-

ПУТЕШЕСТВИЕ Б АБИССИНИЮ. С тех пор, как между Индиею и Европою учрежден новый путь, и как Англичане заняли Аден, вниманию Европейцев открылось новое поле наблюдательности, именно прибрежные страны Чермного Моря, которых не посещал еще ни один Европеец с ученою целию. Правда, туда проникали несколько миссионеров; но исключительно занятые своим благочестивым делом, они не думали об ученых исследованиях страны. Лет семь или восемь, множество путешественников отправилось в эти страны, с намерением — собрать необходимые сведения для науки, политики и торговли. В этом отношении, Абиссинии, кажется, посчастливилось больше других земель. Первые отправились туда, господа Конб (Combes) и Тамизье, за ними последовал Роше д’Эрикур (Rochet d’Hericourt); после него явилось там целое общество офицеров и натуралистов, между которыми следует упомянуть о Ганри Пти (Henri Petit); потом братья д’Аббади; и наконец, снова господа Конб и Роше д’Эрикур, один в 1839, другой в 1841 году; они еще не возвратились из своего второго путешествия. О первом путешествии Р. Роше мы дали уже нашим читателям отчет во второй книжке Сына Отечества 1842 года. [2]

Наука приобрела уже порядочный запас сведений об Абиссинии; можно думать, в скором времени торговли и политика найдут там также свои выгоды. Расположенная при Баб-ел-мандебском Проливе, на торговой дорог между Европою и Азиею, населенная многочисленным, смышленным, отважным и промышленным народом, без всяких предрассудков к иностранцам, богатая произведениями удивительно плодоносной земли, — Абиссиния, кажется, предназначена играть очень важную роль в политическом и торговом отношениях. В этом случае представляется одно только, к несчастию, довольно значительное. препятствие: плоская возвышенность Абиссинии со всех сторон, и особенно со стороны моря, единственного пункта, через который Европа может иметь сношение с нею, окружена песчаными пустынями, где рыскают наездничьи шапки Арабов, и, по обыкновению, ведут постоянную вражду с торговлею и путешественниками. Впрочем, это препятствие не непреодолимо; если с одной стороны, абиссинские владетели поймут выгоды сношении с Европой, а с другой, Европа постарается открыть дорогу во внутренность этой богатой страны, то можно ожидать, что и без больших усилий, установится свободное и верное между ними сообщение. Для этой-то именно цели англо-индийская компания, в прошлом году, отправила тридцать человек под начальством капитана Гариса. Еще неизвестны последствия английской экспедиции; но судя по отзывам индийских или английских журналов надо полагать, что она не удалась. Впрочем Гарис еще не оставил Абиссинии.

До сих пор Европейцам известны, кажется, только две дороги в Абиссинию: одна идет на север от Массауа или Мушава, по Чермному Морю, и приводит в королевство Тигре, другая тянется из Туджурры, по африканскому берегу, насупротив Адена, до королевства Шоа. Первая принадлежит Мегмету-Али, который в Массауа учредил таможню; второю добивается овладеть Англия, покупая, по своему обыкновению, права владычества у арабских племен. [3]

Господин Антуан д’Аббади, отличный натуралист, который с своим братом давно уже живет в Абиссинии, в одном письме описывает Туджурру и племена, обитающие между Чермным Морем и Абиссиниею. Думаем, что любопытно будет познакомиться нашим читателям с теми африканскими племенами, с которыми входит в сношения образованная Европа.

«Омокуллу, близ Мушавы на Чермном Море,

27 Декабря 1841 года.

Туджурра лежит на африканском берегу, на юго-западе Баб-ель-мандебского пролива, под одиннадцатым градусом, сорок шестою минутою Северной широты. Туджуррский залив очень глубок, но не означен на нынешних картах, — на нем находится маленький пустынный островок Меша, на котором Англичане водрузили свое знамя. Земли соседнего берега представляют следы волканического образования; вероятно, в отдаленную эпоху, потому что в окрестностях нынче нет ни одного действующего волкана. Местами разбросаны по берегу самые свежие песчаные насыпи; останавливая течение потоков, они способствовали к образованию небольших долин из наносной земли, в нижних слоях которых хранится дождевая вода и доставляет жителям этих безводных стран величайшее благодеяние неба. Туджурра построена на одной из таких долин и раскидывается вдоль берега, на триста сорок метров. Глубина долины от девяноста до ста метров. С восточной и скверной стороны Туджурра граничит с низменными холмами; с засадной виднеется ложе ручья, неглубокий колодец с серною водою, наконец несколько пальм, которые придают столько поэзии пейзажам. В деревне пять мечетей и от ста восьмидесяти до двухсот хижин на тысячу душ народонаселения, которое впрочем иногда увеличивается целою третью, если приходит большой караван. Хижины с тонкой, соломенной крышею, построены из сплоченных бревен, и на вид довольно крепки; но как жители употребляют на постройку только валежник, согнивший на земле, то не редко встречаются домы [4] полуразвалившиеся и даже совсем разрушенные господствующими ветрами. Ветры почти всегда дуют по направлению залива; зимою, восточные ветры навевают с индейского океана приятную прохладу; — напротив, летом бывает западный ветер, который часто превращается в разрушительный симун или самум. Порт или лучше рейд, по крутизне берега, не слишком удобен для больших судов. Нас уверяли, что скалистые отмели не позволяют стать на якорь перед Туджуррой больше пяти или шести бриков, в одно время.

«Туджурра ведет торговлю с одной Абиссиниею, и преимущественно торгует невольниками. С двадцать седьмого Января по тридцатое Марта, по нашему счету, перепродано около шести сот детей, большею частиею молодых девушек. Судя по этому, можно полагать, что в год Туджурра перепродаст около двух тысяч пятисот голов, говоря языком варваров, торгующих людьми. Много невольников вывозят из Волло: но большею частиею их покупают и похищают в Шава или Шоа. В Шоа живут христиане, но обольщенные барышами допускают этот ненавистный торг. Мы часто разговаривали с несчастными детьми-невольниками, которых неизвестная будущность повергла в глубокую печаль. Они принадлежали или к умному и смышленому поколению Галласов (Gallas); или к племени Гуражев, которые своими прекрасными глазами и светлым цветом кожи напоминают уроженцев Андалузии; наконец в числе невольников были и абиссинские христиане: по неловкости и по привязанности к родине, их продают по дешевой цене. Дитя от одиннадцати до тринадцати лет, в Шоа стоит от ста до ста двадцати пяти франков; в Туджурре двести, в Бербере или Мохе двести пятьдесят; в Сур или Маскате триста семьдесят, в Бассоре более четырехсот франков. В Туджурре торговые статьи составляют белые бумажные полотна, оловянные и цинковые слитки, из которых Эфиопляне выделывают украшения для своих жен, и наконец соль. Караваны обыкновенно приходят однажды в месяц; и так как их приход неизвестен, то в Туджурре вы не [5] заметите той живой деятельности, какою одушевляются другие торговые порты. Жители этой деревни отличаются мрачною физиономией: мужчины большую часть времени проводят в мелочных мусульманских обрядах. Во время нашего продолжительного путешествия, мы никогда не встречали таких фанатиков-мусульман; даже женщины разучивают и поют стихи из корана. Нездоровая и однообразная пища еще больше, может быть, развивает мрачный характер жителей. Мясо они считают негодною пищею и едят его мало, а больше употребляют дурра (sovghum gulgave) и красный рис; огородные овощи и плоды всякого рода им почти неизвестны; но во всякое время найдете у них хорошее молоко, без которого невозможно было бы там и жить. Для приправы безвкусной пищи, все почти женщины и даже многие мужчины употребляют барду, что-то в роде белой, жирной земли, хотя все знают, что она расстроивает и самое крепкое сложение. Это странное обыкновение существует не в одной Туджурре, но в южной Аравии, в Гояме, в Абиссинии и у негров, живущих на гвинейском берегу. Есть другое обыкновение, которое еще страннее на взгляд наших физиологов: есть совершенно сырую дурра. Думают, что от этой пищи здоровеют дети. Не станем указывать, сколько раждается болезней от такого образа жизни, заметим только, что не смотря на жаркий климат и постоянное употребление молока, чахотка в легких — самая обыкновенная болезнь во всей этой стране.

«Европеец, путешествуя по чужим землям, обыкновенно обращает большое внимание на земледелие и мануфактуры. Для очищения совести, и мы скажем, что в Туджурре много глиняной посуды, был когда-то один ткач, но за неимением работы оставил деревню, наконец еще и теперь живут три или четыре кузнеца; они выделывают кинжалы и оправляют мягким железом концы копьев; по общему предрассудку, в южной Аравии и во всей Ефиопии, на кузнецов смотрят, как на колдунов и людей вредных, с которыми нельзя иметь сообщения. Что касается до земледелия, то его не [6] существует ни около моря, ни во внутренности страны до границ Авсы, на расстоянии шести дневного пути. Авса, цветущий город, еще не был посещен ни одним Европейцем. Здесь Авах разлился на восемь устьев и сливается в большое озеро; каждогодние разливы этой реки, как и разливы Нила, своею тинистою водою удобряют землю и делают ее годною для произрастений. Поля здесь измеряются квадратами, девяносто метров в каждую сторону; это почти тоже, что наш Французский гектар. Проворный работник с двумя быками, в день может вспахать два таких квадрата; впрочем, надо думать, что они не пашут так глубоко, как у нас, даже не делают непрерывных борозд. Деревянный плуг без сошника, как плуг египетский, наклоняется во все стороны и вспахивает только поверхность поля. Гектар пахатной земли продается за одного невольника, или за верблюда, или за пять коров, или за сто девяносто два локтя простого полотна; а на деньги за двенадцать австрийских талеров, или шестьдесят три франка. Если земля отдается в аренду, то арендатор получает от хозяина рабочий скот, и берет треть сжатого хлеба для корму, а остальные две трети делит поровну с хозяином. Поля огораживаются тонким плетнем из тростника, который не боится засухи и занимает мало места. Засевают их дуррою, бобами и табаком, лучшей доброты. Белый хлеб сеют перед наступлением периодических дождей, что соответствует нашим летним месяцам. Вольнонаемным работникам платится хлебом. По смерти отца, дети делят только хлеб, если наследство так не велико, что нечего и делить. Как у большой части мусульман, на дочерей идет половина имения, назначенного сыновьям, и старший сын не получает особенной дачи. Земли Авсы составляют собственность Уснов и Мудэйтов; впрочем часто грабят их кочующие племена, принадлежащие к тем же двум многочисленным поколениям.

«В Туджурре собираются иногда, при блеске луны, молодые люди для гимнастических игр. Одна игра называется диг. Это обыкновенная борьба. Другая игра, [7] которая требует всей жизни и ловкости, игра в мяч; она со всем непохожа на первую. При этом случаи ставка бывает коза или баран, а иногда и мул. На свадебном пиру играющие делятся на две партии, на мужнюю и женнину. Если проигрывает муж, он должен дать играющим известное количество молока. Никогда Баск или Наваррец не выказывал в своих играх такой безумной горячности, как туджуррские борцы, которые кричат во все горло, бегают, бросаются во все стороны, ломают руки и ноги, и иногда даже убивают своего противника, чтобы только выхватить у него мяч; но за кровь, пролитую в этой игре, обычаи не позволяет мстить.

«После игр, внимание чужестранца естественно привлекают свадебные обряды, в которых, не смотря на владычество мусульманского закона, сохранились еще некоторые древние обыкновения. Не спрашивая согласия у девушки, ведут переговоры с ее родителями, и эти сделки тянутся иногда целые годы. Если уладится дело, жених дает тестю двух верблюдов, самца и самку; а теще дарит две корзинки рису и одну хлеба, красный платок, синего суратского полотна и другие безделки. Если жених и невеста принадлежат к разным поколениям, то невестино колено, в полном собрании, торжественно сдает ее колену жениха. По этому случаю справляют праздник, делают пир из коз и фиников. Окончив первоначальные церемонии, жених и невеста отправляются к кади, и потом торжественно обходят всю деревню; их сопровождают друзья и подруги, и выплясывают самый грубый танец, впрочем строго соблюдают такт, который выбивают на маленьком барабане. Брачный шалаш строится нарочно, вне деревни; жена входит к него первая, за нею следует муж, перескочив через черную козу, которую и убивают в ту же минуту. Но самая любопытная вещь в свадебных обрядах — плеть, которую муж важно носит на левом плече; на одном конце плети висит опахало и зубная щеточка; на другом отвратительный кожаный ремень, которым муж щедро угощает свою жену в первые ночи, чтобы научить, как говорят, послушанию, главной обязанности жены В продолжение [8] сорока дней, муж не может являться невооруженный супружеской плетью. Кроме законных детей, бывают иногда приемыши, которых, по обряду усыновления, называют детьми колена. Кто хочет приобресть себе отца, тот, без всяких предварительных объяснении, прикасается к колену любого мужчины; и это простое действие соединяет их крепким родственным союзом. Достаточно даже прикоснуться к какому-нибудь месту между большим пальцем ноги и коленом, или между локтем и кистью, с словами: мой отец, чтобы получить права усыновления. Здесь, как и в Абиссинии и у Галласов, приемыш не может жениться ни на вдове, ни на дочери избранного отца, и, после его смерти, при разделе наследства, пользуется правами законных детей.

«На вопрос, какая форма правления у этого полуварварского народа, наша цивилизация готова бы с презрением ответить, что то грубый деспотизм, или некоторого рода избирательное правление, где большинство голосов решается оружием. Но на деле совсем не так. Управление Туджурры образует довольно сложную машину, изобретение которой, кажется, восходит к отдаленной древности и заставляет предполагать, что предки этих колен стояли гораздо выше своих потомков. Их предания о первоначальном расселении народов из Аравии, согласны с сказанием Моисея. Их предки, говорят они, вышли из Елина и поселившись в Буресском Округе, заняли земли от Гарены до Адулисского Залива. Они называю себя Афарами, что на их языке означает Номада, как Бедави у Арабов. Вскоре после того, какой-то герой, которого имени мы не запомним, но который мог бы назваться афарским геркулесом, рассек баб-ель-мандебские горы, пропустил между ними горькие воды океана, и навсегда разлучил переселенцев-Афаров от их аравийских братьев. Афары расселились в новом отечестве и заняли пространство между Адулисским Заливом — плоскою возвышенностью Абиссинии и Туджуррским Заливом. Вблизи последнего залива, в одно утро, они заметили какого-то человека, который сидел на дереве, и так как он не хотел сказать своего имени, то они называли его [9] Гадал-Магейс, то есть, проводивший ночь на дереве. Сын его Али, по своему вздорному характеру, получил прозвание Ада’, и передал свое имя Ада’ли не только тому колену, которого он был родоначальником, и которое еще теперь существует, но в позднейшее время, одной могущественной империи, распространившемся в XVI век от Магадохо, по Индейскому Океану, до Сеннаара. Ада’ли в двух различных фамилиях учредил наследственного гражданского владетеля, который называется Ада’лум, или человек Али, хотя принимает иногда и пышное титло султана. Разделение исполнительной власти, напоминающее римских консулов, алиламы или наследственные друзья, похожие на латинских клиентов, иностранное имя Афара, однозвучное с латинским Afer, наконец несколько латинских слов, совершенно сохранившихся в афарском языке, приводят нас к размышлению об общем происхождении народов и живо напоминают нам те исторические открытия Нибура, которые с такою ревностию объяснял нам господин профессор Понселе, в парижском факультете прав. Как ни странно покажется, но мы нашли на берегах Чермного Моря, если смею сказать, трибы и курии древнего Рима.

«У Афаров нет родословного фанатизма, как у Зомалов (Szomali) и Арабов, у которых поколение париев, известное под именем Рами или Гутэйми, в таком презрении, что и самые зомальские кузнецы не хотят иметь с ними дела; но, по афарским постановлениям, не существует такого отверженного класса. У них, напротив, чужестранец или отпущенный раб, делаясь отцом фамилии, становится и родоначальником своего колена. Такие начала естественно должны были умножить число колен, и мы насчитали их больше ста, хотя наш счет еще не полон. Один из начальников колен называется идальту, или старшина по преимуществу; идальту значит то же, что у Арабов шейх. Он, как и у Арабов, имеет власть только в мирное время; войсками же Афаров управляет генерал независимый от идальту; это достоинство наследственное, равно как и все высшие должности у Афаров. Желая созвать [10] все колено, идальту должен сделать отношение об этом к адалуму, но такие собрания бывают только в важных случаях: по случаю чьей-нибудь смерти, войны и тому подобного. Таким образом трактат, заключенный между Англичанами и адалумом Туджурры, должен был решиться в собрании всего колена.

«Для решения текущих дел, по случаю каких нибудь споров, разбирательств, даже в тех случаях, когда пролита кровь, если только не последовало за тем смерти, собирается фема. Этим словом называется собрание всех жителей одних или близких лет, не разбирая к какому колену принадлежат они, и даже иностранцы ли они или туземцы. У Галласов также существует орема, известная под именем, значащим «друг» потому что все члены должны оказывать друг другу пособие. Один старшина колена Данкали вот что рассказывал нам об этом учреждении. «Фема есть учреждение человеческое, основанное одним арабским мудрецом для предотвращения несчастных случаев, происходящих от рассеяния колен. Например, в Ганфала у нас, есть и Данкали и Анкалы и Герто и Амоли и члены разных колен, которых идальту живут в главном местопребывании их колен, иногда слишком далеко отсюда. Фема составляется из людей, которые играли, росли и жили вместе; в нее допускаются даже колдуны, которые обработывают железо, с тем только условием, чтоб в феме занимать низшие должности, как-то: должности мясников, поваров и тому подобные».

«Должностные лица фемы — следующие: 1) Эбо; на нем лежит исполнительная власть: он один имеет прав созвать фему и заставить взяться за оружие для выполнения приговора, если обвиненный вздумает защищаться силою; 2) Абарад или первая духовная особа; его достоинство, от введения исламизма, ограничивается одним титлом; впрочем, он сохраняет еще самую высокую обязанность духовенства — примирение врагов. Абарар также утверждает мирные трактаты, которые заключаются между соперничествующими фемами, и, в качестве мирного судьи, председательствует на пирах фемы, которые [11] составляют существенную эпоху этого любопытного учреждения; 3). Третье лице фемы — макабанту или судья, которого в северном союзе называют дурабе эйту. Но самый важный чиновник в феме есть гэйс или юрисконсульт; его обязанность сохранять законы фемы, переходящие в устном предании. Когда достигнут совершенного возраста пятнадцать или двадцать юношей, гэйс образует новую фему и дает ей название; при чем не должен повторять одного и того же названия, бывшего у предков. Судья, по выражению Афара, голова фемы, эбо представляет руки, а юрисконсульт — душу. А так как невозможно всех Афаров собрать в одной феме, то весь народ разделяется на три главные союза. Первый простирается от Адулисского Залива до Эда (Ayd) включительно; второй до Авана, юго-запада Бэйлулского мыса, третий, оканчивается Заливом Туджуррским. Если Афар или чужестранец, поселившийся у них, навсегда переходит из одного союза в другой, то гэйс отыскивает новоприходящему соответствующую его летам фему и торжественно вводит его туда, потому что никто не может жить отдельно от союза. Суду фемы главным образом подлежат собственные ее члены; но если произойдет ссора между людьми, принадлежащими к разным фемам, то дело решается одним макабанту старшей фемы. Если кто, лишившись имения по судебным штрафам, не думает исправиться, то его исключают из фемы, и после того он не может быть принят ни в какую другую фему. Тогда, говорят Афары, он возвращается в свое колено, откуда уже не может быть изгнан, потому что колено есть божественное учреждение. Все должности фемы наследственны, то есть сын эбо, достигнув совершенного возраста, становится эбо фемы, и так далее. Если же сын какого-нибудь чиновника фемы, по смерти отца останется несовершеннолетним, то ближайший родственник принимает на себя обязанности наследника до его совершеннолетия; после чего сын получает в феме права своего отца. Взрослые, незамужние женщины составляют отдельные фемы; но мы не могли собрать никаких подробностей об этом [12] вспомогательном учреждении; знаем только, что и женщины имеют своих судей, своих первосвященников и своих юрисконсультов. После свадьбы, женщина торжественно вводится в фему своего мужа, и не присутствует больше ни в каком другом собрании. Это торжество составляет часть свадебных обрядов; оно сохранилось еще между Абиссинцами, у которых устройство мизы представляет снимок с афарской фемы. Не станем распространяться о законах афарской конституции, расскажем только, как они выходят на войну. Армия образуется из фем, старшие занимают авангард, а младшие идут позади, где меньше опасности. Вступив на поле сражения, отличные храбрецы ставят воинов в ряды, употребляя при этом случае пук терновника для поощрения упрямцев; это обыкновение напоминает рабдофоров древних Персов. Потом, воины из первого ряда бросают в неприятеля каменья; так объявляется война, и тогда начинается схватка. Если какой-нибудь воин не захочет пролить крови сдавшегося неприятеля, то приказывает последнему держаться за свой пояс, и после сражения, водит пленника перед своими рядами, чтобы тем обезопасить его жизнь. Через несколько времени, он одевает его, вооружает и с честию возвращает на родину; потому что военнопленный не считается невольником. Если этот пленник в другой раз встретится на сражении с тем, кто взял его и освободил, то старается миновать его; и это обязательство делается наследственным между обеими сторонами

«Прежде чем окончим нашу статью, расскажем два случая, которых мы были свидетелями, и из которых можно увидеть, каким образом происходит суд фем и колен.

«В Годэйди, в Аравии, прибыло множество торговцев невольниками: все они принадлежали к Феме Динакала. Бывши в доме бурана, первосвященника фемы, купец, по имени Давид, после жаркого спора, бросил своим башмаком в купца Гарнада, но не попал в него. Тогда буран сказал: «Я здесь единственный начальник нашей фемы. Если я не могу взять на себя обязанности судьи, то имею право выслушать вас, как посредник. [13] Ты, Давид, прибегая к самоуправству, оказал презрение к моей рассудительности и правосудию; и потому заплатишь штраф в два талари (десять франков, пятьдесят пять сантимов)». Давид заплатил на другой день; но сказал, что этою суммою он покрыл свой долг Гарнаду. Буран отвечал, что, в качестве посредника он не может решать их купеческих сделок, а предоставляет это макабанту, который рассудит их, по возвращении в Эфарскую землю. Гарнад, не вслушавшись в последнее замечание бурана, схватил свой башмак и ударил им Давида. Буран рознял их и, обратившись к Гарнаду, сказал: «Ты поступил как мальчик, взялся за правосудие, не доверяя нам; теперь ты отдашь два талари для засвидетельствования своего уважения к посредникам твоей фемы». На четыре талари устроен быль пир; абарад-буран, по праву, первенствовал на этом празднике, а за добрым угощением кончились все распри.

«Мы уже сказали, что собрание колен бывает редко; но особенные обстоятельства, случившиеся во время нашего пребывания в Туджурре, подали повод к такому собранию. Из Волло, в Марте месяце, прибыл караван; в нем находились два начальника соперничествующих фамилий, Исаак, брат адалума, и Казим, дядя визиря, который, по смерти адалума, должен занять его место, чтобы в свою очередь уступить его сыну нынешнего адалума. Казим, считая себя наследником, имел некоторое право взять себе часть из английских денег, и требовал половины из тысячи пятисот талари, полученных за Туджурру; но ему дали восемьдесят. После того он обвинил адалума в продаже своей страны, и заставил идальту собрать колена. Адалум оттягивал дело, чтобы приискать и склонить на свою сторону, если возможно, самых сильных членов. Наконец, он согласился, и в назначенный день каждое колено, предводительствуемое своим идальту, расположилось под туджурскими пальмами. Больше всех было из потомков Адали; но были также из Абали, из Воденто, из Уэмов и Секов и некоторых других [14] колен, не так значительных. Казим начал речь, и рассказал всю истину. Он говорил, как месяцев восемь назад, остановилось на рейде военное судно, принадлежавшее неверным, которые называют себя Англичанами; как Абдеразу, агент Франции и Англии в Мохе, в сопровождении Шармарки, сына невольника, купленного Аденом для шпионства в делах Зомалов, при свете луны, сидел близь большой мечети. Адалум был там же в сопровождении своих наперсников, Гамада и Сабера; жадность заставила его принять бесчестное предложение: продать землю и домы Афаров. Презренный купец из Мохи и сын невольника взяли с неверных за Туджурру три тысячи талари, из которых половину удержали, а другую выдали адалуму; адалум принял и утвердил великую арабскую хартию, которой никто не понимает и которая содержит доказательство нашего бесчестия. Для такого важного дала адалум не только не собрал колена, но даже не созвал своей фемы. Спросите у эбо, который должен был собрать ее, спросите у макабанту, который был свидетелем необыкновенного предложения, спросите у абарара, который бы должен был утвердить договор, если бы это был трактат мира и дружбы, с приложением большого подарка от неверного, как думает адалум: все они скажут вам, что это сделано было под секретом: что никто из них ничего не слыхал, ничего не знал об том до публичного объявления дела. Души Гадал Магейса и Адали, взирающие с высоты на ваших детей, что сказали бы вы, если б, возвратившись к Афарам, увидели гадкого адалума, который попирает ваши благие учреждения, и гуртом, как презренных невольников, продает нас тем же самым неверным, которые похитили Аден?

«Речь Казима продолжалась больше двух часов, и произвела глубокое впечатление, особенно на Афаров-пастухов, составлявших большую часть собрания. Едва он окончил, как известили, что в маленьком судне прибыли два Англичанина. «Если мы еще свободны, сказал Казим, адалуму, то отошли обратно неверных». Исаак отвечал за своего брата, что он выгонит их. Потом сел у наших [15] ворот, подозвал к себе корабельщика и сказал ему на зомальском языке, что адалум, запутанный в заговоре, не может принять своих друзей Англичан, и для своей защиты, имеет нужду в военном судне. В заседании на другой день, Исаак был, счастливее: Гамад и Сабер готовы были поклясться над кораном, что все слова Казима были чистая клевета, и вчерашний отказ неверным служил ясным доказательством истины, между тем Казим не представил никаких доказательств и ни одного свидетеля. Казим, в свою очередь, просил выслушать его: «Я хорошо вижу, сказал он что вероломные люди оправдают величайшее преступление, какое когда-либо бывало: но если их язык произнесет ложь, то наши руки будут готовы защищать истину; всякий Афар, который хочет жить и умереть свободным, последуй за Казимом!» Тогда он вышел из собрания с обнаженным кинжалом и подобно римскому трибуну, подвязал тогу, как бы готовясь к битве. Многочисленный отряд партизанов последовал за ним; между тем Исаак, с своими приверженцами, удалился на ближайший холм. Вся Туджурра пришла в смятение; Марах, военный генерал, поспешил взять из дома адалума два барабана, знаки власти: потому что как мы сказали выше, гражданский начальник не имеет никакой власти, когда объявлена война. Впрочем старшины вошли в переговоры и успели остановить вооружение. На завтра собрание колен потребовало от адалума уплаты, и как в древней Греции, присудило просителя к штрафу. Казим заплатил сумму в двести шестьдесят Франков.

«Через несколько времени пришло и военное английское судно, вытребованное Исааком. Казим настаивал, чтобы Адалум отослал судно назад, но получив отказ, обратился к Англичанам и узнал о существовании торгового трактата. Тогда он потребовал у фемы возвратить штраф; с ним согласились. Наконец, для восстановления мира, вошли в посредничество первосвященники. Это происходило следующим образом: Казим со своими приверженцами, сели на земле, в шалаше адалума; Исаак встал и подошел к Казиму, взял его за обе руки [16] возле локтей и сказал: «абас» (прости), Казим отвечал: Габе (я простил); и Исаак повторил туже церемонию с каждым из своих противников. Вслед за Исааком и все его сообщники, один после другого, сделали тоже самое. Кончив этот обряд, они сели на землю, чтобы в свою очередь дать прощение Казиму и его партизанам; потому что у Афаров, как и в Абиссинии, вина считается взаимною, следовательно, и извинение должно быть с обеих сторон. Эта мировая церемония — проста, торжественна и трогательна.

«Так окончился этот знаменитый процесс, который составит эпоху в афарской конституции.

«д’Аббади».

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие в Абиссинию // Сын отечества, Часть № 1. 1843