ИГНАТИУС ПАЛЬМЕ

ПУТЕШЕСТВИЯ В КОРДОФАН

TRAVELS IN KORDOFAN

ПУТЕШЕСТВИЕ ИГНАТИЯ ПАЛЬМЫ К ВЕРХОВЬЯМ НИЛА И В КОРДОФАН. Письмо к друзьям в Триест. «Вот я снова в Каире. Я возвратился из путешествия в Фивы, предпринятого мною вместе с князем Пюклер-Мускау; я только что кончил, в товариществе будущего дарфурского султана, мое последнее странствие, которое было и продолжительнее и опаснее прежних. Друзья успели было вписать уже меня в помянник: все думали, что я умер, и никто при возвращении не узнавал меня. Впрочем, что ж мудреного? Длинная, густая борода приросла к моему подбородку, черты лица моего изменились, кожа почернела от действия знойного солнца, и когда мне случается посмотреться в зеркало, то сам сомневаюсь, я ли это, или не я. Только теперь, когда миновались опасности, соображаю я всю смелость моего нелепого предприятия. Целые месяцы проводил я в пустынях, вынося жар в сорок градусов Реомюра; спал в палатке, на львиной коже; питался одними поджареными кузнечиками да негодным верблюжьим мясом; по неделям не видал ни маковой росинки хлеба; ближайшими моими соседями были тигры, львы, гиены, и их рыкание мешало мне смыкать глаза по целым ночам. Часто переносил я томления жажды и голоду: тропические дожди, и болезни, свойственные тем странам, еще усугубляли бедственность моего положении. Но [33] человек может перенести много, гораздо более чем он воображает. Однажды мне случилось пробыть тридцать шесть часов без капли воды: куда не обращал я взоры, везде видел только песчаную степь да необозримое небо; на всем пространстве этой безжизненной пустыни не было заметно даже ни одного пресмыкающегося; местами виднелись остовы людей и животных, печальные памятники прошедшего времени; палящий ураган крутил облака пыли, из-за которых не видно было и солнца: на каждом шагу я должен был страшиться за свою жизнь. То были минуты отчаяния; но меня поддерживала надежда на Бога: она давала мне новую силу, внушала постоянное терпение.

«Густой покров лежит на обширных степях Африки и скрывает их таинства. Пройдут века прежде чем люди приподнимут этот покров. А под ним таится многое, многое, что будет открыто последующими поколениями и внесется в писания будущих историков и географов. И много путешественников оставят там свои кости, как уже многие, прежде их, оставили свои. Для меня, это путешествие было наукою: я видел, я узнал такие вещи, о которых не имел, не мог иметь, ни какого понятия. Мне встречались народы в блаженном состоянии невинности., племена, не ведающие ни забот, ни труда, ни печали. Но зато, я был свидетелем ужаснейших сцен, таких сцен, которые никогда не изгладятся из моей памяти. Я был зрителем газуэ, страшной охоты за невольниками, — а надо видеть, чтобы представить себе все ее ужасы!

«Но сначала дайте мне сообщить вам общий очерк моего пути. В Старом Каире сел я на маленькую, беспалубную, канджу. Мудрено вообразить что-нибудь прелестнее разнообразной, движущейся панорамы берегов Нила: к несчастию, удовольствие смотреть на нее, часто очень часто, отравляется ужаснейшими зрелищами. Хижины селений выстроены, в тесном смысле слова, из грязи, а жители покрыты рубищем. Я снова посетил вечно-памятные Фивы, и доехал до Ассуана. Здесь первый порог Нила; путешественник пересаживается в другую канджу, и вступает в Нубию, которой жители существенно разнятся от Египтян и в физическом [34] отношении и по нравам и языку; земля усеяна древними памятниками, которых описание надеюсь сообщить вам впоследствии. Достигнув до Вади-Хальфы, близ второго порога, мы продолжали до Донголы наше путешествие на верблюдах. Тут снова пустились по Нилу, и прибыли в Дулип, или Деппу, откуда, опять на верблюдах, отправились в Эль-Обейд, столицу Кордофана. Страна эта прелестна, и почва во многих местах не уступает в плодородии почве Бразилии. Низменные места покрыты множеством разнородных и роскошных растений, издающих удивительное благоухание; прекрасные лианы переплетаются по большим деревьям; трава не ниже человека; попугаи и другие птицы, которых перья ярко блестят всеми возможными красками, перепархивают по зеленым ветвям и оглашают воздух чудными песнями. В этой стране нет также недостатка в змеях и других пресмыкающихся. Вообще местоположение Кордофана скорее плоско нежели гористо. К западу идут степи сыпучего песку, посереди которых есть однако же и плодоносные оазисы. Рек мало. Времен года всего два, дождливое и сухое; день и ночь здесь почти равны между собою; сумерек нет вовсе: чуть солнце опустится за горизонт, наступает ночь. Здешняя ходячая монета напоминает мне Спарту: она — железная и весом от тринадцати до осьмнадцати унций. Дома круглы, выстроены из соломы, и не имеют окон; они обсажены колючим кустарником, — предосторожность необходимая, без которой очень немудрено, что их подчас съедят голодные верблюды. Волы употребляются под верх, и, вместо узды, им продевают веревку в ноздри. Наши обыкновенные зерновые хлеба, как например, пшеница, овес, маис, не могут прозябать в здешнем климате; вместо хлеба здесь употребляют лепешки из некоторого роду проса, называемого дохан. Пшеницы достать трудно, и то за большие деньги. Два фунта отличной говядины стоют не более пяти копеек. Весов не знают: все взвешивается на глазомер. Главные предметы вывозу из Кордофана составляют — вишневый клей, превосходного качества, по шестидесяти копеек серебром кантар; тамаринды, которые теперь очень вздорожали, потому что саранча объела их листья; страусовые перья, на которые цена изменяется почти через каждые два месяца; воловьи кожи, слоновая кость [35] из Текелле, Шабуана и Роанга, по четырнадцати рублей серебром за кантар.

«Жители Кордофана вообще кротки и гостеприимны, но не деятельны, очень преданы воровству, и ужаснейшие лгуны. Климат чрезвычайно вреден: три четверти немногих поселившихся там Европейцев сделались его жертвою. Из осьмнадцати Англичан, посланных туда пашою для исследований, шестеро умерли, а два с трудом спаслись обратным бегством в Египет. Во все продолжение моего путешествия мне не случилось встретить ни одного Европейца, который не заплатил бы дани этому невыносимому климату. Сам я лежал не шевелясь тридцать дней в бедной хижине негра; лежал истомленный, почти без чувств, и уже совершенно потерял было надежду снова увидеть Нил, как две старые женщины взялись меня вылечить. По два раза в день, аккуратно, сажали они меня, решительно раздетого, на ворох соломы, и обливали водою; потом, отерши и обсушив, завертывали в звериные шкуры и мешки, чтобы возбудить обильный пот, и таким образом, действительно, вылечили меня. Со всем тем перемежающиеся лихорадки редко оставляли меня в покое.

«Несмотря на бедность жителей, между ними не встречаешь нищих, исключая разве небольшого числа слепых, которые попадались мне в Эль-Обейде. Путешественнику не на что тратить своих денег; угол и пища везде ему предлагаются даром; хозяева сочли бы за посрамление принять что-нибудь от странника. Вся ему беда от любопытства посетителей. Когда приедет он в селение и расположится под кровом хижины или палатки, к нему войдут старейшие жители, а остальной народ, старый и малый, стоит у входу, и нет другого способу от них отделаться как притвориться спящим: тогда все отойдут потихоньку и в глубоком молчании. Господствующее вероисповедание — магометанское: однако же не многие понимают Коран, и редко редко увидишь что кто-нибудь молится. Кордофанцы верят преселению душ. Раз, когда я бил мою обезьяну за какую-то шалость, один старичок кротко сказал мне: «Не бей обезьяны: в ней, может быть, сидит душа твоего дедушки». Кордофанцы страстные охотники до пляски и музыки: они каждый вечер пляшут вокруг большого огня, под звуки бубнов; плясуны поют и бьют в ладоши. [36] Здешние женщины необыкновенно легки. Их главнейшее искусство состоит в том, чтобы губами поднимать с земли стекляное ожерелье; они во всех своих движениях вообще сладострастны, имеют доброе сердце и услужливы, но, по примеру Европеек, удивительно тщеславны. Самым изысканным и тонким комплиментом они считают то, если мужчина обнажит саблю и помахает над их головою. И замужние и девушки ходят совершенно без всякой одежды, и отличаются только поясом: у первых он из бумажной ткани, у вторых из кожи. Здешние девушки зреют рано: они осьми и десяти лет уже выходят замуж.

Прожив около одиннадцати месяцев с этим добрым народом, я посетил республику Дар-Хаммар, в горах Муба, и область Теккеле, в которой правление — аристократическое; потом проник я в страну Шиллуков, лежащую на Белом Ниле, откуда возвратился через Сеннаар и Великую Пустыню к берегам Нила, по которому поплыл к Каиру. Путешествие по пустыне представляет свои приятности и свои неудобства, потому что этот океан песку имеет, подобно морю, свои острова и скалы, свои тихие волны и бури. Случается, что едешь по целым дням, не встречая ни одного кусточка. Без сомнения, драгоценнейший подарок Создателя всем народам, обитающим близ степи, это — корабль пустыни, верблюд, без которого нет ни какой возможности путешествовать по Африке. Феномены миража не переставали привлекать моего внимания, хотя я уже часто видал его. Язвою пустыни можно назвать ветер самум, с которым и я имел честь дважды встретиться. Когда этот ветер начинает дуть, то горизонт помрачается и принимает красно-желтый отлив; солнце кажется будто подернутым покровом, и диск его бывает красно-кровяного цвету. В то же время человек ощущает давление под ложечкой, и скоро налетают массы каленого песку, вздымаемого ветром. У людей слабого сложения кровь течет ртом и ушами, и редкие из них переживают действие самума.

«В окрестностях Белого-Нила, замужние женщины пользуются странным преимуществом свободно предаваться всякому, кто им понравится. Лишь только странник появится в селении, тотчас окружают его женщины: одна [37] предлагает омыть ему ноги, другая обмахивает его от мух, иная отирает пот с его лица: ему подносят напиться бузы, род пива из кукурузы; словом, каждая женщина старается чем-нибудь услужить. Мужья вовсе и не смотрят на это; ревность между ними не известна. Жителя гор Нуба, в шести днях пути в югу от Эль-Обейда, не одноплеменны с жителями прибрежий Белого Нила: у них иной язык и иные нравы.

«Нуба — республика; в ней нет общего властелина; только каждая гора имеет особенного судию. По рассказам туземцев таких гор будет до сотни; но я полагаю, что они преувеличивают. В Эль-Обейде я нанял себе в слуги уроженца из Нубы. Ему было пятнадцать лет от роду, когда привезли его на каирский рынок и продали одному Европейцу, при котором он находился в течении шести лет. Тут господин его умер; а он, получив свободу, возвратился в Кордофан. Негр этот был мне очень полезен, как по привязанности своей к Европейцам, так и по знанию нубского языка. Мы посетили с ним гору и селение, в которых он родился, и я должен отдать полную справедливость той ласковой приветливости, с какою встретили меня его земляки. Обитатели этих гор — язычники: они каждогодно совершают празднества в честь и память умерших. Привязанность их между собою удивительна, а любовь к родителям истино примерна. Народ этот вообще приветлив; главную его потеху составляют пляска, пение, музыка и охота. Там, все смотрели на меня как на диво, и все были ко мне чрезвычайно почтительны. Там провел я несколько очень счастливых дней; и каждый божий вечер, вокруг моей хижины, народ плясал для меня.

«В этой части Кордофана молоденькие девушки удивительно стройны: они щеголяют своими волосами и убирают их с большим тщанием и искусством; когда они занимаются тоалетом, то чаша с водою заменяет им зеркало. Раз, одна молодая девушка принесла мне молока; возвратив ей кувшин, я сделал знак, что она может удалиться: девушка села у порога моей хижины, и горько заплакала. Тогда мой негр-служитель объяснил, что по обычаю земли, мне бы следовало удержать при себе эту девушку на все время моего пребывания [38] в здешнем месте. После этого уж ни одна негритянка не приносила мне молока. У здешних жителей каждый палец называется особенным словом и по ним считают. В некоторых селениях женщина усыпают себе голову каким-то красным порошком. Молодые девушки из племени Бакка умащают волосы маслом и потом уже посыпают их особенного роду смолистым веществом. В пустыне, между Кордофаном и Дарфуром, я видел город Каб-Беллуль, непосещенный до меня ни одним Европейцем. В Эль-Обейде познакомился я с дарфурским султаном, который совершенно мне вверялся, так, что я хотел было вовсе при нем остаться. Он ожидал только возвращения египетского паши, чтобы отправиться в свои владения. У меня было охотничье ружье, которое чрезвычайно нравилось султану, и я подарил ему. По несчастию, случилось, что когда однажды султан вздумал выстрелить из него по голубям, ствол лопнул и поранил руку его светлости. Опасаясь за последствия этого случая, я бежал и скрылся в доме одного факира, в двенадцати милях от Эль-Обейда, где был в полной безопасности. Здесь я услышал, что эль-обейдский диван начал было против меня уголовное следствие, но что сам султан явился моим защитником и сказал в диване: «Пальма мой искренний друг, он невинен; видно так было угодно Богу!» Со всем тем я не счел нужным казаться на глаза султану, и этот случай был причиною скорого возвращения моего в Египет. Однажды, прогуливаясь по берегам Нила, в одном из городов Верхнего Египта, я вдруг услышал, что меня кличут по имени: я обернулся и увидел евнуха дарфурского султана. Естественно, не ожидал я ничего доброго от этой встречи, удвоил шаги, чтобы поскорее добраться до своей лодки и уехать; но вот и другой голос кличет меня: то был голос султанского мамелюка, и он ободрил меня до того, что я решился предстать перед лицо его светлости. Султан принял меня очень дружелюбно, и я вместе с ним отправился в Каир. Не имея надежды сделать себе состояния в Европе, я вознамерился поселиться в Дарфуре, и посвятить остаток дней моих доброму султану».

Кордофан лежит в восточной части Африки, в нескольких днях пути к западу от берегов Бахр-эль-абъяда, или [39] Белого Нила, к юго-западу от Нубии, от которой он находится в известной зависимости, как владение паши египетского; в западу граничит с Дар-фуром. Кордофан идет, частью по низменностям пустыни, частью по гористой террасе, которая составляет переход от Пустыни к большой австральной плоскости. Броун, который писал о Дар-Фуре, познакомил нас с этою страною в конце прошлого столетия; Буркгардт прибавил несколько сведений; но первые, довольно подробные, известия о Дар-Фуре встречаются у доктора Ruppell’я, в его «Путешествии в Абиссинию», которое только что вышло из печати. За три года перед этим один Англичанин, господин Hollroyd, тоже посещал Дар-Фур.

Шебуан и Теккеле суть маленькие негритянские гористые области, лежащие на юг от Кордофана.

По недавним сведениям, сообщенным Игнатием Пальмою, стало известно, что Рунга есть страна на юго-запад от Дар-Фура, которому она платит дань, и по которой протекает Белый Нил.

Бергу — королевство, внутри Африки, за Дар-Фуром.

Бар-Ну, или Бурну, лежит еще далее, на западных берегах большого озера Чада, которое сообщается с Нилом посредством реки Чад. Это — сильное государство.

Феззан, Фазания Римлян, есть группа оазисов в пустыне Сахаре, и составляет небольшую часть владений триполийского дея, который, как известно, один из варварийских владетелей.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие Игнатия Пальмы к верховьям Нила и в Кордофан // Библиотека для чтения, Том 40. 1840