ТОМАС ПРИНГЛ

ПОВЕСТВОВАНИЕ О ПРЕБЫВАНИИ В ЮЖНОЙ АФРИКЕ

NARRATIVE OF A RESIDENCE IN SOUTH AFRICA

АФРИКАНСКИЕ ПОСЕЛЕНЦЫ. Был в Англии некто г. Прингль, которому так надоело жить к разлуке с родными, что он решился соединить все отрасли своего семейства хоть под Африканским небом, если уж счастие не везет в Европе, и судьба беспрестанно втирает почтовые дистанции в удовольствия кровных связей. Он примкнул к пятитысячному отряду поселенцев, [26] который правительство отправляло на Мыс Доброй Надежды, для занятия пустопорожних земель по Кафрской границе. После продолжительного и трудного морского путешествия, эмигранты пришли в залив Альгоа. Нет ничего в мире живописнее и занимательнее картины трудностей, хлопот, опасностей и борения с нуждою среди самой великолепной и богатой, но совершенно дикой Природы, когда принимает она на свое лоно огромную толпу искателей счастия, людей привыкших к удобствам образованной жизни и вдруг переброшенных в страшные, хотя и красивые пустыни, где пылкое их воображение заранее строило себе воздушные храмы довольства, наслаждения и лучшего быта, которые исчезают по прибытии на место. Послушайте г. Прингля. Он недавно издал описание своего переселения, и для него рев львов то же, что для нас лай собак; о толпах диких слонов говорит он так свободно, как мы о стаде баранов: но пусть он наперед расскажет вам высадку своего отряда на берег.

«Перевозка с транспортов шла очень живо. Толпы за толпами, несмотря на прибой, безопасно и быстро подходили на ботах почти к самому берегу, а там солдаты переносили их на сушу. Берег кипел говором, суетою, надеждами и шумным весельем множества людей, которые, после трудного плаванья, в первый раз ощутили удовольствие стать на твердой земле твердой йогою. Рои мужчин и женщин ходят взад и вперед, говорят, смеются; дети прыгают вокруг них, и при каждом новом для себя предмете взвизгивают от радости или от удивления. Другие группы глядят спокойно, как с ботов переносят их пожитки и сваливают кучами на песке, или заботливо помогают укладывать вещи на телеги, для перевозки в стан. Повсюду жизнь, движение, разнообразие, — пестрый, шумный и очаровательный хаос. Матрозы и солдаты перекликались между собою. Высокие Голландо-Африканские мужики, в белых шляпах с широкими полями, с огромными трубками во рту, орали на смоем неуклюжем языке; бичи хлопали, быки мычали, телеги скрипели, а полунагие Готентоты, которые правили [27] быками, бежали подле них с криком, и размахивали своими длинными черными ручищами, как сумасшедшие дервиши.

«Тронувшись с места, мы прошли мимо нескольких песчаных холмов, одетых прекраснейшими кустами, какие можно видеть только за редкость в Европейских парниках: алой с его пышными цветами и другие чудные, драгоценные растения топтали здесь под ногами, как репейник. Далее; увидел я множество припасов, заготовленных для новопришельцев, и довольно плохо укрытых от погоды, хотя, от нападений диких неприятелей, защищали их рогатки из сох и борон, валы из ящиков и жерновов, и уродливые бастионы из сковород, котлов, кастрюль и самоваров.

«Я пошел вдоль по берегу, чтоб ближе рассмотреть стан поселенцев, опередивших нас прибытием в обетованную землю, — стан, который казался так живописен с моря. Две или три палатки стояли отдельно среди вечнозеленых кустов, рассеянных между песчаными холмами. Они были жилищем некоторых знатнейших выходцев, и доказывали вкус своих обитателей как выбором прелестного местоположения, так и порядком, чистотою, изяществом, которыми они окружались. Дамы и мужчины, очень хорошо одетые, сидели кое-где с книгами в руках; другие бродили по кустарнику и по возвышениям, глядя с них на шумный берег залива. Две или три хорошенькие кареты стояли на открытом воздухе, обличая аристократическое достоинство или притязание своих владетелей, которые не могут жить без щегольских экипажей даже в стране, где нет ни каких дорог. По всему было видно, что многие из переселяющихся привыкли в Англии к роскошным удобствам утонченной образованности. Они отважили состояние и счастие своих семейств в предприятие, которого романическая занимательность не дозволила им расчесть сопряженные с ним невыгоды, и пустились с толпами бродяг заселять пустыни Южной Африки».

Но вот Готентотская деревня.

«Я увидел ее издали, говорит автор, в то самое [28] время, когда садилось солнце. Тени нагих холмов, поднимавшихся с запада, лениво тянулись по равнин. В чистом вечернем воздухе спокойно изливался дым от огоньков, разложенных для приготовления ужина пастухам, которые шли уж с поля. Блеяние овец, бегущих по домам, мычание коров, подающих голос своим телятам, и другие сельские звуки живо напомнили мне пастушеские картины Шотландии, и растворили приятностью первое впечатление, произведенное во мне этою деревней. Но когда вошел я в нее, все сближения с Европейскими сценами исчезли разом. Группы шерстоволосых, черных туземцев, из которых многие все еще носят старые овечьи епанчи, или каро; рои нагих или полунагих ребятишек; мерзкие лачужки из земли или тростнику; низенькая, крытая соломой церковь, постройки старого Фандеркемпа; длинноногий скот с ужасными рогами; широкохвостые Африканские овцы, с щетиною вместо шерсти; странный звук вечернего Голландского приветствия Goeden avond, которое надо было выслушать от старого и от малого; отвратительное кудахтанье Готентотского языка, на котором иные поселяне говорят здесь между собою, — все это, и тысячи других черт дикого, совершенно чуждого нам характера, убедили меня, что я далеко от долин Чевиотских, далеко от поэтических видов Шотландской мызы, — что я просто в земле Готентотов».

Местом пребывания для странников назначили берега реки Бавиана, в двух стах пятидесяти верстах от залива Альгоа. Они отправились туда на телегах.

«Первая ночевка наша дорогою показалась нам, с непривычки, зрелищем очень странным. Некоторые семья раскинули палатки, и постлали тюфяки наземь; другие, больше напуганные змеями, скорпионами, тарантулами и другими вредными тварями Африканского климата, о которых они слыхали или читали, решились спать так, как ехали, — в телегах на вьюке. Между тем, туземные наши спутники брали нужные меры предосторожности против лесной вольницы пострашнее. Слонов и львов в этом краю было прежде множество, да и теперь они [29] попадаются довольно часто. На страх незваным гостям развели два или три большие огня, а быков привязали, на всякой случай, за рога к колесам телег. Мужики вытащили свои огромные ружья, или, как они называют, roers, «пищали»; приставили их к великолепному кусту, и расположились тут перед огнем на отдых. Каждый развязал свою кожаную сумку и вынул из нее припасы для ужина, — сушеную говядину, приправляемую чаркой колониальной водки из огромного рога, который у каждого привязан в телеге рядом с пороховым. Черные невольники и Готентоты, усевшись отдельно около одного из сторожевых огней, убирали скудный ужин без водки, но гораздо веселее своих флегматических повелителей. Между тем, сковороды и чайники были у нас на всем ходу; и пахучим напитком, «который веселит не охмеляя», мы посблизились с обоими разрядами наших провожатых, особенно с черным, которому «чайная вода» показалась редкою и драгоценною роскошью.

«После ужина, когда я, сидя на телеге, вписывал свои замечания в памятную книжку, любопытно было видеть, какими характеристическими группами пестрел наш стан. Голландо-Африканские поселяне, люди большею частию исполинского роста, сидели особо в надменной исключительности, и покуривали из огромных трубок с полным самодовольствием. Несколько эмигрантов, которые были постепеннее, уселись на пне сгнившего дерева, и толковали на грубом Шотландском наречии о предметах, относящихся до нашего поселения, и о сравнительных достоинствах длиннорогого и короткорогого скота, — здешние быки, заметим мимоходом, с предлинными рогами; кто был помоложе и поживее, те стояли вокруг Готентотов, глядели на их забавные проделки, учили их говорить по-своему, и сами перенимали их слова, — и неловкие опыты чуждого произношения были с обеих сторон постоянным источником смеха. Разговор шел очень живо, хотя никто из говорящих не понимал своего собеседника, а между тем плутяга оранг-утанг, сидя сзади, преусердно передразнивал всех нас наподряд. Эти группы, с разительным разнообразием лиц, положений и [30] характеров, то чуть видные, то ярко освещаемые вспышками сторожевых огней; это необычайное зрелище целых стен алоя и молочайника, возникающих из-за мелкого кустарника и, в бледном сиянии месяца, мечтавшихся разгоряченному воображению толпами Кафрских воинов с перьями и дротиками, — все это, вместе с чудным говором Готентотов и Бушменов, и громкими раскатами их дикого смеха, производило странное, изумительное действие, и заставило нас почувствовать сильнее прежнего, что мы уж настоящие пильгримы степей дикой Африки.

«Скучно было бы рассказывать обо всех затруднениях, опасностях и приключениях, которые постигли нас в утомительное пятидневное странствование по Африканской долине; описывать, как мы возились с топорами и ломами; как нещадно стегали бедных волов, понуждая их итти по таким дорогам, о которых читатель не может составить себе ни какого понятия. В верхней части долины целые двое суток прорезывались мы сквозь непроходимую теснину, тянувшуюся верст на пять. Наконец, измучившись от постоянных усилий, бросив две телеги на дороге и поломав отчасти все другие, мы прошли в последние ворота (poort) долины, и очутилось на возвышении, с которого видна была ее оконечность. «Hy, myn heer! сказал Голландо-Африканский предводитель нашего конвоя: daar leg woe veld! вот ваше поле!» Посмотрев в ту сторону, куда он нам показывал, мы увидела прелестную долину, простиравшуюся к северу верст на девять или на десять в длину, и от одной до двух в ширину. Она казалась зеленеющимся бассейном, окруженным со всех сторон уступами крутых, бесплодных гор, которые поднимались вдали острыми конусами на весьма значительную вышину: снег покрывал в то время верхи их, которые, до соображению нашему, были от 4000 до 5000 футов над поверхностью мора. По низшим их покатостям пробивались местами трава и кустарник. Но углубление долины, по которому змеилась маленькая речка, было так свежо, так приятно, так уединенно: все зеленые лужайки, осененные и украшенные рощицами мимозовых деревьев, а между их мелькали издали стада диких [31] животных, сайег и квагг, которые бродили еще в ненарушаемом спокойствии.

«Так вот нам где жить? сказал один Шотландский земледелец. Что ж, ведь уж как пришел сюда, так оно и здесь не дурно; только бы хлеб-то родился, а то мы все уладим на Христианскую стать».

«Спустившись в глубину долины, мы отпрягли лошадей, и раскинули палатки на берегу реки, в мимозовой роще; а на другой день, наш вооруженный конвой пустился в обратный путь с обозом хилых телег, предоставляя нас в этой глуши собственным нашим силам и мужеству.

«За ясной погодою, которою мы наслаждались во всю дорогу, последовал 3 Июля холодный и сырой вечер. Ночь была чрезвычайно темна, и дождь лил так сильно, что несмотря на множество сухого лесу, которым мы очень кстати запаслись, едва можно было развести один сторожевой огонь. Поставив ночную стражу, — эту должность отправляли поочередно все взрослые мужчины без различия, — мы улеглись, и, кроме часовых, все заснули крепким сном, как вдруг около полуночи нас разбудил рев льва у самых палаток. Он был так ужасен, что сначала, я думал, громовая туча разразилась над нами. Но особенное выражение звука, голос ярости и могущества, тотчас меня разуверили, и, схватив ружье по невольному побуждению, я выскочил из палатки, воображая, что дикий зверь тут уж стоит. Другие также, все почти, вооружились и спешили к сторожевому огню. Но кругом царствовала совершенная темень, и чуть ли нашлось из нас двое, которые бы согласно говорили, откуда слышался голос. Угадать это было тем труднее, что в подобных случаях лев обыкновенно примыкает пасть к земле, чтоб придать реву более грубости и заставить его расстилаться по земле, во все стороны одинаково. Надо было кому-нибудь со стороны полюбоваться на нас в эту минуту: что за смешная вереница длинных, бледных испуганных лиц представилась бы его взорам! Читатель, который слыхал рыкание льва в зверинцах, имеет только слабое понятие о голосе этого животного, когда оно на [32] воле. Разумеется, новость удвоила для нас его действие: тут в первый раз мы услышали льва в самой пустынь. Однако ж мы решились задать ему жаркую встречу: сделав по нескольку выстрелов во все стороны, мы размели из потухавшего огня страшное пламя, и потом набросала горящих головней между окрестными деревьями и кустами. Такие необыкновенные распоряжения вероятно поусмирили буйного гостя, потому что он нас больше не тревожил».

Со временем поселенцы совершенно привыкли к подобным посещениям, и даже никто из них не обращал внимания, когда лев съест его мимоходом. Приведем еще поездку автора в окрестности новой колонии, чтоб познакомить читателя с другим родом ее соседей.

«Чем далее мы подавались вперед, тем горы становились перед нами выше и бесплоднее, а неровная дорога, пробиваемая только кваггами да сайгами, делалась все излучистей и непроходимее. Часто мы должны были слезать с лошадей и вести их под уздцы или гнать перед собой по горным теснинам и по краям крутых скатов Спустившись вниз ущельем каменистого оврага, мы очутились как будто в сердце горы, и шли изоклинами узкой, по зеленеющей ложбины, украшенной кое-где тростником и деревьями, и оживленной журчащим ручейком. Наконец, этот ручеек течет в такое дикое ущелье между скал, что ни человек, ни зверь не может за ним следовать, и нам должно было опять подняться на гору. Товарищ мой сказал мне, что здесь ожидает пасть необыкновенный вид; но каким я ни воображал себе это место, действительность превзошла все мои чаянья. Влево, страшный хаос обнаженных гор, скал, пропастей, будто сгромозженный каким-то необычайным сотрясением Природы, изумлял, ужасал воображение. Казалось, груды исполинских утесов, или лучше первозданные горы, распавшись в основаниях, рухнули и повалились друг на дружку в тысячах фантастических обломков, а по нижним их покатостям и глубоким впадинам черный, дремучий бор тянулся косматой опушкою, и [33] придавал этой картине еще более дикой, пустынной выспренности».

«Наконец добрались мы до селения Гернгутеров. Хозяйка того дому, где мы остановились, жаловалась нам, что слоны крепко надоедают ей своими ночными посещениями. «Никак ты с ними не сладишь!» говорила она. И в самом деле, злодеи выйдут ночью из лесу, притопчут все ее маленькое поле, съедят у ней целую мерку Турецкого пшена, выдергают плодовые деревья, и даже раскидают, как на зло, все те вещи, которых не смогут истребить. Еще за несколько дней, муж ее ехал домой поздно вечером, да насилу отделался от одного такого приятеля: слон попался ему на дороге, и давай гонять его вокруг телеги. Впрочем, хозяйка говорила, что они теперь все не так опасны, как были в то время, когда они с мужем поселились в этой дикой, прекрасной долине, и показывая на каменистый утес, который был неподалеку, она прибавила, что не за много лет, муж ее, спрятавшись на вершине его в кустарник, стреливал слонов, когда они середи дня проходили мимо целыми стадами».

Прервем здесь повесть Г. Прингля, чтоб объяснить это поведение слонов. Со стороны животных то было не иначе, как мщение за какую-нибудь обиду: слоны чрезвычайно взыскательны за неуважение, хотя часто обнаруживают удивительное благородство в поступках с слабыми противниками. Касательно первого, мы помним, что Г. Кемпбелль приводит в своих путешествиях по Африке разительный пример целой Голландской деревни, истребленной слонами в отомщение одному из ее жителей. Слон пришел глодать деревья подле хлеба одного поселянина. Хозяин, боясь, чтоб он не взошел на его пашни, выстрелил в него из-за угла. Зверь ушел, но на другой день он явился с отрядом двадцати огромных слонов, и они начали правильную войну с Голландцами, опустошили все их пашни, вырвали и переломали все деревья, перебили множество людей и разорили их жилища. В рассуждении великодушия, Английские газеты недавно сообщали письмо одного Путешественника с [34] острова Суматры: в Январе нынешнего года, восемь человек Европейцев пошли охотиться за слонами; они устроили себе площадку на одном дереве, и ожидали их выхода из леса; вдруг явился слон необыкновенной величины, — они в него выстрелили и ранили. Разъяренное животное бросилось к дереву, и в одно мгновение сломало как тросточку. Охотники попадали на землю, где слон мог потоптать всех их; они считали себя погибшими, но зверь удовольствовался тем, что переломал их ружья, повернул каждого хоботом по нескольку раз, иных взвесил и опять положил на землю, — после чего прехладнокровно ушел в лес.

«Утром мы видели, говорит Г. Прингль, несколько стад квагг и сайг разных пород, а после обеда нашли на свежий след множества слонов. Огромные ступни их везде были видны, и на болотистых местах речного берега легко было заметить, что некоторые из этих животных любили роскошно поваливаться в илу и в тине. Но самые разительные доказательства своего недавнего пребывания и особенных привычек оставили они в рощах и в кустарнике. Во многих местах ими протоптаны были дороги сквозь такие чащи, которые без этого оставались бы непроходимыми. Казалось, они проложили их с большою смышленостью, всегда выбирая лучший и кратчайший путь к какой-нибудь саванне или к реке; поэтому труды их были для нас чрезвычайно полезны в такой глуши, где никогда еще не назывались колеса, а во многих местах даже трудно было ехать верхом. Старший в семействе слон идет всегда впереди, продираясь сквозь чащу, как бык сквозь поле хмелю, притаптывая кустарник и ломая хоботом большие сучья., перенимающие дорогу, а самки и самцы помоложе только следуют за своим вожатым.

«Между мимозами, рассеянными по лугам и низменностям, следы их деятельности были не менее очевидны. Множество этих деревьев вырвали они из земли и поставили комлем вверх, чтоб им ловчее было жевать их сочные корни, до которых они большие охотники. Я не раз замечал, что когда деревья велики, то слон [35] действует клыком точно как ломом, всаживая его под самые корни, чтоб наперед ослабить связь их с землею, а потом уж вырывает дерево хоботом. Многие большие мимозы устояли против всех их усилий: только после проливных дождей, когда почва отсыреет и размякнет, могут они надеяться на совершенный успех.

«Удивляясь этим доказательствам силы и ума слонов, мы вдруг очутились середи многочисленного стада этих, животных. Однако ж ни одного не было очень близко к нам: они занимали в рассыпную всю долину, версты на четыре или на пять в длину; одни жевали сочные ветви шпекбума, одевавшего с обеих сторон покатости холмов; другие трудились над молодыми мимозами, рассеянными по лужайкам. Осторожно подаваясь вперед, мы еще яснее увидели ближайшие к нам группы, которые, большею частью, состояли как бы из отдельных семей, — самки, самца и детей разного возраста: исполинская величина главных предводителей более и более нас поражала. Равнодушное и важное спокойствие их осанки было также очень замечательно. Хотя нас с Готентотами было человек двенадцать верхом, однако ж они или не замечали, как мы пробирались по их долине, или ни сколько этим не тревожились».

Текст воспроизведен по изданию: Африканские поселенцы // Библиотека для чтения, Том 5. 1834