-

ПУТЕШЕСТВИЕ ОГЮСТА БУЭ ВО ВНУТРЕННОСТЬ АФРИКИ.

Три года тому назад, Огюст Буэ предпринял, с разрешения французского правительства, путешествие по Золотому Берегу, для исследования страны, лежащей около большого потока, при истоке которого находится французская фактория — Большой Бассам (Grand-Bassam).

Теперь французское Морское Министерство обнародовало в Revue coloniale отчет его, из которого делаем следующее извлечение.

Я решился, говорит Огюст Буэ, проникнуть во внутренность страны на находящемся в моем распоряжении казенном пароходе [147] «Серпан» (Пароход этот железный, вооружен четырьмя мортирами шестнадцатого колибра, и содержит 60 человек экипажа, из которого большая часть были негры, набранные мною в Сен-Лун.), следя за потоком по имени Батто, отделяющимся от реки Большой Бассам при обширной деревне Абра, около семи миль расстояния от французской фактории, построенной на берегу моря (Шесть лет тому назад, Буэ-Вилльйоме основал на западном берегу Африки три фактории, а именно: на Большом Бассаме (Grand-Bassam), на Ассимэ (Assime) и на Габоне (Gabon). Большой Бассам — прекрасная большая река, очень богатая золотом и пальмовым маслом; но до сих пор неприязненные действия туземцев препятствовали нашим промышленникам отдаляться от фактории далее трех или четырех миль...).

Не было известно ни протяжение, ни направление этой величественной ветви Большего Бассама.

И так, отправляясь с рейда фактории, я сделал нужные распоряжения, чтоб противостать всем случайностям, могущим встретиться во время путешествия.

Мы поплыли вверх, вдоль неизвестных берегов, покрытых самою роскошнейшею растительностью. Каждую минуту невольно вырывалось у нас восклицание от восхищения и удивления, при виде мест самых живописных; всего более правый берег обращал на себя наше [148] внимание, по красоте своих лесов, покрывавших покатости возвышенных холмов, на поверхности которых кое-где виднелись обнаженные места розоватого цвета. Что же касается до левого берега, то он, почти повсюду, был окоймлен гигантским корнепуском (paletuviers), спустившим в воду свои бесчисленные корни (Корнепуск (Paletuvier) распространяется посредством тонких, змеинообразных веточек, которые, ниспадая с вершины деревца и достигнув воды, пускают корни, и таким образом все более и более овладевают потоком, которого берега они окаймляют.). Торжественная тишина сопровождала наш путь и была только нарушаема шипением парохода и криком нескольких испуганных обезьян, которые перепрыгивали с ветви на ветви при виде нашего длинного корабля, быстро плывущего и своими колесами сбивающего воду в белую пену. Вскоре встретили мы несколько тоней — знак, что туземные жители были уже недалеко, но еще ни один из них нам не попадался. Тони эти построены довольно замысловато и туземцы ловят тут достаточное количество рыбы, которая и составляет значительную часть их пищи. Прежде всего они втыкают в дно реки, на избранных местах, длинные колья, плотно стоящие один подле другого во всю ширину реки, и выставляющиеся на 30 сантиметров над поверхностью воды. [149]

На некотором расстоянии находится подобие ворот, которые служат входом в двойной ряд водруженных таким же образом кольев, составляющих самый запутанный лабиринту оканчивающийся, наконец, загородкою, устроенною в виде круга. Рыба, поневоле входя в одни из ворот, следует по всем извилинам лабиринта и, наконец, проходит в кругообразную загородку, из которой она уже не может выйдти, потому что последняя, маленькая бамбуковая дверь, впустившая рыбу в круг, сделана на подобие усеченного конуса, вершина которого обращена во внутрь, и потому, когда рыба обратится в обратный путь, то плавники ее зацепляются за концы бамбука и тем препятствуют ей выйдти. Сюда-то приезжают туземцы на своих пирогах ловить ее, или с помощью приманки, на которую рыба с жадностью бросается, или заставляя нырять своих боев, т. е. рабов; глубина воды в этих заколах редко бывает более трех метров.

Мы, однакожь, не видели в окрестностях ни одной пироги; вероятно туземцы спрятали их в корнепуске.

Поднявшись довольно далеко вверх по течению этого потока, я заметил наконец, что берега видимо начинают отдаляться один от другого, и скоро мы очутились у входа в великолепное озеро, обширная поверхность которого [150] оканчивалась, на горизонте, необозримыми лесами. Следуя еще некоторое время по направлению правого берега, я велел наконец, остановиться и бросить якорь, потому что мои лоцмана объявили большую убыль воды. Я сейчас же отправил две лодки с офицерами и метром, чтоб измерить вокруг глубину воды, как только можно далее. После продолжительного исследования, при 50 градусах жара по сотенному термометру, они возвратились, донеся мне, что мели почти повсюду преграждают путь наш, и что самая большая высота воды, встреченная ими, не превышала одного метра; впрочем, дно было иловатое и за этими мелями они открыли проход в семь и восемь метров глубины.

Ровно на один метр корабль сидел в воде, и я долгое время колебался, что мне делать. Стараться переплыть мели было очень опасно, потому что я рисковал завязнуть с кораблем и потом не быть в состоянии его вытащить, или даже проломить его о толстые корни; тогда компания поневоле бы кончилась и в перспективе мне представился бы только военный суд, который справедливо мог бы обвинить меня в безрассудном предприятии; с другой же стороны, возвратиться назад в факторию, не попробуя проникнуть далее, тогда как страна представлялась в таком привлекательном виде — было крайне прискорбно; я решился переплыть [151] мели. Прибавив огня, я на все парах двинулся вперед. Скоро колесы задели за ил и стали бросать его вокруг корабля, скорость которого стала все более и более замедляться; но я был уверен в хорошем качестве машины, приготовленной г. Каве в Париже, иритом она была новая и нечего было бояться, даже при самом высшем давлении.

И подлинно, хотя «Серпан» медленно двигался по иловатому ложу, но все таки он не переставал идти вперед, и мы скоро очутились в воде более глубокой. Спустя некоторое время, открылся нам узкий проток и мы, не задумавшись, вошли в него.

Трудно с точностью описать чудный вид, представившийся перед нашими глазами... Оба берега, довольно близко отстоящие один от другого, окаймлены были пальмами всех родов и всех величин, начиная с кокосового дерева до маленькой кохинхинской пальмы (Palmier nain). Множество водяных и других птиц с испугом подымались с нашего пути и летали над нашими головами; холмы правого берега все продолжали возвышаться и как бы господствовать над этим пленительным пальмовым лесом, нас окружавшим; вода более светлая и прозрачная, чем была в озере, сделалась здесь совершенно спокойною; живописные маленькие ручейки, течение которых терялось под [152] качающимися ветвями пальм, впадали в некоторых местах в поток, по которому мы ехали; наконец, проехав таким образом две или три мили, мы увидели перед собою второе озеро, которое, повидимому, было не менее красиво и не менее обширно. Это второе озеро я назвал озером Агиен, а первое озером Батто, по имени стран их окружающих.

В этом-то Агиенском Озере разрушилась моя надежда проникнуть во внутренность Африки следуя по избранному мною пути, потому что, доехав до конца озера, посреди огромных девственных и пустынных лесов, его осеняющих, невозможно было найдти никакого протока.

Восхитительный проток, соединяющий оба озера, был назван мною пальмовым потоком.

Возвратившись на озеро Батто, я вознамерился посетить город Бато, отстоящий от озера в двух или трех милях, о котором с таким воодушевлением рассказывали мне некоторые из бамбарцев (Бамбарцы (Bambaras) составляют могущественное население внутри Африки, около Сего на Нигере. Они ведут торговлю с прибрежными жителями и под видом чужестранцев служат как бы посредниками или переговорщиками между этими народами, постоянно воюющими между собою.). Надо признаться однакож, что предприятие это было не безопасное. При [153] всей своей красоте, озёра Батто и Ангиен имеют атмосферу очень заразительную, вредное влияние которой начало уже оказывать свое действие над моим экипажем; я лишился лейтенанта г. Деламбра, родного племянника великого астрономия, и отправил в факторию многих матросов из белых, опасно заболевших. Вода в этих озерах черноватого цвета и почти не имеет течения; бесчисленные болота покрывают левый берег в недальнем расстоянии и поэтому густой и зловонный туман носится над ними до довольно позднего утреннего часа, несмотря на невыносимый жар от палящих лучей солнца, которые сосредоточиваются на поверхности озера, как на зажигательном стекле.

Сверх всего этого, нужно было пройти по этим большим болотам левого берега, чтоб достигнуть высот древнего африканского города Батто; даже самые негры, не из туземцев, платились жизнию за это опасное предприятие. Впрочем Батто был город столь важный, что мне нельзя было не попытаться посетить его, чтоб заключить торговые и дружественные договоры с его владетелем. Батто, как мне говорили, очень богат золотым песком, и находится на пути караванов, идущих из Внутренней Африки, а потому, уже по своему положению, представляет место мены европейских товаров на африканские. [154]

Причина эта казалась мне очень важною и я отправился в путь, предупредив короля Батто, по имени Луба, о моем посещении.

Я оставил корабль стоящим на якоре на озере, под начальством Дюбюиссона, который притом был очень болен, так что не мог нам сопутствовать. Меня сопровождал только доктор, коммиссар и двенадцать человек из моих негров, самых надежных и отважных, которых я взял на всякий случай.

Вышед на отлогий берег, я нашел уже тут целый почетный конвой, состоящий из ста вооруженных людей, присланных ко мне Лубою; все они имели на себе военный наряд. Когда я говорю наряд, то это только по привычке; на самом же деле, они, кроме одного ножа, который называют «лангути», ничего на себе не имели, лица же их и тело были испещрены странными фигурами, белыми, желтыми и особенно красными. Черные люди эти, раскрашенные красною краскою, живо напоминали демонов комической оперы; все они имели у кушака по патронташу из слоновой кожи, и широкий нож, а за плечами длинное ружье, которое Англичане называют cong dane. По неимению пуль, они заряжают свои ружья медными обрубками и раны, произведенные ими, очень опасны и трудно залечиваются. Мы испытали это отчасти в сражении, которое имели несколько времени [155] тому назад с Ягу (Yahou), на другом рукаве реки, под начальством моего брата Буэ-Вилльомэ — в сражении, в котором большая часть наших матросов и негров были опасны ранены этими пулями.

Негры эти отличаются в сражении терпением и необыкновенною легкостью; они подстерегают своего неприятеля в засаде, за кустом или в каком либо овраге, где совершенно их незаметно; потом, выстрелив, они, подобно змеям, скользят между кустарниками и исчезают, чтоб снова зарядить свои ружья: заметно лишь легкое колебание ветвей, под которыми они проходили.

С первых шагов нашего пути, мы остановились, пораженные красотою лесов, по которым проходили; от места до места встречали мы деревни, в которых женщины с любопытством выбегали к нам на дорогу; они вообще были совсем нагие, а мужчины показывались не иначе, как вооруженные. Наш военный конвой предшествовал нам и оглашал леса глухим и диким криком, на который отвечали другие голоса из глубины леса. Ничего не могло быть живописнее и восхитительнее этого путешествия; однакожь мы были осторожны: могло случиться, что Луба, старинный союзник Ягу, которому мы дали не маленький урок, захочет умертвить нас, или передать ему. Негры мои, подобно всем нам, [156] имели скрытое оружие; хотя наше сопротивление, конечно, не могло бы долго продолжаться, но по крайней мере мы не позволили бы умертвить себя без всякого сопротивления.

Наконец мы достигли этих опасных болот, и я едва не решился возвратиться.

Представьте себе обширную болотистую равнину, заросшую во многих местах кустарником, наполненную илом в восемь или десять метров глубины, чрез которую единственная дорога лежит по плавающим стволам пальм, на которых скользить всякую минуту!.. Стоит только немного потерять равновесие, как пойдешь ко дну, если великодушная рука соседа не поспешить вытащить из этой вонючей тины: кроме того, стволы эти не везде касаются один другого, так что часто приходится скакать с одного бревна на другое на значительное расстояние, припоминая все правила эквилибристики, чтобы прыгнуть не пошатнувшись; в заключение, заразительный туман, на четыре или на пять метров подымающийся над поверхностью, окружал нас со всех сторон.

По этой-то дороге нам предстояло идти в течение целого часа не останавливаясь. Двое из моих негров, самые приверженные, Боэди и Фара, не покидали меня ни на шаг и поддерживали меня балансирующего; без них я бы десять раз выкупался в тине. То же самое [157] было и с моими спутниками, которых поддерживали другие негры; несмотря на такую помощь, мы едва достигли до четверти пути, как были уже так изнурены этими гимнастическими упражнениями, столь часто повторяемыми, что не могли идти далее. Но остановиться нельзя было, потому что столь же трудно стоять на этих бревнах, как и идти; таким образом мы воодушевились новым мужеством и принялись скакать еще лучше прежнего. Что же касается до нашего конвоя, то он находился уже далеко впереди, так что едва слышались звуки их труб из слоновой кости и тамтама. Занимательно было смотреть на туземцев, переправляющихся через эти болота; они совершают свой путь с необыкновенною легкостью и не находят дорогу эту хуже той, которая идет по сухому лесу. Наши негры, казалось, тоже не очень затруднялись, потому что с самого детства привыкли уже подобным образом переходить через Сенегальские Болота и, сверх того, были без обуви. Что же касается до нас, которые были в сапогах и не были ни туземцами ни учениками г-жи Саки, можно себе вообразить, с какою твердостью совершали мы наши гимнастические скачки!..

Путешествие это было, однакожь, ознаменовано одним только приключением: один из бамбарцев, перепрыгивая с одного пальмового ствола на другой, упал в болото и почти тотчас же [158] погрузился в типу до самого подбородка; но так как он не потерял присутствия духа и тотчас же поднял руку, то с помощью поданной ему палки выскочил без затруднения, только я отправил его в арриергард, потому что он распространял кругом себя невыносимый запах.

Наконец мы достигли до подошвы холмов, на которых построен Батто, и упали в изнеможении на траву; было уже полтора часа, как мы вошли в эти ужасные болота!..

С этого места до самого города оставалось нам только подыматься; леса, через которые следовало проходить, продолжали быть столь же красивыми и наполненными гигантскими деревьями.

Вскоре заметили мы банановые плантации и хижины, предвещающие близость города. В самом деле, через несколько минут мы достигли до ворот Батто и, признаюсь, были поражены удивлением...

Не нужно однакожь забывать, что удивление это не было подобно тому, какое производит европейский город: африканские города не имеют зданий, дома их суть грубые мазанки, почти все построенные по одному образцу, покрытые пальмовыми листьями, и более или менее обширные, смотря по числу обитателей. Что меня поразило при виде Батто с возвышенного места, через [159] которое мы входили в город-это великолепие раскинувшейся перед нами перспективы.

Широкая улица, столь длинная, что терялась вдали от взора, была окаймлена по сторонам домами, окрашенными во всевозможные цвета и окруженными рощицами кокосовыми, банановыми, и сахарным тростником, который я увидел здесь в первый раз. Так как местность чрезвычайно-волниста и широкая улица следила за всеми неровностями ее, то домы поминутно то терялись в оврагах между холмами, то снова выказывались с своими блестящими цветами и пальмовыми опахалами.

Бесчисленная толпа наполняла улицу, потому что в первый раз увидели в этой стране белых, и наши блестящие мундиры не мало возбудили любопытства: особенно женщины отличались своими возгласами удивления, и без застенчивости подходили к нам, смеяться над нами под самым носом. Но при малейшем движении с нашей стороны, они в испуге разбегались.

Впрочем, прием нам был самый великолепен, какой только мог сделать король такого города, как Батто. Наш почетный конвой, перед входом в город, выстроился и начал своими рожками, там-тамами и стрельбою производить шум самый дикий, какой только можно придумать. Луба ожидал нас при входе, [160] держа в руках огромную палку с золотым на верху шаром, как знак своей власти. Костюм его был довольно богат; он имел широкий передник из шелковой толстой материи яркого цвета, ниспадающий до самых ног; богатый кинжал виднелся у него за поясом, голова его была прикрыта круглою шляпою (Круглая шляпа тоже есть признак власти на этом берегу; купцы привозят сюда серые, синие, красные и другие, чтоб удовлетворить странному вкусу этих полудиких, которые не что иное, как дети; короною Лубы была старая черная шляпа.); по сторонам его стояли его министры, родственники и жрецы (Религия этих народов — идолопоклонство, которое они довели до фанатизма. Истуканы их — лесные тыквы (calebassier), глиняные изделия (poteric), грубые статуи, освящаемые их жрецами, которых они слушаются как оракулов.); один из этих последних, старик с седыми волосами, пошел к нам на встречу, произнес длинную речь и обнеся вокруг нас истукана, громко закричал; — на этот крик отвечала толпа; истуканы не сопротивлялись нашему вхождению. Но если бы они воспротивились, то не знаю, что бы с нами могло случиться, если бы к тому и сам Луба не счел нужным нам покровительствовать. По счастью, между этими шарлатанами и начальником страны обыкновенно бывает совершенное согласие. [161]

Таким образом мы отправились к дому владетеля, сопровождаемые несметною толпою, и достигли его не прежде, как через час ходьбы. Мы устали до изнеможения, и я послал просить Лубу, чрез одного из моих бамбарцев-переводчиков, чтоб он отвел нам какое-нибудь помещение, где бы мы могли отдохнуть и укрыться от любопытства его бесчисленных подданных.

Луба с величайшею благосклонностью принял мое прошение, и поместил нас в просторной комнате, наподобие капитанской каюты, где круглые скамейки, сделанные из земли, были покрыты цыновками; сверх того, он велел принесть нам пальмового вина (Пальмовое вино добывается из разреза, сделанного в стволе особенного пальмового дерева: это прохладительное питье очень приятное, когда только что вытечет из дерева.), кокосовых орехов, сахарного тростника и, наконец, вокруг дома поставил караул из своих солдат, чтоб разгонять толпу.

Освежившись совершенно, мы распростерлись на цыновках и, несмотря на твердость ложа, чудесно заснули.

Когда дагучий дневной жар прошел, мы вздумали осмотреть в подробности город, который, как говорят, один из самых древних городов Африки. И только тогда мы заметили, до [162] какой степени присутствие ваше возбуждало любопытство прекрасного пола этой страны. Жены самого Лубы, которых он имел до двадцати, обитавшие в соседней комнате, проломили глиняную стену, и три или четыре головы молодых негритянок предстали пред нас чрез эту дыру: очевидно, еслиб мы оставались тут до вечера, дыра превратилась бы в настоящую дверь, или по крайней мере в окошко, судя по старанию, которое они употребляли, чтоб ее увеличить.

Мы решились уступить столь явному желанию, и когда пришел Луба навестить нас, мы попросили у него позволения посетить его сераль. Просьба эта не была нескромною по понятиям этой страны, и потому он нам не отказал. Тогда мы вошли во вторую комнату, столь же мало убранную, как и наша, где собралось до двадцати женщин, старых и молодых.

Старые занимались печеньем пататов и рыбы, молодые же смеялись и играли между собою; сначала они в испуге бросились в один из углов комнаты; но в следствие нескольких слов, сказанных Лубою, подошли к нам; в особенности г. Бертран, который имел длинные светлорусые волосы, привлекал их внимание; они кончили тем, что совершенно освоились с нами, и тогда одна из них принесла воды, и принялась тереть наши руки, как только [163] могла. Переводчик объяснил нам, что она хотела удостовериться, не выкрасили ли мы наше тело белою краскою, подобно их воинам. Длина наших носов и цвет волос Бертрана возбуждали в них беспрерывный смех.

Так как смех этот мало льстил нашему самолюбию, как людей белых, имеющих исключительное притязание на тип красоты рода человеческого, то мы распрощались с дамами и начали наше путешествие по городу, в сопровождении Лубы и высших его сановников.

Мы употребили по утру целый час, чтоб достигнуть от ворот Батта до жилища владетеля, и столько же теперь, чтоб от его дома дойдти до другого конца города; а потому я могу смело определить длину этой широкой улицы, составляющей Батто, не менее как в две мили. Чтож касается до его населения, то это настоящий муравейник, — и я полагаю его по крайней мере в десять тысяч душ.

Перед ночью мы возвратились назад и стали думать об ужине. Луба велел приготовить нам страшный соус из дичи и козлят на пальмовом масле, до которого невозможно было дотронуться; мы предоставили его нашим неграм, которые скушали его с большим аппетитом. Чтож касается до нас, то мы должны были удовлетвориться несколькими печеными яйцами, которые, по счастию, были свежи, что большая [164] редкость в Африке, и провизиею, взятою нами с собою из предосторожности.

Ночь, проведенная нами, была так хороша, как только может быть ночь посреди африканских лесов, на цыновках вместо тюфяков, под шинелями вместо одеял, под ворчанием пантер или гиен, пришедших отыскивать остатки пищи вокруг домов, или музыкальное жужжание бесчисленного множества комаров, которые нападали на нас подобно ожесточенному неприятелю; но кроме всего этого, какие ужасные грезы тревожили нас!... Что до меня касается, то я просыпался несколько раз от страшного чувства, что барахтаюсь посреди батских болот. По счастию, эти ужасные предчувствия не осуществились; на другой день, распростившись с Лубою, с которым я имел длинную конференцию, и которого осыпал подарками, мы отправились в путь с тою же церемониею и достигли беспрепятственно палубы «Серпана», где нашли оставленного лйтенанта в худшем состоянии, чем при нашем отправлении; тогда я решился покинуть как можно скорее эти заразительные воды, и в последствии уже стараться проникать во внутрь страны через Агиенское Озеро.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие Огюста Буэ во внутренность Африки // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 86. № 342. 1850