Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ОТТО КЕРСТЕН

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ВОСТОЧНОЙ АФРИКЕ,

В 1859-1861 годах

БАРОНА КЛАУСА ФОН ДЕКЕН

ОТДЕЛ ЧЕТВЕРТЫЙ.

Взгляд на животную жизнь острова.

Коралловые полипы. — Животная жизнь на коралловом острове. — Рак Palinuras и рак отшельник. — Заслуги «смешных» крабов. — Бедность мира насекомых. — Исполинская тысяченожка. — Опасные стоножки. — Морские и пресноводные животные. — Амфибии. — Варан. — Наши сведения о мире птиц. — Хищные, воробьиные, певчие и лазящие птицы. — Дикие голуби и куры. — Болотные и плавающие птицы. — Обезьяны. Комба. Рукокрылые. — Хищные животные. — Грызуны: хомяк. — Жвачные животные: малорослые антилопы. — Дикая свинья. — Гость с материка. — Домашние животные.

Только тогда, когда благополучно возвратившийся домой путешественник приступит к обработке своих наблюдений и воспоминаний, он начинает сознавать, что недостаточно воспользовался случаем для наблюдения и собирания материалов. Многочисленные пробелы в его познаниях, образовавшиеся вследствие небрежности или недостатка опытности, вызывают чувство раскаяния, и вместе с тем желание еще раз посетить страну, в которой он производил наблюдения и собирал материалы, чтобы загладить прежнюю свою небрежность и избегнуть прежних промахов. Счастлив тот, кому судьба даст возможность исполнить это!

Нам также приходится сетовать на важные с нашей стороны упущения; ибо мы должны сознаться, что собранные нами материалы недостаточны и наши наблюдения неудовлетворительны. И только та мысль, что мы прежде не обладали еще тем опытом, который приобрели при обработке готового материала, что мы не знали, что именно нужно при наблюдении и собирании материалов, позволяет нам надеяться на снисхождение и найти в этом некоторое успокоение.

Особенно мало обратили мы внимания на изучение животного мира; чистосердечно сознаемся, что мы лишь в весьма малой мере разработали находившиеся пред нами богатства. Теперь мы сознаем это сильнее, чем когда-либо прежде; ибо без снисходительности опытных друзей нам было бы совершенно невозможно представить даже самую поверхностную картину занзибарского животного мира, а такая картина положительно необходима при описании острова, который своим происхождением обязан животным, и потому мы решились попытаться сопоставить узнанное нами там и здесь. [55]

Животная жизнь прячется, так сказать, от взоров неспециалиста; он замечает весьма немного из той богатой животной жизни, которую можно ожидать найти в тропической стране; остров представляется ему пустынным и мертвым. Однако же на самом деле этого нет; ибо хотя высший животный мир здесь стоит гораздо ниже, чем на соседнем материке, но все-таки же он приобрел себе право гражданства на острове, и даже некоторые животные исключительно свойственны этому острову, так как они до сих пор встречались только еще на соседних островках, принадлежащих, так сказать, главному острову.

Гораздо значительнее здесь число представителей низшего животного мира. Правда, неспециалист видит здесь только самую незначительную часть беспозвоночных животных, но следы их присутствия всюду бросаются ему в глаза: Занзибар остров коралловый, отнятый у моря строящими рифы полипами; и, хотя те из них, которые заложили фундамент здания, уже давно погибли и уничтожились, но трудолюбивая армия и доселе неутомимо работает в море, как бы желая мало по малу образовать из целой группы островков один остров.

Наши кораллы вовсе не те, о которых неоднократно упоминают древние сказания, о которых повествует в своих метаморфозах Овидий, говоря, что Персей обратил их, прежде бывших морскими растениями, в камень посредством головы убитой им Горгоны, и что их потомки также должны были обращаться в камень по мере своего соприкосновения с воздухом *(Ovid. Met. IV. 749. «Sic el curalium, quo primum contigit auras Tempore durescit: mollis fuit herba sub undis". (Так и коралл, как скоро соприкасается с воздухом, окаменевает; под волною же он был мягкою травою)).; они не суть также благородные кораллы, добываемые со дна морского с трудом и с опасностью жизни, а мадрепоры. гетеропоры и миллепоры, астреи и меандрины или губчатые, точкообразные, звездчатые и лабиринтообразные кораллы и многие другие виды, которые мы можем обозначить одним словом «мадрепоры» или назвать вообще каменными кораллами. Их массивные каменные постройки поднимаются в разных местах из глубины моря, окаймляют берега в виде покрытых пеною рифов, являются даже внутри страны в виде обширных полян и делают эту местность недоступною для пешехода по причине бесчисленных острых зубцов точно так же, как те, которые находятся еще под водою, грозят опасностью мореплавателю. Они и теперь еще более всех других животных оказывают влияние на известные места моря, в особенности в Тихом океане, где они, на наших глазах, застраивают Торресов пролив и соединяют таким образом два громадные острова, Австралию и Новую Гвинею.

Коралловые животные или полипы живут только в совершенно прозрачной воде; где же в море вливаются мутные реки и где волны смывают с берега ил и песок, они задыхаются под осаждающеюся вниз грязью, из [56] которой не могут выбраться, будучи лишены возможности свободно двигаться. Они, смотря по свойству их организма и образу жизни, поселяются в различных местах: полипы, строящие рифы, селятся в открытом море, где кипящие волны доставляют им обильную пищу, а большие, не имеющие остова, полипы селятся главным образом в тихой воде замкнутых бухт, в каналах и в отверстиях и пещерах рифов. Все полипы, будучи даже на короткое время вынуты из воды, умирают и потому встречаются в живом состоянии только за линиею самых низких приливов. Это относится главным образом к полипам — строителям рифов, так что все их формации, встречаемые иногда вне воды, принадлежат отжившим поколениям. Точно так же не могут эти животные жить на слишком большой глубине: положительно доказано, что они не живут на 120 футах глубины, вероятно потому, что на такой глубине значительно уменьшается количество содержащегося в воде воздуха, и это уменьшение вредно действует на них. Поэтому нет сомнения, что рифы, находящиеся на большой глубине, были сдвинуты с своего прежнего места понижением морского дна.

Полипы встречаются во всех морях до самого полюса, но строители рифов живут массами только в тропических морях, температура которых никогда не бывает ниже 16° P.; главным же образом живут они в жарких странах, где температура воды всегда держится между 22° и 24°. А так как теперешние коралловые формации большею частью сходны с строителями самых даже древних формаций, встречаемых даже около полюсов, то это служит лучшим доказательством того, что когда-то и те моря имели гораздо более высокую температуру.

Коралловые постройки делят, как известно, на три разряда: окраинные или береговые рифы, непосредственно примыкающие к берегу материка или острова, и прибавляющие к нему более или менее широкую закраину, иногда тянущуюся в море на расстояние нескольких часов пути; плотинные или канальные рифы, отделяемые от суши проливом и идущие или в одном направлении с ним, или же кольцеобразно окружающие ее в некотором от нее расстоянии (как это бывает около небольших островов); лагуны, рифы или атоллы, не состоящие в связи ни с какою частью суши, но в простой, круглой или овальной форме окружающие известную часть моря, соответствующую неглубокому месту морского дна.

На восточном берегу Африки, где, судя по коралловым скалам вышиною от десяти до двадцати футов, должно было произойти когда-то значительное поднятие суши, встречаются только два первые вида рифов. При береговых плаваниях здесь часто представляется случай видеть подводные коралловые мели, которые, не смотря на то, что они лежат на 60, 80 и 100 футов под водою, можно различать до того ясно, что кажется, как будто их можно достать рукою. Там внизу расстилается волшебный сад с прекраснейшими кустами, деревцами и цветами невыразимой красоты и изящности: и все эти цветы живут и как бы дышат и движутся, а между ними ныряют маленькие рыбки, [57] блистающие прекраснейшими цветами радуги, как будто бы играя, но на самом деле только отгрызая своими острыми роговыми челюстями мясистые головки нежных полиповых построек. Если, для рассмотрения вблизи этого редкого, прекрасного зрелища, опустить вниз искусного в нырянье рыбака, или вытащить железным крючком один из красивейших цветков, то изумленным взорам представится только серый камень, покрытый слизью: животные, приведшие вас в такое восхищение, втянули в себя свои красивые щупальца и свернулись на враждебном для них воздухе в тонкую слизистую оболочку, и таким-то образом прекрасные цвета, обязанные своим происхождением преломлению света под водою и жизненной деятельности полипов, обратились в гадкое, грязное серо-бурое вещество. Здесь мы имеем дело с такою красотою, которая исчезает при нежнейшем прикосновении, при малейшем изменении жизненных условий, и даже в несколько менее соленой воде животное в скором времени умирает.

Возвышающиеся над морскою поверхностью отжившие коралловые формации также заслуживают внимания, потому что они вовсе не так пустынны, как можно заключить по их наружному виду. Мы несколько раз имели удовольствие посещать во время отлива один из маленьких, окаймленных плоскими рифами, островков, окружающих Занзибарскую гавань. Самый маленький из них, Кибандиго, который европейцы называют «цветочною корзиною», уже с суши представляет странный, впрочем не редкий здесь, вид: почти совершенно круглая скала поднимается из моря в форме гриба; снизу она тонка, а к верху постепенно расширяется, загибаясь во внутрь; поверхность ее густо поросла свешивающимися с нее кустами, так что каждому придет в голову сравнение ее с цветочною корзиною. Воздух тих, море спокойно; черные гребцы скоро доставляют вас к цели. Уже давно, еще прежде, чем вы достигнете берега, глубокая синева моря окрашивается в темно-зеленый цвет, который постепенно становится все ярче; еще в довольно далеком расстоянии от острова шлюпка обо что-то ударяется: она достигла окраины рифа, покрытого весьма неглубокою водою. Здесь надо выйти и поручить себя неграм, которые, безопасно поставив судно на якорь, переносят вас на сухое место, и, не смотря на тяжелую ношу, так спокойно и безопасно переходят голыми ногами через опасные зубцы камней, как будто бы лишены были всякой способности ощущения.

Полусухая каменистая поляна представляет уже много привлекательности. В многочисленных стоячих лагунах морской воды кишат самые странные животные, пестрые морские розы, безобразные голотурии или морские кубышки, морские звезды с длинными щупальцами, из коих некоторые при прикосновении к ним причиняют жгучую боль, морские ежи, морские гусеницы и другие тропические морские животные, которых перечисление для нас неудобно по недостатку места. Кто видал когда-либо один из новейших больших морских аквариумов, тот поймет, что можно посвящать наблюдению жизнедеятельности таких существ целые часы. Собирание их однако же не очень легко, потому что все они сидят в узких расселинах и в глубоких норах, [58] выставляя из них только свои органы ощущения; но при малейшей опасности они вбирают эти органы в себя и прицепляются там так крепко, что их легко можно разорвать прежде, чем оторвать от камня. Точно также часто попадающиеся здесь рыбыпопугаи, названные так по форме их головы, а может быть и по яркости цветов, ускользают от всякого преследования; как скоро к ним подкрадешься рукою или сетью, они тотчас же исчезают между зубчатыми ветвями кораллов. Впрочем собирателю и нет нужды самому заниматься ловлею, так как в городе у одного молодого индейца он найдет готовым все, чего желает, или может в скорое время получить от него это по заказу.

Гораздо легче самому сделать богатую коллекцию мягкотелых (моллюсков) всех видов, потому что пресловутое богатство индийского океана этими животными проявляется и здесь по близости острова. Здесь исследователь может наблюдать далеко еще не вполне исследованную жизнь этих животных; в материале у него никогда не будет недостатка. Даже внутренность камней, если их разломить или поднять, представляется оживленною; почти в каждом обломке неспециалист найдет неизвестные ему новые существа. Маленькие особого рода крабы, с твердым блестящим панцирем, трапеции и порцелланиды, различные спиральные раковины, и между прочим так называемые по своей форме морские финики, в большом количестве сидят в просверленных ими самими или же в найденных уже готовыми дырах и пещерах, на половину, а иногда и совсем, замкнутые в них, так что трудно понять, каким образом эти животные добывают себе пищу.

На коралловых островах и около них кишат различные ракообразные животные, одни в вольной воде, другие в раковинах моллюсков, одни между камнями, другие в самых камнях, т. е. в клеточках и норах их. Значительное число их принадлежит к бесклешневым, так называемым лангустам, часто весьма походящим на различных прямокрылых насекомых, к числу которых относятся богомол, рак-кузнечик и лангуст (Scyllarus) и настоящие лангусты (Palinurus) бросаются в глаза своею формою и величиною: первые своею шириною и уродливостью, а последние прелестным цветом и круглыми щупальцами, часто бывающими длиннее их тела, длина которого бывает около фута. Рыбаки весьма часто приносят их для продажи, так как иностранцы и туземцы очень охотно употребляют их в пищу.

Более всех других раков обращают на себя внимание неспециалистов раки-отшельники. Эти раки, как известно, стараются защитить от повреждений не покрытую панцирем и потому мягкую и чувствительную заднюю часть тела тем, что прячут ее в жилище моллюска, которое и таскают всюду с собою и только от времени до времени меняют его на другое, чувствуя, что прежнее для них тесно. Если схватить такую раковину, в которой сидит этот чужой гость, то покрытые щитками ноги весьма быстро спрячутся в нее и наружи остается только большая клешня и небольшая часть головы. Из больших пород мягкохвостых самый известный обыкновенный сумчатый рак, Birgus latro [59] F., который вскрывает валяющиеся на берегу кокосовые орехи и съедает содержащееся в них мясо. Правда, этот факт часто оспаривали, но его действительность не подлежит никакому сомнению. Впрочем мы должны заметить, что мы до сих пор не встречали этой породы раков в самом Занзибаре, а видели их только на Коморских островах.

Из крабов, этих черепокожных животных с уродливым брюхом, приплюснутым к нижней части груди и лежащим там в углублении, особенно замечательны на нашем острове грапсиды величиною с руку. Легко и проворно, как пауки, всползают они боком на вертикальные скалы, производя странный треск, и только с большим трудом удается поймать проворное животное. Форма их довольно плоская и ширина почти равна длине; по обе стороны спинного щитка у них находятся длинные, похожие на шипы, отростки, а ноги у них загнуты внутрь и с конца заострены и как нельзя лучше приспособлены к ползанью по скалам.

Кто в первый раз видит сухопутных крабов, на того производит смешное впечатление та особенность большей части их, что они ходят боком, отчего происходит и их название Gelasimus «смешные крабы». Сюда принадлежат те породы, которые живут в Назимойской лагуне и там непреодолимо привлекают новичков как своими движениями, так и своим прекрасным цветом. Одна из их клешней несоразмерно велика, а другая чрезвычайно мала; тело их не так длинно, как широко. Поэтому они и бегают боком, и притом с изумительною скоростью, но только до тех пор, пока им не грозит опасность; в последнем же случае они с быстротою молнии ускользают в свои влажные норы, производя клешнями и челюстями особого рода шум, похожий на шлепанье дождевых пузырей по воде.

Все крабы, в особенности же любящие ил и песок «смешные» крабы, сильно истребляют падаль и превосходно помогают полиции. Они обгладывают лежащее поверх земли или зарытое в песке животное гораздо скорее, чем наши трудолюбивые муравьи. В Назимойе часто представляются случаи наблюдать это. Суахелийцы ленивы и равнодушны, как и все арабы: павший верблюд или лошадь вывозятся из города никак не далее, как на берег и там предаются тлению. Заразительный запах, издаваемый падалью, грозит опасностью прогуливающимся европейцам; гниющее тело внушает отвращение; но едва пройдет несколько дней, как дорога снова очищается, и только гладко обглоданные кости лежат еще на болотистой почве, благодаря прилежной работе крабов, на долю которых все-таки пришлась самая большая часть дела, хотя не мало помогли им в этом полудикие собаки.

Кто, посещая коралловый остров, не желает посвятить свое время научному исследованию, тот может собрать себе запас для кухни, т. е. набрать хотя маленьких, но чрезвычайно вкусных, устриц такое количество, какое ему заблагорассудится; а кто пожелает заняться еще лучшею охотою, тот найдет прекрасную дичь, малорослых антилоп. Но охотник поступит весьма благоразумно, если послушается предостережений сведущих людей. Многим уже [60] приходилось с большим трудом, с исцарапанною кожею и без сапог и одежды выбираться из чащи, в которую они попадали благодаря антилопам; потому что как почва, так и растения, ею произращаемые, весьма суровы; острые шипы раздирают самое крепкое парусинное платье. Тогда оставшийся без платья несчастный охотник принужден выжидать наступления сумерек, чтобы не совестно было показаться в городе.

Такой вид и характер имеют все вообще коралловые острова восточной Африки; большие из них, которые можно издали узнать по высоким кокосовым пальмам, служат часто местопребыванием для обжигателей известки и рыбаков, и на них встречаются, кроме некоторых домашних животных, нередко большие животные материка.

Море около Занзибара богато, бесконечно богато животными, а суша, напротив, весьма бедна ими. Эта истина прежде всего обнаруживается для того, кто занимается собиранием жуков и бабочек: из удивительных животных форм, которые производят тропические страны Америки и Азии, на Занзибаре встречается очень мало или даже совсем почти не встречается. Конечно, при продолжительном, внимательном наблюдении мира насекомых, и здесь можно найти не мало прекрасного и нового; но вообще шансов на обильный сбор не много. Остров слишком мал и представляет в своем растительном покрове слишком мало разнообразия, и потому здесь нельзя ожидать обилия насекомых, питающихся главным образом растениями. Мы говорим впрочем только о бедности пород, а не об недостатки насекомых; ибо некоторые виды, особенно прямокрылых и перепончатокрылых, встречаются в громадном количестве.

Как об особенно важных насекомых, мы должны упомянуть здесь о пчелах, которые несколько поменьше европейских и дают мед зеленоватого цвета и весьма пряного вкуса. Подробности об них мы сообщим ниже, так как пчеловодство, или по крайней мере добывание меда производится главным образом на материке. Точно также о пауках, которые сходны с живущими на берегу, мы сообщим ниже.

Довольно полную коллекцию насекомых, встречающихся на Занзибаре, составил Кук, молодой американец, посланный туда на несколько дет Бостонским музеем для их собирания. Так как Кук столь подробно занимался фауною Занзибара, то мы к сожалению и не стали делать себе коллекции, ошибочно полагая, что главная цель нашего собирания должна состоять в том, чтобы отыскивать новые виды, а это казалось нам невозможным в виду столь долго действовавшего на этом поприще ревностного собирателя. После же того мы напрасно пытались достать от Кука или от Бостонского музея по крайней мере хотя перечень их, но нас не удостоили даже ответом. Таким образом мы, к сожалению, не можем ничего сообщить об этом. Надеемся, что усердие позднейшего исследователя и собирателя скоро сделает излишнею ту любезность, в которой нам тут было отказано.

Класс тысяченожек представляет на Занзибаре некоторые весьма замечательные формы. Один Spirostreptus, довольно не похожий нашу обыкновенную [61] многоножку или тысяченожку, достигает исполинской величины; он бывает слишком семи дюймов в длину и в палец слишком толщины. Общий цвет тела этого животного блестящий темно-коричневый; только при изгибании и поворотах тела показывается более красновато-желтый слой колец. Число колец на теле простирается до шестидесяти, а число пар ног до ста пятнадцати. Когда этот «червь» медленно ползет по траве или по кустам, то можно подумать, что видишь действительно тысячи перепутавшихся ног. Исполинская тысяченожка впрочем животное самое безвредное, и вероятно питается только растениями и гниющими их остатками и никогда даже не пытается причинить какое-либо зло человеку. Но, не смотря на это, при нашем врожденном или привитом воспитанием отвращении ко всему ползающему и многоногому, бывает как-то неприятно, когда это мирное животное бегает по коже своими бесчисленными тонкими ногами. Если до него дотронуться, то оно свертывается и держится в этом положении с такою силою, что его можно растянуть только при значительном усилии. Его тело покрыто жесткою и плотною оболочкою, которую можно раздавить только сильно нажав на нее пальцем. Положенное в винный спирт, оно делается хрупким; содержимое брюшной полости растворяется и принимает ярко-красный цвет, а оставшаяся почти пустою оболочка ломается, если ее несколько погнуть. Лучшее средство приготовить многоножку (pilus) в ее естественном виде для коллекции состоит в том, чтобы пустить ее в кусочек тростника или бамбука и там умертвить ее действием жара. Если же ее уморить в длинном и широком сосуде, то она свернется в улиткообразный кружок, который нельзя развернуть, не сломав многоножку.

_________________________

Единственные опасные многоножки суть сколопендры или стоножки, у коих на каждом кольце тела находится только по одной паре ног. Находящиеся на Занзибаре виды этих животных похожи на наши, но гораздо больше. Негры не без основания опасаются их больше, чем маленьких туземных скорпионов. Мы сами видели последствие их укушения: один француз был укушен в щеку ночью и притом находясь на борте военного корабля, и, осмотрев свою постель, нашел на ней стоножку. Лицо вскоре до того распухло, что глаза едва были заметны, а когда опухоль спала, волоса на бороде около укушенного места совершенно вылезли.

Интересные для науки сведения касательно рыб Занзибара мы можем теперь сообщить благодаря исследованиям полковника Плэйфэйра, бывшего английского консула и политического агента при дворе Сеид-Маджида. Плэйфэйр собрал в течении нескольких лет 500 различных видов рыб, из этого числа около 6/7 (428 видов) в самом Занзибаре, а прочие на Сейшельских и Коморских островах, на островах Чого, в Мозамбике и Адене. Под Занзибаром этот исследователь разумеет конечно все владения Занзибарского султана, следовательно ту часть берега, которая лежит между Мукдишею 5 под 2° сев. широты и мысом Дельгадо под 10° 40' южной широты; но было бы [62] очень смело полагать, что все встречающиеся на этом пространстве породы живут в непосредственном соседстве острова Занзибара, так как из этих 428 видов 300 встречаются и в других частях Индейского океана. Отделивши все виды, собранные только около берега, получим 395 видов для одних гаваней или для области занзибарского рыболовства. Кроме того, из этого числа 192 вида были находимы также в Красном море, 108 видов по близости различных островов вдоль восточного берега Африки, семь в капских водах, 25 в Атлантическом океане, и три в Средиземном море.

Подробное перечисление рыб Занзибара при настоящем положении наших знаний было бы лишь повторением научных названий; поэтому нам достаточно будет упомянуть только о двух важнейших семействах. Богатое семейство окуней (Percidae) представляется 47 видами, а семейство губанов (labridae), к которому принадлежат уже известные нам рыбы-попугаи (Scarus), 75 видами, большая часть коих имеет вкусное мясо. Большое количество губанов и встречающиеся здесь в количестве 29 видов твердочешуйные (Plectognathi) особенно бросаются в глаза, так как из прочих 52 семейств еще только два содержат в себе до 24 видов, семь от десяти до двадцати видов, а прочие все менее десяти. Это обстоятельство объясняется свойством морского дна и берегов, и составляет следствие преобладания коралловых формаций, в связи с которыми главным образом стоят эти два семейства.

Из вышесказанного понятно, что пресные воды не представляют естествоиспытателю почти никакой добычи, и потому он должен почти исключительно посвятить свою деятельность морю. В самом деле, в пресных водах доселе найдено только три породы рыб: Clarias gariepinus или mosambicus Ptrs. из семейства сомов, к которому относятся главным образом тропические рыбы, — живущий в пресных водах до капской земли; Gobius giuris, морской пескарь, водящийся до самой Индии в пресной воде, и fandulus orthonotus (Cyprinodon orthonotum Ptrs.), живущий в источниках Занзибарских и попадавшийся около берегов до Килимана и на Сешельских островах. Эта последняя рыба имеет в длину только от двух до четырех дюймов и замечательна в особенности тем, что Плэйфэйр в числе нескольких сот рассмотренных им экземпляров на Занзибаре не нашел ни одной самки, а на Сешельских островах ни одного самца.

Класс амфибий имеет на нашем острове чрезвычайно малое число представителей. При этом должно заметить, что на этих животных доселе не обращали должного внимания. Мы имеем только две породы лягушек, найденные нами на Занзибаре. Обе они живут в небольших прудах и болотах, иногда в большом числе, но не так бросаются в глаза, как их немецкие собратья; по крайней мере мы не помним таких концертов, какие дают наши обыкновенные лягушки.

Гораздо чаще встречаются на Занзибаре пресмыкающиеся. Здесь много рассказывают о змеях и ходят страшные анекдоты о ядовитых видах этого семейства. Но еще сомнительно, действительно ли находили на самом острове [63] ядовитых змей: ибо то пресмыкающееся, которое считается особенно опасным, именно Киумабуци, вовсе даже и не змея, а ящерица. Туземцы различают большую змею, зеленую змею и белую змею с красною спиною, но боятся только вышеупомянутой, совершенно безвредной, Киумабуци. Ящерицы здесь многочисленны и их можно найти везде, так как некоторые породы их живут даже внутри города, а часто и в самых домах. Именно, здесь, как во дворце султана, так и в хижине негра, встречается внушающая всем невеждам отвращение Гекко. Но об этой столь некрасивой и вместе с тем столь привлекательной ящерице мы поговорим ниже.

Чужестранец прежде всего знакомится с большим вараном, который всюду встречается на острове и вдоль всего берега и обыкновенно считается сходным с нильским вараном но на саном деле отличается от него своим образом жизни. По исследованиям Петерса, он отличается от нильского варана не только более ярким цветом, но и тем еще, что у него чешуя на затылке несколько крупнее, чем на спине, тогда как у нильского — наоборот. Следовательно старик Шпарманн, ознакомивший ученый мир с этим животным под особым именем капского варана (varanus capensis), был совершенно прав.

Жизнь этих чешуйчатых ящериц на воле мало известна, потому что они, вследствие частых преследований со стороны туземцев, при приближении человека быстро убегают и скрываются в свое убежище, в какую-нибудь нору под корнем старого дерева или в почти недоступную чащу. Высоко подняв голову и быстро передвигая ноги, они так быстро бегут, извиваясь всем телом, что их едва можно догнать. Единственная польза, приносимая этою ящерицею, состоит в том, что ее продают за несколько мелких монет морякам или живущим в Занзибаре европейцам.

Ливингстон рассказывает о больших легуанах, мясо которых высоко ценится туземцами южной Африки, а Швейнфурт узнал, что жители Галабата усердно преследуют этих животных, и, поймав их, убивают, снимают с них кожу, жарят мясо на угольях и едят как лакомое блюдо. В Занзибаре, напротив, магометане считают их более или менее нечистыми животными и никогда не стараются ловить их для употребления на кухне. Даже необращенные негры высказывают большое отвращение, когда им смеются, что они ели чешуйчатых ящериц. Мы сами видели пример этого. Во время второго путешествия в Джаггу, в Аруме, первом селении в стране Вамазаи, Коралли, слуга Декена, убил дробью самку такого. Животное было беременно и у него в брюхе было около двадцати белых яичек величиною с куриное, продолговатых, с мягкою скорлупою, которые мы выпустили и сварили с солью и маслом. Как во всех вообще яйцах пресмыкающихся, и в этих яйцах белок не свернулся при варении, но вкус нашей яичницы нисколько не пострадал от этого. Остатки я предложил носильщикам, желая приправить этим их простое кушанье из бобов, но ни один из них не хотел съесть хотя один кусок. Даже вовсе не разборчивые Ваника, употребляющие в пищу вонючее мясо хищных птиц, не пренебрегающие зловонным мясом коршуна, полусгнившими [64] пищевыми остатками из бычачьих кишок и свернувшеюся кровью, даже эти Ваника, которых магометане-суахелийцы называют свиньями, с отвращением отнеслись к этому чистому кушанью. Так велика и здесь сила предрассудка, что преодолевает даже голод и алчность.

Пойманных ящериц привозят в город особенным образом связанными: их плотно привязывают во весь их рост к палке, так что свободными остается только хвост и голова. Такая предусмотрительность здесь весьма основательна, потому что варан не только шипит как змея, когда к нему подходят, но и сильно кусается. Впрочем беспрерывное высовывание и обратное втягивание длинного раздвоенного языка, напоминающее манеру змей, не пугает туземцев, которые очень хорошо знают, что не острые кончики языка, а усаженные зубами челюсти и снабженные большими когтями пальцы составляют оружие животного. Но, хотя туземец достаточно знает варана, однако никогда не входит с ним в дружелюбные отношения, и ни один из них не займется его приручением, как делают это египетские заклинатели змей, — чтобы употреблять их для разных фокусов, или, по крайней мере, показывать их охочей до зрелищ толпе.

Черепах здесь кажется совсем нет; по крайней мере о слоновой черепахе, встречающейся на других островах восточной Африки, нельзя здесь сказать ничего.

Более всякого другого класса животных заметны здесь птицы. Правда, количество видов, живущих на самом острове, кажется не особенно велико; но некоторые породы птиц постоянно залетают сюда с соседнего материка, и многие из них поселяются тут на долгое время. В особенности берега всегда значительно оживлены, и некоторые места их иногда кишат болотными птицами, возбуждающими охотничьи стремления европейцев. Внутри острова также нет недостатка в дичи; но ни один из туземцев не занимается охотою, и только кое-когда тот или другой из европейцев решится с охотничьим ружьем на плече обойти часть острова. Всего чаще впрочем охотятся на морском берегу на зуйков, песочников и турухтанов, которых, в буквальном смысле слова, кидают в горшок. При такой небрежности туземцев понятно, что мы не имеем точных сведений и о птицах острова. Правда, Кук усердно занимался и собиранием птиц, но они были также отосланы в Бостонский музей и таким образом положительно отняты у науки, так как мы, как уже выше замечено, едва ли можем надеяться в непродолжительном времени что-либо узнать о собранных там сокровищах. К счастию, Кук нашел ревностного преемника в Кирке, который несколько лет был спутником Ливингстона, а теперь состоит врачом при британском консульстве в Занзибаре. Он был настолько благоразумен, что всех убитых птиц послал в Бременский музей, начальник которого, г. Партлауб, считается отличным знатоком африканских птиц и приобрел себе прекрасного сотрудника в лице Финша; этим господам мы обязаны систематическим обзором всех птиц, встреченных и убитых до сего времени на Занзибаре и вообще в восточной Африке; этот обзор будет [65] помещен в научной части нашей книги, а здесь мы удовольствуемся кратким описанием занзибарских птиц.

Порядок хищных птиц, как и следует ожидать, имеет здесь небольшое число представителей. На острове чрезвычайно редко можно встретить одного из больших коршунов, так как на возделанном, густо населенном, острове мало места для скота, а потону и мало добычи для коршунов. Даже столь частый во всей Африке Neophron percnopterus L. питающийся на севере Африки главным образом человеческими испражнениями и положительно осаждающий, так сказать, обитателей Чартума, даже и тот редко встречается на острове. Какова причина отсутствия этого коршуна на острове, определить трудно, так как было бы слишком смело утверждать, что занзибарские негры опрятнее других африканцев, а потому нельзя и сказать, что человек здесь представляет мало работы этой истребляющей нечистоты птице. Впрочем очень может быть, что обыкновение негров удовлетворять своим естественным потребностям на берегу, регулярно омываемом приливом, много способствует уменьшению добычи этого коршуна.

Чаще, хотя и не в большом количестве, встречается здесь распространенный в большей части Африки и южной Азии Milcus parasiticus (коршун паразит), птица, которую все африканцы называют бессовестным попрошайкой. Но об нем мы поговорим после, так как он в других местах области наших путешествий встречается гораздо чаще, чем на Занзибаре.

Посещая плантации, лежащие внутри острова, замечаешь в высшей степени прекрасного члена этого семейства, именно стервятника, как назвал его Брем (Elanos melanopterus Daud.), эту хищную птицу, распространенную по всей Африке и большей части Азин, которая селится всего охотнее в садах или похожих на сады плантациях плодовых дерев и обращает на себя внимание даже неспециалиста тем, что отличается как своею безвредною вкрадчивостью, так и своим странным полетом. Когда он сидит на дереве, то позволяет наблюдателю подойти к нему на несколько шагов, и, пользуясь всеобщим покровительством, не улетает и в этом случае, а с доверчивым любопытством устремляет свои красные глаза на стоящего внизу человека, как будто бы видя в нем лучшего своего друга. Наконец поднявшись с места, он улетает, странно паря и скользя и высоко подняв к верху оконечности своих крыльев. Каждое из его движений, каждый взмах крыла мил и нежен, как и его цвета, в которых преобладают ослепительно белый и нежный пепельно-серый цвет. Он оказывает большие услуги усердным истреблением мышей и других млекопитающих, и хотя суахелийцы не особенно ценят эту его деятельность, но все же его берегут и позволяют ему вить свое гнездо на вершинах гвоздичных и померанцевых дерев. Других пород соколов здесь мало; но кто умеет искать, тот непременно найдет и здесь самого красивого из всех красного сокола (Falco ruficollis Sws.). Это поистине прекрасная птица кажется встречается в Африке везде, где растет дулебовая пальма. На широких веерообразных листьях этого величественного дерева расположено его гнездо, [66] нередко около самого гнезда голубя, с которым этом хищный сосед живет весьма дружно; он постоянно возвращается к вершине пальмы, как будто бы юность, прожитая им на высоте этого гордого дерева оставила в нем неизгладимое впечатление. Путешественник, хорошо обзнакомившийся с этою птицею, наконец не может представить ее себе без этой пальмы.

За исключением небольшого, всюду встречающегося Athene spec.?, который селится в вертикальных стенах скал или в дуплах дерев, но еще до захождения солнца попадается вне этого своего убежища, — птицы из породы сов здесь редки, хотя можно предполагать, что семейство ночных хищников имеет здесь многочисленных представителей.

Воробьиные встречаются и на Занзибаре. В домах водятся своего рода ласточки; к какому виду этого семейства они принадлежат, мы, к сожалению, не можем сказать, — а около одиноко стоящих пальм вьются стаи маленьких стрижей (Cypselus parvus Licht.), которые, по наблюдениям Брема, прикрепляют слюною свое гнездо, составленное из волокон хлопчатника, к выемкам листьев. Вероятно на острове встречается какая-либо порода южноафриканских козодоев (Caprimulgus), но мы, на сколько помнится, ни разу не видали их.

Порядок певчих птиц здесь довольно многочислен. На полях мтамы часто представляется прекрасное зрелище. В то время, когда толстые стебли этого злака стоят еще в полном соку и только еще покрылись кистями цветов, на них вдруг появляется маленькая, красивая птичка, ярко-красного и черного цвета, оглашающая воздух, с своего высокого седалища, хотя весьма простым, но необыкновенно веселым чириканьем, и потом исчезающая внизу в чаще зелени. Обратив внимание на такое поле, заметишь, что почти каждую минуту там появляются и исчезают в разных местах подобные птички, а иногда даже большая часть поля украшается ими. Эти птички (Euplectes flammiceps Sws.) принадлежат к числу зябликов в обширном смысле, и к числу ткачей в тесном смысле, и сродни живущим в средней Африке огненным зябликам, которых можно покупать живыми у каждого порядочного торговца животными в Европе. Родственные им настоящие ткачи, в особенности один вид их (Hyphatornis aureoflavus Sm.), избегают поля и селятся в лесу, — всего чаще на отдельно стоящих деревьях на его опушке, уже издали обнаруживая свое присутствие похожими на бутылку гнездами, которые они дюжинами прицепляют к одному и тому же дереву. Кроме того, всюду встречаются маленькие зяблики, принадлежащие к семейству Amadinae, в особенности Amadina fasciata Gml., маленькая сорока (Spermestes cucullata Sws.) и Spermestes fringilloides Lafresn. Есть также и воробей (Passer diffusus Sm.). Некоторые из этих зябликов поют очень дурно; гораздо лучше их поют: маленький дрозд (Ixos nigricans Vieill.), напоминающий наших дроздов, и медососка (Nectarinia gutturalis L.), которой пение так же прекрасно, как и ее роскошные перья, блистающие самыми яркими металлическими красками, изящество ее движений и ее невинный образ жизни. Многие породы Gryoscopus affinis Gray, [67] orientalis Gray, sublacteus Сass. оглашают, кроме того, леса своим пением, и некоторые из них издают весьма странные звуки.

Из порядка лазящих птиц мы должны упомянуть прежде всего о попугае (Phaeocephalus fuscicapillus Verr.), который встречается на острове, но которого нам ни разу не удалось видеть; кроме того, мы должны упомянуть о золотистой кукушке (Chrysococcyx cupreus Bodd.), встречающейся в различных плантациях, и о странной шпористой кукушке (Centropus senegalensis L.), которая водится главным образом в низких кустарниках, не обращая внимания на то, окружены ли эти кустарники жилищами человека, или же находятся вдали от них, потому именно, что она нисколько не боится туземцев, а напротив смело навязывается к ним в соседство. На острове есть также и дятлы, так как здесь есть деревья, составляющие их любимое убежище. До сих пор, правда, на Занзибаре нашли только один вид дятла (Dendrobates Hartlaubi Malh.); но по всей вероятности тут есть и другие маленькие южноафриканские дятлы.

Очень часто встречаются здесь разные породы диких голубей. Из них Treron Delalandei Bp. живет стадами на густых вершинах дерев; два разные вида горлиц (Turtur semitorquatus Kupp. и Т. alviventris Gray) водятся во всех лесных порослях и кустарниках, а красивые, отличающиеся своим быстрым красивым полетом и часто приручаемые голуби-попугаи (Oena capensis) водятся в лесах, садах и кустах, а иногда и среди города.

Курами остров беден, но и они все-таки встречаются здесь. Самое видное место между ними принадлежит по справедливости хохлатой цесарке, (Numida Pucherani), которая по Гартлаубу, составляет особую породу. Очень может быть, что она была занесена сюда с соседнего материка и одичала здесь, и может быть также, что она принадлежит к числу исконных птиц острова; во всяком случае она теперь нередко встречается в известных местах острова и особенно оживляет своим присутствием низкие кустарники. Великолепная цесарка, (Acryllium vulturinum Gray), самый видный член семейства куриных и одна из красивейших кур вообще, совсем не встречается на острове, так как она, как известно, водится только на весьма незначительной полосе восточного берега между 2 и 4° южной широты, но иногда попадает и на Занзибар с кораблями, плывущими от Ламу. На этом пути Декен приобрел второй из привозившихся когда-либо в Европу экземпляр этой птицы и счастливо доставил ее живьем в Германию. Франколиновая курица, названная Гартлаубом в честь ревностного Кирка, — francolinus Kirki Hartl., хотя и не исключительно свойственна острову, но главным образом водится на нем и составляет любимую дичь тех европейцев, которые простирают свои охотничьи походы до глубины острова.

В порядке болотных или голенастых птиц мы встречаем не мало хороших знакомых. Что всюду водящаяся камнешарка (Strepsilas interpres L.) попадается и здесь, это нисколько не удивляет того, кто знает, что он живет буквально во всех частях земли и что он, как прекрасно выразился [68] Гартлауб, знает все пять частей света, полярные круги и экватор и может быть вполне назван «космополитом»; но удивительно, что здесь на берегу попадаются также тулег ( Squatarola helvetica L.) и маленький зуек (Charadrius hiaticula Bchst.). Точно тоже можно сказать и о галстушнике. Actitis hipoleucus L. заявляет и здесь, как можно было ожидать, свой космополитизм; кроме него встречаются и многие другие однородные виды, как напр. лозник (Totanus glottis L.), красный лозник (Limosa rufa Bchst.), среди куликов Numenius phaeopus L. и другие. Из больших голенастых птиц особенно замечательны некоторые цапли, преимущественно Ardea gularis Bosk., sive schistacea Ehrbg., птица, принадлежащая главным образом морю и весьма значительными стадами занимающаяся довлею рыбы на мелких местах часто около самого города. Реже попадается красивая Агdeola bubulcus Sav., вероятно потому, что остров слишком беден ее любимейшими сотоварищами — большими млекопитающими животными; еще реже встречается живущая в укрытых местах Ardeola comata Pall, и малорослая цапля (Ardeola pusilla Viell.), хотя обе эти цапли вероятно живут в значительном количестве в густом кустарнике по морскому берегу.

Плавающих птиц здесь замечается мало, за исключением морских ласточек и часто встречающейся на всем Великом океане чайки (Larus pomare Bruch?). Как на странное явление, мы должны указать на то, что фламинго, по единогласному уверению всех европейцев, составляют редкость около Занзибара, хотя кругом острова в море есть много мелких мест, которые любят эти странно сформированные голенастые лебеди.

Собственно морских птиц, которые в Великом океане встречаются в большом количестве, — здесь можно встретить только во время продолжительного морского плавания или, по меньшей мере, при больших поездках на море, так как эти беспокойные птицы при своих беспрестанных перелетах весьма редко залетают к самому острову.

О млекопитающих животных можно узнать гораздо более через туземцев, чем собственным опытом; но сведения, сообщаемые Суахелийцами, так недостаточны и сбивчивы, что и относительно этих животных многое остается еще неизвестным. Правда, некоторые из них попадаются на глаза почти каждому европейцу, потому что их часто ловят и привозят в город для продажи. Это можно в особенности сказать об обезьяне и полуобезьяне Занзибара, исключительно ему свойственном и заслуживающем подробного описания животном. Яблонский утверждает, что на острове живут две различные морские кошки, но мы получили верные сведения только об одной из них (Cercopithecus griseoviridis?). Местопребыванием этой обезьяны, которую Суахелийцы называют кима, — служат негодные к возделыванию частые кустарники внутри острова, из которых она совершает правильные хищнические набеги на соседние плантации, в особенности на те, где возделываются любимые ею манго, бананы и гуявы. При роскошной растительности и богатстве плодов, которыми так отличается Занзибар, причиняемый обезьянами вред, не принимается [69] особенно во внимание и потому они пользуются со стороны Суахелийцев такою терпимостью, какой в других странах им не встретить. На Занзибаре не услышишь тех проклятий обезьянам, которые на каждом шагу слышатся в других местах; когда Суахелиец говорит об обезьяне, то он выставляет на вид только смешную ее сторону, не упоминая об ее предерзостях. Пойманные в юном возрасте морские кошки часто содержатся туземцами в неволе, но скоро надоедают им и попадают от них морякам, которые отвозят их в Европу.

Полуобезьяна Занзибара, — Галаго, составляет, по Кокерелю, особый вид, Otolemur agisymbanus, и даже является, по его мнению, представительницею особого рода; но она так мало отличается от своих родичей, что ее можно, не погрешая против научности, отнести к одной с ними группе. Ее отличительные признаки гораздо яснее можно видеть на нашей превосходной картине, снятой с живого животного Циммерманом, чем из словесного описания, и потому мы не будем здесь более говорить об ней. Нам думается, что гораздо важнее представить здесь описание образа жизни этого животного, как ни мало знаем мы в настоящее время об его жизни на воле 6.

Многие естествоиспытатели относят полуобезьян, а с тем вместе и галаго, к одному порядку с обезьянами; но точные наблюдения над этими животными и над их образом жизни положительнейшим образом опровергают это мнение. Полуобезьяны, строго говоря, имеют только весьма поверхностное сходство с обезьянами. Все члены этой группы, которую мы совершенно в праве назвать порядком, суть животные ночные, хотя некоторые из них резвятся и при солнечном свете. К галаго это не относится: они суть животные ночные в собственном смысле слова; для них солнцем служит луна, и одна половина дня исчезает для них бесследно; в эту половину дня они спят, крепче чем сони, свернувшись в каком-нибудь уголке, а если им не позволяют спрятаться в такой темный уголок, то стараются по крайней мере защитить свою голову от ненавистного им солнечного света, а уши — от всякого доносящегося до них шума. Если какой-нибудь неприятель насильно пробудит их от глубокого сна, то они сначала сидят неподвижно, как оцепенелые, а потом мало по малу приходят в себя и начинают обороняться. Совершенно иначе ведут себя эти животные после солнечного захода. Как скоро наступят сумерки, галаго пробуждается, вероятно почувствовав вечернюю прохладу, откидывает назад свой хвост, который доселе был у него свернут на голове, открывает глаза и распускает уши, бывшие свернутыми в слуховом канале, чистится и облизывается, выходит из своего убежища и начинает свою, в полном смысле слова, хищническую деятельность, в которой ненасытная кровожадность соединяется с необыкновенною у столь высоко стоящих животных страстью к убийству. Горе теперь дремлющей птичке, горе детенышам в гнезде, хотя бы их и защищала верная мать; горе слабому млекопитающему, если на него упадет сверкающий в темноте взор галаго! Один скачок, — и жертва, схваченная ловкою рукою с длинными пальцами, умирает с прокушенным [70] черепом. Дальнозоркий как рысь, одаренный тонким слухом как летучая мышь и тонким чутьем как лисица, хотя не особенно смышленый, но хитрый, соединяющий в себе ловкость обезьяны с проворством сони, — галаго представляется поистине ужасным врагом для маленьких животных, и этим, в особенности же своею столь сильною страстью к хищничеству, существенно отличается от прочих животных, принадлежащих к одному с ними порядку.

Мы изложили здесь почти все, что доселе известно о свободной жизни галаго; более подробные сведения сообщить не легко, так как наблюдать за деятельностью и жизнью этих животных в ночное время весьма трудно и даже почти невозможно. Так напр. мы не имеем точных сведений о времени и способе воспроизведения, и можем сказать на этот счет только одно, что галаго, как и почти все прочие четырерукие животные, производят на свет только одного детеныша. На Занзибаре нередко пойманная самка галаго с этим одним детенышем выставляется на продажу. Детеныш, как и у всех обезьян, полуобезьян и летучих мышей, висит у груди и у брюха матери, крепко вцепившись четырьмя своими руками в курчавую ее шерсть, — так крепко, что его можно как угодно тормошить и поворачивать, и он не отвалится от матери.

Не смотря на свою жадность до теплой крови высших позвоночных животных, галаго или комба (как называют его суахелийцы) не прочь и от более сладких вещей, и умеет добывать себе лакомства так ловко, как делают это только обезьяны и некоторые грызуны. Живущие во внутренней Африке виды этого семейства, по рассказам Брема, с большим трудом ловятся жителями Судана таким образом: эти проворные люди влезают на деревья, на которых заметили одно из спящих животных, и трясут сучья, на которые убегают галаго, так сильно, что испуганное животное крепко уцепится за сучок и даст себя схватить. На Занзибаре комбу ловят более простым способом, даже не давая себе труда охотиться за нею: ее страсть к лакомству губит ее. Когда вышеописанным образом добывается пальмовое вино; галаго нередко является, как непрошенный гость, на привлекательную для него пирушку, лакает сладкий напиток и опьяневает. Ибо чудная жидкость, вытекающая из пальмы, не только сладка, но и хмельна, и притом тем более, чем долее она была в соприкосновении с воздухом; жадное животное теряет сознание, сваливается с дерева на землю и лежит тут, одуренное спиртуозным напитком. Здесь утром находит его негр, посланный за тем, чтобы принести натекшее пальмовое вино, поднимает неподвижное животное с земли, сажает его в простую клетку или связывает его веревкою, приносит в город и предлагает охочему до таких животных Вазунгу (европейцу) купить его.

Дитя лесов приходит в немалое удивление, когда, проснувшись, увидит себя в клетке, или связанным и заключенным в тесное пространство. Оно не выказывает ни малейшей признательности за ласковый уход за ним, а напротив выказывает сильное недовольство и злость; его слабый мозг не может скоро привыкнуть к перемене обстоятельств. За любовь оно платит ненавистью, поступает, как будто бы действуя сознательно, — как раз [71] противоположно тому, что имел в виду его хозяин, отворачивается от пищи и питья и поворачивается только для того, чтобы со злостью оскалить свои зубы.

С неудовольствием решается тогда европеец, незнакомый с нравами и привычками комбы, предоставить непокорное животное самому себе, устроивши ему наперед в клетке удобную постель и надеясь может быть, что сон и спокойствие несколько укротят пленника и заставят его забыть свою злобу. Встав утром, он с немалым удивлением видит, что дверь удобно устроенной клетки отворена, постель пуста, а беглец лежит свернувшись в домике, устроенном прежде для находившихся тут двух птичек. Он сразу не может догадаться, что побудило комбу убежать из своего просторного и удобного жилья, с трудом пробраться по гладкой стене, влезть в узкую, неудобную клетку, освободив прежних ее обитателей. Но, осмотрев все углы комнаты и не найдя ни одной красивой птички, он начинает смутно предугадывать истину. Поспешно снимает он со стены клетку с комбою и видит, что на полу ее лежат некоторые остатки прекрасных певчих птичек. Разозлившись, он схватывает хищника, чтобы наказать его; но комба, не имея никакого сознания своей вины, сильно кусает его руку и этим обнаруживает своему хозяину новую еще для него сторону своего характера.

Но галаго — животное весьма привлекательное, и потому гнев любителя животных не может быть продолжителен. Певчие птицы погибли, но за то добыта комба, которая мало по малу дружится с своим благодетелем. Как любительница одуряющих напитков, она избегает воды, даже в том случае, когда ей долгое время не дают ничего пить, желая преодолеть ее упрямство. Поданная ей наконец чашка шербета слишком привлекательна для нее и она до капли вылизывает ее, обнаруживая свое удовольствие звуками, напоминающими мурлыканье кошки, и, как бы в благодарность, облизывает намоченный сладкою жидкостью палец хозяина. Раз преодолев ее строптивость, ее уже не трудно совершенно приручить. Вскоре она начинает есть белый хлеб, размоченный в молоке, потом начинает находить вкус в чае и кофе с сахаром, и наконец до того привыкает к этим напиткам, что каждый раз с нетерпением ждет времени, когда будут пить чай. Относительно твердой пищи она остается более верною своим старым привычкам. Мясо во всяком случае составляет ее любимую пищу, хотя при этом она ест и плод манго, и бананы и другие плоды. Но это делает она может быть потому, что сладкий плод скорее представляется ей сгустившимся напитком, чем пищею. Главную ее пищу составляет мясо различных позвоночных животных, а в особенности насекомых, и только после долгого пребывания в неволе она решается есть и вареное мясо.

С течением времени она вознаграждает за посвященные ей заботы значительными услугами. Где живет комба, там бывает совсем не видно мышей; если ее держат в комнате или на комнате, то она также весьма усердно преследует надоедливых больших тараканов. Нам эти насекомые кажутся отвратительными, а для комбы служат превосходным лакомством. Завидя [72] таракана, она неслышными шагани приближается к нему, широко растопырив свои пальцы, вдруг схватывает его, мгновенно раздавливает свою добычу и сейчас же с наслаждением причмокивая, кладет ее в рот. С удовольствием вспоминаем мы о наблюдениях, деланных нами во время скучного морского путешествия. Множество тараканов, которые развелись на нашем корабле, заставляло нас по временам осматривать наши чемоданы с платьем. Вонь, издаваемая этими паразитами во время открывания чемоданов, привлекала нашего ручного галаго. Не смотря на неудобную для него дневную пору, он с величайшею внимательностью осматривал содержимое чемодана и вскоре доказал нам, что понимает, в чем дело, усердно принявшись истреблять бесчисленных тараканов. С изумительною ловкостью бросался он то туда, то сюда, схватывая то большого таракана, то его личинку, и в то время, как он одною рукою клал в рот пойманное насекомое, — другою рукою уже ловил новую дичь. Таким образом он искал и ловил до тех пор, пока мы окончили свою работу.

Как следует прирученный галаго гораздо милее и занимательнее обезьяны. Нарушение дневного его сна, разумеется, весьма неприятно действует даже на самого смирного; но вечером, когда он сделается совершенно бодрым, он обнаруживает сильную привязанность к своему господину, хотя и уступает еще в этом отношении сродной с ним маки. Но он охотно позволяет брать и ласкать его и вовсе уже не помышляет о том, чтобы употребить тут в дело свои острые зубы. С подобными себе он обходится с самого начала прекрасно, и привыкает даже к другим домашним животным. Когда он приучится есть различную пищу, его не трудно перевезти в Европу. В последнее время это удавалось несколько раз и эти полуобезьяны оставались живы, при тщательном уходе, по нескольку лет, но, на сколько нам известно, не производили уже детей.

Летучие мыши, особенно подковоносы, нередки на Занзибаре; но как велико число встречающихся там видов, это до сих пор не решено. Нам кажется весьма вероятным, что виды, встречающиеся на материке, водятся и на острове, так как доказано, что они совершают гораздо большие перелеты; но основательность этого предположения пока не доказана еще научными наблюдениями. Мы сознаемся, что не можем перечислить всех видов, постоянно живущих на Занзибаре.

Несмотря на незначительную величину острова, здесь живут многие хищные животные; некоторые из них причиняют столько же вреда, как наша рысь и другие однородные с нею животные, и потому туземцы чрезмерно боятся их. Живущие на Занзибаре французы называют пантерою, немцы — тигром-кошкою, а суахелийцы — чуею длинноногую пеструю дикую кошку (felis serval Schreb.) величиною с рысь, весьма сильную, встречающуюся, как известно, по всей Африке. Это хищное животное живет главным образом в частых кустарниках внутри острова и в восточной его части, но не редко совершает оттуда набеги на возделанные и гуще населенные местности, осторожно избегая человека и нападая на стада небольших животных, в особенности на коз. [73]

Они также иногда попадаются в калканы, устройства коих мы не знаем, и их привозят в город в надежде получить несколько денег за безопасного теперь хищника. Даже султан покупает иногда себе чую и кормит ее, так как у знатных людей в Занзибаре есть обычай выставлять на показ больших кошек, как эмблему могущества и господства. Не смотря на это, не трудно выпросить у султана в подарок такое животное, так как по арабскому обычаю почти невозможно отказать в просьбе, которая может быть исполнена. Вскормленные детеныши сервала бывают; как и все дикие кошки, весьма ручны, разумеется если только с ними как следует обходиться; пойманные же взрослыми они остаются совершенно неукротимыми, бешено скачут в клетке, фыркают и шипят, завидя человека и во всякое время готовы, как только представится случай, хорошенько хватить его.

Мы слышали, что в Занзибаре водятся и дикие собаки, но полагаем, что под этим именем там разумеют не шакалов восточной Африки, а просто одичавших домашних собак, о которых мы кое-что сообщим ниже. Правда, гамбургские корабли привозили в Европу живыми из Занзибара некоторые породы шакалов и между прочими весьма редкую еще во всех коллекциях породу Canis adultus Sundev.; но еще вопрос, — не были ли они может быть пойманы на близ лежащем материке. Гиен на острове вовсе нет.

Более точные сведения имеем мы о кошках, овладевающих добычею посредством хитрости. На Занзибаре водится несколько пород их: цибеты, виверры и мангусты. К числу первых относится прежде всего пахучая виверра (Viverra civetta Buff.), называемая у суахелийцев Нгауа; о значении этого животного у нас едва ли имеют верное понятие, так как взрослые экземпляры его имеются только в немногих коллекциях. Они, не смотря на свою приземистость, значительно больше нашей лисицы, и едва ли уступают ей в хищности и кровожадности. Вообще это ловкое и проворное животное питается амфибиями, птицами и лесными млекопитающими; но нередко делает, подобно кунице, набеги на птичники и производит ужасные опустошения между курами. Как и все другие однородные с нею животные, она употребляет, помимо животной, и растительную пищу, в особенности разного рода плоды; но суахелийцы почти не обращают внимания на вред, который она причиняет им этим. Иногда цибета попадает в расставленный для нее или для сервала капкан, и тогда ее, связавши, приносят в город и там продают. Животные, пойманные взрослыми, сначала мечутся как бешеные, при приближении незнакомого им существа приходят в самую неистовую ярость, выражая этим может быть ужас, в который их привело новое для них положение, — и при этом выказывают такую силу, проворство и живость, которые приводят в изумление еще более, чем их неукротимая дикость. Каждый мускул их тела, кажется, напряжен, каждый член приведен в движение — с целью освободиться из заточения. Животное делает такие прыжки, которых едва ли можно было бы ожидать даже от столь ловкого существа; оно обегает буквально все части клетки, так как оно всползает и на ее стенки и даже на крышку, [74] делая оттуда новые скачки. При том глаза ее сверкают, уши движутся взад и вперед, нос часто вертится, обнюхивая во все стороны, зубы щелкают, шерсть ощетинивается, так что животное походит на метлу; при этом оно попеременно ворчит и рычит и издает запах цибета, так что вблизи его едва можно стоять, и весь дом, в буквальном смысле слова, наполняется и заражается этим запахом. Ибо как ни приятен запах цибета, но его можно выносить только в самых небольших количествах, а через меру распространенный, он, как и всякий другой запах, делается невыносимым. Этот цибет именно принадлежит к такой породе, которую держат в клетках для добывания цибетового мускуса; впрочем в Занзибаре этому очень драгоценному веществу кажется не придают никакой цены, или же не знают простого способа ухода за животными и способа добывания этого выделения его заднепроходных желез.

Маленький и красивый родич цибета, циветта (Viverra genetta L.), которую суахелийцы называют фунго, также живет на острове, но ведет свою жизнь так скрытно, что почти не замечаешь ее присутствия. Ее деятельность начинается только с наступлением ночи и направляется преимущественно на маленьких позвоночных животных, и потому она скорее полезна, чем вредна для человека. Если она попадает в капкан, то подвергается одинаковой участи со всеми попадающими в руки суахелийцев животными.

Еще чаще цибета и виверры бывают случаи купить зебрамангуста (Herpestes fasciatus Desm.). Это животное, называемое гучиро по издаваемым им особенным звукам, ведет совершенно такой же образ жизни, как и его родич, египетский ихневмон, т. е. крадет яйца кур и грабит гнезда домашних птиц. В неволе гучиро скоро делается ручным, без всякого стеснения ест предложенные ему яйца, хватая их передними ногами, разбивая потом об какое-нибудь твердое тело и с наслаждением выпивая их содержимое. За его смешную подвижность его часто держат в неволе, но только на открытом воздухе на огороженных дворах, так как в комнате его держать нельзя по причине издаваемого им запаха мускуса.

Близко к нему подходит Чече, вероятно также из породы мангустов, но отличающийся ровным бурым цветом и гораздо меньшею величиною. До сих пор еще не удавалось привезти его живым в Европу, и, к сожалению, не было также составлено на месте подробного его описания, а потому определить характер этого животного невозможно. Мы заметим еще, что название чече встречается и на эфиопском языке, и именно в Габеше этим именем называют похожее на куницу животное, полосатого хорька (Khabdogale mustelina Wagn.); но к нему вовсе не подходит описание чече, живущего на Занзибаре.

Из порядка грызунов мы знаем только немного видов, которые встречаются на нашем острове. Всех более бросается в глаза (Cricetomys Garabianus Wath.), грызун, занимающий средину между хомяком и крысою, и, кажется, распространенный по всей средней Африке, так как он встречается одинаково как в Сенегамбии так и в Мозамбике. Животное это принадлежит к семейству мышей, но достигает громадной сравнительно с [75] мышем величины; длина его тела равняется 12-6 дюймам, и такова же почти длина его хвоста. Подобию другим мышам, он живет как в домах, так и на открытом воздухе, — здесь в глубоких, им самим выкопанных норах, там в разных уголках, как крыса, и, как все другие мыши, внушает чрезвычайное отвращение человеку, в жилище которых он проник. Европейские купцы на Занзибаре считают это животное, которое суахелийцы называют буку, одним из вреднейших животных острова, и с своей точки зрения они правы, потому что никакое другое живущее на воле животное не причиняет им столько хлопот, как этот грызун. Его любимое местопребывание составляют большие амбары, которые, как известно, дают убежище всем домашним мышам. Здесь он селится в какой-нибудь норе, часто расширяет ее и оттуда делает вылазки на тюки с товарами. Никакая покрышка не устоит против их крепких зубов: они прогрызают доски ящиков так же легко, как рогожи и мешки. Но они не довольствуются нападением на съедобные предметы, а направляют свою воровскую деятельность и на самые товары, которые для них совсем не пригодны: так напр. они часто уносят в свои норы по нескольку фунтов копала, который конечно они не едят. Но всего хуже то, что с этим большим и способным к обороне животным никак нельзя справиться. Кошки, умеющие держать в страхе других мышей, оказываются негодными по отношению к нему, так как в случае борьбы с ним она во всяком случае остается побежденною; капканы и отравы помогают, как и всегда, только сначала и то очень немного, и потому остается только одно средство — законопатить ходы битым стеклом и тем хотя на короткое время загородить дорогу назойливому существу. К сожалению, мы не можем сообщить ничего определенного об образе жизни этого животного, но он, как кажется, в сущности сходен с образом жизни нашей домашней крысы.

На Занзибаре живет не один только этот вид; еще прежде его здесь водилась кровельная крыса (Mus alexandrinus Feoffr.), а кораблями завезена в последнее время переселяющаяся крыса (Mus decumanus Pall.). Та и другая грабят и уничтожают всевозможные припасы, прогрызают ящики и короба. На Занзибаре же еще одно обстоятельство делает крыс иногда чистою язвою, и не только вредными, но даже опасными животными. Они, мучимые голодом, перебегают по карнизам от одного строения к другому, и, пользуясь каждым отверстием, проникают во внутрь жилищ, производят здесь ночью невыносимый шум, прогрызают своими острыми зубами шкафы из самого крепкого дерева, пожирают все съедобное, что только им попадается, находят доступ и в тщательно затворенные спальни, и, если спящий пробудится от производимого ими шума и зажжет свечу, то они опрокидывают лампы и другую посуду, и нападают даже на спящего человека, т. е. начинают грызть ему пальцы. Этот факт положительно верен, потому что мы сами не раз удостоверялись утром по боли в пальцах, что они грызли нас. С этими крысами человек также никак не может справиться.

В частых кустарниках острова встречаются, хотя и не часто, зайцы, — [76] какой породы, — не знаем наверное. Впрочем этих животных редко удается видеть, так как за ними нигде не охотятся.

Здесь встречаются также и дикобразы, так как северная оконечность острова носит название Рас Нугви или мыс дикобразов, но об их существовании ничего не известно. Что эти животные нередки на противолежащем материке, — это не подлежит никакому сомнению, так как Занзибарские европейцы неоднократно отправляли в Европу живых дикобразов (Histrix cristata L.).

Маленькие антилопы, о которых мы уже упоминали, живут во всех больших сплошных кустарниках острова, но еще чаще на соседних маленьких густо поросших коралловых островках, которые служат местопребыванием этих малорослых жвачных животных. На сколько доселе известно, на нашей группе островов живут три различные вида этих привлекательных существ мускусовый козлик (Nesotragas moschatus Dub.), распространенный в восточной Африке малорослый Nanotragus pigmaeus Fall., и еще один родственный им вид, доселе с точностью еще неопределенный.

Относительно образа жизни все виды этих малорослых антилоп кажется очень сходны между собою. Они, в противоположность большим членам своего семейства, образующим правильные стада, живут по парно, и только во время течки случается, что две или несколько пар соединяются на короткое время, чтобы дать самцам случай подраться, что они весьма любят. Каждая пара живет в области, занимающей незначительное пространство, и с замечательным упорством держится в этой области, т. е. не переходит по доброй воле через ее границы, и не позволяет проникать в нее другому семейству. Густолистый кустарник среди этой области оно избирает себе собственно жилищем, откуда предпринимает свои набеги. Такой кустарник должен во всех отношениях удовлетворять потребностям животного, так как здесь всегда можно встретить пару животных, которую, если она будет убита, замещает другая пара. Неподалеку от этого кустарника видны, как говорит на основании своих наблюдений Брем, плоские котловины, предназначенные для помета; сами же животные лежат всегда в некотором отдалении от кустарника, может быть потому, что запах, исходящий от их помета, неприятен для этих животных, обладающих топким обонянием.

Днем пара лежит, если ее не трогают, с комфортом пережевывая, на непокрытом травою месте в таком кустарнике; около же захода солнечного она становится деятельнее, и, убедившись глазами и ушами в своей безопасности, выступает, под предводительством самца, чтобы покормиться, тщательно выбирая себе самые нежные и вкусные листья, и обгладывая даже молодые побеги кустов. Тонколистые мимозы они предпочитают всякому другому корму, а злаками почти совсем пренебрегают: попавшие в неволю животные, которым дают в пищу только траву, уже через несколько дней погибают.

Времени течки малорослых антилоп на Занзибаре мы не знаем; нам рассказывают только, что иногда два самца этих красивых животных долго и яростно дерутся между собою. Детенышей самки мечут в феврале, [77] следовательно незадолго до начала периода дождей, и, что замечательно, храбро защищаются, в сопровождении своих родителей, против слабейших врагов. Г. Рюэте, усердно занимавшийся на Занзибаре зоологиею, удержал в неволе несколько малорослых антилоп и получал не раз детенышей от пойманных беременных самок; он заметил, что детенышек почти два месяца сосет грудь, но уже гораздо раньше начинает есть нежные листья. Длина маленького животного равняется при его рождении только 6-7 дюймам, а вышина не с большим четырем дюймам; ноги у них толщиною с карандаш. Но этот карлик с первого дня своей жизни выглядит резвым и смышленым, умеет прекрасно действовать своими нежными членами и восхищает всех своими красивыми глазами. При тщательном уходе за матерью не трудно вырастить маленькую антилопу, но, если детеныша отнять рано от груди, то выкормить его невозможно. Эти животные, с раннего возраста привыкши к обществу человека, вскоре чрезвычайно привязываются к тому, кто ходит за ними, следуют за ним, как хорошо выдрессированные собаки по дому, сопровождают его в прогулках вне дома, с удовольствием принимают ласки своего господина и тем заслуживают любовь со стороны человека, хотя бы он даже был вообще весьма равнодушен к животным.

К сожалению переправка этих нежных животных представляет почти непреодолимые трудности; из десяти животных, посаженных на корабль в Занзибаре, при самых благоприятных обстоятельствах в Европу попадают только три, так как во время путешествия им не могут давать той пищи, которая для них потребна. Если же они благополучно перенесут морское путешествие, то в неволе живут сравнительно легко, так как на суше для них можно находить пищу. Некоторые живут в европейских зверинцах даже по нескольку дет.

Суахелийцы очень мало обращают внимания на этих малорослых антилоп. Их не трудно ловить в искусно расставленные большие сети; но туземцы редко занимаются этим, может быть потому, что султан любит этих красивых животных и ограждает их от преследования. Этому не противоречит то, что он не запрещает европейцам, если хотят поймать себе несколько штук, особенно если дело идет о том, чтобы переслать их в Европу. Офицеры стоящих здесь иногда на якоре военных кораблей иногда затевают охоту за ними, более для того, чтобы испытать свою охотничью ловкость, чем для того, чтобы достать себе дичь, которая вовсе не похожа на наших антилоп, но имеет очень жесткое мясо и отвратительный для нас запах мускуса, не пропадающий даже при жаренье.

Гораздо многочисленнее на острове многокопытные — именно дикие свиньи водящиеся также в частых кустарниках и пустынных местностях внутри острова и отсюда производящие набеги на поля. Причиняемый ими вред заставляет забывать о религиозных предписаниях и побуждает даже равнодушных суахелийцев усердно преследовать их. Что свиньи суть по закону пророка животные нечистые, — это им еще может быть простили; но им не могут [78] простить значительного вреда, наносимого ими имуществу правоверных. Охота за ними производится почти исключительно в светлые лунные ночи, но на старинный манер. Многие суахелийцы, вооруженные рогатинами, отправляются на место охоты, с помощью собак отыскивают свиней, натравливают на них собак и потом подбегают и схватывают их. Такая охота требует храбрости и ловкости, хотя эти свиньи и уступают нашим в величине и силе, потому что щенистое животное, разъярившись, умеет обороняться и ловко употреблять в дело свои порядочные клыки; многие собаки делаются его жертвою и многих суахелийцев ставило оно в опасное положение. До мяса убитых животных правоверные разумеется не дотрагиваются, а бросают его собакам. Перед прибытием Декена европейцы мало принимали участия в этой интересной охоте; но некоторые члены последней экспедиции усердно занялись ею, к удовольствию плантаторов, и им мы обязаны тем, что Петерс мог определить породу этих свиней, Cheropotamus africanus Schreb.

Здесь мы должны еще упомянуть об одном животном, относящемся в этому же порядку, именно о бегемоте. Хотя бедный водою остров Занзибар, как мы уже сказали, отстоит от материка на пять немецких миль, но иногда случается, что оттуда переплывают сюда бегемоты. Живущих на Занзибаре европейцев неоднократно уверяли, что в море видели плавающих бегемотов, и это подтверждали даже образованные моряки; но это уверение подтвердилось еще фактом, исключающим всякую возможность сомнения. Несколько лет тому назад случилось, что один бегемот запутался в рыбачьих сетях, закинутых неподалеку от города, и, к ужасу рыбаков, своими усилиями разорвал ее в клочки. Такой же случай произошел позднее во второй раз. Мы не знаем, нашло ли животное, счастливо избежавшее опасности, снова дорогу на остров, привлекаемое воспоминанием о красивых его полянах, или же то был другой бегемот, решившийся на такую же экскурсию: но несомненно то, что около 1867 года одно из этих прожорливых неуклюжих животных высадилось, к великому ужасу суахелийцев, в бухте около северной оконечности острова и забралось в плантацию одного английского дома. К сожалению, владетелям этой плантации не удалось отмстить чудовищу, которое уже успело удалиться, когда были окончены приготовления к охоте за ним.

В дополнение к этому замечательному посещению острова, столь далеко лежащего от берега, можно упомянуть о том факте, что бегемоты недавно поселились на лежащем на 2° южнее, в таком же расстоянии от берега, острове Мафиа, развелись и значительно расплодились там.

_________________________

Особенные естественные условия острова делают понятным то обстоятельство, что здесь держат сравнительно мало домашних животных. Занзибар — не страна пастбищ, а цветущий сад, и потому там собственно не занимаются скотоводством, а потребность в домашних животных покрывается ввозом с [79] материка Африки, а также из Индии и Гадрамаута; притом же не в привычке населения пользоваться животными, как помощниками человека; здесь считают более выгодным заставлять работать невольников. Поэтому понятно, что количество живущих на Занзибаре домашних животных чрезвычайно мало в сравнении с величиною острова.

Начиная с настоящих друзей дома и домашних работников человека, упомянем прежде всего о кошках и собаках, хотя об тех и о других можем сказать немногое. Первых держат далеко не в таком количестве, как можно бы было ожидать судя по множеству назойливых крыс, потому ли, что суахелийцы, как настоящие мусульмане, не пытаются бороться против неизбежности, или же потому, что эти грызуны развелись еще очень недавно и против них не успели еще принять серьезных мер. Но за то здесь часты собаки, маленькие буро-желтые дворняжки, похожие больше на одичавших домашних животных или на полуручных шакалов, чем на наших верных и смышленых домашних друзей. Уже по их беззвучному лаю можно заключить, что имеешь дело с животным, которое нельзя сравнивать с развитою европейскою собакою. Но в ней все-таки есть два главные качества домашней собаки: чуткость и храбрость. К сожалению, верных охранителей плантаций плохо содержат, т. е. более чем скудно кормят, и потому они ночью регулярно собираются на известные места, на которых чуют падаль и объедки и насыщаются этими отвратительными веществами. Они заходят даже в город и производят там, поспорив за удачно найденную кость, весьма неприятный шум. Горе им, если их завидит мзунгу (европеец): он не посовестится купить себе спокойствие ценою выстрела дробью.

До сих пор европейцы, а особенно путешественники, не делали еще попытки брать к себе в службу туземных собак. А между тем такая попытка принесла бы им большую пользу. Европейские собаки, привозимые с большим трудом и издержками, вырождаются в непривычном для них климате, теряют свою смышленость, делаются ленивыми и негодными и причиняют своему хозяину только хлопоты и неприятности. Мы уже видели, что даже живущие на плантациях собаки чистых пород годны для употребления при больших охотах, а животные, происходящие от помеси с европейскими собаками, отличаются не только храбростью, но и красотою, величиною и силою.

Лошади и ослы, употребительные здесь верховые животные, ввезены сюда: лошади и весьма большие красивые белые маскатские ослы из Омана в южной Аравии, а маленькие серые ослы из лежащей внутри Африки страны Луны (Униамези), откуда произошло и их общеупотребительное название — ослы Униамези. Эти проворные и сильные, не смотря на свой небольшой рост, — животные весьма редко употребляются для ношения тяжестей, — для таковой цеди находят более удобным употреблять человека, которого цена немного выше цены осла.

Если однокопытных животных не часто употребляют для ношения вьюков, то для возки экипажей и тяжестей домашних животных не употребляют [80] вовсе. На острове нет экипажей ни для волов, ни для лошадей; дурное состояние дорог в стране и их узкость в городе делают невозможным употребление таких экипажей, и от магометан нельзя требовать того, чтобы они, для сбережения человеческого труда, устроили дороги и возили по ним большие грузы. Но и в Занзибаре некоторое время существовал один экипаж. Арендатор таможенного дома выписал его из Индии или из Европы и ездил, на расстоянии нескольких сот шагов, по самым широким улицам, — более для возбуждения всеобщего удивления, нежели для того, чтобы пользоваться удобством такого способа передвижения; у него даже не было и лошадей, и он запрягал просто нескольких из своих невольников.

Единственное животное, силы которого употребляются здесь в дело, — есть верблюд, также чужеземец на Занзибаре, куда его привозят из стран, [81] лежащих по ту сторону экватора. Как у нас запрягают в ворот старых слепых лошадей, так там запрягают дромадера и заставляют его по целым часам двигаться в узком кругу, не обращая внимания на строение и свойства животного, которое годно для седла, а не для ярма, и не принимая во внимание природных капризов этого «корабля пустыни». И в самом деле слышишь стук мельницы, а муки не видишь: с треском вертится машина, в которую насыпан кунжут или копра для добывания масла; но результаты работы очень плохи, хотя ею занимаются несколько человек и одно сильное животное. При дурном обращении и плохом корме, в непривычном климате и при непривычной работе, верблюды скоро погибают. Многие из них, покрытые ранами и шишками, еле волочат ноги и затем скоро околевают, составляя своими трупами заразу для прохожих, добычу для голодных собак с плантаций, для прожорливых крабов и других животных.

Более важную роль играют рогатые жвачные животные, необходимые и для суахелийцев потому, что дают им молоко и мясо: это козы, овцы и рогатый скот. Избранный нами здесь порядок сопоставления не только соответствует науке, но и представляет вполне постепенность вкуса гастрономов арабов. Самым лучшим и здоровым мясом они считают козье и именно мясо красивых взрослых козлов. Как высоко они ценят мясо коз, всего лучше видно из того, что за хорошего большого козла они платят почти такую же цену, как и за средней величины быка. Если жители Занзибара в этом отношении заходят чересчур далеко, то и мы, европейцы, презирающие мясо коз, так же далеко отступаем от золотой середины: кто живал «в кустах», тот знает, что молодые козы и козлы дают вкусное жаркое и очень хороший суп, хотя и нельзя отрицать, что некоторые части их тела издают приятный для нашего носа запах. Но кто же заставляет путешествующего мзунгу есть худшее ? Разве он не волен выбрать себе язык, мозг, сердце, печень, передние и задние ноги и еще что получше, предоставив остальное сопровождающим его неграм? Не смотря на это, новичок всегда предпочитает мясо жирной овцы. Оно в самом деле превосходно, и кто имеет перед собою сочное, ароматное «mutton steak», тот конечно не послушается нелепого предостережения туземцев, что такое мясо вредно для здоровья. Наружный вид этих жирных овец очень странен, не говоря уже о безобразно толстых их хвостах, с которых почти капает жир, — так как у них нет шерсти, а только короткая гладкая шкура, как у коз.

Особенный характер представляет для нас и здешний рогатый скот, главным образом по такому же обилию жира, который сосредоточен здесь на спине и в шее. Здесь видишь только зебу, уже давно ввезенных сюда из Индии. Остров Занзибар производит далеко не такое количество рогатого скота, какое для него потребно; дурной уход за ним и недолговременное его существование на острове заставляют даже предполагать, что здесь вообще очень редко рождаются и выкармливаются телята. Хотя некоторые владельцы пускают свой скот пастись на плантации или же покупают ему траву для корма, но во [82] (стр. 82-83 в данном экземпляре отсутствуют. – OCR.)


Комментарии

5. Португальцы называют этот город Магадокса; на этом основании Ригби пишет Мадагоша, Плэйфэйр — Магдашоа. Гиллэн называет его Могуэдшу. Мы следуем Крапфу и пишем «Мукдиша».

6. X. Кокерель описывает (Guerin, Rev. et Mag. de Zool. 2 sir. XI. 1859, p. 459, Гав. XVII и XVIII) Занзибарского галаго следующим образом: «Голова у него менее сферична, чем у хирогалий, уши велики, овальны, на конце тупые, глаза почти также велики как у хирогалий и отстоят один от другого на 10 миллиметров. Сильно выдающийся вперед, несколько конический, нос выдается далее нижней челюсти. Туловище короткое, толстое, цилиндрическое. Пальцы тонки и длинны, ногти плоски и невелики; шилообразный ноготь второго пальца далеко выдается вперед. Подобно большей части лемуров, отолемур (наш галаго) имеет 36 зубов, именно: в верхней челюсти с каждой стороны по два резца, отделенные от резцов другой стороны промежутком, один здоровый клык, один очень маленький коренной зуб, отделенный промежутком от следующего и от клыка, другой маленький коренной зуб, стоящий очень близко к следующему, и четыре большие, отличающиеся от двух средних величиною и развитием двух глазных бугорков; в нижней челюсти с каждой стороны два сильно выдающиеся вперед резца, составляющие с резцами другой стороны обращенный вперед гребень, клык, также обращенный вперед, два заостренные и обращенные вперед коренные зуба, и четыре большие коренные зуба, снабженные бугорками.

Длина туловища равняется 20 1/2 центиметрам, длина головы и морды 5 центиметрам, а длина хвоста — 22. Шкура имеет желтоватый, слегка бурый, серый цвет; но бурый цвет замечается только на наружной оконечности волос, а основание их имеет однообразный пепельно-серый цвет. Большие уши почти голы и имеют пепельно-серый цвет, рыло и все соседние с носом части, а также и пальцы, имеют темно-серый цвет, подбородок и скулы серо-белый цвет, постепенно переходящий в цвет соседних частей. Хвост буро-красный на передней и черно-бурый на задней половине. Грудь, брюхо и внутренние стороны конечностей имеют тоже серо-белый цвет, но несколько более светлый. Тонкость и мягкость волос придает шкуре волнистый, шерстистый вид. Волосы на хвосте длиннее чем на туловище, но столь же тонки; они всюду имеют одинаковую длину, так что хвост не представляется пучком, как у Galago crassicaudatus.

(пер. А. Смирнова)
Текст воспроизведен по изданию: Путешествие по Восточной Африке в 1859-1861 годах барона Карла Клауса фон Декен. Составлено Отто Керстеном, бывшим членом декеновой экспедиции: Остров Занзибар, поездки к озеру Ниаса и к снежной горе Килиманджаро. М. 1870

© текст - Смирнов А. 1870
© сетевая версия - Тhietmar. 2013
© OCR - Karaiskender. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001