-

СОЛОВЬЕВ М.

ОЧЕРКИ АБИССИНИИ

(Окончание.)

(См. Русск. Обозр. №№ 4 и 8).

Непрерывная, хроническая борьба с мусульманами поглощала с этих пор все силы Абиссинии и послужила поводом к возобновлению сношений с Западною Европой.

Никогда Абиссиния не испытывала таких бедствий и не была так близко от окончательной гибели, как в первой половине XVI века, когда мусульманский фанатизм воскрес с новою силой, благодаря военному могуществу Турции, находившейся в апогее своей славы. Упорная борьба завязалась главным образом из-за берегов Чермного моря и океана, захваченных мусульманами. В союзе с Арабами, Афари или Адали отрезали Абиссинию от моря и производили опустошительные набеги, за которыми следовали кровавые возмездия. С 1517 года, по завоевании Египта, Турки овладели Массовой и другими пристанями Чермного моря и поставили в них подручных наибов. Самым опасным разбойничьим гнездом был город Зейла на Индийском океане. Турки признали эмиров Зейлы законными правителями, поддерживали их в войне с христианами и снабдили тогдашнего эмира Магомета Левшу (Гранье или Герана) огнестрельным оружием, прислав, кроме того, янычаров из Албанцев и Босняков. В 1529 году [195]Магомет вторгнулся в Шою. Огнестрельное оружие мусульман поражало паническим ужасом Абиссинцев, вооруженных мечами и копьями. В течение 11 лет страшный Левша ходил по Абиссинии, уничтожая христиан без различия пола и возраста, и опустошал страну. Аксум и Тегулет, новая столица Эфиопии, были разрушены и с тех пор не поднимались. Царь Давид скрывался в ущельях и дебрях и умер среди партизанской войны в 1540 г. Сыну и преемнику его Клавдию счастье улыбнулось: он одержал несколько побед, и, кроме того, король португальский, с которым негусы вступили в дипломатические сношения еще в 1490 году, прислал на помощь 500 воинов под начальством Христофора де-Гамы. У Абиссинцев таким образом явились огнестрельное оружие и европейская тактика, которая уравновесила до некоторой степени силы воюющих сторон. Хотя Гама в скором времени погиб в плену жестокою смертью, выданный своею Арабкой наложницей, но борьба склонилась в пользу Абиссинцев, когда янычары, поссорившись с Магометом, оставили его, а затем вскоре и сам Магомет пал на поле сражения. Смертью его закончилась долговременная война. Абиссинцам не удалось отвоевать морской берег, а мусульманам проникнуть внутрь страны.

За оказанную помощь Абиссиния должна была принять латинских миссионеров (Munzenberger, Abessinien, 65 seq.).

Сношения Эфиопии с римской церковью начались во время крестовых походов. Первым памятником таких сношений является послание папы Александра III в 1177 году к «именитому и могущественному царю-священнику индийскому», коим папа предоставляет правоверующим эфиопским священникам церковь позади храма св. Петра в Риме и алтарь в Иерусалиме, убеждая утверждать правоверие на камне св. Петра. Последующие паны не теряли Эфиопию из виду, а в 1316 году восемь доминиканцев проникли даже в Нубию и основали в Донголе епископство и монастырь Аллилуии. На Флорентийском соборе в числе представителей восточных церквей были также Абиссинцы, вместе с посланниками коптского и патриарха, формально отреклись от яковитских заблуждений и признали верховную власть папы. Но в Абиссинии, как и во всех [196] других странах Востока, церковь и народ не приняли флорентийских соглашений, что, впрочем, не помешало курии считать с тех пор Абиссинию в составе римской церкви и учредить титулярную должность епископа или патриарха Эфиопии.

Вслед за дружиной Гамы португальский король Иоанн III отправил миссию, состоящую из иезуитов, увлеченных тогда апостольскою деятельностью Франциска Ксаверия в Индии и Японии. Сам Игнатий Лойола благословил эфиопских миссионеров, но благословение его не принесло ожидаемых плодов. Негус не только не принял латинского патриарха, но сослал непрошенного гостя на Белый Нил, в Фазогль, откуда тот с величайшими затруднениями убежал в Португалию, а в Абиссинию, по прежнему, прибыл абуна, посвященный коптским патриархом. Лойола не смутился неудачей. В 1554 году трое иезуитов, один в сане патриарха, двое в качестве епископов in partibus infidelium, снова отправились в Абиссинию. Сам Лойола, соревнуя Франциску Ксаверию, хотел идти с ними на проповедь папизма в Эфиопию и был удержан единственно папским повелением. Только через три года одному из титулярных епископов, Овиедо, удалось добраться до Абиссинии. Негус Клавдий принял иезуитов с честию, но решительно объявил, что о подчинении папе не может быть и речи, а преемник его суровый Минас одного из подданных, перешедшего в латинство, казнил, другого изгнал и собственноручно избил Овиедо, который, после сего, бесплодно оставался в Абиссинии до 1580 года. Тем не менее Овиедо и пять сопровождавших его иезуитов успели устроить близ Адуи, в Тигре, небольшую общину папистов из местных уроженцев, получившую название Фремона в честь св. Фрументия, и при ней семинарию. По смерти Овиедо преемника ему назначено не было. Иезуитская пропаганда укрылась с глаз царя в народную массу и находила себе сочувствие, благодаря устройству училищ и проповеди.

Слухи об этих, успехах дошли до негуса. Иезуит Паес, глава миссии, был потребован ко двору негуса За-Денгеля и произвел, благоприятное впечатление. Ему было позволено беспрепятственно проповедывать во всей Абиссинии, а он тешил негуса невиданными дотоле в Абиссинии постройками на португальский лад и воздвиг в новоустроенной столице Эфиопии — Гондаре — дворец с башнями, галлереями и зубчатыми [197] стенами, величественные развалины которого существуют и в настоящее время.

Двадцатилетняя деятельность Паеса (1603-1624) увенчалась блистательным успехом. Сам негус Социниос, обольщенный обещаниями помощи, признал главенство папы; не только среди вельмож, даже в царском семействе явились прозелиты. На берегах озера Таны иезуиты выстроили себе монастырь и собор. Протесты абуны оставлялись без внимания. Новообращенные притесняли туземных священников, а иезуиты насильственно вводили латинское богослужение в эфиопских церквах. В это время Эфиопия раздиралась внутренними междоусобиями, с юга грозно наступали бесчисленные орды Галласов, а на севере появился самозванец. «Замечательно, говорить преосвященный Порфирий, что около этого времени и в России являлись самозванцы, как будто где ступит иезуит, там непременно выростет Лже-Димитрий или Лже-Иаков». Во всяком случае, успех иезуитов совпадал с эпохой великих смут и политического расстройства. В это бедственное время появился наконец преемник Овиедо, латинский патриарх Мендес. На торжественном собрании областных расов, монахов и народа в 1626 г. негус Сокниос и престолонаследник Фасилид перешли в латинство. Множество Абиссинцев последовали примеру царя. Соединение церквей, невидимому, состоялось. Главною опорой иезуитов был могущественный феодал, брат царя, Села Христос. По известиям иезуитов, число совращенных.доходило до 100 тысяч душ. Опираясь на эту, в сущности незначительную, часть народа, главным же образом на вельмож и правителей, иезуиты возмнили себя хозяевами в стране и принялись за латинизацию эфиопской церкви. Священников заставляли принимать вторично рукоположение от латинского патриарха; богослужебные книги и обряды, под видом исправления, переделывались в духе латинства. В народе поднялось глухое брожение, угрожавшее новым междоусобием. Старый царь видел это, но, верный обещанию, оставался в латинстве, сын же его Фасилид явно перешел на сторону народа. Обещанная иноземная помощь не приходила, внутри страны начались открытые возмущения, а в то же время внешние враги напирали с возрастающею настойчивостью. Наконец и негус убедился, что от унии с Римом ничего, кроме разложения страны, ожидать нельзя. Истомленный [198] борьбой, негус попытался успокоить народ, объявив полную веротерпимость. В 1632 году глашатаи были разосланы по всей Эфиопии с таким царским объявлением: «Слушайте, слушайте! Несколько лет тому назад мы повелели вам принять римскую веру, признавая ее доброю. Открылось, что вследствие такой перемены погибло множество народа, особенно в Ласте. Поэтому мы возвращаем вам веру отцов ваших, веру ваших прежних царей, Иакова и других. Духовенство может возвратиться в свои церкви и отправлять богослужение по старому обряду». Эфиопская церковь торжествовала, а иезуитам был нанесен смертельный удар. Сокниос вскоре умер, и реакция пошла еще решительнее при Фасилиде (1632-1665). Латинство подвергнулось строгому преследованию. Патриарха и 20 миссионеров заточили во Фремону, а потом увели на границу и выдали Туркам. Только после шестилетнего тяжкого плена патеры получили свободу за большой выкуп и удалились в Индию.

Однако, захвачены были не все. Одному епископу и шести священникам удалось скрыться, но под конец их переловили и казнили. К 1640 году в Абиссинии не было ни одного иезуита. Так окончилось это иезуитское предприятие, удивительно похожее на рее иезуитские кампании среди иноверцев. Начало, как всегда, было ловко и блестяще.

Волками в овечьей шкуре являются иезуиты, уловляют простонародье доступностью, примерною жизнью и самоотвержением, вельмож — угодливостью и многосторонними талантами, правительство — обещаниями политических выгод уний и, пока не захватят светской власти в свои сети, не затрогивают прямо местной церкви; но, как только власть попадает в их руки, убеждение и слова сменяются насилием, обнаруживая вполне светский, языческий характер папизма, нашедшего себе полное воплощение в армии Лойолы, и начинается гонение на туземную церковь, дорогую и родную массе народа. Слишком уповая на силу знати и правительства, иезуиты всегда смотрели на массу народа свысока, как на безгласное стадо, и никогда, не достигали популярности нищенствующих орденов. Народ, когда без него обойтись было нельзя, был всегда для них только ступенью лестницы, ведущей в сферы аристократии и правительства. Лицемерие их, в случае успеха, всегда разоблачалось в глазах народа, который начинал сторониться [199] от таких благодетелей и уразумевать свою органическую связь со своим народным клиром. Презираемое и подавляемое местное духовенство, оттесненное на время лоском и показною праведностью иезуитов на задний план, открывало народу глаза, — и из глубины разочарованных масс начинался глухой протест, переходящий от ропота к открытому восстанию, если правительство не прислушивалось к голосу народной души и совести своевременно.

Фасилид беспощадно очистил царство от латинства. На смену иезуитам явились было капуцины из верхнего Египта: они поплатились жизнью за попытку проникнуть в Абиссинию. Для латинян она была герметически закрыта и такою остается до настоящего времени. Даже среди титулярных епископов со времени Мендеса исчезают абиссинские епископы. Пропаганда оставляла Абиссинию в покое до 1838 года, когда миссионер Сапето, сопровождавший братьев Аббади, не открыл в Тигре сотни католиков и не объявил о них папе Григорию XVI. На сей раз попечение об Абиссинии было возложено на лазаристов (миссионеров св. Викентия a Paulo). В 1839 году в Адуе поселился миссионер Де-Якобис, расположил в свою пользу раса Уби и, по его поручению, сопровождал посольство в Египет к патриарху, посланное за абуной. Де-Якобис надеялся завязать переговоры с патриархом об унии с Римом и испросить разрешение строить латинские церкви в Абиссинии. Конечно, патриарх не согласился ни на унию, ни на латинскую пропаганду. Единственным результатом поездки было то, что Де-Якобис совратил в латинство почти половину абиссинских посланцев, трех из них поместил в римскую коллегию для богословского образования, а с остальными вернулся в Абиссинию. Возвратившиеся рассказывали о великолепии Рима и о святых местах Иерусалима и приобретали сторонников среди абиссинского духовенства. Пропаганда пошла тайными путями. Таким способом приобретено было несколько церквей. На северной границе Абиссинии Де-Якобис учредил в Гуале училище для подготовки латино-абиссинских священников и пропаганды между богосами и мензами, среди которых еще не заглохла память о христианстве. Сам Де-Якобис был сделан епископом Нилопольским (1848 г.) для того, чтобы не было задержки в рукоположении священников. В это же время на юге Абиссинии, между Галласами, подчиненными царю Шои, [200] действовала вторая капуцинская миссия с епископом Массаией во главе. Неурядицы в Абиссинии благоприятствовали латинской пропаганде, и так продолжалось до 1855 года, когда негус Феодор твердою рукой взялся за восстановление единодержавия. Проницательный негус знал хорошо историю своей родины. «Сначала миссионер, за ним консул, а за консулом — войска», — говаривал он, предчувствуя свою судьбу. Феодор тотчас же выслал миссионеров из Абиссинии, а совращенных подверг преследованию. Де-Якобис бежал в Массову. Несколько милостивее отнесся Феодор к немецким и английским миссионерам: они обещали доставить ему ремесленников, он разрешил им проповедь среди язычников с обязательством не касаться абиссинских христиан. На призыв Гобата и Флада явились базельские миссионеры и открыли кампанию среди Феллашей. Начались обращения, но тогда Феллаши обратились с жалобами к негусу, прося оградить их от усердия миссионеров, а в то же время и абуна потребовал, чтобы обращаемые крестились в абиссинских церквах и по абиссинскому обряду и присоединялись к эфиопской церкви. Феллаши и абуна стояли на почве исторических традиций. Первым испокон века дозволено было исповедание иудейства, которое было второю туземною религией страны. Абуна защищал основное начало абиссинской государственности: неразрывную связь местной церкви с государством, национальное значение церкви, единство которой спасло единство царства. Допустить существование иной церкви в стране, едва выходящей из феодального многовластия, значило бы благоприятствовать сепаратистам. Негус Феодор понял это. Отношения его к протестантам обострились и окончательно испортились, когда он узнал, как оскорбительно отзываются о нем миссионеры в своей переписке с Англией. Он арестовал Флада и другого миссионера. В это дело вмешались консулы Франции и Англии, и все разрешилось английскою экспедицией и катастрофой в Магдале. Протестантские миссионеры, однако, все-таки должны были покинуть страну. Наученная опытом, Абиссиния, выходя в настоящее время из эпохи междоусобий, вынесла твердое убеждение, что единство и самобытность государства несовместимы с деятельностью западных миссионеров, неспособных слиться с туземным населением и под [201] прикрытием христианской проповеди преследующих свои конфессиональные и национальные цели.

Латинские и протестантские миссии подняли завесу, скрывавшую Абиссинское царство от Европы. Сношения с Европой, как мы видели, были вызваны борьбой с мусульманами, занявшею весь XVI век, а в то время и Европа еще не побраталась с Турками. Но существованию Абиссинского царства угрожали не одни Турки и Арабы. Одновременно с ними явился другой, не менее грозный враг с юга, из глубины Африки — Галласы. Безличною стихийною силой напирали несметные кочевые орды, не считая своих потерь, и занимали южные области эфиопского плоскогорья. Каффа, Энарея, Харрар были отторгнуты от Эфиопии, Галласы проникли даже в центральные области и надолго разъединили Шою от Амхары, Тигре и Ласты. Культурное превосходство Абиссинцев подчинило Галласов своему влиянию и спасло некоторые связи областей, занятых ими, с Абиссинией. Однако, Шоя в течение трех веков жила самостоятельною политическою жизнью, и только в церковных отношениях выражалось единство национальности. Устойчивостью своею Шоя была обязана неограниченной власти своих царей, несравненно более сильной, нежели в Амхаре и Тигре, целому ряду долговременных царствований и талантам своих правителей. Физический характер страны не благоприятствовал обновлению феодальных владений, а упадок Зейлы, после Магомета Левши, избавил Шою от возобновления тяжелой борьбы с мусульманами. Государи Шои могли сосредоточить свои силы на борьбе с Галласами. Мало-по-малу восстановляется эфиопское влияние на эти южные племена, уже теперь стоящие в феодальной зависимости от шойских царей. Соединение Шои с Абиссинией, состоявшееся при нынешнем негусе Менелике, царе шойском, без сомнения, еще более скрепит связи южных галласских княжеств с Абиссинией, пока они еще не вошли «в сферу влияния» Германии, претендующей на владение сопредельною частью Восточной Африки.

VI.

Со времени изгнания иезуитов, в течение двух веков Абиссиния почти не выходила из состояния анархии. Бессильными призраками появляются на троне негусы, в то время как [202] страна раздирается междоусобиями областных царей (расов), возводящих и низводящих потомков Мекеды на престол Абиссинии. Так продолжалось до появления крупной личности Феодора (1855-1868 г.). Мы не будем рассказывать общеизвестную историю этого замечательного государя. Подобно японскому микадо, он задумал возвратить подобающее значение сану эфиопского негуса и до некоторой степени успел подчинить расов. Действия протестантских миссионеров вовлекли его в борьбу с Англией. Успешный поход индийской экспедиционной армии был обусловлен подкупом и изменой расов Тигре и Шои. Несмотря на отчаянную храбрость своих копьеносцев, Феодор скоро убедился, что борьба с превосходно вооруженным врагом ему не под силу. Распустив войско, он с 25-ю телохранителями встретил в Магдале штурмующие колонны и застрелился, когда горсть его храбрецов была перебита. Однако, Англичане не решились утвердиться в Абиссинии, к великому сожалению немецкого писателя Мюнценбергера, и удалились, оставив Абиссинию во власти бунтующих расов. Анархия продолжалась до 1871 г., когда перевес над прочими взял тигрийский рас Иоанн, короновавшийся негусом.

В XVI столетии латиняне помогли Абиссинцам против мусульман; в XIX столетии протестанты повели мусульман на Абиссинию. Швейцарец Мунцингер, долгое время живший в Абиссинии, явился проводником английской армии и затем, переселившись в Египет, привел в Абиссинию египетское войско. Это было время апогея египетских иллюзий. Владения Египта доходили до истоков Нила, и хедив претендовал на все прибрежье Чермного моря и страну Сомалиев, охватывая таким образом все эфиопское плоскогорье. Абиссиния казалась легкою добычей. Пользуясь восстанием годжамского раса против Негуса, хедив, по совету Мунцингера, решился завоевать Абиссинию, и в 1875 году египетский корпус, под начальством Аракель-бея и датчанина Арендрупа, вторгнулся с севера в Абиссинию. Негус настиг Египтян в ущелье Гудда-Гудди и нанес им жестокое поражение. Из 7.000 Египтян уцелели немногие, и те подвергнулись кастрации. Эта знаменитая победа увековечена картиной в церкви св. Кириака в Андиграте (Тигре), могущею служить обращиком абиссинской живописи. По стилю она похожа на повествовательные картины древнего Египта; в ней нет ни перспективы, ни моделлировки, [203] черные контуры раскрашены яркими цельными красками; Абиссинцы всегда изображаются с лица, неприятели — в профиль. В следующем, 1876 г. хедив снарядил сильную армию и направил ее, под предводительством своего сына Хассана, в Эфиопию через Массову. В горной местности Гуре Египтяне выстроили крепость, которая должна была служить базисом для дальнейших операций и охранять путь к морю. Негус Иоанн собрал поголовное ополчение, среди которого только 10.000 человек были вооружены ружьями, и вторично истребил Египтян. Принц Хассан спасся с немногими, только благодаря измене одного из полководцев негуса. Весь обоз и множество оружия достались негусу, который, благодаря этому, мог перевооружить своих воинов. Попытка Египтян завладеть землями между приморским городом Зейлой и царством Шоя, кончилась также поражением, причем был убит предводитель Египтян Мунцингер (1875). Эти победы заставили хедива отказаться от намерения завоевать Эфиопию. Со времени абиссинской экспедиции начался поворот в судьбах Египта, ознаменовавшийся неудачами на Среднем Ниле, появлением махди и рядом займов, предавших Египет в руки европейских банкиров и затем во власть Англии.

Победы Иоанна подняли власть негуса. Отразив Египтян, Иоанн обратился на Менелика, царя шойского, который был в союзе с хедивом. Обе стороны изготовились в войне, но однако кровопролитие было устранено соглашением, в силу которого Менелик подчинился Иоанну, с тем, что после него займет престол, а сам, в свою очередь, назначит наследником сына Иоанна, женившегося на дочери Менелика. Таким образом состоялось воссоединение абиссинских царств. Этот договор не помешал, однако, завязать сношения с Итальянцами, явившимися в 1885 году в Массову.

Занятие Массовы и побережья Чермного моря почти до Бабельмандебского пролива принадлежит к числу тех бесцеремонных нарушений турецкой территории, которые начались после Берлинского конгресса со стороны западных друзей султана. Единственным поводом выставлялось опасение за европейские фактории в виду возрастающего могущества суданских махдистов, от которых, впрочем, захваченное поморье отделялось Абиссинией. Иоанн, выставляя историческое право Эфиопии на эту местность, потребовал очищения занятых пунктов и, по [204] отказе Итальянцев, двинул на них войско. Военные действия были неудачны. Итальянцы отразили победоносно Абиссинцев при Сахати (1887), но в том же году рас Алула истребил отряд Итальянцев в ущелье Догали и овладел парком митральез и обозами артиллерийским и провиантским. Более серьезная опасность грозила с запада и требовала присутствия негуса.

Восточный Судан, втянутый уже было в правильные отношения к цивилизованному миру целым рядом поселений с Хартумом, южнее которого никогда еще не заходила европейская культура, внезапно сделался сценой неожиданных событий, имеющих мировое значение.

Под начальством европейцев Египтяне проникли в экваториальную Африку до верховьев Замбезе под предлогом прекращения торговли рабами, которая производилась арабскими купцами при помощи вечно враждующих разнородных племен Кордофана и Дарфура. Прекращение этого промысла вооружило значительную часть их против европейцев и Египта, и этим обстоятельством воспользовались фанатические братства африканских мусульман, негодующих на усыпление ислама в Турции, Аравии и Персии и ожидающих торжества магометанства и пришествия махди, назначенного для победы ислама над всем миром. Такой махди явился, и фанатизованные дервиши ринулись на неверных. Египет быстро потерял свои владения на юг от Ассуана; погиб Гордон, защищавший области Среднего Нила; вся Нубия, все земли до великих озер стали добычей махди. Одушевление махдистов росло, пока можно было грабить и порабощать неверных, и падало по мере того, как язычники принимали ислам и, становясь братьями по вере, уже не могли подвергаться грабежу и порабощению. До сих пор царство махди, раскинувшееся на безмерное пространство, считающее в себе десятки миллионов подданных, еще держится, но, не имея под собою твердых устоев христианской культуры, давшей опору халифату и Турции, и существуя исключительно военною добычей, конечно, не может считаться долговечным. Дойдя до исторических границ Египта и до подножия Эфиопских гор, оно более не распространяется ни на восток, ни на север. Махдистское движение, хотя бы оно и находило сочувствие в магометанах других частей света и на побережье Средиземного моря, только мусульманскою [205] окраской отличается от движений Галласов или Фунджей, происходивших в Средней Африке несколько столетий тому назад. Можно думать, что оно уже идет или скоро пойдет на убыль и заглохнет в степях Кордофана, оставив после себя только развалины разоренных городов! Но в начале восьмидесятых годов махдисты были одушевлены бешеным энтузиазмом. Их полчища били Англичан и, наконец, бросились на Абиссинию. Негус Иоанн двинулся с своими испытанными войсками, но, несмотря на превосходство вооружения, потерпел сильное поражение при г. Матаме, на р. Атбаре, в западных предгориях, и сам 12-марта 1889 года умер от полученных ран. На престол вступил Менелик. Махдисты одержали победу, но остановились у подножия Абиссинских гор.

С этих пор Абиссиния держится на стороже с востока и запада, против латинян и мусульман, не решающихся проникать в это горное орлиное гнездо.

Выше было упомянуто о союзе Менелика с Итальянцами при негусе Иоанне. По вступлении на престол, Менелик 2-мая 1889 года возобновил договор, предоставив Итальянцам «их владения на Чермном море» с правом суда и чеканки монет. Граница, определенная по соглашению, проходит всего в нескольких часах пути от Аду и, главного города, Тигре. Италия, со своей стороны, признала Менелика «императором Эфиопии» и предложила ему посредничество в сношениях с европейскими державами. Это любезное содействие, впрочем, она поняла как протекторат и думала укрепить его, втянув Менелика в долговые обязательства, которыми так удачно Франция и Англия опутали Египет. Но такое обольщение продолжалось недолго. Менелик расплатился с Италией и в конце прошлого года объявил итальянскому правительству о прекращении договора, сообщив европейским державам о своем решении оставаться независимым. За исключением России, которая признает негуса независимым монархом, Англия и союзники Италии поспешили заявить, что договор 7-мая 1889 года должен сохранять свою силу. Есть, впрочем, основание, что текст договора, на который ссылается Италия, не совсем одинаков с тем, который принят Менеликом.

Русский путешественник, Машков, посетивший Абиссинию в 1891 и 1892 годах, заставал негуса среди армии или на походе. До сих пор многочисленные областные расы слишком [206] независимы и своевольны, чтобы не опасаться внутренней крамолы при первой опасности извне. Феодальная организация войска., получающего содержание натурой от местных жителей, разоряет страну и дает повод к бесчисленным притеснениям производительных классов. Бездорожье способствует легкости бунта против негуса. Улучшение сообщений и постоянное наемное войско, которое заводят последние негусы, составляют важные попытки к установлению в Абиссинии сильной и прочной центральной власти, в особенности необходимой в виду совершающегося размежевания Африки между европейскими державами.

VII.

Россия не может оставаться безучастною к судьбам Эфиопского царства ни по отношениям религиозным, ни по отношениям политическим.

Восточные церкви, не вступившие в унию с Римом, распадаются на два согласия: к одному принадлежат церкви православные, греческие по национальности или богослужебному языку, к другому — еретические, из коих копто-абиссинская, армянская и сирская-яковитская находятся во взаимном общении; по числу исповедников копто-абиссинская занимает среди всех восточных церквей первое место, заключая в себе более семи миллионов христиан. Выше видели мы, как незначительно уклонение их от учения православной церкви. Вместе с тем ни в одной церкви не проявляется так давно, постоянно и сильно, желание перешагнуть историческое средостение и вступить в лоно вселенского православия и в общение с православною Россией, как в церкви копто-абиссинской, а с другой стороны, известно, что ближайшая к ним греческая церковь в лице трех восточных патриархов, в течение многих столетий и несмотря на старания александрийского патриарха, не могла достигнуть в деле воссоединения никаких результатов. Но как в Египте, так и в Абиссинии попытки к установлению даже сношений местных христиан с русскою церковью постоянно встречали неодолимые будто бы политические препятствия. Неудачу двукратной русской духовной миссии проникнуть в Абиссинию англиканский священник Бромедж, не обинуясь, приписывает «политической интриге» (Христианское Чтение. 1893, июль-август.). [207]

Армяне, Сирийцы и Африканцы отделились от Греков столько же по религиозному разномыслию, сколько и по причинам политическим. Национальная вражда началась еще во времена до-христианские, вкоренилась глубоко и дает себя чувствовать до-днесь. Она настолько сильна, что опоры против Греков Копты и Сирийцы искали даже у Арабов-мусульман и, не будучи достаточно сильными, чтобы образовать самостоятельные христианские государства, ошибочно предпочли подчиниться неверным. Им пришлось горько каяться в этом решении.

Уменьшившись, по крайней мере, на 90%, эти заблудшие церкви тем не менее жили внутреннею сплоченною жизнью и до сих пор не смотря на разрушение прежнего мусульманского порядка, в силу которого церкви в совокупности представляли политические организмы; теперь же раздроблены по закону на множество самостоятельных общин, не утратили сознания национальной целостности и солидарности. Церковная жизнь Востока на столько еще живуча и сильна, что Франция, Англия, Германия искусственно создают на Востоке единоверные им общины, чтоб иметь точку опоры для своих политических и экономических операций. Но не к ним, а к России, которую они считают единоверною и правоверующею, обращают взоры восточные христиане.

Оно и понятно. Спокойную жизнь христианской церкви может обеспечить только христианское государство. Между церковью и государством существует необходимая, органическая связь. Безверное государство и «свободная» церковь никогда не перейдут из области иллюзий в действительность. Необходимая в повседневной личной жизни в спокойные времена церковь является могущественною национальной силой, когда требуется общий высокий подъем народного духа. С другой стороны и государство явилось необходимым фактором церковной жизни в эпоху вселенских соборов. Обособление церкви от государства, вполне никогда невозможное, ибо тот же человек одновременно состоит членом церкви и государства, — ведет к сектантской беспощадной нетерпимости или к религиозному атомизму и индифферентизму, подрывающему нравственные основы общежития. Государственная церковь, спокойная за свою неприкосновенность, может снисходительно и толерантно относиться к иноверцам, ожидая их добровольного и свободного [208] присоединения, и избавлена от необходимости находиться вечно в боевом положении относительно других исповеданий.

Такую церковь, сильно огражденную могущественною державой, восточные христиане могут видеть не в слабой Румынии, Сербии или Греции, а в России. Она одна может дать мир и обеспечить существование восточным христианам в мусульманских странах. Немудрено, что к ней стремятся их подавленные симпатии.

Но на этом пути встречается много препятствий, преимущественно канонического свойства. Было время, когда на христианском Востоке греческий язык имел почти такое же, хотя и меньшее, распространение и значение, как ныне язык арабский; когда патриархии александрийская, антиохийская и иерусалимская могли считаться греческими. В настоящее время туземные христиане забыли даже свой язык, который господствовал между ними при греческом правительстве, и говорят на языке победителей Арабов. Одно высшее духовенство да монастыри, наполненные пришлыми иноками, говорят на языке, родственном древнему языку церкви. Является не только племенная рознь между пастырями и пасомыми, но и полный упадок одного из важнейших и полезнейших институтов христианства — местного, туземного монашества, имеющего огромное значение для народной жизни. Слабость восточных патриархий обусловлена отсутствием кровной связи духовенства с народом. В настоящее время, конечно, ни Сирийцы, ни Африканцы не пожелают пожертвовать своим национальным клиром и войти вновь под власть призрачных греческих патриархов, носящих славные имена антиохийских и александрийских. Но Греки, держатся за эти призраки и, отвергая национальный элемент в церкви, упорно ссылаются на слова: в церкви нет ни эллинов, ни иудеев.

Митрополит Филарет давно уже выяснил истинный смысл этого изречения (Собрание мнений и отзывов митрополита Филарета по делам Православной Церкви на Востоке, стр. 370 и след.). «Национальности все равны в церкви. Но сим не отвергается приспособление иерархии к национальностям, а, напротив, оно требуется в некоторых случаях. Греки нашли бы неудобным, странным и неблагоразумным, если бы греческой епархии дан был епископ из Болгар, не [209] знающий ни языка, ни образа понятий и жизни Греков. Греки твердят, что церковь не признает начала национальности. Но где же об этом ее определение? Если какая церковь не признает начала многих национальностей, то это латинская, которая присвояет господство латинской национальности, а за оскудением ее, по крайней мере, языку латинскому. Но папа не навязывает Немцам в епископы Испанца или Испанцам Немца. Греческий народ называется первозванным из языков. На чем это основано? При сошествии Св. Духа являются Парфяне, Мидяне, Еламиты, Понтийцы, Фригийцы, Аравляне, Ливияне, Римляне, Критяне; кто из них первый уверовал — неизвестно. Филипп обратил в христианство евнуха-ефиоплянина. Потом Петр крестил Корнилия-Римлянина. Потом основалась первая из языков церковь в Антиохии. Из пяти первых учителей сей церкви трое имеют еврейские имена, а двое римские: Нигер и Лукий».

Греки не послушали, — явились утвержденный Турками болгарский экзархат и покровительствуемая ими успешная латинская пропаганда в Болгарии. Между тем принцип национальности немедленно берет верх, воль скоро находит поддержку в государственной власти. Канонической обязательности греческого языка для церковного употребления нет. Так образовались автокефальные церкви Румынии, Сербии, Черногории, Эллады. Они существуют рядом с более древними церквами России и турецкого востока без всякого ущерба вселенскому единству веры, как могли бы существовать в лоне церкви копто-эфиопская, армянская, сирийская церкви. Только иезуитская латинизация, вопреки формальным заявлениям римского престола, мешает более успешному и повсеместному торжеству унии среди Якобитов и Армян.

Не будучи первозванными христианами, Греки, в силу культурных и политических условий, заняли однако, первенствующее положение в церкви. Они должны были поделиться им с Римлянами. Научное и авторитетное значение их падает, и центр тяжести земной жизни православия переходит к России. Рано или поздно с этим неопровержимым фактом следует примириться и Грекам, и Русским. Но в силу этого на России лежит обязанность прислушиваться к немолчно и неустанно вопиющим голосам тех, кто давно жаждет беспристрастного пересмотра своего дела и устранения препятствий к [210] восстановлению их в праве верных сынов церкви, засвидетельствованном веками мученичества и кровавой борьбы. Чем выше могущество государства, тем выше поднимаются его обязанности, переходя из сфер материального благополучия в область нравственно-религиозную. Воссоединение восточных и африканских церквей под силу только одной России. Она должна сознать свое положение и воспользоваться им.

Но и не в одном церковном отношении важна для нас Абиссиния и дороги ее симпатии к нам.

Абиссиния никогда не отказывалась от берегов Чермного моря. У нее никогда не бывало мира с магометанами. Захват Массовы и других пристаней — Турками ли, Итальянцами ли — был в глазах негусов военным эпизодом двенадцативековой борьбы корана с евангелием. Отказаться от доступа к морю нельзя Абиссинии и по экономическим соображениям. Борьба за эти берега со всяким владельцем их приостанавливается только по недостатку сил и неизбежно возобновляется, коль скоро в тому представится возможность. Нам нет никаких оснований признавать законность широко задуманной эритрейской колонии Итальянцев, которые должны будут оставить ее хотя бы уже по климатическим условиям. Для России Суезский канал и Чермное море так же необходимы, как и для всех остальных европейских держав, и весьма важно иметь опорные пункты на берегах этого моря, принадлежащие дружественному и единоверному государству.

М. Соловьев.

Текст воспроизведен по изданию: Очерки Абиссинии // Русский обозрение, № 9. 1894