ПУТЕШЕСТВИЕ ШЕРИФА МУХАММЕДА, ТУНИССКОГО УРОЖЕНЦА, В СУДАН. Любопытны будут записки этого варварийского Буркгардта, которые должны вскоре явиться во Франции в двух толстых томах, в переводе господина Перрона, профессора медицины в Каире. Вот их образчик, — отрывок первого тома, описание Дар-Фура, страны, лежащей в глубине Африки, у верховья Нила. Европеец не мог бы без больших опасностей пробраться в земли, посещенные этим мусульманином. Шериф Мухаммед аль-Туниси, отправясь из Каира, проник во внутренность Африки до десятого градуса широты и возвратился через Фезан и наместничество Триполи на родину, в Тунис. Внутренность Африки он всегда означает общим арабским термином Судан, то есть, «Земля черных».

«Третья из суданских земель, говорит он, называется Дар-Фуром. На востоке, крайний предел ее доходит до Товиши, страны песчаной и бесплодной; на западе, она [102] граничит с царством Масалат и с Дар-Тамоли, пустынной страною, лежащею между Дар-Салихом и Дар-Фуром. К югу Дар-Фура оканчивается у степи, простирающейся от Дар-Фура до Дар-Форшита. К северу она доходит до Мазруба, первого колодца на пути из Египта в ту сторону.

Множество мелких государств зависят от Дар-Фура. На севере лежит провинция Загава, земля обширная и населенная, управляемая особым султаном, который в сравнении с султаном дар-фурским, просто губернатор. На севере также находятся земли Мидуба и Альберти, две страны довольно обширные; вторая из них более населена чем первая, и несмотря на свою многолюдность, более подвластна дар-фурскому султану, чем Мидуб. В самом королевств дар-фурском заключаются земли Баркид, Боркоу, Тунджур и Мима.

«Длина Дар-Фура, от границы первой страны, земли Завага, до Дар-Рауны, составить около шестидесяти дней ходьбы. Ширина, считая от пустыни, отделяющий Дар-Фур от Дар-Салиха до конечности Товыши и опять до рубежа пустыни, ведущей к Кордофану, осьмнадцати дней пути (день пути обыкновенно заключает в себе около сорока верст).

«Половина этой страны состоит из равнин, которых почва песчанистая до восточной границы: там уже земля почти чисто песчаная и называется Кауз; но в горах Марра почва черноземная.

«В 1220 году гиджры, лет тридцать пять назад, будучи в Дар-Фуре, я просил у султана Мухаммед-Фадля позволения посетить горы Марра, и охранной граммоты. Сначала он не соглашался, страшась, что дикие горцы съедят меня, но потом позволил. Он дал мне конвой и написал ко всем горским начальникам фирман следующего содержания:

«От его светлости великого султана Дар-Фура, и высокостепенного хагана всяких разных земель; султана племен арабских и неарабских, возлагающего упование свое на царя царей Аллаха многомилостивого; победоносного султана Мухаммед-Фодля, всем царям, князьям и старостам гор Марра.

«Да будет вам ведомо, что раб божий, шериф [103] Мухаммед-эль-Туниси, сын ученого шерифа Омара-эль-Туниси, просил у нас позволения посмотреть на вашу гору и на все, что на ней находится, на все любопытное, как явное так и скрытное, и что мы изъявили на то наше светлое согласие. Так не дерзайте же препятствовать означенному шерифу смотреть и обозревать все, что ему за благо рассудится. Повелеваем всякому царю, князю и старосте, у которого он остановиться, принимает его со всяким уважением и отличием, как нашего любезного гостя, и отправляем с ним двух наших фальканави (телохранителей), чтобы они служили посредниками между ним и вами и помогали ему везде достигнуть цели. Мир с вами!»

«Я отправился с этими двумя фальканави, двумя своими невольниками и одним негром из деревни, в которой мы жили. После двудневного путешествия, мы прибыли к Маре, в деревню Нумлу. Начальником был тут некто Надер: у него были два сына, один сын Мохаммед, а другой Сулейман. Мы остановились у этого Надера; он также как и сыновья его, принял нас весьма хорошо. Мы объявил им о цели своего путешествия и показали султанский фирман. Он засуетились и угостили нас богатою трапезою. Мы переночевали у него.

«На другой день он повел нас на базар в Нумле. Базар бывает там по понедельникам; сходятся в горцы, мужчины и женщины, чтобы продавать и покупать. Я увидел там народ черного цвету с красными глазами и красными зубами.

«Вокруг меня собралась толпа народу: все с изумлением на меня смотрели, дивились цвету лица моего, белого и румяного; одна толпа сменяла другую, потому что всем хотелось поглядеть на меня. До тех пор им не случалось еще видеть Аравитянина такого цвету как я, и они хотели убить меня, так, для шутки. Я тогда еще не знал ни слова по-дарфурски и потому ничего не понимал, как вдруг люди, которые меня сопровождали, хватаются за оружие, обнажают сабли и бросаются между меня и толпу. Я спросил, что это значит. Они отвечали мне: — Эти люди хотят убить тебя. — За что? — По глупости. Они говорят, что ты так бел, оттого что не довольно созрел в чреве матери, что ты родился прежде [104] времени. А другие говорят, что у тебя нет кожи если бы муха села на твое тело, то из-под нее брызнула бы кровь. А один из них сейчас сказал: «Постойте, я проткну его этим ножом: мне хочется посмотреть, какая кровь потечет из его тела, «белая или краевая, и услышав это, мы стали опасаться за твою жизнь и сомкнулись вокруг тебя».

«Тогда люди мои увели меня с базару. Огромная толпа шла за нами, но ее старались удалить от меня. Потом меня повели в долину, где росли финики, бананы и несколько лимонных деревьев; она вся была засеяна луком, красным перцем с коротким и тонким стручком и с семянами немного побольше ячменных, тмином, кишнецом, укропом, весьма длинными огурцами, и еще другими огурцами, белыми и короткими. Тогда была осень, и финики начинали зарумяниваться. Мне дали две кисти, красных и желтых. Потчивали также медом, таким прекрасным, таким вкусным и ароматным, какого я от роду не видывал. Мы очень хорошо поужинали и провели чрезвычайно приятную ночь.

«Утром, я объявил, что намерен ехать, и мы отправились. Мы ехали по холмам и долинам, а потом стали взбираться на Марру собственно так называемую, и около трех часов тащились до ее вершины: там мы нашли многочисленное поселение, пропасть деревень, разбросанных по всем местам. Нас повели к шейху горы, по имени Абу-Бекру. Он сидел один, когда мы пришли к нему. Абу-Бекр человек немолодой: ему лет шестьдесят. Мы поклонились ему. «Добро пожаловать!» сказал он нам, и просил садится.

«Чудная вещь! маковка горы только на несколько дней в году очищается от облак. Там бывает довольно дождя, так, что можно сеять пшеницу и она превосходна; растет так хорошо, что с нею можете сравнить разве только европейскую или варварийскую пшеницу. В остальной части Дар-Фура пшеница не растет за недостатком удобной земли и дождей; ее сеют только в некоторых округах и поливают колодезною водою, пока колос совсем не созреет».

«В известный день в году, к шейху, или старосте горы, приходят советоваться. Сбегаются к нему со всех сторон. Он предвещает народу, что должно случиться во весь год, [105] дожди и засуху, мир и войну, тишину или несчастия, здоровье или болезни, и все твердо верят его предсказаниям. Но об источнике его предвещаний мнения в Дер-Фуре не одинаковы. Одни говорят, что он пророчит по божественному внушению, что тот, кто назначен шейхом горы, посещается Богом, что он святой человек и потому все, чти он говорит, внушено ему Богом: так толкуют ученые. Другие говорят, что джинны (лешие) открывают ему вое, что должно случаться, а он объявляет о том людям. Не знаю, которое из этих двух мнений справедливее: но ему приписывают предсказания, которые потом сбывались.

«Мы предъявили шейху султанский фирман. Тогда он обошелся с нами чрезвычайно учтиво, и велел подать нам кушать; потом, по его приказанию, начали бить в барабан, который называется там «тенбель», и тотчас собралось множество народу. Он избрал сто молодых людей и дал им в начальники одного из своих родственников, по имени Зейда, человека известного своим мужеством. Шейх приказал им не покидать меня ни минуту, бдительно охранять, и беречь от грубости горцев.

«Мы сели на коней и отправились к небольшой горе; воины Зейды шли впереди, за ними следовала многочисленная толпа мужчин и женщин: на меня смотрели как на странное дело: бросались ко мне, теснились вокруг меня, и солдаты с трудом отгоняли народ. Многие говорили: «Султан прислал в наши горы человека, который родился прежде времени, не созрел; видно для того чтоб мы его съели». — Одни твердили: «Это человек». — А другие отвечали: «Нет, это нечто в виде человека, животное, которого мясо можно есть». Они не могли представить себе, что на свете есть люди белого и розового цвету.

«Увидев, что толпы отогнать невозможно, Зейд подошел ко мне и сказал, чтобы я закрыл лицо шалью, так, чтобы видны были одни глаза. Я закутался; солдаты еще теснее сомкнулись вокруг меня. Негры, увидев, что я скрылся от их взоров, не знали что и думать. «Где же красной?» говорили они. — «Он воротился к султану», отвечали другие. — Тогда народ стал мало-помалу расходиться.

«Мы поехали к темницам, то есть, пещерам, в которые [106] заключают царских сыновей и визирей. Тюремщики не хотели впустить нас, и между ними и нашими провожатыми едва не дошло до драки, но Зейд тотчас прекратил ссору, взяв у меня мой фирман и пошел, чтоб прочесть его начальнику тюремщиков. Тот покорился и сказал: «Если уже непременно так, то пусть же тот, кому позволено посетить темницы, пойдет один, а те, которые с ним, останутся в некотором отдалении, пока он не кончит и не выйдет». Зейд сообщил мне это решение, но я не согласился. Я побоялся, не пошел в тюрьмы, сказал, что хочу ехать, и мы поехали.

«У этих дар-фурских народов странный обычай: мужчина женится только на такой женщине, с которой уже несколько времени жил и от которой имеет одного или двоих детей. Тогда говорят: «Она годится».Мужчина остается с нею, и они живут в союзе.

«Женщины вовсе не избегает общества мужчин, как повсюду на Востоке. Если муж, возвращаясь домой, находят жену наедине с другим мужчиной, он не сердится за это, и даже ни сколько не опасается дурных последствий. А впрочем эти народы от природы грубы и чрезвычайно вспыльчивы, особенно в пьяном виде. Они до крайности скупы и никогда когда не зовут к себе гостей, разве только ближних родственников, или тех, с нем имеют дела или кого боятся.

«У молодых людей, в каждом месте, в каждой деревне, есть свой голова, свой староста, которого называют вурнаном; над девушками тоже начальствует одна из них: эту зовут майрем. В праздники и церемонии, вурнан собирает своих товарищей, и все они садятся в особенном месте. Потом приходит майрем со своими подругами, и садится в другом месте, впереди. Вурнан отделяется от своих и подходит к майреме. Поговорив с ним, майрем приказывает своим подругам разделиться между вурнановыми молодцами: каждый молодец берет одну девушку, и они идут попарно, куда душе угодно: это никому не приносит бесчестия. Всего разительнее тут — грубость и суровость этих горцев, хотя они и беспрепятственно наслаждаются женским обществом: явное противоречие вздору, который несут Европейцы, будто бы обхождение с женщинами смягчает [107] суровость мужчин, порождает вежливость, способствует к кротости нравов!

«Много чудес рассказывали мне в горах Марра, и всего чудеснее и удивительнее то, что джинны, то есть, лешие, стерегут у них стада, которые всегда пасутся без пастухов. Многие люди, заслуживающие полной доверенности, уверяли меня, что если кто нибудь, проходя мимо стада и полагая, что никто за ним не смотрит, вздумает красть овцу, отогнать корову, или зарежет ее, то рука его, вместе с ножом, никак не может оторваться от горла животного, пока не прийдет хозяин. Тогда вор принужден заплатить за покражу и убыток, и, на придачу, его порядочно поколотят. Это я сто раз слышал, до того что наконец принужден был поверить, хоть сначала оно казалось мне очень невероятным.

«В бытность мою на горе Марре, в пошел к одному мусульманскому обывателю порасспросить его об этом. Подходя к дому, я никого не видел: вдруг слышу сильный, страшный голос, от которого я вздрогнул всем телом; этот голос кричал мне — Акибе — то есть, «Дома нет». Я хотел было войти чтобы узнать, куда ушел хозяин, но один прохожий взял меня за руку и сказать: «Не ходи туда, беги; тот, кто говорит с тобою, не человек». — А кто же он? — «Джинн, нечистый дух, примерно сказать, домовой, который стережет дом; здесь, у нас, у каждого свой джинн. Этих джиннов, по-нашему, по-дарфурски, зовут дамзогами». Я испугался, и пошел назад.

«Возвратившись из путешествия в Марру, я пошел к шерифу Ахмед-Бедеви, который привез меня из Каира в Дар-Фур. Я рассказал ему свое приключение: — «Этот человек прав», отвечал он; и потом рассказал мне вещи, еще удивительнее этой. «Сын мой, сказал он: в первое время, как я начал заниматься торговлею, я слышал, что этих дамзогов можно продавать и покупать, и что тот, кому нужен дамзог, должен войти к тому, у кого их много, и дать за одного из них ту цену, какой потребует хозяин; что потом надобно принести горшок молока и отдать его продавцу. Тои идет с молоком в то место, где дамзоги водятся, кланяется им, потом привешивает горшок к стене, и говорит джиннам: «Один из моих приятелей, такой-то, [108] человек очень богатый, боится воров и просит, чтобы я дал ему сторожа: не хочет ли кто из вас к нему? Молока у него в волю, и вообще благословенный дом.. Он уже и принес вот этот горшок молока». Дамзоги сначала отнекиваются. — Нет, нет, никто из нас не пойдет. — Хозяин начинает их уговаривать и упрашивать: — Согласитесь кто-нибудь, да сядьте на этот горшок с молоком. — Он отходит немножко; потом, как скоро услышит, что дамзог свалился в молоко, он поскорее покрывает горшок крышкою, сплетенною из прутиков финикового дерева, отцепляет не раскрывая, и отдает покупщику, который и уносит его к себе. Тот вешает горшок у себя в доме и приставляет невольницу или другую женщину, которая должна всякое утро вылить молоко, вымыть горшок, налить в него свежего парного молока и потом повесить на прежнее место. Тут уже нечего бояться ни покраж ни потерь, каких бы то ни было. Я считал все это вздором и пустяками. Но вот я разжился, слуги и невольники обкрадывали меня, и я никак не мог уберечься. Мне советовали купить домзога. Я послушался и повесил горшок с молоком и дамзогом в своем магазине. С тех пор у меня уже ничего не украли. Я даже мог спокойно оставлять дверь растворенною настежь, хоть магазин мой был наполнен множеством разных вещей. Кто прийдет взять что-нибудь без моего позволения, потому дамзог свернет шею и дело с концом. Многие мои невольники таким образом погибли. Я был совершенно спокоен на счет воровства.

«Но у меня был сын; он вырос, и страсть к женщинам начала его мучить. Он хотел подарить своей любезной разных стеклянных вещиц и нарядов. Однажды он подстерег благоприятную минуту, взял ключи от магазина, но, только что отпер, как и ему дамзог свернул шею. Он умер в ту же минуту. Я нежно любил моего бедного сына, и поклялся правой рукою, что дамзогу не жить у меня. Я всячески старался его выгнать; но он не уходил. Я рассказал об этом одному моему приятелю. Тот присоветовал мае приготовить большой пир и назвать как можно больше гостей, которые должны были прийти с ружьями и порохом, вбежать все вместе и магазин, выстрелить разом, и закричать как можно [109] громче: Дамзог ая? — то есть, «Где дамзог?» После надобно опять стрелять, опять кричать и прийти в то место, где лежат вещи, которые дамзог стережет. Джинн, обыкновенно, испугается и улетит.

«Я послушался моего приятеля, я с тех пор, по милости Аллаха, избавился от этой нечистой силы».

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие шерифа Мухаммеда, тунисского уроженца, в Судан // Библиотека для чтения, Том 42. 1840