-

АДОЛЬФ ДЕЛЬГОРГ

ПУТЕШЕСТВИЕ В ЮЖНУЮ АФРИКУ

VOYAGE DANS L'AFRIQUE AUSTRALE DE 1838 A 1844

ОХОТА НА СЛОНОВ

(Из путешествия в Южную Африку Адольфа Дельгорга (Voyage dans l’Afrique australe de 1838 a 1844), который проникал в землю Наталь, во владения Кафров Амазулусов и Макатиссов, даже до тропика Козерога. Ред.)

30-го Декабря 1841 года, на рассвете, я решился воспользоваться людьми, которых предводитель Кафров Нобока отдавал в полное мое распоряжение. В озере, отстоявшем на шесть Английских миль, водилось, как уверяли, много гиппопотамов, и надобно было поспеть туда пораньше. Мы сочли бы за неудачу, если б подстрелили только одного гиппопотама, весом в четыре тысячи фунтов; этого было бы мало [4] для такого множества сопровождавших меня людей. Добыча едва могла достать на один ужин.

После получаса ходьбы, мы вошли в сырой лес, состоявший частию из дерев, которых я никогда не видывал, и которые однакож, по образованию своих листьев, имели в себе что-то Европейское. Много было тут земноводных улиток, вероятно по причине господствовавшей в лесу влажности; но я не имел времени заняться сбором такой мелочи.

Еще больше часа следовали мы по красивой тропинке, которая вскоре привела нас к длинному, на подобие реки, озеру. Вправо, в двух милях, находилось море; но оно было отделено от нас лесистыми дюнами. Один из посланных на разведки людей воротился и просил нас соблюдать совершенную тишину. «Хозяин, сказал он мне, там, недалеко отсюда, на отмели, лежат восемьдесят или сто гиппопотамов».

Я приказал всем лишним людям остаться у реки, и взял с собою только охотников, да носильщиков. Очутившись насупротив сборища четвероногих чудовищ, мы не могли удержаться от изумления. Кочобан и Буланджи (Кафры) были в восторге; и они никогда не видывали ничего подобного. На расстоянии ста десяти шагов, на открытом месте, занимая [5] пространство едва в тридцать пять или сорок шагов, лежало до ста гиппопотамов...

Вообразите же себе этих неуклюжих, массивных животных, серой шерсти, с маленькими, прозрачными, дельного цвета ушами, с огромными круглыми мордами! Они неподвижно дремлят на солнце, громко храпя; только иногда который нибудь из них поднимает голову, чтобы чутьем убедиться в близости неприятеля, то есть, человека. Проходит минута; на воде показываются круги, которые более в более распространяются от центра, шагах в тридцати от чудовищ; потом является безобразная отвратительная серая голова: это старший, или предводитель гиппопотов. Мало по малу открывается его туловище, и он, на коротеньких ногах, которые вязнут в песке, медленно подвигается к своим товарищам. Однако ж никто из них, не смотря на его почтенные лета, не думает пошевельнуться. Старик кое-как отыскивает себе место, тяжело опускается на песок, и сгоняет молодого, который с неудовольствием переходит на другое место.

Когда мы подошли к зверям и приготовились к нападению, между ними началась ужаснейшая суматоха. Ими овладел такой панический страх, что при всей своей неповоротливости, они шагали друг через друга. Взволнованная [6] ими вода с шумом плескала о берег, как будто на озеро был спущен корабль в двести тонн; посреди волнения ныряли головы бегемотов, спешивших достигнуть глубоких мест. Вслед за моею командою, на эти головы посыпались пули и менее нежели в две минуты, восемь голов уже извергали из себя кровь. Вскоре потом, при беспрерывных выстрелах, чудовища рассеялись на открытом пространстве; тогда каждому из нас легко было выбирать любую жертву. В первые полчаса я ранил семь гиппопотамов; но, не смотря на большой калибр наших ружей, не смотря на наши свинцовые пули, смешанные с двумя десятыми частями олова, не смотря на меткость наших выстрелов, попадавших в головы, мы все вместе застрелили не более двадцати штук. Я почти готов был верить басне одного туземца, который уверял меня, что смертельно раненый гиппопотам хватается, на дне реки своими клыками, за корень дерева или за камень, и там издыхает.

Недовольные неудачною охотою, мы отправились далее. Перед нами открылась равнина мили в полторы, поросшая тростником и другими болотными растениями. Справа, она была окаймлена довольно густым лесом, за которым, до самого моря, тянулись бело-песчаные дюны; с левой стороны текла река Ом-Фолози по направлению к [7] заливу Св. Луции, в который она впадает. Вдруг, один Кафр, остановясь и указывая на черную точку на горизонте, сказал: «Унклов!» (слон!). Действительно, мы могли различить указанную нам черную точку; но не могли рассмотреть хорошенько что такое было. Между тем в толпе слышались замечания: «Ка унклов, иньяти! Не слон, а буйвол!» Пройдя шагов полтораста, мы опять остановились, и один Кафр воскликнул; «Слон, непременно слон, я видел хобот!» Признаюсь, в эту минуту, я не помнил себя от радости, и вспрыгнул заранее от удовольствия. Людям приказано было наблюдать величайшую осторожность и осмотреть ружья.

Чтоб лучше скрыт наше движение, мы вошли в лес.

В охоте на слонов Кафры, одаренные превосходным зрением, чрезвычайно опытны. Они знают пол, рост зверя, скажут, за сколько часов или дней зверь прошел по такому-то месту — и редко ошибаются. На этот раз я вполне положился на Кафра Кочобана; однакож и он, подобно мне, вероятно от внутреннего удовольствия, столько знакомого охотникам, казался сильно взволнованным: остановясь насупротив слона, он с нетерпением сказал: «Пора, выйдем отсюда!»

Согнувшись в три погибели, мы кое-как волокли ноги; но шагах в шестидесяти от [8] опушки леса, принуждены были остановиться в изнеможении. В эту минуту, слон поднял хобот над головою, и вертя оконечностью его в роде флюгера, отыскивал направление ветра, чтобы убедиться чутьем в близости человека. Кроме того, для лучшего изощрения слуха, он вытянул уши в перпендикулярном к нам направлении. «Какова тонкость органов! подумал я. За триста шагов он чует наше присутствие. Не ужели ветер доходит до него?» И омочив палец слюною, я поднял его на воздух. «Кочобан! собака! где же сегодня твой нос? Ветер дует нам сзади. Посмотри, слон уходит... Ложись!» И, вне себя от гнева, я насильно пригнул Кафра дулом ружья по затылку.

Чрез четверть минуты я поднял голову: слон, по прежнему, стоял покойно. Он ничего не знал о нас, и мы, на этот раз более осторожные, воротились в лес ползком. Здесь мы вздохнули свободнее. В двух словах я объяснил Кочобану все дело; себе назначил первый выстрел, ему и Буланджи следующие. Потом, более четверти часа, старались мы попасть против ветра и обойти слона под прикрытием рощи. Не показываясь, мы могли видеть колосса; он щипал хоботом густую траву, ходил беззаботно, будто на пастбище, и мало по малу приближался к нам. Впрочем, теперь он мог действовать только глазами, да ушами: [9] ветер не помогал ему; а слоны отличаются в особенности чутьем.

Когда слон наклонился, мы перешли за небольшой отдельный куст в двадцати шагах, на открытой равнине. За мною следовали Кочобан, Буланджи и один зулу, несший двухствольное ружье. Здесь, за кустом, мы могли выжидать, пока слон пройдет мимо нас в тридцати шагах; но в сорока шагах подальше была закраина скошенной травы, вышиною в три фута, под прикрытием которой мы имели возможность приблизиться к слону, если бы он взял влево. Кочобан в одну минуту сообразил все выгоды этой засады, и, не допустив меня до рассуждений, сказал: «туда! туда!», и бросился в то мгновение, когда слон опять опустил голову.

Быстрые, как серны, мы еще не успели спрятаться, как голова слона снова поднялась; однако, ничто не возмущало его беззаботности. Мы скорчились до возможной степени, зная, что зверь от нас не дальше шестидесяти шагов, и шопотом могли обмениваться немногими словами.

- Кочобан, каков добряк, наш слон! сказал я: иметь такой длинный нос — и не чуять нас; иметь такие хорошие глаза — и не видеть; такие огромные уши — и не слышать. Право, счастие!

Курки наших ружей были взведены для того, чтобы на столь близком расстоянии не [10] встревожить зверя щелканьем замка и не потерять драгоценного времени, когда нужно будет всадить пулю в мозг слона, у которого, сравнительно, голова несоразмерно мала.

— Ну, Кочобан, теперь все готово; смотри, в тридцати пяти шагах я дам тебе знак; целься хорошенько, стреляй дружно и не бойся; я с тобою.

Но, ободряя Кафра своим присутствием, я не мог не сознаться и в необходимости его содействия, потому что один, вероятно, не посмел бы атаковать такую массу. «Поднимайся!» и мы трое, будто духи, выскочили из земли. Пять секунд... два выстрела... Кочобану послышался шум, и он бросился бежать во всю прыть; я за ним, хотя дым еще не рассеялся передо мной.

Между тем Буланджи, с своим необыкновенно тугим ружьем, еще прицеливался, и выстрелил в то самое мгновение, когда я пробежал мимо его, так что он опалил мне бороду. Некогда было думать об этом; мне вообразилось, что слон преследует нас по пятам, и я уже промчался шагов двадцать, как вдруг люди, остававшиеся в лесу, закричали нам во все горло: «Унклоф филе, унклоф филе!» Слон убит!

Мы с Кочобаном остановились, улыбаясь взглянули друг на друга, и снова зарядили ружья, [11] потому что поваленный выстрелом слон не всегда ‘бывает действительно убит.

— Готов ли? марш!

Радость первого успеха повергла меня в какое-то исступленное состояние.

— Ну, сказал я своим Кафрам, в пяти дюймах над правым глазом вы найдете отверзтие моей пули; если же она попала не туда, то слон за вами.

Но я был уверен, что попал именно в прицеливаемое мною место.

Мы приближались осторожно, раздвигая тростник, который загораживал нам дорогу и скрывал от нас сраженного исполина. Приблизившись к нему на пять или на тесть шагов, мы услышали глухой шум, подобный раскату отдаленного грома, выходивший из туловища слона: так вырывался воздух из его широких внутренностей. Не зная причины; мы отскочили; но я вскоре убедился, что зверь лежал неподвижно на правом боку.

Между тем слон все еще хрипел, будто живой, и потому я выстрелил ему в грудь. Кочабан и Буланджи последовали моему примеру, для того, говорили они, чтобы зверь не обманул их коварным образом. Вслед за тем, я, в ознаменование победы, вспрыгнул на его левый бок, и стал прохаживаться, как на [12] корабельной палубе, на пространстве десяти с половиною футов.

Всякий охотник поймет, что я не мог насмотреться на чудовище, которое за минуту, могло всех нас раздавить. Теперь оно лежало бездыханно; моя пуля, крошка в сравнении с такою громадою, лишила его жизни, углубившись на четырнадцать дюймов в мозг. Ружье мое, на которое я посматривал с самодовольствием, казалось возле слона, зажигательною спичкой. А что оно сделало?...

II.

В другой раз меня известили о появлении целого стада слонов. Мы отправились в путь рано утром, и увидели их с одного возвышения. Дым ближайшего огня, склоняясь с правой стороны на левую, показывал направление ветра; а потому я решился обойти неприятелей слева. К несчастию нашему, пока мы шли, в продолжение трех четвертей часа, ветер переменился: теперь мы не только не могли надеяться на успех, но еще подвергались явной и неминуемой опасности. Атаковать слонов с противоположной стороны также не было возможности: мы находились в слишком близком от них расстоянии, и кроме того [13] перед нами тянулась опушка леса, в котором разбрелись слоны.

Пройдя еще шестьдесят шагов, мы очутились в пятнадцати шагах от опушки леса, где мелькали, в разных направлениях, спинные хребты, уши, клыки. Вдруг из-за зелени высунулась голова слоненка футов семи, будто голова путешественника из дилижанса, и при этом комическом явлении я не мог удержаться от хохота. Но голова скоро исчезла, и вслед за нею, с шумом удалилась слониха, извещенная своим детенышем о близости неприятеля. Между тем другой, красивый слон спокойно стоял от нас в шестидесяти шагах, и мы поспешили к нему беглым шагом, в той уверенности, что, при его отступлении, удобно и легко будет стрелять. Вышло иначе. Шагах в двадцати, слон вдруг обернулся, поднял хобот, и решительно двинулся на нас. Воспользовавшись мгновением, когда он опустил хобот, мы грянули из четырех ружей; но взбешенный зверь еще скорее пустился за нами в погоню, опрокидывая деревья, которые преграждали ему кратчайший путь.

Инстинкт самосохранения придает человеческим ногам удивительную быстроту: с легкостью серны, пробежали мы триста шагов, а в эго время слон потерял след, своротил в противоположную сторону, и примкнул к [14] бежавшим товарищам, которых было штук полтораста или двести.

Чрез несколько часов, с вершины одной горы, мы опять увидели более осьмидесяти слонов, собравшихся у иссохшего болота, окруженного с юга скалистым кряжем; мы направились к ним. Один из Кафров дал нам знать, что он видел, по гребню высот, хобот слона, шагах в сорока от нас. Кочобан также заметил какое-то движение, и побежал по указанному направлению. Я бросился за ним, зарядив на бегу ружье.

Действительно, в двадцати шагах от нас, с правой стороны, поднимался слон по крутой тропинке, и когда голова его высунулась вполне, я послал ему пулю в левый висок. Зверь повалился. Кочобан в свою очередь прицелился ему в плечо.

Выстрелы наши произвели ужаснейшую суматоху между другими слонами! Испуганные, они подняли такую пыль, что затмили свет, и в толкотне ударяя друг о друга клыками, наполнили страшным стуком всю окрестность. Казалось, отступала целая армия в величайшем беспорядке. Пронзительный рев, треск повергаемых деревьев и невыразимое волнение бежавших исполинов, грозных чудовищ, представляли разительную противоположность с нами, [15] существами слабыми, но разумными, внушившими им такой ужас. Вот где надобно было удивляться могуществу, вложенному в человека Провидением!...

Люди мои отправились собирать клыки убитых зверей, а я один воротился в лагерь. В несколько дней мы исходили не менее шестидесяти льё (около 250 верст).

Говоря об охоте на слонов, считаю нелишним сообщить некоторые подробности о нравах этих исполинов животного царства.

III.

Слон, для Южно-Африканского охотника, составляет главную цель желании. Сайги, буйволы, гиппопотамы, носороги и жирафы слишком для него ничтожны; тот, кто бьет только таких зверей, не может еще быть назван настоящим охотником. Ему неизвестны те невыразимые ощущения, которые ожидают охотника при падении четвероногого исполина. Но я должен прибавить, что охота на слона не шутка. Весьма немногие, даже между искуснейшими стрелками, пускаются на нее, и многие отказываются после первой неудачи. Трудов в этом деле бездна, и нужна большая неустрашимость. [16]

Охота на слона, по своим опасностям, представляет совершенное сходство с поединком двух противников. Часто случается, что самка, приведенная в бешенство, не выждет первого выстрела, и неожиданно устремится на дерзкого, возмутившего ее спокойствие. Когда раз случится видеть, как слон нагонит человека, подхватит его хоботом, проткнет клыком, вскинет на воздух, и наконец раздавит его ногами, то, конечно, подобная сцена заставит призадуматься самых неустрашимых.

Слоны никогда не ходят стадами по близости жилищ белых. Слон, часто являвшийся посреди населеннейших Кафрских округов, тщательно избегает тех мест, где водворились несколько белых семейств. Действие ружья ему хорошо известно, и он удаляется от опасности, ему угрожающей.

Следовательно, охотник должен ехать весьма далеко, должен поселиться между такими полудикими племенами, за кротость которых не всегда можно поручиться; должен узнать их язык, их нравы, приобресть их доверенность, чтобы получить необходимые сведения и содействие значительного числа помощников, без которых не может быть успеха.

Все эти предварительные приготовления сопряжены со множеством затруднений и даже с [17] опасностями, которых уже нельзя отвратить в ту минуту, когда ударит роковой час. Кроме того, нужно и много времени: охотники на слонов, отправляясь на охоту, бывают в отлучке столько, сколько бы употребил Европеец на переезд в Бразилию, считая тут и два месяца стоянок. Три месяца — обыкновенный срок в случае успешной охоты; но, при малейшем замедлении, пожертвуешь и полугодом. Не всякий решится на такое продолжительное отсутствие, особенно человек семейный. И потому надобно быть непременно холостым, чтобы сделаться отличным охотником на слонов.

Встреча с этими зверями случается не часто. Лаже и в той стране, которую они любят посещать, и где каждая местность представляет их следы, случается иногда долго прожить не встретив ни одного слона. Надобно дожидаться дождливой поры, иногда забушуют бури, когда растительность станет принимать огромнейшие размеры, когда цветы сменятся плодами, тогда слоны полезут будто из под земли. Откуда же являются они? Это бывает ежегодно; следовательно, они не выселяются в другие места? Но почему же, в таком случае, обыкновенное число их увеличивается в двадцать раз? Вот чего я никогда не мог разузнать достоверным образом, хотя вше очень хорошо известно, что слоны могут [18] приходить только из стране северных, плодородных, которые питали их в периоде засухи.

Охотник, завидев одиночного слона, должен прежде всего убедиться в направлении ветра для удобного и безопасного приближения к зверю; потом осмотреть свое ружье — мера превосходная: она устраняет возможность осечки, внушает самоуверенность, дает меткость выстрелу, ободряет дух — и наконец, смело двинуться на неприятеля.

В лесу охота гораздо легче: надобно только, чтобы каждый из охотников оставался в линии и смотрел себе под ноги. Деревья, развесистые сучья, кустарники закрывают охотника, пока стоит он совершенно прямо. Но всякому охотнику известно, что нужно бывает часто наклонять голову для различения предметов в дали.

На местности открытой, поросшей одною травою, приближение к слону может быть и легко и трудно: легко, если трава имеет в вышину до двух с половиною метров (три с половиною аршина); трудно, если она не больше метра (двадцати двух с половиною вершков). Вот в этом то случае и полезно уметь ползать, и Бошисмены в этом весьма искусны.

Вот как это делается. Три охотника ложатся [19] ничком на землю, и движениями тела стараются подражать извилинам змеи; руки поддерживают переднюю часть; ноги и колени попеременно служат двигателями, а ружье, с каждым шагом вперед, переставляется правою рукою. Ежели охотнику надобно увериться в направлении зверя, потому что он может перейти на другое место, то, медленно приподняв голову, он старается не выказывать ее из-за травы.

Наконец слон уже близок. Он стоит спокойно, и тем лучше! Охотникам необходимо отдохновение; их руки, исправлявшие должность ног, изрезаны колючею травою; лице облито потом, который помрачает зрение; вся одежа мокра, легкие едва вдыхают в себя воздух, все члены дрожат от изнеможения... Охотники ложатся на спину минуты на полторы, и в продолжение этого времени уже слышат глухой шум, выходящий из внутренностей зверя, и подобный отдаленному рокотанию грома. Решительный момент настал; два последние стрелка приближаются к первому, помещаются по сторонам его, и высматривают позицию неприятеля. Тридцать и тридцать пять шагов самое приличное расстояние. Между тем зверь стал в три четверти оборота: нельзя не воспользоваться этим. Охотники вскакивают, целясь во впадину, находящуюся у слона над глазом, раздаются выстрелы... огромная масса шатается и падает. [20]

Ну, кажется, что может быть легче, как выстрелить и убить слона? И как приятно вырубать топором его клыки... Так кажется; но если бы успех был всегда верен, то и женщины вздумали бы ходить на слонов. К несчастию тех, которых фортуна основывается на клыках этого зверя, все благоприятные обстоятельства составляют почти исключение.

Чаще всего случается встречать слонов стадами в три, семь, пятнадцать, тридцать, пятьдесят, восемьдесят штук, даже по нескольку сотен. Не скажу, чтобы эти звери выставляли, из предосторожности, ведеты; по, как в массе всегда более внимательности, нежели в одном, то неудивительно, если какой нибудь слон увидит или услышит приближение неприятеля. Тогда громкими звуками хобота извещает он стадо, которое тотчас же удаляется, разумеется, в таком случае, если исполинская орда вообразит себе опасность большею, нежели какова она на самом деле. Охотник, не имеющий прыткой лошади, должен отказаться от всякой надежды на успех. Но, ежели слоны не тронутся с места, и ежели один из них, раздвинув свои огромные уши и подняв хобот, устремится на охотника, то, конечно, охотник, с полным присутствием духа, должен встретить великана пулею, хотя в грудь, [21] когда другая более слабая часть от него закрыта. Стрелять в грудь надобно лишь в крайней необходимости, чтобы выстрелом обратить слона в бегство; иначе, нельзя поручиться за человека, который, не выстрелив, понадеется на быстроту своих ног. Слон неумолим в своем мщении, неумолим даже к тому человеку, который его не ранил, а просто дерзнул приблизиться к великану, любителю уединения. Ничто не может противиться натиску разъяренного слона.

Многие Кафры, мужчины и женщины, заплатили жизнию за неумышленное приближение к слону; тем большей опасности подвергается охотник, который своими замыслами в особенности тревожит прозорливого зверя.

Невозможно вообразить себе картину разрушения после поспешного отступления стада слонов. Пыль вздымается непроницаемыми для глаз облаками; кустарники притоптаны, как мелкая трава; деревья, по три фута в обхват, повалены, переломаны, вырваны с корнем; я сам видел, как дерево твердое, со всеми ветвями, в шестьдесят футов вышины и в девять футов в обхвате, было сломано слоном, будто тростинка, под пятою человека... Электрический смерч не оставляет после себя таких опустошений, и в продолжение десяти, двадцати лет, [22] природа еще не успеет загладить следов страшного ниспровержения. Опрокинутые стволы дерев, все в одном направлении, еще свидетельствуют о проходе чудовищного полчища; даже молодые отпрыски, взрастая, являются искривленными, потому что были пригнуты к земле.

Кто хочет слоновой кости, тот не должен преувеличивать в воображении своем опасности от натиска огромных, неуклюжих, грозных масс. Слон велик, силен, быстр, хитер, прозорлив, неумолим. Человек мал, слаб и медлен; но человек разумен, и разум снабдил его грозным оружием. Человек мужественный выйдет победителем из борьбы, в которой, по росту своему, кажется сначала жалким; слон это знает, и потому-то в тысяче обстоятельств не пренебрегает человеком. Например, ежели пятьдесят слонов, по десяти во фронте, шумно ринутся из леса на проталину, и если в шестидесяти шагах пред ними стоит человек, или ударяющий в звонкий щит, или встречающий их выстрелом, все стадо остановится, и почти всегда обратится вспять.

Любопытно смотреть на слонов, когда их загонят в длинные, узкие долины, пересеченные лесом и рвами, и окруженные утесами. Тут их держат в плену, будто в глухой улице, и ежели трава высока и суха, то у [23] нижнего выхода, который всегда бывает шире, люди становятся с ружьями или со щитами, заменяющими барабаны, и старается прогнать длинноносых (Ом-помоло, ом кулу — длинный нос, прозвание, данное слону Амазулусами.) к узким ущельям. На вершине утеса достаточно одного человека, а по отвесным бокам лепятся, как в древних Римских цирках, те, которые должны только кричать и производить шум. В столь затруднительном положении, слоны переходят с места на место, будто послушные домашние животные. Тогда охотники вмешиваются в их группы: один стреляет, другой увертывается от хобота, словом, тут образуется будто арена, на которой я, подобно Римскому гладиатору, действовал не раз перед шестью стами охотниками-зрителями. Битва продолжалась обыкновенно не менее двух часов, и этого времени было достаточно для низложения великанов, истомленных жаждою. Замечателен способ, которым слоны утоляют свою жажду, когда по близости нет воды. Я наблюдал этот процесс с вершины утеса, с которого следил за движениями огромных животных, и едва не поддался обольстительному призраку. Зной был невыносимый; язык у меня горел; подо мной расстилались рощи мимоз, которых нежная и [24] свежая зелень блистала золотыми почками, а из-за зелени выказывались, будто огромные глыбы камней, серые или красноватые хребты слонов. Представьте же себе мое изумление, когда между этими хребтами или камнями вдруг взвился фонтан воды, рассыпавшийся мелкими брызгами. Известно, с каким удовольствием жаждущий' смотрит на воду, и мне представилось, что я непременно напьюсь. Прошла еще минута, и блестящий сноп воды озарился цветами радуги; но мои Кафры, прибежавшие с криком, исторгли меня из мира обаяний; слоны разошлись, вода исчезла. Причина та, что, в случае надобности, слоны, истомленные зноем, собираются в кучу, и окачиваются струею воды, которую один из них выпускает из желудка, и устремляет в воздух хоботом.

При бегстве слонов от охотников, любопытное зрелище представляют предусмотрительность и материнский инстинкт самок. Слоненок обыкновенно бегает по следам матери; но в общей суматохе его бы раздавили, и потому мать помещает детеныша между своими ногами, соединяет свой хобот с его хоботом, и таким образом ведет его будто за руку. Пули могут сыпаться градом; мать закроет своим телом, как стеною, свое детище.

Когда слоны разделятся на группы, то одна группа состоит исключительно из старых [25] самцов, другая из одних самок, и ужо за ними бегут детеныши. Линия замыкается огромным слоном, который прикрывает, повидимому отступление.

Всякий добросовестный охотник атакует преимущественно старых самцов, не трогая детенышей и самок, если только самка длиною своих клыков не соперничествует с самцами среднего роста; но обыкновенно клыки самок не велики, весят не больше тридцати фунтов каждый, иногда же пятнадцать и меньше. Притом и атака на самца гораздо легче. Самцы вообще важны: это философы, бесстрастные и хладнокровные. Они не так живы, не так ветрены, и решаются на всякое дело только после надлежащего размышления. Самки, напротив, буйны: обуреваемые сильными страстями, они доходят до исступления, если страшатся за своих детенышей. Тогда один вид человека раздражает их до последней степени, и они устремляются на своего врага мгновенно. Впрочем и во всех других диких породах, самки гораздо раздражительнее самцов.

Слон, как и человек, любит легкое охмеление мозга, и производит в себе это действие посредством некоторых плодов, приведенных в брожение солнцем. Он сшибает их с дерева хоботом, и оставляет на несколько дней на земле, чтобы они выбродились, а потом уже [26] приходит лакомиться ими. Атаковать в эту минуту слона, значило бы подвергнуть себя неминуемой опасности. Кафры уверяют, что тогда нет ни какого спасения, и человек должен покориться своей судьбе. В таких случаях и самцы не уступают в бешенстве самкам.

Есть еще опаснейшая порода слонов, хотя по их наружности следовало бы ожидать совершенно противоположного: я говорю о слонах, которых природа не наделила клыками. Охотники боятся их больше других, потому что они устремляются на противника с неистовством, нагнув голову; мне самому случилось застрелить при подобной атаке самку этой породы. В последствии, когда я рассматривал ее остав, голова показалась мне малою сравнительно с силою животного, и я пришел к заключению, что у слонов величина головы сообразуется не с ростом, по с величиною и тяжестью клыков. Я убедился в этом еще более, когда мне привелось убить несколько самцов такого же роста, но с большими клыками: череп их был почти вдвое объемистее.

В Индии и на острове Цейлоне, где одна порода слонов сделалась ручною, слоны без клыков весьма обыкновенны. Известно, что все эти звери вырождаются под влиянием человека; что, в ручном состоянии, они менее, нежели в диком, нуждаются в клыках или для обороны, или для пищи; следовательно, и клыки должны [27] быть у них менее развиты, или даже они вовсе могут не иметь клыков. Не здесь ли объяснение этой разницы? Между тем многие воображают, что слоны теряют свои клыки, как олень теряет рога. Столь грубое заблуждение не стоит опровержения: оно уничтожается само собою при одном взгляде на голову слона. Другая причина подобного явления заключается в плотности и росте клыка. Вот в чем дело.

Зубная ячея образуется прежде зуба. Цилиндрическое углубление, из которого выходит клык, наполнено жирным, прозрачным веществом, в роде костяного мозжечка. На конце отверстия ячеи, это вещество скоро сгущается, крепнет и превращается в твердый дуплистый конус. Потом, к первому слою, прибавляется внутри второй, третий, и так далее до бесконечности. Конус растет, расширяется с каждым днем в своей верхней внешней и первой формации, и наконец выходит наружу в виде белого шарика. Следовательно, клык растет внутренними, лежащими друг на друге слоями, и каждый из них, если бы был отделен, представил бы вид конуса, слегка загнутого на конце. Расположение таких слоев удобнее всего сравнить с большим или меньшим количеством бумажных свертков, надетых один на другой.

Много нужно времени для того, чтобы клык [28] достиг до своих величайших размеров, нужна даже целая жизнь слона, покамест клык приобретет наибольший вес, потому что внутренняя коническая пустота наполняется по мере лет животного. Поэтому, слоновая кость весьма плотна, но не всякое плотное тело равно твердо. Твердость зависит от связи или от сцепления частиц; а здесь они, кажется, слабо соединены между собою; ибо часто случается, что слон, вырывая с корнем дерево, ломает клык. Вот, вероятно, источник басни, передаваемой разными древними писателями.

Все сказанное мною об образовании клыка подтверждается еще способом его разрушения. Я находил в лесах множество клыков, которые, в продолжение лет сорока, лежали под действием воздуха, жара и воды. На них были большие длинные трещины, подобные тем, которые имеют срубленные и ободранные деревья; кроме того их шереховатая поверхность представляла лежавшие друг на друге пластинки, которые, отделившись в своем основании, были приподняты будто края соломенной крыши. Каждую из таких пластинок можно было признать частию, отделившеюся от основы конуса, и чем более я их рассматривал, тем более убеждался в этой истине.

Слоновые клыки, находимые во множестве на [29] одном месте, в лесу, вынуждают у меня другое объяснение, быть может, не нужное для ученых, но полезное для других. На том месте, где я видел кучи слоновых костей, жило некогда многочисленное и сильное племя Кафров, занимавшихся охотою на огромных животных. Кости убитых слонов были собираемы в главном становище; но, в следствие истребительной войны с соседями, это племя принуждено было переселиться на другое место. Победители овладев стадами побежденных, сожгли их деревни, и оставили на пожарище собранные клыки слонов. Подобный случай мог послужить основою басни о кладбищах слонов, которые, по словам восточных поэтов, приходят умирать все на одном месте.

Но если бы от меня потребовали объяснения, каким образом могла укорениться другая басня, будто охотник перепиливает девять десятых ствола того дерева, о которое опирается слон во время сна, то, признаюсь, я не знал бы, как приступить к делу. Слон поднимается с земли не только без труда, но и чрезвычайно легко, когда он валяется в тине, где оставляет свой колоссальный оттиск. Если бы слон боялся падения, то не сходил бы с крутых песчаных покатостей, в восемьдесят футов вышины, скользя на своих неуклюжих [30] ногах, и проводя широкую борозду, похожую на следы проехавшей кареты.

Не у всех слонов клыки загнуты; попадаются клыки совершенно прямые, а иногда два клыка, соединенные концами, образуют правильный круг, из чего я заключаю, что кривизна не может быть принята за отличительный признак. Длина клыков различна, смотря по летам и полу животного. Самые длинные клыки, мною виденные, имели семь футов по направлению извилины, и каждый из них весил сто двадцать фунтов. В области Массиликаци, один старый охотник приобрел выменом клык в девять с половиною футов длины, весивший двести тридцать фунтов. Область Массиликаци до сих пор считается в Южной Африке изобилующею, преимущественно пред всеми прочими странами, самыми длинными и самыми тяжелыми клыками.

В земле Амазулусов, длинные и толстые клыки попадаются редко. Из сорока трех слонов, убитых в продолжение моей охоты, только две пары клыков имели в длину шесть футов и весили семьдесят фунтов. Средний вес прочих не превышал осьмнадцати фунтов.

Кость слонихи ценится дороже: она плотнее и не так скоро желтеет.

Когда надобно из убитого слона вынуть клыки, то, отделив кожу и мясо, прилегающие к [31] зубной ячее, рассекают наружную сторону ее топором; но, во избежание таких хлопот, охотник, по крайней мере из племени Амазулусов, отрезывает у слона хвост, в доказательство прав своих на зверя, и чрез девять или десять дней, когда брожение, насекомые и все разрушительные деятели отделили или уничтожили мускулы, вытаскивает клыки без труда, избегая следов топора. Впрочем, этот способ сопряжен с своими неудобствами: клык, в живом звере не подвергающийся порче, хотя он бывает постоянно в соприкосновении с воздухом, получает длинные трещины от действия солнца. Это доказывает, что не смотря на свою плотность, клык живого зверя всасывает в себя известное количество влажности, и высохнув, уже не имеет прежней тяжести. Я знал одного знаменитого охотника, который подвергал клыки убитых им слонов действию особого состава, возвращавшего им, если не прежнюю свежесть, то, по крайней мере, вес. За несколько дней до продажи, он посыпал клыки морского солью, слегка смоченною водой, и когда всасывание совершалось, что можно было видеть по закрытию трещин, охотник отправлялся с клыками на рынок и продавал их дорого, выше их действительного веса.

Ценность слоновой кости, требуемой на всех [32] Африканских берегах Европейскими купцами, давно побудила туземных жителей заниматься охотою на слонов. Те, которые владеют огнестрельным оружием, употребляют ружье; но Кафры Амузулусы, по необходимости, должны действовать своими средствами, при всем их несовершенстве. Способ их прост; но требует много хладнокровия, ловкости и силы.

Сорок человек, следуя друг за другом, приближаются к слону на пятьдесят шагов. Передний охотник, вооруженный дротиком с широким и острым наконечником, подходит к зверю, на десять шагов, и даже ближе, если признает то нужным, и, взмахнув своим оружием, вонзает его в один из подколенков слона, таким образом, чтобы лезвие впилось горизонтально. Тогда слон не может бежать; остальные охотники бросают на него свои дротики, и зверь, истекая кровью, в бессильном гневе падает на землю.

Прикрытые ямы, в которых воткнуты заостренью колья, и чрез которые принуждали проходить слонов, удались только один раз. Кроме того, на устройство их требовалось много времени, и как положение их было не всем известно, то они причиняли многочисленные несчастия. Ныне эти ямы почти не употребляются.

Не удавались также и колья, воткнутые [33] при крутых спусках рек, чрез которые слоны должны были переправляться.

Таким образом Кафры, для добычи слоновых клыков, остались просто при своих дротиках.

Текст воспроизведен по изданию: Охота на слонов // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 75. № 297. 1848