Путешествие Эдуарда Боудича в землю Ашантиев, во внутренности Африки.

(Окончание.)

Однажды Король прислала чужестранцам на показ Африканскую овцу. Она имела в длину от головы до хвоста 4 1/2 фута, а хвост был длиною в два фута; вышиною была она в три фута, и покрыта отвратительною косматою шерстью.

Рассказы путешественников о том, сколь свободно живут женщины в Англии, и что они имеют волю выбирать себе мужей, произвели презабавное действие. Г. Боудич рассказывает о том следующим образом:

«Женщины, слушая с восторгом наши рассказы, стирали своею одеждою пыль с башмаков наших, и при конце каждой речи, сгоняли какое либо насекомое с нашего платья, или снимали репейник; напротив того мужчины старались, под видом смеха, скрыть свое огорчение, прерывали наш рассказ, и [244] наконец объявили, что они вовсе ничего не хотят слышать. Начали толковать о войне, и приказали женам своим удалиться в гарем».

Один мальчик из поколении Фантисов переломил себе ногу; смерть его казалась неизбежною, и родственники его в большой тоске обратились к Хирургу одной Английской передовой крепости, который отпилил ногу, и наконец, ко всеобщему удивлению, совершенно вылечил мальчика. Семейство принесло его обратно в крепость, положило в сенях Хирурга, и обратилось к нему с следующими словами: ты отрезал у бедного мальчика ногу, и он несчастный не может более работать; теперь пришли мы, чтоб спросить у тебя, господин, что ты дашь нам за этого мальчика, и хочешь ли ты его оставить у себя.

7 Сентября удалось Г. Боудичу заключить с Его Величеством Королем Ашантии и с другом его, Королем Двабимским, трактат, коим определено было, чтобы в Кумасси пребывал Английский Резидент. На сие, не весьма завидное место, назначен был Г. Гуччинсон. Королевства Двабим величиною почти равняется Ашантийскому: однако Г. Боудич полагает, что [245] оно наконец должно будет покориться превосходным силам и честолюбивым хитростям последнего.

В сих обстоятельствах Г. Боудич решительно желал выехать оттуда, но он был беспрестанно удерживаем под разными предлогами, так, что наконец, утомлен будучи бесконечными отлагательствами, положил уехать без отпуску. Он рассказывает последствие сего намерении следующим образом:

«Лишь только мы успели пройти расстояние пятидесяти ярдов, как все гонгонги и барабаны загремели вокруг нас, и мы окружены были вооруженными толпами, под предводительством хозяина нашего, Абонды, который, при первом нападении завладел нашим обозом и флагом. Необходимо нужно было отбить у них флаг; бумаги мои столь же были для меня важны, и притом не благоразумно было бы дать им заметить робость при сем нападении. И потому просил я офицеров не обнажать шпаг своих до последней минуты. Пробившись прикладами до обоза нашего, мы слова овладели оным, причем солдаты, художники и слуги помогали нам самым усердным образом. Ашантии удержались [246] от стрельбы, и нападали на нас только тяжелыми саблями и камнями. Мы удерживали место наше почти четверть часа; пояса и шляпы наши были совершенно изодраны, и мы часто повергаемы были наземь. Г. Тедли, который успел схватить вырванную у него шпагу, получил удар по голове, который его оглушил. Видя, что все мои люди были весьма утомлены боем, а некоторые и ранены, я удовольствовался возвращением флага, секстантов и бумаг, и мы пошли медленно к дому нашему в надежде, что Ашантии за нами не последуют. Но они кинулись вслед за нами и с такою яростию, что я ожидал совершенной погибели. У входа в дом поставили мы караул, и чрез заднее крыльцо поспешно послали сказать Королю, что мы оружие нашего еще не у потребляли, но принуждены будем сие соделать, если он нас тотчас не освободит. Возмущение не допускало вступить ни в какие переговоры, и нам должно было защищаться всеми силами; теснота дверей нам благоприятствовала. Капитан Абойдви, приведенный в бешенство яростью и вином, замахнулся на меня, когда я хотел его от себя оттолкнуть; если б не заслонил меня один [247] солдат, то я непременно бы погиб; к частию он только исцарапал мне лицо. Прибытие главного Адуси и Королевского Каммергера Иококроко со свитою, вывело нас из сего затруднительного положения. Они унижались пред нами до подлости, клялись, что Король ничего не узнает о сей обиде, потребовали к себе Абойдви, и грозили, что он лишится головы; я отвечал им, что мне известна ответственность Короля, и что я не позволю издеваться над собою; знаю, что он удержал нас насильным образом, как пленных, и должен приписать самому себе последствия, и что мне более им сказать нечего».

Решительность Г. Боудича была причиною, что сия стычка, происшедшая от совершенно нового образа удерживать посланников, осталась без всяких дальнейших последствий. По наступлении дня отъезда, Король просил его пройти в тот вечер не далее Огогу, а потому они не прежде вечера выстудили из Кумасси Г. Боудич рассказывает свои дальнейшие приключения следующим образом:

«Отъезд наш сопровождаем был отличным великолепием. Король и [248] важнейшие особы его двора, в блестящем наряде, освещаемом тусклым пламенем факелов, сидели со свитою своею вне дворца в длинном ряду: когда мы поклонились Королю, проходя милю его, хоры музыки вдруг все заиграли, и мы окружены были густым дымом ружейного огня. Мрак леса, в который мы вскоре потом вступили, представлял с сим блеском разительную противоположность; крик и вой диких зверей устрашали нас, когда мы ощупью продолжали путь свой, как будто мы того никогда не слыхали. Факелы, которые мы взяли с собою для защиты от сих зверей, потухли, когда мы проходили мимо болота, в коем вода возвысилась от 4 до 5 футов; дорога, ведущая к этому месту от Кумасси, утесиста и крута. Толмачи и солдаты заблудились в лесу, и прибыли в Огогу гораздо позже Г. Тедли и меня. Жители уже спали, но они охотно встали, очистили нам лучший дом, и засветили огонь. В следующее утро, получил я от Королевского толмача в подарок несколько унций золота в кошельке. Притом наговорил он мне множество учтивостей, и наконец сказал, что я всегда должен быть готов оказать то [249] же усердие и искуство в посольстве для Короля Ашантии, какие оказали мною в пользу собственного моего Короля. Сие свидетельство их почтения и хороших обо мне мыслей, которых они не могли изъявить, доколе мы были политическими противниками, было для меня весьма приятно.

«Мы прошли чрез Сарразу, где нас дружелюбно подчивали пальмовым вином, и остались ночевать в Ассиминии. Там принял нас начальник сего места, самым учтивым образом; он отвел нам собственный свой прекрасный дом, и прислал несколько дичи. Наступило время дождей, и дорога уподоблялась почти беспрерывному болоту. На третий день прошли мы чрез Дадазей в Думпасси, где и заняли прежнее наше спокойное жилище. Часть нашего общества провела ночь в лесу. В четверток, 6 числа, по утру имели мы краткий, но затруднительный переход чрез горы, составляющие границу до первого Ассинского города Моизи. Мы не могли получить никаких припасов до того времени, когда люди придут с плантажей; посему и должны мы были оставаться там до четырех часов пополудни. Однако же, поелику [250] дорога от Думпассии до сего места была, хотя затруднительна, но коротка, то и решился я, чтоб выиграть один день, в тот же вечерь продолжать путь до Акрофрума. Ашантии, знавшие, что многие маленькие речки выступили из берегов, и что дорога от сильных дождей попортилась, на то не соглашались; но я страшился показать им какую либо уступчивость, чтобы не дать поощрения, и чтоб не принимать во уважение их суеверных наблюдений хороших и дурных дней для путешествия. И так я предложил им воротиться, хотел продолжать путь свой без проводников, но они нас не оставляли, уверяя, что потеряют головы, если нас бросят. Четверо из нас, именно: Г. Тедди, я, один солдат и Ашантий, который после Капитана был старший, шли скорее других, и увидели себя, когда смерклось, в таком от прочих расстоянии, что не могли слышать их голосов. Мы потеряли некоторое время, стараясь достать себе факелы и как для удержания диких зверей, так и для сыскания настоящей стези, ибо мы беспрестанно шли по болоту, в котором уже давно оставили наши башмаки. Ночью поднялась жестокая буря, [251] так, что мы не могли различать голосов друг друга, и от того вскоре разлучились. К счастию я нашел, что один из товарищей приближался во мне; это был Ашантий. Сошедшись со мною, он обвязался одеждою своею накрепко, дал мне в руку полу оной, и пошел вперед в брод по болоту и воде, влача меня за собою. Гром, темнота и вой диких зверей были ужасны, но сильный и продолжительный треск дерева, которое, во время бури, близ нас обрушилось, был еще страшнее для моего слуха. Ашантий влачил меня таким образом до самой полуночи. Тогда я, совершенно истощенный, с разодранными и едва держащимися на мне лохмотьями платья, упустил его полу, упал на землю и заснул, не будучи в состоянии его позвать. Сей верный проводник нашел меня ощупью, разбудил меня, посадил на пень одного дерева, и приклонил голову мою к себе на плеча. Он даль мне разуметь, что я должен умереть, если останусь в том положении, и так мы продолжали путь свой вышеупомянутым образом. По прошествии одного часа прошли мы в брод последнюю реку, в которой вода, выступившая на большое пространство из [252] берегов, была мне выше подбородка. Сие напряжение почитал я последним, и сон так одолевал меня, что я, забыв все опасения и заботы, нашел неописанное, хотя минутное удовольствие, предавшись отдохновению. Сострадательный проводник отнес меня с берега реки на сухое место в лесу, куда сильный дождь не мог проникнуть, и где я, по моему исчислению, спал долее часа. Проснувшись, нашел я, к удивлению моему, что к нам присоединился еще один спутник с факелом. Проводник взвалил меня к себе на плеча, и чрез три четверти часа, достигли мы Акрофрума. Сей добрый человек знал, что я имел при себе несколько унций золота, для содержания общества путешественников, ибо мы в такое время года, и при таком путешествии, не могли полагаться на обоз наш. Жизнь моя находилась в его руках: я истощился и потерял память; дикие звери подходили близко к нам, и он мог после такой ночи, со всею вероятностию сказать, что я был растерзан ими. Сие пришло мне прежде всего на мысль, и произвело во мне неприятное чувство. Около двух часов ночи, прибыли мы в Акрофрум; все почти жители погружены были в [253] глубокий сон. Однакож мне немедленно отвели чистую и сухую комнату; принесли плодов и пальмового вина, для подкрепления сил; постлали прекрасную постелю, с периною и подушками, вместо одеяла принесли множество тамошних платков, ибо я совершенно промок. Выкупавшись в медной ванне, я закутался в эти платки, и посредством чрезвычайно сильного испарения, избегнул следствии простуды, за исключением легкой лихорадки. Около обеда явился солдат, и подал мне надежду увидеть Г. Тедли, который прибыл вскоре после того. Он оставил своих сопутников в болотистом месте, где они ожидали помощи, которую он хотел послать им из города. Радость наша при свидании была велика, ибо он не думал найти меня в живых. Слуга мой встретил в лесу одного Ашантия с обрывками моего платья, которые, как он утверждал, найдены им на дороге. Ноги Г. Тедли были гораздо более повреждены и исцарапаны нежели мои, и в жалком своем положении завидовал он мне в Африканской тоге, которою я облекся. Разлучась со мною, и слыша со всех сторон только рев и вой диких зверей, он решился провести целую ночь [254] на дереве. Один Ашантий подошел к нему с факелом, и повел его с дороги к одной разрушенной хижине, в которой четверо или пятеро заблудившихся товарищей наших нашли убежище. Другое отделение прибыло в Акрофрум около 4 часов, а последние, с толмачом Капе-Коста и капралом не прежде, как по захождении солнца. Сии последние совершенно потеряли настоящий путь, и весь день, как и прошедшую ночь, провели в лесах. Мы изготовили вкусную похлебку из уток, и наша обеденная молитва была: «какая роскошь для бедного Мунго-Парка!» Сие имя привело нам на память его страдания, в сравнении с которыми, наши бедствия казались приключениями, достойными смеха!»

Спустя несколько дней, путешественники достигли благополучно Английских селений.

Пер. И. Без.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие Эдуарда Боудича в землю ашантиев, во внутренности Африки // Северный  архив, Часть 13. № 3. 1825