СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

БЕРЕНС А. И.

КАБИЛИЯ В 1857 ГОДУ

I

Горная война составляет одну из самых трудных задач военного искусства. Она стоит обеим враждующим сторонам огромных пожертвований в людях и материальных средствах, и, несмотря на это, весьма часто, действия в горах не приводят ни к какому положительному результату. Притом же эти действия требуют от войск и их предводителей особых нравственных и физических качеств, которые редко могут быть заменены долговременным навыком, тем более обучением в мирное время.

По этим причинам, в европейских войнах в последнем столетии старались не избирать главным театром действий горные страны, а по возможности оставляли их в стороне, наблюдая частию сил за неприятельскими войсками, там расположенными, как за гарнизоном трудно доступной крепости, которую, по военным соображениям, намереваются блокировать, а не атаковать. Решительные столкновения чаще всего происходили на равнинах, обладание которыми и решало спорный между государствами вопрос.

Но и в последнее время, Россия на Кавказе, отчасти Франция в Алжирии, Англия в Индии, ведут войны с горными племенами с единственною, но вместе с тем и с самою трудною для достижения, целию подчинить совершенно своей [248] власти эти племена, дабы открыть к ним новые пути для современной цивилизации.

Познакомясь с плодами ее, грубые горцы могут сделаться в свою очередь участниками нашего социального развития, деятельными членами общечеловеческой семьи из всех образованных народов мира.

Нет сомнения, что в нашем веке в европейском обществе не могут существовать понятия, приводившие к средневековой религиозной пропаганде огнем и мечем рыцарских орденов, или к кровавому завоеванию Мехики дружинами Пизарро и Кортеса.

Завоевания эти оставляли после себя груды пепла и развалин, истребляли, а не образовывали дикарей, они выражали полный и необузданный разгул произвола и зверского насилия, а не проникнутое чувством человечности влияние сильного и развитого народа на окружающие его дикие племена.

В нравственном отношении, образованная среда европейского населения, с тех пор, далеко ушла вперед. Для нее ненапрасна была девятнадцати-вековая кровавая борьба человечества с устарелыми формами древней жизни, с прежними и новыми предрассудками, с грубым произволом невежества, узким эгоизмом отдельных корпораций и сильных личностей, борьба, получившая определенную цель с того времени, как учение о любви, братстве и мире принеслось к нам от деспотического Востока, из отдельной от остального света и бедной Иудеи.

Но нам кажется, что и в настоящем взгляде образованных наций на отношения к младшим и грубым братьям своим по человечеству, преобладает предрассудок, будто бы единственным средством к цивилизации их служит сила оружия. Кровавый способ этот слишком часто предпочитается более верному, хотя и медленному, средству покорить дикарей посредством развития у них врожденных человеку инстинктов духовной и материальной деятельности, которые невольно привлекают их к нам, предлагая завоевать их во имя цивилизации мирным путем, более ее достойным.

Конечно, мы не думаем отвергать прав и обязанностей каждого государства охранять безопасность своих пределов вооруженною рукою, поддерживать ею свое влияние извне между теми соседями, которые могут нарушать его спокойствие. [249] Мы желали только объяснить, что, покоряя страны с целию познакомить их народонаселение с плодами нашего развития на поприще общественной и государственной жизни, сила оружия служит не главным, но вспомогательным средством, которое следует употреблять с большою осторожностию, дабы достигнуть благотворного результата. Притом же, военные действия только тогда могут служить непреложным средством обеспечению собственной страны от набегов диких соседей, когда истребив их, мы водворим в сопредельном с нами крае безмолвие пустыни, о котором говорит Тацит.

Все эти мысли пришли нам по поводу экспедиции Французов в 1857 году в горный край Алжирии, известный под названием Большой Кабилии, племена которой еще не были покорены ими до последнего времени.

В причинах, которые увлекли Французское правительство прибегнуть к силе оружия для завоевания этой страны, нам кажется, весьма ясно отражается убеждение в преимуществах такого насильственного способа, перед всеми остальными мирными средствами. Предрассудок этот, к сожалению разделяется большинством военных людей нации, до последнего времени бывшей передовою в деле европейского развития.

Подтверждением в справедливости нашего заключения может служить и то обстоятельство, что Кабилы, по понятиям своим, общественному и политическому устройству, далеки от первобытного, дикого состояния и никогда не угрожали, да и не в силах были угрожать, Французам в спокойном обладании занятого ими края.

Под влиянием высказанных нами идей мы решились представить беглый очерк страны, бывшей театром последней экспедиции, характера ее обитателей, объяснить отношения их к Французам со времени занятия ими Алжирии и наконец познакомить читателя с военными мерами, принятыми для приведения в исполнение предположенного плана, одним ударом положить конец независимости, сохраненной до 1857 года племенами, населяющими Большую Кабилию ¹. [250]

Нынешняя французская Алжирия, простирающаяся от запада к востоку, от Туниса до Марокко на 900, а от севера к югу, от Средиземного моря до Сахары, средним числом около 200 верст, в топографическом отношении представляет четыре полосы, различающиеся между собою резкими чертами. Из них две гористые, и две равнинные. Первая, ближайшая к Средиземному морю, образуется несколькими тянущимися вдоль берега группами гор, которые или круто спускаются к морю, как на большей части пространства между Деллисом и Бужиею, или, отходя во внутрь страны, образуют плодородные равнины, орошаемые горными реками. Возвышенная местность этой полосы изрыта извилистыми ущельями, глубокими долинами, которых скаты богаты растительностию. Целые леса смоковниц и оливов покрывают их в стране, между течениями Уэд Себау ² и Уэд Сагели.

За этою полосою пролегает, в том же симметричном направлении относительно морского берега, полоса равнинная. Она обильна пастбищами и хлебными растениями; реки ее, не находя себе выхода чрез массы возвышенностей берегового края, разливаются у их подножие солеными озерами, известными под именем Шотт или Себха. На юге окраина этих равнин снова замыкается обнаженными сероватыми горами третьей полосы высот, также местами удобной для земледельческой промышленности, но, ни по наружному виду, ни по физическому характеру, не похожей на первую: Лорес в Константинской провинции, Амур Джебель ³ в Алжирской, самые замечательные группы из этих гор. За ними лежит преддверие Сахары, песчаное, бесплодное, покрытое солеными озерами, палимое жгучими лучами африканского солнца. Через эту полосу переходят, для промышленных сношений с обывателями Теля ⁴, Арабы, кочующие в оазисах Сахары, но означенный [251] край сам по себе не представляет никаких средств даже для кочевой жизни.

Гористая местность в трех первых полосах занимает вообще половину всего пространства страны.

Эта местность населена особым племенем — Кабилами, между тем как на равнинах живут преимущественно Арабы. Арабы и Кабилы по религии мухаммедане, но по наружному виду, по нравственным качествам и по языку, отличаясь друг от друга, составляют две различные народности.

Происхождение названия Кабил, присвоенное алжирским горцам, может быть объяснено арабскою этимологиею различным образом.

Кабильские племена, составляя смесь туземцев — древних Нумидийцев, с Вандалами, владевшими большею частию африканского прибрежья Средиземного моря в V-м веке по P. X., во времена арабского вторжения вытеснены были из равнин и принуждены искать в горах убежища от грабежа и насилия иноплеменников. Заимствовав от победителей учение Корана, северо-африканские горцы были названы Кабилами от арабского слова «кабель», что значит «он принял», или от слова «кобель» — «прежде», как народы аборигены. Кроме того, прозвище это могло произойти и от «кюбила» — «племя», вследствие понятия о политическом их устройстве.

Между горным народонаселением Алжирии можно отыскать в различных местностях некоторые особенности в обычаях и правах жителей, но вместе с тем непременно встретятся ясные черты одного и того же национального характера, отличающего Кабилов от окружающих их народов. В изустных преданиях кабильских племен сохранились также указания на общий оттенок исторической их жизни: на борьбу за независимость с беспрерывным приливом завоевателей, наводнявших африканские равнины.

В настоящее время условное название Большой Кабилии присвоено по многим причинам стране, лежащей между реками Себау и Сагелем и, вообще говоря, заключенной в четыреугольном пространстве между Деллисом и Бужиею, Омалем и Сетифом. [252]

Здесь-то в четырех больших переходах к востоку от Алжира растилается хребет Джурджура, покрывающий своими отрогами пространство до 120 верст, по длине морского берега от запада к востоку, и до 60 верст в глубину от севера к югу. Горный край этот населен, хорошо обработан, покрыт роскошною растительностию и вполне справедливо может быть назван африканскою Швейцариею.

Свойственное ему плодородие, изобилие вод, лесов и минералов, благотворный климат цветущих долин издавна привлекали к нему африканских завоевателей, но каждый раз их усилия разбивались о трудность доступов во внутрь негостеприимных гор.

До последнего времени, большая часть племен, их населяющих, успела сохранить свою политическую самобытность, и только в прошлом 1857 году французское правительство сделало решительный шаг к покорению страны.

Племена Джурджуры давно уже представляли нечто в роде политического целого, а при настоящем занятии Европейцами Алжирии, как бы особый оригинальный мир. В военном отношении, независимый этот участок затруднял ближайшее сообщение между Алжирскою и Константинскою провинциями; племена его не признавали вполне владычества Французов, подобно прочим горцам, совершенно утратившим свою независимость.

О внутреннем пространстве Кабилии, бывшем театром экспедиции 1857 г., имелось до сих пор весьма мало сведений. Редко проникали туда промышленники из береговых пунктов, но по всем отзывам, невооруженный посетитель встречал у туземцев радушный прием. Напротив того, низовья Уэд Себау, долина Уэд Сагели, по которой проложена дорога из Омаля в Бужию, и часть берегового пространства между Деллисом и этим последним пунктом, вполне исследованы и могут дать общее понятие о характере страны и ее обитателей.

Упомянутый недостаток в точных географических данных о внутреннем крае, не совершенно устраненный последними об нем известиями, заставляет нас отнести составленный по ним очерк топографического характера местности к самому обзору прошлогодней экспедиции. Здесь же, мы ограничимся общим взглядом на физиономию страны и укажем [253] на замечательнейшие пункты в западной, юговосточной и северной береговой полосах Большой Кабилии.

Как мы уже заметили, она изрезана высокими горными хребтами, из которых главный, Джурджура, тянется почти параллельно берегу моря, служа водоразделом обеих упомянутых нами значительнейших рек, Себау, составляющей западную, и Сагели, составляющей юговосточную окраину пространства, занятого непокорными племенами.

Южный склон хребта круто спускается к долине Сагели и во многих местах имеет вид отвесной сероватой стены, с разбросанными по ней скалистыми вершинами, как бы зубцами древней крепостной ограды. Перевалов чрез хребет с этой стороны немного, да и те проходимы только в средине лета, по причине снегов, лежащих на них от октября до июня: высшие точки Джурджуры подняты на 9 и на 10 тысяч футов над поверхностью моря. Вообще, вершины главного кряжа и ниже линии снегов необитаемы, по причине бесплодия и стужи. Но к северу и к западу горы разветвляются на множество постепенно понижающихся контр-форсов, разделенных между собою долинами Себау и его притоков и нескольких других, менее значительных рек, изливающихся в Средиземное море. В долинах этих группируется трудолюбивое население, между оливковыми и лимонными рощами; скаты покрыты глубокими слоями плодородной и хорошо возделанной почвы. Здесь разбросано множество селений, большею частию построенных из белого камня, теряющихся в зелени виноградников, из-за которых блестят минареты мечетей. По обширности и густоте населения, эти аулы смело могут соперничать с самыми богатыми селениями Франции и южной Германии. На верхнем течении Себау, в стране, занятой конфедерациею пяти сильных кабилийских племен (Бени-Ратен, Бени-Ферраусен, Бени-Шаиб, Бени-Гробри и Бени-Гиджер), считается более 125 таких аулов, кроме двух из них, которые по обширности получили название городов, именно Джеммаа Сагриджь и Куку. Последний замечателен также знаменитою у Кабилов мечетью, по хранящемуся в ней жезлу Марабута Сиди-Али-Талеба, которому приписывают чудотворную силу. Огромное число поклонников стекаются сюда со всех сторон Кабилии. [254]

В расположении всех обиталищ этих племен проявляется одно и тоже стремление сделать их недоступными, при помощи благоприятствующей этому местности.

Разбросанные по горам сообщения между ними состоят по большей части из узких тропинок, извивающихся спиральными лестницами вдоль обрывистых хребтов, или пролегающих в трещинах между высокими стенами отвесных скал.

Кабилия мало доступна, как мы заметили, со стороны южного ската Джурджуры; с запада же долина Уэд-Себау открывает несколько путей во внутрь края. По ним двинулись в горы войска, собранные для последней экспедиции, от бывшего турецкого форта Тизи-Узу, расположенного на левом берегу Себау.

Уэд-Сагель опоясывает хребет Джурджуры с юга и юго-востока, подобно прочим рекам, беспрерывно получая новые названия от племен, земли которых она орошает. Впрочем, в верхней части своего течения сохраняя общее имя Сагеля, река эта в нижней части и близь истока ее в море у Бужии имеет другое — Суммар. Иджеб, приток Сагеля, и долина этой последней реки образуют крайнюю юговосточную полосу Кабилии.

С обеих сторон, северной и южной, она стесняется горами, образующими несколько длинных и трудно проходимых ущелий, из которых теснина Феллаия, близь слияния Сагеля с Аджебом, тянется почти на девять верст. Наиболее любопытными местностями в упоминаемой теперь полосе можно назвать город Куэлаа, принадлежащий племени Бени-аббасов и Зуаиа Сиди-Бен-Али-Шерифф, близь перевала Шеллата чрез Джурджуру. Зуаиа, как религиозное учреждение, имеет в Кабилии некоторое сходство с католическими монастырями феодальных времен.

Она представляет благотворительное общество ученых из магометанского духовенства, которое полагает целию своей деятельности распространение образования и безвозмездного гостеприимства. Общество избирает из среды своей настоятеля, управляющего всеми делами и заведывающего хозяйственною его частию. Если он вполне оправдывает сделанный выбор, то становится на всю жизнь главою Зуаиа и передает эту власть своим потомкам; в противном случае, выбор ежегодно повторяется. Упомянутая нами Зуаиа состоит из мечети близь [255] гробницы Марабута, памяти которого она посвящена, зданий, в которых помещаются школа для первоначального воспитания присылаемых сюда детей, аудитории для взрослых, жилища самых духовных ученых (Толбас) и их учеников, и наконец постройки для помещения странников и путешественников. Школа открыта для детей Кабилов и Арабов, которые при поступлении вносят самую незначительную сумму и воспитываются затем совершенно на счет общества. Финансовые средства его заключаются в пользовании частию общей подати, платимой Кабилами для поддержания мечетей, богатых вкладов зажиточных мусульманских фамилий, доходов с земель, отчужденных в пользу общества по духовным завещаниям, наконец из многочисленных приношений окрестного народонаселения, стремящегося обеспечить благосостояние своей Зуаиа. Селение Шеллата близь монастыря Сиди-Бен-Али-Шериф состоит только из одних монастырских прислужников.

Независимо от значительной поземельной собственности и других доходов, несколько духовных ежегодно посылается во все стороны для сбора добровольных приношений; они-то наделяют правоверных четками и другими мелкими вещами, будто бы принадлежавшими умершему Марабуту.

Жилище настоятеля, осененное вековыми ореховыми деревьями, окружено таинственностию; два отрока постоянно стоят у входа, к которому прикреплена железная цепь, потрясаемая посетителем, желающим о чем либо вопросить главу монастыря. Влияние его простирается на ближайшие племена, которые вследствие того образуют нечто в роде теократического государства.

Город Кюэлаа заслуживает внимание по особенностям окружающей его местности. По направлению к югу от этого пункта, горы, раздвигаясь, образуют как бы колоссальные ворота, чрез которые проходит путь из долин Меджаны в земли Кабилов. Здесь на южном горизонте растилаются в летнюю пору золотистые поля, покрытые хлебом, между тем, как к северу поднимаются угрюмые горные выси. Дорога к Кюэлаа извивается узкою тропинкою между отвесными крутизнами, так что едва оставляет места для прохода. Она идет спиралью до самого верхнего плана, поддерживаемого почти перпендикулярными скалистыми стенами. На нем-то выстроен и [256] самый город, которого двух-этажные белеющиеся строения, с разбросанными между ними деревьями, приятно действуют на путешественника после трудного и опасного перехода. Недостаток в воде, собираемой несколькими цистернами, высеченными в скалах, составляет одно из важнейших неудобств для жизни в этом пункте; единственный источник лежит глубоко внизу, почти за три версты от города.

Жители его отличаются необыкновенною промышленною деятельностью, характеризующую кабилийское племя Бени-Аббас. Женщины занимаются выделкою превосходных шерстяных тканей, которые разносятся по Алжирии; обладая вполне этим искусством, обитательницы Кюэлаа славятся красотою во всем окрестном крае.

На большей части протяжения береговой полосы Кабилии, горные кряжи весьма близко подходят к морю. Они образуют скалистые мысы, которые с нагроможденными на них исполинскими камнями кажутся как бы развалинами каких-то сооружений Циклопов. Этот вид в особенности имеют мысы Сиши и Карбон. Между тем, вершины прибрежных гор по большей части прекрасно обработаны; по временам они отходят от берега, открывая как бы впадины, покрытые белыми саклями и минаретами мечетей.

Крайними пунктами этой полосы Кабилии служат города Деллис и Бужия. Первый из них приютился у подножья горы Бушдас на берегу небольшой и открытой бухты. Народонаселение его состоит, кроме Французов, из переселенцев окрестных кабилийских племен и нескольких фамилий потомков удалившихся сюда из Испании андалузских Мавров. Число жителей, вместе с небольшим гарнизоном, помещающимся в казармах, не превышает двух с половиною тысяч.

Бужия, при впадении р. Суммар в Средиземное море, построена амфитеатром на высотах, окружающих залив того же имени, с превосходным от природы рейдом, требующим не очень больших предварительных работ для помещения значительной военной эскадры. Город и порт занимают западную оконечность обширного полукруга Бужийского залива. Порт защищен от ветров с северо-западной стороны мысом Карбон, который образуется глубоко вдающимся в море отрогом горного хребта Гураия, возвышающегося своими [257] скалистыми и снежными вершинами на обширной террасе, поднятой слишком на 475 футов над уровнем моря.

В период арабского владычества на северо-африканском прибрежье в XII и XIII столетиях, город заключал в стенах своих, которых развалины видны и ныне, до ста тысяч жителей, кипел торговлею и впоследствии был столицею одного из независимых государств, образовавшихся при распадении калифата. В период упадка арабского мира, превосходное приморское положение его привлекло внимание сильнейшей в XVI столетии христианской державы — Испании. При Фердинанде Католическом, знаменитый воин Петр Наварский высадил под стенами Бужии многочисленный дессант и овладел им в 1509 году. С этого времени начался упадок Бужии, насильственно оторванной от прежних ее связей с кабильскими и арабскими племенами, которых ни покорить, ни привлечь к себе не могли и не умели фанатические Испанцы. До самого занятия его Французами в 1833 году, народонаселение, постепенно уменьшаясь, дошло до самой незначительной цифры.

До последнего времени город этот не оживал, почти беспрерывно блокируемый окрестными Кабилами. Причины такого положения заключались в образе действий французских воинских начальников Бужии. По большой части они не брали на себя труда изучить характер соседних племен, обнаруживая в сношениях с ними полное отсутствие политического такта.

Теперь, хотя медленно, но возрастает народонаселение и развивается промышленность, что подает надежду на лучшую будущность для торгового приморского города, вокруг которого природа соединила все возможные к тому условия.

Чтобы объяснить общие начала политического устройства Большой Кабилии и отличие населяющих ее племен от алжирских Арабов, мы бросим взгляд на характеристические нравственные черты Кабилов и внутренний их быт.

Они отличаются от Арабов самою наружностью: белизною кожи, цветом глаз, широким окладом лица, более короткою шеею. Одежда, как зимою, так и летом, состоит из длинной шерстяной рубашки ниже колен, обвернутых такою же тканью, называемою бугера; но голова и ноги постоянно остаются открытыми, несмотря ни на какое время года. [258]

Если позволяют средства, то Кабил покупает арабский бурнус, который не редко передается от отца к детям, не смотря на свою ветхость.

Араб ленив и беспечен, Кабил деятелен и трудолюбив. В долинах он занимается хлебопашеством и скотоводством, а на уступах гор садоводством, в особенности разведением олив и добыванием оливкового масла в огромном количестве. Приморские города Деллис и Бужия служат главными рынками для торговли этим продуктом с Европейцами. Сюда стекаются горцы со всех сторон Кабилии и снабжают оливковым маслом не только всю Алжирию, но, посредством вывоза, значительную часть южного прибрежья Франции и Испании. С другой стороны, караваны вывозят оливковое масло в различных видах во внутрь Африки до самого Томбукту.

Нет сомнения, что мирное завоевание края европейскою цивилизациею, в числе других благотворных его последствий, удесятерило бы оливковое производство, составляющее и в настоящее время один из самых важных источников богатства прибрежной полосы Алжирии.

Преобладающая в характере кабилийского племени наклонность к промышленной деятельности служит самым верным ручательством в возможности покорить горцев, не прибегая к силе оружия, всегда разрушительно действующей на благосостояние страны. Еще недавно один Француз, г. Молин, построил на самой границе непокорной Кабилии, со стороны Дра-Эль-Мизана, фабрику с паровым прессом для добывания оливкового масла. Горцы весьма скоро поняли все выгоды нового способа перед употребляемым ими продолжительным производством на лошадиных мельницах, которое слишком на 20% дает меньше масла из того же количества оливок. Они во множестве начали стекаться на фабрику для различных торговых сделок с г. Молином и весьма скоро обеспечили успех его предприятия.

На верхних горных террасах Кабил промышляет столярным искусством и лесоводством. Домашняя утварь, там изготовляемая, не только удовлетворяет потребностям туземцев, но и составляет предмет торговли с соседними [259] племенами, во множестве появляясь даже на отдаленных алжирских рынках ⁵.

На скалистых бесплодных вершинах, Кабилы занимаются горным делом, превращаются в оружейников, кузнецов, выделывают порох. Селитра добывается из кристаллов, которыми покрыты стены горных пещер, сера получается посредством привоза извне, уголь из олеандрового дерева. Кабильский порох несколько слабее нашего, весьма дурно зернен и обходится весьма дорого горцам, так что каждый заряд стоит почти 50 сантимов (около 12½ к. сер.).

Добывая из рудников в значительном количестве свинец, железо и медь, племена Флиссов на севере и Бени-Аббас на юге занимаются изготовлением холодного оружия разных родов, и длинных винтовок. Первое выделывается весьма часто из привозной с востока стали и потому пользуется некоторою известностью. Что же касается до винтовок, то они бьют довольно далеко, но не отличаются особыми достоинствами.

По дороговизне огнестрельного вооружения, Кабил дорожит ружьем, которое служит предметом особой его заботливости.

Выделка фальшивой монеты, сосредоточенная в нескольких аулах, расположенных на неприступной местности, подвергала Кабилов частым преследованиям со стороны Турок, во времена владычества их в Алжирии.

Года за три до прибытия туда Французов, фальшивая монета распространилась в страшном количестве. Полагая одним ударом пресечь корни зла, алжирский дей приказал задержать всех Кабилов, подозреваемых в этом промысле, на рынках в Алжире, Константине, Сетифе и Боне. Их разместили по тюрьмам и угрожали смертью, в случае, ежели не будут выданы правительству все станки и формы, служащие к этому незаконному виду мануфактурной деятельности. Действительно, жители селения Аит-Эль-Арба, где преимущественно [260] сосредоточивалось производство, принуждены были уступить Туркам, и для спасения жизни своих соотечественников выдать большую часть находившихся у них инструментов, и, кроме того, за освобождение арестованных заплатить значительную сумму. Но эта мера не подорвала их торговлю, так что вскоре упомянутое селение снова получило прежнюю известность.

С тех пор Кабил, уличенный в выделке фальшивой монеты, был немедленно наказываем турецким правительством смертью, и в этом единственном случае его не спасал никакой предлагаемый им выкуп.

Позорное ремесло, о котором мы говорим, развилось в таком обширном объеме вследствие стесненного положения кабильской промышленности, не находившей обеспеченного сбыта своих произведений в стране, подавленной турецким правлением. Произвол и грубая сила, останавливая естественное течение дел, заставили торговый инстинкт Кабила обратиться к предприятиям, хотя опасным, но обещавшим в случае успеха огромные барыши.

Неблагодарная почва ближайших к главному хребту отрогов северного ската Джурджуры не вознаграждает труды приютившегося на них населения, и заставляет большую часть молодого поколения отыскивать других средств жизни внутри Алжирии, вдали своих семейств. Каждый год множество бедных Кабилов, покрытых рубищем, отправляются на промыслы в Алжир, Константину, Сетиф и другие пункты края. Эти люди работают неутомимо в надежде осуществить свою любимую мечту — возвратиться в отечество с небольшим денежным капиталом, добытым тяжелым трудом, и купив там саклю с небольшим участком удобной земли, провести остальное время жизни в родных горах, посреди родного племени.

Женщина в Кабилии пользуется полною свободою; она не носит покрывала, играет роль в семейной и общественной жизни. Вместе с мужем, она встречает путешественника и гостя у входа в свою саклю, является на общественных праздниках, сопутствует мужчине даже в делах противу неприятеля. Нередко видали Кабилок посреди самой горячей схватки; они криками ободряли сражающихся, выносили раненых из дела, заставляли робких снова вернуться в бой из [261] опасения подвергнуться общему презрению. В этом отношении влияние женщин так велико, что весьма часто Кабилы, на предложения Французов покориться без сопротивления, отвечали: «Вы сильнее нас, мы это знаем; но не можем сдаться без боя, иначе жены наши устыдятся своих мужей».

С другой стороны, они столько же трудолюбивы, как и Кабилы, весьма искусны в приготовлении различных шерстяных тканей, и в противоположность арабским женщинам, чрезвычайно опрятны. Многие из них могли бы назваться красавицами по правильным, приятным чертам лица, белизне кожи, прекрасной талии, если бы их вообще не портило татуирование.

Уважение к женщинам отразилось у Кабилов даже в их народном поверье, облекшем в религиозно-поэтические формы память об некоторых из них, вопреки всем мухаммеданским понятиям. Так, например, близь Бужии есть гробница святой девушки, которая по древним преданиям являлась весьма часто на высотах Гураиа и поучала своих последователей. Еще недавно дочь одного марабута и при жизни слыла за праведницу; она собирала приношения у гроба своего отца, и известна была в стране под именем дочери шейха.

Подобная эманципация женского пола может объясняться влиянием христианства на горное народонаселение во времена римского владычества. Приняв впоследствии внешние формы Корана, кабильские племена не проникнулись духом его учения, во многом противоречившего их древним обычаям.

В характере Кабила глубоко лежит сознание чувства личного человеческого достоинства, которое не оставляет его в самых тяжелых испытаниях жизни. В сношениях с Арабами оно переходит в безграничную гордость, вследствие убеждения в своем нравственном превосходстве.

В мае 1847 года маршал Бюжо, после упорного дела на высотах селения Азру в земле Бени-Аббасов, принудил их изъявить покорность французскому правительству, наложил огромную контрибуцию и потребовал в числе прочих условий, чтобы они подчинились халифу Мокрани, управлявшему соседними арабскими племенами. Кабильские старшины, на другой день после боя собравшись к палатке Бюжо, должны были изъявить покорность халифу. Кругом горы были заняты французскими войсками; развалины окрестных селений еще [262] дымились от пожара; ошеломленное сильным ударом, население частию разбежалось, частию с тупым равнодушием ожидало решения своей участи. В эти минуты тяжелого сознания собственного бессилия, один из кабильских предводителей, обратясь к Мокрани, сказал ему: «Мы тебе должны повиноваться, но ты нас не победил. Никто еще из твоего племени не владел нами, покорность наша вынуждена только французским оружием».

Араб расточает лесть и угодливость перед своим шейхом, покрывает поцалуями его руки и голову, не заботясь о приеме, который встречает он со стороны шейха. Кабил цалует также в голову своего амина или марабута, но в свою очередь требует от него такой же вежливости.

Генерал Домас, изучивший страну и нравы этих племен, приводит следующий анекдот. Марабут Си-Саид-Аббас, на рынке племени Бени-Уртилан, необратил никакого внимания на Кабила, поцаловавшего у него руку в знак особого уважения. Обиженный такою невнимательностию, Кабил остановил его словами: «Ежели ты тотчас же не возвратишь мне мое приветствие, я тебя положу здесь на месте». Си-Саид-Аббас, несмотря на свое звание, не решился отказать просьбе, выраженной столь энергичным образом.

Кабилы ненавидят ложь и измену, они всегда предваряют врага, на которого намерены напасть. Объявлению войны предшествует возвращение какого либо символа союза между племенами, заключающегося в ружье, жезле марабута и знаке, называемом мезраг (копье).

Гостеприимство развито между горцами также, как и между Арабами. Но у Арабов прием соразмеряется значению посетителя, между тем как у Кабилов, гость, кто бы он ни был, пользуется одинаково радушною встречею. Политический изгнанник находит там вполне надежное убежище, и никакие требования не в состоянии нарушить утвержденного веками обычая. Домогательства, в подобных случаях, турецкого правительства, эмира Абдель-Кадера, соединявшего с политическим могуществом религиозное влияние на мусульман, угрозы французских властей имели одинаковую участь.

К числу повинностей, исполняемых Кабилами, принадлежит платеж Зекката и Ашура, предписываемых Кораном. Это род податей со стад и хлебных запасов, составляющий [263] по ценности одну сотую со всего количества рогатого скота и десятину с прочего имущества. Он предназначается на содержание мечетей, школ, на вспомоществования бедным и на некоторые другие общественные расходы.

Сбор всех этих сумм гарантирован от злоупотреблений кабильских старшин, которым он поручен, инстинктом общего равенства и братства между членами одного и того же племени, сильно развитым в характере северо-африканских горцев. Напротив того, представители арабского правления, шейхи, аги и калифы, составляющие род природной аристократии, смотрят на взимание налогов, как на главный источник своего обогащения; подчиненные им племена безмолвно и равнодушно переносят подобные злоупотребления своих властей, частию от страха, частию по привычке к издавна принятому порядку вещей.

Вообще главнейшие правила общественной жизни Кабилов не обусловились Кораном, как у других мухаммеданских наций, но, проистекая прямо из здравого смысла народа, прошли неизменно чрез все фазы его исторической жизни.

Так суд старшин не назначает никогда смертной казни, — имя палача неизвестно между Кабилами. Самые большие преступления против общества наказываются вечным изгнанием виновного и конфискациею его имения. Наказание палочными ударами, столь обыкновенное между Арабами, не только считается позорным, но решительно неупотребляется.

Большая часть преступлений обложена денежными пенями, часть которых обращается на покупку пороха и оружия для бедных, неимеющих средств приобрести их на собственный счет, другая же на благотворительные учреждения, как-то на странноприимные дома и Зуаиа.

Но на ряду с такими человечными основами внутреннего быта Кабилов, в которых уступают им даже некоторые образованные европейские нации, мы встречаем жестокое и дикое право кровной мести, развившееся от отсутствия постоянного влияния цивилизованных понятий на первобытные правы горцев и от многих других местных условий. Оно объясняется необузданностию пылкого характера племени, не имевшего до сих пор никакой идеи о законных охранительных мерах [264] личной безопасности каждого; общим характером гористой и закрытой местности, позволяющим везде легко подстеречь свою жертву и нанести ей смертельный удар, не опасаясь немедленного возмездия; наконец, трудностию преследовать и наказать убийцу за совершенное им преступление.

По обычаям Арабов, обитателей равнин, родственники убитого довольствуются весьма часто денежною пенею с виновного (диа — плата за кровь), и за тем прекращают дальнейшее его преследование. У Кабилов право мести смывается только кровию; оно переходит из рода в род, пораждая вражду между отдельными селениями, ополчая даже целые племена друг против друга.

В семействе мать приучает с раннего детства своего сына к мысли о мщении за смерть отца; юноше дает ружье, говоря: «клянись отомстить за него».

Рядом с этою корсиканскою vendetta, мы встречаем другой обычай, анайя, прямо противоположный первому. Анайя есть нравственное покровительство, оказываемое одним лицом другому и служит залогом совершенной безопасности последнего в известном районе.

Под ее защитою можно путешествовать в Кабилии, не страшась никаких противу себя покушений, перед нею умолкает даже голос кровной мести.

Случилось, что убийца одного Кабила был встречен оставшеюся после него вдовою с двумя ее братьями. Израненный ими и поверженный на землю, в отчаянии, он схватывает за платье женщину, которую так жестоко оскорбил, восклицал: «я требую твоей анайя». По понятиям горцев, отказ был невозможен, — убийца был спасен.

Кабил удостоверяется в данной им анайя какою либо вещью, бесспорно ему принадлежащею. Подобным знаком по большей части служат: ружье, жезл марабута и т. п.

В опасных случаях горец сопровождает своего гостя до самой границы другого племени, где прекращается влияние данного им слова. Конечно, это влияние зависит от общественного положения лица и от уважения, которым он пользуется в стране, так что анайя, проистекающая от марабута, открывает свободный путь по всей Кабилии. Встречается по [265] дороге собрат духовного лица, — каждый возобновляет данное этим последним обязательство, которое никто не решится преступить.

Кабилы дорожат благодетельным правом анайя и, употребляя его с чрезвычайною разборчивостию, готовы жертвовать всем для поддержания святости своего слова. «Анайя — султан Кабила», говорят они; скорее можно оставить жену, семейство, дом свой, нежели отказаться от данной анайя. Нарушение ее влечет за собою все следствия кровной мести.

Таким образом оба эти обычая, противодействуя друг другу, водворяют в стране своего рода безопасность, без которой не может ни существовать, ни развиваться промышленность. Отсутствие европейских понятий о праве вознаграждается здесь обычаем, порожденным лучшими нравственными свойствами народного характера и потому выполняемым строже многих из наших европейских узаконений, лишенных такого прочного основания.

Обращаясь теперь к устройству Большой Кабилии, как отдельного целого, мы найдем, что отличительною его чертою служит политическая раздельность племен, населяющих систему Джурджуры. Раздельность эта обусловилась независимым характером Кабилов, развитием их исторической жизни и физическими свойствами страны.

Но вместе с тем, беспрерывная опасность извне, еще более промышленный инстинкт горцев связали кабилийские племена в отдельные группы, — род конфедераций со всеми начатками будущих демократических штатов. Учреждения эти не развились и потому отдельные племена не могли составить стройное органическое тело, вследствие общего недостатка в обмене идей, влияния высшей цивилизации, свободного соприкосновения с другими народами, всех тех живых элементов, которые в Европе и Америке так гармонически создали общественное устройство Швейцарской республики и Северных штатов.

Чтобы понять Кабилов, нам остается еще познакомиться с народностями, владевшими долее других большею частию Алжирии и образовавшими среду, в которой так долго была заключена Большая Кабилия. [266]

Кочевая жизнь составляет основу характера арабской нации: под влиянием религиозной идеи восстала она в самую замечательную эпоху исторической жизни, сокрушающим потоком разлилась по азиатским и африканским равнинам, и за тем, там, где не нашла внешних побуждений к развитию, осталась верною первоначальной природе, разделилась на кочевки, утратив внутреннюю, двигавшую их силу.

Так горный поток внезапно выходит из берегов под влиянием грозы, проходящей над его истоком; но вслед за тем бурная масса вод поглащается влажною почвою, оставляя после себя лишь незначительное ложе, с струящимися по нем ручьями.

Нация эта любит шум и блеск военной жизни, увлекаясь, так называемою, поэтическою ее стороною; она способна к быстрым и далеким набегам, жадна к легким приобретениям. Но продолжительная упорная борьба, систематическое обладание краем не по силам африканским Аравитянам.

При столкновениях со внешними завоевателями, Испанцами и в особенности Турками, они каждый раз вполне подчинялись им. В первое время после занятия Французами Алжирии, насильственные действия военного управления казалось разбудили арабские племена от долгого сна. Истребляемые мечем, раззоряемые беспрерывными раззиа (набеги), они восстали с решимостью дорого продать существование, которому так неосторожно угрожали пришельцы.

Абдэль-Кадер имел в руках много способов; ему оставили Французы, занятые политическим положением дел в Европе, достаточно времени для утверждения власти над раздельными племенами; но и это могущество, поддержанное в глазах Арабов религиозным и воинственным обаянием, не было в состоянии дать благоприятный исход последней борьбе с неверными на алжирских равнинах.

В течении 13 лет беспрерывных действий против европейских войск, даже в военном отношении, Арабы мало подвинулись вперед.

Влияние африканских Аравитян на Кабилов ограничилось оттеснением этих племен в горные долины, обращением их к магометанству и побудило некоторых к сближению [267] между собою в отдельные конфедерации. Но оно не могло подействовать на дальнейшее развитие политического устройства Кабилов, по отсутствию у самих Арабов начал стройной государственной жизни. Еще менее благоприятствовало в этом отношении господство Турок в Алжирии.

Начиная с половины XVII столетия, военная олигархия развилась у них с свойственною ей жестокостию и деспотизмом и со всеми своими печальными последствиями для края.

Власть правительственная сосредоточилась в лице дея, начальника милиции, составленной преимущественно из одних только Турок.

Искусство в грабеже подвластного народонаселения, огромные подарки, большое жалованье и безнаказанность преступлений, вот чего требовала милиция от своего главы, властителя обширной и богатой страны. Милиция эта образовала совершенно особую касту: Турки, женившиеся на туземках, лишались большей части своих прав; дети их не могли служить в милиции и весьма часто подвергались преследованиям со стороны господствующего военного сословия. Сбор податей производился вооруженными отрядами из Турок и туземцев, поступавших к ним на службу под именем Макгзеней, или поручался некоторым из наиболее воинственных арабских племен, которые, в замен этих услуг, были освобождены от всех других повинностей.

При турецком управлении, грабеж внутри, извне пиратство на море служили главными источниками доходов алжирского дея; произвол подчиненных ему наместников — беев, в Оране, Константине и Титери (на юге), заменял законодательную и исполнительную власть в крае. А потому Кабилы, хотя в сущности и сохраняли независимое положение в горах, но терпели больше, нежели когда либо, от недостатка в свободном сбыте своих произведений.

Из этого беглого очерка отношений Кабилов к окружающим племенам, видно, что соприкосновение с ними не могло послужить к усовершенствованию политических и общественных учреждений горцев, которые потому и остались до последнего времени в своей патриархальной простоте и в первоначальном безысскуственном виде. [268]

Таким образом, племенный быт образует главную основу политического устройства Кабилов. Они объясняют его сравнением с человеческим телом, которое выражает, по словам их, отдельное племя (арш). Составные части его округа (арег) соответствуют мускулам, отдельные же селения (дешера) пальцам на руках и на ногах.

Для управления округом, избирается, по большинству голосов, особый старшина, амин. Ему принадлежит полицейское наблюдение за исполнением узаконенных обычаев и правил, также как и хранение всех общественных сумм.

В делах исполнительной и судебной власти, амины обязаны, без всяких изменений, применять принятые постановления, основанные на преданиях, перешедших чрез все эпохи исторической жизни кабилийской народности ⁶. Уважение к этим постановлениям и врожденный инстинкт равенства и братства обусловливают внутренний быт каждого племени. Отсюда проистекает понятие о зависимости всех его членов от общественного мнения, которое удерживает власть амина в тесных пределах его обязанностей, не допускает лицеприятия и других злоупотреблений личного влияния, столь обыкновенных между Арабами.

Уверенность в том, что каждый Кабил непременно потребует у своего амина отчета во всех действиях, совершенно обуздывает произвол этого старшины.

Собрание, составленное из аминов, избирает из своей среды верховного амина — главу целого племени. Во всех делах верховный амин сообразуется с мнением упомянутого собрания, называемого Джемма ⁷ и составляющего главное правительственное учреждение Кабилов. Оно заведует мерами общей безопасности и благоустройства в стране, и только предводительствование вооруженною силою каждого племени принадлежит главе его, и в военное время почти не зависит [269] от совета аминов. Представители округов и племен не пользуются наследственною или пожизненною властию, но сохраняют ее в течении известного срока, простирающегося вообще от шести месяцев до целого года. Собрание аминов имеет право низложить верховного амина, или продолжать его управление, за особенные заслуги, и вне узаконенного срока, по общему народному приговору; точно также как мирская окружная сходка может поступить относительно выбранного ею старшины.

Несмотря на преобладание демократического элемента в характере Кабилов, постоянная война за независимость положила начало влиянию нескольких фамилий, на которых падает чаще других выбор в верховные амины. Они то, становясь в главе управления, представляют между горцами нечто в роде аристократической партии. Богатство, перешедшее к этим фамилиям от предков, воспоминания прежних заслуг, дают им возможность приобрести в народной массе много приверженцев, которые в известных случаях содействуют к назначению лиц из этой партии в ту или другую должность. Но вместе с тем, кабильская аристократия не пользуется никакими другими льготами; повторяющиеся назначения в верховные амины аристократических кандидатов имеют по большей части основанием личные их достоинства, исключая всякое понятие о праве по происхождению занимать такие места. При том же общественное положение влиятельных фамилий обусловилось, как мы заметили, с одной стороны постоянною опасностию извне, приводившею к необходимости временной диктатуры, а с другой духом равенства и стремлением Кабилов к неограниченной личной свободе, которое постоянно противодействовало развитию аристократического начала, так глубоко укоренившегося между Арабами.

Несравненно большим значением пользуется в крае мухаммеданское духовенство, образуя между кабильскими племенами особую сильную касту марабутов ⁸.

Права, которыми пользуются начальники округов или целых племен, равно как и Джемма, в значении совета [270] аминов, далеко уступают влиянию марабутов, власти неопределенной, но тем не менее могущественной, служащей самою прочною связью между отдельными племенами; она заменяет собою полное отсутствие централизации в политическом устройстве Большой Кабилии, и одолжена своим значением более промышленному направлению народного характера, нежели религиозным предрассудкам, почерпнутым из Корана, учение которого, как мы заметили, не произвело глубокого впечатления на горцев. Марабуты поддерживают безопасность в стране и шаткий союз между горными племенами, и потому сильно способствуют развитию торговой деятельности. Услуги их, в этом отношении, стоят во мнении Кабилов гораздо выше каких либо отвлеченных представлений о духовном значении касты.

Влияние марабутов поддерживается учреждением Зуаиа, значение которых было выше объяснено, правом анайя, приобретающим в руках их особую силу, и наконец правом посредничества во всех возникающих спорах между соседними племенами, которое издавна составляет исключительную принадлежность марабутов.

Их указания отчасти руководят народные собрания при выборе аминов и главных предводителей племен: если избрание падает на кого-либо из членов фамилий, состоящих в родстве с марабутами или принадлежащих к этому сословию, то лица эти в правительственном отношении пользуются большею властию, нежели амины других партий.

Наблюдение за порядком и спокойствием на самых значительных рынках края, освобожденных от всякого рода пошлины, вполне принадлежит марабутам. Всякое преследование частных лиц за прошлые их преступления не имеет совершенно здесь места; только за пределами этих сборищ начинается власть аминов, и даже право кровной мести.

В тех случаях, когда общие интересы требуют взаимного соглашения нескольких племен, верховные их амины, посредством публичных глашатаев, объявляют заранее о времени и месте, назначенном для общего собрания. Исключая стариков, женщин и детей, все остальные Кабилы спешат явиться туда в назначенный срок, не взирая ни на какое расстояние их жилищ от сборного пункта. [271]

Марабуты открывают собрание, объясняя горцам, занявшим вокруг них места, в группах из людей одного и того же племени, цель Джеммы и предмет, предлагаемый на общее обсуждение. Затем каждый из участвующих имеет право голоса, и если сочтет нужным, то излагает собственное мнение.

Конечно, эти прения в наружной своей форме представляют полный разгар необузданного характера, сродного людям, в жилах которых течет горячая африканская кровь. Шумные крики их выражают то непримиримую ненависть и горят гневом, то покрываются оглушающим изъявлением сочувствия к безыскусственной речи какого нибудь народного оратора. Смуглые лица, обыкновенно сохраняющие вид холодного спокойствия, оживляются всеми разнообразными оттенками южных страстей, глаза горят, блещет оружие, и для непривычного зрителя Джемма имеет скорее вид прелюдии к кровавой схватке между Кабилами, нежели рационального обсуждения общих интересов. Но волнение стихает мало по малу, частию от устали, частию вследствие обыкновенной реакции, сменяющей в массах внезапно пробужденное одушевление; марабуты и старшины племен сходятся вместе, рассматривают предложенные вопросы, по которым большинство уже высказало свое мнение, и объявляют народу, посредством глашатая, принятое ими решение. И после этого каждый, несочувствующий ему, имеет право представить снова свои доводы на обсуждение Джеммы; в противном случае, народное собрание общими рукоплесканиями изъявляет полное свое согласие с мнением своих представителей. Затем все расходятся, при громе выстрелов из разряжаемых Кабилами ружей, в знак окончательного народного приговора, называемого мейз.

В религиозном отношении, в касте марабутов сохраняются все догматы мухаммеданского учения, соблюдаемые ими во всей строгости. Передавая его кабильскому и арабскому юношеству в школах, учреждаемых при Зуаиа, марабуты не ограничивают одним этим предметом образования для тех учеников, которые предназначают себя к поступлению в общество духовных ученых (Толбас). Им преподают основания счисления, геометрии и астрономии, а также те [272] освященные давним обычаем постановления, которые получили силу закона между Кабилами и Арабами.

Юридические познания, распространяемые этим способом в духовной касте, служат также весьма важною опорою нравственного ее влияния на соседние племена.

Кроме больших доходов с земель, принадлежащих Зуаиа, марабуты пользуются сборами с окрестных жителей; они не платят податей, не исправляют и других повинностей и вообще живут совершенно на счет остальных классов народа; а потому являются самыми деятельными поборниками независимости Кабилов, опасаясь потерять при иноземном владычестве все преимущества своего положения. Так в последнее время из касты марабутов, в 1851 году, Бу-барла, в 1856 году, Эль-Гадж-Амар, — не считая некоторых других менее замечательных лиц, являвшихся в промежутке между этими двумя годами, — были в горах проповедниками священной войны противу неверных, и старались организовать прочный союз между племенами, которым угрожали Французы.

Под влиянием марабутов, политические и торговые интересы сближают кабилийские племена в отдельные группы — конфедерации, называемые на туземном наречии «Софф», что можно перевести словами: «союз, лига».

Они образуются вследствие взаимного соглашения нескольких племен на общем народном собрании Джемма, на котором определяются все условия союза и обязанности каждого члена его.

Временные союзы, порождаемые или взаимною неприязнию между племенами, или другими обстоятельствами, весьма часты, но за то и кратковременны. Более прочные возникают, ежели стране угрожает опасность неприятельского вторжения. Ближайшие с стороны его племена первые образуют оборонительную лигу; остальные, смотря по обстоятельствам, присылают к ним свои контингенты, которые являются на место со всеми военными и продовольственными запасами.

Ежели неприятель угрожает с нескольких сторон, то составляется несколько отдельных Софф, которые действуют [273] по различным направлениям, под руководством избранных ими вождей.

Несмотря на отсутствие постоянного характера большей части союзов, есть в Большой Кабилии несколько Софф, которые по продолжительности своей, силе, территориальному положению имеют свойства отдельных конфедераций. Они по большей части управляются верховными аминами, избираемыми из нескольких наиболее влиятельных фамилий края и составляют центры, вокруг которых вращаются важнейшие политические интересы всей страны.

Собственно в непокорной, до последнего времени, Кабилии ⁹ замечательнейшими конфедерациями в западной ее полосе были следующие: Амерау и Верхнего Себау, которая известна была еще во времена Римлян под именем Quinque Gentii, или Quinquegentiani, то есть пяти племен. Действительно, это самый сильный союз пяти воинственных племен: Бени-Ратен, Бени-Ферраусен, Бени-бу-Шаиб, Бени-Гробри и Бени-Гиджер. В юговосточной полосе Кабилии, Софф Зуауа занимает своими 14-ью племенами наименее доступные отроги Джурджуры, а близь Средиземного моря, так названная Французами, приморская конфедерация (confederation du bord de la mer) населяет пространство к западу от Бужии.

Что касается до вооруженных сил Кабилов, то они состоят из ополчения всех способных носить оружие мужчин, начиная от 16 до 50 летнего возраста, то есть более ¼ всего числа жителей обоего пола.

По коренному обычаю, каждый молодой человек, достигающий определенного возраста, является в Джемма своего округа, где и вносится в списки выставляемого им контингента. Ежели по бедности Кабила, он не в состоянии купить ружье и остальное вооружение, состоящее по большей части из сабли или кинжала и пистолета, то оно приобретается ему на общественный счет. [274]

По сведениям, помещенным генералом Домасом в упомянутом уже нами сочинении La grande Kabylie ¹⁰, общее число ружей, которые могли быть выставлены непокоренными до 1857 года племенами, можно принять до 26-ти тысяч.

Л. Веренс.

Комментарии

1. Кроме сведений, собранных на месте подполковником Аничковым и мною в бытность нашу в Алжире весною прошлого года, материалами для этой статьи служили следующие сочинения о Кабилии, изданные

Французами: La grande Kabylie, par Daumas et Fabar, 1847. Etudes sur la Kabylie, par Carette, 1848. Les époques militaires de la grande Kabylie, par Berbrugger, 1857. L'Algerie française, par Feuillide, 1848.

2. Уэд на туземном наречии означает реку.

3. Джебель значит гора.

4. Под именем Теля разумеется плодородное пространство Алжирии, богатое всеми родами хлебных произведений. В противоположность к нему, полосою Сахары называются песчаные равнины, прерываемые оазисами, покрытыми огромными рощами пальмовых дерев. Обе эти полосы разграничивают Алжирию от севера к югу и находятся на разных расстояниях от морского берега в различных частях края, не имея между собою ясно очертанных природных пределов.

5. Общая цифра торговых оборотов Кабилов составляла, в 1851 году, около 20 мильйонов франков. Цифра эта сравнительно с народонаселением, примерно полагаемым в непокорной стране до 250 000 душ, и принимая во внимание беспрерывное влияние военного положения, весьма значительна. Главнейшими предметами вывоза были оливы, хлеб разного сорта и сушеные плоды.

6. Эти постановления называются канунами; самое название дает право отнести их происхождение ко времени господства христианства между Кабилами.

7. Впрочем, название это присвоивается в общем смысле не только совету аминов, но и народному собранию одного или нескольких племен, и даже мирской сходке известного округа.

8. Марабут на туземном языке означает лицо, посвятившее себя на служение божеству.

9. Она составляет значительнейшую часть Большой Кабилии и может быть ограничена с севера морем, к юго-востоку Уэд-Сагелем, а с запада линиею, проведенною от Даммиса к Бордж-Буэра.

10. Сведения эти находятся в приложенной к нему особой военно-статистической таблице.