-

АРНОЛЬДИ К. А.

ВОЕННЫЕ ОЧЕРКИ АБИССИНИИ

(Продолжение).

(См. «Воен. Сб.» 1907 г., № 11.)

VI. Сближение с неприятелем и бой.

Как только главнокомандующий получит донесение от разведчиков о непосредственной близости неприятеля, он отдает приказание разбить лагерь. Ближайшая его забота затем направлена к тому, чтобы приблизительно определить расположение неприятельского отряда, а также его численность. Для этого в широкой степени применяется опрос местных жителей, если же это невозможно, то производится разведка — посылаются большей частью конные разведчики (салай), которые, приближаясь на более или менее близкое расстояние к расположению врага, производят довольно поверхностные наблюдения, о результатах которых затем доносят пославшему их начальнику. В редких случаях сам главнокомандующий выезжает для ознакомления с лежащей впереди местностью и для разведки неприятельского расположения.

Когда главнокомандующий обладает достаточными, по его мнению, сведениями о неприятеле, он приказывает глашатаям и литаврщикам бить авадж (40 ударов в «нагарит».), в котором общими чертами обрисовывается положение вражьих сил и дается приказание завтра с рассветом напасть на них и уничтожить; в заключение призывается обыкновенно благословение Божие на эфиопское оружие. [139] Никаких диспозиции или распоряжений для предстоящего боя не отдается, так как порядок наступления всегда один и тот же, и бой ведется по одним и тем же, всем известным, неизменяемым, веками освященным правилам, которые являются в сущности теми же естественными законами движения людских масс.

Поэтому приказ (авадж) ограничивается самыми общими местами, например: «не отлучайся от своей части без разрешения начальника. Не заходи далеко для грабежа. Не убивай, если на тебя не нападают. Старайся брать в плен, чтобы добыть проводников. Если встретишь затерявшегося мула, не расседлывай его, но представь со всем вьюком мне. Виновному в ограблении вьючных животных отрежу руку. Пленных и скот немедленно приводи ко мне» (Из приказов раса Ольде-Георгиса.). Нужно ли прибавлять, что подобные правила в абиссинском войске, лишенном твердых основ дисциплины, легче предписать, нежели заставить исполнить: они и не исполняются, большею частью.

Остаток дня перед боем проводится в приготовлениях к предстоящему сражению. Около гуады каждого крупного начальника кипит работа: выдаются запасные тюки с патронами, взамен утерянных, или израсходованных в дороге, распределяются заручные винтовки между габарами и слугами, почему-либо не получившими их раньше, делается наряд людей для вьючки и охраны вьючных животных во время боя и т. п. В каждой сотне тоже проявляется усиленная деятельность: там распечатываются патронные хранилища (тюки) и пополняются патронташи нижних чинов и т. п.

В самый день боя палатки не убираются, и лагерь остается на старом месте. Все лица, не принимающие участия в бою: обозные, священники, слуги, не имеющие оружия, вся масса женщин и детей, все это остается в лагере; им поручается охрана имущества и вьючных животных. Выходят в сражение все без исключения солдаты и имеющие какое бы ни было оружие слуги, габары и гындебели, а также фаны.

Выступлению, как и всегда, предшествует бой в нагариты,после чего вся масса войска трогается одновременно, или почти одновременно, но уже не стремится, как поток по своему руслу, по одной дороге, а подобно разлившейся реке, катится вперед [140] всем своим обширным фронтом. Все части движутся прямо перед собой, приблизительно по тому направлению, в котором был указан аваджем неприятель, причем пять главных груп (геби, гымбар, кань, гра, джерба) стараются сохранить свои взаимные положения, насколько это позволяет пересеченная в большей части случаев местность, отсутствие прочной связи и общего руководительства и всякие случайности, какие только могут встретиться на пути густой массы людей, двигающихся по необследованной местности без карт и компасов, совершенно на авось. Таким образом, при наступлении абиссинское войско сохраняет в общем тот же порядок, который оно имело на отдыхе.

Но в частности, в каждой из главных и второстепенных групп, происходят изменения, соответствующие нашим перестроениям из резервного или походного порядка в боевой.

Только у абиссинцев это происходит без приказаний и команд, само собою, по обычаям, выработанным практикой войны. Не слышно ни приказаний, ни командных криков, не видно летающих взад и вперед ординарцев, но глубокие колоны и густые кучи людей мало-помалу сами собой раздаются по фронту, суживаются в глубину и продолжают двигаться в этом виде, стараясь поддерживать возможную связь между собою. Каждый начальник зенда (полковой командир) является средоточием своих людей и служит направляющей точкой их движения. Вокруг него группируется наибольшая масса воинов; это центр. Остальные располагаются направо и налево, причем толпа редеет постепенно от центра к флангам. Отсталые быстро догоняют свой зонд, каждый стремится быть впереди? чтобы первому стяжать славу убийцы врага, поэтому строй все раздается в ширину, утончаясь в глубину. Всадники по большей части выдвигаются на фланги. Люди обыкновенно держатся своих пятидесятников, но, потеряв почему-либо свою пятидесятню, не смущаются этим обстоятельством и, не теряя времени на поиски, присоединяются к ближайшим группам.

Таким образом, образуется боевой строй полка, составленный из небольших ячеек-пятидесятен, нередко перемешанных между собою. Боевой порядок каждой из известных нам главных групп состоит из боевых строев полков, следующих без определенной системы одни за другими. Что же касается до боевого порядка какого бы то ни было значительного отряда, то он, как мы уже видели, является совокупностью боевых порядков пяти главных групп. [141]

В отрядах незначительной силы, где нет разделения напять групп, боевой порядок гораздо проще: строи полков сливаются в один общий строй более густой в середине, реже к флангам, всегда несколько выдающимся вперед. Де-Ривуар следующим образом характеризует этот строй.

«Мы перестроились в боевой порядок. Он неизменен в Абиссинии: обширный полукруг с кавалерией на обоих флангах, подвигался в виде клешней скорпиона. Я занимал левый фланг... Порядок дела мог быть предрешен заранее, потому что то, что происходило у нас, точно также происходило и у неприятеля: та же диспозиция, те же подготовительные действия. Традиция неизменна в этих случаях» (Речь идет о междоусобной войне.).

Этот охват неприятеля с обоих флангов является типичным тактическим приемом абиссинцев, почти всегда легко выполнимым, так как в огромном большинстве случаев сыны Эфиопии имеют значительный численный перевес над врагом, будь то племена негров и арабов, или экспедиционные отряды европейских войск.

Закрытая пересеченная местность весьма способствует успеху охватывающих движений, и часто неприятель бывал поражен неожиданной и стремительной атакой с которого нибудь из своих флангов, в момент, когда он всего менее ожидал подобной случайности.

Так было, например, в адуанском сражении, где бригада генерала Аримонди, а вместе с ней и весь отряд Баратьери очутились в крайне критическом положении, вследствие неожиданного быстрого обхода обоих флангов силами шоанцев, последствием чего была потеря стратегического и тактического ключа позиции.

С момента вступления частей в сферу действительного ружейного огня, связь между ними и их начальниками прерывается, в они совершенно выходят из рук этих последних. Отсутствие какого либо определенного строя и правильной организации сказывается в полной мере. Если начальник и будет в состоянии отдать своей части приказание, то исполнить его нет уже никакой возможности.

Почуявшие дыхание боя, руководимые инстинктивным искуством примитивного воина, солдаты уже рассыпались [142] бесконечными нестройными цепями, прячась за камни, за деревья, за малейшие неровности почвы, переползая от одного закрытия к другому, перебегая по личному усмотрению одинаково как вперед, так и назад, собираясь в значительные толпы и снова рассеиваясь по гребням холмов, но рытвинам и канавам. Всякий действует за свой страх, всякий принаравливается, как ему удобнее и лучше. Сам негус, кажется, не заставил бы сделать теперь солдата то, что этот последний считает ненужным. Единственно, чего он еще старается держаться — это своей пятидесяти, остальное же не существует для него. При таких условиях, конечно, управление частями в бою является делом совершенно немыслимым, и с момента первых выстрелов до самого окончания боя они по необходимости предоставляются самим себе. Раз часть ввязалась в дело, невозможно ни вернуть ее обратно, ни переменить ее направление, ни заставить остановиться.

Абиссинские солдаты, с которыми мне приходилось разговаривать о военных делах, все без исключения рассказывали мне, что, раз завидев неприятеля и попав под его выстрелы, они уже не обращают внимания на начальников, вокруг которых неизменно остается только толпа личных ашкеров, и действуют так, как сами находят лучшим. Дело начальника только во время подать единственную в абиссинском войске команду: «белау» (валяй, действуй), после чего все его подчиненные поступают исключительно в зависимости от их собственной воли и соображений. Главный импульс, руководящий ими при наступлении, это желание добраться так или иначе до неприятеля, чтобы кинуться в рукопашную и истребить его. Понятно, что если враг упорен, то это удается далеко не сразу, и наступление встречает массу препятствий, сильно задерживающих его. Тогда воины рассыпаются за естественными закрытиями и иногда подолгу лежат за ними, развивая большую силу огня, но все это опять таки без приказания начальства, по собственной инициативе.

Найдя момент удобным, несколько человек подымаются, бегут вперед, к ним присоединяются другие и справа, и слева, и вот уже целая огромная толпа пеших и конных с неистовыми подбодряющими криками несется по открытому месту с необычайной, незнакомой нашим войскам быстротой до следующего ряда закрытий, где снова рассыпается и начинает [143] пальбу. Иногда подобная толпа тает под неприятельским огнем, иногда не выдерживает его силы и бросается назад, но, не лишенная известной доли упорства, останавливается в подходящем месте и, выбрав новый благоприятный момент, снова переходит в свое стихийное наступление.

Таким образом, люди боевой части сражаются без какого-либо руководства и управления свыше, собираясь в случайные групы, никем не предводимые и действующие в зависимости от обстоятельств то активно, то пасивно.

Но сказав слово: «боевая часть», я боюсь, что вызвал в читателе неправильное представление об абиссинском порядке для боя, так как всякая боевая часть предполагает резерв за собою. Резерва, в том смысле как мы привыкли это понимать, у абиссинцев в бою нет. Конечно, при большой численности наступающих войск, не все части одновременно вступают в дело. Головные части «геби» зачастую подходят к полю сражения лишь через несколько часов после завязки дела «гымбаром». Поэтому, несшие на себе тяжесть боя передние войска, могут рассчитывать до известной степени на поддержку задних, но лишь до того момента, как эти последние подойдут к месту боя, потому что вслед за сим они немедленно ввязываются в дело и сливаются полностью с дерущимися уже частями. Таким образом, все наличные части, по мере их подхода к полю сражения, немедленно же расходуются, и настоящего резерва, то есть такой силы, которая оставалась бы нетронутой и могла бы быть брошена в критический момент в наиболее угрожаемый пункт, поддержать решительную атаку и т. п., в руках у главнокомандующего не имеется.

Эти две особенности абиссинского наступательного боя, т. е. полное ускользание частей из рук начальников и отсутствия резерва, ставят главнокомандующего в невозможность руководить боем согласно с выясняющейся обстановкой и делают его простым зрителем того, что перед ним происходит. Только в некоторых случаях ему удается получить в свое распоряжение свежие части, подошедшие к полю сражения, но еще не вошедшие в сферу огня. Так напр., при Адуе, где наибольшая тяжесть боя легла на войска раса Маконена, Менелик, с большим вниманием следивший за боем, направил ему на подмогу последовательно подходившие от лагеря отряды деджазмача Чача, деджазмача Баши и деджазмача Убие. Но такие случаи [144] требуют известного стечения благоприятных обстоятельств (чтобы бой не достиг полного развития, чтобы численность войск была весьма значительна и т. д.), а по тому самому бывают весьма редки. Большею же частью повлиять так или иначе на ход боя бывает не в силах главнокомандующего, а потому ему ничего более не остается, как предоставить все воле Божией и спокойно ждать того или иного результата.

Чем дальше подвигается бой, тем смелей и настойчивей становятся абиссинские воины, и к заключительному фазису его атаке они представляют почти несокрушимую силу. Можно с уверенностью сказать, что если они не повернули раньше, если враг допустил их подойти на близкую дистанцию, позволяющую кинуться в рукопашный бой, то остановить их в этот психологический момент вряд ли уже возможно. Со всех сторон, с фронта, с флангов, появляются бесчисленные, образовавшиеся вышеуказанным способом, толпы воинов, доведенных сильным подъемом нервов до исступленного состояния. Из-за каждого холма, со дна каждой ложбины, рытвины, устремляются густые волны людей на пораженного стремительностью атаки неприятеля. На потери уже не обращается внимания, раненых, убитых никто уже не видит. Конные и пешие перемешались в одном неудержимом потоке и со страшным ревом несутся вперед, в тумане исступления. Всякий действует сам за себя, но у всех одна цель: скорей добраться до врагов, скорей убить хоть одного из них. С пеной у рта, с налитыми кровью глазами, выкрикивают они бессвязные слова, вылетающие хриплым визгом из сухого воспаленного горла: «Я убийца! Я убийца людей!.. я всегда убивал! и копьем! и мечем! и ружьем! Я слуга лошади негуса! Я ее ашкер! Я разбойник! Я Аргау!» И этот боевой бред взвинчивает нервы до последней крайности и делает абиссинца неспособным вернуться назад, раз он уже бросился в атаку. Никакие потери, никакой огонь не могут остановить этих бешеных толп. Уже ружья закинуты за плечи, в воздухе мелькают серпообразные «гурадие» и прямые «сейфы»; как ураган налетают волны атакующих и буквально сметают все. что стоит на их пути.

Рассказы очевидцев не оставляют ни малейшего сомнения в том, что раз неприятелю не удалось отбить абиссинские части в период их наступления, вряд ли это удастся после их перехода в атаку. «Из за каждого куста, из за каждого большого [145] камня (рассказывали итальянские солдаты, взятые в плен под Адуей) как демоны выростали абиссинские воины и нестройными толпами, с диким воинственным воем бросались в атаку, совершенно не обращая внимания на ужасный картечный и ружейный огонь. «Тамарра! тамарра!» — кричали абиссинцы (сдавайся! сдавайся!), и вслед затем началась битва человека против человека, ужасающая, неописуемая свалка, работа сабель, ножей, копей, револьверов, штыков и прикладов...

Последнюю попытку сделал Альбертоне с остатками своих батальонов; поддержанный своими скорострельными батареями, он двинул резерв, бросившийся с короткого расстояния в штыки; все напрасно: как бы уносимые страшным потоком, бросились остатки альбертоновской бригады назад в отчаянном бегстве» (Эпизод из адуанского сражения.).

Та же картина при Амба-Аладжи: «ни отчаянная контр-атака резерва, ни картечный огонь орудий не могут сдержать абиссинцев в их стремительной атаке. Через кучи своих убитых и раненых они с необычайной смелостью бегут вперед и неудержимо обрушиваются на ряды обороняющихся».

Переходя к общей характеристике боя, ведомого абиссинскими войсками, нам прежде всего придется отметить, что это бой, так сказать, природный, первобытный, в котором искуство сводится к личному опыту каждого бойца, руководимого двумя примитивными импульсами: инстинктом самосохранения и желанием убить врага. Где начинает звучать голос этих двух побуждений, там стихает голос начальников, и, как мы видели, руководство этих последних является совершенно невозможным делом, раз абиссинский солдат увидел врага и услышал свист его пуль.

Эта невозможность для начальников принимать участие в бою иначе как в качестве простого зрителя или воина, обусловливает отсутствие общего руководящего плана, следовательно, и единства действий и лишает бой, ведомый абиссинскими войсками надлежащей гибкости, вводя в него в то же время в огромной дозе так называемый элемент случайностей. В самом деле, абиссинская армия во время боя все время как бы висит на воздухе. Такой силы, на которую она могла бы опереться в трудную минуту, в тылу у нее нет, а это, кроме того, [146] что лишает боевую часть сильной моральной поддержки, делает ее беспомощной против неожиданных сюрпризов со стороны неприятеля.

Отсутствие разведки и наблюдений за флангами во время боя дает предприимчивому противнику полную возможность к успешным обходам. Если к этому прибавить огромную впечатлительность абиссинских масс, их способность легко поддаваться панике, то мы поймем, какой опасности подвергается абиссинское войско во время боя, так как всякая даже незначительная случайность, всякая частичная неудача может легко разрастись до размеров катастрофы и повести к полному разгрому.

Денис де Ривуар рассказывает, как ловким маневром на одном из флангов, он заставил бежать весь отряд (довольно значительный) деджазмача Габро-Георгиса. Он командовал левым флангом войск деджазмача Хайле и, видя, что при рутинном способе боя успех легко может оказаться на стороне более многочисленного неприятеля, придумал следующую вещь. Выслав всех бывших у него в распоряжении копейщиков вперед, он приказал им атаковать врага, но не ввязываться с ним в серьезный бой, а начать отступать под его напором и затем прямо обратиться в бегство. Сам же с остальной частью своих солдат, вооруженных ружьями, занял позицию, позволявшую ему быть почти невидимым неприятелем.

«Все шло так, как я предполагал. В подходящий момент наши копейщики стали отступать, потом побежали. Разгоряченный неприятель бросился их преследовать, сначала плотной толпой, потом все более расстраиваясь. Когда, не видя моих стрелков, они подбежали близко, я открыл по ним адский огонь, явившийся для них полной неожиданностью» («Abyssinie et Mer Rouge».).

Растерявшийся враг ударился в бегство, и, так как к этому моменту боя все его силы уже были введены в дело, то подкрепить беглецов было нечем, и весьма быстро все войско Габро-Георгиса, охваченное паникой, бросилось в беспорядке назад, и сражение было выиграно одним удачным ударом.

И так бывает большею частью. Почти всегда исход боя решается одним ударом, и при этом уже с самого начала можно определить, предстоит ли успех, или неудача. Ибо насколько первая удача одушевляет дух абиссинца, делая его необычайно [147] сильным, настолько же неблагоприятный оборот дела с самого начала, заставляет его падать духом и отнимает охоту к сопротивлению.

При Адуе исход боя был решен первым же столкновением выдвинувшейся несообразно далеко вперед туземной бригады Альбертоне с войсками раса Маконена. Будь неожиданная атака этих последних отбита, абиссинцы никогда не могли бы с той же энергией повторить ее, и Баратьери, поддержав свой авангард, наверное вышел бы победителем из боя. Но первый успех настолько опьянил абиссинцев, что их не могли остановить уже ни град шрапнелей из скорострельных орудий главных сил, ни несмолкаемый огонь пехоты, ни контр-атаки в штыки, и, вслед за бежавшими остатками туземной бригады, они налетело на центр и прорвали его, в то время как остальная масса быстро и верно охватывала оба фланга итальянского расположения, что и решило окончательно участь сражения.

При Коатите картина совершенно меняется.

«Лагерь неприятеля был обстрелян гранатами и шрапнелями совершенно неожиданно, вследствие чего возникла паника. Вскоре однако он собрался и порывисто двинулся вперед, одновременно стараясь обойти итальянский левый фланг значительными силами. Эта старая абиссинская тактика, была, однако, скоро парализована: левый фланг был загнут назад и подкреплен. Правый фланг итальянцев, поддержанный действительным артилерийским огнем, отбросил неприятеля назад. Абиссинцы пробовали различные обходы и охваты, сопровождая их сильнейшим, но мало действительным огнем, но всюду были с большими потерями отброшены итальянцами. Также не удалась очень энергично веденная в начале атака на кладбище близ Коатита... На следующий день, около полудня, неприятель предпринял общее наступление на Коатит, но вскоре был отбит артилерийским огнем» («Die Kampfe der Italiener in Afrika».).

Из приведенных примеров мы видим, что абиссинское войско в большой степени подвержено влиянию первых моментов боя, которые почти всегда являются решающими.

Стойкости в беде, пассивного упорства в этом войске нет, но оно одарено порывом и увлечением. Потому и бой, [148] ведомый им, есть бой порывов, стремлений и увлечений, а не упорной и стойкой работы.

Из только что перечисленных свойств не трудно будет сделать тот вывод, что оборонительный бой не в духе абиссинцев, так как он требует именно тех качеств, которых им не достает. И на самом деле мы видим, что эфиопские войска почти никогда не ведут его, стремясь всегда заменить оборону наступлением, в каких бы невыгодных условиях оно ни совершалось. Упорно защищать выгодную позицию против сильного наступающего врага абиссинцы не любят: скорей они пойдут навстречу ему, хотя это и будет клониться к явной их выгоде. Даже укрепленные места, представляющие все выгоды для обороняющегося, пренебрегаются ими. Так, крепость Магдала, в которой заперся негус Феодор при приближении войск лорда Непира, представляла собою прекрасно расположенный, в смысле выгод обороны, пункт, притом довольно хорошо укрепленный. Но несмотря на это обстоятельство и на силы, значительно уступавшие неприятельским, абиссинцы вышли 12-гоапреля 1868 года из крепости и атаковали подходивших англичан, причем без особого труда были рассеяны огнем этих последних. Между тем, оставшись в стенах крепости, они были бы в состоянии долго сопротивляться осаждающим и нанести им весьма чувствительные потери.

Нанося зачастую весьма значительные поражения неприятелю, абиссинцы редко умеют использовать победу и докончить поражение неутомимым преследованием. Опрокинув врага, прогнав его с поля сражения, убив у него достаточно народу, абиссинец решает, что он сделал свое дело и, не думая о будущем, спешит всецело насладиться настоящим своим торжеством. Преследование продолжается обыкновенно до тех пор, пока не будет захвачен обоз или лагерь неприятеля, а затем этого последнего оставляют в покое, и начинается самый откровенный грабеж, после которого следует заслуженный отдых. О том, чтобы, не соблазняясь добычей, неотступно гнать неприятеля до полного его изнеможения и расстройства, не может быть и речи. Опьяненные победой и видом крови, разгоряченные хаотической атакой, воины еще не чувствуют связи со своими начальниками, из под контроля которых они вышли в самом начале боя, и приказание идти дальше было бы гласом вопиющего в пустыне. Да и сами начальники, имеющие лишь [149] примитивные понятия о военном искусстве, не видят необходимости добивать противника, раз он уже опрокинут и в данный момент с его стороны не угрожает опасности. Они предпочитают немедленно же отдохнуть и воспользоваться, не откладывая в долгий ящик, плодами победы.

«Я рассчитывал, пишет Denis de Ryvoir, что без всякого замедления мы бросимся по следам разбитого неприятеля, чтобы захватить Адую, незащищенную столицу Гобассье. Но велика была моя ошибка. После того, как каждый пограбил и поворовал в волю, никто уже ни о чем больше не думал, как только о еде, питье и веселье. Запасы Габро-Георгиса перешли из его лагеря в наш, вот и все. Человеческие трофеи, отрезанные головы, захваченное оружие, — все это было выставлено на показ, затем начались песни и пляска».

Можно сказать с большой вероятностью, что если бы после адуанской битвы Менелик преследовал неотступно остатки итальянской армии на более или менее далеком расстоянии, то результаты победы оказались бы несравненно более полны и продолжительны. Но он не мог этого сделать, вследствие того, что в расстроенном и жаждущем отдыха войске никому и в голову не приходила мысль о целесообразности этого движения; да вряд ли и сам Менелик ясно сознавал ее.

Можно было бы привести еще много примеров того, как, одержав решительную победу на поле сражения, абиссинцы не преследовали разбитого неприятеля более нежели на протяжении нескольких верст и таким образом позволяли ему в скором времени оправиться и вновь собраться с силами.

Если порядки, существующие в абиссинских войсках, невыгодно влияют на последствия даже несомненно удачного дела, то каково же должно быть их действие при неудаче? И действительно мы видим, что, даже при частичной неудаче, сражение часто обращается в катастрофу. Отступление, совершаемое в порядке, с прикрывающими его частями пехоты и артилерии, для абиссинцев невозможно, так как такое отступление, как мы знаем, требует крепкой организации, дисциплины и знания начальниками обстановки. Поэтому всякое отступление с поля сражения обращается для абиссинцев непременно в бегство. Тут яснее всего сказывается эта порывистость, о которой я говорил раньше, при перечислении свойств боя; середины нет, есть только крайности: или полная победа, или бесповоротное поражение, или [150] доведенная до конца атака со страшной резней неприятеля, или такое бегство, после которого невозможно уже собрать охваченные паникой войска.

Итак, вот еще одно свойство абиссинских войск: они неспособны при неудаче совершать отступления, которые позволили бы им с честью выйти из критического положения и избежать катастрофы.

Приведем тому примеры. После битвы при Коатите, неудачной для абиссинцев, рас Манагаша решил отойти на Сенафе. Несмотря на то, что итальянцы не решились преследовать его войска, эти последние отступали в полном беспорядке и за ночь рассеялись почти на половину. Узнав от перебежчиков о безостановочном отступлении Манагаши, Баратьери двинулся вперед на его преследование и к вечеру следующего дня увидел лагерь расположившегося на отдых неприятеля в долине между Терика и Сенафе. Немедленно итальянцы обстреляли его из четырех скорострельных орудий гранатами. После первых же выстрелов, рассказывает очевидец, в абиссинском лагере произошло невообразимое смятение, все в беспорядке бросились вон из него. Наступившая ночь остановила преследование. Высланная кавалерия донесла, что лагерь совершенно очищен неприятелем, причем оставлено много вещей и кое-какое продовольствие. В палатке Манагаши была найдена его кореспонденция и золотые часы. Рас Манагаша бежал на Адимелес, куда прибыл всего с двумя-тремя сотнями приверженцев. Все его войско (около 19,000) окончательно рассеялось.

Подобные вещи случались при каждой неудаче. Поход гразмача Банти в Огаден, несчастная борьба негуса Теклехайманота с Менеликом, неоднократные восстания Манагаши, все это подтверждает высказанное нами выше положение, что абиссинские войска неспособны при неудаче совершить отступление в порядке.

Бывали примеры, что даже отступление без боя превращалось в бегство. Так, например, отходил негус Иоанн от Годофеласи в 1888 г., не решившийся после двухнедельных колебаний атаковать итальянскую армию генерала С. Марциано. «С воздушного шара, который поднят был на позиции итальянцев, заметили отступление абиссинцев. Оно было произведено очень быстро и даже беспорядочно...» (Die Kampfe der Italiener in Afrika.). [151]

Нам остается сказать два слова о действии абиссинской артилерии в бою. Из описания этого рода оружия мы уже можем вывести заключение, что действие это очень ограничено, и результаты его далеки от тех, которые требуются вообще от современной артилерии. Действительно, плохо организованная, недостаточно обученная, совершенно не практиковавшаяся в мирное время, она не может нанести большого вреда неприятелю. Правильный выбор целей, методический обстрел неприятельских позиций, подготовка атаки и содействие наступлению пехоты — все это недоступно абиссинской артилерии. Она ограничивается случайными частными целями, и действия ее не согласованы. Она не соединена в крупные единицы, а у каждого начальника имеется по несколько орудий, часто самых разнообразных. В походе, как мы видели, артилерия везется вместе с обозом. Но перед сближением с неприятелем, она вывозится вперед, причем как вьюки, так и войска должны давать ей дорогу, как бы узка эта последняя ни была.

В бою орудия занимают подходящую позицию (зачастую весьма плохо выбранную), снимаются с вьюков и затем уже остаются на одном месте в течение всего времени боя, стараясь весьма экономно расходовать снаряды, ибо абиссинский комплект весьма ограничен, а тыловых артилерийских запасов нет. Стреляют, как Бог послал, преимущественно по крупным целям, иногда впрочем выцеливая и отдельные небольшие групы войск. Неприятельская артилерия не привлекает на себя огонь абиссинских орудий. Подвоз и питание патронами не организованы.

К. Арнольди.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Военные очерки Абиссинии // Военный сборник, № 12. 1907