КАПИТАН МАРШЕ, СОЮЗНИК СУЛТАНА ОСТРОВА АНЖУО. В маленьком городке Мозамбике, говорит один Французский моряк в Journal maritime, веселятся точно так же, как и в больших колониях. Балы весьма часты. На частных вечеринках, оба пола танцуют вместе, чего нельзя встретить на больших балах в португальских поселениях в Африке: там очень строго наблюдается, чтобы мужчины танцевали с мужчинами же, переодетыми в женское платье. Этот странный маскарад ни сколько не препятствует любовным интригам, но придает сношениям двух полов в обществе вид благопристойности. Африканская Португалька, танцуя, скачет как молодая газель; если она взмет вашу руку, то так сожмет ее, что чуть не переломит пальцев. На первой вечернике, на которой присутствовал я как действующее лицо, я был поражен, очарован, этим новым для меня созданием. Между прочим я заметил один странный их обычай, который мне очень понравился: танцующие дамы и мужчины с наслаждением курят пахитосы, во у каждой пары только один пахитос; когда даме приходилось [15] танцевать, она отдавала свой пахитос кавалеру, чтоб он курил его и не давал сигаре потухнуть, и я ощущал особенное удовольствие оказывать эту услугу своей миленькой танцорке.

Но не о танцевальных вечерах мозамбикских хочу я рассказать, а о капитане Марше. Когда я уезжал из Марселя, Г. Дельбюк, друг нашего семейства, поручил мне получить на Иль-де-Франсе должные ему деньги. Он вверил мне заемное письмо в три тысячи франков. Приехав в Мозамбик, я познакомился там на одной вечеринке с капитаном Марше, который, как мне сказывали, был приезжий с Иль-де-Франса. Я спросил его, не из Марселя ли он родом.

— Да, отвечал он.

— Не знали ли вы там Г. Дельбюка?

— Дельбюка? Да это мой искренний друг!

Я начал ему говорит о векселе.

— Черт возьми! вскричал он; очень помню; это священный долг. Извольте, я заплачу вам. Пожалуйте завтра ко мне; я живу на своем корабле, который стоит на рейде. Моя корветта называется la Recherche.

На другой день я был у капитана Марше; он открыл при мне большой сундук, в глубине которого я увидел корзинку дюймов восемнадцать в диаметре, наполненную чем-то блестящим. Это возбудило во мне любопытство.

— У вас, кажется, целая корзина брилльянтов? сказал я ему.

— Почти что одних бриллиантов, отвечал он.

— Так вы разбогатели?

— Это, друг мой, бывшие украшения одного султана и шести султанш.

— Вы шутите, капитал!

— Честное слово! Впрочем я расскажу вам в подробности историю этих сокровищ. — Сказав это, он вынул из ящика корзину и высыпал на ковер все, что в ней было. Я горстями брал эти драгоценности: тут были ожерелья, браслеты, аграфы, и много других вещей, очень дурно обделанных, на все с настоящими каменьями, между которыми я видел много алмазов значительной [16] величины. Было также много золотых и серебряных колец, которыми негры украшают свои пальцы на руках и на ногах. Я был ослеплен этим, богатством, и тем более желал узнать их происхождение, что, по словам Дельбюка, Марше уехал из Марселя на Иль-де-Франс совершенным бедняком. Марше очень хладнокровно собрал все эти вещи в корзину и спрятал по-прежнему в сундук!

— Слушайте же: я обещал вам рассказать историю этих сокровищ: она составляет часть моей собственной истории. Во время Французской революции я отправился на Иль-де-Франс поискать какой-нибудь должности в этой колонии. Иль-де-Франс и остров Бурбон имели также свои черные дни. Демагоги завелись и там. Правда, у нас не было гильиотин; никто из жителей не погиб на эшафоте, но их губили другим образом, — поминутно отправляя в ссылку на другие острова. Таким образом однажды нагрузили скверное судно шести десятью или восмидесятью несчастными, между которыми находилось много отцов семейства, и отправили на Мадагаскар, в страну самую убийственную по своему климату. По несчастию, управление судном поручили неопытному начальнику. Сношения Иль-де-Франса с Мадагаскаром, несмотря на войну, продолжались. Прошло несколько месяцев, а о ссылочных не было известия. Это возбудило сильное беспокойство на счет участи изгнанников. Спустя два года, когда волнения утихли и демагоги пали, семейства несчастных решились отправить экспедицию для отыскания их.

По подписке вооружили вот это судно, на котором я имею честь вас приветствовать; поставили на него несколько пушек, и начальство над кораблем поручили мне. В течении трех лет я объехал все острова этих морей. Не было ни одного местечка, которого бы я не навестил на своей корветте la Recherche. К несчастию, ничего не мог я найти. Средства к содержанию корабля и экипажа были истощены: тогда я начал перевозить разные грузы из одного порта в другой, и из вырученных денег платил матросам жалованье. Судно таким образом осталось, так сказать, за мною. Я всё еще не отчаявался, хотя и [17] немного оставалось надежды отыскать сосланных: они вероятно были разбиты бурею. Может быть и отыщу я уголок земли или островок, где каким-нибудь случаем существует хоть один, из числа этих несчастных, но между тем я разъезжаю по синему морю на свой счет.

— Но, капитан, вы мне хотели рассказать историю этих алмазов?

— Терпение, любезный друг, терпение! Остров Анжуо в особенности понравился мне из всех, которые я посещал. Климат прездоровый, земля плодородная, все произведения природы в изобилии, фрукты удивительные. Жители составляют особое, племя, происшедшее от смеси Аравитян с Мадагаскарцами, и потому они не так черны как Мадагаскарцы. Религия их тоже смесь, — состав магометанства и идолопоклонства туземцев мадагаскарских. Остров не очень обширен, однако на этом клочке земного шара два народа и два султана. Эти два государя всегда ведут между собою войну, то за кусок земли, потому что границы их очень дурно означены, то за отнятие скота, то за сожженные жатвы и за другие подобные обиды. Приятно надеяться, что когда-нибудь народы эти лучше поймут собственные свои выгоды и, подобно Англии и Шотландии, соединятся в одно нераздельное тело, управляемое одним правителем. Для этого необходимо, чтоб один из этих двух султанов одержал совершенную победу над другим и соединил обе страны под свое могущество. Что касается до меня, то я довольно поработал для достижения этой благой цели. Год тому назад, я пристал в первый раз к острову Анжуо, и бросил якорь в самой удобной и спокойной бухте. Уведомив о своем приезде, я переехал на берег и, отправясь к государю той части острова, объяснил ему, через посредство толмача, причину моего приезда. Все розыски мои были тщетны; я не мог получить ни какого сведения о наших ссылочных. Султан, обласкав и угостив меня, спросил, не могу ли я наделить его разными военными снарядами и оружием. Я подарил ему несколько ружей и с полдюжины сабель, за которые он изъявил мне живейшую благодарность. Во время плавания моего по тамошним водам я познакомился почти со [18] всеми наречьями туземцев. Вообще тамошние языки так бедны, в них так мало слов для выражения немногих мыслей дикарей, что им весьма легко выучиться. Я вскоре мог очень бегло говорить с маленьким султаном, который так дружелюбно принял меня. Рассказав, что находится в войне с своим соседом, он просил меня помочь ему словом и делом. Предложение совершенно согласовалось с моим нравом и с правилами подобного мне корсара: я тотчас начал собирать сведения о войске моего союзника; оно состояло из тысячи двух сот человек, и очень не многие были вооружены ружьями, а в порохе и пулях значился у них большой недостаток. У меня в экипаже был один оружейный мастер: я велел ему переехать на берег со всеми инструментами. Мы завели кузницу, и я стал показывать искуснейшим тамошним кузнецам, каким образом они могут сделаться еще искуснее, употребляя самые простые средства. Наконец, снарядившись по мере сил и возможности, мы выступили в поход. Я надел шитый офицерский мундир и вооружился с ног до головы. Султан, видя мою грозную осанку, произвел меня в свои генералиссимусы.

Перебравшись через цепь довольно высоких холмов, которая нас отделяла от врага, мы встретили в долине неприятельскую армию. Султан хотел было сам участвовать в битве, но я растолковал ему, что какая-нибудь пуля, стрела или дротик, направленные в него, могут дать самый дурной оборот войне и предать город и жен его на расхищение врагам. Он был сговорчив, и остался в отдалении, откуда однако он мог любоваться на неустрашимость, оказанную мною в сражении. Правду сказать, для этого сражения я напряг все мои стратегические способности и всю свою храбрость; но зато и битва была на славу. Она решила участь всей войны, которая уже так давно продолжалась между соседями султанами. Неприятельская армия была многочисленнее нашей, но у ней было менее огнестрельного оружия. Мой лейтенант и четыре человека из экипажа командовали отдельными отрядами. Я начал сражение выпущением вперед застрельщиков, которые, убив нескольких человек неприятелей, произвели этим [19] страшный беспорядок в рядах их. Тогда бросился я с лучшим войском своей армии на левое крыло неприятеля и опрокинул его. Лейтенант мой Леко, храбрый молодой человек, с центром и левым флангом армии, кинулся, по данной мною инструкции, на правое крыло неприятеля, обратил его в бегство, и соединился со мною. Таким образом мы остались победителями и захватили в плен почти половину неприятельской армии, которая впрочем не могла бежать от нас, будучи отрезана.

Этот день окончил войну, и неприятель принужден был согласиться на все условия. Союзный наш султан, по моим советам, оказал себя в этом случае очень умеренным и даже великодушным. Я внушил ему, что лучший способ надолго сохранить столь выгодный мир, состоит в том, чтоб уметь извлечь из него существенные пользы, не подвергая унижению самолюбия побежденных...

— Но, любезный капитан, я до сих пор не вижу, каким образом вы приобрели такие богатства?

— Каким образом приобрел я? Человек просвещенный скажет, что это грабеж и назовет мой поступок неприличным; поэт или напитанная романтизмом женщина воскликнет: Он поступил худо, но в его поступке много поэзии! — старый морской волк, как я, пожмет мне руку, и вскричит: Славный приз! — Я знаю только одно: что взято, то свято, и уж того не надо отдавать, а потому я и оставил у себя эти драгоценности:.

Вот в чем дело. После мира, последовавшего за победою, к одержанию которой я так много споспешествовал, в маленьком городке вашего султана начались пиры и праздники. Он осыпал меня разными отличиями и почестями. Но этого было недостаточно. Почести состояли в том, что я за столом всегда сидел подле него, и «выше» его. Это очень естественно, потому что я не мог сидеть на полу, поджавши под себя ноги на манер султанов. Что касается до вознаграждения, до подарков, то я каждый день получал их от султана, но они обыкновенно состояли из молодого поросенка и нескольких куриц. Правда, он подарил мне еще свой ятаган, с серебряным ефесом, с насечкою, и украшенный довольно порядочным [20] изумрудом; вот он. Но все это было не то, чего мне хотелось: тщетно я намекал султану о моих ожиданиях; наконец задумал о деле посериознее, и вот мы наконец добрались до развязки.

Я назначил день для праздника, который решился дать султану на своем корабле. Мне хотелось угостить его с пышностью, достойною меня, просил островитянского султана, чтоб он явился на мой праздник не только со всеми визирями и генералами, но еще, по крайней мере, с пятью или шестью своими любимейшими и прекраснейшими женами.

За два дня до моего праздника, султан прислал мне славную провизию, — свиней, кур, цыплят и в особенности прекрасного теленка, воспитанного и поенного шесть месяцев в парке султана. У меня был чудесный повар, который, слава Богу, и до сих пор у меня; он настряпал мне из присланной провизии прекраснейших блюд. Жаркие, котлеты, соусы, всего было вдоволь на нашем великолепном пиру. Мой экипаж был одет в мундиры, я в блестящих эполетах, с пожалованным мне ятаганом и с саблей; корвета была увешана флагами, на шканцах раскинута палатка, украшенная свежими цветами, снасти прекрасно расположены, корабль чистенький... Прибавьте к этому почти незаметное его колебание посреди гладкого и спокойного как зеркало моря, изредка возмущаемого дуновением прохладного ветерка, столь приятного в этом жгучем климате, и вы увидите, что все прекрасно согласовалось с моими желаниями.

На рассвете я велел дать пять выстрелов из пушек, как сигнал начинающегося торжества. Мне отвечали тем же числом выстрелов с помощию пороху, который я подарил султану, моему союзнику и другу. В девять часов я поехал на берег для встречи моих гостей. Султанские челноки стояли уже в готовности, украшенные флагами. Моя главная шлюпка удостоилась принять его благополучие с супругами. На нем, на большой мачте, развевался квадратный флаг, отличие, предоставленное царственным особам и адмиралам. Чтоб не испугать султанш, великий султан просил меня не стрелять больше из пушек: эта [21] просьба была лишняя, потому что все мои шесть пушек были уже заряжены картечью тотчас после пяти холостых выстрелов, возвестивших начало праздника. Взошедши на борд, мы встащили туда султана, жен его и визирей; вскоре весь дек занят был моими знаменитыми посетителями. Раздался звон колокола: это был призыв к столу! Две веревки подняли занавес, и все собрание отправилось в палатку, где был приготовлен славный обед. Клики всеобщего удивления огласили палубу при виде богато накрытого стола. Султан был в восторге, жены его смеялись и хлопали в ладоши в доказательство своей радости и своего а петита.

Если б вы видели, с каким удовольствием они ели и пили за моим обедом! Остатки погреба моего погибли на этом празднике. К концу обеда, заметив, что все мои гости были в том блаженном состоянии, которое Магомет запретил на земле и обещал своим избранным в раю, я решился приступить к развязке комедии. По данному знаку, вдруг вся зала наполнилась людьми моего экипажа, вооруженными с ног до головы, под предводительством лейтенанта. Я выхватил из ножен саблю, в другую руку взял пистолет. Со всех сторон раздались крики ужаса, все умоляли о даровании им жизни.

— Охотно, отвечал я им, но с тем условием, чтоб вы скинули с себя все драгоценности и тогда уже отправлялись на берег.

Страх придал им силы. В пять минут они сняли с себя все, что стоило быть снятым. Ожерелья, браслеты, кольца, серьги золотые и серебряные, камни всех возможных цветов, правда, худо обделанные, но настоящие драгоценные каменья; кинжалы, кушаки, тюрбаны, кашемировые шали; одним словом, все эти сокровища, которые вы видели, были сложены в кучу посреди стола, который охранялся четырьмя часовыми, в том числе мной самим. Мои офицеры очень учтиво проводили султана и его свиту, избавленных от всех земных украшений, которыми за минуту перед тем были они отягощены. Они сели в свои челноки, и пустились в возвратный путь с полным желудком, но вероятно сварение пищи было несколько [22] испорчено. Только что они отчалили от нашего судна, я обратился к моему экипажу и закричал: «Руби якорный канат! Поднимай паруса!» Мы двинулись с места; ветер дул попутный, и через два часа мы уже потеряли из виду и султана и его остров.

— В самом деле, капитан, я не могу довольно надивиться вашей смелости и не постигаю вашей...

— Моей неблагодарности, не правда ли, молодой человек? Хорошо же, выслушайте меня, потому что вы не имеете ни малейшего понятия о политике здешних народов. Не прошло еще и двух месяцев со времени происшествия, как я узнаю нынче, что султан, мой приятель, опять уже начал войну с своим соседом. Через три дня я отправляюсь туда, и снова предложу мои услуги.

В самом деле, через три дна корветта la Recherche, снялась с якоря, и отправилась к острову Анжуо».

Текст воспроизведен по изданию: Капитан Марше, союзник султана острова Анжуо // Библиотека для чтения, Том 32. 1839