-

НАСТАВЛЕНИЕ ОХОТНИКУ ЗА ЛЬВАМИ, В АЛЖИРИИ

(Статья Жюля Жерара).

(Тот же текст в другом переводе: Рассказы Жерара о львиной охоте // Современник, № 2. 1852. — OCR)

Если вы охотник, то вероятно случалось вам не раз, после вкусного обеда с веселыми товарищами, когда вокруг вас раздавались рассказы об охотничьих подвигах, пожелать встретиться с врагом более благородным и более опасным, нежели те, которые обитают в лесах Франции. Вероятно, вы не раз проговорили: мне очень бы хотелось убить льва; а может быть, эта мысль до того улыбалась вам, что вы сказали: я готов убить льва.

Ну, хотите вы на самом деле попробовать умертвить одно из этих интересных животных? Если хотите и желание ваше не одни пустые слова, то я помогу вам и открою секрет свой.

Но прежде хорошенько подумайте, не мимолетная ли это фантазия, твердо ли вы решились. Если да, то слушайте.

Вы должны быть молоды, тверды на ногах, и иметь верный глаз; эти физические условия необходимы. Условия нравственные: железная воля и любовь к прекрасному.

Ступайте в Париж (При всем уважении и даже удивлении к автору статьи, мы должны признаться, что считаем его несколько пристрастным. Превосходный карабин или штуцер может быть сделан не в одном Париже и не одним Девимом. Переводчик.), отыщите там ружейника Девима и закажите ему двуствольный карабин (ствол на стволе); расскажите ему о вашем намерении, и он будет знать, что заказываемое оружие должно соединить в себе три главные достоинства: прочность, верность и бой.

Займитесь выверкой штуцера с Девимом, и если вы достигнете до того, что в тридцати шагах будете сажать пуля в пулю, то оружие ваше прекрасно. Добудьте еще пистолет такого же достоинства и обратите особенное внимание на бой его.

Заряжать штуцер и пистолет вы должны коническими пулями с стальными наконечниками. [18]

Я советую вам иметь пистолет, а сам не имею его; потому что бывший у меня не был довольно верен и бил плохо: Девим сделает вам пистолет, какой следует.

У вас должно быть две одежды: одна для зимы — теплая, другая для лета — легкая, но такая, чтобы не рвалась о кустарники и древесные иглы, которыми наполнены те леса, где вам придется охотиться.

Если бы я был уверен, что вы явитесь скоро, я сказал бы вам: выдьте на берег у Филипсвиля, доезжайте в дилижансе до Константины и справьтесь обо мне в арабской конторе. Если меня нет в городе, что очень вероятно, то подождите моего возвращения и практикуйте руку с вашим оружием. Если же вы найдете меня, то мы отправимся на охоту вместе.

Вы вероятно говорите: как он нетерпеливо ищет товарища для опасных охот своих! Но, милостивый государь и собрат мой по св. Уберту, я ищу не товарища, — я ищу преемника.

Увы!... это правда, мне пора в отставку: ноги стали плохи, от ружья устают руки, в груди тяжесть, когда взбираешься на утесы; одни глаза еще служат, как следует. Все это утрачено на поле чести. — пусть всякой другой скажет о себе то же самое. Но я буду бить до конца и сочту себя счастливым, если св. Уберт пошлет мне радость умереть под пастью и когтями льва.

Но пока еще не исполнилось это желание, я не могу являться на каждый зов Арабов: я должен выбирать время года и погоду, чтобы поберечь остальное здоровье, и был бы очень счастлив, если бы нашел себе преемника. Я был бы счастлив уже тем, что передал бы ему все тайные выходки, все ночные притачки и благородный характер льва, которые никому неизвестны.

Искать этого зверя, выждать, встретить и побеждать его днем и ночью, — вот чему я хочу научить вас, и не для того, чтобы сказать: этот человек ученик мой, а для того, чтобы поддержать славу единоборства со львом, единоборства, неизвестного в Алжирии до появления между ними победоносных христиан.

Арабы храбры. Они смотрят на нас с высоты своего величия и нередко с презрением. Но, после Бога, они более всего боятся льва. Чтобы убить его, они прибегают обыкновенно к хитрости, завлекают его в западню (ров или яму). Они убивают его еще спрятавшись в засаде, крепко устроенной в земле и называемой ими мельбеда, или сидя на высоком дереве. Редко нападают они на него открыто, и когда на это решаются, то это такая битва, где победа покупается дорого, да и где победа случается не часто. [19] Но никогда ни один Араб не осмелился выдти на льва один, или с товарищем, и выжидать его ночью, без всякой защиты.

Дерзкая гордость людей этих унижена актом христианина, они склонились пред решимостью врага и не смеют отказать ему попрежнему в уважении.

Мне очень бы хотелось, чтобы в округе Константины образовалось общество людей, избранных из военных или граждан, с целию охоты на льва. Эти люди должны бы были получать вознаграждения за труды их и лишения, и быть уверены, что их не покинут в случае какой либо неизлечимой раны. Подобное общество оказало бы невыразимую услугу метрополии.

Я был бы счастлив, я бы гордился быть предводителем этого малочисленного войска. Но дождусь ли я этой чести? Сомневаюсь. Это труднее, чем найдти себе преемника, потому что в последнем случае нужно только благородное сердце, душа избранная, готовая на жертвы, а такие явления не редкость ни в каком государстве.

Не ждите ж долее; идите сюда, пока я жив еще; мы пойдем рука об руку, как братья, на встречу опасности, и в минуту решительную я не выдам вас. Если лев одолеет нас, я паду первый и мое падение послужит вам уроком.

Если ж вы явитесь поздно, выслушайте наставления человека бывалого.

Вы имеете оружие, о котором сказано выше, и вы привыкли к нему. Выезжайте из Франции в апреле месяце, — у вас будет впереди целые шесть месяцев хорошей погоды.

Зимой не надо охотиться; я запрещаю вам охоту зимою. Зима состарила меня на тридцатом году жизни. Советую вам ежегодно месяца на три возвращаться на родину — это принесет вам большую пользу.

Так выезжайте в первых числах апреля и выходите на берег в Боне. По приезде явитесь в арабскую контору, объявите, чем вы хотите заниматься, и попросите военного начальника дать вам позволение объехать племена, состоящие в его ведении, и познакомить вас с их начальниками.

Из этого выйдет вот что: так как начальники должны отвечать за все убийства, совершаемые на земле их, то боясь, что вас разорвет лев, или убьют ночные бродяги, и в обоих случаях смерть ваша сочтется в вину им, они скорее согласятся погибнуть все до одного ото льва, нежели обратятся к вам с просьбою о защите. [20]

Притом же они не терпят христиан и не позовут вас. Вы не в состоянии в самом начал доказать им, что ни лев, ни бродяги не страшны вам, и вам остается одно средство для начатия охоты.

Надо сблизиться с каидом, который бы заведывал горами, в которых встречаются львы, обласкать и задарить его. Если он согласится взять вас с собою в горы, — а за подарки он согласится непременно, — то купите лошадь для себя и для ваших пожитков.

Если вы любите роскошничать, то это уж ваше дело; если ж вы человек воздержный, — а это важное условие для успеха, — то возмите с собою только кофе и табаку.

Не пейте ни под каким видом вина и водки, — вы пустите дурное о себе мнение; притом же вода в горах так хороша, что вы о вине и не вспомните.

В Боне вы легко найдете мальчишку, который будет говорить за вас по-арабски, а с вами по-французски; вы уложите его с чемоданами.

Перед отъездом объявите начальнику конторы имя каида, с которым вы отправляетесь, и местность, где вы намерены делать ваши поиски. Этот офицер даст вам пропуск, который вы представите тем из начальников, которые вам будут не знакомы. В Бонском округе вы можете отправиться или в Калль, или в Эдуг, или в Гельму.

В Боне есть львы, но много бродяг; то же самое в Калле: если вы начнете охоту с этих округов, то вас убьют в течение двух недель. Низменности на юг от Эдуга будут для вас удобнее, и именно — местность ближайшая к дому каида.

Хороша также местность на юг и восток от кочевьев Дреанских.

Если вас уверят, что в этих местах ходит лев, отправляйтесь туда с каидом, или с шейхом, и объявите, что вы желаете поместить вашу палатку как можно ближе к предполагаемому обиталищу зверя, шагах во ста от палаток арабских, потому что вы не должны видеть их женщин.

Только что установится палатка ваша, сейчас же пожалуют к вам гости. Это будут любопытные. Они придут посмотреть, похожи ли вы на прочих людей. Они сядут вокруг вас и будут глядеть на вас, как истуканы. [21]

Не обращайте на них внимания. Если кто из них будет поздравлять вас с прибытием, кивните ему молча головою. Молчите или говорите как можно менее.

К человеку, прослывшему болтуном, Арабы не имеют никакого уважения. У них позволяется быть глупым, у них в уважении вор и разбойник, но быть болтуном считается делом постыдным.

Узнавши о ваших намерениях, они пристанут к вам с вопросами; будьте осторожны в ответах. Отвечайте немного и всегда с скромностию.

Они спросят у вас: — Днем или ночью будешь ты охотиться за львом? — Отвечайте: — Днем и ночью.

— Один или с товарищем?

— Один.

И прибавьте:

— Я приехал из Франции, чтобы истреблять львов, потому что они причиняют вам много зла; значит убить льва все равно, что сделать доброе дело.

Потом, пожалуй, какой-нибудь юноша, с очень невинной физиономией, спросить у вас:

— А если ночью в горах ты встретишь человека или несколько людей, будешь ты стрелять по ним?

Поторопитесь отвечать громко, чтобы все слышали:

— Что мне за дело до людей, которые ходят по горам ночью; мое дело — одни львы. Если мне встретятся люди, я скажу им: идите своей дорогой, и, если они не затронут меня, я тоже оставлю их в покое.

Этим должны кончиться ваши объяснения, хотя бы вам пришлось прожить целый месяц в Дуаре.

Если на другой день вам удастся при них посадить несколько пуль, пуля в пулю, то будьте уверены, что через неделю будет известно на двадцать льё кругом, что приехал француз охотиться за львами. Будут описывать ваш рост, ваши лета, вашу наружность, и прибавят: он говорит мало, смотрит смельчаком и не обижает бродяг.

Но до сих пор вы, еще отрицательно отвечали на самые главные вопросы:

— Убил ли ты льва? Видел ли льва? Слышал ли рев его?

Ваша меткая стрельба и смелая наружность еще не доказывают, что вы справитесь со львом при первой встрече. [22]

Надо приступать к самой охоте. Пошлите в соседние кочевья узнать, не видал ли или не слыхал ли кто льва, не утащил ли он где скотины.

В ожидании возврата посланных, вам надо выбрать себе вожака и вожака верного. Самым верным человеком в этом случае может быть только ночной бродяга; вам необходимо с ними сблизиться.

Если вы спросите в кочевье бродягу, над вами расхохочутся и объявят, что здесь живут одни честные люди.

Спросите человека, который бы имел привычку ходить по лесу ночью и который бы этого не боялся: к вам явятся целые дюжины молодцов, и вы выберете из них человека, который вам больше приглянется.

Вы похвалите его храбрость, — это польстит ему; но предложите ему сопровождать вас на охоту — и он откажется решительно.

Тогда объясните ему, чего вы от него требуете, а именно: чтоб он указал вам издали обиталище льва, тропинки, по которым он чаще выходит из леса, ручей или речку, в которой он обыкновенно пьет, и прямо объявите вожаку, что вы никак не требуете, чтоб он оставался подле вас в минуту опасности, но что, напротив, вы ему непременно велите тогда удалиться. Услышав все это, он пойдет с вами наверно.

Обещайте ему награду, если он будет хорошо служить вам; это обещание будет не лишнее.

Приходит к вам араб и объявляет, что лев похитил быка или лошадь за несколько льё от кочевья, где вы пристали. Снимайте вашу палатку и отправляйтесь сейчас же на место похищения.

Если вожак вам скажет, что он знает ту сторону, и что у него есть там друзья, возьмите его с собою, или оставьте его, обещая подарок, если он принесет вам хорошие вести. Нового вожака вы найдете в том кочевье, в которое отправляетесь.

Расспросите о том, рыкает ли лев, один ли он или нет, выходит ли днем или ночью, заставьте описать вам его наружный вид, и, для большей верности, ступайте сами днем с вожаком вашим в горы и старайтесь напасть на след зверя.

Если местность суха, поищите потного места, и, увидавши львиный след, смерьте его рукою. Если ваши разодвинутые пальцы не могут закрыть следов когтей зверя, то это самец и матерой. [23] Если же рука ваша прикрывает весь след, то эго львица или львенок

Если вам не удастся найдти следа, то старайтесь увидать помет. Он бывает белый и наполнен костями. Если помет этот не меньше вашего кулака, то это лев матерой; если меньше, то львица или львенок. В продолжение двадцати четырех часов помет делается совершенно черным.

Подождите лунных ночей; мне бы не хотелось, чтобы вы начали охоту без луны.

Не торопитесь — вы успеете. Охотиться за львом в совершенно темную ночь есть безумие. Я делал это долго, и жизнь моя висела не раз на волоске от этого дурачества.

Не смотря на всю привычку мою таскаться по лесам в самые темные ночи, мне случалось сбиваться с дороги, и вы сами увидите, чего мне стоило счастливо отделаться от первой встречи моей со львом в темную ночь.

Это было в феврале 1845 года. За несколько месяцев перед этим, я имел честь получить прекрасное ружье из рук Е. К. В. Герцога Омальского.

Я убил еще только двух львов, и мне очень хотелось убить третьего из этого ружья. Впоследствии оно положило тридцать жертв и постоянно для меня драгоценно, не потому, впрочем, что оно было моим хранителем в течении трехсот ночей, а потому, что это подарок принца.

Привязавшаяся ко мне лихорадка мешала мне начать охоту.

Рассчитывая, что приморской воздух будет для меня полезнее, к концу февраля я отправился в Бон.

Здесь объявили мне, что в окрестностях Друэнского кочевья живет огромный старый лев и причиняет много вреда округу. Узнавши это, я выписал из Гельмы свое оружие, и 26 февраля выехал из Бона.

27-го числа, часов в пять вечера, я прибыл в кочевье Улед-Бу-Азизи, расположенное в половине льё от обиталища зверя, который, по словам стариков, уже тридцать лет живет в Жебель-Крунеге.

На месте узнал я, что каждый вечер, при закате солнца, лев ревел, выходя из своего убежища; что ночью он выходил из лесу и не переставал реветь.

Встреча со львом показалась мне верною, и я сейчас же зарядил оба ружья мои. Едва окончил я процесс этот, [24] которые должен производиться со всевозможным вниманием, как уже услыхал рыкание льва на гор.

Хозяин мой взялся проводить меня до брода, который обыкновенно переходит лев, сходя с горы. Я дал ему другое ружье мое, и мы отправились.

Было так темно, что ничего нельзя было разглядеть в двух шагах. Пройдя около четверти часа лесом, мы пришли к ручью, который протекает у подошвы Жебель-Крунеги.

Вожак мой, взволнованный приближающимися рыканиями, сказал мне: «Брод здесь».

Я старался осмотреть местоположение, но было так темно, что я не видал араба, который стоял рядом со мною.

Не будучи в состоянии ничего разглядеть глазами, я стал спускаться к ручью, чтобы ощупать что-нибудь руками — и нашел камень, на котором мог сесть. Вожака я сейчас же отпустил, и он чрезвычайно этому обрадовался.

Расставаясь со мною, он несколько раз повторял мне:

— Пойдем домой, ночь очень темна; мы отыщем льва завтра днем.

Боясь вернуться один в кочевье, он спрятался шагах в пятидесяти от меня, между густыми деревьями.

Приказавши ему не трогаться с места, что бы ни услыхал он, я уселся на своем камне.

Лев продолжал реветь и потихоньку шел вперед.

Продержав несколько минут глаза закрытыми, я мог наконец кое-что разглядеть в темноте и увидел, что под ногами моими был крутой обрыв; это обстоятельство помогло мне обдумать план действия.

Если мне удастся увидать льва в ручье, думал я, то я буду сейчас же стрелять в него, и если мне посчастливится его тяжело ранить, обрыв может спасти меня.

Было уже часов девять, как раздалось рыкание шагах во ста от ручья. Я взвел курки, и, облокотясь на колено, приклад в плече, не спускал глаз с воды.

Уже ожидание стало казаться мне очень долгим, как с противуположного берега и прямо против меня послышался мне протяжный вздох, похожий на вздох умирающего человека.

Я взглянул по направлению этого странного звука, и увидел, что на меня глядели глаза льва как два горящие угля. Этот взгляд, бросавший какой-то бледный отблеск, но не освещавший даже головы зверя, смутил меня до того, что вся кровь прихлынула у меня к сердцу. [25]

Минуту назад я дрожал от холода, теперь пот лился с меня ручьем.

Кто не видал матерого льва в диком состоянии, живого или мертвого, тот может мечтать о возможности борьбы с ним человека, вооруженного холодным оружием. Но кому удалось видеть его, тот знает, что человек, схватившийся со львом, был бы похож на мышь в лапах кошки.

Я вам сказал, что я уже убил двоих львов, и меньший из них весил пятьсот фунтов. Одним ударом лапы он остановил лошадь на скаку, и лошадь и всадник остались на мест.

С этой минуты я понял силы и средства этого животного.

По моим понятиям, кинжал никогда не казался средством спасения.

Но вот что говорил я себе прежде, и что говорю еще теперь: если одна или две пули не положат льва на месте (а это дело очень возможное), и если он бросится на меня, а мне удастся устоять на ногах, то я постараюсь всунуть ему в пасть ружье мое; потом, если его мощные когти не изломают и не изорвут меня, я постараюсь ударить его кинжалом в голову иди в сердце, смотря по возможности действия и по состоянию моих членов.

Если же я упаду в минуту прыжка его, что более, чем вероятно, то, если руки мои будут свободны, я отыщу левою сердце и правою нанесу удар.

Если на другой день не найдут двух обнявшихся трупов, мой будет лежать на месте побоища, а труп льва будет недалеко.

Я вынул кинжал из ножен и воткнул его подле себя в землю, когда глаза льва стали опускаться к ручью.

Я простился мысленно со всеми, кто мне дороги, и дал им и себе слово умереть со славою.

Когда мой палец лег потихоньку на собачку, я был менее взволновав, нежели лев, спускавшийся в воду.

Мне был слышен первый шаг его в ручей, который бежал быстро и шумно, и потом... ничего. Остановился ли он? Шел ли он на меня? — вот чего не умел я решить по страшной темноте, как вдруг мне послышалась, почти подле, в лево от меня, его поступь.

Он вышел из ручья и шел тихо по моему берегу; сделанное мною движение заставило его остановиться.

Он был в четырех или пяти шагах, и мог прыгнуть на меня в один прыжок. [26]

Искать целика, когда не видно стволов, было бы, конечно, лишнее.

Я выстрелил на угад, не опуская головы и не закрывая глаз: блеск выстрела осветил мне огромную массу, не обозначив ее формы, но всю в шерсти. Страшное рыкание потрясло воздух; лев был побежден.

За первым большим криком последовали глухие грозные стоны.

Я слышал, как зверь бился в грязи на берегу ручья и наконец замолк.

Уверенный, что он убит или, по крайней мере, смертельно ранен, я вернулся с вожаком в кочевье. Вожак мой все слышал и уверял меня, что лев наш.

Нужно ли говорить, что я не мог уснуть всю ночь?

На рассвете мы пришли к ручью; льва уже там не было. В крови, еще не высохшей на берегу, я нашел кость, величиною с палец, что заставило меня подумать, что я перешиб зверю плечо.

У самого берега был вырван огромный корень пастью зверя, не далее полуметра от камня, на котором я сидел.

Вероятно, страшная боль заставила его отказаться от нападения и была причиною слышанных мною стонов.

Мы пошли было по кровавым следам зверя, но они скоро исчезли в ручье.

На следующий день туземные арабы, озлобленные против льва, и уверенные, что они найдут его мертвым, предложили мне идти вместе с ними его отыскивать.

Нас собралось шестьдесят человек, кто пешком, кто на лошади. После нескольких часов напрасных поисков, я воротился в кочевье и хотел было уже оставить его, как услыхал в горах несколько выстрелов и радостные клики. Не было сомнения, мой лев был отыскан.

Я поскакал в ту сторону, и убедился, что ожидания мои не обманули меня.

Арабы спасались бегством во все стороны и орали как безумные.

Некоторые перебрались через ручей; другие, более смелые и надеявшиеся на то, что они на лошадях, видя льва насилу взбиравшегося на гору, решились, в числе десяти человек, добить его (так они выражались). Шейх ими предводительствовал.

Я переехал ручей и хотел сойдти с лошади, как вдруг арабские всадники, а впереди всех сам шейх, обратились в тыл с криками ужаса. [27]

Трехногой лев следовал за ними, гораздо ловчее их перебирался по утесам и оврагам и ревел с такою силою, что испуганные лошади несли всадников, не могших уже удержать их.

Лошади продолжали скакать; а лев остановился на поляне, гордый и грозный.

Как он был хорош с своей раскрытою пастью, грозя смертию всем, кто к нему приблизится!

Как была хороша его ощетинившаяся черная грива и этот хвост, которым, со злобы, он колотил по бокам своим!

От места, на котором стоял я, до него было шагов триста; я сошел с лошади и отдал ее находившемуся подле меня арабу.

Ко мне бросилась целая толпа их и ухватилась за бурнус мой, чтобы не пускать меня. Я принужден был оставить бурнус в руках их.

Некоторые из них пошли за мною, уговаривая меня воротиться; но чем далее шел я, тем чувствительнее уменьшалось число их.

Наконец остался один, и это был вчерашний вожак мой. Он сказал мне:

— Я принял тебя у себя в палатке и отвечаю за тебя перед Богом и людьми, — я умру вместе с тобою.

Лев сошел с поляны и вошел в ближайшую чащу.

Я шел вперед с большою осторожностию, был постоянно готов выстрелить и искал на земле следа зверя, но почва была каменистая, а рана льва вероятно подсохла и кровавых следов уже не было.

Я уже осмотрел одно за другим каждое дерево чащи, когда вожак мой, оставшийся на поляне, сказал мне:

— Верно смерть боится тебя; ты прошел так близко мимо льва, что еслиб вы взглянули друг на друга, он разорвал бы тебя прежде, нежели бы ты успел выстрелить.

Я велел ему бросать камни в то место, где он видел зверя; но едва бросил он один камень, как ближайший кустарник раздвинулся, и лев, взглянувши во все стороны, прыгнул по направлению ко мне.

Он был от меня в десяти шагах; хвост его выпрямился, грива упала на глаза, шея вытянулась; перебитая нога висела без движения, и это уподобляло его лягавой собаке в минуту стойки.

Увидя его, я присел и заслонил собой араба, надоедавшего мне своими криками: «Стреляй!... стреляй!... Да стреляй же!..»., которые он перемешивал с молитвами. [28]

Едва приложился я, как лев подвинулся ко мне шагов на пять, и вероятно готовился сделать еще прыжок, но пуля моя влепилась ему над правым глазом, и он упал.

Араб мой начал уже благодарить Бога, как лев повернулся, поднялся и встал на задние ноги.

Другая пуля, более счастливая, отыскала его сердце и повалила его на землю мертвым.

Когда снимали кожу с этого льва в Боне, я увидел, что пуля моя надломила кость лба, но не прошибла ее. Она была сплюснута на кости, шириною в ладонь и толщиною в десять листов бумаги.

Из этого рассказа вы можете сделать ваши заключения; я с своей стороны выведу вам два следующие: не охотьтесь за львами в темную ночь и кладите сильный заряд в ваш штуцер.

В это время я не знал еще превосходства штуцера перед ружьем, и, для усиления боя, заменил пули железными жеребьями.

Я остановился на указании пола, возраста и роста льва, на которого вы собираетесь. Если вы не нашли следа и зверь продолжает свои похищения, не испуская рева, отправляйтесь ночью с вашим вожаком и обойдите все тропинки, которые лежат возле кочевья.

Идите тихо и чаще останавливайтесь.

Если вы услышите крик, приписываемый Европейцами гиенне, но который испускается обыкновенно шакалом, ступайте в ту сторону. Этот крик показывает, что шакал идет по следу льва, бродяги или гиенны.

Он следит за ними, чтобы выждать свою часть из их добычи. Своим криком он сзывает товарищей на дележку.

Если шакал идет за львом по открытому месту, то вы это сейчас узнаете. Лев, завидя вас издали, поворотит к вам на встречу.

В лесу велите вожаку вести себя как можно скорее на тропинку, по которой идет шакал, перережьте ему дорогу и сядьте не подалеку за куст и ждите.

Вожак ваш должен лечь в нескольких шагах от вас и совершенно укрыться в лесу; впрочем он сам сумеет сберечь себя от опасности.

Сидя за кустом, вы только тогда будете замечены приближающимся зверем, когда он налезет на стволы ваши.

Теперь полное внимание. И львицы и даже львята вооружены такими когтями, которые рвут и умерщвляют человека не на шутку. Не спешите на самых первых порах. [29]

Бродяги тоже найдут тысячи причин, чтобы не пощадить вас; смотрите ж в оба.

Если вам покажется человек, покажите ему конец вашего штуцера и крикните: проваливай! Он знает, что вы не имеете дурных намерений на ему подобных, и конечно вас послушает. Во всяком случае, будьте осмотрительны и не давайте убить себя, как куропатку.

Если это лев, карабин в плечо, палец на спуск, и ждите его прямо против себя. Увидя вас, он остановится.

Ниже лопатки прекрасное место для цели, но оно рисково. Лев, которого я пробил насквозь под лопатку двумя жеребьями, разорвал двух арабов и изувечил моего Ростеня.

Цельтесь между ухом и глазом, если зверь смотрит на вас с боку, и между глазами, если он глядит прямо.

Стреляйте!... он упадет наверно.

Останьтесь вы минуту в вооруженном положении и подходите к зверю только тогда, когда он не будет подавать никакого признака жизни.

Если это гиенна, не троньте ее. Арабы говорят: труслив как гиенна, и они нравы.

Вот как должны вы действовать, если вам посчастливится встретить врага.

Может случиться, что вы проходите все лунные ночи и льва не увидите, — не упадайте от этого духом. Мне самому пришлось провесть шестьсот ночей под открытым небом, исходить самые удобные места, просидеть на лучших водопоях; а встретил я только двадцать пять львов.

Львица и молодой лев никогда не остаются долго на одном месте, и арабы припишут их удаление вашему присутствию.

Убейте несколько кабанов, чтобы понабить руку, и отправляйтесь в Гельму.

Явитесь к начальнику округа и в контору; дождитесь новолуния и ступайте на Магуну.

На западном склоне этой прелестной горы вы найдете кочевье Улеб-Гамза. Остановитесь у шейха и попросите у него проводника. В продолжении дня обойдите тропинки, проложенные по этой стороне горы, спуститесь на берег Уэдь-Шерфа, посмотрите броды у Булербега и у Геронделя.

Вы найдете здесь несколько засад, устроенных Турками, которые охотились для Ахмеда. [30]

Эти засады хорошо укреплены, и я заставил Арабов возобновить их, чтобы иметь самому возможность укрыться в них во время бури.

Помните, что эти засады выстроены трусами и для трусов, и, если вы вздумаете стрелять из-за них, то Арабы скажут, что и они так то умеют охотиться.

Магуну можно назвать любимым местом прогулки львов. Ни один из этих благородных путешественников, отправляясь из Туниса в Марок, не лишить себя удовольствия пробыть несколько времени на Магуне.

Если вы по приезде вашем не встретите тут старого льва, который своим ревом пугает весь округ, вы найдете у бродов, которые я назвал выше следы целой семьи львов, выбравших себе на лето одну из пещер, находящихся по берегу Уэдь-Шерфа.

Когда вы заметите на песке следы нескольких львов, старайтесь отыскать тропинку, по которой они сходят к реке. У вас впереди все лунные ночи месяца, и весьма вероятно, что вы встретитесь с приятелями.

Узнавши тропинку, вы выберите на месте водопоя возвышенность, и на ней засядьте, чтобы стрелять сверху вниз. Никогда и ни за что на свете не стреляйте по льву снизу вверх; как бы удачно ни попала ваша пуля, зверю достаточно прожить две секунды, чтобы уничтожить вас.

Примите к сведению, что чем сильнее лев ранен, чем ближе он к смерти, тем он опаснее.

В июле 1845 года, у Булербега, о котором я говорю вам, случилось мне ночью встретиться с тремя львами трехлетнего возраста. Первый увидел меня и остановился; я выстрелил, и он полетел в реку. Сиди я внизу — он непременно разорвал бы меня, потому что, не смотря на оба перешибленные плеча, он три раза всползал ко мне на берег, что должно было причинять ему боль невыразимую. Мое положение и медленность его движений давали мне время заряжать ружье, и я три раза ворочал его пулей в реку, где он наконец и остался.

Не смущайтесь, если увидите на песке много следов. Если львятам не более двух лет, они придут впереди матери.

Пропустите их и стреляйте львицу. Если же львята покажутся вам моложе; то будьте осторожны: львица не будет ожидать вашего выстрела. Увидя вас, она первая на вас бросится, и тут борьба не совсем легкая. Вот и пример вам: [31]

В ноябре 1846 года, лев задавил и утащил в ров лошадь. По осмотре следов, я узнал, что это львица. Засел в куст и стал ждать.

Прождал даром ночь, другую; на третью пожаловала маменька с детьми, которые были уже довольно велики.

Один из них стал обнюхивать лошадь, лежавшую во рву. Он уже хотел откушать ее, как мать, прилегшая, чтобы любоваться им, оглянулась во все стороны и увидала меня. Едва встретились глаза наши, как она прыгнула на львенка, — я думал, она проглотит его. Бедный молокосос пустился бежать, и передо мною остался только труп лошади.

Новичок сказал бы: зачем не стрелял я раньше!... и подумал бы, что охота кончена. Но я знал, что она только начинается и что остаться победителем будет не легко. Глаза и уши мои были на стороже.

Вдруг, влево и почти сзади самого меня, услышал я шорох, подобный производимому бегом мыши, оглянулся и увидел сначала две лапы, потом длинные усы и наконец огромный нос.

Ружье было в плече и палец на собачке; в ту минуту, как показался светящийся глаз, раздался выстрел, и железный жеребий повалила, замертво хитрую мамашу.

Львица не бросится на вас прямо, она остановится, и, если вы в нее прицелитесь, она ляжет.

Она так прильнет к земле, что вы почти ее не увидите.

Через минуту она поднимет голову; если вы опустили ружье — она встанет и как будто пойдет прочь; но она уйдет только тогда, когда львята уже далеко.

Если же дети ее бродят подле вас, или где-нибудь остановились, львица, о которой вы думаете, что она уже далеко, подползет к вам на животе и бросится на вас совершенно неожиданно.

Вы знаете теперь опасность, будьте ж осторожны, чутки и хладнокровны. Если вы проведете в Магуне лето, может случиться, что в один прекрасный вечер, около захождения солнца, в то время, как вы, сидя перед палаткою, будете наслаждаться чашкою кофе, вы вдруг услышите что-то похожее на отдаленные раскаты пушечных выстрелов.

Знайте, что вблизи нет никаких крепостей, а в Гельме пушка выстреливает только в полдень. Встаньте и выдьте вон из кочевья, чтобы лучше прислушаться.

Никогда еще слух ваш не был поражен таким гармоническим величественным звуком. [32]

Слушайте и не пророните ни одной нотки.

Это матерой лев, пришедший в прошлую ночь в горы; эти звуки — его вздохи, повторяемые горным эхо.

Подождите еще, — он встал с своего логовища.

Он идет с полузакрытыми глазами, он еще не совсем проснулся.

Сейчас отряхнет он свою дремоту, и вы услышите рев его.

Арабы уже его услышали и везде ищут вас; они знают, чего будет стоить им посещение этого гостя.

Они будут уверять вас, что надо сейчас же отправиться и убить льва прежде, нежели начнет он свои похищения.

Они прибегут к вам все, и старый, и малый, и, прижавшись вокруг вас, будут слушать в религиозном молчании этот голос, при котором замолкают все прочие голоса, голос, который вещает о силе и храбрости сильнейшего и храбрейшего существа на земле.

Вглядитесь в арабов, это любопытно и поучительно.

Замолкнет лев, и они все заговорят разом, осыпят его ругательствами, назовут его самыми обидными именами, дойдут до угроз...

Но лев заревел снова — и слова замерли на устах их. Они опять обратились в слух.

В этом почтительном молчании Арабов много поучительного для вас и для других.

Я вам уже говорил, что арабы храбры; и это очень естественно. Они родятся, живут и умирают среди опасностей, неизвестных Европейцу.

В ребячестве, вместо поучений о нравственности, они слышат рассказы об убийствах, о битвах и войнах.

Тот считается самым мудрым, самым добродетельным и почтенным, кто лучше и чаще других наносит смерть человеку или зверю.

Арабу завещают семейные мщения, вражду племен; его учат ненавидеть христианина и следующим образом заключают курс его воспитания. Когда ему минет пятнадцать лет, то в один из вечеров, когда старики окончат свои рассказы о вражде и мести, когда соседи разойдутся по своим палаткам и юноша соберется ложиться спать, отец толкает его ногою и называет его ленивцем и трусом.

Ребенок не понял отца своего, просит его объясниться. [33]

Отец указывает ему с улыбкой на старый пистолет, который висит на стяни палатки радом с кинжалом.

Сын бросается к отцу и почтительно целует его в плечо.

Отец, счастливый и гордый, что сын его подает такие прекрасные надежды, сажает его рядом с собою и говорит ему:

— Выходил ли ты ночью, один, без моего ведома?

Сын поверяет отцу историю любви своей к девушке, и рассказывает, как он ходил к ней, рискуя потерять голову.

— Это хорошо, замечает отец; но этого мало. Ты уже вырос, и мне стыдно, что соседи зовут тебя ребенком. Надо показать им, что ты уже муж.

— Я готов с радостью это сделать, отвечает сын; но идти одному, в темную ночь, мне кажется страшно.

— На первый раз ты пойдешь не один; возьми это оружие, скинь белый бурнус свой и подпояшь покрепче рубашку.

Пока сын исправляет наряд свой, старик идет в палатку к приятелю и говорит ему;

— Сын мой готов.

Матери не много плачут, боясь неудачи или несчастия; но им говорят, что молодых людей поведет человек опытный и храбрый.

Все улаживается; часов в десять, в темную ночь, трое людей, в рубашках земляного цвета, опоясанных кожаным поясом, выходят таинственно из кочевья.

Под бурнусом, починенным в тысяче местах и служащим уже трем поколеньям, но никогда не мытым, эти люди спрятали каждый по пистолету и по кинжалу. На голове у них темная шапочка, ноги без обуви.

Они молча переходит поля и останавливаются в виду огней неприятельских. Это кочевья из десяти или двенадцати палаток, раскинутые в виде круга; в середине стада. Снаружи и у каждой палатки бегают собаки, и верно сторожат своих хозяев.

В этом кочевье есть человек, которого отец или дед убил отца или деда одного из наших ночных путешественников. Им нужна жизнь этого человека.

Огни погасли один за другим, и все уснули или кажутся спящими, кроме собак. Предводитель, зная по опыту, что некоторые из собак тоже уснут от усталости, выжидает удобной минуты.

А между тем может случиться, что лев, не пообедавший в этот день, почувствует желание покушать, и, воспользовавшись поздним часом ночи, явится к кочевью в свою очередь. [34]

Они видит троих затаившихся людей и думает: «Эти товарищи пришли сюда очень кстати». Подумав это, он ложится.

Надо вам сказать, что львы по природе чрезвычайно ленивы. А так как люди, шатающиеся по ночам, гораздо чаще воруют скотину, чем совершают убийства, то львица дает следующее наставление своему детищу:

— Дитя мое, если ты встретишь ночью людей, ступай за ними и не тронь их, если они тебя не затронут.

— Мясо людей гораздо хуже бычачьего; да и большая часть людей так худы и сухи, как селедка.

— А ты иди за ними. Когда они подойдут к кочевью, ложись себе; они для тебя поработают.

— Пусть отведут они в поле украденную ими скотину; а когда увидишь на дороге ручей или речку, подойди и возьми свою долю.

Лев слушает советы матери и остается очень доволен.

Вместо того, чтобы тащить или нести обед свой целые четверть часа, а потом отыскивать воду, чтобы напиться, он пользуется трудом своих приятелей.

Так лев наш лег и ждет. Собаки увидали глаза его или его почуяли, и залились лаем.

В кочевье тревога, все поднялись на ноги, многие стреляют из ружей на воздух.

Женщины разводят огонь.

Если это продолжится, то может пройдти вся ночь прежде, нежели товарищи льва успеют приняться за дело. Голод заставляет льва поторопиться. «А! говорит он, я могу и сам донести какого-нибудь барана, — это не тяжело!» и он встает.

Кочевье расположено на покатой местности; лев идет к стороне возвышенной.

Собаки следят за ним чутьем и глазами, и кидаются в ту же сторону.

Лев прыгает, и одним прыжком перескакивает шести футовой забор кочевья, схватывает барана, перепрыгивает назад и удаляется.

Собаки прижались к палаткам и замолкли от страха; хозяева палаток в том же самом положения.

Но мало по малу страх рассеивается, и арабы идут посмотреть, какое животное сделалось жертвою льва. Ночь так темпа, что Европеец не мог бы разглядеть ни палаток, ни стада.

Один из арабов объявляет, что пропал черный, хромой баран. [35]

Все опять ложатся, и собаки следуют примеру хозяев, кроме немногих, самых старых и опытных.

Тогда наши трое арабов осматривают затравки своих пистолетов, и, идя на четвереньках, подвигаются молча к кочевью.

Старший показывает им палатку и говорит:

— Дети, будьте молодцами.

Они подползли к самым палаткам. Старик шепчет им на ухо:

— Погодите, пока услышите лай собак на той стороне; но как залают — не зевайте.

Он оборачивается назад, не поднимаясь на ноги, и ползет на противуположную сторону кочевья. Приползши туда, он поднимается; если собаки еще не видят его, он делает несколько шагов и кашляет. Этого довольно; в одну минуту, по первому голосу собаки, все прочие бросаются к ночному гостю.

Чтобы удержать их от себя на почтительном расстоянии, он становится на четвереньки; собаки боятся его и лают издали.

В это время юноши сломали осторожно дверь забора.

Палатка врага у них под руками.

Они просовывают в нее голову и слушают: все тихо, все спят. Постели женщин в стороне, дети спят с ними.

Сам хозяин лежит поперег у двери, под головами у него пистолет, а рядом ятаган.

Знакомый нам юноша вошел в палатку; темнота не позволяет ему видеть врага, но он слышит его дыхание; он подползает к нему как кошка, он знает, наконец, где голова его. Раздается выстрел — и все кончено.

Через час убийцы в своих палатках и спят сном самым спокойным.

На другой день юноша получает звание мужа и имеет голос в совещаниях. Товарищи смотрят на него с уважением, и какая-нибудь красавица служит ему наградою за его доблести.

Человек, получивший подобное воспитание, конечно храбр, и храбр ночью.

А между тем, из людей, которые будут окружать вас, двадцать человек хладнокровно подставят грудь острию кинжала, но ни один из них не решится открыто напасть на врага, который причиняет им столько вреда.

Откуда такой страх у арабов? Этот страх есть следствие горького опыта. [36]

Лев показал им тысячи примеров своей силы и дерзости. Было много битв с этим зверем, и он всегда оставался победителем; если же случалось пасть ему, то победа обходилась дорого.

Поймите ж, как благородно ваше назначение. Вы Европеец, которого арабы считают недостойным уважения.

Если вы будете делать добро бедным, они скажут, что вы не знаете, что делать с вашими деньгами, и будут над вами смеяться.

Если вы будете отличаться вашим правосудием, они скажут, что вы делаете это с целью привлечь их к себе, обратить в вашу веру, и будут остерегаться вас.

Будьте сильнее, храбрее их — и они будут уважать вас, будут вам удивляться. Не для одного себя будете вы рисковать жизнию, вы будете делать это для всей образованной Европы.

Воротимся на Магуну. — Не торопитесь идти на льва; он только что пришел и пробудет по крайней мере до новолуния. Здесь удобные пещеры, везде стада, обилие, воды; чего еще желать ему?

Если луна уже хорошо светит, подвиньтесь на половину льё вперед, чтоб ближе слушать рыкание льва и к нему привыкнуть. Чем ближе будете подвигаться, тем более будет волновать вас этот голос, которому нет ничего подобного.

Если вам покажется, что зверь идет на вас, сойдите с тропинки и войдите на несколько шагов в лес.

Таким образом вы услышите его очень близко, когда он пройдет мимо; и уверяю вас, вы испугаетесь.

Останьтесь на вашем месте до утра, и на завтра сделайте тоже самое.

Очень вероятно, что к вам придут арабы сказать, что лев убил несколько быков или лошадей; старый лев шутить не любит. Отправляйтесь на то место, где лежит последний убитый бык или лошадь.

Выберите себе место повыше, вам легче будет целиться в зверя, когда придет он. Он ест очень тихо, и сделает вам честь, от времени до времени взглянет на вас, как будто спрашивая вас, что вы здесь делаете.

Стреляйте его между глаз и старайтесь убить первым выстрелом.

Если вы просидели две ночи и лев не пришел, то знайте, что он уже не придет более, — он кормится в другом месте.

Луна в полном своем блеске; она всходит в сумерки и светит до утра. [37]

Вы изучили пути вашего зверя, вы знаете, что, вставши с логовища, он ходит по такой-то тропинке.

Отправляйтесь с закатом солнца, садитесь на утес, ближайший к его обиталищу, и ждите.

При первом реве прислушайтесь, в какую сторону идет лев. Если он идет к вам, то вам придется сделать только несколько шагов. Если же он идет в противную сторону и вам нельзя перерезать ему дороги, идите ожидать его на возвратном пути. Он воротится тою же дорогой.

Эта сторона горы почти вся покрыта лесом и перерезана оврагами. Для льва существуют только две дороги в кочевья, и встретить его вам будет не трудно.

Когда вы услышите, что рев приближается, и уверитесь, что зверь идет в вашу сторону, ступайте к нему на встречу и остановитесь у первой поляны.

Дикие оливы и вековые дубы на тропинках так густы, что совершенно закрывают от вас луну и вы ничего не видите под ногами.

Встреча со львом в таком месте может быть для вас гибельна; вам надо стараться увидеть хорошо зверя. Отыскавши удобное место, садитесь и ждите.

Идет ли лев своей спорой ходой, или, возвращаясь с еды, потихоньку передвигает ноги, покачивая огромной головой своей, — во всяком случае, завидя вас на пути своем, он остановится.

Если вы все сидите, он подойдет потихоньку, таурясь, наподобие быка.

То заревет и почти оглушить вас, то будет испускать дьявольские вздохи.

Не спускайте глаз с него, смотрите ему прямо в глаза.

Если он сойдет с тропинки, чтобы поправить на ближайшем дереве свои когти, будьте на-готов.

Он идет опять к вам, — внимание и хладнокровие.

Малейшая торопливость погубить пас безвозвратно.

Он видит ваше оружие и следить за каждым вашим движением.

Он бросится на вас после первого вашего выстрела.

Когда вы в нею прицелитесь, он ляжет как кошка.

В этом положении вам видна только верхняя часть головы, и, признаюсь вам, как бы вы близко не были, я стрелять вам не советую.

Не отнимая ружья от плеча и не впуская глаз со льва, отойдите несколько шагов в сторону в право или в лево, смотря потому, какая сторона льва лучше освещена луною. [38]

Если вы отойдете далеко, он подумает, что вы хотите стрелять ему в туловище, и обернется опять к вам головою по прежнему.

Сделайте шага два или три, и, как только целик ваш упадет на висок его, стреляйте.

Одно из двух: или лев убит на повал, или прежде, нежели вы узнали результат вашего выстрела, вы лежите на спине, а на вас лев, сжимающий вас своими могучими когтями. Но ведь вы еще живы.

Если пуля ваша была хорошо направлена и ничто не заставило скользнуть ее, вам придется только выдержать десяток ударов когтями; — эти раны легко залечиваются. Только бы пасть зверя над вами не позабавилась да испустил бы он скорее последнее дыхание.

Во всяком случае помните, что с вами есть кинжал, и, если вы не потеряли его в минуту падения, работайте им, бейте скорее, сильнее, и выбирайте опасное место.

Если лев убит наповал, благодарите св. Уберта и ищите нового зверя.

Еще совет: если вы встретите льва матерого, не будьте слишком копотливы в ваших эволюциях.

Если поспешность может стоить вам жизни, то помните, что и медленость не менее опасна.

Лев, потерявший терпение, ринется на вас в ту минуту, как вы целитесь, и изорвет вас в куски прежде, нежели вы успеете выстрелить.

Освободивши таким образом ваших хозяев от врага, вы увидите, какое действие будет иметь успех ваш на людей, которые ничему не удивляются.

Проститесь с ними и идите в другую сторону за новыми победами.

Будьте уверены, что молва о вашем подвиге опередит вас, и вас прозовут львиным стрелком.

Жебель-Архива и Меджез-Амар, в округе Гельмы, служат любимым пристанищем для львов странствующих.

Постарайтесь напасть на след одного из этих стариков, ищущего эдема, чтобы в нем окончить дни свои.

Идите по его следу с утра до вечера, по горам и долинам. Если на рассвете вы услышите рев его, будьте уверены, что он проведет день в этом месте.

Пошлите за вашей лошадью, отдохните и к вечеру подъезжайте поближе к логову. При первом реве старайтесь догнать зверя. [39]

Если он уходит от вас, старайтесь перерезать ему дорогу.

Не жалейте ног, ступайте все вперед, и вы добьетесь наконец удовольствия стать лицем к лицу с вашим противником. Вы скажете ему слово-два над ухом, и все перенесенные вами труды будут забыты.

Пока есть возможность избежать убийства ночного бродяги, не тратьте на него заряда; если ж вы будете вынуждены к этому крайностию, то не возвращайтесь никогда в то место, где вы убили человека.

В тех местах, где узнают вас, вам нечего будет бояться; мало того: если тамошние бродяги проведают, где вы охотитесь, они будут сами стараться избегать встречи с вами.

Не ходите никогда по лесу без лунного света.

Взводите курки, выходя из палатки, и не спускайте их прежде возвращения домой.

Ходите тихо и разглядывайте хорошенько местность перед вами и кругом вас.

Останавливайтесь на пути и прислушивайтесь.

Переходя брод или тропинку, где вокруг чаща, будьте наготове выстрелить.

Лев мог увидать или услыхать вас и броситься в сторону, чтобы напасть на вас, когда вы с ним поравняетесь. Бродяги могут сделать то же самое.

Когда вы уже убьете полдюжины львов ночью, вы можете начать охоту на живую притраву вечером, и это не повредит вашей репутации.

Чтобы показать вам, как совершается эта охота, которая вовсе не похожа на охоты, мною рассказанные, я опишу вам мою последнюю битву.

Несколько дней спустя по возвращении экспедиционного отряда из Кабилии, в июле 1853 года, я выехал из Константины в горы Орес. Мне сказывали, что там обитает огромный лев подле самой Крезехелы.

Туземцы, выведенные из терпения его похищениями, собрались однажды в числе двухсот, с целию убить его или выгнать из округа.

Нападение было сделано на заре, к полудню было сделано пятьсот выстрелов.

Арабы вынесли с побоища одного мертвого и шесть раненых, а за львом осталось поле сражения. [40]

Только что приехал я в долину Уртел, как явились ко мне депутаты от всех соседних кочевьев, с жалобами и предложением ополчиться на зверя. Сади-Амар, туземный предвещатель, пришел тоже ко мне и сказал следующее:

— Если Богу будет угодно благословить твое оружие, через несколько дней наши жены и дети сбегутся под эго дерево и будут считать глазами и пальцами зубы и когти злодея и целовать руку, принесшую мир горным жителям.

При этом предсказании исчезла мысль об ополчении, и каждый вернулся в свою палатку с уверенностию, что гибель льва неизбежна.

По словам Сади-Амара, я мог не трогаться с места, а лев сам бы пришел ко мне.

Но я принял все необходимые меры. Собрал все возможные сведения о привычках зверя, и, согласно с этими известиями, дал наставления моим обходчикам.

Обходчики должны были отправиться на заре, каждый в назначенную ему сторону, отыскать след выхода льва с логовища и след его возврата, - словом, обойдти зверя.

На другой день, 19-го числа, лев исходил много места вне леса, и обходчики свалились на львицу, которую и обошли в девять часов на десяти десятинах леса.

В тот же день, в семь часов вечера, я сидел на пути львицы. В восемь она подошла ко мне на шесть шагов и стоила мне трех пуль.

20-го числа сборным местом был назначен сад Уртена и положено собраться к полудню. Предвидя, что лев, отыскивая свою самку, поводит обходчиков, я явился на место двумя часами позже.

Зверь исходил пропасть тропинок, осмотрел много пещер, убил лошадь и двух быков в кочевье и направил путь свой к югу.

Ближайший след быль в трех льё от сборного места.

Я сел в четыре часа на лошадь и поехал к тому месту, где обходчики сошли со следа.

Отправивши лошадь назад, я дождался ночи, чтобы осмотреть путь, которым лев шел на кануне. В одиннадцать часов я еще не встретил зверя и услыхал сильный шум арабов и лай собак в кочевье. Я догадался, что лев прошел другой дорогой и вернулся в свою палатку.

Три дня к ряду обходи были безуспешны; лев менял тропинки ночью, и никто не встретил его. [41]

24-го числа ко мни пришел араб из кочевья, расположенного от меня на три или четыре льё к югу, и объявил, что лев поселился близ них в лесу, называемом Тафрен, и с 20-го числа убил у них восемь быков.

Я отправился с этим вестником, взявши с собою моего деньщика и обходчиков. Палатка моя осталась в Уртене, я взял из нее только оружие.

Ночь с 24-го на 25 число я просидел вне кочевья, куда лев повадился; но он не пришел.

25-го утром мои обходчики отыскали следы выхода зверя из леса; но не разобрали верно следов возврата.

Чтобы облегчить обходчиков, я приблизился к месту предполагаемого логовища, и 25-го вечером остановился в опушке леса.

В этот же день приехал ко мне г. Роденбург, голландской офицер, сделавший с нами кабильскую экспедицию и желавший испытать одно из тех сильных ощущений, которые остаются на всю жизнь и которых ничем не купишь в Европе.

Он приехал из Уртена, где раскинул свою палатку рядом с моею.

Часов в десять вечера, лев заревел в полу-льё от кочевья, а в полночь он, в нескольких шагах от нас, утащил барана.

26-го числа было отдано приказание по всем соседним кочевьям, чтобы никто — ни люди, ни охотники, не смели выходить до возвращения обходчиков. Это было сделано с целию, чтобы следы льва не были как-нибудь затоптаны.

В этот день Биль-Кассем-биль-Хушет донес мне следующее:

— Я пошел за львом по выходе его из кочевья, нашел шкуру барана, которого он съел ночью, проследил его до ручья, где он пил, и сошел со следа, увидавши, что в этом месте след принят моим товарищем Амаром-бен-Сига.

Амар явился почти вслед за своим товарищем; на лице его было изображено торжество. Он мог бы ничего не рассказывать, каждый по лицу его мог догадаться, что он обошел зверя.

Когда он проходил толпу арабов, усевшихся вокруг нашей палатки, все обращались к нему с вопросами, останавливали его за бурнус; но он не говорил ни слова: только радость его изобличала тайну, которую он хотел передать одному мне.

Несчастный, торжествовавший заранее приготовленную им победу, и не подозревал, что через несколько часов лев, которого он предавал мне, умрет не иначе, как истерзав его.

Вот его донесение: [42]

— Я нашел след льва у ручья Тафрена; здесь он пил и отдыхал.

— Я пошел за ним по горелому лесу, который виден, отсюда; на опушке леса зверь пробыл до утра. Я заключаю об этом по следам когтей его на деревьях и по оставшемуся помету.

— По выходе из лесу, зверь перешел поток на западной стороне Тафренского леса и вошел в этот лес. Я обошел лес кругом, — выхода не было. Вернувшись на свой след, я положил на нем бурнус свой и прошел по следу зверя в лес, остановившись не далее ружейного выстрела от его логовища.

— Провожатые мои боялись идти далее, и я вернулся. Полагаю, что он лежит под белым утесом, известным под именем утеса львиного.

Зверь был обойден, и оставалось только избрать род нападения. Можно было с шумом идти на его логовище, что заставило бы его выдти на охотников, избирающих удобное место для стрельбы.

Другой способ состоит в том, чтобы идти как можно тише по следу зверя и постараться подойдти к нему во время сна его.

Третий способ — вызвать его на живую притраву.

Амар-бен-Сига уверил меня, что чаща лесная делает невозможным нападение на логово, и я решился на притраву.

26-го, в семь часов вечера, я отправился в сопровождении моего денщика Химиды и двух обходчиков, которым поручено было нести мое оружие и вести козу.

В половине осьмого мы пришли к обходу Амара.

Осмотрев следы льва на дне потока, я убедится, что это был зверь старый и огромного размера.

Логовище было на южном склоне горы; на противуположном склоне я отыскал полянку, метров десяти квадратных, окруженную высокими деревьями и отстоявшую шагов на полтораста от того места, где лев теперь покоился.

Пока люди мои привязывали козу к корню дерева и подавали мне оружие, лев показался нам у самого утеса и посмотрел на наши проделки.

Я сейчас же стал в опушке поляны, обернувшись ко льву и не далее шести шагов от козы, которая, видя, что люди удаляются, кричала изо всех сил и старалась ко мне приблизиться.

Лев исчез с глаз моих. Вероятно, он приближался густым лесом.

Я срезал кинжалом несколько сучков, которые могли бы помешать моему выстрелу, и хотел уже садиться, как вдруг коза [43] замолкла и вся затряслась, поглядывая то на меня, то в сторону потока. Это значило:

— Лев там, я его чувствую... он приближается... я слышу, я вижу его. — И в самом деле, сначала она его почуяла, потом услышала, что заметил я по содроганию ушей ее; увидели же его мы вместе.

Он живо взобрался на берег потока и остановился на опушке поляны, шагах в двенадцати от меня.

Он стоял ко мне прямо грудью, и широкий лоб его мог служить мне прекрасною целью. Два раза опускал я мой штуцер; два раза наводил его между глаз зверя; два раза пожимал слегка собачку; но не выстрелил и был чрезвычайно этим доволен.

Уже прошло два года, как я не встречал льва такого огромного, такого красивого и величественного; и я мог убить его, не успевши вдоволь им полюбоваться!

Что такое мертвый лев? Что проку в умершей красавице? Что красота без жизни?

Притом же, если справедливо, что жить значит чувствовать, — где найду я ощущение подобное этой торжественной встрече?

Благородный зверь, казалось, понял мои мысли: он лег и, скрестивши свои огромные лапы, приклонил на них слегка свою голову, как на подушку.

Не обращая никакого внимания на козу, парализованную от страха, он рассматривал меня с большим любопытством и то прищуривал глаза, что придавало ему довольно смешное выражение, то открывал их во всю величину, что заставляло меня против воли пожимать собачку. Казалось, он говорил сам себе:

— Сейчас здесь на поляне я видел людей и козу: люди ушли, коза осталась. Прихожу сюда и вижу подле нее человека, одетого в синее с красным. Никогда не видал я такого одеяния, и этот странный человек не бежит при моем приближении, а смотрит на меня, как будто хочет говорить со мною.

Потом, казалось, он прибавил:

— Пора бы и обедать; что же съесть мне? Козу или полосатого человека? Вчерашний баран был лучше этой козы; но бараны далеко. Может быть полосатые люди вообще вкусны; но этот что-то очень худ.

Последнее обстоятельство, кажется, заставило его решиться на выбор, потому что он встал и сделал три шага вперед, не спуская глаз с козы. [44]

Держа ружье в плеч и палец на собачке, я следил за каждым его движением, готовый выстрелить в первую удобную минуту. Два раза он готов был прыгнуть на притраву и пригибался к земле как кошка.

Я догадался, что он заметил веревку, на которой коза была привязана, и подозревал какое-нибудь ухищрение, потому что он стал быстро ходить по опушке поляны и оскалял на меня зубы каждый раз, как останавливался.

Шутка начинала становиться серьозною; пора было ее кончить. Уловив мгновение, когда он обернулся ко мне боком, в двенадцати шагах, на берегу рва, я пустил ему первую пулю в плечо, и сейчас же, пока он судорожно ломался и ревел, пустил другую под лопатку.

Простреленный насквозь этими двумя пулями с стальными наконечниками, лев повалился в ров.

Пока я заряжал опять свой штуцер, прибежали мои люди. Я пошел с ними к тому месту, где я стрелял льва, и мы увидели большую лужу крови и следы когтей, которыми зверь цеплялся, чтобы взлезть опять на гору.

Обходчики, уверенные, что лев был убит, побежали за народом, чтобы поднять его.

А я пошел по кровавому следу и увидел, что лев несколько раз падал во рву и вошел наконец в непроходимую чащу, шагах в двадцати от поляны.

Я бросил сейчас же в чащу камень, и зверь мне отозвался. Я услыхал, шагах в двадцати от меня, глухое, хриплое рыкание, то жалобное, то грозное, но сдающее на последние стоны умирающего.

Это рыкание сдавило мне сердце; оно напомнило мне, что шесть лет назад, совершенно в подобных обстоятельствах, лев растерзал в глазах моих двоих арабов и моего деньщика.

Я стал на колена у чащи и старался проглянуть между кустами и деревьями, но мог видеть только ближайшие ветви, обрызганные львиной кровью.

Я заломил дерево, чтобы не сбиться со следа зверя, и хотел идти, как подошли ко мне обходчики, деньщик мой и четыре вооруженные араба.

Я едва мог уговорить их, чтобы они не лезли в чащу. Они были уверены, что лев лежит там мертвый.

Напрасно уверял я их, что я имею доказательство, что он еще жив, и что прежде чем мы увидим его, один из нас [45] будет разорвав. Я прибавил к этому, что ручаюсь, что завтра мы найдем его непременно мертвым.

Вместо ответа, арабы сияли свои бурнусы и предложили мне сесть на них, в ожидании их возвращения.

Две минуты спустя, я снял с себя лишнюю одежду, дал свой лепажевской штуцер Амару-бен-Сиге, два пистолета Биль-Кассему и ружье моему деньщику, приказав ему не стрелять, а сохранить его заряженным и идти по следам моим.

Распорядившись, чтобы все люди жались ко мае, как только позволяла это чаща, я вошел в нее. К нам подоспел г. Роденбург и не хотел отстать от нас, не смотря на мои просьбы и уверения, что мы на волос от смерти.

Пройдя шагов пятнадцать по кровавому следу, мы очутились на маленькой полянке, где крови не было уже видно.

Приближалась ночь, и трудно было разглядывать следы зверя. Наши поиски становились тем опаснее, что через несколько минут должна была наступить совершенная темнота.

Чтобы не терять времени, каждый стал отыскивать кровь зверя, но никто не сходил с полянки.

Вдруг ружье одного араба нечаянно выстреливает. Выстрел не причинил никакой беды; но лев зарычал в нескольких шагах, и все охотники бросились ко мне. Один только Амар-бен-Сига, по неопытности, или по самонадеянности прислонился к дереву, шагах в шести от нас.

Едва показался лев на опушку поляны, с раскрытою пастью и ощетинившейся гривой, как раздались восемь выстрелов, и ни одна пуля его не тронула.

Прежде нежели рассеялся дым этих напрасных выстрелов, и конечно скорее, чем я рассказываю, Амар-бен-Сига, тоже выстреливший во льва, уже смят им; ружье его исковеркано, правая нога раздроблена, и в ту минуту, как я подбежал к нему на помощь, я увидел, что голова его скрылась в пасти льва, который смотрел на концы стволов моего штуцера, но не выпускал избранной им жертвы.

Опасаясь, что, выстреливши в голову; я могу задеть пулею голову араба, я наметился в сердце и выстрелил.

Амар-бен-Сига был высвобожден из смертельных объятий, подкатился к моим ногам и сжал их с такою силою, что чуть не уронил меня; а лев, прислонившись к кустам, которые трещали под его тяжестию, еще не падал окончательно. [46]

Я прицелился в висок и подавил собачку; замок щелкнул, но штуцер не выстрелил.

Это была первая осечка в продолжении десяти лет; а лев все еще стоял, страшно ревел и рвал когтями кусты и землю. Все это совершалось на один шаг от меня и почти на самом Амар-бен-Сиге, который кричал нечеловеческим голосом.

Все собрались вокруг меня; кто вынул кинжал, кто схватил ружье за конец ствола.

Жалкие и бессильные оружия против зверя, которого не убивают пулей. Моим первым движением было обратиться к денщику моему за ружьем; но несчастный, с исковерканным от страха лицем, едва мог проговорить мне:

— Оно уж выстрелено!

Хамида имел глупость выстрелить вместе с другими, и мы оставались передо львом без защиты.

По счастью для всех нас, он упал в эту минуту мертвый, между Амар-бен-Сига и г. Роденбургом.

Когда лев упал, я обратил внимание на раненого араба; он лежал уже несколько минут без чувств.

Раны на голове были не важны; туловище только слегка исцарапано в некоторых местах когтями, но вся правая нога была ужасно изуродована, переломлена и изорвана.

Кровь текла очень сильно, а мы были в лесу, ночью и без всякой помощи. Пока арабы устроивали носилки из ружей и сучьев, я старался остановить течение крови; но раненый опомнился, начал страшно кричать и не давал мне возможности помочь ему.

Много труда и времени стоило нам выбраться из чащи на берег рва, и шествие наше было торжественно.

Я привык всегда видеть, как огорчала арабов смерть их товарища, и не мог понять их равнодушия в Амар-бен-Сиге.

Хотя я очень холодно принял поздравление их с победою и нисколько не выражал своей радости при виде цены ее, они не показывали никакого участия к изуродованному арабу, и сказали ему, что подобные вещи случаются только с людьми хорошими. Потом они как будто позабыли о нем и стали толковать о разных моментах совершившейся драмы, говорили все в один голос, кричали как безумные и рассказывали всю историю от начала до конца каждому из бежавших к нам на встречу.

Восторг этих людей был так велик и шумен, что можно было подумать, что мы несем убитого льва, еслиб только время от времени не раздавались пронзительные крики страдальца. [47]

К одиннадцати часам ночи дошли мы до палатки, приготовленной для раненого.

На другой день, 27-го числа, рано утром я зашел известить его и нашел подле него мать и брата его, и еще много старух и мужчин, вероятно его родственников, потому что они горячо благодарили меня за спасение Амара и спрашивали моего мнения о его ранах.

Бедные люди думают, что все Французы лекаря, и что тот, кто убивает зверя, знает, как помочь злу, которое последний делает людям.

Я не имею понятия о хирургии; о ранах же, причиненных львом, знаю по опыту только то, что они не легко вылечиваются.

Мне не раз случалось видеть, что люди, раненые гораздо легче Амара, умирали или теряли употребление раненого члена, и я посоветовал родственникам больного перенести его в Батну, где можно найдти французского доктора и необходимую помощь.

Раненый ни за что не соглашался на мое предложение, боясь мучений во время пути. Я решился кое-как сам сделать ему перевязку и послал за арабским доктором, пользующимся известностию в кочевьях.

Устроивши это, мы отправились в ту сторону леса, где лежал наш лев. Народу шло со мною много. Очень скоро проломали в чаще дорогу и вытащили льва на поляну, где накануне мы имели с ним первое свидание.

По снятии шкуры, я осмотрел направление пуль моих, и передал зверя арабам, которые бросились на него с ножами и с такою яростию, с какою бросаются только притравленные собаки на зверя. В тот же вечер я воротился в свою палатку и занялся выделкою львиной кожи.

27-го числа, в то время, как я уже все приготовил к отъезду моему в Константину, вошли в мою комнату пять или шесть женщин. Они так громко плакали и рыдали, что я вообразил, что с ними случилось какое-нибудь страшное несчастие.

Прежде всего подумал я, что это родные Амар-бен-Сига, узнавшие о его смерти; но скоро утешился и даже расхохотался, узнав, что все дело было в гибели трех быков, убитых львом, недавно появившимся в округе.

Рыдания не переставали, и музыка эта вовсе не забавляла меня. Чтобы поскорее от нее освободиться, я объявил, что не уеду без того, чтобы не убить зверя, причинившего им столько горя. [48]

Слезы исчезли в ту же минуту, и арабские дамы вышли от меня, занявшись веселыми разговорами.

Кочевье, в котором были убиты быки, было у меня под рукою, и я позвал сторожей, чтобы узнать от них все подробности и сообразно им приготовиться к бою.

Эти люди объявили мне, что часов в шесть вечера гнали они стадо с горы, и что вдруг вся скотина бросилась в разные стороны. С большим трудом собрали они разбежавшихся и увидали, что не доставало трех быков.

Они не видали ни льва, ни следов его; но судя по страху, с которым бежала накануне скотина, они были уверены, что пропавшие быки были убиты львом.

Я приказал им собрать побольше народу, отправиться на другой день рано утром в горы и отыскать убитых быков. Двух из них, которые были изорваны, вытащить на открытое место, чтобы туши их достались в продолжение дня на добычу ястребам, а третьего оставить на месте и прикрыть до ночи от ястребов ветвями.

30-го, в шесть часов вечера, я пошел сам в горы с одним из сторожей и двоими арабами, которые несли мое оружие.

Пройдя около часа по лесу, мы попали сначала на остовы быков, съеденных ястребами, и отыскали наконец третьего.

Когда сняты были с него ветви, я удостоверился, что он был почти совершенно цел; только на шее была рана зубами и рана когтями на плече.

Это показывало, что зверь, убивший быка, был или молодой лев, или старая львица.

Не будучи в состоянии судить о звере по следу, потому что почва в этом месте была очень камениста, я внимательно осмотрел следы зубов и когтей, и заключил из своего осмотра, что мне придется иметь дело с матерой львицей.

Обыкновенное логовище львов, во время пребывания их в этих горах, было от нас не далее пятисот метров на склоне горы. Уверенный, что львица пойдет с низу, я, отослал людей, меня провожавших, и стал выбирать для себя место.

Заметивши камень, на котором можно было мне удобно поместиться, я положил подле него мое оружие и хотел уже сесть, как, взглянувши вниз по горе, я увидел мою львицу, прохаживающуюся по тропинке Кренхельской.

Пройдя несколько времени этою тропинкой, она сошла с нее на небольшую равнину, а потом отправилась к одному ручью, который обыкновенно посещается львами. [49]

Четвери, часа спустя она вернулась того же дорогой и вошла в чащу, окружающую логовище. Я сел на свой камень и приготовился встретить ожидаемую гостью.

Я сидел в чаще; передо мной не было никакой полянки. Было так темно, что я едва видел убитого быка, хотя он был от меня только в нескольких шагах.

Я понимал, что мне невозможно будет послать львице более одной пули, и что эта пуля должна или умертвить ее, или по крайней мере, обезоружить.

Время шло и стала опускаться ночь. Львица заревела первый раз на том месте, где лежали быки, расклеванные ястребами.

Скоро услышал я приближение шагов ее, а потом глухие мерные вздохи, означавшие ее дыхание.

До рассчету моему, она была от меня шагах в пятнадцати, и я приложил ружье к плечу, чтобы выстрелить, как только она покажется.

В эту кампанию мне суждены были сильные ощущения. Вы легко поймете их, когда я вам скажу, что, приложившись, я убедился, что мне не видно целика.

Я видел едва концы стволов. Еще несколько минут, и могло сделаться так темно, что я не увидал бы ровно ничего.

Медлить было нечего; я встал и пошел прямо в ту сторону, где мне послышалась львица. Я был готов к выстрелу и шел как только можно тише.

Пройдя шагов пять или шесть, я стал всматриваться между деревьями и увидел половину корпуса львицы.

Она стояла недвижима, конечно прислушиваясь к непонятному ей шуму. Голова была скрыта от меня деревом до самого плеча.

Но сердце под лопаткою, и я, как только мог — на память, выстрелил в это место.

Напрасно нагибался я, чтобы узнать последствия моего выстрела и послать в случае нужды другую пулю: мне ничего не было видно.

Раздалось, однакожь, рыканье зверя, и опытное ухо мое заключило по роду этого рева, что зверь ранен смертельно.

Нисколько не желая сопутствовать львиц в ее дальнее путешествие, я отложил до завтра удовольствие добить ее, если найду ее живою. Принявши это решение, я вернулся в палатку вместе с моими спутниками, которые все слышали и тоже были уверены, что львица наша. [50]

При возвращении нашем, радостная весть разнеслась по всему кочевью, и женщины просили позволения идти завтра в горы, чтобы увидеть зверя прежде, нежели он будет снят.

31-го я вышел еще до восхода солнца на место, где упала накануне львица; меня сопровождали почти все мужчины и женщины из кочевья. Принудя всех оставаться на месте, я пошел с денщиком своим в ту сторону, где были слышны последние рыкания зверя.

Место было пусто, но ясно обозначалось целой лужей крови. Мне было легко идти по кровавому следу, и я увидел, что львица старалась идти по местам более открытым и очень часто падала.

Скоро заметил я, что она шла только на трех ногах и падала все на левую сторону. Кость левого плеча оставляла на земле ясные следы при падении зверя.

Я догадался, что пуля моя попала под правое плечо зверя, пролетела насквозь его грудь и расшибла ему плечо левое.

Живая или мертвая львица не могла быть далеко. Надо было быть наготове и не терять кровавого следа.

Подходя к какому-нибудь кустарнику, в котором львица могла бы спрятаться, я приказывал денщику бросать в него камень, чтобы заставить зверя подняться или, по крайней мере, зареветь.

Я перешел поляну, на которой, судя по большому количеству крови, львица долго лежала, и дошел до опушки частого леса, в который денщик мой бросил камень.

Сейчас же и очень близко раздалось рыкание, подобное слышанному много за несколько дней.

Разница была та, что я уже был на этот счет опытен и вполне уверен в успешном окончании дела.

Было светло, и передо мной была львица, потерявшая так много крови, что имела половину силы, и, наконец, я знал, что она на трех ногах.

Успех был несомненен; но так как на конце трех лап ее были острые когти, а во рту, прокусившем шею быка, довольно почтенные зубы, то я принял меры, чтобы те и другие не разгулялись.

Лес, в котором она лежала, был так част, что я не мог войдти в него, а решившись на эту дерзость, был бы растерзан прежде, чем бы успел выстрелить.

Но признаюсь к стыду моему, что еслибы не было других средств доконать ее, я бы рискнул, в надежде на счастливую [51] звезду мою, и отправился бы в чащу. Конечно, это было бы безумие.

Это безумие было бы на этот раз лишнее. Передо мной была большая поляна, на которую я мог вызвать зверя, и я решился этим воспользоваться.

Я созвал всех арабов и женщин, меня сопровождавших, и предложил им картину смерти врага их.

Чтобы помешать зверю выдти из чащи в другую сторону, я велел зажечь там несколько кустарников и подать мне несколько ружей.

Зарядивши четыре ружья, я дал их четверым арабам, велел им влезть на дерево и, по моему сигналу, выстрелить и начать кричать изо всей мочи.

В тридцати шагах от опушки я поставил одного араба верхом и велел ему не трогаться с места до тех пор, пока львица выйдет наружу; когда же выйдет она, скакать во весь дух в мою сторону, но несколько отклоняться от меня, чтобы не помешать моему выстрелу.

Сам я сел на поляне в нескольких шагах от дерева, на котором сидели мои стрелки. Подле себя поставил я деньщика с другим ружьем, которое он в случае нужды должен был подать мне.

Между тем, толпа зрителей, громко кричавшая на середине поляны, быстро рассеялась.

Мужчины повзлезали на деревья, женщины отбежали на ближайшее возвышение.

Когда поляна очистилась, я дал знак конному арабу приготовиться, и подал сигнал.

Раздались выстрелы, и львица гневно заревела; когда ж начались крики, она показалась на опушке и, не останавливаясь ни минуты, направилась к арабу, который пустился скакать от нее.

Не смотря на то, что у ней было только три ноги, первые прыжки ее испугали меня: она быстро нагоняла скачущего араба.

Я выстрелил в нее в сорока шагах; пуля пробила ей голову и заставила ее остановиться, но не упасть.

Конный араб ускакал уже далеко, когда львица стала подвигаться вперед и пошла уже прямо на меня.

Я успел взять другое ружье и всадил ей в грудь две пули. Она упала мгновенно, и я думал, что она уже мертвая, но она снова поднялась, оскалила зубы и пыталась ко мне приблизиться. Это было ее последнее усилие. Она повалилась на землю, [52] испустивши протяжный болезненный рев, на который ответили торжественные крики арабов.

Окончательный удар львица получила тогда, когда собрались вокруг нее женщины, и они имели удовольствие наругаться над ее когтями и зубами.

Опасаясь, чтобы эти неугомонные мстительницы не задержали меня в лесу до вечера, я предложил им идти вперед и обещал, что они еще увидят львицу и могут выбрать лучшие куски мяса подле моей палатки.

Из ружей и сучьев устроили носилки и донесли зверя до Уртена, где, по снятии кожи, я отдал его Арабам. На другой день я уехал из кочевья, к большому сожалению туземцев, которым обещал посетить их осенью. Через два дня я был в Константине и отдыхал от утомления, причиненного мне ощущениями последней охоты.

16 августа я получил письмо от Каида Кроихелы, который уведомлял меня о смерти Амара-бен-Сигэ.

В заключение скажу вкратце мои наставления.

Если вам случится отыскивать днем льва, которого вы ранили ночью, откажитесь от этого преследования, если зверь не теряет достаточно крови, чтобы можно было идти по следам его.

Он залег в чаще и выйдет оттуда только за тем, чтобы броситься на человека.

Идите по кровавому следу шаг за шагом, бросайте перед собою камни, чтобы услышать зверя на добром расстоянии и иметь время в него выстрелить.

Старайтесь быть всегда на месте более возвышенном.

Если идет дождь или падает роса, закройте курки вашего штуцера. Разряжайте ваше ружье всегда, когда вернетесь домой, и заряжайте в минуту отправления на охоту, перед чем непременно прожгите его.

Если, по случаю сырости, вы боитесь за ваш выстрел, не ищите встречи со зверем.

Запасайтесь порохом и пистонами лучшего качества.

Наконец, помните, что лев редко падает после одной пули.

Не ищите никогда спасения в бегстве, когда он на вас бросится.

Соблюдайте все эти наставления, и да сохранит вас Бог и св. Уберт!

Текст воспроизведен по изданию: Наставление охотнику за львами, в Алжирии. (Статья Жюля Жерара) // Москвитянин, № 1. 1855