Путешествие Эдуарда Боудича в землю Ашантиев, во внутренности Африки.
(Продолжение.)
«Мы прошли сей ослепительный круг, чувствуя крайнюю усталость, хотя такое множество новых и необыкновенных предметов могло бы вознаградить за утомление, жар и тесноту, с которыми надлежало бороться. Однако нас еще не повели в назначенную нам квартиру, а просили сесть под деревом в некотором отдалении, чтобы с нашей стороны принять приветствие всем присутствующим».
«Музыка приблизилась к нам; гром военных инструментов сменялся нежными звуками флейт; блистающие зонтики, казалось, плясали в отдалении, по мере приближения, распускались шире и шире, и усугубляли скорость движений; флаги и знамена развевались в пространствах воздушных; предводителей несли над головами солдат на паланкинах [136] пурпурового цвета. Они встали, приблизившись к нам на 30 шагов; перед ними шли оруженосцы с золотыми саблями, и позади толпились солдаты, держа оружие на оборот; потом шли музыканты, за ними несли золотые трости, трубки и слоновьи хвосты. Главный предводитель поиск был поддерживаем, по большей части, своими любимыми невольниками, между тем как важнейшие его помощники кричали ему на ухо о его подвигах и достоинствах; сии слова повторяемы были всеми стоявшими впереди и сзади; сильный отряд воинов заключал шествие. Престарелые вельможи второго класса несены были сильными невольниками на плечах; особенно же привлекателен был вид молодых, пяти и шестилетних Кабосиров, которые едва могли сносить тяжесть своих украшений; они также сидели на паланкинах под балдахинами, и окружены такою же свитою, как и предшествовавшие. Между ними особенно был достоин примечания внук Шебу, которого Король великодушно возвел на престол своего вероломного неприятеля. Служители фетиша или жрецы, проходя мимо нас, вертелись беспрестанно с удивительною скоростию. — Но все [137] подходили к нам одним и тем же образом: одни плясали и прыгали наподобие обезьян, и возбуждали невольный смех, другие принимали странные и ненатуральные положения. Один отличный Кабосир, в продолжение нескольких минут, производил перед нами военную пляску; длинное колье его, при каждом прыжке, едва нас не касалось. Однако же большая часть проходила мимо нас в порядке и с приличием; некоторые стряхивали одну сандалию с ноги; другие сбрасывали обе; иные же вертелись, подав руку каждому из нас. Перед некоторыми слуги бросались на колена, осыпая голову свою пылью. Арабы, проходя мимо, по видимому, давали нам благословение. Королевские гонцы с длинными косами, стоявшие вблизи нас, не весьма учтиво понуждали проходящих; однако Король приблизился к нам не ранее осьми часов».
«Вечер был прекрасный; факелы, перед ним носимые, бросали тусклый блеск на его великолепный наряд, и усугубляли странное зрелище трофеев, составленных из человеческих тел. Костями трех Кабосиров из Банды, которые были упорнейшими его врагами, украшен был самый большой барабан. Факелы [138] в золотых подсвечниках несены были отроками. Король остановился возле нас, чтобы во второй раз спросить каждого из нас об имени и пожелать нам доброй ночи; он сделал это тихим и как будто осторожным образом. За ним следовали его тетки, сестры и прочие члены его фамилии, на шеях у них висели красивые золотые цепочки. Потом проходили еще многие предводители. Все сие было довольно утомительно. Наконец мы получили позволение удалиться. Число бывшего притом войска; как мы полагаем, простирается до 30,000».
«Нас повели по длинной улице огромных разрушенных зданий: они принадлежали сыну одного из прежних Королей, который, не будучи в состоянии переносит жестокости судьбы своей, недавно сам себя лишил жизни, в преклонных уже летах. Уединенный и печальный вид оных напоминал о непрочности счастья их обладателя. Нас поместили в одном из сих домов. С трудом укрывались мы там от ветра и дождя».
«После такого великолепного приема должно было предполагать, что Король Ашантиев чрезвычайно расположен к нашим посланникам, однако Его Черное [139] Величество, казалось, столь же искусен был в государственных делах, как и его образованные соседи, и вскоре произошли между им и нами некоторые недоразумения, кои привели его в ужасный гнев. Он счел себя обиженным в палавере (аудиенции) предложением «четырех акиев», вместо четырех унций ежемесячного платежа от Африканской Компании, которые предоставляли ему владельцы двух поколений народа Фантисов, ибо все соседние поколения получают, по видимому, дань нашей Компании. Он обвинял белых людей, что они пришли к нему для того, чтоб покрыть главу его стыдом, который раздирает его сердце, и твердил им, что он имеет довольно силы «поступить с Англичанами, точно так, как с фантисами, и что ему стоит послать одного начальника, дабы получить головы всех Англичан».
Гнев его привел Г. Джемеса в смущение; к счастию Г. Боудич находился при том; в продолжение разговора, успел он укротить разгневанного Монарха. Король взял свою бороду в зубы, стиснул ее, и вскочив вдруг со стула, закричал: «Шанте-фу! шанте-фу! Ах! ах!» потом грозил он им перстом с яростным [140] видом, и хотел поспешно удалиться с сими словами: «Если бы черный привнес мне сие послание, то я положил бы его голову здесь к ногам моим!»
На сих странных аудиенциях должность посредника была весьма затруднительнее и несравненно опаснее, нежели в Европе. Г. Боудич описывает сие следующим образом:
«Король не мог скрыть своего гнева, и все его Советники пришли в движение. В одну минуту раздался звук рожков; все вельможи вскочили с мест своих, и вырвали из рук оруженосцев золотые свои сабли; главный военачальник вытащил даже саблю из ножен Г. Тедли. Множество балдахинов явилось в отдалении, как будто прибыл какой либо знатный человек; все были в движении, везде видны были гнев и нетерпение. Важнейшие люди, как старцы, так и юноши, поспешили к Королю, говоря: «Король! это слишком для тебя постыдно! позволь нам выступит сего дня вечером, чтобы истребить всех фантисов, и превратить в пепел все домы в крепостях!» За тем проходили они один за другим с хорами музыки и свитою, преклонялись перед Королем, а он [141] ставил им ногу на голову; они показывай ли потом ему свои сабли, и между тем, как он держал два пальца своей правой руки у шляпы, клялись, что хотят в сей же вечер выступить с войском, чтобы принести ему головы всех фантисов. Каждый военачальник подкреплял сию клятву особенным образом; иной важностию, другой насмешками и ругательствами на наш счет».
Г. Боудич усмирил однако же сие несогласие, происшедшее от четырех унций золота, и вскоре помирились, не смотря на ревностные подстрекания Арабов и страсть к войне негров.
Засим начали обходишься с посланными дружелюбнее, и во все последующее пребывание Боудича, который заступил место Джемсса, получали они беспрестанно от Короля и знатнейших Кабосиров подарки, состоявшие из золота и жизненных припасов.
Дворец сего великолепного Монарха описывается следующим образом:
«Огромное сие здание с продолговатыми дворами расположено правильными четвероугольниками. Дворы имеют с одной стороны аркады, состоящие из сводов, симметрически расположенных. Строение [142] сделано из бамбука, а балки украшены резьбою в Египетском вкусе. Над аркадами идет ряд комнат, с маленькими окнами, кои закрываются деревянными решетками странной, но правильной резьбы; некоторые имеют рамы, покрытые тонким золотом. Четвероугольные дворы имеют на обеих сторонах пространные, спереди совершенно открытые покои, с двумя колоннами, которые дают им вид авансцены старинных Итальянских театров. Покои сии выстроены высоко и правильно; карнизы их украшены резьбою. Передние завесы сделаны из чистых плетеных рогож; в каждом покое видели мы стулья и кресла покрытые золотом, и шелковые постели с знаками Королевского сана. Великолепнейшая часть дворца есть жилище женщин; мы там были однажды. Покои сии имели спереди два открытые входа, и заключались в стенах, украшенных резною работою, которая, при первом взгляде, имела сходство с древнею Готическою архитектурою. Одна дверь сих покоев случайно отворилась, и мы поражены были зрелищем пространных комнат в таких местах, где мы совсем их не предполагали, но тайные казались самыми [143] пышными. При ежедневном посещении нами дворца, всякой раз проходило несколько минут, пока открывали дверь каждого из различных четвероугольников; внутри их находится комната собрания Совета».
Образ правления там аристократический: четыре важнейшие Министра имеют надзор над Королем. Четыре его толмача также пользуются большим уважением. — Трусость, без всякого внимания к лицу, немедленно наказывается смертию. Следующие примеры покажут некоторые из тамошних обыкновений.
«21 Июня Бундалагенна, один из дядей Короля, просил у него позволения совершить печальный обряд по некоторых из его родственников, коих он лишился во время последней войны с фантисами, ибо он страшился, что души их станут его тревожить. Король дал на то четыре унции золота, два анкерка рому, бочку пороху и четырех человек на жертву.
«28 Июня Апоку, один из четырех первейших вельмож Королевства, известившись о смерти тетки своей, умертвил одного невольника перед своим домом, и поспешил в место ее [144] жительства, чтобы принести в жертву еще несколько человек, а потом торжествовать ее погребение. Когда же открыл он все ее сундуки, и нашел, что старуха с досады на него, бросила все свое золото в воду, и что он наследует только некоторое число голодных невольников, то принес он еще одну только жертву, и тем совершил ей весьма дурное погребение.
«Августа 25 дня Король принял нас на торговом месте, наведывался обстоятельно, завтракали ль мы, и потом дал повеление приготовить для нас полдник. После краткого разговора с Королем, повели нас в устроенный к приему нашему дом, и принесли туда столько блюд, что их достаточно бы было на маленькую армию: они состояли из мясной похлебки, пареного мяса, пизангов, яму, сарачинского пшена и проч. Все было очень хорошо приготовлено. Потом подали множество вин, крепких ликеров, апельсинов и всяких плодов; для рассыльных, солдат и слуг накрыты были особые столы. Нам предложили постели для отдохновения, но мы отказались от того, и пошли гулять по городу, чтобы побеседовать с Арабами, сидевшими под [145] деревами у своих домов. Король присоединился к нам в весьма веселом расположении духа, и забыл, казалось, все свои заботы. Около двух часов пригласили нас к обеду. Хотя мы были приготовлены к новому удивительному зрелищу, однако оно превзошло наши ожидания. Нас привели к восточной стороне загородного дома Королевского, чрез ворота из зеленого тростника, в которые народу воспрещено было входить, и в непродолжительном времени дошли мы до Королевского сада, который довольно обширен. — Свежий ветер дул беспрерывно. Посреди сада, стояли четыре большие зонтика, покрытые новым пурпуровым сукном; под оными накрыт был обеденный стол Короля. Стол был покрыт серебряными ножами, вилками и ложками. Среди стола лежала на большом серебряном блюде жареная свинья; другие кушанья были жареные утки, дичь, пареное мясо, гороховый пудинг и проч. На одном конце стояли различные супы и всякие роды огородных овощей, на другом апельсины, ананасы и иные плоды, конфекты, портвейн, мадера, ликеры, Голландские водки и т. п. Не садясь еще на место, Король подошел к нам, и [146] сказал, что мы, как гости, должны принять от него следующие подарки: 2 унции 4 акиса золота, одну овцу и одну большую свинью для офицеров, 10 акисов для толмачей и 5 акисов для наших слуг.
«Мы никогда не видали лучшей прислуги за столом, и никогда лучше не едали. Когда мы изъявили за сие Королю наше удовольствие, он велел позвать своих поваров, и подарил им десять акисов. Он сидел с некоторыми из своих вельмож в небольшом от нас расстоянии, но беспрестанно подходил к нам, и, казалось, веселился сим зрелищем. — Разговоры наши были непринужденны, и он изъявил свое удовольствие за тосты, которые мы произносили: «да здравствует Король Ашантий, Король Английский, Губернатор, важнейшие вельможи Короля, вечная дружба, и виват красавицы Англии и Ашантии!» После стола Король предлагал нам множество вопросов об Англии, и удалился потом вместе с нами, чтоб между тем сняли со стола приборы. Возвратившись в столовую, велел он слугам нашим взять с собою некоторые оставшиеся вина и ликеры, и подарил им скатерть и все салфетки. На ужин прислали нам в Кумасси [147] холодную свинью и холодной же дичины. Мы откланялись около пяти часов. Король проводил нас до конца загородного дома, где он пожал каждому из нас руку и пожелал нам доброй ночи. В шесть часов мы возвратились в город, будучи весьма довольны нашею прогулкой и оказанным нам приемом».
Обед сей происходил в Королевском загородном доме в Саллаги, милях в двух от Кумасси. В сем рассказе находим много сходства с древним рыцарским гостеприимством, и едва ли можно поверить, что читаем о негритянском владельце в пустынях Африки.
Сочинитель сообщает в своей книге известие о кончине знаменитого Мунго-Парка, которое мы считаем долгом передать нашим читателям. Если оно справедливо, то сей славный путешественник скончался отнюдь не так, как мы доныне полагали. Во всяком отношении сей случай достоин сожаления; мы полагаем однако же, что многие обстоятельства в следующем описании вымышлены и единственно в том намерении, чтобы отвратить подозрение в гнусном его умерщвлении. «В самом начале (говорит Г. Боудич) посетил я [148] знатнейшего из Арабов, Бабу, и взял с собою подарок, состоявший из перьев, бумаги, чернил и карандашей. Бумага и карандаши понравились ему чрезвычайно, но он предпочитал моим чернилам свою красную краску, добываемую из растений. Он принял меня весьма учтиво. В то время занимался он рассматриванием странных, беспорядочных изображений, уподоблявшихся магическим знакам или гороскопам; целый лист бумаги был покрыт ими. Он указал на них пальцем и сказал: «если ты будешь в большом смущении, то я могу тебя наставить, когда никто сего сделать не в состоянии, или если ты имеешь искреннего друга в Англии, которого бы ты желал видеть, то скажи мне имя его, и л вмиг доставлю о нем весть, и даже вызову сюда. Л поблагодарил его, но сказал, что Англичане, уверены будучи в справедливости своего дела, предоставляют оное Богу, и Англия по мне слишком хорошее место, чтобы я пожелал кого либо оттуда насильно вызвать. Ученики его и воспитанники писали что-то на деревянных дощечках, точно так, как это описывает Мунго-Парк. Если требуется для кого нибудь волшебное [149] средство, то один из старших пишет записку и передает ее Бабе; сей последний прибавляет к тому кабалистический знак, и складывает записку искусным образом; легковерный искатель фортуны хватает ее жадно, платит золото, и спешит уйти, чтоб запереть сию драгоценность в золотом футляре. Я имел с Бабою продолжительный разговор, и он просил меня посещать его чаще. Он был весьма доволен образцами Африканско-Арабского языка, помещенными в конце Джонсонова сочинения, и прочел их очень бегло. Я посетил его опять на другой день; он немедленно послал за одним Арабом, который, по его словам, весьма учен и прибыл в Кумасси прямо из Томбукту. Сей человек, вошед в комнату, ни мало не удивился, увидев белого. Баба объявил мне причину сего, и без всякого с моей стороны требования, рассказал, что сей человек видел прежде того в Буссе троих белых людей. Я прилежно наведывался о ближайших обстоятельствах сего происшествия: они были снова рассказаны Бабе и переведены следующим образом:
«За несколько лет пред сим, прибыл внезапно к реке Кволле или [150] Нигеру, вблизи Буссы, корабль с мачтами, на котором были трое белых и несколько негров. Природные жители принесли на продажу, по приглашению сих чужестранцев, свои жизненные припасы, получили хорошую плату и сверх того подарки. Корабль, по видимому, стоял на якоре. Жители, приметив на другой день, что он продолжает свой путь, поспешили за ним, чтобы, как утверждал Араб, предохранить его от некоторых подводных камней, которыми наполнена Кволла. Но белые люди вздумали, что их преследуют с злым намерением и устрашились. В скоре потом корабль стал на мель; люди выскочили и старались спастись вплавь, однако течение было слишком быстро, и они все потонули. По его мнению, находятся ныне в Воваве некоторые части их одежды; но он не думает, чтобы книги и бумаги их сохранились».
«Сей добровольный и непритворный рассказ произвел во мне глубокое впечатление. После того я видел сего человека чаще: он был весьма тихого нрава, и не требовал у меня ни малейшего подарка. Он нарисовал мне карту, прежде нашего отъезда, и я отправил [151] чрез него Майору Педди несколько свидетельств с рекомендациями Бабы, Другой Араб, который не был однако же личным свидетелем смерти Мунго-Парка, рассказывал сие происшествие точно таким же образом. При отъезде из Кумасси просил я Г. Гутчиссона собирать все дальнейшие известия о смерти Г. Парка: он действительно прислал в последствии одну рукопись о сем предмете.
В сей рукописи находилось объяснение Шерифа Абрагима или Ибрагима в земле Коссе или Гуссе; он говорит, что на помянутом корабле находились только два белые человека, из секты или рода Назаров (Назри или Несарра, как там называются Христиане) с одною женщиною и невольником. Король Ходы (Сиори) прислал им множество съестных припасов, между прочим корову и овцу, и пригласил их сойти на берег, но они отказались и поехали в землю Короля Бассы (Буза), которая больше Королевства Иоды. При объезде вокруг мыса Куда, корабль стал на мель; мужчины и женщины из Бассы (Бузы) толпою бросились на белых с неприязненным намерением; корабль не мог сойти с мели; один человек, бывший на нем, умертвил свою [152] жену и все вещи побросал в воду, потом все плаватели со страху также кинулись в реку. Тело одного из них было вытащено и похоронено Королем земли Вави.
(Свидетельство сие противоречит показанию, что природные жители не предпринимали никаких неприязненных действий против Парка, и весьма подтверждает прежние известия о образе кончины сего предприимчивого путешественника. Выписка сия сделана по двум переводам этого акта, и от того находим в ней собственные имена вдвойне. Пр. Англ. Изд.)
(Окончание впредь.)
Текст воспроизведен по изданию: Путешествие Эдуарда Боудича в землю ашантиев, во внутренности Африки // Северный архив, Часть 13. № 2. 1825
© текст -
Греч Н. И. 1825
© сетевая версия - Thietmar. 2018
© OCR - Иванов А. 2018
© дизайн -
Войтехович А. 2001
© Северный архив. 1825