-

Путешествие во Внутреннюю Африку Е. Ковалевского, Автора «Странствователя по суше и морям» и проч., с картою и шестнадцатью картинками, рисованными Тимом и Дороговым, вырезанными на дереве Клотом, Бернардским и Линком. С. Петербург, в тип. Эдуарда Праца, 1849. Две части. 162, и 197 стр. в 8 д. л.

Книга, заглавие которой мы сейчас выписали, принадлежит к лучшим произведениям Русской Литературы последнего времени. Е. П. Ковалевский, уже давно известный Русским читателям, как отличный бельлетрист-путешественник, постоянно знакомит нас с странами мало посещаемыми и почти неизвестными, и теперь, когда мы читаем его любопытное путешествие в Африку, он странствует в Китае и собирает сведения об этой любопытной стране, столь мало еще известной по своей недоступности для Европейских путешественников. Разбираемая нами книга тем более занимательна, что путешествия во внутренность Африки делались весьма редко, и всегда сопровождались величайшими затруднениями и опасностями. Между тем Африка была целию первых путешествий, и с берегов ее разносились богатство и образованность по всему древнему миру. Более чем за 2400 лет тому (между 610 и 595 годами до Р. Х.), Финикияне совершили плавание вокруг Африки (Herodot. Lib. IV, cap. 42.). Египет и Карфаген были древнейшими светилами образованности прежнего мира. Но, не смотря на все это, большая часть Африки оставалась до сих пор страною почти вовсе неизвестною. Путешествия во внутреннюю Африку начались в исходе XV столетия. Португальцы первые приобрели некоторые сведения о внутренней части материка посредством поселений, основанных ими в разных местах, или из известий, которые получали от туземцев. Только в XVI столетии переплыли они Чермное море и ознакомились с [41] Абиссиниею (Damian da Goes, De rebus Aethiopicis, etc. 1574.). Египет был часто посещаем пилигримами; но все эти путешествия принесли мало пользы, и результатом их были только отрывочные, весьма недостаточные и сбивчивые сведения. В XVII столетии известия о внутренней Африке были приносимы миссионерами, беспрестанно посылаемыми для обращения жителей ее в Христианскую Веру (Labat, Relation historique de l’Ethiopie occidentale, 1732.). Открытия Португальцев в последнее время во внутренней Африке весьма незначительны (Bowdich, An account of the discoveries of the Portuguese in the interior of Angola and Mozambique, 1824.). Участие Франции в открытии внутренности Африки началось только в исходе XVII столетия. Путешествия эти были предпринимаемы Французскими резидентами в устье Сенегала (Labat, Relation de l’Ethiopie occidentale, 1732.). Важнейшие из них были совершены в 1697 и 1698 годах, компанией под предводительством Брю (sieur Brue). В 1714 г. одна из Французских компаний проехала чрез Королевство Бамбук, которое с тех пор несколько раз было посещаемо Французами (Golberry, Fragmens d’un voyage en Afrique, 1820.). В 1785 г. Сонье посещал Королевство Галлам и Говал (Saugnier.). Из новейших путешествий Французов замечательно путешествие Моллиена, в 1820 г. достигшего до источников Сенегала, Гамбии и Риогранде, т. е. до 14 1/2° Западной Долготы и 10 1/2° Северной Широты (Voyage dans l’interieur de l’Afrique aux sources du Senegal et de la Gambia. Paris 1820.). Но более всех ознакомили нас со внутреннею Африкою: В. Шёльшер (Victor Cholcher), занимающийся улучшением участи Негров во Французских колониях, Кальйо, в 1822 г. (F. Caillaud. Voyage a Meroe et au Fleuve Blanc, etc.), и Линан в 1827 г. (Adolphe Linant.). Исчисляя путешествия во внутреннюю Африку, мы не упоминаем о путешествии Калье (Caille) от Сиерра-Леоне в Томбукту. Это путешествие наделало много [42] шуму, было даже удостоено значительной премии от Французского Географического Общества, и вполне его заслужило, если не со стороны правдивости, то со стороны изобретательности, — потому что Калье никогда не был в описанном им Томбукту (Энциклопедич. Лекс. Т. 3.).

Но главные и решительные усилия продолжать открытия во внутренней Африке принадлежать Англичанам, и начинаются со времени основания в Лондоне так называемого Африканского Общества (African Association), в 1788 г. Агенты этого Общества, Джон Ледиард (Ledyard) в 1788, Лукас (Lucas) в 1789, Гоутон (Houghton) в 1790, Мунго Парк в 1795 и 1804, Горнеман в 1797, Никольс (Nicholls) в 1804, Рёнтген (Roentgen) в 1809 и Буркхардт в 1815 г., один за другим посещали разные страны внутренней Африки. Путешествия эти не имели желанного успеха, но принесли пользы больше всех предшествовавших; не смотря на то. Общество, охлажденное многими неудачными опытами, прекратило свои действия, и, по основании Королевского Географического Общества (Royal Geografical Society), присоединилось к нему в 1831 году (Proceedings of the Association for promoting the discovery of Africa.). К отважнейшим и успешнейшим путешествиям можно отнести путешествие Буршеля, Кембеля, в 1812 г., Майора Денгама и Поручика Клаппертона в 1822 г., Ричарда Лендера (Lander), Майора Ленга, Бичи (Beechy) в 1821 и 1822., Шенди в 1822 и Джорджа Томпсона в 1823 г. (Энцикл. Лекс. т. 3., Real-Encyclopadie, 8-ter Bd.). Из Русских Путешественников укажем на Г. Норова, описавшего Египет и Нубию. Из этого краткого обзора путешествий по внутреннюю Африку видно, как редко и с какими препятствиями, — которых не устранили ни частные люди, ни Правительства, — совершались эти опасные путешествия.

Объем статьи не позволяет нам сделать более подробного обзора этих путешествий, чтобы показать, что они принесли Науке, и в каком отношении к ним [43] находится рассматриваемое нами путешествие. Результат этого обзора был бы тот, что ни одно из них не удовлетворяет в такой степени требованию читателей, как путешествие Г. Ковалевского, что ни одно из них не дает более ясного и отчетливого понятия об описываемых землях, и наконец, что ни один из путешественников не проник во внутренность Африки далее Г. Ковалевского. Все это дает нам право исключительно заняться книгою Г. Ковалевского, и ближе познакомить с нею наших читателей.

Не смотря на главную цель путешествия — разыскание золотых россыпей в Судане, — Г. Ковалевский значительную часть своего сочинения (всю 1 часть) посвятил описанию Египта и Нубии. Описание это начинается Александриею, которая не произвела на путешественника особенного впечатления. В Александрию Автор приехал из Родоса на пароходе, который остановился в старом порте. С этой стороны Александрия особенно хороша: налево — дворец Паши, гарем, сад, маяк; напротив — арсенал, крепость, дома и сады; только с правой стороны далеко в море выдается песчаная коса, предвозвещающая о пустынях, страшных для путника. Александрия не только снаружи, но и внутри имеет вид Европейского города. Город чист и опрятен, что особенно кидается в глаза путешествующему на Востоке. Побудительною причиною к этой чистоте, по словам нашего путешественника, было то, что кто-то из Европейцев рассказал Мегемету Али, во время беспрестанных опустошений от чумы, известную басню о пастухе, который, засадив своих овец за плотную ограду, сам стал у ворот и караулил их день и ночь; между тем, овцы все гибли да гибли, потому что волк забрался в овчарню еще прежде, чем пастух стал настороже. На вопрос Мегемета-Али: что же тут делать? — ему отвечали, что надобно разрушить до основания логовище волка. — Где ж оно? — В той нечистоте, которою завалены улицы всех городов так, что по ним пройти не льзя. — С тех пор все города не только вычищены, выметены, но даже политы каждый день водою, «и чума, — говорит Г. Ковалевский — не [44] появлялась уже около десяти лет в Египте». Не сомневаясь, что чистота не мало способствует к прекращению болезней, заметим однако ж мимоходом, что еще в 1844 году чума опустошала Египет. Для сравнения нынешней скромной Александрии с величественною древнею, Автор переносится за 2132 года и описывает заимствованное у Каликсена Родосского торжество объявления Птолемея Филадельфа соправителем своего отца, Птолемея Сотера. Из Александрии путешественник отправился, на маленьком пароходе, по каналу Махмудие, соединяющему Александрию с Нилом на пространстве 25 льё. Доехав до Афте, близ которого кончается канал, он перешел на большой пароход, плавающий по Нилу.

«Нил» — говорит путешественник — «тек тихо, величаво. Мы уже вышли из Розетской его ветви, и Нил был в полной широте своей, почти вдвое шире Невы, как она у Исакиевского моста. Берега пологи, унылы; ряды пальм стоять единообразно, как частокол, отороченный иглами. Если где и мелькнет из-за них деревня, то такая, что лучше бы ее вовсе не было видно. Вдали тянется гряда гор, темная, избитая, нагая, полузанесенная песком. Так вот этот Нил! подумал я. Впрочем, есть предметы, как лица, в которые чем больше всматриваешься, чем больше изучаешь их, тем более находишь красоты и глубокого значения. Может быть, таков и Нил, и уже, без сомнения, не везде одинаков, на пространстве слишком трех тысяч верст, которые мы проследим с вами, читатель, если у вас достанет на то терпения, вы, — в покойных креслах, в прохладной комнате, и даже в постеле, я, — то на воде, то на верблюде, то пешком, то на осле, в зной 45° по Р.; но все же мне не хуже вашего: я буду видеть живую Природу, вы будете читать мертвое слово». Поздно вечером, того же дня, путешественник пристал у дворца Ибрагима-Паши, и, переночевав на пароходе, на другой день утром отправился в город. Каир остается теперь единственным типическим городом Магометанского Востока, — не нынешнего Востока, пресмыкающегося в невежестве или рабстве, но [45] прежнего, времен его славы, времен Халифов. Каир сильно поражает на первый раз путешественника, настроенного к чудесному, утомленного единообразным видом городов Европы. Но мечети и минареты разрушаются, никем не поддерживаемые; дома ломают, чтобы расширить улицы, или поставить, вместо старых, другие, в Левантском вкусе, и город теряет свою фантастическую, таинственную наружность.

Мегемет-Али пригласил Русских путешественников в тот же день к себе обедать, — почет, которым он редко кого удостоивает. Г. Ковалевский в своем путешествии подробно описал эту замечательное лицо, так долго занимавшее собою внимание Европы. Описание это особенно кстати теперь, когда. Мегемет-Али сошел со сцены, и мы не можем отказать себе в удовольствии познакомить с ним наших читателей.

«Мегемет-Али не большого роста; съеженный летами и болезнию, он казался миниатюрным; крошечные руки и голова соответствовали всей его фигуре; редкая белая борода и маленькие усы не скрывали лица, которое некогда было красиво, теперь бледно, покрыто морщинами, но нисколько не неприятно, как это часто бывает у стариков, напротив, внушало уважение и доверенность, а светло-карие, глубоко-вдавленные глаза, подвижные, живые, все еще блестящие, как-то странно озаряли эту фантастическую фигуру, свидетельствуя, что жизнь в ней еще бьет ключом, и мятежный дух так же деятелен теперь, как был двадцать лет тому назад. Только по временам, какое-то страшное вскрикивание, которое, казалось, вырывалось из глубины души больного, неожиданно, без всякого участия его самого, невольно пугало нас; другие привыкли к нему, потому что всякая болезнь Вице-Короля сопровождалась подобными криками: их не могли истребить ни его твердая воля, ни все усилия врачей. Говорят; это произошло от чрезвычайного нравственного напряжения его во время войны с Вегабитами. Округленный отвсюду сильным неприятелем, угрожаемый своими, из которых многие уже отказались ему повиноваться, он [46] решился на отчаянный подвиг: взять приступом крепость, так сказать висевшую над головою и громившую его лагерь. Одним этим он мог восстановить упавший дух в оставшемся у него отряде, открыть себе путь во внутрь страны и устрашить неприятеля. У него была только горсть людей, и с нею-то, ночью, кинулся он на крепость. Неожиданный успех увенчал дело, и война с Вегабитами приняла другой оборот; но, возвратившись с поля битвы, Мегемет-Али почувствовал в первый раз эти нервические, судорожные крики, которые, в начале, приводили его в совершенное отчаяние».

«За обедом разговор кружился около моей экспедиции. Мегемету-Али хотелось, чтобы я переждал периодические дожди в Каире, и потом уже отправился в Сенаар; он утверждал, что первые дожди в Судане начнутся в будущем месяце (Феврале). Мысль, что я должен жить в Каире без всякого дела около полугода, пугала меня; при том же, хотя Мегемет-Али и был однажды за линией периодических дождей, следовательно мог судить по опыту, однако ж я знал от людей, бывалых во всякое время года в этих краях, что сильные дожди, хариф, от которых бегут люди и звери, в горах начинаются не ранее Мая месяца; я решился объяснить это Мегемету-Али, разумеется, как можно легче. Он сомнительно покачал головой и обратился с вопросом к другим. Многие из находившихся тут были в Судане; но только один из слуг решился отвечать, что хотя эфендина совершенно прав и дожди бывают в Феврале, однако ж большею частию начинаются в Мае. Мегемет-Али взглянул на него так, что тот попятился невольно к стене; но тут же он объявил, что совершенно согласен отпустить меня, когда я хочу; только ради моего здоровья желал он оставить меня подолее здесь. И действительно, — как я узнал в последствии, — Мегемет-Али, по совету доброго Клотт-Бея, хотел, чтобы мы оклиматизировались в Каире, и сколько по этому, столько по возникшим неприятельским действиям с Абиссинией, со стороны Сенаара, хотел нас удержать несколько времени при себе, хотя сам нетерпеливо [47] желал поскорее добиться результатов нашей экспедиции, — а результатов он ожидал огромных.

- Я приказал Генерал-Губернатору послать в Фазоглу 10,000 человек для работ на золотых рудниках, сказал Паша, а если нужно, так еще прибавлю столько же.

«С удивлением слушал я его. Что мы станем делать с 10,000, думал я, когда еще нет и рудников, не говорю уже о горных людях, которые могли бы руководить всю эту толпу людей; но, предупрежденный и видя по опыту, как не любит противоречий старый Паша, избалованный своими и Европейцами, которые, из уважения к его летам и заслугам, из боязни, может быть, во всем соглашаются с ним, хотя не всегда поступают по его воле, я на этот раз не противоречил, решившись однако ж, при первом свидании, объясниться, с ним обстоятельнее, и показать вещи с настоящей точки зрения. Иншаллах — сказал я — дай только Бог, чтоб было золото!

- О, вы непременно найдете и золото, и серебро, и медь: там всего много.

«Я хотел было говорить, но обращенные на меня отвсюду умоляющие взоры принудили к молчанию.

«После обеда мы ушли в другую комнату, роскошно убранную, разрисованную в Восточном вкусе цветами и арабесками, с огромными зеркалами на простенках и с мягкими диванами вдоль двух стен. Мегемет-Али уселся по-Турецки в углу дивана, совсем погрузившись в свою шубу; мы сели возле, на покойных креслах; из всех бывших в столовой, один главный драгоман последовал за нами. Напившись кофе и втянув в себя по нескольку глотков дыму из огромных, украшенных брилиантами янтарных мундштуков, мы хотели откланяться, чтобы не утомлять больного.

Мне скучно; останьтесь, пожалуйста, и будемте о чем-нибудь болтать, — сказал он добродушно.

«И стали говорить. Зная его слабую сторону, Консул завел разговор о торговле, и Мегемет-Али оживился, увлекся. Мы оставались у него около часа после обеда. [48]

«Никогда не забуду я слов его, произнесенных с особенным выражением, как бы пророческим голосом: «Нас трое сверстников» — говорил он: — «Луи-Филипп, Король Французов, Меттерних и я; если свернется один из нас, то другие немедленно последуют за ним». Этим словам суждено было слишком скоро осуществиться.

«Приготовления к экспедиции шли быстро: Мегемет-Али умел приучить своих подданных к подвижности».

Пирамиды не привели в восторг нашего путешественника, и потому в его описании нет восклицаний, нет даже прилагательных в превосходной степени, на которые так щедры все путешественники. Г. Ковалевский видит предмет таким, как он есть, не прибегая ни к увеличительным, ни к разноцветным стеклам, — качество весьма драгоценное в путешественнике, и потому весьма редкое у путешественников всех веков и народов. Описывая пирамиды, Г. Ковалевский говорит, что до сих пор несправедливо считали пирамиды высочайшим зданием в мире, и что колокольня в Ревеле двумя, тремя футами выше их. Считаем нужным объяснить при этом случае, что в высоте пирамид и Ревельской колокольни огромнейшая разница. Высочайшее здание в мире — бесспорно пирамиды, после них собор Св. Петра в Риме, потом церковь Св. Павла в Лондоне, потом наш Исакиевский собор, далее церковь Св. Женевьевы в Париже, и после всего этого едва ли дойдет очередь до колокольни в Ревеле (Comparaison entre les cinq edifices les plus considerables.).

Г. Ковалевский находит, что, при обыкновенном порядке вещей, путешественник рискует умереть от скуки на берегах Нила. Надобно было, по случаю экспедиции, торопиться, а чрез несколько дней, когда караваны с Магометанскими поклонниками возвращаются из Мекки, должны были начаться празднества, которые заключаются торжеством, называемым «досе». Торжество это состоит в том, что рано утром толпа дервишей со знаменами [49] собирается на Эзбекие, и когда появляется старый шейх, глава ордена Саадие, сильного и важного в Мусульманском мире, человек сто этого ордена кидаются ниц; дервиши других конгрегаций укладывают их плотно один подле другого, составляя таким образом из человеческих тел живой мост. Несколько человек, как бы для пробы, пробегают по ним, с криком ударяя в бубен. Наконец шейх на серой лошади, которую давно уже видят при этих церемониях, в светло-голубой шубе, в темнозеленой чалме, пускается по телам лежащих; два человека ведут лошадь, которая подкована; один идет по головам, другой по ногам дервишей; всякий, чрез кого уже прошла лошадь, вскакивает и с криком Алла! следует за шейхом. Говорят, никогда не случается при этом больших бед. Раз однако ж лошадь зартачилась на этом живом пути и чуть не пошла вскачь по головам лежащих; но и тут только один дервиш, поднявшись, жался и морщился (An account of the manners and customs of the modern Egyptians. By Edward William Lane. London 1846.).

Из Каира Г. Ковалевский отправился по Нилу до Миние. На этом пути он описывает мельком Бени-Суэф, один из самых торговых и фабричных городов Египта, и канал Бахр-эль-Юсуф, который несет воды Нила, его плодородие и торговлю в оазис Фаюма. Но поводу этого канала, обыкновенно называемого в тех странах каналом Иосифа, Г. Ковалевский решает вопрос о существовании Меридова озера, и решает его, правда, довольно поверхностно, тем, что Меридова озера вовсе не было. Важное достоинство в подобных изысканиях Г. Ковалевского заключается в том, что при объяснении самого сухого предмета, как на пример этот, он умеет избегнуть сухого изложения. «Может быть» — говорит он — «я смотрю на памятники древнего Египта с другой точки, но я не навязываю никому своего воззрения, даже всячески избегаю ученых столкновений с другими, зная по опыту, что споры почти никогда ничего не доказывают, и, [50] помилуй Бог, как наскучают читателям, которым насильно тычут всякую Египетскую, Греческую и Латинскую мудрость, не для того, чтобы научить их, нет, чтобы показать свою собственную ученость; а самый предмет споров остается по прежнему в неопределенном тумане». Миние произвел неприятное впечатление на путешественника. От Миние Г. Ковалевский отправился до Эсне. В этот переезд встретил он деревню Бурачь, на левом берегу Нила, в которой постановлено правилом не дозволять никому жениться, пока не обзаведется своей голубятней. Сиут, чрез который проезжал наш путешественник, — один из самых значительных и населенных городов в Египте. Жюрже, бывший также довольно значительным городом, теперь опустошен Нилом. В нем находится бумажная фабрика, которую Г. Ковалевский осмотрел во всей подробности, и нашел в самом удовлетворительном виде. Делая глава первой части посвящена описанию женщин на Востоке, их нравов, обычаев образа жизни, общественных отношений, образованностей и забав. Глава эта прекрасно обработана и тем более интересна, что ею опровергается вкоренившееся у Европейцев мнение, что женщина на Востоке невольница. Эсне, замечательный храмом с изображением Зодиака, надолго остановил внимание путешественника. Из Эсне Г. Ковалевский отправился в Ассуан, последний город собственно Египта. У Ассуана начинаются на Ниле пороги, и водяное сообщение прерывается. Здесь путешественники покинули пароход, и, во время перевозки на верблюдах их вещей и изготовления барок для дальнейшего плавания, они осмотрели славные в древности Элефантину и Филоэ, — Элефантину с ее обломками памятников Египетских, Римских и Арабских, и Филоэ, с прекрасно сохранившимся древним храмом, посвященным Изиде.

Из Ассуана путешественники отправились вверх по Нилу на четырех дагабиях, и вступили в Нубию. Здесь, наконец, они увидели вблизи крокодила. Огромное животное, сажени в три длиною, нежилось на песке. Птица, в роде серого ибиса, неотлучная спутница его на земле, [51] стояла возле, на страже, и вероятно разбудила его, боясь приближения путешественников. Г. Ковалевский говорит, что «эта птица не трохлидос (Т. е. трохилос.) древних: потому что та, если верить им, вынимает червей из его языка, который очень глубок в горле, и исполняет другие подобного рода поручения». У самого Короско, до которого достигли ваши путешественники, Нил круто поворачивает на Запад, описывая дугу. Отсюда начинается странствование на верблюдах чрез большую Нубийскую пустыню.

Вся седьмая глава первой части, посвященная этому переходу, есть лучшее место во всем сочинении. Описательный талант Г. Ковалевского является здесь в полной силе. Вот для примера небольшой отрывок этой главы, именно конец странствования в пустыне.

«Жажда наша и отвращение от жидкости, хранимой в гербе, были так велики, что с последнего привала мы отправили нарочного за водою к Нилу, чтобы хотя несколькими часами ранее напиться вдоволь. Часу в десятом утра, когда жар становился нестерпимым, мы встретили нарочного с водою. Коршун следовал за ним: это первое живое существо, которое мы увидели после десятидневного перехода. Хищные птицы всегда, на суше и на воде, встречают первые человека, сопровождают его последние, до могилы, и на могиле остаются еще долго после друзей и родных его. Корысть выжидательнее всякой привязанности.

«Можете вообразить нашу радость, когда мы добрались до воды. Нет, вы не можете ее вообразить, если не были в подобном нашему положении. 29 Генваря (10 Февраля), часу в третьем, мы увидели на горизонте голубоватую полосу... то был Нил. Вскоре показались серенькие домики и купы пальм (Phoenix dactilifera) и дума (Cucifera thebaica), неизбежных спутников берегов Нила в Нубии. это была деревня Абухаммед... Страдания наши однако ж не совсем еще кончились. Правда, мы уже надолго не покинем благодетельного Нила, не будем [52] нуждаться в воде; но до Бербера — четыре дня пути — должны ехать на верблюдах или ослах. При других обстоятельствах, это бы не беда; но, при болезненном состоянии, в котором каждый из нас находился, при жаре в 30° по Реомюру, подобное путешествие было не легко.

«Остановимся на время и обратим взоры еще однажды назад, как ни страшно позади нас. Теперь мы можем хладнокровнее смотреть на предмет, исторгавший прежде одно болезненное чувство.

«У Арабов еще остался обычай, которого они держатся крепко, потому что он доставляет им несколько пиастров. По выходе из гор в пустыню, у так называемой Безводной реки, они складывают могилы для каждого путешественника, с воем и припевом оплакивая его предстоящую гибель. Как бы прося их защиты и покровительства, путник кидает несколько денег, и они разметывают могилу, потом с веселыми песнями и плясками отправляются вперед.

«Нубийская пустыня — могила, могила мертвая, если можно так выразиться: потому что в ней нет даже той микроскопической жизни, которая есть во всякой могиле. Но была ли здесь когда-либо жизнь и может ли она здесь быть? Вот вопросы, которые неизбежно родятся в каждом переходящем пустыню, если только голова его способна родить какой-либо вопрос.

«Древние Египтяне, оставившие гигантские памятники, при виде которых цепенеет самое пылкое воображение, не внесли сюда жизни. Напротив, они ее разрушили бы, если б она как-нибудь, ненароком, очутилась здесь. Для них была нужна пустыня: она надежнее, чем Сиенские пороги (первые катаракты), служила оплотом от набегов диких Ефиоплян. Нигде не видно остатков древности, и, по всем моим расспросам, нигде их нет. Только за день пути от Мурата, направо, к стороне Нила, есть цитерна, иссеченная в граните; но она принадлежит времени позднейшему и, может быть, тому, когда правили Египтом Халифы; вероятно, это дело какого-нибудь набожного Мусульманина, а не Правительства. И нынче, в [53] пустынях, где только доступна вода, устраиваются колодцы частными лицами, по обещанию или из усердия. Есть еще несколько колодцев, чрезвычайно глубоких, несколько цитерн, стоивших больших издержек, это уже дело правления Мегемета-Али; но увы! все издержки были тщетны: нигде нет и капли воды. Периодические дожди иногда сюда заходят; но когда? лет в десять однажды; вот уже шестой год их не было. За то, тогда Природа развертывается во всей красоте своей! Зыбучие пески, горы, на которых не видно и пяди наносной земли, равнины — все покрывается зеленью, кустарниками; луга, цитерны, пещеры наполняются водою года на два, на три. Арабы, со скотом, стекаются сюда толпами, теснят друг друга, дерутся за землю, которой прежде убегали; животные, птицы являются еще прежде их. Новый мир создается быстро, но не надолго!... Раскаленное солнце разрушает его в два, три, месяца, тем более, что росы здесь неизвестны; только караваны пользуются еще долго последствиями периодических дождей, находя воду в известных впадинах и цитернах.

«Значит, не вечной же смерти обречена эта пустыня! Если Природа так быстро может исторгнуть ее из рук смерти, то и человек, силою труда и времени, может достигнуть того же».

В переход от Большой Нубийской пустыни до соединения Белого Нила с Голубым, Г. Ковалевский описывает Абухаммед, небольшую деревню, оживленную приходом и уходом караванов. Сильная растительность поражает путешественников. Пройдя 180 верст в четверо суток, усталые, изнеможенные, они добрались до Бербера, где кончилось, или, лучше сказать, прервалось путешествие их на верблюдах. Бербер — первый город Судана, принадлежит к городам, о которых мало можно сказать хорошего. Соединение Белого Нила с Голубым представляет весьма редкое явление. Часа за три до их соединения, воды делятся на две струи, которые мало по малу определяются и наконец обозначаются ясно: воды, катящиеся у правого берега, имеют белый цвет, у [54] левого голубовато-зеленый. Прибрежные жители предпочитают воду Голубого Нила илистой воде Белого, а потому с левого берега обыкновенно посылают за водой на правый. Так у нас Бия и Катунь, соединившись вместе и составив Обь, долго еще катят розно свои воды: одна — мутные, белые, другая светлые, прозрачные.

Нил у Картума изгибается в виде слонового хобота, и город назван слоновым хоботом — Картум. Город этот, после Каира и Александрии, едва ли не лучший в Египте. Из Картума, миновав несколько деревень и селений, наши путешественники отправились в Сенаар, — город, имевший прежде до 25,000 жителей, теперь сохранивший едва 5,000.

Последняя (IX) глава первой части посвящена описанию пальм и величественного баобаба. Кроме двух известных родов пальм, финиковой (Phoenix dactilifera) и дум (Cucifera thebaica), Г. Ковалевский называет еще третий род, который начинается между Сенааром и Валет-Мединой, именно у Саба-Дулеб, и доходит до Фазоглу. Туземное название этой пальмы дулеб. Листья ее похожи на листья дума и отличаются только сгибом, едва заметным; плод совсем другой; но главное отличие дулеба от дума — в стволе. Дум разветвляется, почему его некоторые не причисляют к породе пальм; дулеб растет стройно, в один ствол, как всякая пальма, но только утолщается на середине, так что внизу и вверху он всегда тоньше, чем в середине. Баобаб (Adansonia gigitata), древнейший жилец мира, представляет собою изумительное явление растительного царства. Баобабу, находящемуся на одном из островов Зеленого мыса, Гумбольдт считает гораздо за пять тысяч лет; толщина его около тридцати футов в диаметре. Первый баобаб встречается около Арбажии, дни три далее Картума, но собственно отечество его в Россеросе. Здесь экваториальная Природа развернулась во всей красе своей. Деревня Россерос расположена живописно на холмах, с которых синеются вдали отдельные горы. Трущоба, состоящая из дума, дулеба и баобаба, повитая сверху лианами и [55] паразитами, отделяет деревню от Нила. На другой день наши путешественники достигли деревушки Фемаки. Здесь почва видимо повышается, и начинается земля Негров вместе с предгорьями.

Вся вторая часть путешествия Г. Ковалевского посвящена описанию земли Негров, бывшей главною целию и крайним пределом путешествия. Пройдя небольшие деревеньки Кери и Акаро, путешественники достигли Тумата, который должен был сделаться предметом изысканий Г. Ковалевского, предметом радости и страданий. По распоряжению Генерал-Губернатора, балаганы и тукули были заранее приготовлены, и путешественники, мучимые желанием скорее узнать разрешение задачи, для которой приехали из далеких стран, принялись в тот же день за работы. Вашгерт (Вашгерт — рудопромывальный верстак, снаряд для промывки руд.) был сделан в течение ночи, и заутра мы приступили к поискам золотоносных россыпей. Время текло быстро в беспрерывных трудах и борьбе с Природою и невежеством Турок, представлявших если не преграды, то большие затруднения. Наконец успех увенчал труды. С этих пор, хотя говорили в тихомолку против приготовлений к постройке Фабрики, однако ж повиновались уже беспрекословно. Фабрика подвигалась быстро вперед. Работали день и ночь. Сколько было испытаний терпению в этих работах, превышавших понятия туземцев. Исследования по Тумату скоро убедили путешественника, что золотоносные россыпи преимущественно залегают в бассейне этой реки, по лугам и речкам, впадающим в нее с левой, по течению, стороны. Осмотреть ее от мест, где она вступает в предгорье, до вершин, и потом перерезать реки, впадающие в нее с Запада, было чрезвычайно важно для определения мест, где должны были производиться поиски золота на будущее время. Г. Ковалевский не утомляет читателей геологическим описанием страны, которое интересно только для людей специальных; но такой важный предмет не мог остаться без исследований, и желающие ознакомиться с ним [56] могут прочесть превосходную статью Г. Ковалевского помещенную в Горном Журнале. Кроме этой важной цели, путешествие имело еще другую, именно — поверить известие, явившееся во Французских газетах, что братья Абади открыли источники Белого, т. е. настоящего Нила, и что эти источники находятся под 7° 49' 48'' С. Ш. и 36° 2' 39'' В. Д. от Гринича. Предприятие это требовало содействия Правительства. Нужно было отправиться, вверх по Тумагу до вершин его, чтобы достигнуть той же Широты и Долготы. Экспедиция эта встречала большие затруднения со стороны местных властей; наконец согласились во всех спорных пунктах и начали готовиться к экспедиции.

Вторая глава этой части наполнена превосходными подробностями о жителях этого края, Неграх и Турках, их нравах, обычаях и образе жизни. С Дисы путешественники спустились прямо к Тумату. Здесь никто не был из Египтян, не только из Европейцев. Г. Ковалевский решился итти вперед по самому руслу Тумата. Поиски золота производились здесь обыкновенно по указанию вожатых, в тех местах, где работали Негры прежде и, разумеется, где находили более золота. Обыкновенно кончалось тем, что вожатые, вместо того, чтобы вести к богатым россыпям, старались отвлечь от них, потому что они составляли источник богатства, который Турки исторгали из рук их. Едва путешественники наши оставили вожатых, едва последовали своим собственным соображениям, как открыли на Тумате значительную золотую россыпь, у которой предположили основать вторую золотопромывальную фабрику. Г. Ковалевский проникнут далее других внутрь Африки. «После двух переходов от Камамиля» — говорит он — «мы достигли до раздвоения Тумата; одна река, известная под именем Дегези, шла на Юго-Запад, другая, собственно Тумат, повела нас прямо на Юг. Городок Фадоси, составляющий рынок внутренней Африки, был не далеко от нас, влево, на границе Абиссинии и Галла. Отсюда ложе Тумата видимо суживается и наконец превращается в низменный обрыв, на дне которого протекает тонкая струя [57] источников реки, и то только во время периодических дождей. Тут мы остановились; дальше нечего было искать, цель достигнута! Мои Негры-солдаты торжествовали, проникнув в землю Галла открытою силою, и толковали между собой о том, что им в Картуме не поверят, когда станут говорить, где были. Оставалось достигнуть до возвышения, находившегося впереди: с него можно было обозреть всю окрестную страну и достигнуть взором туда, куда тщетно стремились дойти столько путешественников, из которых многие заплатили жизнию за свое безусловное служение Науке. Я взял человек двадцать солдат и несколько бывалых Негров и Арабов, которые могли бы мне сколько-нибудь пояснить синеющуюся даль гор: часа за два до заката мы достигли возвышения. Весело, с гордостию осматривался я вокруг. Никто не проникал так далеко внутрь Африки с этой стороны, самой неприступной для путешественника. В этой победе над Природой, в этом первенстве ее завоевания есть наслаждение своего рода, наслаждение высокое, которое может постигнуть только путешественник, достигающий своей цели после тяжких трудов, лишений и испытаний его терпения и силы воли».

«Вокруг меня, и преимущественно налево, лежала земля, лет двенадцать тому назад населенная, теперь совершенно пустынная, утратившая даже свое имя; Негры были истреблены или уведены в неволю племенем Галла. Страна эта, конечно, надолго останется пустынною: потому что она составляет плоскую возвышенность, ничем не защищенную от неприятеля. Теперь ею овладели слоны, которых здесь чрезвычайно много: один из наших людей видел целое стадо, в котором насчитал 130 слонов.

«Я назвал эту страну Николаевскою. Ее перерезывает речка, в это время года, конечно, высохшая, уже потерявшая свое имя, а потому я назвал ее на своей карте Невкой; это название может служить указанием, до каких мест доходил Европейский путешественник и какой нации он принадлежал».

Поверяя показания Абади об открытых им источниках Белого Нила, Г. Ковалевский сомневается в этом [58] открытии и полагает, что Абади принял источники другой реки за настоящий Нил. Исследования Г. Ковалевского и история изысканий об источниках Нила Геродота и его последователей до нашего времени, которой посвящена целая глава (IV), заняли бы у нас много времени, тем более, что впереди предстоит много любопытного, и потому предоставляем любознательным читателям прочесть эти подробности в самом сочинении. Результат его исследований тот, что, по всем данным, источники Нила не далеко от источников Нигера, и потому Г. Ковалевский предлагает новый путь, более проходимый, к открытию тех и других. «Говорю с грустию, — предлагаю, потому что болезни, которые я вывез с собою из дальних путешествии, особенно Африканская лихорадка, едва ли когда оставят меня, и... но что обо мне! Мало ли людей на Божьем свете и смелых, и здоровых, и способных, которые не знают, куда направить исток своей деятельности; вот цель, славнее которой едва ли можно найти в наше время: тут и отчаянной смелости и мужеству и терпению и глубоким изысканиям, всему есть пища». Вот с какими жертвами делаются завоевания в Науке!

Крепость Дуль, единственная в своем роде, окруженная неглубоким рвом да колючим плетнем ё двумя пушчонками у ворот, составляющими весь ее, несокрушимый для Негров, оплот, подробно описана путешественником. Образ жизни в Джебель-Дуле и особенно увеселения поразительны своим варварством и противоложностию всему, до чего коснулось просвещение.

Негры, которых до сих пор ставили на низшей степени человечества, о которых говорили, что они составляют переход человека к обезьяне, нашли горячего защитника в лице Г. Ковалевского. Он описывает весьма снисходительно, сравнительно с другими Писателями (Alphonse Esqiuros, L’histoire des races, 1848. — Fraocisque Michel, Histoire des races maudites. — Pruner, die Krankheilen der Orients, 1847.), наружность Негров, их способности, верования, [59] общественные отношения, весьма справедливо замечая, что градация людей, несовместная с тем братством, которое заповедано людям словами Евангелия, выказывает только непреклонный эгоизм и самодовольное заблуждение людей, считающих себя привилегированною кастою человечества.

Обратный путь был ознаменован болезнями. Опасаясь перехода чрез Большую Нубийскую пустыню, путешественники решились пересечь так называемую Беюдскую пустыню между Митеме и Мерауэ. Охота за жирафами и страусами, производимая Арабами, описана без больших подробностей, но ясно и удовлетворительно. Внимание путешественника было остановлено гигантами Ипсамбула. Самый храм и прислоненные к нему четыре колоссальные статуи иссечены в утесе. Он был занесен песками пустынь, и вход в храм долго оставался недоступным. Г. Ковалевский говорит, что Лепсиус открыл его. В справедливости этого не льзя не усомниться: храм открыт давно Италиянцем Бельзоки, и внутренность его уже описана несколькими путешественниками (Champollion, l’Egypte ancienne, 1846. — Frederic Caillaud, Voyage a Meroe, au fleuve Blanc, etc. 1826.).

Предметы, лица, обстоятельства, вести, одни других печальнее, одни других поразительнее, быстро сменялись на обратном пути, представляясь путешественникам сквозь мрачную призму болезней и страданий. Наконец добрались они до Каира, которого ждали с нетерпением. Но и он, согласуясь с грустною существеннностию, явился запустелым и унылым: холера уже налегла на него всею своею тяжестию. Мегемет-Али выздоровел, но лишился рассудка, и Египтом правил Ибрагим-Паша в главе совета, составленного из людей, еще избранных Мегеметом-Али. На пути из Каира, на пароходе оказалась холера, и первою жертвою ее сделался машинист. По приезде в Александрию, наш путешественник поспешил представиться Ибрагиму-Паше. Александрия была совершенно пуста: кто бежал на острова, кто заперся в доме, добровольно [60] наложив на себя карантин от холеры; только похоронные процессии тянулись непрерывною нитью по кладбищам, да Мегемет-Али, не понимавший хорошенько, что вокруг него творится, являлся в обычное время, каждый день, в своей великолепной карете и с прежнею пышностию, на опустелых улицах.

«Между Александрией и Иерусалимом» — говорит Автор — «нет пароходного сообщения, и потому я был очень благодарен Ибрагиму-Иаше, предоставившему в мое распоряжение пароход. С грустию оставил я Александрию, над которою уже тяготела рука судьбы, и чрез несколько дней очутился в другом городе, представлявшем не менее печальное зрелище, — в Иерусалиме».

Этими словами оканчивается вторая часть путешествия Г. Ковалевского. К сочинению приложено прибавление, которое посвящено описанию Нильского бассейна в геологическом отношении и золотосодержащих россыпей внутренней Африки. Описание золосодержащих россыпей, бывших главною целию путешествия, в высшей степени занимательно. Приведем собственные слова путешественника о его разысканиях:

«Я начал свои розыскания около гор Кассана, где впервые увидел обнажения змиевика и зелено-каменного порфира, и вскоре открыл россыпь, залегающую по сухому хору (Хор — местное название, означающее рытвину, проложенную потоком вод во время периодических дождей. Рец.), впадающему в Тумат с правой стороны по течению, на довольно значительной глубине (до полутора? сажени от поверхности); пласт видимо уклонялся на скат окрестных гор, и тут выходил более и более к поверхности; золото становилось крупнее и богаче содержанием, — так что, на одной из покатостей гор, оно доходило местами до двух золотников содержания от 100 пуд, а золотосодержащий пласт залегал не более двух и даже одной четверти от поверхности. Толщина его — средняя, в аршин; вся россыпь, по примерному исчислению, заключает до 25 пуд золота. [61]

«Принимая и расчет, с одной стороны, дешевизну приданных мне рабочих солдат из Негров, стоющих Правительству около пиастра (6 коп. сер.) в день каждого, и которых надобно было колонизировать там, где откроются сколько-нибудь благонадежные россыпи, с другой, нетерпение и побуждение Вице-Короля, желавшего как можно скорее добиться результатов, а также краткость срока и близость времени периодических дождей, я, не теряя времени, приступил к постройке фабрики у Тумата, так как тут всегда можно было достать воду из-под тонкого пласта песку, под которым она залегает, вне времени периодических дождей. Расстояние от места залегания россыпи было около полуторы и двух верст. Дорога к фабрике шла скатом и была довольно удобна к перевозке песков.

«Поручив постройку фабрики вывезенным из Каира мастеровым, под надзором Русского штейгера (Штейгер — мастер, заведывающий работами в руднике. Рец.), и оставив при них часть отряда, я с остальным отправился далее, по внутрь Африки.

«Из описания моего путешествия известно принятое мною направление и все обстоятельства, сопровождавшие меня в этом путешествии; розыскание золотых россыпей и другие предназначенные цели заставили меня проникнуть далеко в глубину Африки, куда еще никогда не проникали не только Европейские путешественники, но даже солдаты Мегемета-Али, понуждаемые не столько страстию к завоеваниям Суданских властей, сколько жаждою к корысти, охотою за Неграми. Здесь я изложу только свои геологические изыскания на пути.

«Мы шли по высохшему ложу Тумата, не имея другого вожатого, кроме этой реки и компаса. Гумат, во время периодических дождей, составляет большую и быструю реку, в чем мы убедились в последствии своими глазами; теперь же, только кое-где лошадь преступалась сквозь слой песку и, грузнув в нем, достигала воды. Берега обрывисты, пологи; горы находились в некотором отдалении. [62] Шурфами (Шурф — углубление земли для разведания о металлических рудах или других ископаемых, заключающихся во внутренности. Рец.) нашими мы касались большею частию почвы разрушенного гранита и сиенита, только у Камамиля шурфы опускались на диорит, и тут содержание золота в россыпи, лежащей на этой породе, было довольно значительно, и именно, до полутора золотника во 100 пудах

«Я избрал бы этот прииск, преимущественно перед первым, для разработки, если бы открыл его прежде, по правильности и значительному простиранию пласта; но теперь невозможно было приступить к постройке двух фабрик вдруг, за неимением опытных для того людей и за невозможностию раздробить свои средства в самом начале Тут предположил я однако ж, по мере приучения людей к этому делу, вторую золотопромывальную фабрику и при ней укрепление, которое должно войти в состав проектированной мною линии горно-военных рабочих по Тумату, долженствовавших также удерживать земли Негров в повиновении и защищать их от набегов Галла и Абиссинцев.

«Россыпь состоит из обломков диорита, талькового сланца и кварца, связанных разрушистою охристою глиною, и изобилует железистым шлихом; залегает она в лощине глубоко, до двух саженей, но к руслу Тумата выходит на самую поверхность; высохшее ложе реки дало средство испытать ее, и мы получили до 3/4 золотн. от ста пуд. К скату гор золото богаче и даже на самой горной площади Камамиля залегает тонкой пласт песку, состоящий из обломков кварца с незначительною примесью разрушистой глины, на кварцевой почве, и, по видимому, образовавшийся в позднейшее время от разрушения проходящей тут кварцоватой рудной жилы.

«Выше по Тумату, мы встретили гребни гранита, составляющие катаракты реки во время полноводия. Гранит этот плотный, мелкозернистый, венчает вершины гор, идущих от Запада на Юго-Восток, совершенно [63] параллельно центральной оси главного хребта Внутренней Африки, как будто зависящих от его поднятия или в одно время с ним излившихся.

«Далее, по Тумату, мы встретили третью золотосодержащую россыпь, заключающуюся в разрушенном граните, не богатого содержания.

«Еще прежде, у самых предгорий Туматского кряжа, мы открыли богатое месторождение руд бурого железняка и охристых глин; в вершинах Тумата мы встретили прекрасное месторождение магнитного железняка.

«Достигнув вершин Тумата, мы очутились на Юго-Западной оконечности Туматского кряжа. Отсюда взор наш достигал подошвы так называемых на картах Лунных гор (Джебель эль Камар) — имя неизвестное между туземцами; читатели уже заметили, что мы придали ему название главного хребта гор Внутренней Африки, и видели — по какой причине. В последствии посетили мы Дуль — Западную оконечность Туматского кряжа, и, так сказать, перерезали его во всех направлениях.

«У подошвы горы Дуль находятся золотые россыпи, известные Неграм с давних времен; они не богаты, но обнимают огромное пространство, не только в ложбине Дуль, но и во всех почти лощинах Окрестных гор. Здешние россыпи примечательны тем, что в них встречаются самые правильные кристаллы золота, особенно кубической формы, а также двойственные и тройственные кристаллы серного колчедана.

«Я уже заметил в своем путешествии, что Мегемет-Али вычитал где-то в Арабской рукописи, что древние Фараоны Египта добывали из Дуля золото. Здешняя местность до того изрыта, опрокинута, загромождена отвалами, уже поросшими огромными деревьями, что я почти готов верить этому, тем более, что я нашел тут одно старинное орудие, род каменного кайла (Кайло или кайла — горный инструмент, имеющий вид изогнутого клина. Рец.) (из змеевика). Может быть, россыпи были и богаче в прежние времена, [64] но выработаны еще тогда же; может быть, древние и не заботились о большем их богатстве они могли взять если не искусством, то массою людей, бесчисленным множеством рабов, соорудивших пирамиды и древние храмы; и нынешние правители Египта одолевают огромным числом рук, за труд которых так дешево платят, по видимому, непреодолимые препятствия. Само собою разумеется, что это одно предположение: Негры могли также издревле заниматься добычею золота. Во всяком случае, однако ж, древний Офир, из которого во времена Соломона получали золото, скорее можно полагать здесь, во Внутренней Африке, чем в Индии: особенно, если сообразить исторические показания, так сближающие мое предположение с существом дела, и уже ни в каком случае не в Америке, как полагает Монтезинос, очень искусно изменяя Перу в Пиру, Фиру и наконец в Офир. Теперь, может быть, станут отыскивать древний Офир в Калифорнии.

«Обозревши Туматский кряж во всех его направлениях, я убедился, что главное месторождение золота по сю, по Северную сторону главного хребта, заключается в бассейне Тумата, и преимущественно по левую сторону его.

«По приезде в Кассан, я окончил постройку фабрики и установку четырех машин с граблями и железными решетками на головках, для растирки и промывки песков. Для избежания всяких могущих встретиться потом толков и недоразумений, я пригласил Генерал-Губернатора Восточного Судана присутствовать при открытии фабрики, а также вести, вместе со мною и заведывающий фабрикою двумя Арабскими Офицерами, воспитывавшимися в Германии, ежедневный журнал работам; этот журнал я представил в подлиннике Ибрагиму-Паше, бывшему Вице-Королю Египта, а выданную из его Министерства копию — своему Начальству.

«Сначала работы шли не спешно: Негры долго не могли понять действия машин; в день едва промывали 300 и 400 пудов на машине, между тем как у нас моют по 1000 пудов; но под конец недели и они стали привыкать [65] к делу, и уже промывали по 700 пудов. Общее содержание в недельную работу оказалось в один золотник со 100 пудов песку. Золото я привез с собою Ибрагиму-Паше. По расценке оказалось, что оно будет обходиться Правительству по 68 коп. сер. за золотник. Золото из приисков было испытано в лаборатории: оно различного достоинства, но вообще высокого, от 81 до 92 пробы.

«Ибрагим-Паша, вполне понимавший важность развития золотого производства в своих владениях, принялся со всем жаром за этот предмет, но смерть прекратила деятельную его жизнь».

Удержится ли теперь золотое производство во владениях Египта — трудно решить: потому что предрассудки и упорство представляют к тому большие препятствия; но, по крайней мере, сделан первый шаг, который много значит в предприятиях подобного рода.

Наружность книги Г. Ковалевского соответствует ее внутреннему достоинству: картинки, рисованные Гг. Тимом и Дороговым и вырезанные на дереве Клогом, Бернардским и Линком, превосходны. К первой части сочинения приложена отчетливо составленная Г. Ковалевским карта Восточного Судана и Абиссинии, а ко второй — таблица барометрических, термометрических и психрометрических наблюдений.

Расставаясь с прекрасным сочинением Г. Ковалевского, кстати заметим, что нам со временем предстоит удовольствие прочесть путешествие его по Сирии и Палестине, которое теперь не издано по кратковременному пребыванию Автора в С. Петербурге.

В. ГАЕВСКИЙ.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие во Внутреннюю Африку Е. Ковалевского // Журнал министерства народного просвещения, № 7. 1849