, что в нас будут стрелять из-за каждой группы деревьев или каменистых бугров, среди которых мы шли, и только после двухчасового марша мы начали дышать свободно.

Невзирая на дождь, мы продолжали свой путь по дну долины Кванго, которая была очень неровной от выступающих наружу глыб глинистого сланца, хоти он залегал в ней почти горизонтально. Когда я ехал верхом на быке среди травы, то она была почти на 2 фута [60 см], выше моей головы. Мокрая от дождя, она обдавала нас с одной стороны градом капель, как из душа, а несколько лощин, полных бесцветной воды, дополняли процесс охлаждения. Промокшие насквозь, мы прошли мимо многих деревень, у одной из которых было стадо овец, и через шесть часов пути сделали остановку около р. Кванго (9° 53' ю. ш., 18° 37' в. д.), которую можно назвать пределом португальской претензии на территорию на западе. У меня теперь не было ни одной смены одежды, и я укрылся под одеялом, ёжась от холода.

4 апреля. Мы находились теперь на берегу р. Кванго, которая имеет 150 ярдов [около 135 м] в ширину. Она очень глубокая. Вода в ней была бесцветная — обстоятельство, не наблюдавшееся ни в одной из рек Лунды или страны макололо. Эта красивая река течёт почти прямо на север среди обширных лугов, заросших гигантской травой и тростником.

Туземцы говорят, что в реке много ядовитых водяных змей, которые всегда собираются возле туши гиппопотама, когда его убивают в реке. Если это верно, то этим можно объяснить то, что все деревни, которые мы видели, расположены далеко от реки. Нам советовали не спать близко к воде; но очень хотелось поскорее переправиться на западный берег реки, и мы старались уговорить башиндже одолжить нам для этой цели челноки. Это вызвало появление на сцену вождя здешней области, и нам было заявлено, что все лодочники — его дети и без его [244] распоряжения ничего нельзя делать. Затем он предъявил обычное требование дать раба, быка или ружьё, добавляя, что иначе мы должны возвратиться в страну, из которой пришли сюда. Не веря в то, что этот человек может иметь власть над челноками на другой стороне, и думая, что если я отдам ему своё единственное одеяло, то он, в конце концов, поставит нас в безвыходное положение, я пытался убедить своих людей идти сразу же на берег на две мили в сторону и завладеть челноками прежде, чем мы отдадим одеяло; но мои люди думали, что если мы поступим так, то этот вождь может напасть на нас во время самой переправы. Вождь сам пришёл в наш лагерь и повторил своё требование. Мои люди сняли с себя последние медные кольца и отдали ему; но он добивался, чтобы ему дали раба. Он, как и все другие, думал, что эти люди были моими рабами. Это был молодой человек с тщательно приглаженными курчавыми волосами, которые сзади были собраны в форме конуса около 8 дюймов [20 см] толщиной у основания, тщательно обмотанного красной и чёрной нитями. Я не соглашался отдать своё одеяло, пока они не перевезут нас на западный берег, поэтому вождь продолжал изводить нас своими требованиями, чрезвычайно утомив меня. Моя маленькая палатка была теперь вся изодрана; назади у неё была прореха размером больше, чем вход, и я напрасно старался скрыться в ней от назойливости наших посетителей. Мы находились на совершенно ровном, заросшем тростником берегу и не могли, как раньше, прибегнуть к сооружению небольшой стоккады, чтобы иметь время обдумать и составить план действий. Когда я пытался убедить своих людей отойти в сторону и овладеть челноками, перед нами появился молодой сержант милиции Чиприано ди Абру, человек смешанной, наполовину португальской, крови и дал нам такой же совет. Он переехал через реку в поисках воска. Когда мы отошли от вождя, который просто измучил меня, его люди открыли в нас огонь из наших шалашей и продолжали непрерывно поддерживать его в том направлении, куда мы уходили, но ни одна пуля не настигла нас. Они, вероятно, ожидали, что обилие у них пороха заставит нас обратиться в бегство, но когда мы продолжали спокойно идти к переправе, они не двинулись дальше места нашего ночлега. Чиприано помог нам договориться с перевозчиками на более приемлемых условиях, чем отдача моего одеяла, а как только мы достигли другого берега, мы находились уже на территории племени бангала, которые являются подданными португальцев; их часто называют кассандже, или кассанце. Теперь трудности нашего путешествия среди пограничных племён пришли к концу.

С облегчённой душой пройдя по узкой тропинке среди высокой травы около трёх миль на запад от реки, мы подошли к группе прямоугольных домов. Около них стояло много людей [245] приличного вида смешанной, наполовину португальской, крови, которые приветствовали нас.

С наступлением темноты мы подошли к жилищу Чиприано, и я разбил перед этим домом свою маленькую палатку для ночлега. Здесь было много комаров. Они никогда не тревожили нас на берегах чистых потоков Лунды. Утром 5-го числа Чиприано любезно снабдил моих людей тыквами и кукурузой и затем пригласил меня к завтраку, который состоял из земляных орехов с жареной кукурузой; их сменили варёные корни маниока с земляными орехами; в качестве десерта были предложены гуавы с мёдом. Я был искренне благодарен ему за этот роскошный завтрак.

Чиприано угостил меня таким же обильным обедом, и к нам присоединилось ещё несколько друзей, воздавших справедливость его гостеприимству. Прежде чем сесть за стол, всем гостям полили на руки воду, и рабыня мыла их. Один из гостей разрезал курицу с помощью ножа и вилки. При еде же не употреблялось ни ножей, ни вилок. Обед закончился также омовением рук.

Все эти люди могли свободно читать и писать. Я осведомился, какие у них есть книги, и обнаружил небольшой труд по медицине, энциклопедию и португальский словарь.

Любезный приём, оказанный мне здесь всюду, был, без сомнения, обязан лестным рекомендательным письмам, которые я привёз от Шевалье дю Пра из Кэпа. Но я склонен думать, что мой друг Чиприано руководился также чувством присущей ему доброты, потому что он совершенно опустошил свой огород, предоставляя нам пищу в течение нескольких дней томительного ожидания, пока безоблачная погода не позволит мне сделать наблюдения для определения географического положения Кванго. Он заколол для нас быка и поручил своей матери и её служанкам приготовить из маниока муку нам на дорогу на четыре или пять дней путешествия до Кассандже и не сделал даже намёка на уплату. Мой жалкий вид возбуждал в нём, наверное, чувство сострадания.

Для приготовления из маниока муки корни хорошо промывают и затем скоблят их вплоть до мякоти. После этого их слегка обжаривают на металлическом блюде и в таком виде употребляют в пищу с мясом, как овощи. Приготовленная таким образом мука близко напоминает по виду древесные опилки, и поэтому её называют «древесной» мукой. Она безвкусна, и её употребляют для того, чтобы легче было слизывать с блюда остатки подливки.

Те, кто привык к ней, приправляют ею свою пищу по возвращении в Европу.

Маниок, выращиваемый здесь, принадлежит к сладкой разновидности; горький, к которому мы привыкли в Лунде, не пользуется широким распространением в этой долине. Май [246] здесь является началом зимы, но многие жители занимались в это время посадкой кукурузы, а та кукуруза, которую мы ели, была посажена в начале февраля. Здешняя темно-красная почва чрезвычайно плодородна. Земля здесь покрыта такой густой и жёсткой травой, что однажды, когда сюда явилась с целью грабежа группа людей из племени амбонда, то бангала зажгли вокруг врагов со всех сторон траву и совершенно уничтожили их. Я вполне верю тому, что это сообщение, подтверждаемое португальцами, соответствует действительности, потому что стебли травы имеют толщину гусиного пера, и по такой траве невозможно было убежать без тропинки ни в одном направлении. Вероятно, в упоминаемом здесь случае направление ветра было такое, что он перекидывал огонь через тропинки и перерезал дорогу бегущим по ним. В одном случае я сам едва не потерял свою повозку из-за пожара в долине, где трава была только около 3 футов [0,9 м] высотой. Мы были разбужены рёвом как бы бурного потока; оказалось, что это был рёв приближающегося к нам с наветренной стороны пожара. Я сейчас же зажёг и пустил огонь в подветренную сторону, и мне хватило времени только на то, чтобы утащить повозку на оголённую огнём площадь, прежде чем идущее с наветренной стороны пламя дошло до места, на котором она стояла.

Дожди и желание определить географическое положение этого места задержали нас до понедельника, 10-го числа. Я установил только широту (9° 53' ю. ш.) и после трехдневного, довольно тяжёлого путешествия среди высокой травы, достиг Кассандже, самой дальней португальской станции внутри страны в Западной Африке. Мы переправились через несколько красивых небольших потоков, впадающих в р. Кванго. Трава всё время была на 2 фута [60 см] выше наших голов и не давала нам видеть окружающую местность, а иногда нависала над тропинкой. Каждое утро один бок у нас промокал от росы, а когда шёл дождь, я целый день был весь мокрым. По состоянию моей одежды я приехал к нашим союзникам португальцам совершенно опустившимся. Первый джентльмен, которого я встретил в деревне, спросил меня, есть ли у меня паспорт, и сказал, что меня необходимо взять и представить властям. Так как я находился в таком же состоянии духа, в каком находятся лица, совершившие небольшое преступление с целью получить в тюрьме кров и пищу, то я с радостью сопровождал его в дом коменданта или шефа, синьора де Сильва Рего. Когда я показал этому джентльмену свой паспорт, он учтиво попросил меня отужинать, а так как до этого мы не ели ничего, кроме маниоковой муки, данной нам Чиприано на р. Кванго, то я полагаю, что я показался особенным обжорой всем другим джентльменам, сидящим за столом. Но они, кажется, довольно хорошо понимали моё положение, потому что сами совершили далёкие путешествия. Если бы их не было [247] здесь, то я наверное сунул бы себе кое-что в карман, чтобы есть ночью, потому что после лихорадки аппетит у меня чрезвычайно возрос, а маниок является одним из тех сортов пищи, которые не создают чувства сытости. Затем капитан Антонио Родригес Невес любезно пригласил меня остановиться в его доме. На следующее утро этот великодушный человек нарядил меня в приличный костюм и во всё время пребывания у него обходился со мной так, как будто бы я был его родным братом. Я чувствую глубокую благодарность к нему за его бескорыстную доброту; он позаботился не только о моих нуждах, но бесплатно снабжал пищей также и всех моих заморённых голодом людей.

Деревня Кассандже (произносится Кассандже) состоит из тридцати или сорока домов, принадлежащих торговцам, дома беспорядочно разбросаны на плоском возвышенном месте в великой долине Кванго, или Кассандже. Они устроены из обмазанного плетня и окружены насаждениями маниока, кукурузы и т. д. Позади домов обычно находятся огороды, в которых растут обыкновенные европейские овощи, как картофель, горох, капуста, лук, помидоры и т. д. и т. д. По величине и обилию гуавовых и банановых деревьев можно считать, что они посажены здесь уже много лет назад, когда эта земля была еще во владении туземцев, но ананасы, апельсины и фиги являются недавней попыткой.

Ни у кого из здешних джентльменов нет жены своей национальности. Они обычно приезжают в Африку с тем, чтобы нажить немного денег и возвратиться в Лиссабон. Они редко привозят с собой своих жён и поэтому не могут быть хорошими колонистами. У них обычно бывает здесь семья от туземных женщин. Мне, который хорошо был знаком с глупым предубеждением против цвета кожи, было особенно приятно видеть широту взглядов и благожелательное отношение, проявляемое этими португальцами к людям другого цвета кожи. Здесь чрезвычайно редки такие случаи, которые так обычны на юге, когда люди бросают собственных детей, рождённых туземными женщинами. Они воспитывают и обеспечивают своих детей так же, как в Европе. Чернокожие клерки торговцев непринуждённо сидят за одним столом со своими хозяевами.

Из деревни Кассандже мы могли хорошо рассмотреть окружающую страну. Это — слегка холмистая равнина, заросшая травой и местами лесом. Западный край долины Кванго за двадцать миль от него кажется цепью высоких гор. Его называют Тала Мунгонго — «Вот горная цепь». На старой португальской карте, доверяя которой, я составлял план своего пути, он обозначен как Талла Мунгогно, или «Замок из скал», и в этом месте на карте указано начало Коанзы; но здесь я получил достоверные сведения о том, что Коанза начиналась около Биге далеко на юго-запад от этого места и что мы не [248] увидим этой реки раньше, чем достигнем Пунго Андонго. Замечательно, что более точные сведения об этой стране не были опубликованы. Капитан Невес и другие имели правильные представления о направлении рек и откровенно делились своими знаниями, и всё-таки около этого же времени в Европу были посланы из Англии карты, на которых Кванго и Коанза были представлены как одна и та же река, а Кассандже помещалась в сотне миль от её действительного места. Ещё большую путаницу вносит, вероятно, частое повторение одного и того же названия. Оказывается, я переезжал через Кванго несколько раз. Сбивает с толку также повторение излюбленных имён вождей, как, например, «Катенде», потому что одного Катенде можно принять по ошибке за другого. Чтобы избежать, насколько возможно, путаницы, я воздерживался от введения в свою книгу множества имён. По этой долине разбросано много деревень, но раньше, до португальской экспедиции 1850 г. с целью наказания племени бангала, их было больше.

Эта долина, как я заметил раньше, чрезвычайно плодородна. Мои люди не переставали восторгаться её способностью давать богатые урожаи культуры Holcus sorghum и выражать свое презрение плохой обработке земли её обитателями. Португальцы говорили мне, что здесь не требуется удобрений и что чем больше распахивать землю, тем больший урожай она даёт. Девственная почва не дает такого богатого урожая, как старый огород, и, судя по величине кукурузы и маниока в старых огородах, я готов вполне поверить этому. Скот тоже хорошо упитан. Рассматривая эту долину в целом, можно сказать, что её богатые земли и пастбища сейчас пустуют.

Комендант, мистер Рего, любезно предоставил мне молодого солдата, чтобы он проводил меня в Амбаку. Мои люди рассказали мне, что, по их мнению, им лучше вернуться отсюда обратно, так как они слышали от чернокожих людей, живущих в Кассандже, будто бы я веду их к берегу моря с целью продать их там и будто бы их возьмут на корабль, откормят и съедят, потому что белые люди — людоеды. Я спросил их, согласился ли я взять рабыню, которую мне подарил Шинте, и добавил, что если они теперь сомневаются в моих намерениях, то пусть они не идут на берег моря; но сам я, желая встретиться там со своими соотечественниками, решил продолжать путь. Они ответили, что считали только своим долгом сообщить мне всё, что слышали, но что они не намерены покидать меня и последуют за мной, по какому бы пути я их ни повёл.

Кассандже, крайняя восточная станция португальцев в Западной Африке, стоит на 9° 37' 30" ю. ш. и 17° 49' в. д. Следовательно, мы должны были пройти еще 300 миль [около 560 км], прежде чем достигнуть морского берега. Оставив Кассандже 21-го числа, мы прошли через оставшуюся часть этой чрезвычайно плодородной долины до основания Тала [249] Мунгонго. 22-го мы переправились через небольшой проток, называемый Луи, а 24-го — через другой, называемый Луаре, и ночевали у подножья одной возвышенности высотой от 1000 до 1500 футов [300-450 м]. Над долиной плыли облака и падали дождём, доходя до склонов возвышенности. Трава была очень мокрая от дождя и, если не загораживать от нее лица рукой или палкой, то она хлестала по нему, и нельзя сказать, чтобы это было очень приятно. Этот склон долины был совершенно такой же, как и противоположный. Уступы и расселины придавали красному поднимающемуся склону тот самый зубчатый вид, какой мы наблюдали, спускаясь в долину с плоскогорья Лунды.

В целом вся эта долина была стёрта денудацией, потому что куски плато стоят в ней еще и до сих пор; когда-то они заполняли пустое теперь место, являясь по своей структуре такими же красными, горизонтально лежащими пластами и на той же высоте, как и пласты откоса, по которому мы хотели подняться. Одна из этих одиноко стоящих масс, называемая Касала, простиралась на восток-юго-восток от того места, где мы вышли из долины, и приблизительно на десять миль к западу-юго-западу от д. Кассандже. Она замечательна своими отвесными сторонами. Даже туземцы находят чрезвычайно трудным, почти невозможным достигнуть ее верха, несмотря на то, что существует большой соблазн, создаваемый гнёздами и перьями марабу, которые очень высоко ценятся. Говорят, что на южном её конце находится небольшое озеро и что во время дождливого сезона вокруг дна образуется род естественного рва. Какой находкой было бы такое место во времена феодализма в Англии!

Мы не получили еще ясного представления о природе Тала Мунгонго. Один джентльмен в Кассандже описывал Тала Мунгонго как цепь очень высоких гор, на которые нужно взбираться часами. Поэтому, хотя мы ужасно промокли от дождя и от путешествия в траве и к тому же от ночных исследований географического положений Кассандже со мной был жестокий приступ лихорадки, тем не менее я с жаром приступил к восхождению. Дорога была крутой и скользкой. По ту и по другую сторону от неё появились узкие ущелья, дающие возможность путешественнику пробираться только по узкой тропинке, ведущей по ряду уступов сьерры. Но мы совершили восхождение за один час и там обнаружили, что мы вышли на такое же плато, которое оставили, когда сошли в долину Кванго. Мы снова шли среди высоких деревьев. Одно дерево приносило большие плоды весом в несколько фунтов. Его называют мононга-замби.

Мы окинули взглядом долину, которая равняется по плодородию долине Миссисипи, думая о том, какое громадное количество материала было снято и унесено при её образовании. [250] Это естественно привело меня к мысли о бесчисленных веках, требовавшихся для предшествующего образования и отложения того же материала (глинистого сланца), а затем о породах, абразия которых образовала этот материал. В конце концов, пытаясь взойти по ступеням, ведущим от вечности до человека, я дошёл просто до головокружения. Различные геологические эпохи подобны только вехам в этом безбрежном океане.

В нескольких милях от края долины мы нашли деревню Тала Мунгонго. Нам любезно предоставили дом для ночлега, что было весьма приятно, потому что мы и промокли и продрогли. Большая высота местности и приближение зимы, сильно снижая температуру, заставляли моих людей жестоко страдать от простуды. На этой, так же как и на других станциях, португальцами были предусмотрительно устроены дома для путешественников по тому же принципу, как ханы и караван-сараи на Востоке. Они обычно сделаны из обмазанного плетня; в них имеются плетёные скамьи, на которых путники могут сделать себе постели, стулья, стол и большой кувшин с водой. Эти скамьи, хоть и далеко не похожие на удобные кушетки, были лучше, чем земля под гнилыми лоскутами моей палатки, потому что иногда всё еще были ливни и роса была очень густой. Так как лохмотья моей палатки всё-таки служили мне некоторой защитой, то я продолжал пользоваться ими до тех пор, пока не убедился, что они служили также жилищем для некоторых неприятных сопостельников.

27-го. Через пять часов приятной езды по полям и лугам, напоминающим леса и луга Лунды, мы приехали в деревню, населённую басонго; это племя было подчинено португальцам. Мы переехали через несколько небольших потоков, которые идут в западном направлении и, соединяясь вместе, образуют р. Квизе, приток Коанзы. Наш путь лежал на запад. Басонго очень вежливый народ, как впрочем и все племена, покорённые португальцами. Но басонго и бангала покорены еще только частично. Чем дальше мы едем на запад, тем менее независимо туземное население, пока мы не достигаем соседства Лоанды, где свободные туземцы чувствуют себя почти так же, как рабы.

Всех жителей этой области, так же как и жителей Лунды, можно назвать настоящими неграми, если только помнить сделанные ранее ограничения. У всех здешних жителей чёрный цвет кожи, уплощённый толстый нос, удлинённые кзади и кверху головы, покрытые курчавыми волосами, и другие особенности негров. Но если эти типичные особенности заставляют причислять их к семейству настоящих негров, то читатель, думающий, будто бы все эти черты встречаются часто в одном индивидууме, имеет явно неправильное представление. Некоторое утолщение и выступание губ вперёд у всех, но в каждой деревне встречается много людей, у которых эта толщина и [251] выступание выражены не больше, чем у европейцев. Все они чернокожие, но цвет кожи у разных лиц имеет оттенки от самого чёрного до светло-желтого. Когда мы едем на запад, то видим, что светлый оттенок преобладает над тёмным, а затем, когда мы попадаем в область воздействия влажного морского воздуха, то опять находим, что кожа у людей делается более тёмной, доходя до совершенно чёрного цвета у прибрежного населения. Характерная форма головы с её курчавыми волосами хотя и обычна, но не повсеместна. У племён, живущих на восточной стороне континента, как например у кафров, головы сложены красиво и вполне европейского типа. Примеры такого рода можно видеть очень часто. Когда я познакомился с чернокожими людьми настолько близко, что, глядя на лицо, забывал о цвете кожи, то я был поражён полным сходством некоторых туземцев с известными нашими европейскими знаменитостями. Исключением являются готтентоты и бушмены, потому что у них особенная и форма головы, и волосы; последние, например, выходят у них из кожи прямо пучками с голыми промежутками между ними, и когда эти пучки бывают короткими, то они напоминают сидящие на коже чёрные зёрна перца, очень непохожие на густую массу вьющихся волос у балонда и марави. С полной готовностью воздать должное уважение мнениям тех, кто посвятил себя специальному изучению этнологии, я чувствую для себя невозможным признать, будто преувеличенно подчёркнутые черты, которые обычно считаются типичными для негров, характерны для большинства какой-нибудь народности на юге Центральной Африки. Мне кажется, что памятники древнего Египта лучше воплощают в себе идеал жителей Лунды, чем изображения, находящиеся в любой из работ по этнологии.

На нашем пути к Санзе через прекрасную, плодородную и хорошо населённую страну мы снова соприкоснулись с р. Квизе, и здесь мы имели удовольствие видеть поле роскошной пшеницы, растущей без искусственного орошения. Её колосья были почти 4 дюймов [10 см] длиной. Они вызывали большое любопытство у моих спутников, которые отведали моего хлеба в Линьянти, но никогда не видели прежде пшеницы на корню. Это небольшое поле было обработано португальским торговцем Миландом. Его поле было интересным как показатель того, что могла производить земля на этом возвышении; на поле, кроме пшеницы, мы видели великолепные европейские овощи; после мы узнали, что в некоторых местах этой области распространялось само по себе кофейное дерево. Его можно видеть на возвышенностях Тала Мунгонго, т. е. почти в 33 милях от западного берега, где оно было введено впервые миссионерами-иезуитами.

Воскресение 30 апреля мы провели в Нгио, близ переправы через р. Квизе, так как она пересекает нашу дорогу до своего [252] впадения в Коанзу. Страна делается всё более и более открытой, но всё еще обладает необычайным плодородием, она покрыта густой, сочной травой от 2 до 3 футов [60-90 см] вышиной. В ней много деревьев, и она хорошо орошается. Ландшафт усеян деревнями басонго, и нередко рядом с ними стоит прямоугольная мазанка, принадлежащая какому-нибудь туземцу португальской крови, занимающемуся торговлей. Здесь у людей есть коровы и свиньи. Через каждые восемь или десять миль на нашем пути встречается группа шалашей, сделанных из палок и травы. Это — места для ночлега путников. По дороге непрерывным потоком идут люди, одни к берегу, другие — оттуда. Они носят товары в особого рода корзине, прикреплённой к концам двух палок длиной до 5-6 футов [от 1,5 до 1,8 м], называемых мотете; корзину ставят или на голову, или на одно плечо. Когда корзина помещается на голове, палки выступают вперед горизонтально, и когда носильщик хочет отдохнуть, он ставит палки на землю, а груз прислоняет к дереву, так что ему не нужно поднимать его снова с земли на голову. Груз стоит, прислонённый к дереву, подпираемый на этом уровне палками. Часто носильщик просто ставит палки на землю и стоит, придерживая груз, пока не отдышится, избегая таким образом труда опускания корзины на землю и поднятия её снова на голову.

Когда компания таких носильщиков или наша собственная партия доходит до одного из упомянутых мест ночлега, она немедленно завладевает шалашами. Те, кто приходит позже и находят всё занятым, должны тогда сооружать для себя другие шалаши, а это нетрудно, потому что здесь нет недостатка в длинной траве. Как только на месте ночлега покажутся какие-нибудь прохожие, то из деревень сейчас же появляются женщины с корзинами маниоковой муки, корнями маниока, земляными орехами, мясом, перцем и чесноком на продажу. Миткаль, которого мы захватили немного с собой из Кассандже, является главным средством обмена. Женщины все очень учтивы; по их словоохотливости и смеху, с которым они торговались, было видно, что, они наслаждаются своим занятием. Для того, чтобы быть в состоянии удовлетворить спрос прохожих на продукты, они должны усиленно заниматься возделыванием земли. Те, которые живут поблизости к большой дороге, покупают ради барыша много продуктов в более отдалённых деревнях.

У Пицане и других моих людей были жестокие приступы лихорадки, и в этом не было ничего удивительного, потому что было очень сыро и от земли шло сильное испарение. Когда я пытался иногда делать наблюдение над какой-нибудь звездой и желоб со ртутью ставил на землю, то на стеклянной крышке, находящейся над ртутью, скапливалось внутри так много влаги, что отражение звезды можно было увидеть лишь с [252] большим трудом. Когда желоб ставился на ящик для того, чтобы влага не проникала в него снизу, то он покрывался росой снаружи, и скоро становилось необходимым вытирать стекло, чтобы отчётливо видеть. Это не имело бы большого значения само по себе, но подвергаясь самому непродолжительному охлаждающему действию росы, можно было с такой уверенностью ждать возобновления лихорадки, что я был вынужден совсем отказаться от ночных наблюдений. Внутри единственного убежища, которое у меня было для ночлега, я не чувствовал себя лучше, но под одеялом дрожь пробирала всё-таки не так, как на росе.

По прибытии в область, называемую Амбака, мы увидели, что ландшафт здесь сильно оживлялся зрелищем высоких гор вдали. Трава была сравнительно низкая, а вся страна в целом имела очень весёлый вид. Слева от себя мы увидели скалы, одинаковые со скалами Пунго Андонго, которые близко напоминают группу Стоунгендже на Салисберийской равнине, только скалы здесь имеют гигантскую величину. Вся эта удивительно плодородная местность славится скотоводством и дешевизной сельскохозяйственных продуктов. В почве так много железа, что она почти всюду имеет красный оттенок. Она орошается множеством мелких потоков, которые соединяются в р. Лукаллу. Эта река является водостоком области Амбака и затем впадает на юго-западе у Массангано в Коанзу. Мы переехали через р. Лукаллу на больших челноках. За Лукаллой в нескольких милях находилась д. Амбака, которая в прежние времена была важным местом, но теперь это — маленькая деревушка, красиво расположенная на небольшом возвышении на площади, окружённой со всех сторон высокими горами.

Мы были чрезвычайно любезно приняты комендантом Амбаки, Арсенио де Карпо, который немного говорил по-английски. Когда я спал в его доме, меня укусило в ногу насекомое, хорошо известное в южной стране под названием тампан. Это род клеща. Излюбленным местом, избираемым им для укуса, являются складки между пальцами рук и ног. Он бывает величиной от булавочной головки до горошины и обычно встречается во всех туземных хижинах той страны. Тампан сосёт кровь, пока не наполнится ею и делается тогда темно-синим, а кожа его становится такой упругой, что его совершенно невозможно бывает раздавить пальцами. В прежние годы я испытал последствия его укуса и после этого всегда избегал туземных хижин, но так как теперь я подвергся его укусу в европейском доме, я опишу подробно его последствия. Сначала на месте укуса наступает зудящее ощущение с болью, которая вместе с воспринятым ядом постепенно начинает распространяться выше, пока не дойдёт до живота, вызывая жестокую рвоту и послабление. Там, где не бывает таких последствий, наступает лихорадка; один интеллигентный португалец уверял меня, что [254] такая лихорадка причиняет иногда смерть. Беспокойство моих друзей в Тете, старавшихся не допустить, чтобы мои люди могли соприкоснуться в деревне с тампанами, делало очевидным, что они имели причину страшиться этого ничтожного насекомого. Единственная неприятность, которую я испытал теперь после укуса, заключалась в зуде на укушенном месте, продолжавшемся около недели.

Воскресенье, 14 мая, мы провели в Кабинде, которая является одной из станций для помощников коменданта. Кабинда расположена в красивой, узкой долине; она окружена плантациями бананов и маниока. Чем дальше мы ехали на запад, тем более живописной становилась страна. Ряды высоких голубых гор Либолло, которые мы видели, находясь на пути к Амбаке, в тридцати или сорока милях к югу, теперь были скрыты от наших глаз другими, находящимися близко горами, а серые ряды гор Кагенце и Киве, которые, когда мы были в Амбаке, стояли, отчётливо вырисовываясь в восьми или десяти милях от нас к северу, были теперь очень близко направо от нас. Когда мы смотрели назад, по направлению к богатой пастбищами стране Амбака, то нам казалось, будто обширные зелёные, слегка волнистые её равнины, окружённые со всех сторон массивными горами, находятся в какой-то впадине, а идя дальше на запад, мы вошли в совершенно дикую по виду гористую область, называемую Голунго Альто.

Человек, в жилах которого течёт шотландская кровь, так оживает, находясь поблизости гор или в самих горах, что, когда мы шли среди высоких покрытых деревьями масс слюдистых сланцев, образующих плато вокруг романтической резиденции шефа Голунго Альто (9° 8' 30,4" ю. ш., 15° 1' в. д.), то я забыл о своей лихорадке. Это чрезвычайно красивая область. Все возвышенности покрыты деревьями, и среди них поднимается грациозная пальма, которая даёт масло, идущее на изготовление мыла и опьяняющий напиток «тодди». Некоторые группы холмов похожи на морские волны, загнанные ветром в узкий открытый залив и принявшие такую форму, как будто они были разрезаны сверху донизу и сразу застыли в таком положении. Хижины туземцев, поставленные всюду на вершинах холмов, выглядели так, как будто их хозяева смотрели на всё под углом зрения романтики; но они, по всей вероятности, руководствовались просто желанием иметь перед глазами свои огороды и беречь свои семьи от малярии, которая, как полагают, преобладает по берегам многочисленных небольших потоков, протекающих между холмами.

Голунго Альто находится под 9° 8' 30" ю. ш. и 15° 2' в. д. Несколько дней отдыха в резиденции коменданта, замечательного молодого человека, позволили мне хорошо восстановить свои силы, и я мог с наслаждением смотреть на великолепное зрелище, открывавшееся перед дверями его дома. Мы были [255] совершенно затеряны среди зелёных возвышенностей, многие из которых были сплошь засажены до самой вершины маниоком, кофе, хлопком, земляными орехами, бананами, ананасами, питангами, дынными деревьями, гуавами, яблонями, джамбо, фруктами, которые привезли сюда из Южной Америки первые миссионеры. Высокие холмы, со всех сторон окружающие нас“ и поднимающиеся на них во многих местах пальмы делали эту местность похожей на залив Рио де Жанейро в миниатюре.

Плодородие этой местности приводило всех в изумление. Но я сохраню дальнейшие замечания об этой области до нашего возвращения из Лоанды.

Мы оставили Голунго Альто 24 мая, когда в этих местах была уже зима. Каждый вечер с запада катятся огромные массы туч, и в продолжение ночи или ранним утром выпадает дождь, сопровождающийся раскатами оглушительного грома. Тучи остаются над холмами почти всё утро, так что мы свыклись с утренними туманами, которых мы никогда не видели на Колобенге. Термометр днём показывает 80° (30,2°С), а ночью опускается до 70 (28,7° С).

На нашем пути на запад мы переправились через несколько красивых небольших бурных потоков, которые никогда не пересыхают. Соединяясь вместе, они образуют реки Луинью и Лукаллу. На них имеются небольшие водопады, которые легко могут быть использованы для хозяйственных целей, но ими не пользуются, и потоки воды бесплодно бегут в океан.

Все фруктовые деревья и виноград приносят здесь плоды два раза в год без применения какого-нибудь труда по уходу за ними. Зерновые культуры и овощи тоже дают урожай два раза в год, и, если воспользоваться зимними туманами, то можно было бы снимать три урожая стручковых овощей. Я не знаю, делались ли здесь опыты с пшеницей, но видел, что фиги и виноград привились здесь хорошо. Все виды продуктов здесь исключительно дёшевы.

Продолжая наш путь дальше, мы оставили горную страну, и по мере того как спускались к западному берегу, местность принимала более бесплодный и непривлекательный вид. Направо от нас была р. Сенза, которая ближе к морю принимает название Венго. Она имеет в ширину около 50 ярдов [45 м], по ней можно плавать на челноках. Низменные равнины, прилегающие к её берегам, защищены от наводнения плотинами. Население всецело занято выращиванием зерновых культур, овощей и фруктов и вывозит их на челноках в Лоанду. Берега её кишат мириадами самых ужасных комаров, каких только мне приходилось встречать. Ни один человек из нашей партии не мог сомкнуть ночью глаз. Меня взяли в один португальский дом, но я очень скоро был рад убежать оттуда и лечь около костра на подветренную сторону, где меня окутывал дым. Мой хозяин дивился на недостаток у меня вкуса, а я на недостаток [256] у него чувствительности, потому что он, к нашему удивлению, вместе со всеми семейными, действительно привык к тому, что можно сравнить с гвоздями в сапоге, вонзающимися вам в пятку, или с зубной болью.

Так как мы приближались теперь к морю, то мои спутники смотрели на всё в более мрачном свете. Один из них спросил меня, все ли мы будем нести службу по охране друг друга в Лоанде: «Положим, что один из нас пошёл за водой будут ли все наблюдать, чтобы его не похитили?» Я ответил: «Я вижу, к чему ты клонишь: если у вас есть подозрения против меня, то вы можете вернуться, потому что я не знаю Лоанды так же, как и вы; но с вами не случится ничего, кроме того, что случится со мной. До сих пор мы стояли друг за друга и будем стоять до конца». Прилегающие к Лоанде равнины несколько возвышенны и сравнительно бесплодны. Проходя через них мы в первый раз увидели море: мои спутники с благоговейным ужасом смотрели на безбрежный океан. Описывая впоследствии свои чувства, они говорили, что «мы шли с нашим отцом, уверившись в полной истине старых людей, которые говорили нам, что мир не имеет конца; но все мы без исключения сказали сразу себе: «Я кончен, меня больше не существует!» Они всегда думали прежде, что мир представляет собой огромную равнину, не имеющую конца. [257]

Глава двадцатая

Упорная болезнь — Гостеприимство мистера Габриеля — Серьёзное настроение макололо — Они посещают военные корабли — Вежливость офицеров а моряков — Город Сент Поль де Лоанда — Гавань — Подарок от торговцев Секелету — Сборы в дорогу — Отъезд из Лоанды 20 сентября 1854 года — Геология этой части страны — Женщины прядут хлопок — Туземные ткачи — Казенго; его кофейные плантации — Южноамериканские деревья — Развалины железолитейного завода — Туземные рудокопы — Берега Лукаллы — Хижины и мостки — Табак — Город Массангано — Сахар и рис — Превосходная область для хлопка — Форт с его старинными пушками — Выстрелы — Племя кисама — Особая разновидность домашней птицы — Кофейные плантации — Возвращение в Голунго Альто — Самодовольство макололо — Лихорадка

Я приехал в Лоанду совершенно больной. Среди населения, насчитывающего двенадцать тысяч жителей, был только один англичанин — мистер Габриель, член парламентской комиссии, уполномоченный по борьбе с работорговлей. Увидев, что я болен, он предложил мне свою постель и свой дом. Я никогда не забуду огромного удовольствия, пережитого мной, когда я после шестимесячного спанья на земле очутился на хорошей английской кушетке. Я скоро заснул. А мистер Габриель, войдя после этого в комнату, радовался моему крепкому сну.

Надеясь на то, что, пользуясь некоторое время великодушным гостеприимством мистера Габриеля, я восстановлю свои силы, я оставался под его кровлей, но, так как моя болезнь вызывалась непрерывным воздействием сырости и охлаждения, которым я подвергался во всё время нашего пути, то лихорадка мучила меня теперь — во время моего отдыха — гораздо сильнее, чем прежде.

Вскоре в порт прибыли крейсеры её величества. Увидев полное истощение, до которого довела меня болезнь, мне [258] предложили уехать на о. Св. Елены или домой. Но теперь, когда я добрался до берега, я увидел, что в такой лесистой, бездорожной стране, полной рек и болот, не было никакой возможности беспрепятственно ездить в повозках; я убедился в том, что племена, живущие поблизости к португальским поселениям, настроены весьма недружелюбно к моим людям, которым было совершенно немыслимо возвращаться одним. Поэтому я решил отклонить соблазнительные предложения своих друзей-моряков и доставить моих спутников макололо к их вождю с мыслью сделать одновременно попытку найти дорогу из его страны к морскому берегу по великой реке Замбези или Лиамбье.

Я с радостью воспользовался медицинской помощью мистера Коккина, судового врача крейсера «Полифем», предложенной командиром судна капитаном Филипсом. Лечение мистера Коккина, сопровождаемое участием офицеров флота и неустанными заботами моего гостеприимного хозяина, мистера Габриеля, скоро восстановило моё здоровье и силы. Мистер Габриель подарил всем моим людям полосатые бумажные костюмы и головные уборы. Как глава временного правительства он устроил нам приём в большом зале дворца. Относительно макололо он задал мне много очень умных вопросов и затем дал макололо разрешение свободно приезжать в Лоанду, когда им угодно. Эта беседа чрезвычайно понравилась всем моим спутникам.

Все обратили внимание на то, что настроение у моих макололо стало очень серьёзным. Они с благоговейным ужасом смотрели на большие каменные дома и на церкви, стоящие на берегу огромного океана. До сих пор они не понимали, как могут существовать двухэтажные дома. Это было выше их разумения. Пытаясь объяснить им, что такое двухэтажные здания, я всегда был вынужден употреблять слово хижина, а так как хижины строятся из жердей, вбитых в землю, то они никогда не могли понять, как жерди одной хижины могут находиться на крыше другой или как люди могут жить в верхнем этаже, когда на нижней хижине находится крыша конусообразной формы и она, видимо, в таком случае, помещается внутри верхней хижины. Макололо, которые бывали в моём небольшом доме на Колобенге, пытаясь описать его своим соотечественникам в Линьянти, говорили: «Это не хижина, это гора с несколькими пещерами внутри неё».

Командующий эскадрой Бедингфельд и капитан Скин пригласили их посетить корабли «Плутон» и «Филомел». Зная об опасениях, волновавших моих спутников, я сказал им, что если они питают хотя бы малейшее подозрение в вероломном обмане, то приглашение вовсе не обязывает их идти. Однако почти все они пошли. Когда мы взошли на палубу, то я показал на матросов и сказал: «Вот мои соотечественники, [259] посланные королевой для того, чтобы запретить торговлю тем, которые покупают и продают чернокожих людей». Макололо ответили мне: «Это верно! Они очень похожи на тебя!». Все их опасения разом рассеялись, потому что они сейчас же пошли вместе с весёлыми матросами, которые угостили их хлебом и говядиной. Командир разрешил матросам сделать выстрел из пушки; макололо были очень высокого мнения о силе пушки и поэтому остались довольны, когда я им сказал: «Этот выстрел уничтожил торговлю рабами». Они были поражены величиной брига: «Это совсем не челнок, это целый город!».

Действие, произведённое на макололо учтивостью офицеров и матросов, было самым благотворным. Всю дорогу от Линьянти они сердечно относились ко мне, а теперь я вырос в их глазах; что бы они ни думали обо мне до сих пор, они увидели, каким уважением пользовался я среди своих соотечественников, и после этого всегда обращались со мной самым почтительным образом.

Сент Поль де Лоанда был очень значительным городом, но теперь он находится в состоянии упадка. В нём живёт около двенадцати тысяч жителей, большинство которых — чернокожие. В городе много памятников былого величия. Три его форта находятся в очень хорошем состоянии. В нём много больших каменных домов. Туземное население живёт в мазанках.

По всему городу посажены деревья, дающие необходимую тень. Когда смотришь на город с моря, то он производит очень сильное впечатление.

Гавань образована низменным песчаным островом Лоандой, на котором живёт около 1300 душ населения; около 600 человек из них — трудолюбивые туземные рыбаки, которые ежедневно снабжают город большим количеством рыбы. Пространство между островом и городом служит стоянкой для кораблей. Когда дует сильный юго-западный ветер, то волны океана, перекатываясь через часть острова, гонят большое количество песка, постепенно наполняя им гавань. В дождливый сезон с высоких мест, находящихся над городом, смывается также большое количество почвы, так что порт, в котором когда-то было много воды, позволявшей подплывать близко к таможне самым большим кораблям, бывает теперь во время отлива совсем без воды. Корабли принуждены вставать на якорь на милю севернее их прежней стоянки.

Почти вся вода, потребляемая населением Лоанды, доставляется в челноках из речки Бенге. Единственным источником воды, которым располагает сам город, являются несколько глубоких колодцев, но вода в них солоноватая. Чтобы провести воду из р. Коанзы к городу, правительство несколько раз пыталось закончить сооружение канала, который проводили прежде голландцы. [260]

В газетах Анголы было опубликовано о моих целях, которые я имел в виду, намереваясь открыть путь во Внутреннюю Африку. Эти цели говорили сами за себя, и Совет общественных работ послал со мной хороший подарок для Секелету. Он состоял из полной формы полковника и коня для вождя и из комплектов мужских костюмов для всех, кто меня сопровождал. Торговцы тоже сделали от себя подарок по подписке, состоявшей из прекрасно подобранных товаров и двух ослов, с целью введения этой породы, которой цеце не причиняет вреда. Эти подарки сопровождались письмами. Кроме того, меня снабдили рекомендательными письмами к португальским властям в Восточной Африке.

Я взял с собой порядочный запас бумажных материй, пороха и бус и дал своим людям по мушкету. Так как мои спутники набрали порядочно товаров, то они не могли нести мой груз, но меня снабдили здесь двенадцатью носильщиками, и всем комендантам областей, через которые мы должны были проезжать, были наперёд разосланы приказы оказывать мне всякое содействие. Мои друзья, которые находились на борту «Филомены», снабдили меня новой хорошей палаткой, и 20 сентября 1854. г. мы выехали из Лоанды и поехали морем к устью р. Бенго. Поднимаясь по этой реке, мы приехали в Икколо и Бенго, в котором живут 6530 чернокожих, 172 мулата и 11 белых людей. Этот город был резиденцией первого туземного короля. Рабы составляют в этом городе только 3,38% всего его населения.

Вода в р. Бенго — мутная. Наблюдается, что на таких реках бывает гораздо больше комаров, чем на реках с прозрачной водой. Мы заметили здесь, что этих насекомых гораздо больше в период новолуния, чем в другое время; во всяком случае мы были рады, что избежали р. Сензы с её ужасным бичом, каким являются комары.

В целом эта часть страны состоит из мергелистого туфа, содержащего в себе тот же самый род раковин, который и по сию пору живёт в морях. Когда мы продвинулись на восток и поднялись в более высокое место, мы обнаружили траппы, которые вынесли на поверхность огромные массы слюдистых и песчаниковых сланцев. Слюдистые сланцы почти везде понижаются по направлению к центру страны, образуя те грядки, о которых мы уже говорили, что они придают характер плато области Голунго Альто. Иногда траппы выступали через трещины, образовавшиеся в смещённых породах, и в местах контакта изверженных пород с более древними имеется огромное количество магнитной руды.

Глинистая почва, образовавшаяся в результате измельчения слюдистых сланцев и траппов, является излюбленной для кофейного дерева, и именно на склонах этих и других гор, где почва состоит из такой же красной глины, это дерево привилось [262] и широко распространилось. Луговые земли, прилегающие к рекам Сензе и Коанзе, под которыми залегает мергелистый туф, тянущийся до самого берега и содержащий в себе те же раковины, показывают, что до поднятия этой части страны на этом месте было несколько глубоких заливов.

28 сентября, Калунгвембо. Мы были на той же дороге, по которой пришли сюда, и так как комаров теперь не было, мы могли больше наслаждаться окружающим нас ландшафтом. Обе стороны нашей дороги заняты рядами возвышенностей, а прекрасная ровная дорога украшена растущими на ней красивыми красными цветами. Множество женщин хорошо снабжают места ночлега продуктами. Каждую женщину видишь непременно с веретеном и прялкой. Они все здесь занимаются прядением хлопка. Их веретёна и прялки напоминают те, которые были в употреблении у древних египтян. Здесь почти не видно женщин, идущих в поле с горшком на голове, с ребёнком на спине и с мотыгой на плечах, они занимаются исключительно прядением.

Около мест ночлега мы видели буйно разросшийся от случайно оброненных семян хлопчатник. Его можно видеть также около туземных хижин, и, насколько я мог узнать, это был американский хлопок, который в здешнем климате растёт круглый год. На дороге встречались туземцы с пучками головок хлопка или с веретёнами, обмотанными хлопчатобумажной нитью; они несли нитки в другие места, где из них ткут материю. Прядением занимаются женщины, а ткут мужчины. Каждый кусок вытканной материи имеет приблизительно 5 футов [1,5 м] в длину и 15-18 дюймов [38-45 см] в ширину.

Стремясь получить больше знаний об этой интересной стране, чем мне позволяла дорога, по которой мы ехали, я решил заехать в город Массангано, который находится южнее Голунго Альто при слиянии рек Лукаллы и Коанзы. Это заставило меня проехать через область Казенго, которая славится обилием и отличным качеством кофе. На склонах высоких гор, составляющих эту область, существуют обширные плантации кофейного дерева. Плантации эти не были делом рук португальцев. Известно, что лучшие семена старого сорта мокко были привезены сюда иезуитами и другими миссионерами, после которых этот сорт распространился очень широко. Некоторые утверждали, что, поскольку здесь постоянно находят кофейные деревья в новых местах, а это случилось даже во время моего визита, то они — туземного происхождения, но тот факт, что я сам находил ананасы, бананы, ямс, апельсиновые деревья, «сметанное» яблоко, питанги, гуавы и другие южноамериканские деревья в тех самых местах, где недавно были открыты кофейные деревья, по-видимому, показывает, что все эти чужеземные растения, наверное, завезены сюда теми же самыми миссионерами. [263]

Можно способствовать широкому распространению кофейного дерева на надлежащей глинистой почве, используя следующее обстоятельство: если зерно кофе попадает в глубь почвы, то оно обыкновенно погибает, а зерно, просто брошенное на поверхность её и не покрытое ничем, кроме тени от деревьев, быстро прорастает. Обычным посредником при естественном распространении и рассеивании зёрен кофе является птица, которая склёвывает его кожицу и бросает само зерно на землю. Кофейное дерево не может выносить прямых лучей солнца, поэтому, когда их находят в лесу, то необходимо расчистить вокруг них кустарник и оставить столько высоких деревьев, чтобы они отбрасывали вниз достаточно тени. Тогда человек, которому посчастливилось найти такие деревья, будет обладать превосходной плантацией.

Какой бы малой ни была эта область с населенней в 13882 человека, среди которых только десять белых, она доставляет португальскому правительству ежегодную дань, состоящую из тринадцати тысяч кусков материи местного изделия из собственных насаждений хлопка.

Я плыл в челноке вниз по р. Лукалле к г. Массангано в сопровождении коменданта Казенго, который был хорошо знаком с этой частью страны. Река Лукалла имеет в ширину приблизительно 85 ярдов [около 75 м]. От места её соединения с Коанзой и до того места, которое находится приблизительно на шесть миль выше пункта впадения в неё Луинье, по ней можно плавать на челноках. Поблизости к этому пункту находятся крепкие массивные развалины железолитейного завода, построенного в давние времена (1768 г.) по приказу знаменитого маркиза Помбаль. В целом здания завода были построены из камня, скреплённого цементом, состоящим из масла с известью. Из того же материала для получения гидроэнергии была сооружена плотина высотой в 27 футов [более 8 м]. Она была прорвана во время наводнения, и потоком воды были унесены огромные глыбы камня в несколько ярдов длиной, что является примером огромной силы воды. По виду этой местности в ней не было ничего, что указывало бы на нездоровые условия; однако привезённые сюда для обучения туземцев литейному делу восемь испанских и шведских рабочих скоро все стали жертвами болезни. Таким образом, старания маркиза усовершенствовать способ литья оказались напрасными.

Целая партия туземных рудокопов и кузнецов всё еще работает для правительства и, переплавляя богатую железом магнитную руду, производит каждый месяц от 480 до 500 брусков хорошего ковкого железа. Рабочие питаются маленькой пресноводной рыбой, называемой «какузу», которую получают в виде платы за свою работу. Эту рыбу так любят по всей стране, что тот, кто не хочет есть сам, легко может превратить её в деньги. Комендант округа Сасангано имеет право получать [264] каждое утро триста этих рыбок в счёт своего жалованья. Рыбаки на р. Коанзе все обязаны поставлять эту рыбу в качестве выплачиваемой ими подати.

Берега р. Лукаллы очень красивы; они засажены апельсиновыми деревьями, бананами и масличными пальмами, которые дают коммерческое масло. Вдоль обоих берегов можно видеть большие плантации кукурузы, маниока и табака. Плантации оживляются видом туземных домов, окружённых густыми тенистыми рощами и играющими около них детьми. Берега реки — крутые; она выбила себе русло в темно-красной аллювиальной почве. На берегу реки перед каждой хижиной сделаны небольшие мостки, с которых берут из реки воду, не опасаясь крокодилов. Для большей безопасности от этих пресмыкающихся некоторые мостки обнесены, кроме того, изгородью. Некоторые жители пользуются скорлупой плода баобаба, прикрепленной к шесту футов в десять [3 м] длиной, которой можно доставать воду, стоя на высоком берегу.

Множество вьющихся растений обвивает высокие шёлковые и хлопковые деревья и баобабы и гирляндами спускают с их ветвей красивые цветы. По мере нашего приближения к Массангано берега Лукаллы становятся более ровными; на многих местах после ежегодного разлива остаются болота, но земля везде очень плодородна. В качестве иллюстрации я могу привести пример. Мы видели около места слияния рек в одном саду табак высотой в 8 футов [почти 2,5 м] и на каждом стебле было по тридцати шести листьев в 18 дюймов [45 см] длиной и от 6 до 8 [15-20 см] шириной. Эта местность — не скотоводческий район. Когда мы, спускались вниз по реке, то нам попадалась цеце, следовательно, у людей не могло быть никакого домашнего скота, кроме коз.

Город Массангано расположен на косе, образованной левым берегом Лукаллы и правым берегом Коанзы. В нём живёт более тысячи жителей; во всём округе их насчитывается 28 063, и среди них только 315 рабов. Город стоит на возвышении, сложенном известковым туфом, в котором находится много ископаемых раковин, а среди последних более молодые напоминают раковины, находящиеся в мергелистом туфе близ морского берега. На южной стороне города, на высоком отвесном берегу, нависшем над Коанзой, стоит форт. Эта река представляет собой величественный поток около полутора сотен ярдов [приблизительно 135 м] шириной. От бара в её устье и до Камбамбе, находящегося в тридцати милях выше города Массангано, по ней можно плавать в больших челноках. Препятствием к дальнейшему подъёму является находящийся в этом месте красивый водопад. Каждый день мимо Массангано проходит десять-двенадцать больших челноков, груженных деревенскими продуктами.

Округ Массангано весьма подходящ для плантаций [265] сахарного тростника и риса, а Камбамбе является превосходной местностью для произрастания хлопка. Но наносы песка в устье Коанзы не дадут пароходу войти в эту желанную область, хотя по реке и плавает небольшой пароходик. Весьма вероятно, что целью людей, пытавшихся соорудить канал от Калумбо до Лоанды, было не только снабжение города водой, но и создание удобного транспорта. Остатки канала показывают, что он был спроектирован в масштабе, допускающем плавание больших челноков. В 1811 г. португальцы начали сооружение другого канала, меньшего масштаба, но после трёх лет работы они вырыли только 6000 ярдов [около 5500 м].

Массангано находится на 9° 37' 6" ю. ш., т. е. почти на одной широте с Кассандже. Местность между Лоандой и этим пунктом сравнительно ровная. Она остаётся такой же по северному берегу Коанзы до края бассейна Кассандже.

Форт Массангано небольшой, но в хорошем состоянии. Он располагает старинными пушками, которые заряжаются из казённой части и в своё время были, наверное, страшными орудиями. Жителям этой страны свойственен особенный страх перед большими пушками, и это в сильной степени способствует прочности власти португальцев. Туземцы очень боятся пушек, хотя лафеты у них пришли в такую негодность, что рассыпались бы при первом же выстреле. Форт Пунго Андонго обеспечивает безопасность благодаря пушке, опирающейся только на деревянные козлы.

Мы оставались здесь в течение четырёх дней, надеясь иметь возможность провести наблюдения для определения долготы, но в это время года небо почти всё время бывает закрыто густыми облаками мутно-молочного цвета, и это продолжается до тех пор, пока не начнётся дождливый сезон.

Земли на северном берегу Коанзы принадлежат независимому племени кисама; португальцы не были в состоянии покорить его. Немногие люди этого племени, которых мне приходилось видеть, обладают чертами, присущими племенам бушменов и готтентотов. В качестве одежды они носят полосы мягкой коры, спускающиеся от талии до колен. Их страна богата солью, которой они торгуют. Кисама приносят соль для продажи в крупных кристаллах. В Анголе солью торгуют повсюду.

Кисама — храбрый народ. Когда португальская армия загнала их в леса, они поставили захватчиков в безвыходное положение, выпустив всю воду из резервуаров, которыми служили им огромные баобабы, превращённые в цистерны. Так как в стране, где живут кисама, трудно доставать воду другим путём, то португальцы скоро вынуждены были удалиться.

Страна эта около Массангано низменная и болотистая, но далее становится более возвышенной, а за ней расположены высокие горные цепи Либолла, где живёт могущественный и независимый народ, носящий название либолла. [266]

Около Массангано я видел явление, которое было, по-видимому, своеобразным усилием природы произвести разновидность домашних птиц, более способную переносить солнечную жару, чем обычные птицы. Это была самка с цыплятами, у которых все перья закручивались вверх, давая телу естественную тень и не увеличивая жара. Туземцы называют этих кур «кисафу» и дают за них хорошую цену, а португальцы называют эту разновидность «аррипьяда», или дрожь.

Поднявшись по р. Лукалле, мы вернулись в Казенго, где имели случай посетить несколько превосходных плантаций кофейного дерева. Все женщины здесь занимаются прядением хлопка и обработкой земли; единственным орудием обработки является у них мотыга с двумя рукоятками, которой они не только ударяют, но и бороздят землю. Многие мужчины занимаются ткацким делом. Здешние ткачи менее трудолюбивы, чем те, о которых говорилось выше; для того, чтобы изготовить один кусок ткани, им требуется целый месяц.

По возвращении в Голунго Альто я узнал, что некоторых из моих людей свалила с ног лихорадка. Одной из причин, по которой я оставлял их там, было желание, чтобы они могли отдохнуть после путешествия из Лоанды, которое оказалось для них более чувствительным, чем сотни миль пути, пройденного на запад. В своей собственной, хорошо орошаемой стране они привыкли к влаге, но в Лоанде её было чересчур много. Дорога от Лоанды до Голунго Альто, была, однако, твёрдая и сухая, и в результате они жестоко страдали; несмотря на это, они слагали песни, которые собирались петь при возвращении домой. Аргонавты — ничто перед ними. Они с жаром говорили мне: «Хорошо, что ты пошёл с макололо, потому что ни одно племя не могло бы сделать того, что свершили мы, идя в страну белого человека; мы — настоящие люди, которые могут рассказывать чудесные вещи». У двоих из них была лихорадка в затяжной форме, лица их пожелтели, а внутренняя поверхность глазных век сделалась жёлтой, как шафран; у третьего было бредовое состояние.

(пер. Н. М. Пульхритудова)
Текст воспроизведен по изданию: Давид Ливингстон. Путешествия и исследования в Южной Африке с 1840 по 1855 гг. М. Государственное издательство географической литературы. 1955

© текст - Пульхритудов Н. М. 1955
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Karaiskender. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Географгиз. 1955