БАРСОВАЯ ОХОТА. В последней книжке Б. для Ч. мы обещали сообщить отрывок из «Маканны», нового сочинения, чрезвычайно восхваляемого Английскими Журналами. Вот опасные охоты, — вот дикие и богатые виды Южной Африки, — ее оранжерейные леса, ее поэтические пропасти и волшебные заливы.

«Узкая, ущелистая тропинка погружается в необъятном океане самой пышной, роскошной зелени под широкими, зонтикообразными вершинами тесно сплетенных акаций; и вдруг, ветвистый балдахин исчезает, и является открытая, веселая поляна, где лучи дневного светила [26] золотыми струями играют, в прихотливом беспорядке, сквозь длинная, гибкие ветви восточного векового дуба.

«Вдали разнообразная зелень, тихо воздымающаяся вместе с возвышением почвы, составляет, при легко зыблющем ее ветерке, живой, волнующийся амфитеатр. Инде усиливается зелень темная, бронзового цвета, промеж которой блистательные перья великолепных птиц мельком сияют минутною красою, подобною огням драгоценных камней. Далее, плавающие в воздухе в виде строусовых перьев верхи Замийских пальм, вместе с радужными протеями, на большом пространстве и в различных оттенках разливают веселую живость или гордое величие.

«На ближайшем плане, картина еще обильнее в своем разнообразии, еще живописнее по своей отчетности. Как прекрасны эти алые цветы крассулы (crassula), разбросанные между мшистыми расселинами темных., впадинами изрытых скал, над которыми ярко цветущие ветви гордого алоя возносятся так величаво! Все эти опустошенные стволы пестрой мачты, speck-boom, испещренные мхами и полузарытые под роскошными букетами плющевых гераниев, между тем, как из середины зеленеющих и цветущих сочных растений, обнаженный ствол высокой умбоки, или желтого дерева, столь странно похожего на мясо красным цветом коры и синеватыми своими жилками, возникает так быстро, и так грубо распространяет свои сухощавые, человеческим рукам подобные ветви в густой, тяжелой тени пасмурных листьев, составляющих ее вершины!

«Кругом, где дуб, сумах, где дикая смоковница или пальмистая эвфорбия, оставляют довольно места, везде в широких фестонах живой зелени висят развевающиеся гирлянды стелющихся растений; иные, перемешанные с массами кактусовых листьев, осыпанных цветами; другие, одинокие, косматые, темноватого цвета, фантастически извивающиеся в роде канатных трубок, по суковатым и мшистым стволам деревьев, — или переплетенные, на их вершинах, с зелеными, полупрозрачными, длинными, молодыми отпрысками, в виде бесконечной сети. [27]

«Знойный полдень наступает в тиши и безмолвии, и когда благоухание цветов, извлеченное жаром, носится в воздухе, соединяясь, в образе приметных паров, с сыростию, исходящею из низших расселин, — в то время стопы охотников так бережно западают в рыхлый песок, что шорох каждого листочка слышен как бы ход змеи, скользящей в испуге к норе своей, или движение тощего мышелова, скачущего среди густо-спутанной травы.

— Стойте! этот вой возвещает беду!

— Да, по чести, бедная собака вся изойдет кровью! Задняя нога переломлена, и горло изорвано до плечной кости!

— Подайтесь назад! Готентоты припадают к земле: это не простой зверь! Каждый смотри на затравку своего ружья -с бестрепетным сердцем! — твердынь глазом! Чей выстрел будет смертный, тому кожа зверя в награду.

— Барс! Да еще какой! Огромный как тигр! Этот скачок очистил место для сшибки! Смотрите! он кинулся между торчащих остатков громом расщеленного дуба, и, как дикая кошка, лег на бок в ожидании сражения! — Ну, теперь!

— Нет, масса (так Африканские невольники называют своих господ): не вели мне стрелять, масса! Нет, нет: дай зверю поиграть кулаком и лапою с собаками.

«Эти слова Гаспаля раздались еще вовремя для дарования отсрочки: три из собак неустрашимо бросились вперед. Глаза барса засверкали, покраснев огненною свирепостию; несмотря на то, он остался недвижим на своем выгодном месте, как бездушный труп. Величайшая из гончих, осторожно измерив расстояние, сделала отчаянный приступ; но, с проворством фигляра, дикий пард ударил ее вдруг справа и слева страшно вооруженными лапами, и несчастное животное, ослепленное, окровавленное, с воем упало на землю. Другая, устрашенная участью товарища, завизжала, и потащилась назад; но четвертая подоспела на помощь третьей, и обе кинулись прямо на зверя, с открытыми пастями. Барс, как будто [28] удивленный, немного приподнялся, чтоб встретить своих противников; и, когда собаки достигли его, он сперва шибким ударом запустив когти свои в мозг той, которая была поменьше, схватил другую зубами за затылок, и, взвив ее по воздуху, перекинул за себя через голову.

— Ну, клянусь, этот собачий палач истребит всю пашу свору! Посторонись, Гаспаль, я хочу выстрелить. Назад! — или берегись за себя».

«Дракенштейн прицелился, наложил палец на спуск курка, как вдруг, с самою нестерпимою беспечностию, упрямый Гаспаль уселся на обломке скалы, совершенно против намеченной жертвы.

— Нет, масса, не стреляй! Я научу тебя такой штуке, которую зверю прийдется видеть в последний раз!

«Как будто внимая предостережению, однако с сомнительным выражением благодарности, губы барса раздвинулись, так, что блистательная белизна клыковатых зубов его совершенно обнаружилась. Спина его начала выгибаться, как бы приготовляясь к прыжку, и опущенный хвост пришел в беспокойное движение, подобно рассерженной змее. Готентот почувствовал, что время было дорого. С ужасною свирепостию помахав сверкающею секирою над своею головой, он метнул ее с быстротою молнии, как полагал, в самое темя своего противника. Как полагал! У Гаспаля было острое зрение, но зрение барса еще острее: только переменив свое положение, проворный зверь дал летящей на него секире полную свободу погребсти ярость свою в безвинном дереве. Смущенный неудачею, Гаспаль так забылся, что наклонился вниз, с намерением достать свое оружие. Барс воспользовался минутным преимуществом, и, отвесив ужасный удар сзади, по голове несчастного Готентота, оторвал часть левого уха и растерзал большую половину кожи на черепе.

«Другой Готентот, Кутжи, закусил губу от ярости, — и выстрелил. Люди ничего не делают хорошо, когда ослеплены страстью: отмытый этот выстрел пропал нечестиво даром. Барс опять припал к земле, как бы готовясь вскочить на раненого Готентота, который, воя от [29] боли, все-таки нагибался за секирою: в то время, странная улыбка, которую мы и прежде заметили, заиграла минутным блеском на чертах Креола, Ларуна; его маленькое ружьецо, как бы без всякой мысли было приложено к его глазу, и, в один миг, простреленный в голову насквозь, барс распростерся без дыхания на зыбучем песку».

Следующая картина залива, через который переплывают вождь Кафров, Маканна и его друг, Ларун, удивительна.

«Выговорив эти слова, черный дождь тихо и ловко распростерся на воду, и, ударяя ее без малейшего шума, с силою и осторожностию мощного и опытного пловца, пролегал себе скорый путь. Этот редкий дар не был чужд и Ларуну. Упражнение это было бы для них восхитительно, если б мысль о чешуистых чудовищах, обитающих на дне морском, несколько их не беспокоила.

«Чувство опасности острит все способности ума: тогда как глаза его находились наравне с гладкою поверхностию хрустального пространства, в котором он висел, душа Ларуна не могла оставаться равнодушною к красоте великолепного зрелища, отражавшегося со всех сторон. Самый мрак, его окружавший, производил гигантскими ветвями окрестных лесов, навислыми над водою, — самый этот мрак сообщал какую-то сладость его ощущениям. Хотя черная как смоль от обильного растительного ила, устилающего дно, вода залива была прозрачна, как стекло. Здесь, толпа молодых рыб, нежно-тельных как жемчужины, с яркими малиновыми перьями, играла в ленящихся кругах, на поверхности, или, погружаясь в глубину, исчезала в лабиринте подводных растений. Там, шибко выглянув из хляби, в сиянии оранжевого, голубого или золотого цвета, какой-нибудь одинокий мучитель чешуистого племени гнался за своею добычею, То, стадо красных гусей, едва держащихся на легких, изгибистых тростинках камыша, колеблющегося при малейшем их движении, в беспрерывном своем трясение ослепляло взор пурпуровыми оценками распущенных крыльев. То, вдруг, из средины темно-зеленой густоты [30] нависшего листвия, отражаемого в пучине, черные призраки, обезьяны, высунув свои странные, крючковатые хвосты, чтобы схватить соседний кустарник, и кривляясь одна перед другою, казалось, насмехались над уединенными пловцами и над опасною их переправою». Анна Ситникова.

Текст воспроизведен по изданию: Барсовая охота // Библиотека для чтения, Том 4. 1834